-- Ты кто? -- спросил я дрожа от озноба неясную тень, появаившуюся сквозь шум дождя из ни откуда, отчётливо видимую во время вспышек молний.
-- Я?.. Суть.
-- Совесть?, -- перспросил я.
-- Нет, или не только и не сколько. А ты боишься совести? Она тебя мучает?
-- Нет. Она умерла, то есть, мы были в разводе.
-- С совестью?.. Интересно... и ты считаешь что волен с ней вступать в любовную связь и развестись по старости? Ты считаешь, что волен с ней договориться и не слышать? Ты кто такой?! Ты, червь возомнивший себя царём! Может ты болен...
-- Да, я не здоров, но не сумасшедший. Что ты от меня хочешь?
-- Я?!?? Я от тебя ничего не хочу. Да и что от тебя можно хотеть? Ты посмотри на себя, ведь ты жалок. Это ты от меня что-то хочешь, вот я и здесь.
-- Но кто ты?! Бог, черт, призрак? Кто ты?!.
Грохот грозы заглушил мой крик. Я уже не слышал себя, дождя и жизни, не ощущал тела, прошла дрожь и горячка. Сквозь расскаты грома был слышен лишь отчётливый смех где-то рядом, приближаясь всё ближе и ближе, пока не растворился во мне, он был внутри меня, и этот ОН не Я...
-- Я?.. Твоя надежда, единственная и последняя. Ты ведь хочешь быть человеком.
-- Я и так человек.
-- Это ты так думаешь...
Тень передвинулась и открылось огромное зеркало в человеческий рост, по бокам под проливным дождём почему то не гасли свечи, озаряя всё мерцающим светом, тяжёлая резная рама в готическом стиле висела в воздухе, скрип половиц и протяжный колокольный звон.
Ужас липким холодом поднялся от паха до головы, сковал всё тело, оцепенели мысли, застыл крик и остекленел взгляд, я чувствовал лёд в глазах и хрупкость остекленевшего тела -- в зеркале я увидел многих себя.
В центре стоял старик в брезентовом плаще, не стриженный и бородатый, с хитрым и хищным прищуром -- критик, судья и палач.
За спиной его угадывался зелёный юнец, никчемный "никто", рядом алкаш, грязный и не бритый, о чём то так же грязно спорил с половиной меня, сидящей боком. Я молил Бога, чтобы он не повернулся ко мне пустой стороной. Я был уверен -- там нет ничего, пустота, воздух. Тут появилось ещё одно моё лицо с мозгами не прикрытыми черепом, лицо открывало беззвучно рот, не произнося ни звука, на шее виднелись жабры.
Вдруг, какое то косматое существо заслонило всех, засмеялось с подвыванием и брызгая слюной, обнажая гнилые пеньки и два почему то целых клыка.
Потом замелькали ещё какие-то тени, лица корчившие рожи, смеющиеся, ревущие, произносящие какие то фразы, всё перемешалось, закружилось в дьявольском танце и лишь старик остался неизменен. Его взгляд с хитрым и хищным пищуром давил на глаза, буравил мозг, доставляя невыносимую боль.
От этой боли прошло оцепенение и я закричал: -- Боже!!! За что?! Убей, но не мучай! Да, я знаю, грешен, ибо человек несовершенен, но покажи мне совершенство! Его ведь нет, и Ты сам это знаешь! Ты сам так создал этот мир! Причём здесь я?
-- Ну, вот, Господа вспомнил, -- послышался уже знакомый отчётливый голос, и вместо заркала опять стояла неясная чёрная тень.
-- Ну, что, убедился? Может ещё что показать? Ты ведь понимаешь Босха и любишь Дали... Ну, ладно, ты спрашивал кто я -- я твоя "суть", твоя "личность". мне нельзя тебе ещё открываться, ты ещё не готов, и будешь ли, кто знает...
Тебе здесь надо решить сложную задачу, он всё расскажет, что не расскажет поймёшь сам. Ты ведь всю жизнь растёшь и ищешь, ты почти вечный, а значит тебя нет. Пусть у тебя не всё получается, и чаще не получается, но раз возмёшься иди до конца, а то так и останешься половиной, полупустой, безгласой оболочкой пустоты.
И не спрашивай почему ты. А кто же ещё? Это ведь твои слова. Будь целым, иди до конца, там твоё начало.
Тебе выбирать становиться ли человеком, оставаться ли червём. Выбор невелик, времени в обрез, я тебе не помощник. Всё сам. Только сам. Ты знаешь правило -- отказаться можно только один раз.
А пока до встречи. Или прощай. Тебе решать...
Открыв глаза я всё ещё слышал последнюю фразу, она резонировала в моём воспалённом мозгу.
В мокрой от пота постели, с измятыми простынями я очнулся от горячего бреда, медленно возвращаясь к жизни. кризис миновал сразу и вдруг, я знал теперь, что буду жить, знал и то, что меня постоянно будет преследовать взгляд старика с хищным и хитрым прищуром -- моего критика, судьи и палача...