Подловила меня одна девушка – добрая, красивая, хорошая, ухватила за шкирку и в дом к себе снесла: «Вот, - говорит, - табурет тебе, мил-друг мурлушка, звать тебя я стану Гогенцоллерн Гогенцоллернович, сиди тут, царствуй покуда, а я тем временем на твоей морде благородство заместо глумливости наведу». Так и сказала, и пошла себе, бел-ножками цок-поцок.
Посидел я, ноздрей пошвыркал, левой задней за правым любимую блоху почесал и думаю: «Вот оно, господа боляре, табуретошное-то царство-то, йо мойо – скукотень! Какой-такой из меня к гогам-магогам-демагогам Цоллерн, когда я не Фридрихь и даже не Вилльхайм? Фуфло ружье и пуля нелетуча. А что делать? Нешто бежать, пока?..»
Только подумал, как влетает в фортку девушка, та самая – добрая, красивая, хорошая, в прелестных неглижах и по телу где надо с выпуклостями, вынимает из кружевного передничка мокру тряпицу, и по мордасам ею меня – хрясь, хрясь! И приговоривает с улыбочкой: «Я те убегу, я те убегу!»
Тут-то я, дурак, и догадался, что значут те самыя «благородныя кровя».