Глава 8.
Per Aspera – ad Hadem
(От автора: Это восьмая глава автобиографической повести «Дао отморозка до айсберга». Предыдущие семь можно видеть здесь:
Часть первая:
http://www.proza.ru/2008/08/10/300
Предыдущие главы Части Второй:
http://www.proza.ru/2009/03/30/85
http://www.proza.ru/2009/04/03/92
А в двух словах: Главный Герой устраивается на работу в контору, возглавляемую стаей нескрываемых шизофреников. Это не смущает Главного Героя, поскольку на дворе 94-й год и фондовые индексы шизофрении как никогда высоки на российском рынке).
- Знаешь, - доверительно признаётся Анхель, - люди неизысканные и первобытные почитают мозги младенца за лакомство, даже если употреблять их в сыром виде. Но люди более утончённые всё же полагают, что перед употреблением младенческие мозги следует приготовить. Потушить, поперчить, нафаршировать всяким вкусным и полезным. Истинные же эстеты – совершенно с этим согласны, однако сверх того считают, что первым делом мозги следует взвесить!»
Речь – о моих мозгах. Но я не обижаюсь на «младенца». Я вообще ни на что не обижаюсь. Я удивительно кроток с новыми работодателями. И покорно бреду на процедуру взвешивания мозгов.
«У тебя будет два часа, - сообщает Анхель. – Вопросов всего двадцать».
«Я видел тесты Айзенка», - говорю.
«А я видел фестиваль Вудсток», - говорит Анхель, мимолётно усмехаясь. Из чего можно заключить, что они используют не стандартный «мозгометр», а какой-то доморощенный.
На этом Анхель уходит, оставив меня один на один со включённым компьютером. На пороге, однако ж, останавливается: «Ты не подумай, что я «обиделся» на «Айзенка». Нет, просто я и не собирался ничего больше говорить, я по делу отъезжаю. А принимать тесты будет Ганс. Удачи!»
В начале была краткая инструкция.
«Вы можете отметить верный ответ галочкой, не выпендриваясь. Но если Вы – самоуверенный хам, то можете дать свой вариант в соответствующем текстовом поле. Размер и форма собственного ответа – без ограничений».
Я хмыкнул. Мне начинало казаться, что тест сей – не столько на интеллект, сколько на самоуверенное хамство. Что, вероятно, почиталось в этой конторе за добродетель.
Первый вопрос оказался совсем уж детским. «Как известно, с давних времён проблема так называемой «квадратуры круга» считалась нерешаемой. Но в 1986-м году математик-любитель Филипп Траум заявил, что всё-таки можно вычислить площадь круга, зная площадь квадрата, в который вписан этот круг. Вы согласны с этим утверждением?»
Варианты:
«Да». «Нет». «Пофиг». Ответ в вольной форме.
Что ж, в школе я не был фанатом геометрии, но что такое «квадратура круга» - примерно представлял себе. И потому, столкнувшись с такой наивной подколкой, не отказал себе в удовольствии напечатать:
«Возможно, Филипп Траум, ко всему прочему, ещё и математик-любитель, но любим мы его не за это. И разумеется, трудно не согласиться с мыслью, что это плевое дело - вычислить площадь круга, зная квадрат диаметра. Ответ – да».
Потом был вопрос на знание, так сказать, естественной истории.
«По сообщению «Эрхардт Цайтунг», экспедиция Стокгольмского палеонтологического общества обнаружила ископаемые останки мамонтов и шерстистых носорогов существенно южнее ранее предполагавшегося ареала их обитания, вплоть до территории нынешнего Судана. Какие выводы можно сделать из этого?
1. Ледник продвинулся на юг дальше, чем было принято считать.
2. Мамонты и шерстистые носороги обитали не только в тундре, но и в более тёплой местности.
3. Собственный вариант.
Я вздохнул и вбил со всем юношеским максимализмом:
«Я понятия не имею, что такое «Эрхардт Цайтунг». Соответственно, дальнейший анализ их сообщения представляется бессмысленным».
А вот с третьим заданием мне пришлось повозиться. Звучало оно так: «Перескажите вкратце своими словами содержание этой романтической новеллы».
Новелла называлась впрямь романтично. Именно –
H&#$Г&#$Ж&#$Г&#$В&#$Г&#$Ь&#$ Ц&#$И&#$А&#$
Ну и остальной текст – в том же духе. Экранов на тридцать.
Я прикинул: какими бы фантазёрами ни были эти ребята, но вряд ли они требуют от дилетанта взлома сколько-нибудь серьёзного шифра за два часа без подручных средств. Значит, резонно предположить, что шифр – элементарный, подстановочный, где попросту «перемешаны» буквы кириллицы. А страшное сочетание &#$ - явно не несёт смысловой нагрузки, но автоматически вставлено после каждой буквы, чтобы хоть немножко запутать.
Соответственно, я скопировал текст в Ворд и первым делом, через «Найти-Заменить» выбросил это самое &#$. Получилось уже куда более вразумительное название: НГЖГВГЬ ЦИА.
Что в нём было вразумительного? То, что три буквы «Г» в первом слове – говорили о многом. Не думаю, что это было наитие или какой-то трансцендентальный прорыв сознания, но я готов был спорить на всё золото Маккены, что название – ЗОЛОТОЙ ЖУК. В конце концов, это было бы чертовски логично, даже юмористично – предлагать именно этот рассказик как объект для расшифровки.
И я уж начал сочинять «синопсис»:
«Это история про то, как грамотный парень с полпинка расщёлкал таинственные письмена, составленные дикими пиратами…»
Но потом – решил всё же не халтурить и «разъяснить» весь рассказ целиком. Что ж, в названии я был уверен, а поскольку текст состоял лишь из заглавных букв – можно было легко и комфортно использовать автозамену, поставив галочку на регистре. При этом, согласитесь, выявив букву «з» и увидев в тексте сочетания зР и Ъз, – мы гарантировано получаем «а» и «и». Дальше – уже чисто механическая работа, совершаемая с позёвыванием.
И вчитавшись в расшифрованный материал, признаться, я немножко покраснел. Потому что крепко сел бы в лужу и профукал всё золото Маккены, когда б заявил, будто текст, озаглавленный как «Золотой жук», - действительно является именно этим рассказом Эдгара Алана По. Нет, оказался другой: «Бочонок амонтильядо».
Остальные вопросы были не такие «масштабные», но все – я бы сказал, занятные, творческие. Не то, что этот штампованный тупизм: «Выберите лишнюю фигуру… и так восемь раз, по единому алгоритму». Или - «покажите, как вы умеете считать буквы в словах… десять раз». В одном задании, правда, всё-таки потребовалось указать «лишнюю» фотографию, из пяти. Все они были чёрно-белые, и на всех были негры в разных одеждах и на фоне разных пейзажей. В джунглях; в саванне; на льдине в тулупе; на склоне чёрной горы в светлой куртке под хмурым грозовым небом; на тротуаре проспекта какого-то европейского города. Я выбрал последнюю, мотивировав тем, что все остальные – картины природы.
- Это единственный прокол, - сказал Ганс, разбирая мой тест. – В задании, если помнишь, просили указать снимок, «принципиально отличающийся от других». И это – номер четыре, парень на склоне чёрной горы.
Я развёл руками:
- Ну, «принципиальность отличия» - категория всё же оценочная. И честно сказать, я по-прежнему не вижу, чем бы именно эта фотка так выбивалась из ряда.
Ганс рассмеялся:
- Конечно, не видишь! Иначе – и вопросов бы не возникало, n’est ce pas? Но отличия – существенные, поверь уж. Во-первых, в распахе куртки видна горнолыжная флиска, а на заднем плане, вот здесь, - подъёмник. Во-вторых, «чёрная гора» - это заснеженный слаломный склон. В-третьих, парень белый. И в-четвёртых, что объясняет все эти странности, снимок – негатив. Ну как, достаточно для «самой принципиальной отличности»?
- Блин! – сказал я.
- Ничего, - утешил Ганс. – Девятнадцать – это даже лучше, чем двадцать. С работодателями – как с девушками. Люди не любят, когда их чересчур ослепляют интеллектом и безупречностью. Поэтому главное в нашем деле – уметь грамотно прокалываться, позволяя собеседнику насладиться собственным превосходством.
Мы оба посмеялись.
- Но с другой стороны, - продолжал Ганс, - большинство людей устроены так, что когда их просят прокомментировать какое-либо сообщение прессы – они бросаются анализировать изложенную там информацию по существу. Вместо того, чтобы для начала прикинуть: а не есть ли это утка от и до? И месяцы уходят на то, чтобы вылечить от подобного легковерия. А ты – молодец, mon jeune sceptique. Осталась самая малость: отучить и от веры своим глазам, а не только чужим словам.
Мы ещё немножко поболтали, обсуждая, главным образом, организационные вопросы. Вернее, Ганс просто ввёл меня в курс того, где я буду жить и как жить в ближайшие недели.
- Мы сейчас строим «домики для бедных поросят». В смысле, поселок для сотрудников, в Южном Бутово. Не задаром: мы не комми. Но - беспроцентный долгосрочный кредит и цены минимальные. Первая очередь будет готова через год. А пока – поживёшь в доме Элфреда. Он же будет твоим инструктором на первых порах и куратором в дальнейшем.
- Тоже «ветеран Сопротивления»? – усмехнулся я.
- Да, он был с нами в Эльзасе, но только с сорок третьего, - уморительно серьёзно подтвердил Ганс. – А так он, вообще-то, полковник британской САС в отставке.
Меня не переставало забавлять это их увлечение «ложными биографиями». Со стороны вся шайка – и Ганс, и Анхель, и остальные «директора», коих всего было пять в Москве и двое где-то в загранке – напоминали компанию миллионерских детишек, романтиков в душе, от скуки и праздности решивших поиграть в «собственную спецслужбу». Но за оклад в четыре тысячи долларов – столько у меня выходило со всеми надбавками - я готов был проникнуться их шпионским романтизмом.
***
Элфред, как оказалось, жил в типовой двадцатидвухэтажке в Ясенево. Вернее, она казалась на вид типовой и стандартной, но в действительности была построена по индивидуальному проекту.
И сам Элфред оказался яркой индивидуальностью. Огромный, под два метра, «гераклического» сложения, с весело-нахальными глазами цвета зелёного бутылочного стекла, меднопроволочной шевелюрой и той же фактуры бакенбардами, придававшими его физиономии неуловимое сходство с тигриной мордой. Хотя ещё большее сходство с полосатым царём джунглей придавал ему тембр голоса. Вообще же, вид он имел самый разбойничий, но и, странным образом, аристократичный. Этакий Ноздрёв с налётом викторианства.
Впрочем, в первый раз он говорил со мной очень тихо и вежливо.
«Видите ли, Артём, хотя злые языки, особенно Анхелев, называют меня «неотёсанным мужланом», в действительности я получил недурное воспитание. Итон, потом Сэндхёрст, а после войны – Кембридж. Соответственно, я умею быть дипломатичен и деликатен. Другое дело, что по природе я сангвиник и чувствую себя не вполне комфортно, будучи стеснён рамками этикета. Поскольку же все мы стремимся к максимальному комфорту, я позволяю себе некоторую фамильярность и даже грубоватость. Не сочтите это за признак неуважения, а просто считайте, что я заранее извинился за все случаи, в которых назову вас «тупым долбоёбом» и «клиническим мудаком». Бывает, я и Анхеля так называю, при всей нашей с ним дружбе. Естественно – не стану делать исключение и для вашей персоны. Но если вас чересчур задевает подобное обращение, - что ж, у вас будет возможность получить сатисфакцию на спарринге».
Нет, спарринг спаррингом, но я в любом случае не собирался лезть с ним в драку из-за резких слов в мой адрес. Одно дело – нарываться на стычку с какой-нибудь дюжиной гопников, но есть ситуации, в которых и у меня срабатывает инстинкт самосохранения. Элфред – представлял собой без малого семь пудов такой ситуации.
***
Пули не свистят над моей головой. Я бы по-любому не расслышал свист за тявканьем «курца» у самого уха. Хоть и с глушителем он – а всё равно громче свиста. Соответственно, пули я воспринимаю лишь осязательно, рецепторами на кончиках волос. Но не потому, что траектории ложатся совсем уж близко к черепу, а потому, что кончики волос нетипично от него отдалились. Наверно. Ah, whatever! Если у Элфреда дрогнет рука и он чуть опустит прицел – мой дырявый затылок будет ему живым укором (ну, не то чтобы совсем живым…).
Впрочем, я стараюсь этим не париться. Некогда. Потому что у нас гости. Снова. Двое. Просто идут навстречу. Просто двое прохожих. Один долговязый, скрывается от дождя под зонтом, другой – рослый крепыш в солнцезащитных очках и со свёрнутой в трубочку газетой. Слежу за ним.
Он спешит, обгоняет долговязого, пока тот пытается спасти зонт от порыва ветра. А порыв, видать, нешуточный – аж закрутило бедолагу. И тот, что теперь ближе, в очках, начинает расстёгивать плащ. А тот, которого закрутило, стоит ко мне сейчас спиной, рук не видно. И ведь что самое подлое – оба они могут просто пройти мимо. Вернее, приковыляют «вплотную», по прежнему без каких-либо признаков враждебности, – и проектор их обоих «растворит» в той же пелене дождя, из которой выткал эти тревожные фигуры. Сто первую и сто вторую тревожные фигуры за сегодня.
Но нет! Не в этот раз! Хвала небесам, долговязый с зонтиком вдруг отбрасывает его и разворачивается резко, вскидывая руку…
Я делаю то же самое. Как учили. «Плавно, нах! Не рви, блин, вверх: чай, не клопов из одеяла вытряхиваешь! Ты же, каратист, да? Движение – сродни каги-цуки, как у вас это называется. Ну, почти. Смотри: от пояса – слегка по дуге, с доворотом кулака! Вроде как ткнуть его дулом хочешь – но без фанатизма, мягонько! А левая – стыкуется в полёте, вот так. Фиксируешь. И чуть вперёд за волыном подаёшься. Да-да, пусть теперь он тебя ведёт! Доставь ему такую радость. Потому что он любопытный и голодный. Он хочет посмотреть своим глазком. И пощупать пулькой. Как лягушка – комарика язычком. Так не мешай ему, блин! Вы ж теперь – единое целое, взаиморастворение стихий, блин! Он теперь живой, ты теперь стальной, вся байда! Реально, прочувствуй, куда он хочет посмотреть!»
Прочувствовал. Вытягиваю спуск. И грянул гром… Но не из моего «макара». Из «курца», прямо над моим левым ухом. На сей раз – без глушителя. У Элфреда – в каждой руке по «курцу». Пистолет-пулемёт MP5K, где «К» означает «курц», а «курц» означает «короткий», а всё вместе это означает, что моя первая пуля уходит в молоко. В смысле, в стену дома. Ну, хорошо хоть – не в того, другого, который в очках и прячет газету под плащ, для каковой цели его давеча и расстегнул.
Вторым выстрелом – всё же успеваю поразить «зонтичного». Он складывается пополам, и проектор делает ему fade-out. Но я, с досады, всё равно высаживаю остаток магазина в то место, где он только что был. Хотя, понятно, датчики пулеуловителя отметят только первое попадание. Они такие зануды…
И Элфред зануда. Щёлкает пультом, замораживает картинку и заводит лекцию.
«Тём, вот какого хера тебя мотает, как гандон на вибраторе, а? Перебрал, что ли, вчера?»
Элфред несправедлив: вовсе я вчера не пил. И он это прекрасно знает. Вчера у нас был спарринг. Память об этом счастливом событии разливалась обильными иссиня-чёрными пятнами благодарности по всему моему торсу, да ещё немножко желтоватой ностальгии – на левой скуле. Мы работали жёстко. То бишь, я – всего лишь в полную свою силу, а Элфред – аж в четверть своей.
Но вообще – он душка. Про себя я окрестил его «Тигра». За игривый нрав, звериный рык, плотоядную ухмылку, бакенбарды. Сейчас – порыкивает ворчливо:
«Не, Тём, ты, по ходу, всё же не врубаешься! Значицца, ещё раз напоминаю концепцию! И на сей раз – вынь, блин, тампаксы из ушей!
Итак, ситуация. Ты заходишь в помещение – и сталкиваешься с вооружённым парнем. С реально серьёзным вооружённым парнем. Какой-нибудь, блин, деклассированный экс-боец антитеррористического подразделения. А теперь – киллер. Его послали по твою душу – и он знает своё дело. Будем считать так. Потому что если это будет лох навроде того, который сейчас позволил тебе шмальнуть второй раз – то хрен ли там считать? Там – шкурку снимай, пока тёпленький. А мы говорим – о крутых парнях.
И, значицца, расклад. У тебя волын – и у него волын. Вы оба в движении. Что делает он? Он палит первый раз – навскидку. Не целясь. Так, примерно в направлении тебя. Почему он это делает? Потому что его так учили. Что главное – шмальнуть первым. Не попадёшь – так испугаешь. Да, его учили – что и то хлеб, если пуля просвистит у твоей мордашки, а ты затрепещешь, захлопаешь глазками, замашешь ручками, типа, «кыш, противные». А он, воспользовавшись твоим замешательством, второй выстрел даст уже прицельно, на поражение.
Но реально – это его охуенная ошибка. И ты должен сделать так, чтобы это была его ПОСЛЕДНЯЯ охуенная ошибка. Иначе – будет последняя ТВОЯ.
Потому что, хорошо, конечно, успеть выстрелить первым. Но это имеет смысл – если первым и попасть.
Соответственно, если он шмальнул и промазал – для тебя это подарок судьбы. Он реально спустил в унитаз своё превосходство в реакции, if any. И теперь вот он стоит, дурак-дураком, и тоскливо смотрит, как затвор ползёт назад, пихая гильзу на отражатель… замирает в задумчивости… подаватель, покряхтывая пружиной, толкает наверх свежий патрон… затвор нехотя, как стовагонный товарняк, дёргается и пускается в обратный путь, лениво пиная гильзу во фланец… Короче, фишка в том, что за это время – ты прицеливаешься и закатываешь ему аккурат в лобешник! Правда, заебись?»
Элфред осклабился, приглашая меня проникнуться красотой описанной картины.
Проникаюсь, мысленно:
«Да, вот именно так и представляю свою встречу с бывшим бойцом антитеррористического подразделения!»
- НО! – на слове «но» трудно издать рык, но Элфреду удаётся. – Но! Всё это не будет стоить дерьма, если ты, чёрт тебя раздери, не бросишь эту дурную манеру – вздрагивать только потому, что рядом пролетела ****ая пуля! Да какое тебе, блин, дело до пули, которая пролетела рядом? Не бойся: пулю, которая твоя, – ты узнаешь. Обо всех прочих – хер ли там париться? Не, серьёзно! Вот ты, вроде, неглупый парень и гордишься своей логикой, да? Так скажи мне: что, блин, в этом логичного – вздрагивать от всякой пули, которая не твоя пуля? What’s the point? Это тебе как-то поможет прицелиться и закатать ему аккурат в лобешник? Нет. Но коли так – хер ли дёргаться-то?
Да, мы оба знаем слово «рефлекторно». Но покамест несколько расходимся в его трактовках. Для Элфреда оно значит – «рефлекторно выдернуть ствол и рефлекторно засадить пулю в цель, не взирая ни на что». Надо сказать, у него это неплохо получается.
Конечно, тир – не вполне боевая обстановка. Хотя картинка, что кажет проектор на экране пулеуловителя, - довольно-таки реалистичное кино. И это правда впечатляет, когда Элфред из того же «макарова» за полторы секунды гасит восемь до зубов вооружённых «плохишей». По две пули каждому. В тушку и в бошку. С перезарядкой. Звучало это – даже не как очередь. А как единый огнестрельный рёв.
Элфред устроил эту маленькую демонстрацию на первом нашем занятии по огневой, когда я выразил скепсис касательно предложенного мне оружия. Прежде, стыдно признаться, из пистолета я не стрелял, но, как и всякий вчерашний школьник, знал, что «ПМ» расшифровывается как «помоги менту застрелиться».
«Точно! – подтвердил Элфред. – И делается это примерно так!»
Он пощёлкал пультом, «пригласив» на экран тех самых супостатов в бронниках, синих камуфляжках и чёрных масках, взял у меня ствол. Отстрелявшись, - пояснил, из педагогических, надо полагать, соображений:
- Но это были плохие менты! Коррупционеры, оборотни и беспредельщики. А хороших – мы не трогаем!
Потом всё-таки не удержался и буркнул: - Да нехай себе в хороших и плавают!
С того дня прошёл почти месяц – и я худо-бедно подружился с «макаровым». Концепция была проста: «Когда ты вылезаешь голым из речки и на тебя наставляют пистолет, в 80% случаев это будет ПМ, здесь, в России. Соответственно, когда ты им завладеешь и пустишь в ход, – некогда и некому будет жаловаться на неровный спуск и убогий прицел».
По тем же причинам я и вождению учился на двадцать четвёртой «волге». Такой же, как была у Бати, разве что с чайковским мотором. Потом я водил много машин, но от той – получал истинное психологическое наслаждение. Встаёшь на светофоре рядом с каким-нибудь понтоватым пацанчиком на праворульной «тойоте», чуть отпускаешь его (эти ребята часто дальтоники и путают красно-жёлтый с зелёным) – а потом без рёва, без надрыва, этак вальяжненько настигаешь и «приклеиваешься» к нему. Мне нравилось выражение лиц у этих ребят, когда они плющат газом коврик, а рядом катит себе задрипанная с виду «волга» и делает вид, что никуда не спешит. Впоследствии, когда я пересел на «пассат», - это бы, конечно, уже никого не удивило. Но первые полгода за рулём в Москве были незабываемы.
Был ли я сам при этом «понтоватым пацанчиком»? Скажу так: я и в восемнадцать лет не имел привычки шлифовать асфальт на красно-жёлтый. Но любил утирать нос тем, кто это делает. А сейчас меня порой подмывает нагнать и прижать к обочине какую-нибудь бэху-семёрку, прущую с мигалкой через все светофоры в сторону Области, в пятницу, в восемь вечера. Чисто, потолковать с владельцем о «неотложных государственных нуждах» и «гражданской скромности». Но прогресс нынче таков, что у всех есть мобильники, даже у сотрудников АП.
***
Одной из самых уникальных «фичей» Элфредовой двадцатидвухэтажки была возможность проходить там «оздоровительные водные процедуры». Выглядело это так. Элфред тычет в схему, говорит:
- Две минуты на изучение, а потом – «хоть потоп». Отсчёт пошёл.
И удаляется. Я лихорадочно скребу пальцем по схеме, примеряя хитросплетения ходов к своим извилинам. Мысленно отмечаю воздушные «карманы». Это важно. Я могу задержать дыхание на три минуты, с восьмого класса могу – но это в состоянии покоя. Тут же - придётся продираться по узким, извилистым лазам, затопленным водой. Область – три этажа. Конфигурация – всегда разная и всегда подлая. Где тупик, где решётка. И до полного кайфа – темно, как в сердце зулусского короля Чаки.
На моём запястье – браслет с датчиком пульса и гидрофоном. Если оператор, изучив ритм, придёт к выводу, что я агонизирую и захлёбываюсь, – включит аварийный сброс воды.
Элфред утешал: «Не боись, и через полчаса откачать – вполне реально. Правда, необратимые изменения в мозгу начинаются раньше, и человек может остаться идиотом. Но если он за две минуты не сподобился усвоить элементарную карту – это означает именно «остаться», а не «стать»!»
Что до воды – она бывает телесной температуры, и ощущение такое, будто варишься в собственном поту. А бывает – ледяной, градусов пять. Элфред, добрая душа, опять же, развеивает некоторые мои опасения: «По новым данным зоофилической науки, белый медведь может кончить до пятнадцати и более раз, не вынимая. А он ведь часами в такой водичке бултыхается!»
Иногда же – включаются турбины за решётками, создавая течение. Когда «дружественное», когда «встречное». Последнее – запоминается как-то поярче… В среднем – после каждой такой тренировки часа полтора не хотелось курить. Но я всё равно не бросал, вследствие злонравия и упрямства.
И сейчас я не то чтобы одобряю «вотербординг» в Гитмо, но просто не понимаю: с чего бы решили податься в террористы эти недопырки, на которых подобные экзерсисы могут произвести впечатление?
К слову, через пару месяцев я мог продержаться под водой уже пять минут и пройти сто двадцать метров на одной «заправке». Оно бывало полезно, когда хочешь очаровать какую-нибудь милую барышню. При этом и не обязательно намекать, что выносливость – довольно универсальное свойство.
И я уж молчу про заключение пари.
***
В начале августа девяносто четвёртого Элфред уведомил:
- Мне нужно отбыть на пару дней в Англию. У Матушки Елизаветы, понимаешь, день рождения, а я прошлый пропустил – и они расстроятся, если на этот тоже не приеду. Да и реально – Виндзоры очень милые люди, не хотелось бы их огорчать.
Я уже знал, что этот ражий здоровяк считает себя не только бывшим полковником SAS, но и баронетом Британской империи. И, сохраняя серьёзность, уточнил:
- «Матушка Елизавета» - это, конечно, Королева Мать?
- Она самая. Изумительная женщина. До сих пор – потрясающе ясный ум. Но и доча – вся в неё.
Тут я не выдержал и подколол:
- А что ж они колонии-то все просрали, при таком-то ясном уме?
Элфред пожал плечами:
- А ты сохранил свою коллекцию вкладышей с третьего класса? Впрочем, - он достал мобильник, - можешь задать этот вопрос лично. Это будет даже забавно. Только – избегай, пожалуйста, слов вроде «просрали» и обращайся – строго “Your Majesty@! Я серьёзно! Позволишь себе хоть какую-то непочтительность – я с тебя шкуру сдеру и чучело набью! And I mean it!
Он набрал номер, немного поговорил на немецком – тогда я не знал этого языка, но мог определить - и передал мне аппарат. Приняв условия игры и внутренне потешаясь придурковатостью ситуации, я задал свой вопрос на чистом Royal English.
- Colonies? – ответил «августейший» голос. Надо отдать должное, подруга Элфреда, кто б она ни была, играла неплохо. – А вы, молодой человек, колониалист?
- Absolutely, Your Majesty! – отчеканил я. И был вполне искренен. Я и тогда считал, и сейчас считаю, что Африка – слишком хороша, чтобы принадлежать неграм. Нет, я не расист, но что сделали негры, чтобы Африка принадлежала им? Они, что ли, её открыли?
- How nice, darling! – дама рассмеялась.
Элфред отобрал у меня телефон: «Ну ладно, хорошенького понемножку!»
Он ещё какое-то время трепался по-немецки, потом убрал трубу и похвалил:
- А ты молодец! Большинство молокососов – обязательно срываются в какую-нибудь похабщину, когда им говорят, что на проводе – королева Британии. Но это ничего: я успеваю перехватить неподобающие слова ещё в горле!
Впоследствии мне вспоминался такой советский анекдот (он не самый короткий, но приведу полностью).
«1919 год. Парится пролетарий в бане. В одной шайке стоит, из другой – обливается. Подходит к нему лысый тщедушный человечек и просит:
- Товаг’ищ! Поделитесь, пожалуйста, шаечкой!
Товарищ отвечает:
- Чего? Да иди ты!
Человечек уходит, но спустя время возвращается. И снова пристаёт:
- Товаг’ищ! Но это же не по-коммунистически! Это аг’хибуг’жуазно! У вас – две шайки, а у меня – ни одной!
Товарищ:
- Чо? Ты кого буржуем называл? А ну съебал нахуй отсюда, сморчок лысый!
1979. На торжественном собрании:
- А сейчас перед нами выступит заслуженный работник нашего завода, ветеран труда, ДВАЖДЫ лично беседовавший с Владимиром Ильичём Лениным!»
К чему это? К тому, что в двадцатом веке я бы в действительности не смог похвастать тем, будто у меня было две личные беседы с Елизаветой Британской.
***
- На самом деле, никто так не говорит, “over and out”, - заявляет Андрей по прозвищу «Сапсан». – Я имею в виду, в жизни, а не в кино. Это даже бессмысленно. Потому что over означает «приём» в конце реплики, а out – «конец связи».
Осень. Мы сидим у костра где-то в Талдомском районе. Северная база «Мицара», нашей подмосковной силовой группы, затерянная в лесах. Оружейный склад, ремонтная мастерская и тренировочный комплекс. Уже неделю я терплю здесь тяготы и лишения. Комнатушки в бараке крохотные, звукоизоляция «посасывает», ни кондиционера, ни бара. Понятно, персонал базы обитает всё же в отдельных домиках, обустроенных куда более цивилизованно. Но и я, и взвод Сапсана – здесь всего на неделю. Для них временный дискомфорт окупается тем, что им отдали на растерзание меня.
Поначалу они подкалывали: «А ты, значит, филолух? В МГУ? А чего в армию не пошёл?»
«Два года – большой срок, - говорю. – А в Российской Армии - за это время рискуешь разучиться и драться, и стрелять».
Интересуются, уточняют:
«Хочешь сказать, тебе есть, чему разучиваться?»
Они – ребята серьёзные. В основном – спецназ и морпехи. Половина – офицеры. Но меня выручает то, что с детства, органически – «акулий» болевой порог. Потом, правда, по окончании командировки, когда стал названивать подругам – приходилось предупреждать: «Ты только не пугайся! Может, по лицу и не скажешь, но я не зомби, я живой!»
Сейчас – мы уже три дня на базе. В радиопереговорах я позволил себе выпендриться, щегольнул английским. И теперь Андрей Сапсан, «простой вояка», простой экс-капитан из 22-й бригады, учит меня моему любимому иностранному языку. Меня это, конечно, не может не удивлять, но я чувствую, что он прав. Действительно, если вдуматься, “over and out” – пафосная бессмыслица.
Отвечаю:
- Ok, roger that!
Сапсан улыбается деликатно, даже застенчиво, как, возможно, улыбался всякий раз, перерезая горло часовым от Кандагара до Кали (впоследствии убедился: нет, это он делает без улыбки) – снова поправляет:
- Собственно говоря, “roger that” – тоже из кино. На практике - просто “roger”.
Поясняет, будто бы оправдываясь, но скорее - утешая:
- На самом деле, я вовсе не блестяще знаю английский. В действительности, я был бы даже признателен, если б ты со мной позанимался, по часику в день, пока мы здесь. Подтянуть, так сказать. Просто – я хорошо знаю радиопереговорные эти словечки. И натовские, и испанские, и арабские. Ну, это необходимо нам знать, чтобы сразу понять, какого специалиста привлекать. По часто употребляемым словам – проще всего определить язык.
Чего не отнимешь, Сапсан – исключительно интеллигентный парень. Когда он в штатском – его можно принять за доцента НИИ, только что без очков. Бывало, принимали. На улице, в парках, где там ещё. Какая-нибудь разудалая компашка пристаёт к девушке – Андрей подходит и делает замечание. В высшей степени доброжелательно. Но, бывает, люди не ценят доброжелательности и интеллигентности. Впрочем, что характерно, даже и в этом случае они довольно быстро выписывались из больницы. Андрей – действительно добрый малый.
Собственно, они все добрейшие и милейшие люди. Они знают, что меня готовят не для «штурмовщины», а для Агентуры. То бишь, в оперативники широкого профиля (по мнению Элфреда, «широкий профиль» означает: «морду кирпичом – и всё пучком!»).
Взаимные понты и наезды между структурными подразделениями – вполне имеют место, куда ж без них. Меня же и в Агентуре многие считали тогда «выскочкой». Их можно понять. Большинство из этих парней, не считая госслужбы, отмотали года по два, по три в частных охранных и детективных фирмах, которые мы называем «сателлитками». Они тогда даже не знали, что все эти конторы входят в единую сеть и что к сотрудникам – присматриваются. Далеко не всем предлагают перейти в собственно Ауэрз. Меня же – взяли буквально с улицы. Притом, что прежде я не имел никакого отношения ни к правоохранительным органам, ни к вооружённым силам. Естественно, суровые боевые мужчины считали своим долгом показать «этому самоуверенному щенку», почём центнер лиха и баррель юшки.
Да, они добрейшие и милейшие люди, наши вояки, но мне доставалось неслабо. Кое-кому из них – тоже. Впрочем, тренировки обходились без несчастных случаев. Всё-таки – с мозгами дружат все. Ни психопатов, ни маньяков.
Скажу честно, в ранней юности я весьма критически относился к регулярным армиям. Считал их довольно тупыми механизмами, «старательно выпестывающими отрицательную селекцию командных кадров». Механизмами, годными лишь на то, чтобы состязаться с равно тупыми армейскими машинами других государств, не более того. И мне казалось, что именно поэтому так ярка бывает роль личности полководца в военной истории. То есть, когда волею случая во главе армии становится не «карьерный генерал», а действительно талантливый перец, - какой-нибудь Саня Македонский, Тима Чингисхан, Полик Корсиканский - и он с неподражаемым блеском громит многократно превосходящие силы противника.
Что я думаю на этот счёт сейчас? У меня двоякое отношение. С одной стороны, я проникся некоторым уважением к Советской и Российской армиям, когда из их недр выходят ребята вроде Сапсана. С другой же стороны, ключевое слово тут – «выходят»…
Элфред выражался более «концептуально» и «философично». Говорил: «Гхм, а что странного? Армия – школа. Военная разведка – институт. Но – надо ж когда-то и взрослую жизнь начинать?»
Как бы то ни было, и что я хотел подчеркнуть: ребята из «Мицара» и прочих наших силовых групп - были (и есть) профессионалы. Во всех лучших смыслах. Не какие-то упёртые дуболомы, не холодные киборги-убийцы, а – напротив: люди, способные оставаться разумными и приятными индивидами при любых обстоятельствах. Все они – давно переросли ту детсадовскую браваду, когда делаются засечки на прикладах, но – и в толстовцы явно не стремились. А потому – дрались реально больно, уж поверьте мне!
***
Ноябрь 1994
- Да ты не воспринимай это как боль! – увещевает Элфред. – Воспринимай это как заряд энергии! Оно ведь и есть – заряд энергии!
Скалится, в самой своей гнусной манере.
Я уже не корчусь на полу, но дыхание пока что не восстановилось. На сей раз – шокер шибанул по «солнышку».
С некоторых пор – занятия по «огневой» проводятся в «более реалистичном режиме». Не в тире, а в отдельной комнате восемь на шесть метров. На все четыре стены – с потолка бьют проекторы. А я, посередине, изображаю что-то вроде «брейк-данса», отстреливаясь из «ингрэма» во все стороны. Виртуальные оппоненты – постреливают тоже, когда получают возможность. Их виртуальные выстрелы обсчитываются компьютером - ничего революционного, это было начало эры трёхмерных шутеров – и при попадании меня шибает током. Специальный костюм на голое тело, довольно ёмкие аккумуляторы. Сила удара – как у средней шоковой дубинки.
Элфред рычит:
- Тёма, я вот этого реально не понимаю! У тебя – довольно хороший «менеджмент боли». И здоровый похуизм до физического ущерба, на фоне умеренных суицидальных наклонностей. Так какого ж хера ты не можешь толком прицелиться, когда схватываешь пулю? Реально, что тебе до этой пули? Я тебе говорил когда-то, что «свою пулю всегда почуешь»? Это все инструкторы говорят! Но, и когда почуял – чего теперь? В рефлексии вдаряться? «Ах, меня убили!» Тебя – ещё нихуя не убили! И ты сам это знаешь! Когито, ****ь, эрго сум! И если пуля не вошла строго в продолговатый мозг – ты ещё жив. Но ты не будешь жив, если не завалишь того уёбка, который продолжает по тебе шмалять!
Присаживается рядом на корточки:
- Слушай, я тебе расскажу одну историю! Точнее, две. Итак, знал я одного плаксу, который схватил пулю в коленку, – и тотчас разнылся. «Ой, как больно-то!» Выронил автомат, вывалился из-за укрытия, забился в судорогах. И естественно, тут же огрёб три рожка в тушку. Тогда – он действительно умер. Но он бы нихуя не умер, если б воспринял, как должное, ту первую рану в коленку. Именно – что она нихуя не мешает целиться и стрелять!
- А другая история – про парня, которому прилетел точняк в голову шестидюймовый гаубичный снаряд. Но это был мужественный и разумный парень. Поэтому он, не взирая ни на что, пошёл вперёд, угандошил всю батарею, а потом демобилизовался и даже защитил докторскую по философии!
Смеюсь. На самом деле, Элфред несправедлив. У меня действительно «хороший менеджмент боли», и потому я никогда не понимал киношных штампов, когда, допустим, девица легонько тычет коленом парню в пах и он заваливается в корчах. Я – получал по яйцам десятки раз. И это дискомфортно, в каком-то смысле и больно, но в целом - не влияет на подвижность и «обороноспособность». Это, скорее, психологический эффект, когда парень теряет волю от удара по яйцам. И на самом деле – очень дурацкая рекомендация для «девичьей обороны», бить в пах. Поверьте, пятеро парней из десяти, может, и согнутся от испуга, а другие пятеро – озвереют так, что уже никакая дипломатия не поможет.
Но удар по «солнышку» - действительно приводит к спазму. Поэтому, да – я занервничал и дал избыточно длинную очередь, чтобы вырубить того последнего «плохиша» в сеансе.
Говорю это Элфреду. Он возражает:
- Вот было мнение, что нервные клетки не восстанавливаются. Оказалось – ***ня. Теперь я слышу мнение, что нервной системой нельзя управлять. Поверь: можно! Много чем – можно!
Мы ещё болтаем о том, о сём. Я задаю вопрос, давно меня интересовавший. С первого посещения тренировочного лагеря «Мицара». Спрашиваю:
- Слушай, а неужели это на самом деле возможно – скрыть существование настоящей частной армии, с сотнями отборных наёмников, с тоннами лучшего оружия, с собственными вертолётами и бронетехникой?
Элфред фыркает:
- Что за странный вопрос? Ну вот ты – не знал, пока сам к нам не попался. Значит, возможно?
- Ну, я – это я. Как насчёт Правительства? ФСБ?
Элфред фыркает снова:
- А кто сказал, что они не в курсе? В общих чертах – в курсе. Не все, но – «кому надо».
- И они нас терпят?
Элфред пожимает плечами:
- Почему нет? Мы-то их – терпим? Это ж цивилизованный мир, етить, стремящийся к бесконфликтному существованию!
Вскидывается на ноги, расхаживает по тренировочной комнате. Объясняет:
- Слушай, на территории Российской Федерации – существует очень дохрена много всякого. На территории Российской Федерации существуют: Российская Армия; Внутренние войска; Солнцевская ОПГ; Министерство Внутренних Дел; Измайловская ОПГ; Прокуратура. Ну и при всех этих криминальных явлениях – кто-то же должен всё-таки обеспечивать элементарный порядок? Или как?
Да, я по-прежнему считал, что эти ребятишки – нувориши, играющие в собственную «спецслужбу». Но чем дальше вникал в суть, тем больше признавал: у них это охуенно хорошо получается.
И я по-прежнему считал, что все эти милые шизофреники, Ганс, Анхель, Элфред, со своими «ветеранскими» историями на полвека назад, – экстравагантный менеджмент «среднего звена». Но за ними, очевидно, стоят очень серьёзные люди.
Я пребывал в подобном заблуждении ещё несколько месяцев. Только потом – окончательно уяснил: никто за ними не стоит. И на старой фотографии в кабинете Элфреда, где на обороте значилось: «sir D. Stirling, sir A. Roсk, lord S. Lovat, Sep. 14th 1942», из троих мужчин в камуфляжной форме, - я знал в лицо только одного.