Ленинградская коммуналка.
... А родилась я и выросла в ленинградской коммуналке на Загородном проспекте, в доме № 17. Дом наш когда-то, еще до революции, являлся доходным. Он был построен в 80-ые годы 19 столетия, и вопреки всем прогнозам, стоит и по сей день. Огромные комнаты с каминами, высокие, в 3,5м, лепные потолки, старинные люстры... Наша семья из четырех человек занимала две комнаты площадью в 47 кв.м. в девяти-комнатной квартире. А в далекие 20-ые
многочисленная родня заполняла всю квартиру. Существует своя предыстория ее появления в доме на Загородном проспекте.
Моя бабушка Таня вышла замуж за дедушку Наума, когда тот овдовел. В те годы бытовал такой обычай- выходить замуж за мужа покойной сестры, чтобы дети не оставались сиротами. А детей малолетних было ни много, ни мало- пятеро душ. Затем дед с бабкой поднатужились и родили еще пятерых. Мой отец, Залман, старший из них. А два старших сына деда от первого брака- Боря и Додя стали первыми большевиками и строили Советскую власть. Додя был соратником Сталина, за что и похоронен впоследствии на Ново-Девичьем кладбище на месте захоронения первых большевиков. Жила семья в ту пору в Бобруйске. Когда в городе менялась власть, больше всех страдал дедушка. Всякая новая власть из-за большевистски настроенных сыновей норовила засадить его в кутузку. А кого еще сажать? Детей-то- ищи ветра в поле... Как –то дед уж слишком засиделся в кутузке. И бабушка, собрав весь выводок, пришла к бургомистру. Плюхнулась ему в ноги, а ребятня завыла на все лады, размазывая сопли по щекам. Не выдержал бургомистр напора, отправился к тогдашним представителям власти просить за деда. Вскоре деда выпустили. После того случая бабушка, не желая больше рисковать, упросила Борю помочь им выбраться из Бобруйска. В те годы это было не просто. И Боря, воспользовавшись своими связями, вывез всю семью в Ленинград, а сам вскоре погиб...
В домах на Загородном проспекте пустовало много квартир. Они и поселились в девяти-комнатной, в доме №17. В конце 30-ых семейство заметно рассосалось. Дети выросли. Кто-то женился и съехал, кто- то умер... Потом была война, эвакуация... С эвакуации вернулись только бабушка Таня с сыном Залманом, моим будущим отцом... Квартира уже была занята другими людьми. Но им удалось отвоевать те самые две комнаты, в которых я и жила до самой репатриации...
В конце 40-ых отец познакомился с мамой. Она приехала в Ленинград из Невеля
незадолго до начала войны, чтобы учиться в Текстильном институте. Здесь она пережила блокаду, чудом выжила. А своих родителей так больше и не видела. Их фашисты расстреляли в Гетто...
Родители мои поженились, вскоре родилась я. И зажили мы уже вчетвером в двух комнатах многоквартирной коммуналки...
Однажды, когда я была совсем еще маленькой, к нам в гости на побывку приезжал бабушкин брат, в далекие 20-ые эмигрировавший в Палестину. Он все спрашивал, почему мы ютимся в двух комнатах, а остальные сдаем.в наем. Ему трудно было объяснить, что такое коммуналка...
Соседи наши время от времени менялись: одни съезжали, получив отдельное жилье, другие въезжали. И только мы оказались самыми стойкими, так и не дождавшись вожделенной кооперативной квартиры... Не могу сказать, что я об этом очень жалею. Долгие годы мне посчастливилось жить бок о бок с интеллигентными людьми, старорежимной закваски. И даже редкие ссоры были тихими, интеллигентными:
- Вы не правы, Софья Яковлевна.
-Как Вам не совестно Елизавета Петровна...
... Одну из комнат занимала довольно интересная пожилая супружеская чета.
Он- гример Большого Драматического театра, она- дочь бывшей фрейлины императрицы Марии Федоровны- супруги Александра третьего. Звали ее Клавдия. В свое время Клавдия закончила Смольный.У нее была красивая осанка. Ходила Клавдия прямо с гордо поднятой головой...
В последние годы контингент жильцов заметно изменился. Ушли в прошлое старорежимные манеры и выражения:
-Милочка, Вам звонил молодой человек.
- Кто же?
-Увы, голубушка, не представился...
Ателье в Апраксином дворе.
В середине прошлого столетия в Ленинграде было два известных ателье:
женское ателье на Невском с подпольным названием «Смерть мужьям» и мужское- в Апраксином дворе, бывшем владении купца Федора Апраксина, пожалованном ему еще в 1744 г. императрицей Елизаветой.
В 50-60г.г. в Апраксином среди прочих клиентов можно было встретить и знаменитых артистов Пушкинского и Горьковского театров: Меркурьева, Тулубеева, Бруно Френдлиха, Волкова, Лаврова, а также весь мужской состав ансамбля «Дружба» во главе с художественным руководителем Броневицким...
Моя мама, Софья Яковлевна Вольфсон- Синельникова являлась конфекционером ателье и лицом фирмы. Всегда ухоженная, энергичная и жизнелюбивая, она источала поток положительных эмоций и хорошего настроения... и была страстной театралкой, благо контрамарками ее без перебоя снабжали знаменитые клиенты. «Софля Яковлевна», как любовно называли ее сотрудники, однажды попала в весьма пикантную ситуацию, из которой, впрочем, вышла с достоинством. По сложившейся традиции, она приходила гораздо раньше остальных работников ателье. Вереница постоянных клиентов уже толпилась у входа в томительном ожидании. Так было и на сей раз. Она появилась, как обычно, с тщательно уложенными волосами, наманикюренная и напомаженная в длинном элегантном плаще. Приветливо поздоровалась, впуская людей... Быстрой и уверенной походкой пошла к своему столу у распахнутых примерочных кабинок, резким движением сняла плащ и.., заметив краем глаза смущение на лицах уважаемой публики, обернулась к кабинкам...Изо всех, без исключения, зеркал на нее глядела статная дама средних лет в нарядной блузке и... без юбки. В спешке она забыла надеть эту немаловажную деталь женского туалета. К счастью, тут же, на стуле висел ее рабочий халат, и она, поборов конфуз, ловко и непринужденно накинула его на плечи...
...Заведующей ателье была некая Марья Петровна- весьма импозантная и строгая дама, которую за глаза величали «наша директриса». Поговаривали, что она не брезговала дополнительными средствами существования в виде взяток...
А закройщиками в ту пору трудились знатные мастера своего дела, в основной своей массе евреи: Бергер, который в 70-ых репатриировался- таки с семьей в Израиль, золотозубый Ося Портной. Самым молодым среди них был-красавец Лева...
И только Молотюк, не смотря на украинскую фамилию, являлся представителем смуглолицей и темноволосой армянской нации. Его жена, совсем напротив, была голубоглазой хорошенькой блондинкой. Таковыми же уродились и пара их детишек. С этой семьей связана забавная история. Она ютилась в крошечной семиметровой комнатенке, в которой помещались только кровать да стол. Глава семьи длительное время оббивал пороги соответствующих инстанций с просьбой о расширении жилплощади. И после положенной в таких случаях волокиты добился-таки проверки комиссии по квартирному вопросу. Члены комиссии явились в его дом в неурочный час, когда вся семья еще отдыхала, и отворив входную дверь, уткнулись прямо в торчащие из-под стола ноги хозяина, умудрившегося соорудить себе постель в таком неожиданном месте... Комиссии пришлось удовлетворить его просьбу...
...Одной из приемщиц и помощниц моей мамы, Софьи Яковлевны, была молодая, стройная и эффектная блондинка Люська. Она гордо и величаво витала над надпольным пространством, точно плыла на облаке... И мало кто знал, что дома ее частенько поколачивал грубоватый и неотесанный муж Колька по причине внезапных, порою беспочвенных вспышек ревности...
... Второй приемщицей работала рыжая Зинка. Она прибыла из русской глубинки ради учебы в высшем учебном заведении. Зинке удалось поступить в институт иностранных языков на заочное отделение. При этом она удачно вышла замуж и обосновалась в ателье. Но проработала здесь недолго, что, впрочем, не помешало ей оставить неизгладимый след в моей еще не порочной тогда душе десятилетней девочки и, вследствие этого, произвести фурор в одной из ленинградских школ, в которой, собственно, я и училась... А дело было так:
Однажды, под конец рабочего дня, я на свою беду (а может и на счастье) решила навестить маму... Мне нравилось бывать в этом ателье. Здесь всегда царила необычная приятная атмосфера. Да и находилось ателье совсем близко от нашего дома на Загородном проспекте. Стоило лишь перейти мост через Фонтанку и очутиться у Большого Драматического театра, а потом свернуть направо и по Апраксину переулку пройти прямиком к Апраксиному двору, где и находилось ателье... И вот, однажды, едва появившись на пороге, я попалась на глаза рыжей Зинки, которую шокировала моя сверх- скромная прическа - туго заплетенные косички, затянутые на затылке в малопривлекательную корзинку с двумя опавшими, как увядшие цветы, капроновыми бантами по бокам.
-Софья Яковлевна,- в ужасе воскликнула она,- что вы сделали с ребенком?-
-А что я сделала с ребенком?- безучастно отозвалась та, уткнувшись в свои бумаги, разложенные на столе.
-Как что? Вы изуродовали девочку. Дайте-ка, я ее немного подстригу.-
-Подстриги, подстриги,- согласилась мама, еще более углубившись в записи.
И Зинка постригла... И Зинка постригла меня так, что на завтра вся школа стояла на ушах... и маму вызвали к директору. Она стояла у доски, как провинившаяся школьница и заплетающимся языком врала, что совершила этот неблаговидный поступок по совету врача по причине ломкости моих волос...
...А Зинка, на самом деле, не сделала ничего предосудительного. Она просто отрезала челку и обхватила капроновыми бантами два слегка оттяпанных хвостика, что, каким-то непостижимым образом, разительно изменило мою внешность...
...Уже через день все девочки из класса носили прическу «а ля Фаина», а еще через два – и девочки из других классов...
...Когда я закрываю глаза, воспоминания, подобно бурной волне, наплывают на меня. Я вновь четко вижу и мой дом на Загородном, и мамино ателье в Апраксином, и прилегающие к дому улицы- Ломоносова, Рубинштейна, Владимирский и Невский проспекты, и Аничков мост... Я четко вижу моих любимых родителей... И в сердце немного щемит.., потому что я знаю, что все осталось в прошлом, в которое мне никогда больше не попасть...
10-11/04/06. 23-25/4/06.