Найди меня на белом свете, пока метет моя пурга!..

*   *   *

А мне б дотрепыхаться до небес.
А там рукой подать до дома –
Там Отец.
*   *   *

                "Ананасы в шампанском…"
         Маяковский

Не уходи, ведь я и сам ушёл:
Шампанское, икра и ананас…
Нам не хватало просто хорошо,
А лучшее, зачем-то, не про нас.

Не уходи.
Останься где ты есть.
А я умру прекрасно на миру.
Ведь счастье есть
                и очень хочет есть;
Вино и ананасы, и икру…
               
                *   *   *
                Ах, как она толкалась в зеркала,
Заламывая руки в укоризне.
Она меня по-прежнему звала,
И это называлось нашей жизнью.

А зеркала толкалися в неё,
И жизнь, как на базаре, растолкалась,
И смерть как будто просто обозналась,
По вене продвигая мумиё.

В заамальгамье выло чёрти-чё…
А мне, как будто, в жизни не ласкалось.

Ах, как она из зеркала толкалась,
Пытаясь выпасть на моё плечё.

БЕЗ  ЛЮБИМОЙ
                А жизнь не так уж и ужасна,
Когда её живёшь с собой,
Да и работа не напрасна,
Когда совсем не снится бой.

И смерть не столь уж и противна.
И просто так себя убить.

Какой она была наивной,
Но не сумела ею быть.
               
              *   *   *

В кухне рвется холодильник.
Чайки реют на просторе…
Эх, и мы познали горя…
Понедельник-заедильник.

Провисаясь на осине,
Я Его почти не знал,
Но уже не предавал,
Со-о-пребывая в Сыне.

Мы знавали – нас признали,
Жили штормы – помним штили.
По окраинам идиллий
С тропиканкой трали-вали.

И в одном стихотвореньи
Песне достаёт княжон,
Потому бросаем жён
В набежавшее волненье.

Мы, конечно, э-ей ухнем,
От Киото до икоты…

Холодильник от чего-то
Мною мечется по кухне.
         
               *   *  *

Ветви соклонились под оливами –
Значит роща снова понесла.
Мы с тобой хотели быть счастливыми
И врагам не пожелали зла.

Все оливки в масло истолкались,
Но хотят до новой, до весны.
Без любимой с нелюбимой маяться,
Только б не испытывать вины.

Только б не испытывать любимую,
Только б дотянуть до осеней…

Не казню её, но и не милую.
…Но щебечет в роще соловей.

                *   *   *

Во вскрытом тобой кургане
Ворочался скиф с женою;
Всех остальных по девять:
Слуги, наложницы, кони…

Зря ты царя поганил,
Пренебрежив луною.
Да! Не ответить детям! –
В пьянство бежать погони?

Луна не бывает полной;
Чтобы её увидеть,
Надо подняться в небы –
Не остеклённым взором –
Остекленевшей веной,
Не обглодавшей нёбо.
Не осознавши небыль.
Не осквернившим лоно
Скифово-вой жены.

Курган называли сопкой –
Точкою пулемётной.
(Мы и свинца нарыли.)
Птицы - опять на Север,
Север ползёт на Юг.

Заполируем соткой,
Сотою подноготной
Внезаземною милей,
Мой алкоголик верный?!

Мой Алехандер-друг.
   
           *   *   *

Во мне не лепо и не бяшет,
И вспять бегут мои полки.
Быть может, кто-то и обрящет
От нескудеющей руки.

Как нескончаемо немало –
Ни зла, ни музыки, ни слов.
"Рука врагов колоть устала"
И недостало ей врагов.

Ей не хватало – Мало! Мало! –
Исхлёстывать одно из лиц…

Любимая уже устала,
И я не опускаюсь ниц.
          
           *   *   *

Война и мир – какая блажь,
И не возьмешь, и не отдашь…
По мне - война и мир, как ****ь,
Когда друг друга не обнять.

Война и мир – какая чушь;
Не услыхать друг друга – глушь,
Не увидать друг друга – тьма,
И друг без друга мир – тюрьма.

Война и мир.
И мир – война,
Когда со мною не она.
Когда её со мною нет –
Хоть нет войны, и мира нет.

Порочным видится покой,
Где ты со мной, а я с тобой.
И нет ни мира, ни войны –
Лишь я и ты,
И две вины.

            *   *   *

Вот так устало достучаться
И до людей, и до небес.
Так надоелося бояться,
Что даже не пугает бес.

А Бог подавно не пугает,
Как пугало моих ворон.
И только чёрный грай за гаем.
И только сердце вышло вон.

И только чёрный грай за гаем,
В котором всё-то пожжено.
А мы чего-то и не знаем,
И знать нам не положено.

Ещё надеялось остаться,
Хотя уже на рубеже.
Не расхотелось ли бодаться
На свежевспаханной меже?

А в Млечный путь упёрлось дышло,
И млечны стали волоса.
У Господа опять не вышло,
А сердце бьётся в небеса.

И небу не во что вростаться,
Когда озёра неглиже.

А жизни незачем бояться –
Ведь смерти не было уже.

            ВУРДО

Убили в панцире ворону,
Втоптали в грязь её яйцо.
Пусть это выглядит законно –
Не мне носить его лицо.

Всех воронёных истоптали,
Поиспозорили волков,
Осины в колья исстругали,
Но не достало всем колков.

И ворон пусть не возродится,
Но даже если… - пусть зазря.

А генокод упрямо злиться
Волчонком из-под панциря.
       
             *   *   *

Грешен я и там, и сям,
И во всём – куда ни кинешь.
С кем бы ни был –
Всё был сам.
Не пребудешь – да не имеешь.

Боле не дано иметь;
Лишь имеющие ропщут.

Жизнь, похожая на смерть,
И на жизнь похожа, в общем.

           *   *   *

Да как нам хищника поститься?
Пока голодные клыки желают мяса –
Мясо сниться
И вдоль и поперёк реки.

Да как же нам не разговеться
Непрорастающей травой.
От детства никуда не деться,
Поникнув сивой головой.

Да как же нам не распрощаться
С таким количеством друзей.
Обилие любви и ****ства
Не умещает Колизей.

Да как же нам не позабыться –
Друг друга, да, не позабыть.
И как же на себя не злиться,
И как собой с собою быть.

            *   *   *

                Долг ничем не красен.

Неисчерпаемая благодать –
                Я видел сны всех ангелов-хранителей,
Которым повезло не охранять,
А, потеряв, не чувствовать вины –

Не находиться в шобле обвинителей.

            *   *   *

Ей незачем глядеть упрёком
На мой, себе постылый, вид –
Обидел я не ненароком,
И мне почти неведом стыд.

К чему все эти ухищренья
И шанс –
Отлучено давно –
И запоздалое прощенье,
Ведь покаянья не дано.
            
                *   *   *

За что я не умру в твоих объятьях,
Не знает даже похоть росомах.
Поэтому мой жизненный размах
Заужен так,                что даже люди – братья. .

Неважно, что любовь уйти не может.
Непостижимо, что любови нет.
Ответов нет!
Но требуют ответ
Постылый одр и росомахи ложе.
                *   *   *

Зачем я сам себе помеха,
Когда я сам себе обман?
В горах ещё качалось эхо,
А на долину лез туман.

Блуждая ёжиком в тумане,
Изображая стать и страсть,
Так безысходно знал заране,
Что ниже невозможно пасть.

Катался в перекатах смеха
Со-саблезубый мой душман.
Зачем моя душа – прореха,
Когда я сам себе обман?
                *   *   *

Знаешь, братик, я опять один.
Я опять один и одинокий
Посреди руин и холодин,
Из меня проистекают Оки.
Из меня они рекут в Днипро,
А Славута упадает в море.
Чорно-Море не вмещает горя
Своего и моего, и Про…

Про тебя и про Его семью
Пишут письмена, витет вития,
А меня опять зовут на «Ю»,
И Георгий раздражает Змия.
               
             *   *   *

…и делал всё, как не хотел…
Ах, как она меня желала!
И я её почти имел
Одну среди нетленных тел,
Но этого ей было мало.

Я сделал всё.
И было жаль.
Как тупо колыбель качало.
Уже заряжена пищаль.
Ещё пищит её печаль.
И продолжается начало.
          
                *   *   *

Когда в меня ворвётся Красный Крест
И ампутирует мою больную совесть,
Я буду вновь-опять себе невновость
И дико озираяся окрест,
Увижу, что я снова на войне,
Вооружён, и никого не жалко…
Но пчёлка аккуратно вынет жалко,
Чтоб я не ощутил себя в вине.

Поэтому в Раю свободных мест
Давно уж нет, как и душе идиллий –
Любовии снегами проходили,
Над ними простирался, Красен Крест.

В "АК" опустошенный магазин…
Меня наверняка, уж, не повесят –
На горло точат Красный Полумесяц,
И без молитвы воет муэдзин.
            
                *   *   *

Когда меня любимая убила,
Осознавал, что начинаю жить
И захотел с садовником дружить –
Соинтеллектуалился с дебилом.

И смерть моя, возлюбленной руками,
Вгрызалась в горло кухонным ножом.
Я этой злобой не был поражен –
Но удивлялся, двигаясь рывками.

Подавно и давно всё это было,
Но по себе жалею до сих пор,
И продолжается нелепый разговор
О том, как ты любимого убила.
                *    *     *
                "Как хорошо, что нет жены…"
                из песни

Как хорошо, что нет войны!
Когда гусары после пьянки
Крушили сабельками танки,
И танки были сметены.

Как хорошо, что нет вины,
Приятно как, что мной довольны.
Но снова разжигают войны
Все те, кому мы не должны.

Как хорошо, что не видны
На берегу её останки.
А самураи пишут танку,
И танки переведены.

                *   *   *
Когда в тебе всего полдня отдышки,
Всего полночи задыханья,
И остаётся два шага до вышки;
До гильотины,
                виселицы,
                знанья…
Когда в тебе твой друг уже, как демон,
Когда тебе его подруга, как клоака.
Ты знаешь, где ты,
Но не знаешь, где мы –
В замученном районе зодиака.
Когда в тебе всего лишь час дыханья…
А воздыханье по тебе, как по усопшем…
Названье дочери,
                как Бога называнье,
Но не конкретно,
                по намёкам,
                в общем…

Когда в тебе осталось треть супруги,
А твой кулак её крушит сознанье,
И лопаются жилы от натуги,
Чтоб в гневе не разрушить мирозданья.

Когда в тебе всего два литра водки,
Две с половиной пачки никотина,
А под тобой кончаются молодки,
И думаешь – "Какая ж я скотина".

Когда скотина эта зарыдает,
Когда скотине этой будет "хватит",
Когда скотина друга не узнает
И будет задыхаться на кровати,
И будет звать в себя подругу друга,
И, как жену, себя лупить по роже,
И, белочки, запряженные цугом,
Меж другом и подругой скачут в ложе.

Когда в тебе, как в зеркале небритость…
А черти скачут в мутной амальгаме…
И взор очей похож на оковитость,
Что на глаза нельзя сказаться маме.

Когда тебе полшага до верёвки,
И ты один
                и даже одинокий…
Узлы Морфлота – это часть сноровки,
Но дуракам не впрок идут уроки.

Когда в тебе пол шага до меня;
Полдня до ночи,
                пол… до круговерти,
Пол спички до последнего огня.
А я там был.
За пол тебя до смерти
         
              *   *   *

Конечно, я её простил -
Не убивал замысловато.
Не отстоялось Фермопил
И падшим стало виновато.

А голубь реет между вил,
Как будто это я витаю.
Конечно, я её простил
И льдиной всепрощенья таю.
                *   *   *

Ложись и думай – лжись впотьмах,
Ведь тьма без сна воображенья –
Почти такое же броженье,
Которое рождает страх.

Не думай,
                не ложись,
                не спи,
На ощупь, двигаясь по кромке,
Сухарик собери в котомку
И нежно в дырочку сопи.

Не сплю,   не думаю,                не тщусь,
Жую безмысленно в потёмках.
А в спину пялятся потомки,
Как я в бессмертие кащусь. 
            
       *   *   *

Любимая,
Я был с тобой жесток –
Ребёнок злой - без умысла, невольно.
Теперь-то знаю, что такое больно,
Когда уперся взором на восток.

Любимая жестокой была,                есть
И будет -                поклялась - надолго.
И ненависть бурлит, как чувство долга,
Как будто быть жестокой – это честь.

Мы изучали это ремесло.
Любовь просилась, чтоб не убивали,
Но в этой жизни грёбаном подвале
Её топтали весело и зло.

Нам дурно было вместе столько лет,
И каждый день мы мучили друг дружку;
Тебе всегда моя мешала кружка,
А мне мешал твой черный пистолет.

И было трудно.
А кому легко,
Назвавшись груздем, мышкой бесноваться?
Куда труднее было признаваться –
"Прекрасное далёко" далеко.



И было больно и невмоготе,
Хлестали по глазам живые розы,
И кровь текла и растворяла слёзы,
И мы с тобой, конечно же, не те.

Ах, как я долго ехал на вокзал.
Ах, как же далеко моя девчонка.
У нас убили черного котёнка;
Он не подрос,
А я не рассказал.
Ах, как я долго, что уже не ждёшь.
Ах, как далёко-далеко твой мальчик.
И, знаешь, я опять порезал пальчик,
Так звал тебя,
А ты всё не идёшь.

И мы, как будто не могли иначе –
Не разрушаться.
- Всем уже довольно?
- Мой маленький! Теперь уже не больно?
- Совсем не больно!
- Так чего ж мы плачем!?...

                *   *   *

Мне приходилось с ней бывать,
И не хотелось убивать
Её собаку,
И не желалось вспоминать,
Но снова падали в кровать,
Как будто в драку.

Мне научилось забывать;
Уже не вспомнить, как мя звать
Неимяреку.
Не смело взять.
Не зрело дать.
И я опять иду рыдать
В текучу реку.
                *  *  *
                М Е С Т Ь

Я вены грыз, а он мне зубы бил,
Я в стены бился волей лобных долей,
Но даже этой долей был доволен,
Как вольный конь, валяющий ковыль.

И смертною гордынею грешу
За то, что были так со мною грубы.
Зачем я помню тех, кто выбил зубы,
И вены дёснами во сне крушу.

Я помню всех, кто мне отрезал член,
Кто прострелил мне голову контрольным.
Он стал ничем – немым и под невольным;
Без рук, без глаз, как я – и ни зачем.

Затем, неумолимый, как кыргыз,
Злоболем оболью его наружу,
И вурдалачим воем выну душу,
Чтоб он, не добираясь вены,
                вены  грыз.
КОСА  ОБРАЖЕВИЧ                Приходько А. Н.

Он улыбается всегда,
Хоть и ему бывает кисло,

             *   *   *

Мамы ходят вдоль ограды –
Охраняют сыновей.
Что ж вы, мамки, нам не рады?
Лает пёс, как соловей.

Жёны ходят вдоль ограды –
Вдоль путей моих away.
Чтой-то жёны мне не рады,
Отлучают сыновей.

Бродят детки вдоль ограды,
Передачки мне суют.
Дочек-сыновей парады –
Зонаторенный уют.

Я шатаюсь вдоль ограды.
Позаброшен без затей –
Бесприютный, беспорадный –
Мамой, жёнами детей…

Что-то все ко мне не радки
За отрадой межевой,
Наклонились над оградкой,
За которой я живой.

*   *   *

Моя столица машет мне в окно
Приветливо, призывно и маняще,
Дает понять,
Что б я, как настоящий,
Прочувствовал,
Что не был так давно
С московской барышней,
Меня боготворящей.
               *   *   *

Мы о любимых говорили,
Кострами разговорчивы.
Курили куревом Курилы,
Ой, сейсмонеусточивы.

Отшвартовались пароходы,
И обезлюдило причал,
А за спиной толпились годы
Почти незыблемых начал.

Но за спиною не убудет;
Светило солнце на дворе,
Всё так же гомонили люди,
Как и пристало детворе.

Курилы вздрагивали гулко,
Мы отплывали в материк,
А где-то в тёмных переулках
Блуждал о нас любимых крик.
            *      *      *
             НЕ  БОЮСЬ !

Не то, что б тошно стало жить,
А надоело улыбаться
И чёрным вороном кружить,
И злиться,
И опять бодаться,
И на себя смотреть не сметь…

Да что же это с нами, братцы?

На жизнь, похожую на смерть –
Смотреть в упор и не бояться!

              *   *   *

Не жаль, что всё прошедшее прошло,
И не сошлось, что было вероятным,
Но снова непонятно и невнятно
Метёт мятущей ведьмы помело.

Прошедшее ещё не далеко,
Ещё болит и колется на пяльцах…

Он на чужих перебирает пальцах
С трудом,
А на моих – легко.

Он брал заём и душу клал в залог,
Верблюды натыкались на игольца,
Но обручаленные золотые кольца
Катились за сознания порог.

Я так боялся предстоящих зим,
И он сбегал в тропические страны,
Но воем ностальгическим и пьяным
Так голосил, что плакал муэдзин.

Меня не трудно было убедить,
Что временное дадено навеки.
Ведь я любил,
Любовь смежает веки,
Не уберёг.
А как слепому бдить?

Когда прошло, тогда и стало жаль;
Тогда еще подгузники меняли.
Я сам ушел, когда его прогнали,
Но он остался грызть её печаль.

Его послали и оно пошло…
Но снова возвращается обратно
Побитый пёс моей гордыни ратной.
Не жаль,
Не хорошо
И не прошло.


                *   *   *

                Не попирая тверди зыбкой,
                И по, не утерев со лба,
                Стою с шершавою улыбкой
                Основой ртутного столба.

Неощутима радость бытия
Без осязания отличного созданья.
А для кого-то это может быть и я –
Основа и опора мирозданья.

А для кого-то может и не быть
Ни Времени и ни его мгновений,
И безнадежно проситься забыть
Проникновение прикосновений.
                *   *   *

                "Нас не догонят!"
                ТАТУшки

Неужто вам ещё не надоела
Охота за седым Манилюком?
И дело ведь не в этом бренном теле –
Поэт опасен даже под замком.

И что с того, что все за мной в погоне.
Я, как всегда, сокроюсь в зеркала…

Чтоб Солнце, отсияв на небосклоне,
Не стало биться мной в колокола.
                *   *   *

                От така вона любов!
                Нар. удрость

А я устал быть просто нелюбимым.
Да, нелюбимым!
Ненависти!
Зла!!!

А люди почитают нелюдимом –
И становлюсь невидимым-незримым
И подбираю крохи со стола.
            
                *   *   *

Отчего душа болит
И ломота в теле?
Отчего так гадко мне?
Где моя семья?
И какой-то пьяный спит
На моей постели –
На постели, как на дне.

Пьяный – это ж я!
         *         *           *
                ПА

Я так хотел, но не успел,
И всё откладывал на завтра.
Ах, лучше б отложил я завтрак
И список суетленных дел.

Быть может, я б успел сказать,
Что для меня хоть что-то значит,
Что был тобой и мамой зачат.
Теперь – хоть сердце изорвать.

Я не успел.
А за спиной,
По сути, ничего не знача…
Я не успел!!!
И только плачу
Неокупаемой виной.
            *         *         *
                ПЛЕННИК

Покоя нет,                но есть печаль и воля.
Я не тебя и не себя боюсь.
Тобою, как собою не доволен.
Ни на себя, ни на тебя -                на Бога злюсь.

И в этих боли, гневе и печали –
Тогда ещё не убивал в горах –
Подслушал эхо Слова,
Но вначале…
Вначале воли только Злость и Страх.
                *        *     *
                ПОКА  НЕ  ЗАБОЛИТ

Пока не заболит…

Пока не заболит -
                живи и не тужи.
Понятен будет мир,
                и будет свет пролит.
И незачем искать местечка для души.
Да помнят ли о ней,
                пока не заболит?

Пока не заболит –
                замри и не дыши,
Покуда алкоголь по чарам не разлит.
Покуда не найдёшь приюта для души.
Но так и не найдёшь,
                пока не заболит.

Пока не заболит…
                *      *     *
                ПРЕД  ЛИКОМ

Не дай – прости!
И всё такое…
Прости своих друзей-врагов.
Там не покоится благое,
Где львы терзали Колизей.
Прости-прощай
И иже с ними –
Алкающим, не до воды.
Пущай она одежды сымет,
И достремимся до звезды
Не споро и не разговором.
Никто нигде себе не рад.

Он голову склонил укором
И в душу смотрит невпопад.
            *     *       *
                РЕИНКАРНАЦИИ

Есть смысл у жизни –
В жизнях смысла нет.
О, смерть моя - сплошные укоризны;
Ведь водки кончились заведомо до тризны.
И бесконечным кажется миньет,
Когда не можешь кончить
                эти жизни.
             *        *       *
                РОНДЫ

Опять умчались наши реки
За горизонты облаков –
Развеселились человеки,
Что не досталось им оков.

Зато довольно оковитой
Сивушным запахом свобод;
Вериги не в постелях свиты,
И их не разовьёт народ.

И это будет не вначале –
На острие любимых век…

И снова облака в печали,
Манилюка катящих, рек.
          *   *   *

Сердцем дождусь –
Ну, когда зацветёт олеандр!
Хочу возлюбиться, любить
Без затей, без, идей и теорий,
И только печалью печалит мой друг Алехандр
Равнину курганов застывшую меж территорий.

Мой друг Алехандр надо мной зависает, как крук,
А я, будто тать, побираюсь меж ним на раскопки.
Монеты, иконки, кресты и казацкий чубук,
И кости коней, изнутри распирающих сопки.

О! Череп вождя,
В золотой и наивной короне,
Ему улыбался, смеялся, дрожала губа…
Мой друг Алехандр не заметил, как рядом в схороне
Обиженно скалился череп беззубый раба.

Ворона валялась в песке у меня на опушке.
Я драил корону до блеска в тоске и золе.
Но в Алехандра руке безмозглые две черепушки
Смеялись счастливо,
Как будто опять возродились,
Почти что на этой,
На нашей,
Когда-то,
Когда-то прекрасной земле.
                *   *   *

Солнцу, убежав за горизонт,
Не сокрыться от моих презрений.
Ведь и я бывал завыгнан вон,
И скрывал от всех,
                что я есть – гений.

А теперь мы с Солнцем до утра
В нетерпеньи нашего восхода…

Да неждущим говорить "Пора!"
Да не слышать.
Это ль не Свобода.
       *     *      *
                Т О Р Т И Л А

Танцевала в центре зала,
И рука была легка,
И почти зацеловалась
Губками  Манилюка.

А ведь он не вальсом строен –
Танцевать народу рад…

Я, конечно, был героем
"тысчу лет тому назад".

                *   *   *

Тащу в себе всеобщую вину
Поспешно, по руинам судя.
Никто из нас не выиграл войну,
А победителей, как водится, не судят.

Еще храню расколотый сосуд,
Уже родные на меня не злятся,
И даже не пугает Божий суд,
А так надеялось хоть Бога убояться.

Я не приду –
Ты даже не зови,
Разбрасывая по ветру одежды,
Не потому, что нет во мне вины,
А потому, что в мире нет надежды.

              *   *   *

То ли прошу, толь подаю –
Прощения…
                Прощения!!!
И словно в омут падаю
Во всякий день рождения.
И как последний лист кружу,
Не требуя внимания,
И лишь прощения прошу
За боли подаяния.

               *   *   *

         Гоче

Убежали от нас быстры-реки,
Поусохли от нас глыбь-озёра,
Потому мы – незрячи-незреки,
Потому наши очи прозоры.

И словно пережиток горя
Мелеет Окияно-море.
   
      *     *      *
                ХОДУЛИ

Не хотели,
Не ходили,
Не стучали в ворота.
Потому-то нас не били,
И любила нас не та.
Возжелали -
Пожалели…
Пожелтела Алия.
Я и годы пролетели.
Карусели-канители
В теле.
Я или не я?

Захотели похотели –
Застучали в полиграф…
Долго-долго,
Еле-еле
Пропотелися в постели.
Заскучали.
- Вот и граф!!!

Закружили,
Пожурили,
Рассмешили обо мне…
                Мы ведь тоже жили-были,
Но когда тебя зарыли –
Тихо возлежи на дне.

Ненавижу то, что вижу –
Вижу только дежаву.
А ботинки лижут жижу,
Заправляю в жопу грыжу
И дивуюсь, что живу.
        *       *      *
                ЭСТАФЕТА

                Гончаренко - Родионову

А он устал,
И, стало быть, не стал
Со мною спорить о земле и воле.
И я собой настолько недоволен,
Что стал его толкать на пьедестал.

Нагрызлись смокв,
Приелся чернослив.
Стремлению в Эдем уже не рады –
Ведь ты устал…
И вот иные гады
Вползают на пустующий Олимп.
                *   *   *

Я в том году был отдан на закланье
Овечкою, ягнёнком, бараном.
И с пейсами златыми некий гном
Тупым ножом прервал мои рыданья.

И кровь текла, переполняя реки,
Тугая кровь – яремной вены дань –
Пути Господни из Евреев в Греки
С заездом по субботам на Казань.

              *   *   *

Я не хочу быть твоей головой,
Но частью твоей головы – есть.
Теперь хоть волчицею
Вой,
Но не пугай детворы.

Мы волками выгрызли социализм,
И на моём пустыре
Некая из не моих волчиц,
Но говорит, что из наших «из»,
В первой октаве «ре»
Воет –
В округе ужи торчком,
Аж не видать ни зги.
Воет –
Что даже вне горла ком,
Капает на мозги,
Если они у кого-то есть.
Милая!
Можешь?
Вой!

Из неоттудовости в невесть
Есьм твоей головой.

                ***

Я не люблю –
Остались память тела
И боль души похожей на изъян.
Она всегда не этого хотела,
А это походило на обман.
И мне обманываться, словно не устало,
Но отдаваться будто по рублю!?...

Лишь память тела, аки боль осталась,
А памятников, в общем, не люблю.
                *   *   *

                "Я не хочу нести кладбищенскую тую
                На холмик мертворожденных стихов".
                А. Розенебаум


Казалось бы, что так и надо жить –
Себя любить и прирастать стихами,
Которых невозможно не сложить;
Они давным-давно сложились сами.

Покажется, что время умереть,
Но как уйти, пока Господь диктует?!

И будет бесконечно эта смерть
Растить мою кладбищенскую тую.
                *   *   *

Я у Бога не один,
Но один и одинокий.
Из меня рекуют Оки.
Бог всё время был один.
Одиночество Его
Поповам переиначить
Не сложилось.
Он был зачат,
Я был зачат –
Ё-маё!

И ещё один глоток –
Подведение итогов:
Я опять один у Бога,
И во мне Он одинок. 

             *   *   *

А мир не столь уж и огромен,
Как будто я его творил –
Не перетягивал паромы,
А нечто тихо говорил.

И научаясь быть серьёзным,
Как будто я всему виной…

Я не ходил под небом звёздным,
А небо ходит подо мной.
             *   *   *

А я хочу, вот там вот, простоты.
Когда ещё?
В каком себе проснуться?
Осознавать,
                что это просто ты
Во мне,
Прочувствоваться нас
И ужаснуться.
          
         *      *      *
                АНДРЕЙ  ПЕТРУ

В тот день, когда мне станет легче,
Я снова стану рыбаком –
Я буду просто ни при Ком.
И рыб не трогая крюком…

И мне и рыбам  станет легче.
                *   *   *

Ах, этот дивный, дивный мир!

Не возвразрить глаза назад,
Хоть образы казались правдой.
Ещё катилась голова,
И скаробеева вдова
Чернела злостью и бравадой.

Ей не узреть ни снов, ни слов,
Не возвратиться недотрогой…
Была какая-то любовь!
Но кровь отрубленных голов
Течет нехоженой дорогой
на Кашмир. 

              *   *   *

Белый-белый Белый Яр –
Белоснежные яруги.
Я был там и добр и яр
На устах моей подруги.

Новый Город – Нижний вал.
Эх, по мне – ничто не ново.
Я там тоже проплывал
Нежным голосом до Кстово.

Где я буду?
Где я был?
Где я есть в своей юдоли?
Коль уже почти забыл
Вздроги нервных пальцев Оли.

До верховушки Днепра,
Вниз по матушке по Волге
Плачь Волдаева гора –
Были б проводы недолги.
           *        *        *
                ВЕСЕЛЫЙ  МОНАХ

Манилюку С. И.

Ухожу из церкви, как из Бога.
Как заведено – на посошок.
"Ох, и невеселая дорога!"
Лучше не садись ко мне, дружок.
И не сядет.
Мимо автолавка –
Гипермаркет северных широт;
Вот сиди под лавкой и не "кафкай"
Или вон "камючь" из-под ворот.
Ухожу,
А колокол вдогонку
Всё гудит – идтить аль не идтить? –
Ничего, что выпил самогонку,
Может, мы вааще не будем пить.
А быть может вообще не Буддем
Или же пребудем наконец!

А под утро ласково так будит,
Усмехаясь в бороду, Отец.
            
                *        *        *
                ВИНОЧЕРПИЙ

                А. Родионову

Я устал быть пьяным и хорошим.
Я хочу быть трезвым и плохим.
Скачут пони в яблоках горошин.
Пьяный Ной.
Пьянющий Аллохим.

Не уста, не очи, не ланиты
И не лик, и даже не лицо.
Сталактиты вгрызлись в сталагмиты –
Курица, клюющая яйцо.

Никогда не прущий против доли,
Но боготворящий свой изъян,
А овца, похожая на Dolly,
Блеет мне,                что я хорош и пьян.
                *   *   *

Я там, где совесть не чиста,
Где снег под пальмами не тает,
А голубиная чета,
Как раздвоённый дух витает.

Мой сон спокоен и глубок,
И мне уже почти ничто не сниться…

Но ворокует голубок,
Что так не может спать убийца.
             *        *        *

Во мне когда-нибудь проснешься ты,
И кофе утренний,   „ах!”, заблагоухает,
Но этим ароматом злопыхая,
Разнеженная зверем пустоты...
И станешь, пробудившися во мне,
Терзаться то сомненьем, то виною –
И снова кава топится в вине,
Как истина проснувшаяся мною.

                ***
Рабов давить – не привыкать
Кровоточащим рабодельцам.
Я разучал рабовладельцев
Наложниц кувыркать в кровать.
И распустив своих рабов,
Рабынь пораспустив распутных...

Зачем патрициям беспутным
Свободу раболепить вновь?

                ***
В меня болит твой Айболит.
В тебя лелеется твой доктор.
Как будто сердце не болит.
И не познаю, кто я  - кто-то.

В тебе болит моя душа.
Любимая! В меня не верьте.
Ну до чего же хороша
Любовь, неузнанная смертью.

               ***


И я боялся быть собой –
Мне из себя не выбирать.
Я знаю, что такое рать.
Я помню, что такое бой.
И потому не убиваю
Надежду в женственной плоти.
О, как же я себя не знаю.
О, Господи!
                Ее прости.
                ***


А ели сыпались на хвою,
Напоминая не иголки; -
Когда ты не была молвою,
А только чьи-то кривотолки.

Не иглы попадали в вены,
Но равнодушие твое...

И шел я, раздвигая стены
Тайги, дремучащей в ельё.


             ЭМИГРАНТ

Мне не хотелось с бабой пререкаться.
Мне расхотелось – разве в этом речь?
Я со страной не думал расставаться –
«Титаником» и «Курском» в дно залечь.

Я не желал быть злобным диссидентом,
Я просто правду нежно говорил.
Теперь же упиваюся абсентом
Под пальмой в шобле нежных гамадрил.
               
                ***


Не расходитесь, милые мои,
Из этих дум, еще неокрыленных.
Пока читаю только Навои.
Себя – потом, когда издам трехтомник.

Потом – себя и все свое вранье.
Затем – ее, скулящую так томно.
И будет каркать только воронье,
Что им летать уже почти не темно.
                ***


Меня еще находит нежность,
Чтоб укусать аки змея.
А я все верю в безмятежность,
Как верует в меня семья.

И я опять брожу по светам.
О, Господи! Опять прости.
И дожидаюсь только лета,
Чтоб убродиться по Руси.
                ***


Дебри были рощей соловьиной,
А иным не смею и не буду.
Как давно уже нашел осину,
На которой вывесить Иуду,
Предавшего замысел Вселенной.
Растрепавши волосы любимой,
Не приподымаяся с колена,
Воют дебри рощи соловьиной.
                ***


Ни есть, ни пить,
                а только ждать,
Пока негаданная нежность
Нас опрокинет на кровать,
И станет вечной безмятежность,

И будет вечностью тоска
Бродить по оскудевшим венам.
Так пуля бродит у виска.
Не     Есть   -
Не пережить мгновенность. 
                ***

И взор ушел,
               И слух ослеп,
И перестал быть музыкантом,
И даже преломляя хлеб
Опять делюсь своим талантом.

И переполомав судьбу,
Плыву в ощученом бассейне.

И вновь байдарочку гребу
В как будто Эйфелевой Сене.
                ***


И я, конечно же, не тварь,
Мой месяц – вовсе не январь,
Я возлюбил тебя, как встарь,
Мной непрочитанный букварь.

Не мной возлюбленная дверь -
Твоя возлюченая боль...
Любимая! Себе не верь,
А просто быть собой позволь.
                ***


Я столько нежности хочу отдать врагам,
Которых ты друзьями называешь.
И бритым лбом – тараном по вратам
От крепости, которую познаешь.
Когда Его, как твердый дух, воздам,
И лексикон – не селезнем на плесо.
И мой изъян, и твой тревожный ямб.

Все это называлось нашим лесом.
                ***


Разлетались мои птицы.
Разлетелись мои мысли.
Все еще хочу напиться.
И хочу постигнуть Смыслы.
И добрейшим из народов,
Тихо разбредясь по весям...

Неуемная порода.
Даже птицы
Под
Не
Бесят.
                ***


Прошли задумчивые девы
В мое никчемное жилье.
Я их искал.
Я звал их: «Где вы?!»
Из дев, стирающих белье.
Из дев, снующих на вокзале,
Что даже в душу не вошли.
В жилье блудливо пребывали -
В моей задумчивой дали.


СЛАВЯНСКОЕ

Возлюбленная без печали;
О сколько ж отходило вод,
Когда задумчиво отчалил
Мой бесконечный пароход.

Тебе осталось на причале,
И рядом – деток хоровод...
Пара и мне пребыть в печали...

До чё ж задумчивый народ!
              ***


Кого б убить?
Но боле нет врагов.
Кого б любить?
Но не не осталось женщин.
Мечу кроваво не досталося голов,

Как я твоей тайгой неоженшеньшин.
                ***


А небо плачет из-меня –
Уже ль не зриться Океана?
Как я пылался в пол-огня!
И как же ты была желанна!

А реки высохли почти.
Моря без речек обмелели.
Не почитай,
                но чти
                и чти,
Чтоб Небесища обомлели.
                ***


Гоче 

Он самый сдержанный на свете,
Он не стреляет лебедей.
Не о себе как о поэте, -
Поэтому щадит людей.

Поэтому так беспощаден
К своей неписанной строке.
Грохочут танки на параде,
Как души в Бозе налегке.
                ***


Я за жизнь с тобой повыбыл,
Я безвременье отдал векам,
Я такую немыслимость вывыл
И пошелся блудить по рукам.
Эти ручки меня изалкали,
Эта вечность меня истолкла.
Не узнали меня – не познали...

Невесомость течет с потолка.


ПОТОПИЛИЩЕ
И солнце было,
И луна.
И подо мною не она –

ОНИ

Взлелеянные мною...
И будет у меня жена,
И перед ней моя вина.

И вплавь опять ковчежить Ною.
                ***


Афины корчились под Солнцем
Эгеем сломаных лучей.
Дождись увечного оконца
И не поверь, что я ничей.

Я вечен –
Потому и светел;
Все это, в общем, не о том...
И речка у согбенных ветел
Во мне рыдает подо льдом.
                ***


Недостоин свово одиночества,
Недостоин с собой воедин,
Только воют безмолвные ночества
Посреди размогильных руин.

Только шалятся тонкие пальчики
Вдоль основы моих Бытия.
И шатаются трезвые мальчики –
Сыновья –
Их достоин не Я.


Посвящение А.С. Пушкину

Я тоже изошел с ума,
И лобызал девиц никчемность,
Уж лучше посох и сума.

Уж лучше необыкновенность.
                ***


Мне не желалося убиться,
Мне так хотелося влюбиться,
Но расстреляли гаубицы
Крыло нечайной голубицы.

И расхотелось улыбаться.
А силы остывали в теле,
Но так хотелось оставаться
На нераспаханной постели.
                ***


Мне ль одинокому не быть!
И мне уже почти не сниться,
Когда сумел ее забыть.
Какая жалкая синица
Еще трепещется в руке;
Меж пальцев протекает тельце.
Нам уходилось налегке...
И как не хохотать умельцам,
Слезами размывая грим.
Пусть из тебя исходят сроки...
Извечный странник-пилигрим –
Опять пребудешь одиноким.
                ***


Барону Мюнхаузену
И мне б из пушки – в белую Луну,
Вонзаться в спутниково лоно,
Но снова отправляюсь на войну,
Как и положено барону.
                ***


В твоих лесах упились твари зверью.
И словно по берлогам разбрелись.
В твоих домах повыбиваю двери...
Как больно мы с тобою разошлись.
Как больно мы друг друга заалкали,
Как нежно убивались залюбя.
И снова на разорванном вокзале
Надежды отрываем от себя.

Расходимся, как будто по трамваям
Звоночками по рельсам индевея.
Расходимся – и словно не узнаем
Заблудивших в лесах...
                И стонем зверьем.
                ***


Писались цифры, знаки, рифмы.
Варяги проплывались зря.
И вечность от моей Отчизны
Не просыпалась, как заря.
Поистерпелась рыком вепря.
И мы достойно жить пытались.
Лишь знакам с цифрами терпелось.
И только рифмы записались.

*   *   *

                А. А. А. Аверину

Вот так выходят из себя
За полюса замёрзшей тундры.
И в лапках Время теребя,
Седеют Нытрии и Вундры.

В который раз опять семья,
И возразить опять не вправе –
Вот и выходишь из себя
В гранёной водочной оправе.

Всё Время тянешь на себя.
Любимые, лаская, лают…

Вот так выходят из себя
И возвращаться не желают.
                *   *   *

                Всегда юному Гоче

Да кто же разрешит тебе состариться.
Я так люблю в себе твои грехи.
И сколько нас не заставляй мытариться  -
Попробуй, отучи писать стихи.

Нас не разучат пить и быть тверёзыми,
Как не научат жизни предавать.
Не под берёзами скрываться, но под грозами.
И только в этих смыслах благодать.

Да кто же нас разучит быть счастливыми,
Когда осталось быть, едва ли, треть.

Мы с Господом сидели под оливами.
И я не разрешу тебе стареть.
               Г Е Ф Е С Т

Я первый и последний день Помпеи.
Я крик рождения и умиранья стон.
Как обокрал учителя Платон,
Так и меня прикручивали к рее.

И я взирал на мир во все глаза,
И научился жить без кислорода.
Погода не зависит от народа,
А я разогреваю полюса.

Един вопрос и все его ответы
Везувий до раскопок охранит,
Но кто же будет очищать гранит
Могильных плит разорванной планеты.

И почему-то мне уже не льстит
Срывать Земли истлевшие одежды.
Ведь где-то робкая недетская надежда
Распятием над Вечностью стоит.
                ДУАЛЬ

Моя любимая стреляется в упор
С такою же премудрой нимфоманкой.
И я, почти вникая в разговор,
Со ананасом да на оттоманке.

О, бесконечно-бабская дуаль…
А люди гибнут (похороны, тризны).

И пусть не поднимается вуаль
Над этим взором полой укоризны.




                *   *   *

Доживу в отупении Одина,
В исступлении подвига ратного.
Убеги от меня моя родина,
Не найди путь-дороги обратныя.

По родимой чужбине блукаюся,
Словно горькою льдинкою таюся,
Как у Бога за пазухой каюся
Или под бородой пресмыкаюся.

Ох, и грешен я!
Ох, бесславен я!
И не выслужил наказания.
Не язычник я – православныя –
Ожидовую ожидания.

Погибаю в отсутствии родины,
Погребаюся нежной чужбиною.
Мне – герою – не нужно и Одина –
Провожаемому раввинами,
                *   *   *

                Другу

Расцеловались, словно в первый раз,
Хотя не в первый – ведь уже прощались.
И наши слёзы пялились из глаз,
И так сентиментально назывались.

И мы прощались, будто напоказ.
Ты пожелал: "Здоров будь и не чались!"
Со мною согласился Богораз.
Я обещался маму не печалить.

Не оглянулся.
Отошёл перрон.
И ты ушёл от ласки и привета.
Лишь поцелуй да карканье ворон
Шатаются в тебе по белу свету. *   *   *

                Подруге детства  Светке Авериной

Жена мово друга.

Ты мне, конечно, подруга,
И враг небольшою долькой,
С мужем твоим, поскольку,
Выпьем, бывало, "порознь"………
Аж над здоровьем надруга.
Подруга и враг наш   -   морозь   -
Жена моего друга!

Жена моего друга!
Ты же меня не знаешь,
Ты мне души не чаешь –
Какая же ты подруга?..

Ты мне почти нежна;
Шутка твоя – подначка.
Можно ли быть иначе?
Ты мне почти нужна;
Помощь твоя – подачка.
Ты у меня – заначка.

Друга мово жена.

                *   *   *                А. Н. Гончаренко

Зачем ему курить среди светил?
Он светел.
Он тепло.
Для света ложе.
Он столько в свете понаворотил,
Что ни курить   и не курить не может.

Зачем ему курить во курве тьмы?
Он морок.
Тьма.
Над ним Светло хохочет.
Он столько в Сумерках накутерьмил,
Что ни курить,
                ни возвражить не хочет.

Что ни курить, ни воздышать в дому,
А на крылечке согревает спичка,
И нечто зарождается в дыму…

Зачем ему курить?
Да просто так –
Привычка. 



ЗЕРКАЛЬЦЕ


Она, конечно, улыбнулась,
А как иначе, в эту лунность
Вливаться ленною истомой
И быть с собою незнакомой.

И быть, как будто бы, казаться,
И словно болью наслаждаться,
И казаком в степи скакаться
И пешим быть на скакуне.

Она прошла – не оглянулась.
Не уходить и не остаться…


Она, конечно, улыбнулась
И отразилася во мне.
                *   *   *

И вот опять – я снова виноват,
Хотя не сделал ничего плохого.
А надо мною плачет Иегова –
Я виноват, что я ему не брат.

Я не прощу себе, что я простил,
Что солнце опускается на вилы
Трезубцами, похожими на вилы,
Нанизывать меня среди могил.

Я смерть попрал.
Да здравствует!
Vivat!
Допрежде Зла,
Допрезвучанья слова
Краеугольником во мне стоит основа…
Поэтому я снова виноват.
* * *
                Ларисе Кондратенко
И рыдает за кулисой
Неразъебана Лариса.
* * *
                Ларисе Кондратенко

Как сняла Лариса порчу,
На нее напали корчи.
Манилюк
*   *   *

Когда в меня ворвётся Красный Крест
И ампутирует мою больную совесть,
Я буду вновь-опять себе невновость
И дико озираяся окрест
Увижу, что я снова на войне,
Вооружён, и никого не жалко…
Но пчёлка аккуратно вынет жалко,
Чтоб я не ощутил себя в вине.

Поэтому в Раю свободных мест
Давно уж нет, как и душе идиллий –
Любовии снегами проходили,
Над ними простирался, Красен Крест.

В "АК" опустошенный магазин…
Меня наверняка, уж, не повесят –
На горло точат Красный Полумесяц,
И без молитвы воет муэдзин.
                *   *   *

Конечно, я её простил -
Не убивал замысловато.
Не отстоялось Фермопил
И падшим стало виновато.

А голубь реет между вил,
Как будто это я витаю.
Конечно, я её простил
И льдиной всепрощенья таю.
                *   *   *

Любимая,
Я был с тобой жесток –
Ребёнок злой - без умысла, невольно.
Теперь-то знаю, что такое больно,
Когда уперся взором на восток.

Любимая жестокой была,                есть
И будет -                поклялась - надолго.
И ненависть бурлит, как чувство долга,
Как будто быть жестокой – это честь.

Мы изучали это ремесло.
Любовь просилась, что б не убивали,
Но в этой жизни грёбаном подвале
Её топтали весело и зло.

Нам дурно было вместе столько лет,
И каждый день мы мучили друг дружку;
Тебе всегда моя мешала кружка,
А мне мешал твой черный пистолет.

И было трудно.
А кому легко,
Назвавшись груздем, мышкой бесноваться?
Куда труднее было признаваться –
"Прекрасное далёко" далеко.

 *  *  *
Когда меня любимая убила,
Осознавал, что начинаю жить
И захотел с садовником дружить –
Соинтеллектуалился с дебилом.

И смерть моя, возлюбленной руками,
Вгрызалась в горло кухонным ножом.
Я этой злобой не был поражен –
Но удивлялся, двигаясь рывками.

Подавно и давно всё это было,
Но по себе жалею до сих пор,
И продолжается нелепый разговор
О том, как ты любимого убила.
КОСА  ОБРАЖЕВИЧ                Приходько А. Н.

Он улыбается всегда,
Хоть и ему бывает кисло,
И ненавидит слово "да",
Но терпит, что б на шее висла.

Почти всегда готов ответ
На неоформлены вопросы.
Он обожает слово "нет"
И опыт заплетает в косы.
               *   *   *

Любимая себя убила,
А я с руками удушенца
Иду – всесилая дебила –
На высшую аудиенцу.

И там меня воспринимают,
Как лепшего или же ровню,
А для любимой вынимают
Из нутр алею жаровню.

Ах! Словно музыка звучала –
Хрипящие под пальцем звуки…
Возлюбленная убивалась
И расцеловывала руки.

Проникновенней и щемяще,
Самоубийственней и чище –
На шейке хрящичек хрустящий,
Влюблённые в него ручищи.
                М Е С Т Ь

Я вены грыз, а  он мне зубы бил,
Я в стены бился волей лобных долей,
Но даже этой долей был доволен,
Как вольный конь, валяющий ковыль.

И смертною гордынею грешу
За то, что были так со мною грубы.
Зачем я помню тех, кто выбил зубы
И вены дёснами во сне крушу.

Я помню всех, кто мне отрезал член,
Кто прострелил мне голову контрольным.
Он стал ничем – немым  и под невольным;
Без рук, без глаз, как я – и ни зачем.

Затем, неумолимый, как кыргыз
Злоболем оболью его наружу,
И вурдалачим воем выну душу,
Чтоб он не добираясь вены
                вены  грыз.
                *   *   *

Мне ни спалось, ни думалось о Боге,
А Боженьке не снилось обо мне,
Поэтому, счастливый и убогий,
Безвинно окупаюся в вине.

Мне не спалось, поэтому не снилось.
А Боженька вааще не может спать.
Вино сквозь вену движется в винилость.

О, Господи! Моей вине подстать.
                *   *   *

                А. Гончаренко

Мне снился Каспий; вышки, корабли,
Армянка-девочка…
Ну, кто тебя обидел?

Я был тобой недолго.
И вдали
От родины я родину увидел.

А  Он  предупреждал, что есть расплата,
И был предупреждением – потоп;
Слиянье всех морей у Арарата,
Как место встречи тех, кто не утоп.

Мне страшно, что когда тебе приснится
Тюрьма,
И ты недолго будешь мной…

Над Черным Морем всполыхнёт синица,
И нас, как разных тварей, примет Ной.
                *   *   *

Мы друг от друга уходили,
Не собираясь возвращаться
И не заботились о счастье,
А мы решали – или-или –
И я напрасно ждал участья.
Мы друг от друга уходили
И разрывалося на части,
И разрываясь, не простили.

Мы друг от друга отрывались
И, разрываясь этой болью,
Мы друг у друга отрицались,
И не именовались Олью.

Мы озывались,
Отзывались
И называлися любовью.
                *   *   *

                И эти седину и косы,
                Твои младые волоса
                Объять готовы небеса,
                Дабы на мне остыли росы.               

На мне опять остыли росы,
Ведь я был добрым и прохладным.
Сказала: "Ладно!" – я был ладным
И ей не задавал вопросов.

Не подымал,
Но возникали
И будоражили ответы,
И дребезжали, как рассветы.
О, как же мы им не внимали.

Не всё,
Но всё же продлевалось,
И росы тело охлаждали.
А мы предсмертно наслаждались –
И это жизнью называлось.
                *   *   *

Не допускающий в кровать,
Я сон твой навсегда курочил.
Ты без меня не будешь ночью
И днём уже не сможешь спать.
                *   *   *

Не за этим мы ходили за разлуки,
Не затем бродили без затей.
Состояние подавленнейшей муки
Убивает чувства и детей.

Мы же их не убивать ходили –
Уходили и хотели пить…
Наши чувства – только или-или.
Наши муки –
Только б не убить!
              НЕДРУГ

Он в Бозе был
И в нём почил.
Я этот нож схватил некстати.

И лучше б дрогнула рука,
Чтоб я не смог убить врага,
Который смог бы другом стати.

Ах, если б нож я не точил!
                *   *   *

Ни о какой любви не говорит
Душа, прирученная к злости,
Лишь плохо сросшиеся кости
Скрипят,
А сердце не болит.

Прошедший день, как прошлый век,
Как жизнь, что взглядом не задела.
Я просто вышел за пределы
В которых дышит человек.

И дополняет пустоту
Отсутствие любви и боли,
А я не то чтобы доволен –

Я просто перешёл черту.

            ОРГИЯ  БЕЗЗУБОК

О! Как оно стоячее
**** окрест лежачее!

             ОТВЕТЧИКИ

                Разведчику  Гоче

Ты ня вкурил таво, шо я курил!
Когда страна полна пустою тарою…
Была страна от финнов до Курил,
И назвалась Казанскою Татарвою.

А я в разведку вовсе не пойду!
От понта Балтова до озера Каспаева
Разведчик носит горе-лебеду,
А нас несет Всевышнего спасаево.

Сараево.
Распутье Фермопил.
Как хорошо, что мы за всё ответчики.
Ты не вкурил,
А я и не курил.
Прекрасен мир! – познали лишь разведчики.
                П У Л Ь К И

Осознавая, что есть Время, Тьма и времечко,
Не понимая, что Я есть всему ответ,
Все их непредумышленные "нет"
Догонят мя
И поцелуют в темечко.
            ПЕРЕД  ДОРОГОЙ

Повыйду в поле покричать,
И только реки, только реки
Меня Варяга тянут в Греки
Во полюшке ковыль качать.

Я буду вдоль реки молчать,
И только мама, только мама
Самозабвенно и упрямо
Продолжит колыбель качать.

Дырой покажется Памир.
И только дети, только дети
Бывают злее всех на свете
И порушают божий мир.

Я всё-таки уйду на "вы".
И только зори, только зори
Стоят у вечности в дозоре;
В волненьи речек и травы.

Повыйду – преступлю порог.
И только ветер, только ветер
Звенит, что я за всё в ответе…

А за меня в ответе Бог.
                *   *   *

Пойду, клубясь от дома к дому
И буду падать на колени,
И отвернется незнакомым
С рукой протянутою Ленин

И пробродивший долго-долго
Вдруг окажусь на пьедестале.
Меня обнимет, как родного,
Усохшими руками Сталин.

И жизнь окажется дорогой
Прямою или же ветвистой,
Клубящейся сквозь странный город,
В котором плачут обелиски.
                ПОРЕЧЬЕ

Были тили-тили тесто.
Чайки плыли по Дунаю.
У меня была невеста.
Где моя жена? – Не знаю.

Вышел месяц из тумана –
Отсиялся по Днипровью
И, омывшись вражьей кровью,
Чистым вышел, без обмана.

Где-то из-за тучи вышли
Нравственный закон и зори –
Утопилися прозори
В неглубоких недрах Вислы.

Были проводы недолги,
И недолгим было горе –
Укатили наши Волги
Долгом в Каспиево море.

Где-то выросла капуста.
Длилась речка Ориноко.

А на сердце было пусто,
Холодно и одиноко.
                *   *   *
                "Для самурая долг тяжелый, А смерть легка, как перышко".                Басё               
Приходят самураи на Восток
И улыбаются своим раскосым братьям.
И харакири, как нежнейшие объятья
Питают Запада восторженный исток.

Приходят, не снимая комоно -
Им некогда умыться и раздеться –
С ухмылкою, похожею на детство,
Степенно рисовое пьют вино.

И не раздеты,
Не умыты
Со жаждой сохнущих растений
Семь кровожадных поколений
Пьют из разбитого корыта.

Опять не впрок идёт урок.
Безмолвно ропщут самураи,
Сандалиями попирая,
.
Глазят
И плачут на Восток.

Ортодоксами в отступлении…
Не согласныя умирати я.
РЕФЛЕКСИРУЮЩАЯ  ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ


Когда-то всё на свете мы умели,
Нас не пугали эти еле-еле,
Нас не пугали бабы и метели…
Тогда мы не боялися себя.

Теперь, когда мы это всё умеем,
Но почему-то совершить не смеем,
Смелеем и сочувственно немеем –
Надорванные внуки Октября.

В очередях за водкой,
В мавзолее,
Терпилами – терпимее и злее.
И гнев в глазах, знаменами алея,
Бледнеет и смиряется убого,
А мысли от надежды очумели…

Теперь, когда мы это отумели,
Когда ленивые нас даже отимели –
Надеемся.
Ну, наконец!
На Бога.
                *   *   *

С единой целью, что б тебя забыть
Мне должно стать бесполым, как амёба.

Любимою не научилась быть;
И утопились в ненависти оба.
                СЫНОК

                И. А. Родионову

Мне так же было сложно засыпать.
Я погонял плетущиеся годы,
Отца и мать, объединяя в пать,
В себе разъединял народы.

По прежнему не можется уснуть,
И не придёт желанная нежданно.
Но разгоняет стученную муть
Улыбка странная
                бессонного Ивана.
                *   *   *

Так скрытно плачут только я и Бог.
Я не могу,
А он уже не хочет.

И я б, наверно, разрыдаться мог,
Когда б не слышал,
Как беззвучно плачет Гоча.
                *   *   *

То виноват – не виноват,
То побеждённый, то "Vivat!"
Толь побежденные в ответе?
Толь, победивший всех на свете.

И если я себе не рад?
Ах! Как же я себе не рад
Среди кладбищенских оград
Отсутствую.
Не виноват?
Не виноват!

Моя душа была иной
За твердокаменной стеной,
И я тащил себя за уши.
Но ты вливалася виной,
Совокупленная со мной,
В мои мертвеющие души.
                *   *   *

Ты приходи.
Приди ещё,
Ещё.
Хоть говорю: "Ко мне идти не надо!"
Но докажи, что ты уже не рада
Вгрызаться зубками в моё плечо.

Тащу в себе всеобщую вину
Поспешно, по руинам судя.
Никто из нас не проиграл войну,
А победителей, как водится, не судят.

Ещё храню расколотый сосуд,
Уже родные на меня не злятся,
И даже не пугает Божий суд,
А так надеялось чего-нибудь бояться.

Ты приходи,
Но только не зови,
Разбрасывая по ветру одежды –
Не потому, что нет во мне вины,
А потому –
Что нет надежды.
                *   *   *

Ходили дольки-Ольки,
Находили.
Младые годики бродили вдоль меня.
Ах, как надёжно эти пульки лили
И попадали пульками в меня.

Как попадали эти пульки-Ольки!
И больно-больно было умирать.
И умерлось.
И остаётся только
Во чистом поле ветер воровать.
                *   *   *

                А. Гончаренко

Хочу к тебе в ужасные края,
Где в небо радугой встают цветные дымы,
И на твоей фуражке якоря
Поют: "Когда мы были молодыми…"

Хочу к тебе,
Чтоб водка на три дня,
А после чай и кофе, по программе.
Хочу к тебе – души моей родня.
Хочу к твоей, такой уставшей, маме.

Хочу вкушать задумчивый твой стих,
Молчать хочу,
Трепаться без умолку,
Чтоб водопада рокот не затих.
Хочу!
Хочу!!
Хочу!!!
А хули толку?

В который раз, вот-вот возьму билет,
(Как будто мне всё это по плечу).

И стыдно плачу в собственный жилет –
Затем, что так давно к тебе хочу.
                *   *   *

Я буду биться мокрой веткой
В твоё истлевшее окно,
Моя усталая соседка.
Я был тобой давным-давно.

И буду мокрой веткой биться
И проливаться, как вино.
Ах, как хотелось позабыться!
Но позабыться не дано.
                *   *   *

Я ел сердца своих врагов
и съел всего пол сердца своего
ближайшего товарища,
и я уже почти готов
поленом для пожарища.

И только ветер, только ветер
звоит в промозглой тишине…
А, может, мозг звенит во мне.

Теперь я и за мозг в ответе?!!!
                *   *   *

Я не хочу быть твоей головой,
Но частью твоей головы – есть.
Теперь хоть волчицею
Вой,
Но не пугай детворы.

Мы волками выгрызли социализм,
И на моём пустыре
Некая из не моих волчиц,
Но говорит, что из наших «из»,
В первой октаве «ре»
Воет –
В округе ужи торчком,
Аж не видать ни зги.
Воет –
Что даже вне горла ком,
Капает на мозги,
Если они у кого-то есть.
Милая!
Можешь?
Вой!

Из неоттудовости в невесть
Есьм твоей головой.
                *   *   *

Я там, где совесть не чиста,
Где снег под пальмами не тает,
А голубиная чета,
Как раздвоённый дух витает.

Мой сон спокоен и глубок,
И мне уже почти ничто не сниться…

Но ворокует голубок,
Что так не может спать убийца.

                *    *   *   

Я этой водки не хотел               
(Ах, как  она была некстати!)
И с каждой рюмкою трезвел,
А ты валялась на кровати
Во тьме, в подушках и слезах,
В полы распахнутом халате
(Как  ты была некстати. Ах!)
В прокуренной тоскою хате.

Я этой водки не хотел
До спазмов рвоты и до колик...

И мутно на меня глядел
Со дна стакана  алкоголик.
                *     *     *
                ОЛЬГЕ ОЛЕНИЧ
МАТУШКА ГОСПОДА НАШЕГО!
Прости и меня, и ее,
У Сына и Отченашего,
Прости за мое Ё-мое.

Прости за яичко раскрашено –
Не очень мне это зело.
Прости меня - позавчерашнего,
За всюду творимое зло.

Прости мне ее несвободу,
Ее за обиду прости.
Проходятся по небосводу
Неисповедимы пути.

Я больше не буду ругаться, -
Ведь я не умею рожать.
О, как мне не хочется драться
И женщину обижать.

О, как мне хочется злиться,
Прости за все Янь и Инь.
Позволь за любимых молиться
Во Имя Всех Святых. Аминь.

***
Никогда ты не будешь чужою:
Я загнал три любви, три коня.
Поискал поменяться в Чарджоу,
Но Корея не любит меня!

А теперь, нелюбимый Рассеей,
Украину в тоске теребя,
Я сомненья твои не рассею,
Потому что мне любо тебя.

Вот и бродится средь расстояний,
Невозможное мне разрешил,
И влюбляемся аж до восстаний,
И себя вынимаю из жил.






***
«Покой нам только снится»
А.Блок
Я хотел себе покою,
Но, как видится, не с той.
Потому ночами вою.
И не снится мне покой.

Если воешь – сна не будет.
Как бессонному не выть?
И она не позабудет -
И ее не позабыть.

***
Мне любить не взападло.
И меня любить не впдадлу.
Я восторжено чело,
Никому и не повадну.

Мне понятие зело,
Если из себя на выйдем.
Нам любить не взападло -
Потому и ненавидим.

***
Я не помню, как со мною грустно.
Ты забыла, как со мной светло.
Я читал тебя напамять усно.
Мне тебя читать не взападло.

Ты ночами спать уже не будешь.
Будешь перечитывать стихи.
Ты меня, конечно, не забудешь,
Позабудешь все мои грехи.

***
Какого-то марта вечностью
ПОЭТУ ОЛЕНИЧ
Как тебе со мной не сладко!
Так, что не находишь слов.
Вырви листик из тетрадки.
Искромсай на сто кусков!

А потом по букве склеишь
И надежды, и грехи.
Ты ПОЭТ-ому сумеешь.
И получатся стихи.
***
Я вернулся в Украину,
Я уже покинул Русь.
Никого по роже двину.
Но зато не матерюсь.

Три жены, три сына, мама -
Вот и вся моя семья.
Вот и вся моя программа…
Украина – это Я.

***
Олюшке, Оленючке
МОЕЙ ДУРОЧКЕ - ЛЮБИМОЙ ЖЕНУШКЕ
Я принес к тебе заждалость.
Ты ждала, но кое-как.
А по нашей жизни жалость –
Неразменянный пятак.

Ты меня не пожалеешь.
Это я тебя щажу.
И бескрайнею аллеей
За тобою вдаль брожу.

***
МАНИЛЮК
НА СНОСЯХ ОЛЕНИЧКОЙ
Мы уйдем с тобою в аут,
В шизофрейный дебилизм.
Под тобою льдинки тают,
А по венам - антифриз.

И, конечно, не застынем,
Если лето на носу.
Я несу тебя отныне…
И когда-нибудь - рожу.

***
Разряжу обойму УЗИ
В это небо-потолок.
Будет время для иллюзий,
Будет Вермута глоток.

Будет два глотка Портвейна,
Водки столько! – не упить.
Я опять с тобой ничейный -
Полюбить и не убить.

***
Грибоеду
Будет небо голубее,
И она не будет злее;
Даже пушки не палят.

Как же классно по Hay-wey-ю,
На оседланном Harwey-ю -
И ГАИ не разозлят.
Ведь за нами не умчаться.
Я владелец рулиё.
Я премудрый, словно Чацкий –
Горе от ума моё!

ОЛЬГЕ ОЛЕНИЧ
Я был с тобой давным-давно –
до-прежде:
Теперь почти не всхлипнуть,
не вздохнуть.
Вернись ко мне уставшею надеждой…
И я тебе позволю отдохнуть.

И ты позволь побыть мне некрасивым -
От красоты в душе такая муть!
Вот и живу - без рожи и без ксивы,
А ты позволь любиться и уснуть.
ТАРТАРЕН
Я тоже был из тарасконцев
И не бросал друзей в биде.
А самый лучший из альфонсов -
Альфонс по имени Dode.
*       *        *

8.09.2007
                Ты не найдешь меня в сугробе,
Меня искать меж рун и вед.
О, как я жил в твоей утробе,
О, как измаялся послед!
На колывановой карете
Судьба-дорога недолга…
Найди меня на белом свете,
Пока метет моя пурга!
СУБОРДИНАЦИЯ
Любимая крадется на охоты
И почему ж я этому не рад?!!!
Такая невеселая работа
Седою гривой встряхивать
свой прайд.

 
АМОН-РА
В. Пелевину   
Луна останется Луной?
Землянкам видится иначе.
А луноходы, грунт херача,
Причины не найдут иной.

Приливы взламывают льды,
А льды возгромоздились в паки,
Иззодиачивают знаки
В отсветах не моей Звезды.

Прости себя моей виной –
Что водка лунным светом льется,
Мое с тобою остается,
Отображаемо Луной.
*        *        *
27.08.07
Записался в гладиаторы
На арену в бой неправедный.
Обо мне напишут авторы,
Пусть читателю побудет завидно.

Спартаки терзают Цезарей,
Не отпится водкой из ведра1
А ИСУС – какой Назарей -
Запещеривает от Петра.

Осенит чело ампут-рука,
Зоря-Взоря, ох, не близкая…
До чего же доля не легка,
Ой ты доля древнеримская.

*   *   *

Моя столица машет мне в окно
Приветливо, призывно и маняще,
Дает понять,
Что б я, как настоящий,
Прочувствовал,
Что не был так давно
С московской барышней,
Меня боготворящей.

*   *   *

Я у Бога не один,
Но один и одинокий.
Из меня рекуют Оки.
Бог всё время был один.
Одиночество Его
Поповам переиначить
Не сложилось.
Он был зачат,
Я был зачат –
Ё-маё!

И ещё один глоток –
Подведение итогов:
Я опять один у Бога,
И во мне Он одинок. 
*   *   *

Я не хочу быть твоей головой,
Но частью твоей головы – есть.
Теперь хоть волчицею
Вой,
Но не пугай детворы.

Мы волками выгрызли социализм,
И на моём пустыре
Некая из не моих волчиц,
Но говорит, что из наших «из»,
В первой октаве «ре»
Воет –
В округе ужи торчком,
Аж не видать ни зги.
Воет –
Что даже вне горла ком,
Капает на мозги,
Если они у кого-то есть.
Милая!
Можешь?
Вой!

Из неоттудовости в невесть
Есьм твоей головой.

*   *   *

Я не люблю –
Остались память тела
И боль души похожей на изъян.
Она всегда не этого хотела,
А это походило на обман.
И мне обманываться, словно не устало,
Но отдаваться будто по рублю!?...

Лишь память тела, аки боль осталась,
А памятников, в общем, не люблю.

*   *   *

Я ел сердца своих врагов
и съел всего пол сердца своего
ближайшего товарища,
и я уже почти готов
поленом для пожарища.

И только ветер, только ветер
звоит в промозглой тишине…
А, может, мозг звенит во мне.

Теперь я и за мозг в ответе?!!!

*   *   *

Я в том году был отдан на закланье
Овечкою, ягнёнком, бараном.
И с пейсами златыми некий гном
Тупым ножом прервал мои рыданья.

И кровь текла, переполняя реки,
Тугая кровь – яремной вены дань –
Пути Господни из Евреев в Греки
С заездом по субботам на Казань.

*   *   *


ЭСТАФЕТА

                Гончаренко - Родионову

А он устал,
И, стало быть, не стал
Со мною спорить о земле и воле.
И я собой настолько недоволен,
Что стал его толкать на пьедестал.

Нагрызлись смокв,
Приелся чернослив.
Стремлению в Эдем уже не рады –
Ведь ты устал…
И вот иные гады
Вползают на пустующий Олимп.


*   *   *

Ты приходи.
Приди ещё,
Ещё.
Хоть говорю: "Ко мне идти не надо!"
Но докажи, что ты уже не рада
Вгрызаться зубками в моё плечо.

Тащу в себе всеобщую вину
Поспешно, по руинам судя.
Никто из нас не проиграл войну,
А победителей, как водится, не судят.

Ещё храню расколотый сосуд,
Уже родные на меня не злятся,
И даже не пугает Божий суд,
А так надеялось чего-нибудь бояться.

Ты приходи,
Но только не зови,
Разбрасывая по ветру одежды –
Не потому, что нет во мне вины,
А потому –
Что нет надежды.

*   *   *

То ли прошу, толь подаю –
Прощения…
                Прощения!!!
И словно в омут падаю
Во всякий день рождения.
И как последний лист кружу,
Не требуя внимания,
И лишь прощения прошу
За боли подаяния.

*   *   *

То виноват – не виноват,
То побеждённый, то "Vivat!"
Толь побежденные в ответе?
Толь, победивший всех на свете.

И если я себе не рад?
Ах! Как же я себе не рад
Среди кладбищенских оград
Отсутствую.
Не виноват?
Не виноват!

Моя душа была иной
За твердокаменной стеной,
И я тащил себя за уши.
Но ты вливалася виной,
Совокупленная со мной,
В мои мертвеющие души.

*   *   *

Тащу в себе всеобщую вину
Поспешно, по руинам судя.
Никто из нас не выиграл войну,
А победителей, как водится, не судят.

Еще храню расколотый сосуд,
Уже родные на меня не злятся,
И даже не пугает Божий суд,
А так надеялось хоть Бога убояться.

Я не приду –
Ты даже не зови,
Разбрасывая по ветру одежды,
Не потому, что нет во мне вины,
А потому, что в мире нет надежды.

*   *   *


СЫНОК

                И. А. Родионову

Мне так же было сложно засыпать.
Я погонял плетущиеся годы,
Отца и мать, объединяя в пать,
В себе разъединял народы.

По-прежнему не можется уснуть,
И не придёт желанная нежданно.
Но разгоняет стученную муть
Улыбка странная
                бессонного Ивана.

*   *   *

С единой целью, что б тебя забыть
Мне должно стать бесполым, как амёба.

Любимою не научилась быть;
И утопились в ненависти оба.


РЕИНКАРНАЦИИ

Есть смысл у жизни –
В жизнях смысла нет.
О, смерть моя - сплошные укоризны;
Ведь водки кончились заведомо до тризны.
И бесконечным кажется миньет,
Когда не можешь кончить
                эти жизни.

*   *   *
                "Для самурая долг тяжелый, А смерть легка, как перышко".                Басё               
Приходят самураи на Восток
И улыбаются своим раскосым братьям.
И харакири, как нежнейшие объятья
Питают Запада восторженный исток.

Приходят, не снимая кимоно -
Им некогда умыться и раздеться –
С ухмылкою, похожею на детство,
Степенно рисовое пьют вино.

И не раздеты,
Не умыты
С жаждой сохнущих растений
Семь кровожадных поколений
Пьют из разбитого корыта.

Опять не впрок идёт урок.
Безмолвно ропщут самураи
Сандалиями попирая
Глазят
И плачут на Восток.

ПРЕД  ЛИКОМ

Не дай – прости!
И всё такое…
Прости своих друзей-врагов.
Там не покоится благое,
Где львы терзали Колизей.
Прости-прощай
И иже с ними –
Алкающим, не до воды.
Пущай она одежды сымет,
И достремимся до звезды
Не споро и не разговором.
Никто нигде себе не рад.

Он голову склонил укором
И в душу смотрит невпопад.
ПОРЕЧЬЕ

Были тили-тили тесто.
Чайки плыли по Дунаю.
У меня была невеста.
Где моя жена? – Не знаю.

Вышел месяц из тумана –
Отсиялся по Днипровью
И, омывшись вражьей кровью,
Чистым вышел, без обмана.

Где-то из-за тучи вышли
Нравственный закон и зори –
Утопилися прозори
В неглубоких недрах Вислы.

Были проводы недолги,
И недолгим было горе –
Укатили наши Волги
Долгом в Каспиево море.

Где-то выросла капуста.
Длилась речка Ориноко.

А на сердце было пусто,
Холодно и одиноко.

*   *   *

Пойду, клубясь от дома к дому
И буду падать на колени,
И отвернется незнакомым
С рукой протянутою Ленин.

И пробродивший долго-долго
Вдруг окажусь на пьедестале.
Меня обнимет, как родного,
Усохшими руками Сталин.

И жизнь окажется дорогой
Прямою или же ветвистой,
Клубящейся сквозь странный город,
В котором плачут обелиски.

ПЛЕННИК

Покоя нет,                но есть печаль и воля.
Я не тебя и не себя боюсь.
Тобою, как собою не доволен.
Ни на себя, ни на тебя -                на Бога злюсь.

И в этих боли, гневе и печали –
Тогда ещё не убивал в горах –
Подслушал эхо Слова,
Но вначале…
Вначале воли только Злость и Страх.

ПЕРЕД  ДОРОГОЙ

Повыйду в поле покричать,
И только реки, только реки
Меня Варяга тянут в Греки
Во полюшке ковыль качать.

Я буду вдоль реки молчать,
И только мама, только мама
Самозабвенно и упрямо
Продолжит колыбель качать.

Дырой покажется Памир.
И только дети, только дети
Бывают злее всех на свете
И порушают божий мир.

Я всё-таки уйду на "вы".
И только зори, только зори
Стоят у вечности в дозоре;
В волненьи речек и травы.

Повыйду – преступлю порог.
И только ветер, только ветер
Звенит, что я за всё в ответе…

А за меня в ответе Бог.

ПА

Я так хотел, но не успел,
И всё откладывал на завтра.
Ах, лучше б отложил я завтрак
И список суетленных дел.

Быть может, я б успел сказать,
Что для меня хоть что-то значит,
Что был тобой и мамой зачат.
Теперь – хоть сердце изорвать.

Я не успел.
А за спиной,
По сути, ничего не знача…
Я не успел!!!
И только плачу
Неокупаемой виной.

ОТВЕТЧИКИ

                Разведчику  Гоче

Ты ня вкурил таво, шо я курил!
Когда страна полна пустою тарою…
Была страна от финнов до Курил,
И назвалась Казанскою Татарвою.

А я в разведку вовсе не пойду!
От понта Балтова до озера Каспаева
Разведчик носит горе-лебеду,
А нас несет Всевышнего спасаево.

Сараево.
Распутье Фермопил.
Как хорошо, что мы за всё ответчики.
Ты не вкурил,
А я и не курил.
Прекрасен мир! – познали лишь разведчики.

*   *   *

                От така вона любов!
                Нар. удрость

А я устал быть просто нелюбимым.
Да, нелюбимым!
Ненависти!
Зла!!!

А люди почитают нелюдимом –
И становлюсь невидимым-незримым
И подбираю крохи со стола.

*   *   *

Не жаль, что всё прошедшее прошло,
И не сошлось, что было вероятным,
Но снова непонятно и невнятно
Метёт мятущей ведьмы помело.

Прошедшее ещё не далеко,
Ещё болит и колется на пяльцах…

Он на чужих перебирает пальцах
С трудом,
А на моих – легко.

Он брал заём и душу клал в залог,
Верблюды натыкались на игольца,
Но обручаленные золотые кольца
Катились за сознания порог.

Я так боялся предстоящих зим,
И он сбегал в тропические страны,
Но воем ностальгическим и пьяным
Так голосил, что плакал муэдзин.

Меня не трудно было убедить,
Что временное дадено на веки.
Ведь я любил,
Любовь смежает веки,
Не уберёг.
А как слепому бдить?

Когда прошло, тогда и стало жаль;
Тогда еще подгузники меняли.
Я сам ушел, когда его прогнали,
Но он остался грызть её печаль.

Его послали и оно пошло…
Но снова возвращается обратно
Побитый пёс моей гордыни ратной.
Не жаль,
Не хорошо
И не прошло.


НЕ  БОЮСЬ !

Не то, что б тошно стало жить,
А надоело улыбаться
И чёрным вороном кружить,
И злиться,
И опять бодаться,
И на себя смотреть не сметь…

Да что же это с нами, братцы?

На жизнь, похожую на смерть –
Смотреть в упор и не бояться!


*   *   *

                И эти седину и косы,
                Твои младые волоса
                Объять готовы небеса,
                Дабы на мне остыли росы.               

На мне опять остыли росы,
Ведь я был добрым и прохладным.
Сказала: "Ладно!" – я был ладным
И ей не задавал вопросов.

Не подымал,
Но возникали
И будоражили ответы,
И дребезжали, как рассветы.
О, как же мы им не внимали.

Не всё,
Но всё же продлевалось,
И росы тело охлаждали.
А мы предсмертно наслаждались –
И это жизнью называлось.

*   *   *

Мы о любимых говорили,
Кострами разговорчивы.
Курили куревом Курилы,
Ой, сейсмонеусточивы.

Отшвартовались пароходы,
И обезлюдило причал,
А за спиной толпились годы
Почти незыблемых начал.

Но за спиною не убудет;
Светило солнце на дворе,
Всё так же гомонили люди,
Как и пристало детворе.

Курилы вздрагивали гулко,
Мы отплывали в материк,
А где-то в тёмных переулках
Блуждал о нас любимых крик.

*   *   *



*   *   *

Мне ни спалось, ни думалось о Боге,
А Боженьке не снилось обо мне,
Поэтому, счастливый и убогий,
Безвинно окупаюся в вине.

Мне не спалось, поэтому не снилось.
А Боженька вааще не может спать.
Вино сквозь вену движется в винилость.

О, Господи! Моей вине подстать.

*   *   *

Любимая,
Я был с тобой жесток –
Ребёнок злой - без умысла, невольно.
Теперь-то знаю, что такое больно,
Когда уперся взором на восток.

Любимая жестокой была,                есть
И будет -                поклялась - надолго.
И ненависть бурлит, как чувство долга,
Как будто быть жестокой – это честь.

Мы изучали это ремесло.
Любовь просилась, что б не убивали,
Но в этой жизни грёбаном подвале
Её топтали весело и зло.

Нам дурно было вместе столько лет,
И каждый день мы мучили друг дружку;
Тебе всегда моя мешала кружка,
А мне мешал твой черный пистолет.

И было трудно.
А кому легко,
Назвавшись груздем, мышкой бесноваться?
Куда труднее было признаваться –
"Прекрасное далёко" далеко.



И было больно и невмоготе,
Хлестали по глазам живые розы,
И кровь текла и растворяла слёзы,
И мы с тобой, конечно же, не те.

Ах, как я долго ехал на вокзал.
Ах, как же далеко моя девчонка.
У нас убили черного котёнка;
Он не подрос,
А я не рассказал.
Ах, как я долго, что уже не ждёшь.
Ах, как далёко-далеко твой мальчик.
И, знаешь, я опять порезал пальчик,
Так звал тебя,
А ты всё не идёшь.

И мы, как будто не могли иначе –
Не разрушаться.
- Всем уже довольно?
- Мой маленький! Теперь уже не больно?
- Совсем не больно!
- Так чего ж мы плачем!?...

*   *   *

Любимая себя убила,
А я с руками удушенца
Иду – всесилая дебила –
На высшую аудиенцу.

И там меня воспринимают,
Как лепшего или же ровню,
А для любимой вынимают
Из нутр алею жаровню.

Ах! Словно музыка звучала –
Хрипящие под пальцем звуки…
Возлюбленная убивалась
И расцеловывала руки.

Проникновенней и щемяще,
Самоубийственней и чище –
На шейке хрящичек хрустящий,
Влюблённые в него ручищи.

*   *   *

Ложись и думай – лжись впотьмах,
Ведь тьма без сна воображенья –
Почти такое же броженье,
Которое рождает страх.

Не думай,
                не ложись,
                не спи,
На ощупь, двигаясь по кромке,
Сухарик собери в котомку
И нежно в дырочку сопи.

Не сплю,   не думаю,                не тщусь,
Жую безмысленно в потёмках.
А в спину пялятся потомки,
Как я в бессмертие кащусь.               

КОСА  ОБРАЖЕВИЧ                Приходько А. Н.

Он улыбается всегда,
Хоть и ему бывает кисло,
И ненавидит слово "да",
Но терпит, что б на шее висла.

Почти всегда готов ответ
На неоформлены вопросы.
Он обожает слово "нет"
И опыт заплетает в косы.

*   *   *

Конечно, я её простил -
Не убивал замысловато.
Не отстоялось Фермопил
И падшим стало виновато.

А голубь реет между вил,
Как будто это я витаю.
Конечно, я её простил
И льдиной всепрощенья таю.


*   *   *

Когда меня любимая убила,
Осознавал, что начинаю жить
И захотел с садовником дружить –
Соинтеллектуалился с дебилом.

И смерть моя, возлюбленной руками,
Вгрызалась в горло кухонным ножом.
Я этой злобой не был поражен –
Но удивлялся, двигаясь рывками.

Подавно и давно всё это было,
Но по себе жалею до сих пор,
И продолжается нелепый разговор
О том, как ты любимого убила.

*   *   *

Когда в меня ворвётся Красный Крест
И ампутирует мою больную совесть,
Я буду вновь-опять себе невновость
И дико озираяся окрест
Увижу, что я снова на войне,
Вооружён, и никого не жалко…
Но пчёлка аккуратно вынет жалко,
Чтоб я не ощутил себя в вине.

Поэтому в Раю свободных мест
Давно уж нет, как и душе идиллий –
Любовии снегами проходили,
Над ними простирался, красен крест.

В "АК" опустошенный магазин…
Меня наверняка, уж, не повесят –
На горло точат Красный Полумесяц,
И без молитвы воет муэдзин.

*    *   *

                "Как хорошо, что нет жены…"
                из песни

Как хорошо, что нет войны!
Когда гусары после пьянки
Крушили сабельками танки,
И танки были сметены.

Как хорошо, что нет вины,
Приятно как, что мной довольны.
Но снова разжигают войны
Все те, кому мы не должны.

Как хорошо, что не видны
На берегу её останки.
А самураи пишут танку,
И танки переведены.


*   *   *

…и делал всё, как не хотел…
Ах, как она меня желала!
И я её почти имел
Одну среди нетленных тел,
Но этого ей было мало.

Я сделал всё.
И было жаль.
Как тупо колыбель качало.
Уже заряжена пищаль.
Ещё пищит её печаль.
И продолжается начало.

*   *   *

Знаешь, братик, я опять один.
Я опять один и одинокий
Посреди руин и холодин,
Из меня проистекают Оки.
Из меня они рекут в Днипро,
А Славута упадает в море.
Чорно-Море не вмещает горя
Своего и моего, и Про…

Про тебя и про Его семью
Пишут письмена, витет вития,
А меня опять зовут на «Ю»,
И Георгий раздражает Змия.


*   *   *

Зачем я сам себе помеха,
Когда я сам себе обман?
В горах ещё качалось эхо,
А на долину лез туман.

Блуждая ёжиком в тумане,
Изображая стать и страсть,
Так безысходно знал заране,
Что ниже невозможно пасть.

Катался в перекатах смеха
Со-саблезубый мой душман.
Зачем моя душа – прореха,
Когда я сам себе обман?


*   *   *                А. Н. Гончаренко

Зачем ему курить среди светил?
Он светел.
Он тепло.
Для света ложе.
Он столько в свете понаворотил,
Что ни курить   и не курить не может.

Зачем ему курить во курве тьмы?
Он морок.
Тьма.
Над ним Светло хохочет.
Он столько в Сумерках накутерьмил,
Что ни курить,
                ни возвражить не хочет.

Что ни курить, ни воздышать в дому,
А на крылечке согревает спичка,
И нечто зарождается в дыму…

Зачем ему курить?
Да просто так –
Привычка. 





*   *   *

За что я не умру в твоих объятьях
Не знает даже похоть росомах.
Поэтому мой жизненный размах
Заужен так,                что даже люди - братья .

Неважно, что любовь уйти не может.
Непостижимо, что любови нет.
Ответов нет!
Но требуют ответ
Постылый одр и росомахи ложе.

*   *   *

Ей незачем глядеть упрёком
На мой, себе постылый, вид –
Обидел я не ненароком,
И мне почти неведом стыд.

К чему все эти ухищренья
И шанс –
Отлучено давно –
И запоздалое прощенье,
Ведь покаянья не дано.

АНДРЕЙ  ПЕТРУ

В тот день, когда мне станет легче,
Я снова стану рыбаком –
Я буду просто ни при Ком.
И рыб не трогая крюком…

И мне и рыбам  станет легче.

*   *   *

                "Ананасы в шампанском…"
         Маяковский

Не уходи, ведь я и сам ушёл
Шампанское, икра и ананас…
Нам не хватало просто хорошо,
А лучшее, зачем-то, не про нас.

Не уходи.
Останься где ты есть.
А я умру прекрасно намиру.
Ведь счастье есть
                и очень хочет есть;
Вино и ананасы, и икру…

*   *   *

                Другу

Расцеловались, словно в первый раз,
Хотя не в первый – ведь уже прощались.
И наши слёзы пялились из глаз,
И так сентиментально назывались.

И мы прощались, будто напоказ.
Ты пожелал: "Здоров будь и не чались!"
Со мною согласился Богораз.
Я обещался маму не печалить.

Не оглянулся.
Отошёл перрон.
И ты ушёл от ласки и привета.
Лишь поцелуй да карканье ворон
Шатаются в тебе по белу свету.

*   *   *

                Долг ничем не красен.

Неисчерпаемая благодать –

Я видел сны всех ангелов-хранителей
Которым повезло не охранять,
А, потеряв, не чувствовать вины –

Не находиться в шобле обвинителей.


*   *   *

Доживу в отупении Одина,
В исступлении подвига ратного.
Убеги от меня моя родина,
Не найди путь-дороги обратныя.

По родимой чужбине блукаюся,
Словно горькою льдинкою таюся,
Как у Бога за пазухой каюся
Или под бородой пресмыкаюся.

Ох, и грешен я!
Ох, бесславен я!
И не выслужил наказания.
Не язычник я – православныя –
Ожидовую ожидания.

Погибаю в отсутствии родины,
Погребаюся нежной чужбиною.
Мне – герою – не нужно и Одина –
Провожаемому раввинами,
Ортодоксами в отступлении…
Не согласныя умирати я.

Потому и живу в исступлении
Вне религии,
Вне объятия.

ДУАЛЬ

Моя любимая стреляется в упор
С такою же премудрой нимфоманкой
И я, почти вникая в разговор,
Со ананасом да на оттоманке.

О, бесконечно-бабская дуаль…
А люди гибнут (похороны, тризны).

И пусть не поднимается вуаль
Над этим взором полой укоризны.




*   *   *

Грешен я и там, и сям,
И во всём – куда ни кинешь.
С кем бы ни был –
Всё был сам.
Не пребудешь – да не имеешь.

Боле не дано иметь;
Лишь имеющие ропщут.

Жизнь, похожая на смерть,
И на жизнь похожа, в общем.

*   *   *

Вот так устало достучаться
И до людей, и до небес.
Так надоелося бояться,
Что даже не пугает бес.

А Бог подавно не пугает,
Как пугало моих ворон.
И только чёрный грай за гаем.
И только сердце вышло вон.

И только чёрный грай за гаем,
В котором всё-то пожжено.
А мы чего-то и не знаем,
И знать нам не положено.

Ещё надеялось остаться,
Хотя уже на рубеже.
Не расхотелось ли бодаться
На свежевспаханной меже?

А в Млечный путь упёрлось дышло,
И млечны стали волоса.
У Господа опять не вышло,
А сердце бьётся в небеса.

И небу не во что вростаться,
Когда озёра неглиже.

А жизни незачем бояться –
Ведь смерти не было уже.

*   *   *

                А. А. А. Аверину

Вот так выходят из себя
За полюса замёрзшей тундры.
И в лапках Время теребя,
Седеют Нытрии и Вундры.

В который раз опять семья,
И возразить опять не вправе –
Вот и выходишь из себя
В гранёной водочной оправе.

Всё Время тянешь на себя.
Любимые, лаская, лают…

Вот так выходят из себя
И возвращаться не желают.


*   *   *

Война и мир – какая блажь,
И не возьмешь, и не отдашь…
По мне - война и мир, как ****ь,
Когда друг друга не обнять.

Война и мир – какая чушь;
Не услыхать друг друга – глушь,
Не увидать друг друга – тьма,
И друг без друга мир – тюрьма.

Война и мир.
И мир – война,
Когда со мною не она.
Когда её со мною нет –
Хоть нет войны, и мира нет.

Порочным видится покой,
Где ты со мной, а я с тобой.
И нет ни мира, ни войны –
Лишь я и ты,
И две вины.

*   *   *

Во мне не лепо и не бяшет,
И вспять бегут мои полки.
Быть может кто-то и обрящет
От нескудеющей руки.

Как нескончаемо немало –
Ни зла, ни музыки, ни слов.
"Рука врагов колоть устала"
И недостало ей врагов.

Ей не хватало – Мало! Мало! –
Исхлёстывать одно из лиц…

Любимая уже устала,
И я не опускаюсь ниц.

*   *   *

Во мне когда-нибудь проснешься ты,
И кофе утренний,   „ах!”, заблагоухает,
Но этим ароматом злопыхая,
Разнеженная зверем пустоты...
И станешь, пробудившися во мне,
Терзаться то сомненьем, то виною –
И снова кава топится в вине,
Как истина проснувшаяся мною.


ВИНОЧЕРПИЙ

                А. Родионову

Я устал быть пьяным и хорошим.
Я хочу быть трезвым и плохим.
Скачут пони в яблоках горошин.
Пьяный Ной.
Пьянющий Аллохим.

Не уста, не очи, не ланиты
И не лик, и даже не лицо.
Сталактиты вгрызлись в сталагмиты –
Курица, клюющая яйцо.

Никогда не прущий против доли,
Но боготворящий свой изъян,
А овца, похожая на Dolly,
Блеет мне,                что я хорош и пьян.


ВЕСЕЛЫЙ  МОНАХ

Манилюку С. И.

Ухожу из церкви, как из Бога.
Как заведено – на посошок.
"Ох, и невеселая дорога!"
Лучше не садись ко мне, дружок.
И не сядет.
Мимо автолавка –
Гипермаркет северных широт;
Вот сиди под лавкой и не "кафкай"
Или вон "камючь" из-под ворот.
Ухожу,
А колокол вдогонку
Всё гудит – идтить аль не идтить? –
Ничего, что выпил самогонку,
Может, мы вааще не будем пить.
А быть может вообще не Буддем
Или же пребудем наконец!

А под утро ласково так будит,
Усмехаясь в бороду, Отец.

*   *   *

Белый-белый Белый Яр –
Белоснежные яруги.
Я был там и добр и яр
На устах моей подруги.

Новый Город – Нижний вал.
Эх, по мне – ничто не ново.
Я там тоже проплывал
Нежным голосом до Кстово.

Где я буду?
Где я был?
Где я есть в своей юдоли?
Коль уже почти забыл
Вздроги нервных пальцев Оли.

До верховушки Днепра,
Вниз по матушке по Волге
Плачь Волдаева гора –
Были б проводы недолги.

БЕЗ  ЛЮБИМОЙ

А жизнь не так уж и ужасна,
Когда её живёшь с собой,
Да и работа не напрасна,
Когда совсем не снится бой.

И смерть не столь уж и противна.
И просто так себя убить.

Какой она была наивной,
Но не сумела ею быть.


*   *   *

Ах, этот дивный, дивный мир!

Не возвразрить глаза назад,
Хоть образы казались правдой.
Ещё катилась голова,
И скаробеева вдова
Чернела злостью и бравадой.

Ей не узреть ни снов, ни слов,
Не возвратиться недотрогой…
Была какая-то любовь!
Но кровь отрубленных голов
Течет нехоженой дорогой
на Кашмир. 


*   *   *

Ах, как она толкалась в зеркала,
Заламывая руки в укоризне.
Она меня по-прежнему звала,
Заламывая руки в укоризне.

А зеркала толкалися в неё,
И жизнь, как на базаре растолкалась,
И смерть, как будто, просто обозналась,
По вене продвигая мумиё.

В заамальгамье выло чёрти-чё…
А мне, как будто, в жизни не ласкалось.

Ах, как она из зеркала толкалась,
Пытаясь выпасть на моё плечё.

*   *   *

А я хочу, вот там вот, простоты.
Когда ещё?
В каком себе проснуться?
Осознавать,
                что это просто ты
Во мне,
Прочувствоваться нас
И ужаснуться.


*   *   *

А мир не столь уж и огромен,
Как будто я его творил –
Не перетягивал паромы,
А нечто тихо говорил.

И научаясь быть серьёзным,
Как будто я всему виной…

Я не ходил под небом звёздным,
А небо ходит подо мной.

*   *   *

Во вскрытом тобой кургане
Ворочался скиф с женою;
Всех остальных по девять:
Слуги, наложницы, кони…

Зря ты царя поганил,
Пренебрежив луною.
Да! Не ответить детям! –
В пьянство бежать погони?

Луна не бывает полной;
Что бы её увидеть,
Надо подняться в небы –
Не остеклённым взором –
Остекленевшей веной,
Не обглодавшей нёбо.
Не осознавши небыль.
Не осквернившим лоно
Скифово-вой жены.

Курган называли сопкой –
Точкою пулемётной.
(Мы и свинца нарыли.)
Птицы опять на Север,
Север ползёт на Юг.

Заполируем соткой
Сотою подноготной
Внезаземнои мили,
Мой алкоголик верный?!

Мой Алехандер-друг.

*   *   *

                Подруге детства  Светке Авериной

Жена мово друга.

Ты мне, конечно, подруга,
И враг небольшою долькой,
С мужем твоим, поскольку,
Выпьем, бывало, "порознь"………
Аж над здоровьем надруга.
Подруга и враг наш   -   морозь   -
Жена моего друга!

Жена моего друга!
Ты же меня не знаешь,
Ты мне души не чаешь –
Какая же ты подруга?..

Ты мне почти нежна;
Шутка твоя – подначка.
Можно ли быть иначе?
Ты мне почти нужна;
Помощь твоя – подачка.
Ты у меня – заначка.

Друга мово жена.

ПОКА  НЕ  ЗАБОЛИТ

Пока не заболит…

Пока не заболит -
                живи и не тужи.
Понятен будет мир,
                и будет свет пролит.
И незачем искать местечка для души.
Да помнят ли о ней,
                пока не заболит?

Пока не заболит –
                замри и не дыши,
Покуда алкоголь по чарам не разлит.
Покуда не найдёшь приюта для души.
Но так и не найдёшь,
                пока не заболит.

Пока не заболит…
*   *   *

Сердцем дождусь –
Ну, когда зацветёт олеандр!
Хочу возлюбиться, любить
Без затей, без, идей и теорий,
И только печалью печалит мой друг Алехандр
Равнину курганов застывшую меж территорий.

Мой друг Алехандр надо мной зависает как крук,
А я будто тать побираюсь меж ним на раскопки.
Монеты, иконки, кресты и казацкий чубук,
И кости коней, изнутри распирающих сопки.

О! Череп вождя,
В золотой и наивной короне,
Ему улыбался, смеялся, дрожала губа…
Мой друг Алехандр не заметил, как рядом в схороне
Обиженно скалился череп беззубый раба.

Ворона валялась в песке у меня на опушке.
Я драил корону до блеска в тоске и золе.
Но в Алехандра руке безмозглые две черепушки
Смеялись счастливо,
Как будто опять возродились,
Почти что на этой,
На нашей,
Когда-то,
Когда-то прекрасной земле.
ПОКА  НЕ  ЗАБОЛИТ

Пока не заболит…

Пока не заболит -
                живи и не тужи.
Понятен будет мир,
                и будет свет пролит.
И незачем искать местечка для души.
Да помнят ли о ней,
                пока не заболит?

Пока не заболит –
                замри и не дыши,
Покуда алкоголь по чарам не разлит.
Покуда не найдёшь приюта для души.
Но так и не найдёшь,
                пока не заболит.

Пока не заболит…

*   *   *
Сердцем дождусь –
Ну, когда зацветёт олеандр!
Хочу возлюбиться, любить
Без затей, без, идей и теорий,
И только печалью печалит мой друг Алехандр
Равнину курганов застывшую меж территорий.

Мой друг Алехандр надо мной зависает как крук,
А я будто тать побираюсь меж ним на раскопки.
Монеты, иконки, кресты и казацкий чубук,
И кости коней, изнутри распирающих сопки.

О! Череп вождя,
В золотой и наивной короне,
Ему улыбался, смеялся, дрожала губа…
Мой друг Алехандр не заметил, как рядом в схороне
Обиженно скалился череп беззубый раба.

Ворона валялась в песке у меня на опушке.
Я драил корону до блеска в тоске и золе.
Но в Алехандра руке безмозглые две черепушки
Смеялись счастливо,
Как будто опять возродились,
Почти что на этой,
На нашей,
Когда-то,
Когда-то прекрасной земле.

*   *   *

Когда в тебе всего полдня отдышки,
Всего полночи задыханья,
И остаётся два шага до вышки;
До гильотины,
                виселицы,
                знанья…
Когда в тебе твой друг уже, как демон,
Когда тебе его подруга, как клоака.
Ты знаешь, где ты,
Но не знаешь, где мы –
В замученном районе зодиака.
Когда в тебе всего лишь час дыханья…
А воздыханье по тебе, как по усопшем…
Названье дочери,
                как Бога называнье,
Но не конкретно,
                по намёкам,
                в общем…

Когда в тебе осталось треть супруги,
А твой кулак её крушит сознанье
И лопаются жилы от натуги,
Чтоб в гневе не разрушить мирозданья.

Когда в тебе всего два литра водки,
Две с половиной пачки никотина,
А под тобой кончаются молодки,
И думаешь – "Какая ж я скотина".

Когда скотина эта зарыдает,
Когда скотине этой будет "хватит",
Когда скотина друга не узнает
И будет задыхаться на кровати,
И будет звать в себя подругу друга,
И, как жену, себя лупить по роже
И, белочки, запряженные цугом,
Меж другом и подругой скачут в ложе.

Когда в тебе, как в зеркале небритость…
А черти скачут в мутной амальгаме…
И взор очей похож на оковитость,
Что на глаза нельзя сказаться маме.

Когда тебе полшага до верёвки,
И ты один
                и даже одинокий…
Узлы Морфлота – это часть сноровки,
Но дуракам не впрок идут уроки.

Когда в тебе пол шага до меня;
Полдня до ночи,
                пол… до круговерти,
Пол спички до последнего огня.

А я там был.

За пол тебя                до смерти



*   *   *

                Подруге детства  Светке Авериной

Жена мово друга.

Ты мне, конечно, подруга,
И враг небольшою долькой,
С мужем твоим, поскольку,
Выпьем, бывало, "порознь"………
Аж над здоровьем надруга.
Подруга и враг наш   -   морозь   -
Жена моего друга!

Жена моего друга!
Ты же меня не знаешь,
Ты мне души не чаешь –
Какая же ты подруга?..

Ты мне почти нежна;
Шутка твоя – подначка.
Можно ли быть иначе?
Ты мне почти нужна;
Помощь твоя – подачка.
Ты у меня – заначка.

Друга мово жена.

*   *   *

                А. А. А. Аверину

Вот так выходят из себя
За полюса замёрзшей тундры.
И в лапках Время теребя,
Седеют Нытрии и Вундры.

В который раз опять семья,
И возразить опять не вправе –
Вот и выходишь из себя
В гранёной водочной оправе.

Всё Время тянешь на себя.
Любимые, лаская, лают…

Вот так выходят из себя
И возвращаться не желают.


*   *   *

Во вскрытом тобой кургане
Ворочался скиф с женою;
Всех остальных по девять:
Слуги, наложницы, кони…

Зря ты царя поганил,
Пренебрежив луною.
Да! Не ответить детям! –
В пьянство бежать погони?

Луна не бывает полной;
Что бы её увидеть,
Надо подняться в небы –
Не остеклённым взором –
Остекленевшей веной,
Не обглодавшей нёбо.
Не осознавши небыль.
Не осквернившим лоно
Скифово-вой жены.

Курган называли сопкой –
Точкою пулемётной.
(Мы и свинца нарыли.)
Птицы опять на Север,
Север ползёт на Юг.

Заполируем соткой
Сотою подноготной
Внезаземнои мили,
Мой алкоголик верный?!

Мой Алехандер-друг.


Потому и живу в исступлении
Вне религии,
Вне объятия.
               
                *    *   *   

Я этой водки не хотел               
(Ах, как  она была некстати!)
И с каждой рюмкою трезвел,
А ты валялась на кровати
Во тьме, в подушках и слезах,
В полы распахнутом халате
(Как  ты была некстати. Ах!)
В прокуренной тоскою хате.

Я этой водки не хотел
До спазмов рвоты и до колик...

И мутно на меня глядел
Со дна стакана  алкоголик.
*    *    *
Девочка, моя нычка,
Переплетенье огня!
Ручка моя, рукавичка,
Холодно без меня?
Девочка-одиночка,
Переплывает весну,
Ах, девочка, моя ночка!
Я без тебя не усну.
Девочка-перемычка
Среди эпох бытия,
Ах девочка моя, нычка,
Нычка,
                где спрятанный
                я…

***
Ах, как она толкалась в зеркала,
Заламывая руки в укоризне.
Она меня по-прежнему звала,
Заламывая руки в укоризне.

А зеркала толкалися в неё,
И жизнь, как на базаре растолкалась,
И смерть, как будто, просто обозналась,
По вене продвигая мумиё.

В заамальгамье выло чёрти-чё…
А мне, как будто, в жизни не ласкалось.

Ах, как она из зеркала толкалась,
Пытаясь выпасть на моё плечё.
* * *
Россия не наелась редьки,
И не слышны славяней пуки.
А если пукнет кто-то редко,
Свободу слова пикнет Путин.
* * *
* * *
Юрий Манилюк
Em                Am   H7

Конечно, там тебя никто не ждет.

G                D7                Em  E7

Обидно - здесь никто не провожает.

Am             D7                GC

И Родина, уже почти чужая,

Am                H7

На память оплеухи раздает.

Em                Am   H7

А ты устало смотришь в небосвод,

G                D7               Em   E7

Вернее, в ту незлую половину,

Am                D7                G         C

Где трезвый поп целуется с раввином

Am                H7                Em

И нищий нищему пол царства подает.

C                G

Возьми с собой граненый свой стакан.

C                D7                G

Скрипучими глотками наркомана

F                Em

Ты будешь пить на фоне Океана

Am                H7                Em

Надежды исцеляющий обман.

 

Возможно, ты достоин жить честней,

 

Но будут наступать тебе на пятки

 

Души национальная загадка

 

И Ад, который следует за ней.

 

Быть может кто-нибудь и соберет

 

Развеянные крохи урожая.

 

Но если здесь тебя никто не провожают,

 

То там наверняка никто не ждет.