Первопроходимцы

               

35 годовщине строительства  Байкало-Амурской Магистрали посвящается.

(Главы из романа  S Золотой рыбы)

Друзей за деньги не купишь.
 Поговорка.

      На мой стук дверь открыла одетая в облегающий спортивный костюм, незнакомая грудастая молодка.  Окинув меня  равнодушным  взглядом коровьих  глаз, она бросила: - Фие, тречь!* - и удалилась в глубь квартиры, а я прошествовал, на тесную кухоньку старой хрущёвки, откуда доносились  звуки печальной музыки. Там, в клубах табачного дыма сидели два закадычных приятеля. Хозяин квартиры  - Яков  Егорыч, что-то самозабвенно играл на стареньком аккордеоне,  а его гость -  Ион Иваныч, молча слушал, уронив отяжелевшую голову на грудь. Между друзьями располагался классический натюрморт - початая поллитровка и два  стакана.
     Оба мужика, сами себя, в шутку, величавшие «первопроходимцами», всю свою нелегкую жизнь добросовестно проработали на стройках  социализма. Они побывали  и за Полярным кругом, и в песках Средней Азии, и в дебрях Сибири, да и ещё чёрт знает где. Мне же довелось, познакомился с ними в посёлке Звёздный на БАМе,  где я,  рисовал портреты  передовиков. Уже после развала Союза, когда их родной строительно-монтажный поезд   расформировали, а работяг уволили Ион Иваныч, сам родом из Молдавии, уговорил друга вместе с семьёй перебраться к нам  в Республику. И вот теперь, на старости лет, оба старика  коротали время, приторговывая на «Птичке» - местном  блошином рынке, и пьянствуя…
      Наконец, заметив меня,   Егорыч перестал терзать инструмент и протянул твердую как дерево ладонь,  а мош  Ион, добродушно кивнув, поставил на стол ещё один гранёный стакан. Был он, в отличие от своего коренастого и лысого приятеля, высок ростом, широкоплеч и волосат.
      -  Вот, Серый, пенсию пропиваем, -  объяснил причину очередной попойки хозяин. -  На два дня как раз и хватает. Ну, что, вздрогнули!
      Мы выпили, и Яков - бывший морской пехотинец, дымя сигаретой,  стал  в очередной раз пересказывать давнишнюю  историю:
       - Наши корабли  встали на рейд  ночью. Утром лодки в сплошном тумане  подошли   к  корейскому берегу. Двадцать тысяч  человек без единого выстрела попрыгали в воду. Автоматы  над головой. Шли молча,  в одних тельниках, холода не чувствовали. Наконец нас  заметили - и началось.  Америкашек  раза в три больше. Стреляли  почти в упор. Мы залегли. Когда закончились патроны, пошли в рукопашную, работали   ножами…  Тут меня  и… Очнулся  уже в госпитале - три пули на вылет, две до сих пор сидят, и контузия. От нашей роты  всего семь человек и  осталось.
       Егорыч умолк, в очередной раз переживая тот давнишний бой, тайну о котором свято хранил, до самого развала Союза. Старясь отвлечь друга от тягостных воспоминаний добряк Ион налил ещё водки и поведал нам о том, как во время фашистской оккупации,  односельчане выбрали его отца - татэ  старостой. 
      -  Главной его задачей было спаивать местных полицаев, для того, что  бы тем не пришло в голову донести в Сигуранцу  на своих соседей, которые помогали партизанам. Татэ так хорошо справился с возложенной на него обязанностью, что вскоре  эти самые полицаи совсем спились  и партизаны,  воспользовавшись  случаем,  устроили в селе  свою базу.
      Тогда же, мой родитель, проникнувшись коммунистическими идеями, вступил в  ВКПб. Уже при Советах  стал председателем, а затем, выучившись  на агронома, и  директором показательного совхоза. Перенимать опыт к нам приезжали со всей страны, и даже из-за границы. 
      В начале шестидесятых, татэ, по обыкновению того времени, арестовали «за вредительство» и отправили на северо-восток валить лес. Но уже вскоре, когда «лучший друг всех советских ЗК» попал в те места оттуда, слава Богу, не возвращаются, его реабилитировали. К сожалению, вскоре, обморожение, полученное в Сибири, дало о себе знать - у отца началась гангрена и он умер.
      Мы схоронили его  на старом городском кладбище, но этой могилы теперь там нет. Когда те кинотеатр «Светлое будущее» строили, часть кладбища снесли под фундамент, и с родственниками не посчитались, а теперь эти, из «Светлого будущего»  стриптиз клуб сделали…
      -   Вот сволочи! - с чувством сказал Яков, непонятно кого, «тех» или «этих», имея в виду.
      -  Да, страшное столетие, - вздохнул мош Ион.
      - Обычное столетие, -  обиделся за двадцатый век Яков. - Раньше не лучше было: крестовые походы, инквизиция, нашествия разные… И вообще, жизнь человеческая от везения зависит.
      -  Это точно! -  оживился Иваныч,  и поведал нам  историю про старшего брата отца - фрате Тудора.
      -  Дело было ещё в гражданскую. Для крестьянина  годы тяжёлые выдались: засуха, неурожай, война. Еды и так не хватает, а здесь ещё и «проезжих молодцов» кормить надо.  А те, чуть, что не так - сразу в расход. И, вот однажды, к нашим, на постой, небольшой отряд красных   завернул. Переночевали, значит, а утром, собрались уходить, да  лошадь с  каруцей  для раненого и «одолжили». Дед за голову схватился. Да, ни чего не поделаешь, - война! В общем, не знаю, как, но упросил он командира,  взять с собой своего сынишку - Тудора, что бы тот кобылку назад привёл. По всем расчётам, малый,  тем же  вечером должен был вернуться. Но, человек предполагает, а Бог… Красные  напоролись  на бандитов, началась перестрелка и отряду пришлось уходить плавнями, через линию фронта. Только на третий день,  они к  какой-то горемычной деревеньке прибились.  И тогда Тудор, а ему в это время только восьмой годок шёл, дождался ночи,  забрал свою лошадь и сбежал. Вновь фронт прошмыгнул и полуживой от страха и голода, домой воротился. Родители уж  и не чаяли его увидеть. Парнишка, можно сказать, чудом, жив остался.
      -  А мой дед рассказывал, что у них в селе  в гражданскую войну ни одного мужика не осталось - все погибли,  кто за красных, а  кто за белых,  - сказал Яков, разливая по стаканам.
      -  То война, - буркнул мош Ион, - а сейчас посмотри, что делается? Недавно я   был  в  деревне, у своих  сродственников. Так вот, там все женщины с двадцати до тридцати пяти лет  за бугром, деньгу зашибают, а их мужики  по домам сидят - ждут переводов и вино хлещут. Это  у нас так, а у соседей, наоборот, кормильцы подались гасторбайтерами в Россию, а в деревне одни бабы остались. Да, половина взрослого населения Вишёнок сейчас за границей, потому, что здесь рабочих мест нет.
      Мы выпили и Яков заиграл что-то бравурное.
      В это время плавно покачивая бёдрами, на кухню вплыла давешняя девица,  с копной изумрудных «водорослей» на голове. Сложив губки бантиком, она свысока оглядела нашу тёплую компанию и протиснулась к плите.
      -  Слышь, Нинок, никак опять в ночную? - подмигнув нам, спросил  хозяин.
      - Лаура, Яков Егорович. Меня зовут Лаура, - пропела в ответ девушка и принялась   греметь посудой.
      - Что, фабричная?  -  поинтересовался  я,  когда  Нинка - Лаура покинула нас, отсвечивая в полумраке коридора белизной полных икр.
      -  Да…  вроде того,  - замялся Яков. - Мы с женой комнату девчонкам сдаем.
      -  Это он шлюшек на постой взял,  - заложил друга Ион.
      Заглушая аккордеон с улицы раздался громкий сигнал автомобиля. Открылась и закрылась входная дверь.
      -  Эх, на износ девчата работают, - произнёс с сожалением Егорыч, выглядывая в окно.
      Там, около подъезда, стояла красная иномарка, рядом  с которой нетерпеливо топтался, украшенный золотой цепью, мордастый  парень.
      - Этот у них за разводящего, -  прояснил ситуацию Иваныч. Вишь, ряшку отъел на девичьих-то  прелестях.
      Нам хорошо было видно, как барышни одна за другой  садятся в авто. Последняя, в зеленом парике,  обернулась, и, заметив нас, послала воздушный поцелуй.
      - Да, в наше время  такого не было, - вздохнул Ион, когда машина уехала, увозя юных куртизанок.
      -  В наше в'емя, до'огой това'ищ, ещё и не то было, -  нарочито глотая «р», ответил Яков.
                *
      Когда мы добили очередную бутылку водки,  Егорыч, которого вдруг обуяла ностальгия,   достал с антресолей и бухнул на стол несколько старых альбомов, в которые были заботливо вклеены любительские черно-белые фотографии, собранные им за долгие годы    скитаний по стране. Вот он на своем  верном бульдозере среди песчаных барханов роет котлован для будущего моря. Вот в кабине могучей машины, увязнувшей по самые гусеницы в болоте, прокладывает новое русло для северной  реки. Вот прогревает двигатель среди бескрайних снегов  Заполярья, где строится  новый город.
      А, вот это, - сказал старик, с любовью поглаживая выцветшую обложку школьной тетради, - мой дневник. Семьдесят четвертый год. Самое начало БАМа. Я же с первого дня на трассе... до Таюры месяц пробивались через тайгу... Зима, мороз под 40... Это потом во всех газетах писали про комсомольцев - добровольцев. Мол, прямо со съезда... Посёлок Звёздный... А кто им лагерь разбил, сортиры тёплые поставил,  сопку Любви открыл? Помню, когда приказ получили просеку до реки пробить, у нас даже карты не было, - местное начальство зажало. У них там свой интерес имелся с баней, водкой и бабами. Так мы сами управились, на ощупь дорожку протоптали.
      -  Ну, ты у нас настоящий Корчагин, - завистливо подначил Якова Ион, приехавший  на строительство магистрали чуть позже друга.
      Мужики схлестнулись по поводу действительной даты начала строительства БАМа  (Иваныч  утверждал, что первые просеки для будущей дороги прорубали ещё заключённые ГУЛАГа в 37 году), а я с разрешения Егорыча  открыл дневник и, перелистав пожелтевшие страницы, стал читать расплывающиеся перед глазами строки:
      «Ребята штурмуют сопку... Бульдозеристы Лёша, Коля, Федя... вальщик  с помощником, электрик, истопник, моторист, при котлопункте две девчонки - Люба и Надя... После обеда вышел из строя бульдозер, ремонтировали. Мороз крепчает. плохо подвозят питание, перебои со светом... сказал Надюхе, что она мне нравится, оказалось взаимно... Сломался ещё один бульдозер, идем на гору двумя машинами... техника скользит на обледеневшем склоне.
      Отрегулировали   электростанцию,   ужинали   со   светом... Температура понижается... за металл взяться невозможно, обжигает пальцы... болты и гайки прогреваем на костре... завозим дрова... Электростанция опять не действует... температура минус 50, туман... Решили с работой повременить до обеда, чтобы не гробить технику, но приехал начальник, - поговорили, и ребята пошли заводить машины,  а мы  собирать  бульдозер...   Вечером  Надюха  попросила   помочь   в котлопункте... помог. На улице потеплело, температура минус 38, заканчиваем ремонт, утром поставили кабину на место... Решающий день штурма... Приехал шеф привез продукты, обещал вагончики со всеми удобствами - свежо  предание... живем, как цыгане в кибитках... Пытались завести электростанцию, но, видно Сеня, ее зарегулировал до невозможности...
     Ура! - высота взята, теперь будет легче -  пойдем по хребту... Температура воздуха - минус  35, нормально...  поломок особых нет, медленно, но движемся вперед...  Тайга не жалует... плохо с питанием... С утра делали профилактику техники,   к вечеру пришла машина и все поехали в баню, попарились и как полагается, выпили по 150... Николай,  падла, все  время крутится   возле  моей  Нади... Опять сломался бульдозер...  ездил    в Усть-Кут    доставать запчасти... вернулся  утром... в котлопункте нашел Колькину варежку, поговорили по-мужски...»
      Я оторвался от дневника и с уважением посмотрел на выпивох и «первопроходимцев», которые в это время, разглядывая старые фотографии, перебрасывались короткими  репликами:      
      -  А, помнишь как мишка нашего парторга всю ночь в сортире продержал?..
      -   А, как зимой шли колонной через Таюру,  по льду пошли трещины и никто из ребят не сдрейфил?..
      -  А, тот пожар недалеко от посёлка, который наши мужики  всю ночь тушили?
      Я закурил очередную сигарету и вновь погрузился в чтение:
      «Стоим на хорошем месте... в тайге резвятся рябчики, глухари, зайцы, но охотиться некогда, сроки поджимают и сверху торопят - до весны надо много чего завезти по зимнику... Маемся животами... Приезжал шеф, решали хозяйственные дела... Прошли за день три километра, бульдозеры в норме, еда вовремя, настроение хорошее... Сегодня пожаловал нормировщик, закрывал наряды, ребята остались довольны...  Сломались два бульдозера,  один починили  за  ночь, второй  надо разбирать... Кажется Лёха тоже клеится к Надьке... Посылали вперед разведчиков смотреть направление, они видели следы медведя, нам только шатуна не хватает... В Усть-Кут прибывают наши ребята и грузы... все болеют за нас... Разобрали бульдозер... горючее на исходе...  Опять высылали    охотников с ружьями, но косолапый, видимо, ушел...  Утром на «Кировце» подвезли дизельное топливо, нашим работягам хватит  дня на два... Сменили на бульдозере вал и коробку передач, хорошо поработали... Утром дособирали бульдозер... слесарь высказался «пошли, ребята, натянем гусеницу» -  долго смеялись... Приехал шеф, привез нового прораба, наш за последние две недели совсем сдал... В теплопункте нашёл Лехин валенок, поговорили...
      Переехали на новое место, отсюда видна долина Таюры, до неё всего несколько километров, завтра будем искать место для спуска с хребта... Трасса поддается плохо, горючка опять заканчивается, ждем заправщик, не дай Бог подведёт... Прошли еще пять километров... завтра будем работать на всех машинах... Видел Надьку-заразу с новым прорабом, всё, к чёрту, больше к ней не пойду... Не прошло и трех недель, как бульдозеры в полном составе вышли на трассу. Спокойный день, солнышко припекает, на вагончиках выросли сосульки... Бульдозеристы говорят, что опять видели следы медведя, он бродит где-то рядом с лагерем... вокруг много зайцев, они оставляют целые дорожки на снегу... на просеке свалили сушняк, из него выскочил соболь, все побежали его ловить, но, увы...
        Что делать с шатуном? Ребята снова ходили искать лучший вариант спуска с хребта, но быстро вернулись, наткнувшись на свежие следы зверя... Малость струхнули. В работе без изменений... хоть и помалу, но продвигаемся к цели... поломок больших нет, все живы и здоровы... Вечером не выдержал, наведался к Надьке в теплопункт... сказала, что любит, просила прощение... Простил. Ну, всё, теперь, ежели   что,  убью, стерву...»
      Наступил вечер. В полумраке комнаты текст дневника угадывался с трудом, и мне пришлось оторваться от захватывающего сюжета, где свершались трудовые подвиги и кипели шекспировские страсти. Я вернулся с канувшего в далёкое прошлое таёжного зимника, в летнюю духоту Вишёнок на прокуренную кухню Егорыча, как раз в тот момент, когда Ион, близоруко щурясь, разглядывал этикетку на фигурной бутылке, в которой играла янтарная жидкость.
      -  Французский, берёг для особого случая,  - пояснил хозяин.
      -  Это, для какого же? - удивился Ион Иваныч.
      -  А, такого... Водка, вишь, кончилась, а политуру ещё  в прошлый раз всю выпили.
      -  Да, ну, его, - сморщился мош Ион, - только изжога завтра будет. Давайте, мужики, лучше чаи гонять... Да, кстати, на чём это я остановился?
      -  На ушах, - буркнул Егорыч и, с явным сожалением засунув бутылку в шкаф, занялся заваркой свежего чая.
      Ивыныч почесал затылок, соображая:
      -  Ах, да... по весне, значит, эта речка разливается, и деревни вокруг стоят по самые  «уши» в воде. Местные к этому готовы и загодя разбегаются: кто к родственникам уезжает, кто палатку на сопке поставит. Ни машиной, ни вездеходом к ним в ту пору не добраться. В тот год, не знаю почему, но мой кум замешкался, и когда вода стала заливать избу, с женой на чердак забрался. А у него там заначка - неподъёмная бутыль самогона. Когда вертолёт со спасателями прилетел, у приятеля ещё пол банки оставалось. Вот он эвакуироваться и отказался. Зачем? Ему и так хорошо. На все уговоры летунов только матерится, а когда те попытались его силком в кабину  затащить, и за ружьё схватился. Горланит на всю тайгу: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», -  и пуляет по вертушке ... хорошо ещё, что  пьян был, а так-то он белку в глаз бьёт.
      На этом захватывающем месте рассказчика прервала внезапно появившаяся жена хозяина, тетя Надя - та самая девчонка с далёкого Сибирского зимника. Она включила свет и произнесла одно только слово: «Выметайтесь!» Мы решили не связываться с «превосходящими силами» и, цепляясь за стенку, выбрались на крыльцо,  где Яков, на дорожку, сыграл нам «Прощанье славянки».
      -  А, чего приходил-то?- спросил он под конец.
      -  Да, так, по нормальным людям соскучился, - честно признался я.

Фие, тречь! – Проходи, уж! (молд.)
 
Cоставы.
Графика втора.               
 
    Сулин Сергей Игоревич родился в 11.12.1959 году в Кишиневе. Окончил архитектурный факультет. Участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Член Ассоциации русских писателей Молдовы. Член Союза художников. В 2005 году организовал и возглавил Товарищество русских художников Молдовы «М-АРТ».
E-Mail: sulin@nm.ru www.moldovart.com www.sulin.nm.ru