Осень, прогнав сонную девку-лето, ходила по земле яркою цыганкой. Шуршала ворохом цветных юбок, водила плечами деревьев, стряхивая золотое монисто листьев, и, полыхнув кленовым пламенем, задымила трубками костров, затянув грустную песню об уходящем времени и красоте…
Черно-белой пленкой, инородным телом втянулась на перрон подошедшая с лязгом и сиреной электричка. Красота испуганно вспорхнула и отлетела в сторону. Кружила недалеко птицей и, кажется, помахала мне крылом. Подняв руку в ответ, я заскочил в вагон и нашел место у окна, возле мальчишки, лет десяти, в инвалидной коляске. Он что-то увлеченно набирал на мобильном телефоне, высунув от усердия кончик языка. Рядом с ним, прислонившись к спинке сиденья, забылась во сне молодая женщина - мать малыша. Бледное лицо, синие тени под глазами говорили о том, что она измотана бессонницей и болезнью сына.
— Играешь? - спросил я его очень тихо, чтобы не разбудить мать.
— Нет… - покачал головой мальчуган. - Смс-ки пишу.
— Друзьям? - поинтересовался вежливо, думая о чем-то своем. Мальчишка посмотрел на меня, как на слабоумного.
— Богу.
Пауза. Чуть не вырвалось ехидно: "Что, и отчеты о доставке получаешь?" Но поднявшийся ком в груди не дал это сделать. Запершило в горле, стали хуже видеть глаза. За окном мелькали нанизанные на полотно железной дороги станции: "Опалиха", "Малиновка"... В груди немного отпустило, стало возвращаться зрение.
Будто отвечая на мой незаданный вопрос, мальчишка вскинул длинные ресницы и голосом, каким говорят про шпионов, прошептал:
— Я ответы получаю!
— О чем же ты ему пишешь? - осведомился с грустью, понимая, что писать он может об одном: ему хочется ходить и играть, как другие ребятишки.
— Хочу помочь той тете с пивом, - малыш показал глазами в сторону молодой женщины и загнул на худенькой руке один палец. — У нее очень болит голова. И правда, "тетя" периодически подносила холодную банку ко лбу, не забывая отхлебнуть из нее.
— Вон той бабушке, - продолжил мой собеседник и загнул еще один палец. Пожилая женщина сидела неподалеку и постоянно набирала чей-то номер на телефоне, не могла дозвониться, тяжело вздыхала, вытирала платочком лоб и глотала валидол.
— И этому дяде, - мальчишка взглянул на входящего в вагон юношу, загнул третий палец и быстро застрочил что-то на телефоне.
Молодой парень был одет в широкую футболку и безрукавку. У него не было обеих рук, а на груди висела табличка "Помогите на протезы". Сердобольный народ потянулся за кошельками. Юноша со скорбным видом продвигался по вагону. Вдруг, сделав неловкое движение, он споткнулся и стал падать. Люди ахнули! Падение его было неестественно медленным. Из одежды показались руки, которыми молодец взмахнул, как спеленатыми крыльями, и упал на молодую женщину, упершись ладонями в ее пышную грудь. Народ затих потрясенный!
Старушка с телефоном горестно вздохнула и громко, на весь вагон, выдала:
— Эх, сынок! Господь ведь и правда накажет. Да так, что девку обнять не сможешь. Парень неуклюже вскочил и под общий хохот опрометью бросился вон.
Отсмеявшись, люди притихли и задумались. Бабушка дозвонилась до своего абонента. Из ее бесконечных повторений "Слава Богу" стало понятно, что все хорошо. Радостная, она протягивала девушке с банкой пива таблетку анальгина. Та благодарила, говорила о том, что задержалась на дне рождения у подруги, дома у нее ребенок с мамой, которые очень любят ее и ждут...
В вагоне стало уютно и хорошо, как будто с улицы заглянула красота, робко присела на край лавки, взяла кисти художника и расписала все на свой лад.
Мальчишка посмотрел на меня выразительно и добавил:
— А еще я знаю, что поезд идет до Нового Иерусалима.
Зашуршал динамик и электронный голос подтвердил его правоту. ("Новоиерусалимская" - станция рижской железной дороги - прим. автора).
Мальчуган звонко и весело, как положено детям, рассмеялся. Улыбнулся и я, только немного грустно. Поезд мчался дальше, а маленький спаситель грешного мира строчил смс-ки. Мне удалось подсмотреть номер его адресата: 2-15-4.
Достав из кармана мобильный, я набрал сообщение, стараясь в короткий текст вместить все, что желаю мальчишке. В графе "кому" проставил заветный номер. Нажал на зеленую кнопку и закрыл глаза. Но ничего не произошло. Телефон лежал на ладони холодным кусочком пластмассы. Странно если бы было иначе. За мои-то грехи…
Следующей была моя станция. На прощание потрепал малыша по волосам и вышел. Электричка скрылась за холмом. Подхватив спортивную сумку, я зашагал в сторону дома. Под ногами шуршали листья, сброшенные "цыганкой", позирующей Художнику. Время скоротечно - уйдет и осень.
Интересно, где живут времена года, когда покидают Землю? Может они возвращаются на палитру Мастера? Цветы парят подобно бабочкам, наливаются ягодами снежинки, а желтые листья летят журавлями, разрезая клином другое небо. Опуская кисти в палитру, Художник пишет дорожку, по которой мальчишка пойдет своими ногами к воротам волшебного города...
А я? Свободная, но непослушная кисточка Художника. Малюю, как в общественном туалете зло и бездарно: "Был здесь". Вот именно, был!
Картина мира искажена до предела, покрыта пылью греховных страстей и желаний. А нужно лишь достать смятый платок совести и провести по холсту. Откроется небо в первозданной чистоте и крест, заваленный всяким хламом. Станет видимым и путь до конечной станции - Новый Иерусалим. Прав мальчишка. Успеть, не опоздать бы на этот поезд. Может Мастер простит своего глупого подмастерья…
В кармане уже давно вибрировал телефон, отвлекая от размышлений. Я с досадой выхватил его из кармана. Оживший экран светился одним словом: "доставлено"…