Из-за моря его видно плохо. Но стоит подойти к Великой Церкви поближе, как сразу становится понятно, что крест никогда ее не покидал. Он всюду – на колоннах, стенах, оконницах, под штукатуркой сводов. С наиболее видных мест турки его, конечно, убрали, но не особо при этом усердствуя. Часто удаляли только одну перекладину. Стоя перед зеленой дверью с прикрепленным «копьем» или немного раздвоенной на концах «костью» понимаешь, что здесь был крест. Вот и следы гвоздей, и даже тень на древней бронзе…
Да, долгий век у ромейской работы! Однако не только в ней дело. Не отнимут у дерева годовых колец, и София не будет стоять без креста. Он вписан в огромные нефы, и даже угадывается в рисунке мрамора. А там, где был закрашен, постепенно проявляется. Видно, подошел срок.
Еще на пороге 20 века будущий священномученик Андроник (Никольский) застал в Софии запустение и рваные ковры на полу. «И теперешние турки как будто сознают свое временное обладание Софией. Они нисколько не заботятся о ее чистоте, как о месте, которое все-таки от них отойдет скоро-ли, долго-ли…» - Да, многие тогда думали так, но не сбылось. А все же изменилось немало.
Молитв здесь сейчас не услышишь, зато довольно шумно. Сотни посетителей бродят в гулком пространстве, очерченном смелыми дугами арок, куполов и сфер. Беспрерывно щелкают фотокамеры, сверкают блицы. Люди трудятся здесь каждый день в понятном стремлении унести что-то на память о необыкновенном зрелище, но ни глаз, ни пленка не способны передать почти ничего. Все пропорции мнутся, ломаются, путаются. Этот храм невозможно ни к чему прикрепить, его можно только вспомнить. Закроешь глаза, и вот он, перед тобой. Наверное, никакое другое здание не вынесло бы такого количества отпечатков. Просто выцвело бы и превратилось в собственную блеклую тень. Но здесь другие силы, другие притяжения. Здесь, скорее, человек может показаться бессильной тенью, сквозь которую видны каменные плиты. И Архангел, конечно, никогда не отлучится отсюда – ведь мальчик-сторож, которого он подменяет уже полторы тысячи лет, на свой пост никогда не вернется.
Хотя в апсиде стоит михраб, а с хоров свешиваются коранические медальоны, храм кажется почти нетронутым. На мраморных перилах видны автографы турецких подростков, корявые русские юсы, и даже руны, которые, может быть, выцарапывал острым кинжалом скучавший на полиелее варяжский стражник… Человеку из морозной страны с ее деревянной долговечностью только и остается, что охать да удивляться нестареющей балюстраде. А уж остатки мраморного портала «времен второго храма» (5 век) на дворе кажутся просто насмешкой над неумолимостью времени.
И все же многого не хватает. Очень хочется увидеть, какой свет в Софии на восходе, когда солнце загорается в розовой дымке над азиатскими холмами и, врываясь внутрь рядами окон, растекается по прожилкам древнего мрамора. Или как мерцают тысячи огней на всенощном бдении, оживляя огромный, висящий над Городом, фонарь. Как бежит тьма из каждого закоулка… Увы, ничего из этого увидеть не дано. Зато каждый вечер уходящее светило на минуту делает эти стены ярко-розовыми - именно такими, как хотели сделать турецкие маляры. Потом краски темнеют, и минареты по углам загораются массивными шандалами над засыпающей каменной скинией.
Впрочем, похоже, в неурочное время Софию видят не только флегматичные стражи. Храм населен. Источен за тысячелетия неведомыми ходами, в которых, как жучки, обитают (вероятно) бродяги. Я обнаружил одно такое место, и впервые в жизни этим людям позавидовал.
В Софии вообще много таинственного и малозаметного. Хочется приглядываться, ощупывать и рассматривать каждый кусочек древних стен – так всегда можно найти что-то новое. Таинственный рисунок. Портрет в трех царапинах. Монограмму каменотеса. Античные колонны со вставленными крестиками затерты до матового блеска. Они, кажется, сделаны из застывшей пены зеленого прибоя, пластинок обсидиана и угольков священного костра.
Здесь понимаешь, что богослужению можно внимать ночи напролет, не уставая, и не думая о летнем зное или промозглой сырости. Хотя особых удобств для молящихся, конечно, нет. Весной в храме надолго задерживается зимний холод, осенью стены пышут накопленным жаром. Только в свете не может здесь быть недостатка – он везде. Он проникает сквозь стены, льется из купола, бьет даже в двери. И каждый шаг солнца на небосводе меняет картину, двигая блики и полутона по резным капителям и разноцветному мрамору панелей. Здесь нет «таинственного сумрака» и огоньков, выхватывающих строгие черты древних ликов. Все и везде свет – он и есть, наверное, главная икона, образ Света нетварного.
Огромные арки, поддерживающие купол, кажутся завесами, поднятыми со всех сторон света. Но ими открывается новая реальность - золото, голубизна и фигуры святых в неглубоких нишах.
Храм настолько огромен, что, конечно, древние не могли решиться поместить здесь соразмерные священные изображения. Правда, о мозаиках Софии известно недостаточно, и многие из них, возможно, до сих пор скрыты под штукатуркой. Но все же невозможно представить здесь гигантских фигур или образов. Те же, что можно наблюдать, не особо бросаются в глаза и не организуют интерьер, а лишь дополняют его. Пространство свободно от смысловых центров, но при этом наполнено присутствием Божиим. Просто слышна отовсюду хвала Имени Господню, которой ничто не помеха.
Наверное легенда о священнике, скрывшемся в стене, не окончив божественной службы, родилась именно от этого ощущения таинственного и непрекращающегося действа. Однако - скрылся он или нет - храм живет. Конечно хотелось бы, чтобы литургия в нем опять совершалась открыто, чтобы разноязыкие туристы не вели себя столь бесцеремонно, но… От любопытных-то не избавлены ни мечети, ни храмы. А в случае Великих Перемен, кроме всего прочего, на добычу слетелись бы самые одиозные представители современного религиозного истеблишмента, которые вряд ли смотрелись в древнем интерьере более органично, чем большеглазые арабы в белых балахонах.
В 20-м веке не раз казалось, что христиане вот-вот вернутся в Софию. Но Господь судил иначе, и к этому нужно отнестись серьезно. Юстиниановское творение стало вершиной церковного искусства – уже недостижимой. Может быть, оно сохраняется в нынешнем виде именно для того, чтобы сюда шли за опытом, совершенно не зависящим ни от политики, ни даже, как ни странно, от того, есть ли на куполе крест. Ведь крест означает слово Боге, которое в Софии звучит, и никогда не умолкало. Но чтобы это осмыслить, нужно перестать воевать за «возвращение» этого храма. По этой дорожке чем быстрее бежишь, тем дальше от цели, и загадка Ахилла и черепахи вновь становится актуальной. А страдают в итоге люди - и сама София, конечно. Она вечно в лесах, в облупившейся краске, с заброшенными раскопками на дворе… Но силой здесь ничего не изменить, нет. Здесь, как встарь, зависимости иррациональны.
…Только агнца убоится – волк,
Только ангелу сдается крепость.
Торжество – в подвалах и в вертепах!..
Так что стоит просто воткнуть в землю старый меч и посмотреть, прищурившись, через его рукоять на купол Великой Церкви.