Тот год, что власти дали Юрке для поддержки семьи, а он укатил в Витязево, не то, чтобы прошёл бесследно и забылся, он буквально изменил судьбу брата и не только его. За то время, что он жил то у родной тётки, то у двоюродного дядьки, успел наш Юрка влюбиться в красавицу Полину, в девушку из зажиточной семьи.
Что это значило на едва занимавшейся заре шестидесятых прошлого столетия? В данном случае, что Юркина «отрада» жила в большом каменном доме. И это было немалым преимуществом перед бедным парнем. Какая договорённость была между влюблёнными Галя не знает, да и была ли она вообще. Обещала или отделалась молчанием юная гречанка, о том молчит и Юрка и сама история. Но на лицо факт, что покуда солдат отдавал долг Родине, его невеста вышла замуж.
Дурная весть выбила старшего сержанта из ритма привычной службы, он напился и был разжалован в рядовые. Через время матушка увидела сон, что на неё надели чёрный платок, и сняла она его с большим трудом, но сняла! Мари Трофимовна, когда рассказывала сон, в конце обязательно вставала и, стоя наглядно показывала, как она стащила с головы этот чёрный платок. Сон тут же был матерью разгадан, она ждала несчастья, но и знала, что горе она одолеет. Сон был в руку.
Её ненаглядный сыночек, которого она и жалела и любила, как казалось Гале, больше всех, играл в футбол и повредил ногу. Его прооперировали, и дали месячный отпуск. Лучше б он не падал. Юра приехал, слегка прихрамывая, покрутился дома день, другой, да и запросился к морю. Не успели родные на него нарадоваться, мать насмотреться и наплакаться, а он уже гулял по Витязевским улицам, смущая стыдливых барышень.
Вернулся брат под самый конец отпуска. Галя была в кино, когда зашла в хату, перепугалась: на полу валялись конфеты, какие-то вещи. Девочка наклонилась и подняла вельветовую курточку-румбу, совершенно новую, карманы на молниях, а сама румба разорвана по швам! Какой ужас, новую вещь стало очень жалко. Юрка сидел, низко опустив голову, едва взглянул на сестру. Мать, видать, уже выпустила первые пары, самые интенсивные и обжигающие, что случилось? Почему мамка так громко кричит? За что она ругает брата? Мари Трофимовна, не обращая внимания на Гальку, ответила на все вопросы, стоило её лишь не перебивая, молча послушать пять минут.
«Когда ты маленький в сорок седьмом году подыхал на Урале с голоду, а я ходила, и побиралась по деревням. Стучала в чужие двери и просила кусок хлеба, чтоб ты и твой батька не сдохли, то у тебя не было ни дядек, ни тёток! Тогда у тебя была только я, твоя мать! А сейчас, когда ты вырос, все нашлись и без моего благословения женили тебя! Как ты мог? Ты, что не мог сделать всё по-человечески?!»
Всё стало ясно, Юрка выходит – женился. Полина племянница тётки Марулы, разумеется, жила со своим мужем. Но тётушка, подсуетила отвергнутому молодому человеку другую племянницу, и Галин брат клюнул. Но сделал это не по-человечески, мать обошли, мать обидели, и как ей было больно, знала только она сама. Это была не свадьба, а обручение, но в любом случае, сватать невесту должна была идти Мари Трофимовна.
Видать, материнское сердце отказывалось принять тот факт, что сын это уже не тот мальчик, что учил в уральской школе стишок:
«Сталин часто курит трубку,
А кисета, видно, нет.
Я сошью ему на память,
Замечательный кисет!»
С этого момента было положено начало эпохальному возмущению Мари Трофимовны, что Юрка бросил её с двумя детьми, что сына у неё попросту отняли. Она плакала и рассказывала, как маленький он наматывал на свою ручку её волосы перед сном, чтоб мама не ушла, когда он сам уснёт. Теперь вот бросил и не вспомнит – как там мать?
Ей как-то не приходило в голову, что сын стал взрослым и решил завести свою семью, право на личную жизнь у него никто не отнял. Растить её детей он, в принципе, не обязан, помощь дело добровольное. Но было ещё немаловажное для Мари Трофимовны обстоятельство, с которым она никак не желала смириться. Письма сына из армии хранились, как бесценные и очень дорогие реликвии. В них бесконечные обещания и заверения молодого бойца бедствующей матери с двумя маленькими детьми, что когда он вернётся домой, то жизнь пойдёт по-другому. Как конкретно Юрка не уточнял, но, несомненно, будет намного лучше и легче!
Подобно советской власти, брат гарантировал родным «Светлое Будущее!», тем и жили, что ждали спасителя из армии. Верили каждому написанному слову, надо думать, что Юрка и сам верил в свои посулы. Мать на частых домашних конференциях, что устраивались для соседских баб, постоянно возмущалась: «Почему он тогда писал и обещал нам, что наша жизнь пойдёт по-другому? Вот, почитайте сами, вот его письма, я не вру. А сам взял и женился, да ещё и матери ничего не сказал!». Бабы слушали, письма, естественно, никто не перечитывал, и так верили. Ну, шо тутычки сробышь? Наши диты, наше горе!
Семья невесты зятя приняла хорошо, тёща сшила ему румбу, когда он уезжал, передали всем подарки, и ещё жених привёз две фотографии молодой невесты. Но разъяренная Мари Трофимовна видела все эти подарки в гробу в белых тапочках, так дёшево она не продавалась! Словно ураган, уязвлённая женщина, разметала всё по хате, а румбу порвала. Целыми остались только снимки. Галя с интересом рассматривала будущую невестку, симпатичная, похожа на артистку, и чего мамка не успокоится?
И Мари Трофимовна успокоилась, ну, в том смысле, что всё время кричать же не будешь. Провожая старшего из троих детей, она сказала: «Завариваешь, сынок, кашу, сам будешь и расхлёбывать!» и новоиспечённый жених отбыл в часть для прохождения дальнейшей службы. А каша и вправду заварилась крутая, но это уже было не Галиного ума дело. Демобилизовавшись, брат уехал в Витязево навсегда.
ЖАДНЫЙ АРИК
Мари Трофимовна получила солдатское письмо, прочитала, отложила в сторону и, приняв озабоченный вид, как-то непривычно спокойно сказала Гале: «Надо написать, чтоб Марика ехала к нам». «Тю, зачем? – удивилась дочка. «Так надо, пусть едет и всё» - настаивала мать. Ну, и пусть едет, Гале то что. Но как только мамка вышла на улицу, девочка схватила письмо, уже понимая, что там разгадка материного неожиданного решения. Принялась разбирать не сильно понятный почерк брата.
«Мама, – писал любимый сынок, – Марика в положении», этого было достаточно. Галя уже была не та, знаете ли, дурочка, что поверила, будто Ваську Будяка купили в магазине, нашлись учителя вроде Вальки Буряевой, просветили, чем занимается молодая пара после свадьбы. Вот это да! Губы растянулись в счастливой улыбке – у них будет маленький ребёнок! А чо ж мать тогда такая непонятно-грустная?
Звала мать невестку в дом, ещё служившего мужа, или нет, дочери она как-то об этом не доложила, но, тот факт, что беременная молодица ждала служивого в отчем доме, факт неопровержимый. Жить к свекрови она не приехала. Поехала Галя к ним, не жить, разумеется, а в гости. Шестьдесят третий год, Гале уже одиннадцать лет, а моря девочка не видела, Лелька и Нинка вон младше её, а Клавдия Григорьевна каждое лето возит их в Керчь. Да что там девчата, Васька сопляк, и тот знал, что такое море!
Конечно, дочь просилась у матери, та клятвенно заверяла, что уж в этом году обязательно поедете с Витькой к дяде Юре Чиликиди, в Витязево. Но, одно дело пообещать, чтоб ребёнок заткнулся, другое – отправить непосредственно на долгожданные моря. И всё-таки этот день настал.
Рабочим совхоза, может в знак поощрения, может по просьбе сельских тружеников, так или иначе, был выделен государственный транспорт. Для коллективного отдыха на Черноморском побережье, а точнее в Анапе, посёлке Джемете, а там рукой и до Витязева подать. Ровно в 4 часа утра, загруженные две бортовые машины, тронулись в сторону синего моря.
В то время ещё была возможность свободно подъехать почти к берегу и отдыхать сколько хочешь. Вот оно синее-пресинее, начинается у ног и бесконечной гладью уходит вдаль. Что там за той далью Галя не может даже представить, да она и не успела об этом и задуматься, взгляд вдруг прилип к молодой девушке и не выпускал её из виду.
Рядом с девушкой стоял парень, держал перед собой большое полотенце, скромно скосив глаза в сторону от него. За этим полотенцем, молодые люди стояли так, что Галя видела их обеих хорошо, эта самая девушка снимала лифчик и одевала тоже лифчик, но от купальника. Сверкнув на мгновение грудью, бессовестная девица тут же прикрыла голое тело купальником и повернулась к парню спиной. Он, бросив на песок ширму, стал застёгивать пуговицы на её лифчике! Ничего себе море, и как им не стыдно? Маленькая ханжа, поражённая подобным бесстыдством, провожала пару осуждающим взглядом и никак не могла прийти в себя.
Это было начало Галиных впечатлений, самое невинное, потому что вернётся девочка домой вооружённая матерными стихами. «Пошла я раз купаться на озеро Байкал, как стала раздеваться, пристал ко мне нахал!», что будет потом, лучше не спрашивайте. И вот эти самые стихи она будет шёпотом декламировать наизусть непросвещенным Будякам, не стесняясь бахвалиться литературным приобретением. Напичканным совершенно нелитературными выражениями. Выходит море, уже и в те целомудренные годы советской власти, растлевало молодёжь.
Первое знакомство с морем было недолгим, Витька и Сашка Шиманский или проще – Салик, одноклассник брата, окунулись и засобирались в Анапу. Путь, что пройдёт Галя в этот день по Пионерскому проспекту будет самым длинным в её жизни. Пацаны несли яблоки из совхозного сада, каждый по полной авоське, гостинец родне. Галя порожняком, но легче от этого не было, дорога была невообразимо длинной. Солнце беспощадно палящим, и Анапский автовокзал казался недосягаемым оазисом в пустыне, но с горем пополам дотопали.
Брата уже давно нет в живых, но Салик ещё здравствует, не видела его Галя с тех пор, как забрали парня на службу – подводником. В совхоз он больше не вернулся и, если придётся свидеться, она обязательно спросит у него, почему это они с Витькой протащили её в детстве по многокилометровому проспекту, автобусы разве не ходили в шестьдесят третьем году?
Мальчишки скинули, оттянувший им руки груз, Галю усадили рядом, как раз на углу здания вокзала. Если кто помнит, тогда ещё постройка, где находятся кассы, стояла отдельно от главного помещения, и между ними был проход. Вот на этом проходе и оставили разбитую усталостью девчонку, что рвалась из прозаичного совхоза к романтическим берегам. Витька купил два билета на рейсовый автобус Анапа – Витязево, а Сашка развернул оглобли назад на Джемете.
Время до отправления автобуса ещё было, и Витька на правах старшего наказывает сестре сидеть, ни с места ногой, а я, мол, сейчас приду. Галя покорно соглашается, нужно быть круглой дурочкой, чтобы в незнакомом городе гневить брата, куда не глянь – кругом одни чужие люди. Какой разговор, конечно, она подождёт.
И Галя стала ждать, вначале спокойно она разглядывала, как гости курорта уезжали, а хозяева их провожали. Смеялись, громко разговаривали, кто-то мог и всплакнуть, в общем, базар-вокзал. Что хочу сказать, сидела наша путешественница, сидела, да и забеспокоилась, почему это Витьки так долго нет? А вдруг с ним что-то случилось, а что будет тогда с самой Галей, куда она пойдёт? Ком тревоги в детской груди разрастался с неимоверной фантазией. Девочка с непередаваемой тоской вспомнила родную хату, и больше всего на свете захотелось опять очутиться дома, ей уже не надо ни моря, ни Витязева!
И вдруг испуганные глазки увидели зелёненькую рубашечку, всего один миг и взгляд ожил, сердце радостно ёкнуло – Витька! И тут же разочаровано опустила глаза на яблоки – это был чужой мальчик. Брат был, на этот ужасный момент одиночества, самым родным, самым желанным человеком, кого бы хотела видеть бедная Галя. Мамка далеко, и только Витька, своим появлением мог развеять чёрные тучи страха, нависшие над растерянной девочкой. И Галя заплакала, нет, не сказать, чтобы взрослые анапчане не проявили внимания, поинтересовались, и что это девчонка плачет? А, брат ушёл, ну не плач, он придет, и Галя им поверила и вытерла слёзы.
Витька и вправду скоро пришёл. Ага, явился! Забыв все страхи, сестра, как маленькая гадючка, накинулась на брата, где ты, мол, был так долго? Как это мне что? Ведь Галя переживала, плакала и боялась! Где? В тире стрелял? Здесь, рядом, через дорогу? Ну, разве можно так делать? Да стреляй, сколько захочется, но чо не предупредил? Витька равнодушно нёс авоськи к автобусу и ничего не отвечал младшей сестре.
Дядя Юра Чиликиди, двоюродный брат Панжи вообще, вся родня, что знала Галя с детских лет, была с отцовской стороны. У матери никого не было кроме детей, которых она родила. Зато уж у Чиликиди генеалогическое дерево было ветвистым. По мнению Мари Трофимовны, порода Чиликидовская была не только многочисленной, но ещё и «задуристой». Она страшно недовольная тем, какими выросли её дети, жаловалась, кому не попадя: «Трое детей у меня, и ни одного нет при памяти! Ни один в меня не удался!»
И так, семья у дядьки немаленькая: четверо детей, жена Марула, сам хозяин, и Галю ещё принесло. Жили скромно, если не сказать, бедно. Но самое интересное, в то далёкое и дорогое сердцу время, родня родычалась. Ездили друг к другу в гости, и не беда, что гостинцем могла быть простая банка варенья, закатанная собственноручно.
Тётка Марула вязала из крашеной шерсти шапки, возила их в летний период на толчок в Анапу. В разгар сезона товар шёл неплохо, на вырученные деньги она привозила полукопчённой колбасы, ломала по кусочку и делила между детьми, свой паёк получала и Галя. На обед многодетная мать готовила большой чан картошки с мясом: мяса поменьше, картошки побольше, а потом дядь Юра разрезал арбуз. Сладкую серединку не позволял скушать кому-нибудь одному, умника осаживал, мол, и кроме тебя есть люди. Он разрезал её на кусочки, чтоб хватило всем детям.
Сводили Галю в гости и к сватам, где младшая сестра жениха, а теперь уже мужа, увидела в первый раз невестку Марику, её сестру Соню и младшего брата Арика. Ну и Арик! Мало того, что темнокожий, как негритос, так ещё и некрасивый. И вот у этого чернокожего несимпатичного мальчика был настоящий детский велосипед! Чтобы не оставить прибывшую дорогую гостью с визитом без внимания, и как-то развлечь Юрину сестричку, Соня взяла этот велосипед, чтобы девочка покаталась. Лучше бы она этого не делала. Тут такое началось! Ох, не зря Гале не понравился этот Арик.
Как только маленький грек понял, что его транспорт выкатили, чтобы покатать неведомо откуда свалившуюся на его голову, новую родственницу. Он схватился за велосипед и стал орать, как резанный! Галя, ошарашенная таким гостеприимством, молча наблюдала за кричавшим хозяином редкой машины. Ой, да он совсем чокнутый...
Соня с трудом, но всё-таки оттащила меньшего брата от руля, тогда тот уцепился за багажник, отогнали и оттуда, тогда он просто бежал рядом и плакал за своей вещью. А Гале вовсе не хотелось кататься на чужом, пусть и подходившем под её рост, велосипеде, не та обстановка.
Ездить самостоятельно девочка не умела. Соне приходилось поддерживать сзади, а тут ещё этот ненормальный сопли распустил и никак не успокоится, какая уж здесь езда. Эх, этот велик да им с Лёлькой, они бы друг дружку по очереди держали и быстро бы научились. Совсем немного Галя покрутила педалями, так чисто для приличия, чтоб только Соня отстала со своим вниманием. И тут же сказала доброй девушке, что больше не хочет кататься. Обрадованный Арик мгновенно укатил велосипед, и Гале легче дышать стало, пусть катит. Жадина-говядина, соленый огурец, по полу валяется никто его не ест.
Домой Галя вернулась в новом платье, что сшила ей сваха, ну и вы же помните, со стихами, « Пошла я, раз купаться на озеро Байкал!».