Нет повести печальней и скучнее,
Не возражайте - мне виднее.
Начать эту книгу можно по-разному. В принципе, как и многие другие. Допустим: «Я, такой-то, шел под дождем по пустым улицам». Или вот: «День был чудесным». Или вот еще: «Ни за что, не читайте мою книгу». Но у меня нет необходимости интриговать вас. Я даже неуверен, что когда-нибудь напечатаю эту книгу. Если редактору не понравится хоть одно слово, эта книга уйдет в забвение. Она нужна мне. Впервые я проявлю эгоизм. Не стану жевать. Съем так, как захочу. Я поэт. Всегда думал о людях. Всегда хотел помочь им. В профессии успехов не достиг. Я оказался никому не нужен. Что ж, поэт ли я? Одного слова мало. Мне приятней называть себя ничтожеством. Так я могу, хоть чем-то выделиться. Хотя таких, как я тоже не мало. Кто мы? Лица. Прохожие, мечтающие ночью в ванной найти на себе метку.
Мой дедушка считает меня талантливым мальчиком. Он считает мне нужно лишь дождаться своего времени. Я верю ему. Я люблю его больше всех на этой земле. Больше у меня никого нет. Но я понимаю, какой я счастливчик, что имею в жизни хотя бы одного близкого человека. Он всегда понимал меня, всегда во всем поддерживал. Дедушка любит меня. Настолько, насколько мне хватает жить. Он все для меня.
Мы живем в небольшой однокомнатной квартирке на высоком этаже панельного дома. От магнитных полей бывает очень тяжело. Дом стоит в спальном районе, в провинциальном городке. Здесь очень жарко летом и чересчур холодно зимой. Все, как обычно. Все, как у людей. Жаловаться на коммунальные услуги не приходится. Никто не мешает – живи на здоровье. Спасибо, но почему-то не хочется. Это странно.
Недавно я бросил институт. Мой отец, который содержит меня, скоро об этом узнает. Он перестанет давать денег и мне придется устраиваться на работу. Отец – богатый человек, но лодырей на свои плечи ни за что не посадит. Его родители, мои бабка с дедом по отцовской линии, также лучше отгрызут себе руки, чем позволят помочь такому лентяю и сумасброду, как я. И не смотря на то, что у моего отче детей больше нет, против жены-то он уж точно не пойдет. Кроме моей мамы это была третья жена. Она жадная и расчетливая. Просто стерва. Так ему и надо. Мы с отцом давно вели холодную войну. Фронт разделился на два лагеря. Сторона по моей маме – в нее входили мы с дедом, и сторона отца – в нее входил он сам и вся его темная свита. Что была за причина до сих пор связывающая нас? Что за долг вел отца все это время? Для меня это загадка. Скоро в ней не будет смысла. Я чувствовал, как мы расстаемся. Думаю навсегда. Это настоящее освобождение.
Ты навсегда теряешь смысл,
Возможно, не было тебя.
Чему ты научил меня?
Ах да, купил себе ты титул.
За ленчем подавал ты ужин,
Не получился и обед.
Сам почему-то ждал обет,
«А что, без денег и не нужен?», -
Спросил ты, в грязных сапогах
Стоя на чистеньком ковре,
А что важней: разбег в цене
Или мозоли на руках?
Больше мне не приходилось начищать ковер истертой тряпкой. Я заранее выбросил ее, чтобы не подвергаться искушению. Так все и началось.
Теперь можно повествовать о том, как в дождливый день, подняв ворот своего замшевого плаща, я шел по каменной мостовой, недавно появившейся в нашем городе улицы. Замшевый плащ – ну я даю. Пока что здесь и в теплые выходные дни было пусто. Понятно, что сейчас я единственная живая душа во всей округе. Да уж, до смешного. Очень неожиданный художественный ход. Отделить героя, т.е. себя ото всех тем самым, дав лучше осмотреть себя и познакомиться. Но ведь с другой стороны дождь. Где же тут расслабишься? Дождь – очень активная позиция и заберет на себя всю сцену. Хорошо, я забегу в холл недавно построенного большого кинотеатра. Здесь очень красиво и просторно. Да, и уж точно пусто. Рассматривайте, вот он я – самый обычный человек, молодой парень со светлыми волосами. Что, теперь стало лучше? Может, помог цвет волос? Я купил билет на следующий сеанс. Это был боевик с двумя-тремя знаменитостями. Мне все равно, главное – хватило на билет. Денег в карманах больше нет, чем есть... Эта фраза, наверное, некорректно звучит, но постарайтесь и в дальнейшем не обращать внимания на подобные пробелы. Меньше всего я сейчас стараюсь кому-то понравиться. Моя откровенность уже за все заплатила, поэтому не напрягайтесь.
Фильм оказался весьма впечатляющим. Его начало пришлось ждать в буфете полчаса. Поэтому, хорошо, что им я остался доволен. Подобных впечатлений мне и не хватало последнее время. Музыка, стоявшая у меня на полках в квартире давно разочаровала. Новую теперь не купить. Может, зря потратился на билет в кино? Хотя ничего слишком надолго не бывает.
Дождь кончился. После него приятно пахло. Но хорошо, что так пахнет не всегда – это бы быстро наскучило. Был вечер и я пошел дальше по мостовой. Вскоре закончилась и мостовая. Начался кривой некрасивый асфальт. Люди тоже вышли ко мне на встречу. А может это они мои гости. Не помню, чтобы звал их. Непрошеные и невежливые. Ну вот, у забора примостилась группа подростков. Они ненамного младше меня. Но это неважно они моего поля ягоды. Это мне так не подвезло – стать подобной ягодой. Сейчас на что-то нарвусь. Прохожу мимо. Они даже не обратили на меня никакого внимания. Кто-то уберег. Спасибо. А может, просто получу удар сзади? Нет, вроде миновало. Смешно. Правда, смешно. Или нет? Разве это уж такой беспричинный страх? От смеха до смерти два жеста. Один блеск и два жеста. Кому как. Что ж, наверное, мнение разделилось. Одни теперь читают комедийную паранойю. Другие жестокую реальность. Объединю вас – это парадокс всей нашей жизни. Хочешь - будь пленником, хочешь - будь свободным. Так или иначе, от тебя ничего не зависит. Снова парадокс. Идем дальше. Сумерки все сгущаются. Везде зажигаются электрические огни. Красиво. Из окон проезжающих машин доносится музыка. Особенно ты становишься участником событий на светофорах. Водителям того и надо. Они хотят, чтобы оценили их. Именно их. Музыка или мощность системы должна сделать как можно больше комплиментов хозяевам. Я перехожу зебру и отдаю дань уважения людям, добившимся в жизни определенных успехов. Я замедляю шаг и завораживаюсь блестящей игрушкой. Но потом прихожу в себя и понимаю, что дело не в машине и мощных динамиках. Меня приводит в восторг музыка. О да, это ведь «Dire Straits», концерт с живой публикой. «Your Latest Trick» – этим все сказано. Мне не хочется прощаться с этим. И мне не хотелось бы отпускать этого железного ангела на колесах, будь он даже ржавой старухой.
Мы в боли многое рождаем,
Природой так заведено,
И даже сами отражаем,
Мы результатов полотно.
И как прекрасны все ж бывают,
Творенья мастерской руки,
Они нам душу раздирают,
Для новой боли. Мастаки.
Романтичный настрой лишь вильнул хвостиком выхлопной трубы и исчез прочь. Я миновал еще несколько светофоров. Как это и бывает, нужного результата не добился. В том смысле, что я уже более не нашел того прекрасного гитарного скрежета. Простился с темнеющей улицей и поднялся в свою квартиру. Все верно, я добрался до дома.
Дома я скинул ботинки, плащ, шарф и прошел в комнату, где горел свет и шел телевизор. Перегнувшись через спинку кресла, я поцеловал деда в бороду и уселся рядом. Затем сбегал на кухню за пивом. По дороге умылся. По телевизору начинался хоккейный матч. Дед ждал меня именно к этому времени. На плите недавно вскипели пельмени. Я дважды дернул открывашку и две металлические пробки, подпрыгнув, покатились под гарнитур.
С пельменями и пивом мы уселись на мягкие кресла перед экраном. Мы не особо любили хоккей. Командные игры не смотрели, но вот когда играли сборные, таких патриотов как мы еще поискать. Судья дал свисток. Шайба полетела на встречу судьбе. Не хотел бы сейчас оказаться на ее месте. Матч начался, и игра понеслась. Мы тут же потеряли позиции и чуть не пропустили гол. Неважно. Пиво-то оказалось хорошим и значит все будет в порядке. Так и было, к середине первого же тайма ситуация поменялась в нашу сторону, и нам оставалось лишь не расслабляться и давить до конца.
Постепенно игра теряла азарт. Наши вели, но активных ответных действий от соперников не намечалось. Хотя возможно дело было вовсе не в соперниках. Пиво сделало свое дело. Появилась вялость. Вот и казалось, что противник опустил руки. Я клевал носом. Дед устроился у меня на плече и тихонько храпел. Пора спать.
Сбавив звук на телевизоре, я осторожно приподнял деда и отнес его на кровать, укрыл одеялом. Еще чуток посидев за хоккейным матчем, допил остатки теплого пива и пошел спать. Погасил везде свет, закрыл форточки и лег рядом с дедом. Тихонько, чтобы не разбудить его. Ликовать победе наших будем завтра.
Наступило завтра, но о хоккее никто и не вспомнил. Нет, мы с дедом и правда – большие патриоты. Просто иногда у нас туго с памятью. Начался день с завтрака. Уж лучше бы он начался как-то иначе. Ведь это так неоригинально. Вот если бы мы, проснувшись, бросились с парашютами в какую-нибудь расщелину. Но тогда по сравнению с прыжком в расщелину, завтрак с двумя глазуньями и кофе кажется куда неожиданней. Бред. Вот так наступило утро.
Вспоминая вчерашнюю прогулку, я включил CD. Заиграл «Dire Straits» – «Why Worry». По комнате поплыли легкие ноты. Я закружил в танце, прихватив деда с его остеохондрозом, и мы помчались из комнаты в кухню, из кухни в ванную, из ванной снова в комнату. Дед засветился улыбкой, но взявшись за спину сел в свое любимое кресло. Второе было моим. Я открыл форточки и продолжал кружить. Затем, опустив голову, лишь медленно перешагивал на месте. Когда композиция доиграла до конца и повисла тишина, я сел на пол, скрестив ноги. Я долго сидел и Дедовик забеспокоился. Он тревожно спросил, что со мной. Я отмахнулся рукой, сказав, что все нормально.
Здесь, прежде чем продолжить мне стоит подробней остановиться на нашей небольшой семье и поведать, как мы живем.
Дедовик – прозвище моего дедушки. Совсем недавно я стал его так называть: Дедовик-Медовик. С тех пор, как он забыл рецепт моего любимого десерта. А дед в отместку прозвал меня – Внуковик. Я пытался дать понять, что это не остроумно, но деду понравилось мое новое имя. Теперь у нас в доме грибник какой-то. По-моему у нас просто так потихоньку едет крыша. Когда я ходил в институт, времени дома проводил меньше, а разговоры наши строились на тех или иных проблемах с людьми. Но вот все изменилось. Дед не хотел, чтобы я бросал институт. Это и понятно. Образование каждый скажет вещь необходимая. Дает дорогу в будущее. Может, если бы еще сам институт был верно выбран, то было бы все по-другому. Хотя лукавлю. Не предназначен я для учебы. Невыносимо мне постигать ненавистные законы. Если какое-то ядро держит меня на земле и не дает улететь в космос - я вижу в этом не двигательный процесс, а проблему. Я с детства летать хочу. Понимаю, что несу глупость. Но вот он я и есть. Мелкая мошка для окружающих и огромная проблема для близких. И все это свалилось на плечи Дедовика. Он на этих плечах в детстве пронес вторую мировую. Знал и голод и холод. Досталось ему не сладко, а ту я еще со своими проблемами. Единственное, что в жизни желаю, чтобы он счастлив был. Это и единственное что у Господа для него просил когда-либо. Дед всего этого достоин. Если не он, то никто больше. Если кого награждать, то только его. И кем же наградили на старость лет? Мной. А кто я? Уж точно не награда. Стихоплет-неудачник. Дедовик всех потерял, всех похоронил. Один я остался. И вот плохо мне делается ночью в ванной, когда я представляю, что вдруг не стало меня. Что тогда? Дед любит меня. Души во мне не чает. И не просто там, как: о-хо-хо, внучки мои. Мы по-настоящему привязаны друг к другу. Привязаны самой сильной любовью, какая только может быть. Я без него жить не смогу. Понимаю, что он уже старик и всякое случиться может. Ответа у меня, что тогда будет - нет. С другой стороны и я почву прощупывал. Без меня дед не сможет. Не физически конечно. Он, дед, еще тот спортсмен, хоть и с болячками. Но душа не выдержит удара. Вот в какой узел мы с ним закручены. Институт же остался в прошлом. Сильно уж дед не сопротивлялся. Душа моя больно терзалась, и он понял. Понял, как подобает близкому человеку. Доверие такое. Ну и остались мы теперь сами собой, сами с собой.
Продолжу я конвертом из почтового ящика. Пришло письмо от одного конкурса стихов, в котором я участвовал. Я делаю это постоянно: участвую в различных поэтических конкурсах. Только в этом вижу свое будущее. Конечно, раз вижу я, видит и Дедовик. Так мы вместе ждем и надеемся. Я, в придачу, еще потихоньку схожу с ума.
Причем тут ваши обвиненья?
Я душу потерял вчера.
Убил отца – мне нет прощенья.
Для вас судебных тяжб игра
Продлится должный срок. Виновен
Иль только дернулась рука
Решится в миг, так мир устроен.
А что за гранью-то мирка
Вам не дано знать. Слава Богу.
Познай вы той души лишь крик –
Давали б всем одну дорогу...
Самозащита – был вердикт.
В письме мне сообщили, что стихи, присланные на конкурс слишком кровавые. Что это не их формат. Извинялись. Советовали пробовать еще.
Удивительное дело, но нам впервые прислали письмо. Обычно ответа просто нет. А тут мы с Дедовиком сильно встревожились. Неужели, да. Оказалось, нет. Конкурсов много. Каждые со своими принципами. Но все же, что значит кровавые? Глупость, какая. Ведь я про раны души, а не плоти плачу. Возможно стихи и так себе, но ведь можно попытаться понять. Хотя видимо нет. Им там виднее. Я привык уже к отказам. Хорошо еще не посоветовали заняться чем-нибудь другим. Вот этого я не люблю больше всего. Другим пусть другие и займутся. На все дела мастера есть. А если я бездарность, то тоже чего-то значу. Если я плохой поэт – это моя беда.
Может менять репертуары? Может давать новые понятия?
Ромашки и любовь
Заполонили душу,
Но в жилах стынет кровь,
Свою я жизнь разрушу.
Я никогда не был влюблен. Возможно это мая самая большая проблема. Где же эта муза? Заставить себя влюбиться можно хоть в столб. Плевое дело. Накрутил хорошенько в голове, и готово. Чаще так и выходит. Нет, не то, чтобы люди влюблялись в столбы. Я это не имею в виду. Да и не думаю, что вы так подумали. Просто глупо строю текст. Хочу в итоге дать понять, в чем смысл любви. Он в том, чтобы мы питались ею. Я ценю близкие отношения. А любовь между мужчиной и женщиной считаю безумием. Сумасшедшей игрой, которая может быть очень приятна.
Хочу коснуться нити,
Что вырвалась небрежно
Из ровного отряда
Узлов сплетенных нежно.
Мне большего не надо,
Презрен мне торг. То будет
Для паука лишь цепью,
А для того, кто любит,
Руки жест, запах пряди...
Все строится на вере.
А взгляд случайный – выстрел
В простое сердце зверя.
Мне легко понять это безумие, не будучи зараженным. А возможно я болею, но не знаю об этом. Тогда выходит, что является вирусом? Выходит странно.
Где-то здесь, а может ранее, следовало бы сделать паузу. Перерыв между главами. Я поведал о своей жизни, о своей семье, о своем переменчивом настроении. Но отмечать я ничего не стану. У меня нет плана и заготовок для своего повествования. Потому оно такое кривое. Я пишу, как есть и ничего не исправляю. В любое время вы можете откинуть меня, как пустую безделушку. Упустите ли вы чего-то в жизни? Не знаю. Так же как не знаю, приобретете ли что-нибудь в конце. В общем, решайте сами. Хоть это и не вежливо, но мне, и вправду, все равно.
В любом случае я продолжу. Для одного ли листка, для пыльной полки, пола или же все-таки определенного собрания. Дальше было так.
Одним зимним днем. Про такой у меня пока нет стиха. Я сидел дома в одиночестве. Дедовик отправился на свою традиционную прогулку. Ему было тяжело долго без кислорода в четырех стенах. Иногда я шел с ним. Но очень редко. В основном я домушник. Здесь у меня есть все для жизни: любимая музыка, фильмы, тетради для стихов. Ем я мало, поэтому из сбережений до сих пор оставалось еще то, что бросалось из прошлой жизни. Но причина была в другом. Я голодал духовно и решил устроить бойкот.
Дом наполняла «Мара» с «Невзаимной Любовью». Проникся симпатией к незнакомой девушке. Затем я поставил альбом «Brainstorm». Не стал переключать на любимые композиции. Прослушал все целиком. Из-за этого многое показалось новым. Даже поменял кое-какие предпочтения. Слушал музыку и ни о чем не думал. Почти. Такого блага на земле не бывает. Возненавидел предательство, фальшь. Вознес правду. Снова эта правда. Молодежные принципы. Бунтарский нрав. Во многом он очень полезен.
Я ринусь в бой,
И смелость обрету,
За мной весь рой,
Мы все в одном бреду,
Поднимем флаг,
И с ним в толпу войдем,
А кто нам враг?..
Неважно, мы найдем.
Во многом полезен, но иногда трудно разобрать мотивы. Зачем что-то менять, разве будет лучше. Надежда - для слабых. Нужно всегда быть точно в чем-то уверенным. Музыка была уверенна в позитивном исходе. Рок – всегда такой свободный. Сливки, конечно. Я собираю их, и у меня вырастают крылья. После рока «David Usher» с «Black Black Heart» несет меня вверх, помогая теснее познакомиться со своими новыми крыльями. На этом музыка заканчивается, и я вешу на своем турнике вниз головой, подметая пол и без того грязными волосами. Мне нечего делать. Мне не хочется ничего делать.
За окнами все как всегда. Перед ними все по-прежнему. Внезапно мне все же захотелось сделать что-то великое. Но я забоялся, что опоздаю. Забоялся, что меня опередят. Я боялся, что видим, но смотреть не на что. Время умирало. Трупа не было. Время долго задыхалось, краснело, синело, но потом как будто все отпускало. И снова. Как ему помочь?
Ничего не делал весь день: назло всем, кому я не по нраву. Пришел дедушка. Я очень обрадовался, хотя его не было всего несколько часов. Мы поели, поболтали, прошлись по каналам телевизора. Там показывали детские мультики. На самом деле шутки в них детям не понять. Но для кого они тогда, я не знаю. Я был в кинотеатрах на нескольких мультфильмах с современной компьютерной графикой, главные герои которых развешиваются на плакатах по всему городу, зазывая детей на показ. В зале сидел в окружении тех, для кого и предназначен сеанс. Смеялись по-настоящему только я и еще несколько взрослых разбросанных по залу. Малюток приводила в истерику какая-то ерунда вроде отрыжки главного героя. Наверное, я ничего не смыслю в детях. Мы с этим народцем живем на разных континентах. Ни я не нравлюсь им. Ни они мне. На самом-то деле я просто боюсь их. Никогда не знаешь, что ждать в следующее мгновение. Хотя с взрослыми проблемы такие же. Что ж, мне достаточно иметь на своем полюсе и Дедовика. После того, как мультфильмы закончились, я прочел ему свой новый стих. Понравился. Хотя ему нравится почти все, что я пишу.
Невнятный образ, тихий шепот…
Лежу на золотом ковре
Листвы, опавшей в сентябре.
Ах, как манил ежихи топот…
Я не нуждаюсь в восклицаньях:
Мне так приятна дремота
Сознанья, жизни прямота.
Жизнь тяжела лишь в порицаньях.
Вот южный ветер тихо стонет,
Речушку слабо гонит прочь.
Его сегодня смена в ночь,
Но вдруг узрел он - кто-то тонет!
Листок, что сорван на кануне
Кузеном северным, в воде
Боится смерть встречать на дне.
Судьбу решать его фортуне.
Собрался южный ветер с духом
И, не жалея своих сил,
На зависть бурям завопил.
Вмиг стал листочек легким пухом,
Помчался по речной дороге.
Вот так внезапно он ожил,
А я под голову сложил
Ладошки, потянулись ноги.
Зевалось... Разум счел ненужным
Осмысливать сюжет простой,
И что о должном – толк пустой,
Мы понимаем с ветром южным.
Я писал, пробуя себя в природе. Вряд ли у меня получилось то, что я хотел. Отправил стих в Интернет. Кому-то понравился ежик. Дедовик тоже оценил именно это. Что это? Где секрет? Затронуть, дернуть за струнку – вот истинное наслаждение для автора.
Снова лил дождь. Я брел по улице, загребая лужи ботинками. Почему, когда идет дождь, меня как магнитом тянет сюда. У меня нет ни одного стиха восхваляющего дождь. Я не воспеваю его. Он мокрый и некомфортный. Мне совсем не хочется заболеть. Или хочется? Не должно хотеться. Или должно хотеться? Да какая разница. Я прекрасно знаю, почему мокну здесь и сейчас. Стою на главной улице города. Стою в полном одиночестве. Это причина. Я хочу быть одинок. Не считая моего деда, конечно, но я хотел бы, чтобы исчезли все люди на земле. Вот сейчас. Вмиг. Раз и нет никого. Я одинок. Как мне хорошо. Я наслаждаюсь своим одиночеством. Что там по этому поводу бы сказали психотерапевты. У меня боязнь людей. Нет, они бы придумали что-нибудь другое. Скорее уж огромная гордыня. Да, у меня огромная гордыня. Но я так же привык доверять своим чувствам. Гордыню можно объяснить рассуждениями. Допустим, мне не комфортно осознавать себя частью чего-то и быть лишь слабым участником игры. Но чувства никогда не подводили меня. И они не дают потребность в превосходстве над кем-то. Я вовсе не считаю себя выше других. Правда, других я также не ставлю выше себя. Мы муравьи огромного муравейника. У меня здесь авторитетов нет. Я никому не завидую. Ни на кого не обижаюсь. Давлю в себе всякую злобу. Ну, уж извините, без нее-то некуда. Я же не святой. Ох, далеко не святой. Во мне много темноты. Я знаю, что она рано или поздно убьет меня. Может, поэтому я хочу оказаться в полном одиночестве – чтобы отдохнуть. И к тому же лучше понять людей. Это правда, чем дальше ты от них, тем они становятся более прозрачными. Бросив институт, я понял это. Мне на многое открылись глаза. Общаясь с определенной группкой людей, можно ли составить мнение об этом мире и о людях вообще? Нет. Нет, нельзя. Ты видишь каждый день одни и те же лица. Ты запоминаешь только их. Раньше я своего старосту группы видел чаще Дедовика. Постепенно ты превращаешься в зомби. Те несколько человек становятся для тебя всем миром. Ты просто становишься слепым. Люди так разнообразны, а тебе известна лишь кучка твоих сослуживцев. И то, что думают они, ты воспринимаешь как слова огромной части населения. Все это ерунда. Ты становишься пустышкой. Я не сильный человек. Неспособен не подвергаться воздействию людей. Я слабак, но как мне выжить. Теперь, находясь в свободном полете, я прозрел. Возможно, еще помог высокий этаж, на котором мы живем. Я встаю на подоконник и вижу город. Целиком. А за городом другие города. И дальше, дальше. За моей страной другая страна. Круглый шарик, как на ладони. Я чувствую этот мир. Я чувствую свою отстраненность от него. Но это так помогает лучше видеть и слышать. Мы все связаны. Эта другая связь. Не физическое братство. Тут я в мир пока не верю. Но где-то, между всеми нами есть невидимые проводки. Мне мало нескольких. Мне легко, когда я слышу их все. У проводков есть свои звуки. Странные, приятные, страшные, ужасные, знакомые, неведомые, легкие, тяжелые, ритмичные, распевные. Которые поднимают в верх к свету и опускают во тьму. Положительные и отрицательные. Вроде пока положительных больше. Поэтому мне так легче. Следить за всем сразу. Я мог все и придумать. Но тогда я тут не причем, моя вольная голова решила все за меня. Теперь по-другому я не могу.
С тебя, кривое отраженье,
Напишет шепот музыкант,
Твои обманные мгновенья
Запомнит старый фолиант.
Мечты, нетронутые смыслом,
Оставят след лишь на песке,
Хоть добрым облачен ты светом,
Но зло запряталось в тебе.
Король иллюзий режет душу -
Он старый опытный хирург -
Твоя судьба ему по вкусу:
Пустой наивный темный луг.
Аббата наставленья святы:
От правды жизни отрекись,
Твои сомнения понятны,
Но ты с советом примирись.
Стервятник боли точит когти
И скоро сам свой суд свершит,
Но выбор есть, доверься ночи,
Беги, как лунный зверь бежит.
И на вершине Эвереста
Взгляни на все, как Бог глядит;
Здесь каждый знает свое место,
Его как золото хранит.
Розовые очки. Это большая проблема для человечества. Жить в ошибках. И я боюсь этого. Боюсь иллюзий. Мой стих про девушку, которой нужно открыть глаза и увидеть, что ее парень сволочь. Не знаю причем здесь моя проблема. Наверное, я просто хочу дать понять себе, что тоже могу ошибаться в утверждениях. Нельзя ничего утверждать. Это тоже утверждение.
Возможно, жить, как живу сейчас я, и нельзя. Скорее всего, мне нужно найти работу. Нужно найти работу. Да, этим я и займусь. Денег нет. А чтобы дедушка тратил свою пенсию на меня, я позволить не могу. Должна же во мне быть хоть капля совести.
На следующий день я купил газету по трудоустройству и решительно бросился в бой.
Найду огонь в своей груди,
Найду внутри клинок войны,
Оставлю страхи позади,
Они уж полно мной больны.
Я подхожу к плечу судьбы,
Теперь мы точно не враги,
Одной мы крови для борьбы,
И это первые шаги.
А впереди нас ждет гроза,
Та, что в разлуку влюблена,
Мечтает мне закрыть глаза,
Она насмешками полна.
Что нет обмана мне важней,
Что нет коварства - главное,
Не видя зла, идти сложней,
Сложней, когда все равное.
Путь был ясен. Туман не завешивал тропы. Тропами были различные специальности в толстенной газете. Не ожидал, что столько людей ищут работу. Правильней всего мне было подыскать себе местечко продавца в какой-нибудь магазинчик.
С этого начинается эта история. Да как не странно. До этого я лишь без толку откровенничал. Теперь нормальный ход событий по идее должен закончится.
Я лежал на диване с наушниками на голове. В наушниках играла «Enya» – «Tempus Vernum». «Enya» - Это явление. Гениальный прорыв в музыке. Кому какое дело до моего мнения. Есть большие фигуры, великие люди, которые по достоинству оценивают таких же великих людей. Я просто плакал. Вообще слезливый получился день. С утра посмотрел «Мост В Терабитию» и потом до вечера не просыхал. Высморкал всю футболку. Что же это со мной. Дедушка легонько гладил меня по спине, когда я рыдал в подушку, развалившись на кровати. Мне было так стыдно. Нет, не Дедовика, с ним я мог быть раскрепощенным. От него тайн у меня не было ни одной. Но мне было стыдно, что я по-прежнему мальчишка. Мне хотелось вырасти. Хотя нет, в этом то и дело - я не хотел взрослеть. Какая же каша была у меня в тот вечер в голове. Дед молчал, но я чувствовал, что приношу ему боль своими страданиями. От этого было еще хуже. Он смотрел на меня из-под пышных седых бровей своими добрыми глазами. Глаза были мокрыми, как белок в сыром яйце. Какое дурацкое сравнение. Но дед чувствовал мои переживания, он проносил их сквозь себя, так хорошо понимал мое состояние. По многочисленным морщинам текла одинокая слеза. Он не улыбался. Не пытался играть со мной поддержкой в виде милой улыбочки. Нет, ему просто тоже было плохо. Он весь мир для меня. Вот бы умереть и оставить это мгновение на вечность. Я никогда не был одинок. Никогда не был обделен любовью. Возможно, поэтому так легко представляю свою фигуру в дождь на безлюдном острове. Мне от этого не тяжело. Я понятия не имею, что такое одиночество. Так я успокоился. С «Enya» в голове и заснул.
В момент ни спешки лунных лиц
Заглянешь в души к белым магам,
Постигнешь тайну плащеницы,
Задашь вопросы вечным ламам.
Но сам, поняв загадки мира,
Узнаешь ключ от главных врат,
И путь назад к застольям пира
Тебе запомнится как яд.
Но коль от жизни ты сбежал,
Законы в теле не зажег,
Ее ты должно не принял,
Забрать болезни ты не мог.
Теперь ты в сумраке бредешь,
Лихим прыжком лишь долг оставил,
Ладонь ты богу подаешь,
Любовь в душе своей прославил.
И вот ты вновь как в легком сне,
Забыты мудрости великих,
Одна любовь живет в тебе,
Она мудрее всех великих.
Очень опасно рассуждать. Случайно подобные рассуждения могут завести в холл неизвестной гостиницы. Советую вам не дожидаться носильщика. Назад дороги может не быть. Лучше возвращайтесь, и воротите, сколь будет угодно ваше бедное сознание. А за грань - ни-ни. Это закон. Придуман для вас. Придуман вами.
Снова лил дождь. Сколько же можно. Скоро начнем плавать в лодках. Моему провинциальному городку далеко до Венеции. Здесь так нельзя, здесь так не будет.
Смотря в окно, я определил срок. Отвел себе время, после которого найду работу. Найти ее будет несложно. Я уверен. Я ходил на пару собеседований. На два. Меня брали. Я соглашался. Но, возвращаясь домой с подкошенными ногами, перезванивал и отказывался. Почему? Не знаю. Может из-за подкошенных ног? Так почему же они подкашивались? Смеюсь. Честное слово – смеюсь. Теперь серьезно. Я не знаю, почему по дороге домой у меня подкашивались ноги. Иногда то, что кажется на первый взгляд смешным, в итоге оказывается трагедией. Значит, мне нужна какая-то трагедия. Чтобы доказать, что здесь нет ничего смешного. Я не хочу, чтобы это выглядело смешным. Даже если так оно на самом деле и есть. Мне стыдно. Стыд оковал все тело. Я боюсь и мне стыдно. Как же я ненавижу себя сейчас. Как же ненавижу. Не знаю, понимает ли хоть кто-нибудь, что сейчас происходит. Если да, то позорьте меня. Я заслужил. Предатель. Я предаю эту жизнь. Я продаю ее. Я узнал ее цену и не в силах устоять. Как я ничтожен. Я продаю свою жизнь.
Усталый туман приоткрыл правый глаз,
Он жадный до радости смотрит на нас.
И вот злой азарт отворил левый глаз.
В мгновенье на землю погибший пегас
Упал и развеялся прах от него.
И алчет туман лишь теперь одного –
С мечтою разнять всех мустангов. На дно
Крылатых созданий собрать как звено.
Звено потерпевших отчаянных душ.
Ему удается. И множество луж
Кровавых на шаре, давно уж здесь глушь.
И сгусток, похожий на черную тушь
Становится правдой единственной тут.
Тут все начинания светлые лгут,
Их правят и гнут, то есть праведный кнут
Они так ничтожны,.. но все же зовут...
Я лежал на диване. Мечтал о конце света. Может, так мне бы удалось смыть свой позор. Мой позор – моя слабость. Мне близок свет. Сейчас, как никогда, я нуждаюсь в нем. Я не хочу в темноту. Она мне отвратительна. Я выбираю свет. Но этого мало. За него нужно бороться. Но как? Как бороться, если я не чувствую в себе сил? Тьма забрала все силы. То закон стаи. Хочешь выживать – крутись. А я не могу крутиться. Не могу бежать с петлей на шее. Мне невыносима уздечка. Я хочу свободы с мечтами о полете. Я не могу в стойло. Но по-другому здесь не живут. Выходит я все-таки предатель. Как же мне плохо.
Дедовик отреагировал так, как и можно было ожидать. Он сказал, что мы проживем на его пенсию. Сказал, что если мне тяжело в том мире, я могу ждать своего письма. Неужели он верит, что письмо придет? Неужели он верит, что справится? Какая нелепость. Какая глупость. Да я вернее прыгну со скалы, чем соглашусь с ним. Деньги. Я хочу их зарабатывать. Я хочу наоборот, чтобы мой дед жил на то, что заработаю я. Я хочу дать ему всего. Я хочу, чтобы он ни в чем не нуждался. Совсем ни в чем. Возможно, вскоре ему понадобятся дорогие лекарства, лечение. Я хочу, чтобы мой дед попутешествовал по миру, погрелся на солнышке на юге, поел в лучших ресторанах мира, увидел воочию какие-нибудь достопримечательности. Мне хочется открыть для Дедовика весь мир. Мне хочется, чтобы он обрел в этом достатке свой покой. Да, я хочу для этого много-много денег. Я знаю, что их можно заработать. Я знаю, что их нужно заработать. Я знаю, что заработаю их. Я буду великим поэтом. Знаменитым и богатым.
Художник знает свое дело,
Художник знает свой обряд,
Но просит жизни кровь и тело,
И вновь надет смешной наряд.
Да, жизнь тверда в своих законах,
Пусть сердце плачет от тоски,
Пусть в мертвых ты блуждаешь зонах,
И пусть в душе твоей клинки.
Так уменьшался срок, отведенный перед поиском работы. Прежде чем я стану поэтом, мне нужно все же заработать и просто на хлеб. Не смотря на слова деда, ждать письма просто так я не собирался. Правда некоторое время еще есть.
Но вновь заботы под замками,
И разгорелся вновь азарт,
Теперь твой путь горит огнями,
Теперь к слезам твоим и бард,
Когда на век войдешь в огонь ты?
Когда войдешь в волшебный дом?
Когда пожмем одну ладонь мы,
Когда заснешь ты вечным сном.
Душа чуть успокоилась, и я стал жить. Как-то утром решил пройтись по парку в центре города. Мне было необходимо вдохновение. Дома стояло уныние от моих шатаний. Дедовик на несколько дней уехал в деревню, в гости к старым друзьям. Я почему-то наотрез отказался ехать с ним. Я хотел, чтобы он от меня отдохнул, ведь всю свою головную боль я свешиваю на его седую бороду. Просто, когда о чем-то умалчиваю, создается впечатление, что что-то скрываю. Мне это тяжело. Вот и приходится деду выслушивать весь мой бред. Я почему-то отказался ехать. Да нет, все очевидно.
В парке в довольно прохладную погоду с утра, конечно же, никого не оказалось. Я накрутил на шею длинный полосатый шарф, и кружил вокруг недействующего фонтана, подбивая жестяную банку из-под пива впереди себя. Через некоторое время на сцену вышли еще двое актеров. Это была молодая пара. Они разместились на деревянной и должно быть холодной скамейке и принялись зацеловывать друг друга. Меня было трудно не замечать, но видимо им было все равно. Их было не замечать еще труднее, а уже мне признаться было не все равно. Ведь за этим я в парк и пришел – за вдохновением.
Я помню слезы над свечей
И как смеялись до истерик,
Как лодка в ночь звала мечтой,
Устал от ссор дом-неврастеник.
В момент невиннейших разлук
Мы ненавидели друг друга,
И свет боялся наших мук,
И тьме с любовью было туго.
Не угодили мы судьбе:
Я слишком счастлив был наверно,
И этой меры нет в тебе,
В нас утонул бы мир мгновенно.
И не нужны нам меч и суд,
Забрал кота я, ты – картины,
Друзья на матч меня зовут,
Тебя зовут на именины.
Ты говоришь мне: «Все, пока»,
Стоим мы в нашем бывшем доме,
Тебе пора и мне пора,
А я застыл в словесной коме;
Когда любил я спорт смотреть?
Ты дни рождения - тем паче?
Так что ж сказать, чтоб здесь стареть?
И с губ моих сошло: «Удачи».
Каким может быть стих о любви? Со счастливым финалом? Таких люди не знают. Таких люди не хотят знать. Все книги, фильмы, истории повествуют лишь о трагической любви. Здесь есть азарт игры. В противном случае лишь скукотища. Людей с детства приучают играть в любовь по определенным правилам. Они так и делают. Им фантазии на собственные сюжеты не хватает. Все мы во власти слова. Нам очень интересно колыхать и будоражить рассудок. Мы обожаем это безумие. В конце всегда боль, и это заставляет бурлить кровь. Адреналин. Сознание это знает наверняка, а мы забываем о сознании. Нам оно противно. Какая пошлость лесть грязными пальцами в святые чувства. Но, увы.
Что знают люди о любви?
О чем печалятся ночами?
Страданья их обречены
Сгорать бессмысленно свечами.
Лишь мертвый воск оставит след,
Он не укроет, не согреет,
Других за боль трофеев нет,
От опыта презреньем веет.
Так почему прекрасный дар
Земли коснувшись, стал проклятьем?
Вы превратили жизнь в базар,
Вам чувства обернулось платьем.
Любовь не платит за мечту,
Не признает себя за что-то,
Найди в окне свою звезду,
А счастья дать - небес забота.
Любовь давно стала атрибутом. В истину же любовь заменяет весь остальной мир. И я сейчас не имею в виду слезливого фаната. То болезнь. Моя болезнь не лучше. Но дело не в этом. С человеком важней всего выстроить отношения. Любовь не имеет количественной единицы. Нельзя любить кого-то больше, а кого-то меньше. Уверен, что если это кто-то прочел – задумался. Объясню. Разница чувств в близости. Чем ближе к тебе человек, тем тебе кажется, ты его больше любишь. Чем он дальше – наоборот. Любовь она одна и она не делима. Это и означает, что все люди на земле, в конце концов, любят друг друга. Вот такая конфета получается. Мы-то оказывается, все друг друга любим и не знаем об этом. А может, и знаем. Не один же я так вижу. Выходит, хочешь или не хочешь, а даже самого злейшего врага своего любишь. Просто тот, мерзавец, очень уж далек от тебя. Это есть ненависть. Ничего веселого во всем этом нет. Хотя я разве кого-то забавляю? Даже не думал. Все на своих местах и остается. Просто называйте правильно безумства свои. Стройте отношения. Постройте самые близкие отношения. Для этого двое нужны. Живите и будьте счастливы.
Куда меня понесло? Какое же я право имею советы давать? Кто я такой?
На улице холодало. Те двое давно покинули нагретую ими скамейку. Я занял это место. Сидел так долго. Пытался сосредоточиться. Мимо прошла молодая девушка. Не очень симпатичная и не в моем вкусе. Но я почувствовал тепло от нее. Мне она показалась такой счастливой и беззаботной. Может, просто она глупа? Но, скорее всего глупец я. Наверное, мне стоило подойти к ней, познакомиться. Уж я бы нашел, что сказать. Никогда не стеснялся противоположного пола. А что сказать? Чтобы я сказал? Привет? Да уж, я оригинальный мастак. Но может большего и не надо? Возможно, когда эта твоя единственная, слов и ненужно.
Заметили ли вы, удивились ли? Да, я действительно верю в ту единственную. Это никакой не бред. Для меня странны люди, которые своих избранников меняют как перчатки. Хоть это выражение про перчатки в наше время и устарело. Но смысл вполне ясен. Мне нравится, когда маленькая девочка мечтает о принце на белом коне. Я считаю это замечательно, волшебно. Думаю, кто-нибудь то уж все-таки догадался, что я объясню свои слова. Что ж, итак. Белые принцы – замечательны, и вот почему. Ребенок должен с детства верить в чистую бескорыстную любовь. Кто же виновен, что, вырастая мы меняем этот образ как нам вздумается? Правим его, подрубаем, что-то вставляем, что-то убираем. Получаем в результате, сами того не осознавая, нечто, похожее на идеал современной хитрой расчетливой опытной дамы. Где он, принц из детства? Мимо проезжает дорогая белая спортивная машина с красивым загорелым парнем за рулем. Блеск обворожительной улыбки этого дорогого мальчика говорит, что вот оно, сбылось. Принц приехал похищать сердца. Ошиблась золушка. Нельзя сказки воспринимать буквально. Они на добрую душу ложиться должны. И с возрастом умнеть, а не опускаться должны. Ведь принцем на белом коне и ботаник с соседнего двора на ржавом велосипеде оказаться может. Не нравится? Всем не нравится. Вот и несчастны так многие на этой земле. Чувствовать не умеем. Счастливыми быть не умеем. Хотим ли?
Девушка прошла мимо. Я проводил ее в след.
В безмолвье душ ворвался ветер,
Его не слышишь только ты,
Он заменяет людям берег,
Его не ждут твои мечты,
Ведь твой безумный мир, как веер,
И сам ломает валуны,
Торчащие, когда нет денег,
Люби его и береги.
Был день и люди мало помалу стали пересекать парк по узким дорожкам. Теплело. В кармане валялась скомканная десятка. Десять рублей для того, чтобы добраться до дома. Мне захотелось потратить ее иначе. На пиво, которое бы я хотел, не хватало. Может что еще и придумаю. Я встал и пошел.
Жаркое солнце слепило глаза,
Я шел уверенно, и не спеша.
Шел я без направления и без толку. С руками в карманах при расстегнутом плаще. Левая рука мяла несчастную десятку. Правая рука перебирала ключи от квартиры. Уж лучше бы я этого не делал. Потом на пальцах останется неприятный запах железа. Так я шагал мимо модных магазинчиков и их красочных витрин. Возможно, когда-нибудь сам буду работать в одном из них. Эта мысль расстроила меня, и я стал смотреть на асфальт. С ногами прохожих общение даже удавалось лучше. Мы легко с полушага понимали друг друга. Впереди меня аккуратно вышагивала стройная пара.
В чем интерес походки той?
Шаги просты, хоть мелодичны,
И ритм сбивается порой,
Мои слова категоричны:
Без жалости на поступь ту
Смотреть нельзя не в коей мере,
Мчат каблучки зимой по льду,
Плывут по лужам в день капели,
И с ветром в схватку, с грязью в бой,
Ах, как легко да как красиво,
Я ошибался здесь, бог мой,
Лиса не ходит так игриво…
Опять отвлекся я на миг,
Ох, как коварны башмачки,
Простой походкой сброшен лик,
Я сдамся этой парочке.
Что же это со мной сегодня происходит? Каких неприятностей я ищу на свою и без того загруженную голову. С улицы уходить мне точно не хотелось. Я что-то предчувствовал. Что-то, что мне не совсем нравилось. Это касалось моего творчества. Почему я никому не нужен? Неужели мои стихи не способны заработать мне на хлеб?
Я ждал ответа от нескольких крупных издательств. Отправлять во многие - смысла нет. Это ведь как дано. Мне кажется, глупо покупать сразу несколько лотерейных билетов в кассе. Эта моя позиция в жизни. Не все здесь зависит от нас. Что зависело от меня, я сделал. Теперь лишь время мой мучитель. Какие у него там инструменты для пыток? Лучше не заглядывать. Постараюсь быть сдержанней.
На улице темнело. Я позвонил дедушке предупредить, что задержусь. Забыл, что того дома нет. Продолжал идти. Прошел то быстрым, то медленным шагом, наверное, уже полгорода. Домой решил тоже вернуться пешком. Далековато, конечно. Нужно перейти длинный мост через речку. Но раз уж я столько уже прошел, почему бы ни осилить и этот участок пути. Тогда обязательно нужно все-таки потратить десять рублей, имеющихся при мне. Придумал. Миную несколько подземных переходов. Там явно кто-то ждет мою десятку. Стоило мне подумать об этом, и мимо прошел парень. Мы столкнулись плечами, но он не обратил на меня никакого внимания. Он уверено брел, опустив голову, прям как я днем. На нем была черная куртка, а из-под куртки на голову натянут капюшон. Еще мне запомнились тяжелые высокие ботинки, перчатки с отрезанными пальцами, красивая татуировка у левого глаза, ровная прядь волос у правого. Исчезающий силуэт был черным и худощавым. За спиной висел огромный чехол от гитары. Огромным он мог показаться еще потому, что силуэт и в самом деле был чересчур худощав. Да и невысок, что стоило отметить с самого начала. Может, это был и не парень вовсе, а девушка. Главное – личность. Я прочувствовал этот момент. Сильный момент.
С чехлом гитарным за спиной,
В нем есть последней песни текст,
С пустой поникшей головой
Мой вызываешь интерес.
Мне бы покоя твоего,
Не замечать людей цинизм,
Хватило б слова одного,
Я вознесу твой артистизм.
Но ты молчишь и смотришь прочь,
Я для тебя всего лишь так,
Простая тень, прохожий в ночь,
Пусть ты герой, а я пустяк,
С обидой этой я смирюсь,
Поэт героя пустит смело,
И я секретом поделюсь,
Счастливый знает свое дело.
Воистину счастлив тот, кто имеет дело, которое он любит. Я счастливый человек. Наверное. Нет, я люблю и ценю свою поэзию, но возможно я не идеален и мне хочется большего. И даже не того, чтобы все остальные поняли мои стихи. Мне просто хочется, чтобы мое дело оставалось моим делом. Мне не хочется, чтобы моим делом стало что-то другое. То, что ожидает меня впереди. Я вовсе не отношусь плохо к профессии продавца. Многим она может нравиться. Мне тоже она могла бы нравиться. Продавец хорошая профессия. Так же как, допустим, плотник, работающий с деревом. Или дизайнер, выдумывающий новые формы. В любой профессии, если постараться, можно найти романтику и банально положительные стороны. Все так и могло бы быть. Правда - в другом. Если тебе хорошо на душе, ты нигде не пропадешь. Тебе и горы по колено.
Здесь я останавливаюсь, чтобы задуматься. Как бы правильней изъясниться? К сожалению, эта история не про меня. Плохо наверно, что я оказался не тем, о ком шло только что повествование. Тому парню хорошо на душе и он писал бы про себя. Уж не знаю, чтобы он там нагородил, но здесь будет все совсем не так. Потому что я парень, которому на душе очень и очень плохо. И если меня поместить в обстоятельства, противоречившие моим представлениям о собственной жизни, я горю.
Мне здесь тесно.
Но и душу не отдам.
Что за место?
Я его не выбирал.
Плачет небо.
Все в безвыходном огне.
Я сижу на самом дне.
Вот она - правда. Скоро я сгорю. Если мне никто не позвонит и не пришлет нужного письма, я не знаю, что будет тогда.
Опечаленный я возвращался домой с долгой и утомительной прогулки. Хотел поцеловать как обычно деда в бороду, но вспомнил что тот в гостях. Я направился в ванную. Включил кран и стал вспоминать, сколько осталось дней до конца отмеченного мной срока. Совсем немного.
Ванна наполнилась водой и я погрузился в нее. Вспоминал дождь.
Капает дождь за окном,
Я в нем безучастный прохожий.
Скорей же окно распахни...
Иль нет уж. Ведь день не погожий.
Нужно быть смелым. Нужно смотреть правде в глаза. Искать выходы.
Я искал, но его нет,
Для меня молчит рассвет,
Для меня молчит закат,
Лишь холодной тьмы канат.
Этот канат обвил мое тело: колени, локти, шею. Сейчас бы задохнуться... Что я такое несу? Мне нельзя туда. Глупо бросаться в пламя по такому пустяку. Да коли, дело было бы не пустяк, и то страшно. И у меня ведь есть дед. Это же так вообще в первую очередь. Куда он без меня? Как? Как же это? Ох, прости. А куда он со мной? Ох, прости же, прости. Наверное, я переутомился за день. Голова плывет. Спать. Нужно спать. Найти работу все же будет не сложно.
Легко ли в сознании жить?
Легко ли в нем умирать?
Отвечу, что нет,
И вы мне ответите - нет.
Что ж, нам удалось разрешить
Вопрос, но нужно ль искать
Банальный ответ
На едкий и черствый секрет?
Наконец вернулся Дедовик. Дни, проведенные в разлуке, плохо на меня сказались. Мне даже кажется, что я изменился. Стал кем-то. Или нет, это уж слишком громко. Стал каким-то... Я перестал замечать, как веду себя, как выгляжу со стороны. Мне стало все равно до внешней атрибутики жизни. Я разочаровывался в ней все больше. Слушал энигматики. Объясняю для непонятливого компьютера, который подчеркивает это слово. Энигматики – это что-то между чем-то тяжелым и чем-то легким. Бывает и совсем по-разному. Вчера мою душу лечили все имеющиеся у меня альбомы «Karunesh».
Я сидел за кухонным столом в шортах майке и тапочках. Мне было тяжело дышать. Внезапно нахлынули какие-то фобии. Я взял себя в руки. Нет. Тяжело. Подскочил к окну, открыл форточку и вдохнул свежий воздух. Как хорошо. Это помогло. В кухне пахло жареной рыбой. Может выпрыгнуть в эту форточку? Нет, не могу. Сел снова за стол. Снова пахло жареной рыбой. Я давно не брился. Зарос щетиной. Мне это нравится. Только выгляжу я плоховато. Дед был в ванной. У него были проблемы... Хотя, пожалуй, что-то я сохраню от всех в тайне. Наша коммуна лишь нам близка и дорога. У нас есть жесты и повадки, которые бы не произвели на вас впечатления. Если бы у меня была жена, я бы не делился с вами подробностями, как она выглядит с утра после хороших праздников. И если бы имел детей, не стал бы повествовать, как тщательно настирываю их ползунки. Чужая личная жизнь довольно брезглива. Плохо, когда она брезглива и для самих обитателей семей. Вот это, по-моему, ужасно. Если любишь человека, принимаешь все его природные явления. Об этом еще хорошо говорилось в фильме «Умница Уилл Хантинг». Хотя к чему я это? Ах да, я пытался дать понять, что во мне что-то изменилось. И вышеизложенный текст тут совершенно не причем.
Хотелось покоя. Хотелось запретного.
Легко примириться с небом,
Легко примириться с землей,
Легко примириться с морем,
Но трудно смириться с судьбой.
Я стал искать, жадно и алчно. Нет, не работу. Пока все еще нет. Я искал новую страницу. Искал ключ, дверь, дорогу. Мне обязательно нужно было что-нибудь найти. Под ногами находилась вновь любовь, вновь одни и те же чувства.
Пытаюсь написать удачное творение,
Но в глупой голове моей лишь строчки о тебе.
Ах, как же избежать банального затмения
И видеть горизонты снов, разлившихся к мечте.
К мечте о том, что ты уйдешь из памяти на веки,
Навеки обретешь покой и в нем забудешь обо мне.
Давно уже как вместе мы душевные калеки,
Но верю я, что есть исход страданьям нашим при луне.
Не будет более она слезиться, врать, в любовь играя,
Не будет рвать, болеть, желать, питаться вдохновением чужим.
Пусть для других послужит. Хватит! Весит много, мало зная!
Хватило мне безумий хлестких. Мир пленит, но он не постижим.
Поэтому сетей любви я выше гордость ставлю.
Зачем же мне, коль есть внутри еще хоть капля сил живых,
Бросаться в пламя? Жертвуя собой, идти на травлю?
Зачем гнуть добровольно свет во тьму и проклинать святых?
Как хочется парить в стихах над самым важным.
Так что ж, опять болезни этой дал владеть собой?
Ответа нет, возможно, просто душам нашим
Приятно саморазрушение, приятен бой.
Стены сдвигались. Медленно, но очевидно. Я решил, что возьмусь за что-нибудь глобальное. Напишу балладу о коне. Я так люблю коней. Их глаза...
Он вырвет тебя из оков крови пламени,
Он верный твой раб и он лучший твой друг...
По-моему для начала неплохо. Но это в принципе все, о чем я хотел написать. Дальше не шло. Ах, как это всегда скверно, когда не идет.
В глазу алмаз,
В груди топаз,
В руке топор,
Таков он вор.
Это может стать продолжением? Ну конечно. Ну, вот же оно. Я познал все секреты бредового занятия. А кто оценщик? Меня никто не критикует. Когда знаешь, что сделал что-то стоящее? Когда оценку дает сама душа. Так как же ей угодить. Мне кажется, она кому-то подсуживает. Я ничего не чувствую. В том то и дело – я изменился. Меня что-то медленно разрушает изнутри. Дедовик считает, что у меня творческий кризис. А я пытаюсь дать понять, что он у меня всегда. Сплошной кризис. Не удивительно, что моими стихами никто не интересуется. Дед утверждает, что они просто их не понимают. А мне кажется, что если меня не понимают, то я не хочу, чтобы меня стали понимать. Ведь что тогда со мной будет. Я стану делать что-то иное? Я не могу. Я не хочу.
Снова дождь. Пусть. Я стал замечать, что он что-то смывает. Пусть смоет все. Сидя на подоконнике, молился холодному стеклу. В домах напротив горел свет. Он растекался по квартирам. Люди в квартирах жили, как я.
Смотря в окно, я вижу вас,
Печальным долгом разделенных,
Читалось это много раз
В сердцах, любовью покоренных.
Одним стремленье, страх другим,
Ему порыв, земле служенье,
Ей век в цепях ходить за ним,
Ему погибель, ей смиренье.
Так разделила вас судьба
И срок дала веков во веке,
А неразборчивая мгла
Представила свой свет к опеке.
И от того вам невидны
Порой причины тех страданий,
Что вы нести обречены
С момента первых же мечтаний.
В спасенье вере лишь царить,
Коль тайны за семью замками,
Секретов тех мне не раскрыть,
Ведь я в одной упряжке с вами.
Пусть мы будем сегодня жить. Завтра будет как-то еще. Я встал с подоконника, прошел в ванну и наконец умылся. Вышел из ванной свободный. Лишь время мой соперник сейчас. Но ночью, когда я сплю, оно бессильно мучить меня. Я лег на кровать. Рядом храпел Дедовик-Медовик. Заснул я под прекрасную музыку в наушниках. Играла «Мельница».
Ах, если бы не знали мы,
Как с высоты небес
Мечты на землю падают
И узнают свой вес.
Прольется озарение
И много-много слез,
Которых так не ждали мы
В часы прекрасных грез.
Ах, если б ожидание
Не длилось столько лет,
Томя и разрушая нас,
Веля нести обет.
Подобно плаванью судов
С гнилыми парусами,
Не верим мы, что есть конец
Закланью пред морями.
Но коль взошло б знамение,
Ведь только покажись,
Мы стали б слишком мягкие
И проиграли жизнь.
Ожидание. Скорее всего, оно и сгубит меня. Я не выдержу этого испытания. Я проиграю. Кто из вас пожалел бы меня? Вряд ли я поразил всех своим обаянием. Скорее наоборот, я всех уже достал своим нытьем. Обрадовать мне вас нечем. Нытье еще впереди. А жалости мне не надо. Жалость чувство неправильное, плохое. Оно разрушает. Нельзя жалеть даже самых потерянных. Можно сострадать. Вот это правильное чувство. Но я не знаю, нашли ли вы повод, чтобы сострадать мне. В чем сострадать? Я и сам этого не знаю. Не могу пока объяснить. Но я что-то чувствую. Что произойдет. Будьте готовы. Будьте готовы правильно все воспринять.
Меня всегда интересовали чувства. Это понятно, раз я пишу эти пусть и невостребованные стишки. Но чувствуют все, и это, по-моему, так восхитительно. Я боюсь роботов. Боюсь не потому, что они на все способны. Здесь то людей стоит бояться больше. Но я боюсь роботов, потому что они не поймут меня никогда. Я представляю железяку и не чувствую от нее никакой реакции. Это с другой стороны странно. Я – человек не обделенный фантазией и в таком случае у меня большие шансы придумать для себя несуществующий мир. Люди так часто поступают, давая неоживленным предметам имена, разговаривая с ними. Им кажется, что их игрушки их лучше понимают. Они верят в то, что определенная вещь имеет душу. Да, так проще. Но мне страшно. Потому что я в это не верю. Я верю, что чувствовать и понимать могут лишь люди, звери и растения. Не мало, но столько всего мертвого окружает нас. Даже стопка моих любимых книг несет конечно определенную энергетику, заложенную автором, как писателем, мною, как читателем, но в ней нет чувств. Для меня в этом случае все потеряно.
Царство тьмы мне та обитель,
Где царь запрет на чувства ставит,
В земном покорстве я любитель,
Меня болезни быстро старят.
Я пыль – имею цель и повод,
Движенье ветра мой удел,
Страшнее мне, чем смерти овод,
Морская гладь, касанье наших тел.
В мгновенье превращаюсь в грязь,
Разумных истин приведенье
Стремится в ложь, стремится в вязь,
В одно лишь жалкое мгновенье.
Парад борьбы оставит пропасть,
Заставит будущее ждать,
Придется все ж, познав и робость,
С песком на пляже высыхать.
Смирение. Нас учат смирению. Стены квартиры сейчас мне лучшие слушатели. Бетон. Какие уж тут роботы. Довольствуюсь, чем есть. Дедовик спасает. Но он тоже так устал от моих смятений. Он очень умный. Гораздо умнее меня. Знает гораздо больше. Кто бы знал, сколько бесед мы с ним ведем. Вроде два мужика, грубо выражаясь, но болтаем как старушки на завалинке. Мешка семечек нам не хватает. Мы, однако, очень разные. Друг другу всегда по-особому помогали. Дед умен, но в своей области. Я же в своей довольно неглуп. Вернее будет отметить так: Дедовик мудр, а я заноза та еще. Если нужен совет, это к нему. Но если цепочку составить или событие развинтить - это ко мне. Что-то запутался. В общем, я по большей части хороший психолог. Легко жест скрытый в человеке поймаю и разгадаю, успею закончить мысль по выражению глаз. Дед же по-житейски трезв. Мы всегда дополняли друг друга. Он мне скажет, как поступить нужно. Я объясню, почему с ним то-то и так-то произошло. Вот так всегда прекрасно жили.
Я вижу мотылька,
Его порханье дивно,
Как жизнь его легка,
И это не наивно,
Я верю, что ему,
Не чужды наши раны,
Ненужный никому,
Живет он бога ради.
Пока я не сошел с ума. Я и не стоял на нем. Я сидел всегда в сторонке и наблюдал как там рождаются различные безумия. Стать поэтом – это безумие. Даже если бы у меня были великолепные стихи, в современном мире поэты из всяких провинций просто не нужны. Иллюзия моя будет разбиваться очень больно. Завтра кончится срок. Я пойду искать работу. Зачем мне был нужен этот срок. Питался надеждой. Затея провалилась. Судьба все решает по-своему.
Мир перешел в замедленное действие вместе с «Linkin Park» – «My December». Я тал понимать больше. Стал чувствовать острее. Ушла тревога. Прошло безумие.
Смиренен каждый шаг
В туманной пустоте.
Вот так идет ишак –
Философ в простоте.
Я сильно вымотался в своей вере в лучшее. Я прошу прощения за грубость и бестолковость свою. Вы должны были почувствовать мое невнятное и раздражающее состояние. Если нет, значит мне все же удалось это немного скрыть. Я чувствовал в себе изменения. Теперь это не громко, теперь я изменился. Хотя нет, меня поменяли.
Я вынимаю свое сердце,
Я вынимаю свою душу,
Я боли чувствовать не стану,
Явлю я миру пустоту.
На мне нет клятвы, нет проклятья,
Коль я свободен – вот мне счастье,
Земля оставит мне долги,
По мне покой – не видеть сны.
Я стал свободен. Шел на работу совершенно свободный. Никто не понимает сейчас меня. На самом деле, без этого дурацкого нигилизма. Я сам не понимаю себя. Я ни с кем не спорю. Все правы. Все едет так, как должно идти в жизни.
Стены домов шершавили по моему плечу. Это известка. Белая и пыльная. Пыльная известка? Ноги шли впереди меня. Лицо было потерянным. Я чувствовал его. Смотрел в пустоту. Видел пустоту. В пустоте появился образ. На меня шла симпатичная девушка. И я тоже шел. Смотрел на нее. Она тоже посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась. Какая прекрасная улыбка. Какая чистая и открытая. Быть может я, наконец, влюбился. Все происходило так медленно. Так медленно. Как в фильмах о любви. Может быть. Разве не может?
Восторженных оваций миг.
В моей душе твой бледный лик.
Безумства сдвиг.
Твои ладони – хрупкий лед.
Столь холодны. Но все ж зовет,
Как сладкий мед,
Та слабость женственной руки.
И нет покоя от тоски,
Что далеки
Слова любви от губ твоих,
Ты образ лишь для нас двоих
Во снах немых,
В мечтах простых,
Для нас двоих, Для нас двоих...
Уж лучше бы я умер там. Упал на землю и умер. Тогда бы я улыбнулся и не беспокоился о том, что будет дальше. Я бы умер счастливый с улыбкой на лице. Пусть было бы так. А если не так, то как-нибудь еще, но не так, как это было на самом деле.
На самом деле я прошел мимо, даже не улыбнувшись в ответ. Я понял, что никакая девушка не может стать частью меня. Она всегда будет лишь образом. Я понял это, но лучше бы умер.
Наконец я пришел в назначенный срок в назначенное место. Заранее по телефону записался на собеседование. Теперь стоял перед огромными дверями высокого недавно отреставрированного здания. Осталось зайти внутрь.
Здесь начинается самая интересная часть моей истории. На самом деле тот момент, в котором я сейчас находился, был очень важен. Важней, чем можно себе представить. Дело в том, что я находился на точке большого выбора. В моей жизни все может быть замечательно. Но, к сожалению, может быть и не так. Девушка, которая только что прошла мимо, тоже очень важна. И у меня больше шансов догнать ее, если я зайду сейчас в это здание, чем, если вдруг нечаянно оступлюсь и пройду мимо. Так решаются судьбы.
Я смотрел на ручки двери и не сводил с них глаз. Ну, так что же? Хватит. Хватит издеваться над собой, ведь я знаю, что я сделал. Я отказался от всего. Предал. Отступил. Сбежал.
При этом к стыду своему еще добавлю. Оскорбил образ той девушки, своей чистейшей черной любви.
Хоть даешь ты обет при луне,
На устах твоих горький мед,
Как чернеет плод древа в огне,
Обратится в туман твой лед.
Я здесь все выдумал, чтобы мне было легче. Я всегда был трусом. Мне легче представить, что я сбежал от боли, чем упустил счастье. Разве можно вынести свое ничтожество? Прости. Прости, моя любовь.
Хотя, раз уж я такой зверь, выходит, ты спасена. Спасена. Да, слава Богу. Спасена.
Моя жизнь сорок восемь листов,
Жизнь прошла?
И услышит палач,
Как последний листок прихлопнет тяжелая корочка.
Захлопнется крышка,
И надпись ей будет «Богач».
Ежедневник с сорока восьмью листами плавал рядом со мной в ванной наполненной водой. Еще в седьмом классе я нацарапал на обложке слово «Бог». Дедовик-Медовик всегда учил меня, что Бог это то, чего мы никогда не познаем на этой земле. Свои первые стихи я записывал в этот ежедневник. Они были странными. Их не понимали. Мне казалось, я сам не понимаю их. Иногда были ясны и слова и их смысл, но что-то держало стихи от этого мира. Они никому не нравились. Проще и понятней. Но я любил свои стихи. Поэтому решил защитить их. Когда что-то не понимают, это не так уж и плохо. Господь хранил мои творения. Затем я вырос, и у меня расширилось понятие о Боге. Я добавил букв к надписи, и получилось «Богач». Объяснялось просто – пусть мои стихи приносят мне хорошие деньги.
Мои стихи были моей жизнью, но ничего не принесли. Ежедневник размокал все сильнее. Кривился. Я читал те старые стишки из прошлого. Знаете, я до сих пор их не понимаю. Я знаю мораль, которую вы ждете. Она меня не спасет. Вы ее конечно узнаете. Позже. А возможно все для себя уже решили? Подождите. Прошу.
Бессмыслица в движении каждом,
Свой путь легко так не найти,
А если и найдешь, то жажда
Скорей убьет, чем даст дойти.
Я вижу свет в конце тоннеля,
Но мучает меня вопрос.
В стенах последнего отеля,
Зажав в руках шипы от роз,
На что надеяться теперь мне?
Тот шип, что распорол ладонь,
Теперь он тащит меня к смерти
Иль бросит в жизнь, убрав огонь?
Мы с дедом сидели в креслах и смотрели телевизор. Я сказал, что собеседование отменили. Соврал. Впервые. Даже в мелочах не могу припомнить момента, когда бы мне пришлось прибегать к вранью. Тогда выходит и обманщик из меня должен быть никудышный. Дедовик значения не придал. Да и к чему? Через минуту я сам выложил все карты на стол. Здесь был серьезный и долгий разговор. Я объяснял, что не могу жить дальше. Объяснил ли? Разумеется нет. Это было невероятно сложно. Ведь вместе с ним я должен был все хорошо объяснить и себе самому. Почему я угасаю? Почему не могу жить, как все нормальные люди? Что же у меня за жизнь? Нет друзей, нет знакомых. Я так не хочу, чтобы они появлялись. Я не общаюсь с миром. Я не хочу с ним общаться. Как выяснилось, я люблю людей, у меня нет к ним претензий, но я не хочу быть причастным к ним так. Я не знаю, как можно по-другому, но так не хочу. Я устал. По-настоящему устал. Я всего боюсь, всего сторонюсь, отовсюду бегу. На меня постоянно нападают различные фобии. У меня чешется тело, мне тяжело дышать. Душа рвется наружу. Мне тесно в теле.
Дедовик сказал, что задуманное мною – грех. Я понимаю это. Это держит меня. Еще меня держит сам дедушка. Я постоянно говорил, что если бы не он... Дед обиделся, что является обузой. Обиделся. Не может быть. Значит он понял. Понял меня. Понял, о чем я говорю. Значит он понял мою невыносимую душевную боль. Он долго плакал, а потом в истерике сказал, что, если я не считаю самоубийство грехом, то могу сделать это. После он плакал так долго. Я смотрел на него и представлял, какую боль приношу ему. Как же он постарел за последние дни. От этого мне стало просто невыносимо. Нужно было справиться с собой и броситься ему в колени с просьбами о прощении за причиненные хлопоты и навсегда забыть про этот разговор. Будь во мне хоть капля сил, клянусь, я так и поступил бы. Клянусь, что любой, даже самый крохотный огонек превратил бы в пламя и зажил самой живой жизнью. Но... Увы... Я мокрый уголь и с этим ничего не поделаешь.
Дно морское впереди,
Не видать не зги,
Здесь шипы, а не края,
Это жизнь моя.
Дни потянулись сумраком покрытые. Все самое темное расползалось по квартире. В ней стало невыносимо находиться. Дедушка знал, что приятные слова, уговоры, ласка причиняют мне лишь новую и новую боль. Я жил как на пороховой бочке. Ничего не ел. Медленно, качаясь, переходил из комнаты в ванну и обратно. Я много лежал в пустой чугунной ванне и слушал плески воды включенного крана. Постепенно стал замечать, что чаще нахожусь дома один. От этого было немного легче. Все исчезало. Растворялось. Чувства пропадали. С этим корабль пошел на дно.
Покой, безмятежность, унынье и страх,
Вот братья по крови и братья на час.
Они существуют в иных городах?
Иль в маленькой комнате кормят лишь нас?
Хотя мне без разницы, мне все равно,
Здесь я лишь властитель, здесь свет я и мрак,
И в этой машине сгорю под огнем,
И ветер с туманом разгонит мой прах.
Вот все последнее, что вырывается наружу. Последние бунтарские замашки. Это есть молодая старость. Я состарился. Иссох.
Последнюю книгу пишу в темноте,
Как слезы солнца на песке,
Она звучит в моей душе,
Последнюю службу несу в тишине.
Напоследок мне хочется пошутить. Написать бессмысленный стих. Я всегда старался быть честным в своей поэзии, закладывал в строчки смысл. Не всегда это было легко. В углу темной комнаты лежит гора исписанных листков, тетрадей. Высоченная гора полная всяческого смысла. Огромный труд надо признать. Может, от того мозги и спеклись? А мне так никто и не позвонил.
И вот я написал последний стих. Ирония. Уже после его написания я нашел в строчках смысл. Есть ли толк в той горе в углу? Рифмы сами находят для себя жизнь. Или находят нас, выжимают до нитки и бросают в пропасть. Кто кому нужен-то в итоге?
Льется мед по гладким душам
Изуродованных знаний,
Дождь клюет и я по лужам
Убегаю от касаний.
Почему мне сладко спится,
Когда в снах одни кошмары?
Почему боюсь напиться
Терпких слез небесной кары?
Мне не спрятаться от света
И от тлеющих обманов,
Я последнего совета
Попрошу у грез шаманов.
Может, это не мы пишем стихи. Но почему это должен делать кто-то другой? Стихи сами себя пишут. И прекрасно. Вините их. Или любите их. Во мне рифм больше нет.
Я заканчиваю свою историю. Почти закончил. Сам не знаю, что получилось. Может, позже разберусь. Может, позже найду смысл. Может, и не стану искать. Может, в этом нет никакого смысла?
Осталось только одно. Заснуть. Покрепче заснуть. Я не хочу ни грехов, ни предательств. Но у проигравшего нет выбора. Я проиграл эту жизнь. Если кто-то дочитал до этого момента и до сих пор не понял, почему я все-таки засыпаю, простите, что отнял у вас время. Вы должны были почувствовать. Я всегда надеялся только на чувства. На чувства, которые начал терять, когда закончилось детство. Это было в начале истории. И вот в конце истории у меня их не стало. Так я заснул.
Снилось мне замечательная улыбка. Знакомая. Прекрасная. Почти родная. Но такая далекая. Благо недолго снилась. Осталась в вечности. Проснулся я внезапно. Приоткрыв сонные глаза, увидел над собой лезвие топора и несчастный взгляд Дедовика-Медовика. Мне стало так стыдно. Я умер.
Приятно рано по утру
Проснуться, сесть и встать,
Пройти на кухню ко столу,
Сказать себе: не спать!
Ватрушку сахарную взять,
Налить горячий чай,
Не надо ничего менять,
Для лучшего есть рай.