Таежный ангел. Роман

И.Истомин

ТАЕЖНЫЙ АНГЕЛ
 
ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЙ РОМАН
 
Каждый год четверо друзей уезжают на водный сплав по рекам Сибири. Таежное уединение, сопряженное с преодолением и риском, вносит в их размеренную городскую жизнь необходимую для мужчин психологическую и эмоциональную разрядку. Но в этот раз совершенно неожиданно к ним примкнула девушка, чье таинственное появление, а в дальнейшем ее удивительное поведение и, тем более, ее биография изменили привычное мужское походное существование, а в дальнейшем и всю их жизнь…

ТОМ I

КНИГА ПЕРВАЯ
 
ДЕВУШКА ИЗ ДОЛИНЫ РАДОСТИ
 
ПРОЛОГ
 
Она шла по тропе.
Мы уже третьи сутки сидели на берегу Узы, ждали летную погоду, чтобы улететь в Узтару.
Который год мы собираемся вместе и, забросив все дела, выходим на тропу, точнее, на реку испытаний. Бацилла преодоления каким-то образом однажды проникла в наши организмы, заразила нас, и с тех пор чуть ли не каждый год мы стремимся в тайгу, в горы, к порожистым рекам, чтобы тяжестью рюкзака, скупым таежным бытом, а главное, борьбой с дикими горными реками содрать с себя плесень затхлой городской жизни.
Нас, как всегда, четверо.
Капитан, Олег, выше среднего роста мужик, черноволосый, с карими умными глазами, прошедший все необходимые к тридцати голам этапы жизненных мытарств, первым сообразил, что если мы не найдем способа борьбы с бытом и пошлым производственным ничегонеделанием, то долго не протянем. И он нашел: пахать на работе так, чтобы каждое лето иметь необходимой длины отпуск для покорения горных рек.
Сергей, наш белокурый мечтатель, первым ринулся воплощать в жизнь все, что задумал Олег. Своими длинными жилистыми руками он спроектировал и создал плавсредство, на котором мы и скачем по речным порогам уже немало лет. Наш двухбаллоный «Боливар» вполне выдерживает четверых, и с удовольствием купает нас в  сибирских порогах, несмотря на то, что досталось ему изрядно – все бока нашего катамарана  сплошь в заплатах и наклейках.
Юрка, третий наш компаньон, имея совершенно неугомонный характер, находится в вечном поиске приключений, хотя самое любимое занятие его - в минуты спокойной воды! - расположить горизонтально свой тощий скелет на палубе нашего пакетбота и, обнимая его драное тело, глядеть в чистые глаза реки, свесив свою темную курчавую голову вниз. А еще он любит... Впрочем, в тайге об этом - по причине полного отсутствия того, что он особенно любит - Юрка старался не говорить. «Девушки потом!» - такой девиз во время путешествий не только его, но и наш общий.
Меня же эта троица затащила в тайгу, прямо скажем, насильно. Олег так и сказал: «Егора надо...». Дальше было добавлено много всего, но особенно запомнились два слова: «гонять» и «вдохновлять». Смысл мне этих, вроде бы, совсем для меня неприменимых глаголов никто не расшифровал, но постепенно я и сам понял, что гниющий во мне избыток поэтических, прозаических, мелодических и прочих замыслов требовал хорошей чистки и промывки, чтобы он хоть как-то воплотился в строчки и ноты.
Да я сильно и не артачился, побултыхаться в порогах я тоже был не против, а от всяких там костровых дел, устройства таежного быта и обихаживания нашего пакетбота я был освобожден по причине моей хронической болезни – умения тренькать на гитаре.
Стоило только взять в руки, например, нож, чтоб помочь друзьям почистить рыбу, или покрошить грибы в кан, или, тем более, испортить на ремонт катамарана часть резины и клея, как тут же следовал окрик: «И какого ... ты решил посачковать? Вон пенек, вон гитара, садись и работай!».
Да мало того, в первый же день мне торжественно вручили толстенную амбарную книгу, куда я должен был – еженощно - дня для этого не хватало! - вносить всё без исключения, вплоть до дословного (!) цитирования выплесков словоблудия моих сотаежников! Только представьте – ночью, когда уставшие за день организмы моих, мягко говоря, друзей, наполненные чаем, мирно «благовоняют» в спальниках, я, можно сказать, самый уставший из всех, сижу у костра и заполняю фолиант суточной нормой каракулей!
Иногда бывает так: уже ничего не соображая, царапаю последние закорючки на бумаге, захлопываю амбарную книгу и почти во сне влезаю в спальник, а утром меня капитан спрашивает: «Ну-ка, напой, чего это ты там накропал перед сном?». Я в непонятках – кто, где, чего накропал?
Гляжу – а в дневнике новая песня!
Откуда и как она там оказалась – для меня неведомо (честно говоря, почти все более-менее поющиеся песни появились именно так – откуда ни возьмись!).
Да мало того! Спустя три-четыре дня оголтелая бородатая банда однопалатников требовала от меня громкой читки последних дневниковых записей! Вы можете представить, какая это была неимоверно унизительная пытка, когда чуть ли не каждое слово или выражение подвергались беспощадному осмеиванию, если не сказать – охуливанию?! (Определение рождено от слова «хула» в битве за свободу творчества, потому за его пристойность ручаюсь!).
Наш главный член экипажа – катамаран, пока мы топали по земле, как всегда, с чувством полного превосходства оттягивал наши загорбки и ждал своего времени, чтобы прокатить нас по таежной, порожистой речке.

Но полетов не было, «аннушки» скучали возле аэрополя, и мы изводились бездельем...

Девушка шла по тропе, держа в руках авоську с банкой молока. Роста она была среднего, фигурка была обычная, улыбка простая, незазывная.
Юрка среагировал мгновенно:
- Почем молочко, красавица?
Девушка остановилась, посмотрела на Юрку, улыбнулась ему и, свернув с тропы, подошла к костру.
- У вас гитара, потому за пять песен молоко ваше.
Мы тут же подвинулись, девушка села на краешек бревна, и мы воодушевленно забренчали по струнам.
Солнце садилось все ниже. Обретя нового слушателя, мы заливались соловьями, перемежая песни байками и воспоминаниями.
И тут капитан сделал то, чему мы впоследствии никак не могли найти объяснения. Человек совершенно скромный, Олег, по нашему мнению, никак не мог совершить того, что далее последовало.
- Вам холодно. Вы не смогли бы зайти в нашу палатку, я Вам подыщу что-нибудь теплое?
Девушка тут же встала и пошла за Олегом. Не было их довольно долго.
Нас неодолимо потянуло вслед за ними…

Потом мы у костра опять пили спирт из фляжечной пробки, пели, жевали сухари и смеялись словно дети, получившие удивительный подарок.
Мы уже чувствовали, нет, знали, что Маша пойдет с нами в тайгу, и наш всегдашний зарок «в тайгу без женщин» в этот раз почему-то был забыт. Не осуждайте нас и не удивляйтесь. Почему все так произошло, вы узнаете чуть позже.
 

ГЛАВА ПЕРВАЯ
 
ВВЕРХ
 
ОЖИДАНИЕ
 
Олег проснулся первым, растолкал нас и приказал собираться, потому что небо волшебным образом расчистилось. Хотя горы были окутаны легкой дымкой, но ожидалась летная погода, и нужно было успеть к самолету на Узтару.
Девушки не было, костер же был аккуратно затушен и засыпан землей. От вчерашнего беспорядка не осталось и следа, посуда была помыта, костер залит, вокруг палатки подметено.
Мы укладывали рюкзаки, а память то и дело возвращала нас к ночи, удивительная радость и легкость переполняли душу.
Маша… Впрочем, давайте чуть потерпим, рассказ о необыкновенной девушке впереди.

 

Обжитая полянка постепенно обретала  свой первобытный вид, рюкзак, будто черная дыра, удивительным образом поглощал в себя казалось бы невместимую ни во что гору барахла. Не было обычной в эти моменты бестолковой суеты, сборы шли деловито и споро.
Постепенно грусть стала заполнять наши сердца. То и дело поднималась чья-нибудь голова, осматривая берег реки.
Мы ждали нашу Машу.
В этой девушке было что-то такое, что вызывало в нас радость. Ее мягкий голос, ее руки, ласковые и быстрые, ее тихий грудной смех украсили ночь таким светом добра и счастья, что забыть это было невозможно.
Конечно, мы шли в тайгу не только «за  туманом», но и затем, чтобы отдохнуть от суеты, надышаться тайгой, послушать тишину. Только шум реки, звон ручьев и никаких голосов, бестолковых разговоров. Сражение с порогами, конечно же, должно было быть, не отлеживаться же здоровым мужикам на берегу.
Женщин, как вы уже поняли, заведомо не приглашали.
В тайге они нам были ни к чему.
Но встреча с Машей...
 
УЛЕТАЕМ
 
Посадочная суета отодвинула на задний план нашу тоску о девушке.

 

Мы кидали в самолет свое туристское барахло. Гремели алюминиевые рамы для катамарана, глухо ухали падающие рюкзаки. Тут же, у трапа, шли по рукам пробки со спиртом, прощания, обещания встретиться или списаться с ребятами из других групп.
На вопрос капитана группы из Саратова, сколько у нас в экипаже человек, Олег неожиданно заявил, что пятеро, но штурман что-то задерживается, возможно, догонит следующим рейсом. Мы переглянулись, вдруг почувствовав, как какая-то тяжесть сползает с наших плеч. Вдруг мы увидели и синее небо, и дальние горы, и взлетную полосу.
Мои мужики заулыбались.

Но время шло, уже экипаж «аннушки» показался из-за угла аэровокзала, а наш «неукомплектованный» состав все ждал своего «штурмана».
– Ладно, пошли.
Олег еще раз оглянулся, и лицо его замерло.
Мы посмотрели туда же и увидели Машу. Она бежала к нам по траве аэрополя, махая зажатой в руке косынкой. Тощий рюкзак неудобно болтался на плечах, но девушка не обращала на него внимание.
Капитан саратовской группы, тоже, между прочим, состоящей из одних мужчин, поднял брови:
– Это ваш штурман?
Не обращая на него внимания, Олег соскочил на землю, вырвал у запыхавшегося «штурмана» рюкзак и подсадил девушку в салон.
От волнения мы окаменели лицами.
Внутри каждого из нас кипело и штормило, но грохот и невозможность разговаривать в самолете спасли нас от острот попутчиков и от самих себя.
Маша сидела, прижимаясь к Олегу, но каждому из нас хотелось быть рядом с ней, обнимать ее, беречь от самолетного дискомфорта.

«Аннушка» тряслась на небесных ухабах, унося нас в таежные дебри, так любимые нами и так ожидаемые весь год, пока мы чахли и страдали в своих городских «работах», стараясь служить и услужать, терпеть унижения и наказания. Мы готовы были работать по две смены, мирно сносить бестолковую власть начальства, зажимать сердце, терпя семейные свары. И все затем, чтобы летом хоть на месяц вырваться туда, где только река, костер, туман и мудрый покой тайги.
Но в этот раз с нами будет женщина.
С нами будет Маша.

После посадки, на прощание, капитан саратовцев в спину нам покрутил пальцем у виска и отвернулся, точно зная, что мы пропащие люди и с нами все кончено.
 
НЕУЖЕЛИ ЭТО МЫ?
 
Самолет приземлился, разгрузился, взлетел, нырнул за гору, и мы остались одни.
Нас ждала обычная таежная работа. Нужно успеть до вечера найти место для лагеря, наготовить дров, поставить палатку, сварить ужин, чтобы с утра выйти на тропу трех перевалов, за которыми нас ждала горная река Батыр-ама, которая понесет нас на себе по речным ухабам, попутно поливая ледяной водой и колотя о камни, а вечером мурлыча нам свои таежные напевы, пока мы будем наслаждаться харюзиной жарехой.

Но первое, с чем мы столкнулись в этот раз, было то, что Маша решительно отогнала нас от бивака, утверждая, что здесь она справится сама, а наше дело готовить топливо.
Ну, что ж, взяв топор и пилу, мы двинули в чащобу. Работа по валке сухостоя, распиливания его на куски и перетаскивания к костру заняла немало времени.
Попутно мы с удивлением наблюдали, как место лагеря волшебно изменялось. Палатка, будто сама, встала как раз там, где мы и хотели. Кострище было обложено камнями, а над ним была поставлена невиданная нами ранее конструкция из жердей, мгновенно принятая нами как шедевр бивачного искусства. Котлы висели на длинных удобных подвесках, подвешенных к перекладине, привязанной к стойкам чуть выше головы. На перекладину же сбоку были навалены жерди, на которых напитывались теплом костра наши спальники.
 
УЖИН
 
К тому времени, как вся мужская работа была сделана, оказалось, что ужин был готов и манил к себе необычными запахами.
Маша ловко разлила по литровым нашим кружкам  свое ароматное варево, приказала пока не есть, достала из своего рюкзака фляжку и, наливая нечто ароматное каждому в пробку, приговаривала: «Сначала за хозяина! Спасибо ему!».
Проголодавшиеся, мы вовсю работали ложками, а Маша без умолку щебетала, подсаживалась то к одному, то к другому, расспрашивала про нашу жизнь, про наши привычки и умения. Видя, каким ударным трудом мы встретили сегодняшний ужин, интересовалась, что нам приготовить на завтрак. Она уже подсчитала наши съестные запасы, похвалила нас, что экипировка у нас такая, как надо. Внимательно изучив кроки , предложила не торопиться «ломать горку» (переходить перевал), сделать дневку, а через день начать путь, когда пойдут дожди, чтобы не гореть на солнце.
Мы все больше убеждались, что девушка знает тайгу, разбирается во всем, что связано с жизнью в дикой природе. Но на все наши расспросы о себе она старалась отмалчиваться или переводила разговор на другое.
 
УТРО
 
Спали мы так сладко и долго, что лишь прямые солнечные лучи, пронзая палатку, своим теплом выгнали нас из спальников.
День был таким прекрасным, голубым, свежим и ароматным, что захотелось немедленно смыть с себя сонную дрему.
Машино пение мы услышали, как только подошли к реке. Она стояла обнаженная на скале, готовясь нырнуть в воду. Солнце, казалось, просвечивало сквозь нее. Покачав руками, девушка прыгнула, и ее грациозная фигурка, сделав дугу, без единого всплеска вошла в воду. Мы взбежали на скалу и ошеломленно замерли.
В совершенно прозрачной воде, среди скал, скользила фея. Ее волосы струились вдоль тела, удивительных очертаний фигурка двигалась над видимыми на дне разноцветными мраморными валунами так, будто парила в невесомости.
Быстро скинув с себя все, мы с гиканьем безрассудно сиганули в воду.
Вода оказалась так холодна, что наши тела сжало, будто клещами. Судорожно махая руками, мы спешно стали грести назад и, выбравшись на скалу, квартетом залязгали зубами от холода.
Дрожа всеми имеющимися в наличии чреслами, мы смотрели на реку, в которой Маша все так же грациозно парила на фоне подводных камней!

 


Завидя наши согбенные и дребезжащие скелеты, девушка стала звонко хохотать, указывая на нас пальчиком.
Не скажем, что нам стало стыдно, но восхищение нашей подругой стало безмерным!
– Рыцари мои, я хочу на берег! Идите ко мне!
Мы ринулись на песчаную полоску между скалами, куда уже подплывала Машенька, и торжественно подняв красавицу на руки, вынесли ее на берег и положили на теплый песок.
– Маш, да ты моржиха! – воскликнул Юрка.
– Да какая я моржиха, - Маша махнула рукой, - у нас ребятишки по часу в воде плещутся. А я так… просто немножко искупалась.
 
ВЕЧЕР
 
В этот вечер мы, не переставая, шутили, острили и смеялись, будто впервые вспомнили, что это такое.
Наполнив желудки жареным хариусом, который был пойман нами и изготовлен Машей с величайшим искусством, мы отползли от костра, закурили и замолчали.

Дымок поднимался между кедровых ветвей, потрескивал огонь, шумела река. Маша собирала угли в кучку, а мы смотрели на нее, и каждый вспоминал этот день как самый счастливый из всех прожитых.
Наша милая принцесса в этот день своими волшебными губками прикоснулась к каждому из нас, каждому сегодня выпало счастье быть любимым.
Она царила в нашей компании.
Чем бы мы ни занимались, Маша постоянно была рядом. Она успевала и благоустраивать лагерь, и поддерживать костер в нужной кондиции, пела, собирала ягоды и одновременно была с каждым из нас.
Олег был немало удивлен, когда девушка, слегка пожурив его за неудобную рыбацкую снасть, тут же своим ножичком выстрогала из коры лиственницы хитрый «кораблик», к которому прицепила те же самые Олеговы «мухи», от чего прятавшиеся в валунах хариусы тут же покинули свои укрытия и выстроились в очередь, спеша как можно быстрее нанизаться на кукан.
Когда Машутка забрала у Сергея пилу и напильником «подвела» ее зубья так, будто занималась этим каждый день, мужик с трудом удержал глаза свои в глазницах и чуть ли не обнюхал инструмент, ни разу до этого не бывавший в женских руках.

Юрка, вообще, с этого дня решил не совершать ни одного действия, не согласовав его с Машей. Началось его преображение с момента, когда, решив незаметно от коллектива скосить от работы и пару сотен минут «взлягнуть» в спальном мешке, в какое-то мгновение сквозь сон он вдруг осознал, что лежит - в луже! Лужа образовалась как раз там, где… в общем, как раз на уровне пояса.
Обделался? В ужасе подсчитывая, не слишком ли много чаю он принял перед тем, как залечь в спальник, Юрка вдруг услышал девичий смешок. Высунувшись из мешка, парень увидел Машу с длинной камышиной в одной руке и с кружкой в другой!
Высушив спальник и наслушавшись от  друзей массы полезных советов, как важно поддерживать водный баланс в животе и ниже, парень со злости схватил ружье и рванул за рябчиками.
Каково же было его удивление, когда с пустыми руками вернувшись в лагерь, вдруг увидел возле костра на пеньке… рябчиковые тушки!
- Юрка, иди помоги бедной девушке ощипать дичь! Пока ты шлялся неизвестно где, она уже и рябчиков наловила и воду на суп поставила.
Олег язвительно улыбался, а все остальные покатывались со смеху.
- Как… а чем… где? – Юрка обалдело таращился то на рябчиков, то на Машу, то на свое ружье и никак не мог понять, как удалось этой вредине так его подначить?
- Длинная палка и петля – и никакого ружья!
Маша хохотала вместе со всеми, и с этой минуты, в купе со всеми дальнейшими событиями, в Юрке скукожились вся его таежная многоопытность и мужское самомнение, потому можно было легко понять, почему он решил каждый свой шаг согласовывать с «этой» женщиной.
 
Мне повезло больше.
Почитав мои «опусы», Маша вполне благосклонно их приняла и стала моей единственной заступницей перед бородатыми критиками. Песни мои она выучила наизусть почти сразу, чем  сподвигла меня  в очередной раз взобраться на Пегаса и оттуда, сверху, еженощно вещать на весь мир о красоте жизни.
Не обошлось и без подначек по поводу всех этих «удивительно», «очаровательно», «прекрасно»…
- Все гораздо проще, Егорушка. Природа не прекрасна. Она такая как есть, а это мы, покинув ее ради плотских удовольствий, однажды попадая туда, где должны быть на самом деле, поражаемся, насколько неумело и бестолково прожигаем свою жизнь вдали от нее…
Слышать такое от женщины мне приходилось впервые. Я поражался мудрости этой совсем еще юной девчонки, и она становилась для меня все таинственней и загадочней.

Кто она? Откуда? Почему Маша пошла с нами в тайгу? Как в ней сочетаются одновременно и девичья наивность, и девчачья дурашливость, и женская мудрость?
На все мои вопросы к ней Маша, сидя у меня на коленях и перебирая струны гитары, или отмалчивалась, или весело отговаривалась:
- Потерпи немного, Егорушка. Скоро ты все обо мне узнаешь, а пока давай радоваться тому, что вокруг нас.
Она вскакивала, начинала кружиться по полянке и звонко смеяться.
Вечерами она требовала, чтобы мы пели ей наши песни, и слушала, слушала, слушала… Казалось, она слышит в них что-то свое, потому как после того, как струны переставали звучать, она еще долго сидела неподвижно и, не отрываясь, смотрела в огонь.

Вот и сейчас Маша, кутаясь в Сережкину штормовку, молчала и о чем-то думала.
- Ладно, вы еще покурите, а я приготовлю спальники. Долго не засиживайтесь, завтра выходим. Надо выспаться.
Звезды одновременно вспыхнули над головой, нас ожидал трудный день, потому один за другим мы загасили трубки и направились к нашей «избе».
Маша уже спала, из спальника торчал только ее носик, свечка постепенно догорела и ночь закрыла еще один наш счастливый  день.
 
ПЕШКА
 
«Пешка», в нашей транскрипции, это пеший переход через перевал, самая тяжкая часть пути. В отличие от пеших туристов, мы с собой тащим нелегкие брезентовые чехлы и резиновые баллоны, включая массу всяких мини-наборов, от медицинского до технического. На воде, кроме того, не обойтись и без спасжилетов, касок, наколенников и прочей водной атрибутики. Съестные припасы тоже весят немало.
Сами понимаете, что рюкзаки у нас были очень даже нелегкие.
С утра, как и предсказывала Маша, зарядил дождик, что было нам на руку, ибо впереди нас ждал перевал «Мертвый», который нам придется  «ломать» день, а то и больше, а за ним еще два, тоже не подарки. На «пешку» нам давалась неделя, потому надо было поспешать.

На тропе всякое бывает. Тяжелый груз заставляет ногу ставить так, чтобы рюкзак двигался плавно, иначе, если его поведет в сторону, сил для выравнивания потребуется много. И не дай бог травма! Тогда придется груз больного распределять между оставшимися, а это очень утяжеляет рюкзаки.
Взгляд постоянно прикован к тропе. Любоваться окрестностями приходится лишь на привале. Зато обостряются органы, улавливающие звук и запах. Особенно сильная реакция на дым.

«Мертвый» выкачал из нас все силы. Почти вертикальный подъем, десять шагов и воздуха уже не хватает. Дыхание такое, что слышно по всей тайге.
Машенька несла, конечно, меньше всех. Но ей досталось тоже. А ведь она успевала еще и нам помогать! Сережка, самый слабый на подъемах, испытывал тяжкие муки, потому Маша была рядом с ним. То вместе постоят, подышат, то воды из фляжки попьют, то посидят в тенечке.
На средине подъема, когда сил уже почти не осталось, Машенька долго обтирала Сережкино лицо мокрым платком, заставляла дышать сквозь мох, прикладывала к его груди сырые листья бадана. Затем, повторяя то же самое с каждым из нас, девушка ласково приобнимала каждого, нашептывала на ухо успокаивающие слова, и мы чувствовали, как от ее рук исходила необъяснимая энергия, возвращающая нам силы.
– Подъем! Вперед и вверх, а там!
Мы, будто впереди был не ужасный перевал, а парковая аллея, резво начинали подниматься по тропе. Через пару часов перевал «Мертвый» был позади. Раньше мы бы тратили на отдых гораздо больше времени, дожидаясь момента, когда в спине начинало отдавать холодом.
А нынче…

Тропа, виляя между валунами и деревьями, начала спускаться к ручью.
Маша шагала впереди, и мы уже знали, что туда, где ступала ножка нашей волшебницы, можно вполне уверенно ставить свой сапожище. Знание тайги, ее законов, ее опасностей у девушки было невероятное. Она показывала на невидимые нам следы на мхе, на деревьях, на камнях и рассказывала, кто здесь проходил, пролетал и проползал. Девушка терпеливо объясняла, как увидеть сакму  на таежной тропе. В одном месте она подняла руку, предостерегая, и мы, остановившись, услышали, как кто-то пересек тропу впереди нас. Потом Маша показала куда-то в сторону, и на самом деле, на противоположную сторону оврага выбирался талак (молодой изюбр).
 
ПОИСК ОТВЕТА
 
Прошлым вечером, у костра, мы стали вслух восхищаться тем, как Маша свободно и естественно умудряется вести себя в дикой природе. Маша в ответ, глядя прямо перед собой, задумчиво произнесла то, что в очередной раз вызвало в нас напряжение ума. Она сказала так: «Мне в тайге легко потому, что вокруг меня вы, мужчины. Без вас я бы в тайгу не пошла. Я бы в ней умерла от страха! Женщина сильна мужчиной, а мужчина женщиной!».
Слов возражения у нас не нашлось.
Мы вверили Маше нашу походную судьбу, и это наше решение было, как оказалось, самым верным из всех решений, которые нам приходилось принимать в жизни.

...Мы бежали от женщин, но оказались в плену одной из них. Маша была настолько не похожа на тех, кого мы видели и терпели до этих пор, что при воспоминании о прежних, женщинах у нас челюсти сводило.
Во всем этом надо было еще разобраться, но пока мы жили очарованием нашей, сегодняшней подруги.
Непоседа все время была в хлопотах, при этом она умудрялась делать несколько дел одновременно. В то время, как на костре вскипала вода, Маша успевала развесить одежду на просушку и тут же, на ходу, собирала коренья для варки. Немало поручений доставалось и нам, но, что было поразительно, эти задания были ненавязчивы, они были настолько естественны, настолько обычные, что ли, что мы ни разу не отмахнулись от того, что делала и предлагала удивительная девчонка. И на тропе, и на привалах, и на биваке она всегда была готова помочь, поднять настроение, приласкать. Хмурость и занудливость ей были несвойственны совсем.
А уж мы старались! Мы готовы были хвоинки сдувать с нашей Маруси! Как бы ни было тяжело на тропе, мы неусыпно следили за тем, чтобы девушке было легче. То рюкзак ненароком облегчим, то поддержим нашу любимицу на крутом склоне, то «случайно» для нее конфетку найдем в кармане. Маша принимала наши подарки с такой радостью, что хотелось дарить их, не переставая. Юра осилил изготовление фигурок из диковинных корней, Сергей переточил все колющие и режущие инструменты, Олег рыскал по тайге с ружьем в поисках мяса, а я... Я ничего не умел, потому мой удел был находиться у Маши в помощниках.

Маша готова была принимать от нас поздравления и подарки все время, любая помощь вызывала у нее радость, но к стирке, варке и быту она не подпускала никого. «Это женское творчество!» - не уставая, повторяла нам наша удивительная найденка...
 
РАЗВЕДКА
 
  Уйдя от Узы, мы довольно бодро зашагали вдоль Бельгимы, потому как тропа была натоптана, больших уклонов не было. На ловлю харюзов отвлекаться не хотелось, а хотелось быстрее перейти оставшиеся два перевала и оседлать нашу реку. Батыр-ама звала нас своими грохочущими порогами и рыбным обилием.
День перевалил за обед, потому и о стоянке пора было подумать.
Впереди, за вершинами лиственниц, выглядывала довольно крутая гора, которая обрывалась как раз перед Бельгимой. Представить, как мы ее будем брать, было трудно.
И точно. Подойдя поближе, мы увидели, как тропа резко уходила вправо, вдоль небольшого ручья. Прямо, вдоль реки, прохода не было.
Нужна была разведка: делать стоянку здесь, или уходить дальше.

На разведку, как штатного охотника, отправили меня.
В то время, как ребята начали готовить перекус, я собрал ружье, выбрал несколько патронов. Хотелось настоящего мяса, кабарга  бы не помешала. Но, как известно, к тому месту, где выманивают кабаргу, иногда приходит и медведь, пара пуль тоже не помешает. Манок уже давно лежал в кармане, ждал применения.
Собравшись, я огляделся и вдруг встретился глазами с Машенькой. Она кивнула мне головой и подошла к Олегу.
– Я тоже пойду. Одному идти нельзя, места медвежьи, и в манок я свистеть умею. А вы тут и без меня справитесь.
Олег подумал, поцеловал девушку и сказал:
– Иди. Но ходите недолго. Только разведайте тропу и обратно. Кабаргу выманивайте по случаю. Длинный свист – возвращение, два свиста – мы бежим к вам.

Мы двинулись по тропе. Маша шла впереди, я позади. В ствол я загнал тройку, чтобы не суетиться при встрече с кабаргой. Эта козочка выбегает почти бесшумно и мгновенно ныряет в кусты, завидев кого-либо.
Слева тихонько мурлыкал ручей, предвечерняя свежесть придавала сил, мы торопко двигались по тропе, пытаясь понять, куда она ведет.
Через пару километров мы поняли, что тропа взбирается на релку , которая тянулась до самой вершины горы, преграждавшей реку.
Взобравшись на релку, мы увидели, что тропа потянулась вдоль по ней. Значит, все верно, двигаясь по тропе, мы выйдем на гору и за ней спустимся вниз.
Идти дальше не было смысла, тем более, что по ту сторону релки местность располагала к выманиванию кабарги. Редкие поляны мшаника, деревья, окруженные кустами, крупные валуны – все говорило о том, что кабарга тут есть, и мы можем поживиться.
Спустившись туда, мы нашли удобное место и приступили к охоте.
Маша затаилась между корнями большого кедра и стала дуть в манок, а я прижался спиной к стволу лиственницы и приложил приклад к плечу.

 

Маша свистела мастерски! Такой плач голодного кабаржонка обязательно должен  был выманить ближайшую к нам кабаржиху. Сработает инстинкт, и тогда коза примчится кормить проголодавшегося козленка.
Через некоторое время так и получилось. Как всегда неожиданно, кабарга выскочила из кустов и замерла в поисках кабаржонка. Этого мгновения мне хватило, чтобы сразить ее, а может быть, одновременно и отпугнуть торопившегося на поживу медведя.
Делиться с Хозяином свежим мясом нам совсем не хотелось, потому, подхватив добычу, мы зашагали вверх, на тропу.
Представляю, как сейчас оживились мужики, заслышав одинокий выстрел, означающий, что второго не понадобилось! Хотя звук мог и не долететь до них, потому как мы были на другой стороне релки.
Обрадованные удачей, мы бодро поднялись до тропы, а потом побежали вниз. Тропа разведана, свежее мясо на плечах – благодать!  Начал моросить мелкий дождичек. Я шагал, поглядывая на мою попутчицу. Удивительно, сколько знает и умеет эта девчонка! Как бы она вела себя в городе, трудно было представить, но вот в тайге она была как дома. Как всегда, Машутка что-то напевала, размахивая мягкой кедровой лапкой .
Ребят не было, значит, выстрела они не слышали. Я уж хотел было вызвать их помочь нести добычу, но Маша вдруг повернулась ко мне и спросила:
– Мы заслужили отдых?
Я мигом осмотрелся и увидел рядом с тропой развесистую кедру, под которой опавшая сухая хвоя так и манила растянуться в блаженной неге. Мы стали подуставать, это чувствовалось.
– Уговорила!
Мы повесили ружье и добычу на ветвях и растянулись на мягком ковре. Удивительно! Какой бы ни был дождь, под кедрой всегда сухо. Никакой палатки не надо!
Тучи стали опускаться, в тайге было тихо, слышен был только слабый шум дождя.
Хоть мы и понимали, что нас ждут, но подняться с мягкого, сухого, теплого ковра не было никакой возможности. Тем более, что Машутка поглядывала на меня зовущим взором, от которого жар желания вспыхнул во мне с непреодолимой силой…

В общем, полная потеря ориентации в пространстве и времени привела к тому, что, очнувшись, мы обнаружили - уже не только день, но и вечер давно ушли за гору, кромешная темнота простиралась от нас и до самых звезд.
– А где ружье? Где мясо? – Их нигде не было, но я успокоил девушку, догадываясь, что мужики все же услышали выстрел и пришли помочь, но, не решаясь нарушить наш, так сказать, сон, они незаметно забрали и то и другое и вернулись в лагерь.
– Фонарик! – Маша нащупала его на ветке, потому мы без промедления двинулись вперед. Ребята поступили на удивление заботливо!
Спускаясь по тропе, еще не видя костра, мы с Машей уловили волшебный запах жареного мяса!
Ужин ждал нас и парил с берестяного листа.
Мгновенно к нам пришла по кругу пробка спирта, и пир начался!

 

По окончании пира Маша напоила нас удивительным напитком, от которого настроение поднялось на максимальную высоту. По ее словам это был лесной чай из бадана, шиповника, листьев черной смородины и маленькой доли кофе. Но божественный вкус напитку, конечно же, придавало и то, что его готовила наша удивительная волшебница. В руках любого из нас та же смесь стала бы просто, пусть вкусным, но пойлом.
Опять была гитара, опять пятна облаков плыли между огромными звездами и островерхими верхушками деревьев, опять река разговаривала на все голоса, а костер подбрасывал вверх новые порции небесных светил.

 

Счастье единения с природой распирало нас, а городская суета казалась безвозвратной, думать о ней уже не хотелось. Казалось, что мы здесь родились и живем тысячу лет.
Дремалось, но спать не хотелось.
Ночная прохлада, между тем, просилась на постой, потихоньку проникая под куртки. Костер догорал, но казалось, что вечер остался без завершения.
Машенька ушла в палатку, и мы скоро увидели дымок нашей походной печурки, что занимала в шестиугольной островерхой палатке ближний от входа уголок.
Внутри все уже было уютно постелено. От печки веяло теплом. Свечка под потолком мягко освещала развернутые спальники и кудесницу Машеньку. Она сидела посреди, нежная и прекрасная в цветном платьице.
 
К ПЕРЕВАЛУ
 
Пешка привела нас к последнему рубежу. Впереди виднелся главный перевал, который, судя по тому, как резко ухудшилась тропа, даст нам прикурить. Бельгима превратилась в бурлящий ручей, а переходить его приходилось не раз и не два.
Один раз река исчезла совсем (!), хотя за скалами, вверху и внизу, шум слышался отчетливо. Пройдя по сухому руслу до поворота, мы увидели, как вода резво просеивается под свое дно. Значит, где-то внизу, она снова из-под своего дна выскакивает на поверхность.

Река поражала красотой своего ложа, выстланного кварцевыми плитами. Оно всех цветов и оттенков переливалось в чистой воде. В некоторых местах дно светилось золотом. А иногда исчезало совсем, его не было видно, даже не смотря на то, что вода была идеально прозрачна.

 

То, по чему топали наши башмаки, назвать тропой уже можно было с большой натяжкой. Корни сменялись камнями, ставить ногу приходилось с ювелирной точностью, иначе травм, а еще хуже, падений, было не избежать. Идти становилось все труднее, мы даже не шли, а постоянно то карабкались, то спускались вниз, перешагивали через валуны и коряги, а иногда обходили скалу по небольшим выступам.
Иной раз без глотка чефира  шагать негнущимися ногами становилось совсем тяжко. Быстрый перекус с кусочком сала, сухариком и двумя глотками чефира на золотом корне позволяли идти дальше, вверх к перевалу.
В руках у каждого был таяк , без которого идти по такой дороге было невозможно.
И, вместе с тем, ближе к вершине, попадались участки сплошного болота, где кроме мха ноги путались в стеблях осоки, что было намного хуже. Не раз приходилось брести по... «в общем, вам по пояс будет» в  воде.
Конечно, хуже всего приходилось Машутке. Ее сапожки совсем не защищали прекрасные ножки от ледяной воды. Иной раз, запутавшись в стеблях, девчоночка падала в воду, от чего  мы приходили в состояние тупой беспомощности.
Как-то, увидев на взгорке одинокий листвяк, мужики рванули туда в надежде раздобыть шест, держась за который, мы сумели бы помочь друг другу в поддержании равновесия. Но принесли они кривую короткую ветку, толку от которой не было никакого.
Но, к нашему удивлению Маша нисколько не роптала. Выныривала, отряхивалась и... начинала хохотать! Мы, здоровые мужики, вооруженные броднями , и то не чувствовали ног от холода, а девчонке хоть бы что! «Больше надо есть рыбы, товарищи!» - кричала она нам, если мы жалели ее застуженные ноги. «У нас мужики специально едят много рыбы, чтобы не мерзнуть. Некоторые даже спят на льду!».
Мы пообещали ей, что на той стороне хребта закормим ее рыбой так, что она сможет спать нагишом хоть на леднике.

Когда мы выбрались на сухое место, отдышались и вылили воду из сапог и карманов, то немедленно разожгли костер. Стланик  горел неважно, но мы его насобирали целую гору, да еще пропустили по паре крышек спирта, да растерли Машутке ноги спиртом, обсохли и потренькали для порядка на гитаре.
Юрка, в очередной раз сбегав за стлаником, принес девушке букетик жарков . Маша расцеловала его в обе щеки, но сказала, чтобы жарки больше не рвали, потому что они растут там, где упали слезы ангелов, которые оплакивают безвестно погибших в тайге. А еще она сказала, что все цветы – это глаза людей, что жили до нас. Это видно хотя бы по тому, что на ночь цветы закрываются, а утром открываются.
– Да и зачем их рвать? Смотрите, как красиво!
Маша показала пальчиком, и мы увидели, как на льду, оставшемуся от зимы в тени скалы, гордо стоял аленький цветок! Как он пробился сквозь лед, было совершенно непонятно, но он стоял, своим пламенным взором глядя на нас и на окружающий его мир.
Вообще, Машин авторитет для нас постепенно стал настолько высок, что мы уже и не смели спорить. Уж вроде после стольких лет блужданий по тайгам мы много познали и повидали немало, но в толковании нашей любимицы все представлялось в совершенно ином свете.

 

Например, мы твердо знали, что костер перед уходом надо заливать водой, но Маша настаивала, что костер совсем тушить не надо, нужно закрыть его дерном, или камнями, так он долго будет тлеть. А тому, кто продрогнет в тайге, приятно будет быстро раздуть огонь, или лечь на теплое костровище ночью, помянув добрым словом тех, кто позаботился о продрогшем путнике. С подачи нашей подружки мы перед уходом еще и дров для костра оставляли, а самим приятно было думать, что мы кому-то помогли.
Костер догорел, Маша укрыла его камнями, и мы отправились дальше.
Болота кончились, но пошел сплошной курумник , идти по валунам которого тоже было не в радость. Покрытые скользкими лишайниками, валуны ногу не держали совсем, приходилось долго балансировать (а ведь за плечами тяжеленный рюкзак, не терпящий даже малейшего отклонения от вертикали!), чтобы шагнуть на следующий валун. Под курумником шумела вода, но горящую гортань можно было окропить только тепловатой водой из фляжки.
Зато отдыхать можно было роскошно!
Каждый валун, будто трон, возвышался над долиной.  Дальние и ближние горы в своем мудром молчании будто грелись на солнышке, поблескивая ледниками и водопадами. Белые пятна снега в ущельях подчеркивали сумрачность здешней природы, зато цветные пятна мшаников казались искусно сотканным ковром руками природы-мастерицы.
Машутка взбиралась на валун повыше, раскрывала объятья простору и кричала:
- Ура! Я лечу!

 

Легкие облачка никли к скалам и тихо плыли над долиной, то распадаясь на более мелкие, то соединяясь воедино.
Одно из них было как раз у нас на пути, и Маша стала нас торопить:
– Пойдемте, я вам покажу мультик!
Не совсем прытко, но после отдыха довольно резво переступая ногами, мы приближались к облаку.
Тропа потянулась вверх, и мы увидели, как  у Машутки, идущей впереди, сначала голова, потом плечи стали уходить в облако. А вслед за ней и мы постепенно вошли внутрь его. Стало сыро и сумрачно, камешки покрылись влагой, солнце потихоньку исчезло совсем. Даже не верилось, что мы только совсем недавно сидели и жмурились от яркого света.
Идущую впереди Машу не было видно, зато очень хорошо слышно: «Смотрите вниз, скоро вы увидите свои ноги!». И впрямь, ног в этом тумане было почти не видно. Тропа постепенно пошла под уклон, и мы услышали: «А вот и ноги появились!». Немного погодя, на спуске, когда туман стал реже, я совсем неожиданно увидел, как в мультике, сначала свои руки, потом, спустившись чуть ниже, увидел свои сапоги, освещенные солнцем, потом весь вышел из облака и прикрыл глаза руками, до того светло было вокруг.
Маруся стояла ниже нас и хохотала над нами: - Доброе утро, засони!
Оглянувшись, я увидел наше облако, оно висело над нами, белое и трепетное. Не верилось, что там, внутри, темно и сыро.
– Ну, как вам мой мультик?
Девчонка была так счастлива от произведенного на нас впечатления, что мы и забыли, как много раз прежде мы так же проходили сквозь облака и никогда не замечали того, что увидели сейчас.

Прежде мы знали только одно: нам трудно и надо идти только потому, что надо идти.
Но с Машей мы видели и понимали гораздо больше! Даже формула изменилась: нам надо идти, потому что нам здорово идти!
В этом походе все изменилось. Многое стало с головы на ноги (хотя, признаемся честно, и с ног на голову тоже!). Раньше мы готовили дрова, ЧТОБЫ ГОРЕЛ КОСТЕР. Сейчас мы готовим дрова, чтобы НАМ И МАШЕ БЫЛО ТЕПЛО. Раньше мы несли пойманную рыбу К КОСТРУ, сейчас мы НЕСЕМ РЫБУ МАШЕ. Раньше мы ставили палатку так, ЧТОБЫ НЕ ДУЛО, теперь ставим палатку тоже, чтобы не дуло, но и ЧТОБЫ БЫЛО КРАСИВО.
Одни мы, мужчины, без женщин, просто мужчины. С женщиной мы – добытчики, создатели и берегущие.
Но почему с нами такого не происходило раньше, почему мы этого не понимали, тем более, не ценили? Может быть, издревле люди жили иначе, и отношение к женщине было другим?
Изменился мир? Изменились мы, люди? Или мы идем к понимаю через заблуждение?
 
 
ТАНЕЦ
 
Спуск, довольно крутой, неожиданно привел нас в сказочное место.
Между скал, намытая ручьем, зеленела изумрудная полянка. Освещенная солнцем, она так и умоляла: «Остановитесь! Отдохните! Расслабьтесь!». Вверх по руслу ручья было столько сухого валежника, нанесенного ручьями весной, что хватило бы нам на месяц. А сам ручеек, сверкавший в сторонке, предлагал нам вскипятить чайку.
Однако время поджимало, сроки взятия перевала были на исходе, потому наш капитан хотел игнорировать столь заманчивую перспективу - поваляться и понежиться на мягкой травке - и хотел пройти мимо.
Но Маша вдруг остановила нас и каким-то непривычно задумчивым голосом произнесла:
– Отдохнем. Родиной пахнет...
При этом глаза ее затуманились, а пальчики, вздрагивая, перебирали тесемки пояска.
Такой Машеньку мы видели впервые, потому, переглянувшись, стали сваливать с плеч рюкзаки.
Солнце мягкими лучами освещало наше такое необычное в верховьях гор убежище, было тепло, тихо и уютно,  да и сил мы сегодня потратили немало. Нас быстро разморило, и мы, развесив на горячих скалах нашу промокшую одежду, развалились тут же, на полянке.
Машутка разделась до набедренной повязки из красного полотенца, стояла, закинув руки за голову, и улыбалась солнышку. Ее изящная фигурка будто светилась в солнечном свете, прекрасные грудки с маленькими сосками так и просили, чтобы наши руки ласкали, а губы целовали их. Хотя этого хотелось очень, но, честно говоря, встать с горячей земли сил не хватало. Наши любовные жезлы тоже видели девушку и медленно набухали, но без обычной в таких случаях активности, усталый организм не позволял.
Девушка начала мурлыкать песенку, но вдруг подняла руки вверх и звонко закричала:
- Я дома! Спасибо тебе, полянка, ты подарила мне мой дом!
Затем, рассмеявшись, налетела на нас, стала тормошить и приговаривать:
- Вставайте! Такая прелесть кругом, а вы разлеглись. Давайте танцевать!
Не скажу, что мы тут же подчинились. Не то, что танцевать, шевелиться не хотелось. Многочасовая «прогулка» с тяжеленными рюкзаками к танцам ну никак не располагала!
- Расчехляй гитару, Егор!
Девчонка уже сама сняла чехол с гитары и совала мне в руки инструмент, на котором я умел тренькать бардовские песни, но никак не танцевальные ритмы.
Машутка перевернула гитару, сделав из нее бубен, и показала мне ритм. Сама зашла за скалу, а мы опять, как это было всегда, когда девушка чем-то нас заинтриговывала, с волнением ждали начала.
Когда я начал отбивать ритм, чем-то напоминавший сиртаки, Маша медленно вышла из-за скалки.

Вошла она в танец сразу. Грациозные руки, невесомое тело, прекрасные ноги реяли над полянкой. Мы застыли в восхищении. Это была Маша, да не наша. Что-то фантастическое и, вместе с тем, дикое, первобытное чудилось в каждом ее движении. То почти сливаясь с землей, то взлетая над ней, то летя стрелой в стремительном полете над изумрудной травой, девушка вела рассказ о себе, о своей жизни, о своих радостях и бедах. Но более всего каждым движением Женщина воплощала в себе всю земную любовь, какая была в ней ко всему, что ее окружало.

 

Постепенно убыстряя темп, я, между тем, полностью был поглощен танцем. Ребята тоже неотрывно следили за каждым движением танцовщицы.
Танец постепенно переходил из плавной и радостной вступительной части в иную, более быструю и даже резкую. Движения стали более отрывистыми, иной раз казалось, что женщина чего-то боится, ищет защиты. Было такое ощущение, что туча закрывает солнце, и что-то темное и неотвратимое закрывает землю. Ожидание беды, вот что чувствовалось в движениях женщины.
Я заметил, что у Сергея в темп танцу руки и ноги тоже непроизвольно подергивались, несколько раз он порывался встать и прийти на помощь.
Наконец он вскочил, устремился к девушке, подхватил ее на руки и закружился по поляне. Затем они оба продолжили дикий танец. Сергей, с горящими глазами и пылающими щеками, демонстрируя мужское начало, как бы наступал на женщину, стремясь покорить ее. А та, извиваясь и стеная, казалось, не хотела покоряться мужчине, хотя и не отходила далеко. Так продолжалось довольно долго. Наконец, теряя силы, женское начало стало слабеть и постепенно мужчина овладевал женщиной, пленив ее руки, а затем губы, и наконец, завладев ею всей без остатка.
С величайшей осторожностью мужчина положил свою драгоценную добычу на траву, в трепетном восхищении взирая на лежащую перед ним девушку.
Приглушив до предела барабанный бой, я с широко открытыми глазами смотрел на этих людей, будто пришедших к нам из тьмы времен.
Глаза женщины широко открылись, она вскинулась, обвила мужчину руками, и они слились в страстном поцелуе. Два тела, победителя и побежденной, соединились и забились в завершающем любовном танце.
Я и не заметил, когда перестал отбивать такт. Происходящее настолько захватило меня, что мне стоило больших усилий перевести дух. Мы во все глаза смотрели на  этих двоих, осознавая лишь одно, что виденное нами было не просто танцем, а страстным рассказом о такой огромной любви, о которой языком не расскажешь и в песне не споешь.
Девушка со стоном начала выходить из транса, в котором пребывала все это время, а мужчина открыл глаза и туманным взглядом окинул поляну, будто видел ее впервые.
Завидев нас, они встали, подошли к нам и без сил повалились рядом.

Мы долго молчали. Никто не решался начать говорить. Нас, заколдованных танцем, расколдовать могла только Маша, но она все так же лежала возле нас, не подавая признаков жизни.
Но, как мы и надеялись, девушка в какой-то момент очнулась и с улыбкой произнесла:
- Все, публика, концерт окончен. Пора и делом заняться, день на исходе.
Враз все зашумели, подхватили Машутку на руки и стали подбрасывать в воздух. Девчонка притворно ахала и одновременно заливисто смеялась, повторяя:
–  Не уроните, медведи! Я вам еще пригожусь!
Успокоившись, мы помогли девушке одеться. Восторг, обуявший нас, искал выхода.
Юрка, возбужденный и суетливый, вдруг спросил:
– Маша, ты откуда?
Нам показалось, что бедный паренек перегрелся на солнышке и обалдел от увиденного, потому сгоряча представил нашу любимицу инопланетянкой. Да и мы где-то тоже склонялись к этому.
Маша, все так же улыбаясь, весело ответила:
– Вы еще не готовы понять, откуда я, потому ждите, позже я вам все расскажу!
Ага, значит, мы понять еще не готовы.
А понять - что?
 
ПЕРЕВАЛ
 
Никуда мы не ушли, ночевали на той же полянке, еще хранящей тепло Машенькиных ножек.
Утром, последний раз перейдя реку, точнее, ручей, до сих пор именующийся Бельгима, мы увидели, что тропа на этой стороне совсем открыто идет по берегу ручья круто вверх, к перевалу. Деревьев не было совсем, впереди только бурые склоны с множеством курумников и  разбросанными валунами.
Казалось, еще совсем немного, и перевал будет взят. Но нет, еще идти и идти.
Идти становилось все труднее.
Воздух уже не так плотен, как внизу, потому одышка приходила так быстро, что приходилось часто останавливаться.
Мы, медленно переставляя ноги, двигались вверх. Взгляд был прикован к тропе, сердце билось так, что грудной клетки ему было мало, оно стремилось вырваться наружу.
Набирая полные легкие разреженного воздуха, мы не могли надышаться. Воздуха хотелось много, очень много.
Каждая сотня шагов выматывала так, что приходилось останавливаться, наклоняться, уперев руки в колени, уравновешивать рюкзаки и, тяжело дыша, ждать, пока успокоится сердце.

 

Двигаясь, как в замедленном кино, перейти рубеж засветло мы вряд ли смогли бы. Судя по карте, ночевка нам предстояла на насквозь продуваемом перевале, где нет ни сучка, ни хворостинки. Впрочем, еще неизвестно было, чем покрыт перевал, вполне возможно, что он был заболочен, а это было бы уж совсем ни к чему.

Наконец, мы окончательно выдохлись и решили восстановиться чефирчиком, пока еще наблюдались сухие веточки  мини-березки.
Маша доставала кухонный набор, а мы, что есть сил, ползком, собирали топливо.
Наконец, чай был готов, чефир с корешком начали свое благотворное действие, и мы стали думать, что делать дальше.
Решение возникло не сразу, но довольно быстро – высылаем разведку.
Вызвались идти Юрка и, конечно же, Маша. То, что у парня это вызвало вдохновение, стало сразу же ясно, но вот почему решила идти совсем ослабевшая девчушка, было непонятно. Но об этом думать сил не было, потому мы отпустили их с легким сердцем.
Взяв ружье и пару патронов, они ушли.
...Проснулись мы от того, что раздался выстрел, а потом увидели на линии горного горизонта наших разведчиков. Маша махала своим красным платком и что-то кричала.
Спустившись к нам, Юрка с Машей начали тараторить, перебивая друг друга, что идти осталось немного, а на той стороне нас уже ждут - мясо в котлах и хлеб на столе. Все стойбище готовится к встрече.
Враз проснувшись, мы влезли в рюкзаки и прытко зашевелили ногами, тормозя лишь только потому, что Юрка и Маша, уже совершившие этот маршрут, отставали. Наконец, они предложили нам идти вперед, а сами, мол, приотстанут, чтобы не быть балластом.
– Только мяса нам оставьте! Все не съедайте!
Мы приняли их предложение и ринулись вперед. Дымящееся мясо стояло перед нашими глазами, и ноги сами несли нас к вожделенной цели.

 

Всего за три перехода мы взошли на перевал, и, невзирая на хлюпающее под ногами болото и ледяной ветер, уверенно шагали вперед, предвкушая, с каким восхищением встретят нас аборигены, завидев наши огрубелые от горных ветров лица. Я, например, мысленно просчитывал, сколько мне нужно съесть мяса за один раз, чтобы наесться вдоволь и не объесться. Сколько раз мы страдали желудком, дорвавшись до дармовщинки! Тем более, не хотелось табориться затемно.
Вот и перевал позади, пошел спуск, довольно круче, чем был на подъеме. Ноздри ловили запах дыма, казалось, вот там, за тем леском, стоит желанное стойбище, в котором...
Но время шло, а делегации аборигенов все не было. Поворот сменялся поворотом, а дымом не пахло.
Вдруг, на границе леса, мы увидели дома!..
Что это были за дома, говорить не хочется. В них не жили уже лет сто, кругом разруха была полная.
И запах! Как мы поняли, для лесных зверей этой стороны хребта бывшее стойбище служило отхожим местом, чтобы амбре не распространялось по всей тайге!

Разведчики нас надули!
И понятно, зачем. Расчет на нашу любовь к вкусной халяве оправдался на все сто! Такой прыти по взятию перевала мы никак не смогли бы развить, если бы нас уговаривали и звали в бой.
Двигателем прогресса, в нашем случае, стимулятором наших напоклаженных организмов, был голодный желудок.
Конечно, мы сразу сообразили, чье оригинальное творчество способствовало этому.
Ну, Мария, погоди! Мстить будем долго и мучительно!
Спустя чуть ли не два часа явились и отставшие. Конечно же, при виде довольной мордашки проказницы все способы отмщения были тут же забыты. Тем более, что костер мы успели сделать засветло, и ужин предвещал нам удивительные минуты отдыха.
И главное! Наша вожделенная Батыр-ама, пока еще небольшая и юркая, сверкала внизу, обещая нам скорое катамаранное счастье!
Сколько раз мы возвращались к тому, как разведчики нас надули, уже и не вспомнить. Сквозь хохот автор розыгрыша рассказывала, как долго она уговаривала Юрку соврать, и как он до последнего момента не верил, что мы купимся на примитивный розыгрыш. Тем более, что на карте вонючее стойбище так и было обозначено «Не жил.»

Зато на этом взгорке, где горел наш костерок, было так уютно, так здорово, что жуткий подъем постепенно стал забываться, послышались зевки.  Маша притащила свой двуспальный спальник к костру, я тут же тоже отказался лезть в палатку, мы с ней уютно устроились в спальнике, обнялись и уснули.
Машутка как-то сказала, что если в спальнике спать вдвоем раздетыми, то никакой холод не страшен (кстати, это спасло нас в «ледяном походе», когда мы до этого, еще живя на Урале)  ходили зимой на северный Урал искать «Золотую Бабу»).




ГЛАВА ВТОРАЯ
 
ВНИЗ
 
КТО В ТАЙГЕ ХОЗЯЙКА?
 
Где спали остальные, нам было неведомо.
Но утром они нас в спальнике все же зашили.
Стыдно - взрослые мужики, надо катамаран собирать, а у них дурь на уме! На все наши резонные доводы были слышны только мерзкие смешки и бряканье ложек.
Ладно, смешки нам не в новинку, но бряканье ложек!
Первой выбралась Маша, и наши обидчики с позором рванули за золотым корнем, которого здесь оказалось море. Мне тоже приказано было сходить в ближайшую рощицу на предмет анализа ее в качестве стройматериала для палубы корабля.
Поднимаясь на холмик, я увидел, что моя соседка по спальнику уже булькается в речке. Мороз пробежал по коже, ведь водичка десяток минут назад была затаившимся во мхах льдом!
Невольно поежившись, я вдруг представил ее на катамаране среди дикого порога. В том, что она достойно переживет и это, сомнения вроде бы не было, но все же... Чердаком (каской) и купальником (спасжилетом) придется поделиться, а вот насчет гидрокостюма... Впрочем, зачем моржихе гидрач?
Лиственницы в рощице были такие, как надо, рослые и стройные. Только вот далековато от верфи. Ну конечно, если их затесать прямо здесь, а потом сплавить по реке, то будет само то!
Спустившись в лагерь, я увидел записку, что все ушли за Машей на поиски маральего корня. Она по каким-то своим предчувствиям решила, что этот корень здесь должен быть и повела мужиков за самым мужским корнем, как она сказала. А мне приказано приготовить чаек с золотым корнем, чтоб по приходе было чем силы восстановить.
Сунувшись в палатку за чаем, я обнаружил под спальником Олега ружье.
Ушли в тайгу без ружья? Странно.
Вжикая напильником по топору, почувствовал необъяснимую тревогу. Чтобы потрескивание костра не мешало слушать, отошел с ружьем к листвяку. Сидя на корне и с паузами чиркая напильником, начал вслушиваться. Кругом было тихо, только снизу доносился шум речки. Иногда по верхам пробегал ветерок, и снова все стихало.
Тревога не покидала. Это было странным еще и потому, что за годы путешествий по Сибири выработалось устойчивое понимание истинной опасности, потому пустые тревоги уже не донимали, как раньше. Вот и теперь ничего вроде не должно было случиться, но тревога не отступала.
И все же, видимо, случилось. Послышался явно различимый топот ног. По тропе, это было ясно, бежали люди. По тому, что бежали молча, было ясно, что люди убегали и убегали от кого-то.
Взведя курок, я вылетел им навстречу.
Бежали втроем, постоянно оглядываясь.
– Медведь! Заряжай пулю!
Олег подбежал к костру, выхватил головню и крикнул:
– Егор с ружьем вперед, остальные с головнями сзади!
– Маша! Где Маша?
Я понял, что ребята столкнулись с хозяином, но почему прибежали без нее?
Мы рванулись вверх по тропе. Спрашивать было невозможно, все дыхание уходило на бег. В голове мелькали картины одна страшнее другой. Нащупал в кармане еще три патрона, если нужно будет, всажу все.

 

Тяжело дыша, мы взлетели на взгорок.
– Вон там, внизу!
Вскинув ружье, я хотел рвануться вниз, но неожиданно возле тропы стоявшая кедра звонким Машиным голосом выкрикнула:
– Эй, охотники! Далеко собрались?
Мы оторопело уставились на кедру. Из-за нее выскочила наша проказница, жива и невредима!
– Медведь ушел?
Серега таращился на Маняшку, будто она с того света вернулась.
– А вы уж решили, что он меня жует и голубикой закусывает?
Девчонка так звонко расхохоталась, что невольно и мы заулыбались, а потом тоже стали хохотать. Только я, глядя на лица ребят, понял, что у них это был не смех, а послестрессовая реакция.
Разрядив ружье, нарочито медленно достал трубку и, набивая табак, спросил:
– И все же, что случилось? Когда я увидел трех богатырей без царевны, то решил, что чудо-юдо не наелось и поспешает следом. А тут вдруг все целы, да еще и счастливы как дети. Был медведь или не был?
Оказалось, что эти лопухи, убаюканные тишиной и умиротворенные покорением перевала, потопали  за корнем, забыв ружье. А медведь вышел на них из-за скалы. Запахло далеко не мирными переговорами.
Бежать нельзя стоять!
Хозяин явно намекал, что тропа принадлежит ему, и одалживать ее двуногим недотепам он не хочет. Маша шла первой, потому Топтыгину не нужно было даже прыгать, враг стоял прямо перед ним, только лапу протяни.
Из рассказа я понял, что мужики впали в такой ступор, что даже дышать не могли.
Дальше было вот что.
Маша, выйдя из ступора в течение нескольких секунд, еле слышно приказала мужикам пятиться, пока она будет дядьке зубы заговаривать.
И на самом деле – начала уговаривать зверя не трогать бедных людишек! Она выговаривала ему, что зря он вышел на тропу, здесь уже все съедено изюбрами и козами, лучше уйти в чащу, там и малина крупнее, и травка свежее. А сама рукой показывала, чтобы ребята пятились за скалу, и говорила тем же тоном, каким разговаривала с медведем, чтобы все бежали в лагерь и возвращались с ружьем.
Ее поведение было настолько уверенным, а слова настолько убедительными, что мужики так и сделали. Пятились и пятились, а Маша от уговоров перешла к тому, что стала вонючему мужику приказывать уйти в лес, не кликать беду ни себе, ни людям.
Парни зашли за скалу и рванули к костру. И только на бегу сообразили, что оставили Машу одну, а что может с ней случиться, только Богу известно.
Маша добавила, что зверь сначала заупрямился, начал березки ломать, землю рыть. Но потом потихоньку успокоился, видимо просчитал в уме, что с этой пигалицы навару никакого. Порычал, почесался и ушел в тайгу.
Как только я представил, как эта девчонка стоит перед громадным зверем, уговаривая его не шалить, мне тут же стало жутко так, что я начал орать на Олега, мол, как это три здоровых лба могли бросить одну беззащитную девушку на съедение зверю, трусливо сбежали. И, вообще, какого ... ружье с собой не взяли?!
Орал я долго. Мужики молча курили, опустив глаза долу. А Маша бродила по склону и собирала голубику. Когда я закончил, она подошла ко мне и полную горсть ягод затолкала мне в рот.
– Ну, все, успокоился?
Пока я быстро жевал ягоды, собираясь продолжить свою тираду, Маша будничным голосом спросила:
– А ты что бы сделал на их месте, праведный обвинитель?
– Да я, во-первых, ружье бы взял! – Злость так и перла из меня.
– Ага. А без ружья? – В Машиных глазах заиграли чертенята.
– Ну... Орать бы начал! Да мы хором бы его так пуганули, что он до сих пор бы скакал по горам! – Я воспрял, потому как, вроде, придумал выход из положения. – Неуж-то он нашего крика бы не испугался?!
– Он? – Маша расхохоталась, подошла ко мне и, приобняв, шепнула мне в ухо:
– Это была ОНА!
 
ТАЙНА ПРИОТКРЫВАЕТСЯ
 
– Что-о?
Вся злость слетела с меня, как шапка с одуванчика.
– Это была медведиха?!
Я застыл, непристойно разинув  рот.
Страшнее, чем встреча с медведихой,  в тайге нет ничего. Защищая своих медвежат, медведиха-мать готова даже на танки бросаться. Ее ничего не может остановить, особенно если медвежатам угрожает опасность. Встретиться на тропе с обиженной медведихой – это верная гибель. Даже с ружьем. Всего одним движением она могла...
Я сел. Слова кончились. Трубка потухла.
И вдруг до меня дошло.
– И ты... ее уговорила... уйти?
– Конечно! Мы, женщины, поняли друг дружку. А что ты хотел? Женская солидарность и в этот раз принесла мир на землю!
Мы опять смеялись, качали Машу на руках, Олег даже посадил ее себе на плечи, и вот так, с триумфом, мы вошли в наш лагерь.
Чай выкипел почти до дна. Но ради нашего второго дня  рождения мы достали фляжку и опять полная пробка начала делать торжественные круги в честь нашей удивительной женщины.
В один из моментов мы хором стали просить девчонку сплясать, памятуя о том нашем восхищении после ее выступления на полянке. Машутка, совершенно не кочевряжась, распорядилась подбросить дров в костер, скинула одежду, оставив в руке только свой шарфик, и под ритмические удары моих пальцев по гитарной коробке начала кружить в свете огня.
Сначала мужики дружно хлопали, но постепенно хлопки их стихли, девушка опять ввела их в то состояние, когда оторвать взгляд от танцующей женщины было невозможно, как невозможно было даже шевельнуться.
Освещенное багровым  пламенем тело неистовой танцовщицы околдовывало, забирало наши души, соединяя их со своей, наполняло своей жизнью, своим мироощущением, своей болью и радостью. Но в этот раз в танце было много того, чего мы не могли понять, приоткрывался какой-то неизвестный, непонятный нам, мир. Женщина будто бы пыталась что-то объяснить нам, но сказать, что мы сумели понять ее рассказ, было нельзя. Не хватало нашего опыта, знаний.
Наконец, будто поняв безуспешность своей попытки пляской разбудить подспудные наши чувства, Маша втянула нас в хоровод вокруг костра. Мы и так были возбуждены танцем, потому ринулись в пляс со всех наших сил. Конечно, наши корявые телодвижения похожими на священнодействие назвать было нельзя, но зато мы искренне отдались всепоглощающей оргии. Последние лоскутья одежды полетели в сторону, и назвать нас представителями рода человеческого уже было трудно. Дикая сила двигала нами, растворяя в звездной ночи все каноны цивилизованности.

 

Но вот девушка в последнем движении на вскрике упала  в Олеговы объятия. Тяжело дыша, остановились и мы.
Разгоряченное прекрасное женское тело опять светилось и притягивало. Мы сели спиной к нагретой костром скале, положили спальники на колени и бережно уложили на них нашу удивительную плясунью. В священном восторге любуясь этим чудом, мы ждали, когда девушка очнется. Освещенное огнем женское тело притягивало, линии его вызывали необоримый трепет в наших, прямо скажем, далеко не лирических сердцах. Подумалось вдруг, что всю земную красоту мы воспринимаем через красоту женщины, а все наши чувства соизмеряются с чувствами к женщине.
Маша открыла глаза и, будто впервые увидев нас, переводила взгляд с одного на другого.
– Маша, ты не земная женщина, верно?
Юрку переполняли те же чувства, что и каждого из нас, потому мы с нетерпением ждали, что ответит девушка.
Маша расхохоталась.
– Юра, милый, не фантазируй! Я обычная женщина. Но чтобы хоть немного удовлетворить ваше любопытство, попробую рассказать для начала, как я оказалась с вами.
Мы удивленно переглянулись.
Оказывается, то, что Маша попала с нами в тайгу, не было случайностью?
Услышанное далее совсем сбило нас с толку.
Оказывается, Маша увидела нас еще на перроне вокзала. До этого она почти две недели встречала все поезда, приходящие с запада. Только увидев нас, она приняла решение. Маша сопровождала нас до самого аэропорта, приметила, где мы остановились, дождалась дня, когда нелетная погода начала меняться на летную, только потом вышла на нас.
То, как мы встретились, было хладнокровно запрограммировано!
Но почему-то я не чувствовал разочарования, что-то в Машиных словах было такое, от чего загадочность происходящего еще больше усиливалась.
– Только, ребятки, я вас очень прошу не считать меня падшей женщиной! Скоро, когда я вам расскажу еще кое-что, вы поймете, почему и зачем я вышла именно на вас. Я вас полюбила сразу и навсегда. Теперь вы часть моей жизни, и я буду с вами всегда, даже если мы после похода расстанемся.
Мы радостно и облегченно заулыбались, а Маша, расхохотавшись, начала нас тормошить и щекотать.
 
КОРАБЕЛЫ
 
Утро было удивительным!
Я полувылез из палатки и наслаждался красотой.
Нежно-голубое небо простиралось над тайгой. Кое-где, в тени гор поднимались из ущелий припозднившиеся клочья тумана. Омытая росой тайга наполняла воздух живительным ароматом, казалось, что этот воздух можно было мазать на хлеб. Костер едва дымился, и этот дымок, не растворяясь, голубым покрывалом стлался над лесом, напоминая таежной живности о нашем присутствии.
Снизу, с реки доносился смех нашей проказницы. Видно было, как Маша, стоя по пояс в ледяной воде, черпала воду и бросала в Сергея, который в оранжевом «купальнике» (спасжилете), одетом поверх гидрокостюма, пытался против течения дотянуться до девушки. Нимфа и слонопотам!
Олег и Юрка раскручивали баллоны.
Следовательно, а это я понял сразу, мне идти вверх рубить палубу. Потому, видно, и не будили меня, давая мне возможность поднакопить сил. А Серегин ярко-оранжевый «купальник» намекал, что ловить сплавляемые жерди будет он.
Глотнув чайку, начал подниматься в рощицу.
Рама катамарана стояла передо мной в виде стройных лиственниц. Оставалось только срубить десяток, ошкурить и отправить вниз по реке в Сережкины объятия. Что я за пару часов и сделал.
Весь процесс лесосплава занял не более получаса. Сережка вместе с Машей не пропустили ни одной жерди, выловили их и разложили на берегу для подсушки.
К этому времени уже и баллоны были вставлены в чехлы, накачаны и как жеребцы лениво развалились на полянке, ожидая, когда их вставят в «оглобли».
Маше все было в диковинку. Судя по тому, как она внимательно присматривалась к процессу вязки рамы, а иногда подавала и советы, можно было понять, что с водой она знакома, весло в руках держала.
Наконец пришел момент спуска на воду нашего судна. Оттолкнув его от берега и удерживая на чалке , мы осмотрели со стороны. Красавец! Он, можно сказать, порхал над водой!
Но завтра ему придется покряхтеть, когда мы натакелажим его рюкзаками, рассядемся по углам и будем гонять, не жалея лопат своих, между камнями. Судя по крокам, эта «речушка» - сплошной порог, вплоть до впадения в Байгыр.
А сегодня отвальная!

 

Рыба пошла сразу. Много дней мы не кидали спиннинги, зато сегодня отдались этому удовольствию полностью. Сухая длинная лиственница с примотанной к ней катушкой с леской, на конце которой изображал муху крючок с намотанными на него волосами, беспощадно вырезанными из ...го места - вот и все устройство, на которое клюет голодный и неистовый хозяин таежной реки хариус.
– Вот, теперь, подруга, ты будешь спать на улице. Рыбы столько, что ночной холод тебе будет нипочем! – Юрка хохотнул, напоминая, что Маша говорила недавно.
Мы заулыбались, ожидая, как Машин острый язычок отбреет нашего остряка.
Но девушка неожиданно стала серьезной.
– Мне сейчас нельзя спать на холодной земле. И купаться мне бы нежелательно.
Мы переглянулись. Олег внимательно посмотрел на Машу, приложил ладонь к ее лбу и пожал плечами:
– Температуры нет, но мой гагачий спальник твой. К вечеру малины насобираем.
В ответ Маша так расхохоталась, что мы сначала опешили, а потом, даже не поняв, в чем дело, тоже расхохотались.
После ужина, а точнее, после безрассудного чревоугодия, брюхо так переполнилось, что говорить, а тем более петь, было невозможно. На веслах оставалось лежать еще немало жареного харюзиного «желтого золота», потому каждый, с трудом отползая от костра, надеялся, что когда первые десять порций упадут на «первый этаж», удастся доползти до весел и доесть все остальное.
В основном так все и случилось.
Но втиснуть в спальники раздувшиеся организмы оказалось совсем невозможно.
И тут мы поняли, почему после обильного рыбного ужина таежники спят на льду - потому что в спальники не могут втиснуться!
 
 
ОТДАТЬ ШВАРТОВЫ!
 
Утро оказалось затяжным. Собирали лагерь, паковали рюкзаки с непромокаемыми вставками, привязывали их к раме катамарана, одевались сами, подтесывали черенки весел, подгоняя их по свою руку. Юрка пожертвовал Маше (а куда бы он делся?) свой гидрокостюм, успокаивая себя тем, что сегодня, дай бог, много воды не начерпает, а завтра будет очередь другого «гидрача».
К обеду все было готово. Осмотрели все, каждую травинку, каждый сучок, заглянули под каждый камень. Забыть что-то на сплаве, – это значит, потерять навсегда.
Сергей с Юркой впереди - загребные, мы с Олегом сзади - кормчие, Машутка, наш штурман - в центре.
- Отдать швартовы! – Олег, как и мы все, волнуясь, посмотрел на реку.
Повернули судно против течения, посадили «штурмана» на рюкзаки в центр, загребные оттолкнули нос и запрыгнули на раму, толкнул корму и запрыгнул Олег, наконец и я, сильно оттолкнувшись от берега, вскочил на разворачивающееся судно.
Пошли!!!
Первые нервные гребки не совсем точно вывели катамаран на струю небольшой пока речушки, потому левый баллон пару раз неприятно посвистел на камнях. Пришлось экипажу спрыгнуть и вытолкать корабль вручную.
Наконец пришло это упоительное состояние, когда чувствуешь под собой только воду, а качание на волнах наполняет душу восторгом.
Сзади мне видно было, что у девушки чувства были совсем другие.
Колыхание корабля хоть и напоминало езду на лошади, но отсутствие твердой земли было непривычным. Гибкая конструкция позволяла каждому баллону по-своему реагировать на речные ухабы, потому, знаю по себе, сидящему в центре катамарана было не так просто держать свое тело в равновесии.
На лице девушки не было страха, но расширенные глаза передавали все ее отношение к этой зыбкой посудине. Скоро она к этому привыкнет, но пока...
Пока все шло нормально.
Редкие валуны мы старались обходить впритирку, чтобы отработать навыки «загребай-табань» . Каждый раз, когда баллон чиркал о камень, Маша в испуге хваталась руками за ремни и провожала камень глазами, будто удостоверяясь, что все нормально, камень не пострадал.
Олег читал кроки и поглядывал на берег. По опыту, а мы с Олегом прошли немало, я понял, что впереди будет кое-что, и капитан готовится чалиться.
Пока мы ходили на разведку, Маша успела вскипятить чайку, хлебнув которого, мы объяснили ситуацию.
Впереди был многокилометровый порог, а точнее, река ускорялась и влетала в каменный лабиринт.
Нам предстоял виртуозный слалом, где придется потрудиться, решая в одно мгновение задачи, требующие командного единства и твердых (иногда и в прямом смысле!) действий капитана.
 
ПОНЕСЛАСЬ!
 
За экипаж я был спокоен, каждый имел за спиной не одну реку, потому в любом случае каждый сработает как надо, а если все же будет оверкиль , то винить в том будет некого. Наш «крокодил», как мы ласково называли свою посудину, тоже видел немало. Как-то раз он вообще один проходил водопадный участок и справился с этим заданием намного лучше, чем под нашим руководством!
А вот Маша, слушая Олега, как будто сжималась вся. И нас пронзила мысль, что мы теперь должны работать с удвоенными усилиями. Оверкиль нашей девочке был совсем ни к чему! Оставить ее на таежном берегу мы не могли. На воде каждый из нас был занят делом, бояться, в общем, было некогда, а девушке придется переживать за каждый гребок, за каждую ошибку, за каждую ловушку, которых на такой реке в изобилии!
Бодрым тоном Олег произнес:
- Ручеек решил с нами поиграть. Что ж, поиграем! Хватай, народ, лопаты, будем отмахиваться!
Бодро вскочив «на коней», усадив Машу как можно ниже между мешками, мы помчались вперед. За поворотом началось такое, что описывать словами -   только портить.

 

Явно видимый уклон все больше разгонял  реку. Вода, как могла, пробила дорогу сквозь это дикое скопище камней и скал, потому вираж следовал за виражом, свалы  и бочки  следовали друг за другом, иногда приходилось валить катамаран набок, чтобы протиснуться между скалами.
Летели брызги, весла стучали о гранит, визжали баллоны, скрипела палуба. Команды капитана гремели над головами, иной раз совершенно противоположного смысла. Один раз Серега схлопотал веслом по голове - спасибо каске! - за неверный гребок на карусели.
Мат стоял такой, что некоторые валуны, за всю свою многовековую жизнь не знавшие ничего, кроме водной ласки, ошалело отскакивали в сторону. Сами понимаете, мы были поглощены борьбой со стихией. А без мата... Сами понимаете.
И все же, когда силы уже были на исходе, мы оплошали.
Катамаран, в какое-то мгновение потерявший помощь наших гребков, влетел на огромный валун и замер, задрав нос к верхушкам наблюдавших за нами кедров. Возможно, что он это сделал специально, потому что мы совсем забыли о нашей Маше.
А нашей Маше было совсем плохо. Глаза ее занимали половину лица, руки мертвой хваткой вцепились в ремни рюкзаков, с ее штормовки ручьями стекала вода. Синие губы были перекошены от страха и ужаса.
Мы сгрудились возле девчонки, изощряясь в остроумии, пытались как-то развеселить ее. Наконец, Олег понял, что без релаксации не обойтись.
- А что, если!
Дружное «Ура!» было ему в ответ.
- Маша, давай-ка, раскупоривай свою кухню, народ праздновать желает!
Ну, что девушке остается делать в обществе оголтелых авантюристов?
Доставать спирт!
Маша приподнялась, отерла мокрое лицо и, что вы думаете, она сказала?
- А если я уроню фляжку, матом меня не обложите?
Вот это мы хохотали! В азарте борьбы с порогом мы совсем забыли, что среди нас женщина. Много лет мы сплавлялись без женщин, потому в схватке с водой привыкли сбрасывать стресс через крик, то есть, через мат! Бедная Маша, как она все это терпела?
- Машенька, любимая наша, прости!
Мы долго извинялись и обещали бить морды волнам, не сквернословя.
(Надеюсь, вы не поверили нашим обещаниям. В следующих порогах мы снова срывались, опять мат летел над встающей на дыбы водой. Но Маша, кажется, все поняла и больше ни одного укора мы от нее не слышали. Немецкие ветераны тоже писали в своих мемуарах, что русские шли в атаку далеко не с «Ура!»).
Немного расслабившись, мы стали обдумывать, что же делать дальше. Пошатав катамаран и убедившись, что он сидит крепко, мы решили перебраться на берег и сделать ночевку. Для первого раза хватит. Стало холодать, а Юрке, промокшему насквозь без гидрача, уже пора было зубами орехи колоть.
Но как перебраться? Вода летит лавиной, мостиков нет. Попытки наладить переправу ни к чему не привели.
Впрочем, зря я нагнетаю страсти, решение было найдено, помог немалый опыт.
Трое ухватили чалку, а мы с Олегом, поднатужившись, столкнули катамаран в струю. Вода тут же скинула его в свал, а ребята подтянули плот за камень.
Запрыгнув на корабль, мы в два взмаха подошли к берегу, благо река была неширокой.
Тут же закипела работа. Двое занялись костром, двое катамараном, Машутка посудой.
Скоро костер заполыхал, да так, что подойти близко нельзя было. Топляка  между валунами хватило бы на месяц непрерывного горения. А отвесная скальная стена, возле которой мы стали, отражала тепло, создавая удивительный таежный уют.
Убедившись, что табор готов, мы ринулись за рыбой.
Обилие речной дичи нас взбудоражило! Хариус брал так, будто голодал месяц. Сергей тянул тайменя, а мы не могли ему помочь, потому как сами сражались с дичью. Юркина леска не выдержала, и он в порыве страсти, выхватив из кармана бельевой шнур, привязал крючок к центральной жиле, распушил обмотку – и выловил огромного харюзину! Когда у меня зверь сошел с крючка и прыжками пошел вверх по волнам, я, не долго думая, забросил настрой  ему вслед, и харюзень, развернувшись, снова, но зато  намертво нанизался на крючок!
Пошел дождь, ливень, но рыба все также шла на спиннинг, как на амбразуру, и мы продолжали таскать ее из воды, хотя уже промокли и замерзли сверх всякой меры.
Стало темнеть.
Наконец, заполнив торбы рыбой так, что не стыдно было возвращаться к хозяйке, мы двинулись к костру.
Костер, укрытый дерном, едва дымился. Под клеенкой мы нашли остывший суп и холодный чай. Рядом, залитый маслом и засыпанный сухарями, на камнях стоял наш жарочный лист.
Маша, свернувшись в своем спальнике в форме эмбриона, спала.
Нам сразу стало скучно. Мы почистили рыбу, засолили, наскоро поели и завалились спать
Дождь шуршал по крыше палатки. Лежать было удобно. Ноги были чуть ниже головы, песок постепенно принял форму тела, потому, казалось, лежишь в кресле космонавта. Я слушал шепот дождя, слушал ворчание реки и, наконец, понял, что нахожусь в том состоянии, к которому стремился весь год, – я в тайге!

 

Сырой, прохладный, таежный, наполненный хвойным ароматом, воздух входил в мои легкие. Река вела бесконечный свой рассказ о тяжелой судьбе воды, сброшенной на горы, и вынужденной пробиваться в теплые края сквозь горные кряжи. И совсем не обязательно, что каждая капля ее успешно доберется до океана. Солнце своими лучами будет стараться притянуть к облакам летящую меж горными кряжами влагу, а ветра, эти атмосферные пастухи, будут собирать ее в тучи и снова гнать к горам, на потеху неотесанным и необразованным хвойникам. Удастся ли воде убежать от них, или придется погибнуть в затхлых болотах, никто знать не может. Судьба рек тяжела.
Чувство возвращения наполняло мою душу. Продолжая философствовать, я сделал глубочайший вывод о том, что если вода должна жить в океане, то я должен жить здесь, среди первозданной природы.
Бросить, что ли, города и перебраться в тайгу?
Думы плавно перешли в сонные видения, и я со счастливой улыбкой погрузился в негу.
 
ПОТОП
 
Разбудил меня плеск воды.
Подняв голову, я в ужасе увидел, что палатка, нижняя ее часть, наполовину плавала в воде!
Мужики спали. Маши не было.
В одно мгновение я выскочил из спальника, начал тормошить безмятежно спящих ребят. Едва растолкав Олега, я вылетел из палатки и увидел вокруг море.
Ночной дождь переполнил болота, и они подняли реку.
Хорошо, что мы интуитивно поставили табор повыше и дальше от воды, но все равно такой потоп предусмотреть было невозможно. В горах вода поднимается мгновенно, сливаясь из переполненных озерков, болот и марей .
Первая мысль – где катамаран?!
То, что я, стоя уже по пояс в воде, увидел, вызвало во мне победное чувство - мы спасены!
Маша, вытянув чалку к берегу, насколько было возможно, привязывала катамаран к толстому листвяку!
Мы в страшной спешке стали собирать барахло, которое уже плавало вокруг нас.
Кое-как втолкав  в мешки все, что смогли выловить из воды, мы ринулись к стене. Помогая друг другу, стали карабкаться вверх. Олег, уже ныряя, подсаживал Машу, которая цепляясь за сброшенную веревку, поднималась, скользя по мокрой отвесной стене.
Наконец, подняв и Олега, мы распластались на траве.
Возбуждение постепенно стихало, и мы, закурив, стали осматривать окрестности. Непромокаемые курительные наборы были у каждого, потому, вопреки происходящему, синий дымок окончательно вернул на место наши трепещущие сердца.
Тучи ползли прямо между деревьями, холод от реки прокрадывался под мокрые штормовки, будто понимая, что костер появится еще совсем нескоро. Было довольно сумрачно, раннее утро и дождь вызывали дрожь и тоску.
Внизу под могучим напором взбесившейся реки грохотали валуны, неслись вывороченные с корнем деревья. Грязные водяные валы со всей своей силой и злостью бросались на упорно сопротивлявшиеся им скалы. Казалось, в этой битве вода решила раз и навсегда одержать победу, пробив себе прямой путь к свободе. С противоположного крутого берега в воду свалился скальный выступ, вызвав бурный восторг неуемной стихии.
Маша очнулась первой.
Повернувшись к нам лицом, она заскорузлыми пальцами достала из-за пазухи какой-то мешочек, похожий на кисет.
  Маша, минздрав предупреждает!
Девушка же, таинственно зажмурившись, сунула ладошку в мешочек и вынула... горсть сухих веточек!
Мы взлетели как ужаленные! Ну, Маша! Ну, молодец!
Костер, скорей костер!
Почти час мы тщетно лазили по кустам в поисках сухих веток, крошили топором замшелые пеньки, перетряхивали мешки в поисках чего-нибудь сухого.
Наконец, уже изрядно вспотевшие и уставшие, в одной из расщелин нашли охапку более-менее сухого хвороста.
Нагнувшись и закрывшись штормовками так, чтобы дождь не залил огонь, мы со священным трепетом внимали каждому движению Машенькиных пальчиков, колдующими над горкой сухих веточек из мешочка.
И вот, когда, вначале робкий, а потом все более разгорающийся огонек стал выкуривать из наших легких залежавшийся там кислород, мы взревели от радости!
Наша прекрасная колдунья опять совершила чудо!
Белый дым поплыл на землей, доказывая непогоде, что человек все же не так беспомощен, как ей хотелось бы.
Хоть мы долго еще выполняли все капризные прихоти костра, но все же он разгорелся, и мы добились того, что наша одежда запарила, выгоняя из-под себя мерзкий холод.
 
БАНЯ!
 
Крышка от фляжки, традиционно совершив почетный круг, окончательно подтвердила, что мы согреты и готовы искать место для бивака.
Спустившись по берегу вдоль по течению, мы нашли замечательное место в виде ровной полянки, покрытой мелкой травой. Река в этом месте сменила ярость на кротость, будто извиняясь за причиненные неудобства.
Между камешками журчала мирная и вполне приличная водичка, совсем не напоминавшая ту дикую реку, что хотела нас утопить. Три огромных кедры обрамляли ровную и мягкую полянку, где наша палатка встала, будто алмаз в оправе.
Совершенно неожиданно возникло решение.
Баня! Нам пора попариться!
Маша вначале начала хохотать над нами, мол, у нас тазиков не хватит на всех, да и пару столько не надышать, чтобы хоть не замерзнуть!
Но мы-то знали, что делали!
Постепенно вырос каменный грот, сооруженный из валявшихся без дела валунов, внутри запылал жаркий костер, безмерно глотающий все, что могло гореть. Надо сказать, что горючего материала вокруг было достаточно. Сухостоины стояли рядами и колоннами – руби, не хочу!

 

А мы в это время делали юшку. Кто не знает, что это за банная принадлежность, тот, думаю, много потерял.
Я вам потом, после бани, расскажу о ней.
А пока подготовка бани входила в завершающую фазу.
Маша бегала вокруг нас, сыпала вопросами, недоверчиво косилась на потрескавшиеся от страшного жара валуны.
Уже из жердей был сделан каркас, обтянут пленкой. В реке был огорожен бассейн для омывания, а на траве разложены пихтовые венички.
Баня в тайге – что бывает прекрасней!
Наконец, угли выгребены, грот свален в середину, сверху водружен каркас - пора!
- Ну что, Мария Батьковна, сбегаем, погреемся!
Юрка скинул одежду, схватил котелок с водой, зажал в зубах веник и шмыгнул внутрь.

 

Маша взвизгнула, мгновенно разделась и влетела в баню вслед за Юркой.
Юрка, сразу было видно по раздувшейся конструкции, плеснул на камни. Потом еще раз.
Маша восторженно завизжала, Юрка закрякал, раздались шлепки веником, а через несколько минут Маша вылетела из бани и кинулась в реку. Вслед за ней вылетел и Юрка. Вода в бассейне вскипела! Оба плескались и хохотали так, что эхо в страхе юркнуло за скалы.
Второй раз визги восторга из бани уже не прекращались!
Наконец, Юрка вылез, вытащил Машу, схватил ее на руки, поднес и кинул в бассейн.
- И за борт ее бросает в набежавшую волну!
Боясь, что так до нас очередь может и не дойти, мы втроем ринулись в парную.
Камни изо всей силы шипели на воду, раздували жаром хлипкое сооружение, пихтовый дух заполнял наши надсаженные махрой легкие. Колючие венички с остервенением хлестали человеческие тела, вымещая на них свою обиду за разлуку с пихтой-мамой, а нам радость переполняла сердце. Оно уже почти собралось выскочить, когда мы с гиканьем ринулись в воду.
Маша уже оделась и с блаженным восторгом хлебала юшку. А Юрка истязал себя в бане, крича во всю глотку: «Я от баньки торчу! Отхлестать себя хочу! Чертыхайся, преисподняя, безгрешным жить хочу!».
Мы тоже полезли в баню, лупили друг друга вениками, орали, обливались горячей водой.
Серега вылетел из бани и вдруг заорал и заохал, будто получил в поддых.
За ним вылетел Олег и повторил то же самое.
Юрка вообще зашелся в крике.
Когда я в перепуге вылетел следом, даже понять не успел, что случилось. Только теряя сознание, остатками зрения увидел Машу с котелком  в руках.
Когда тебя обливают ледяной водой, а ты этого не ждешь, то эффект утраивается!
Мы подхватили Машу на руки и потащили к реке совершать законное возмездие.
Но неожиданно Олег рявкнул:
- Осторожно! Поставьте ее на землю!
Мы послушно исполнили приказ, но на всякий случай пожали плечами, мол, мы согласны, но...
Олег пялился на девушку так, что, казалось, глаза его начинают отделяться от лица. Чему он так удивился, мы не могли сообразить, да и соображать было уже невтерпеж, погода изо всех сил вытягивала из нас банное тепло, и мы опять поскакали к ласковым камням.
Постепенно в бане стало холодать, надо было завершать мероприятие фляжкой со всеми вытекающими из нее последствиями.
Чистое белье было всегда на нас. То есть я хочу сказать, что хоть оно и было в единственном экземпляре, зато по причине ежедневного полоскания в порогах, шиверах и щеках  было промыто до... ну, в общем, протерлось кое-где. Тем более, что если какая-то деталь одежды казалась нам не вполне стерильной, мы ее стерилизовали способом, не указанным в научной литературе – раскладывали на утонувшем валуне, прижимали камнями и оставляли на ночь. Полоскание в ледяной, кристально чистой воде под звездами усмиряло неистребимое желание одежды впитывать в себя всяческую нечисть настолько, что все последующие дни она становилась грязеотталкивающей и только лишь светлела с каждым днем.
Вытекающие из фляжки последствия, бесподобная ароматная харюзиная юшка и моршанская махра ввели нас в такое томное состояние, что, казалось, население далекого и непонятного Рая залилось слезами от зависти к нам.
Такая необычайная благодать окутывала душу!
Машенька, сидя на коленях у Олега, умиротворенно дремала.
Я вспомнил, как Олег приказал нам опустить девушку на землю, какие у него при этом были глаза, и легкая ревность кольнула сердце. Но вместе с тем я уловил в себе что-то такое, что заставило меня внимательно присмотреться к ним обоим.
Машино лицо было спокойно. Она как ребенок прижалась к Олеговой груди и тихонько посапывала. Лицо ее выражало, что ничего не случилось, все идет как обычно.
Но поведение Олега было совсем иным. Стараясь не шевелиться, он обнимал девушку, прикрывая ее штормовкой, лицо его отражало мучительную работу мозга. Парень, это было видно и без бинокля, напряженно о чем-то думал. Глаза его смотрели вдаль, что-то он там видел такое, что пока было скрыто от других.
Похоже, эти двое знали то, что нам еще придется вскоре узнать.
Темнело. Дождь затих. Последние капли падали на остывающие камни костра, изредка стучали по палатке. Наши спальники, висевшие на жердях перед костром, высохли, и я решил, что пора укладываться. За мной потянулись и Сергей с Юркой.
Олег принес Машу в палатку, укрыл ее своим спальником, задул свечу и улегся рядом, укрывшись штормовкой.
Сон мгновенно  оставил позади и потоп, и баню, и мои размышления о Маше.
 
РЕЧНЫЕ МЕТАМОРФОЗЫ
 
Утро плеснуло в палатку солнечным светом, да так, что вчерашняя оставшаяся влага сконденсировалась на наших организмах.
Потихоньку просыпаясь, мы выползли из палатки.
Фантастическое утро! Совершенно голубое беспредельное небо обрамляло вечнозеленую тайгу. Последние клочья тумана трусливо удирали вверх по скалам, но, взлетая над ними, тут же попадали под прицельный огонь солнечных лучей и мгновенно растворялись в небесной синеве.
И тут раздался удивленный Машин голосок:
- А где река???
Мы уставились на то место, где вчера плескались после бани.
Реки не было!
Ее не было не только около нас, ее не было вообще!
Ни капли!
Берег был, русло было, даже оставленный с вечера моечный набор лежал на камне, где вчера я мыл посуду. А река пропала.
Местность просматривалась далеко вперед, но реки не было нигде!
Фантастика!
Наскоро поев, мы рванули туда, где вчера вели спасработы.
Поднимаясь по тропе, сообразили, что главное русло уходит далеко в сторону, а мы вчера творили баню возле одной из проток, которая, видимо, наполняется водой только во время весеннего половодья и во время летнего дождевого разлива. При спаде воды в русле протока мгновенно обезвоживается.
Дойдя до того места, где мы вчера разжигали костер из Машиного кисета, сверху разглядели наш катамаран, сиротливо дремавший возле дерева. На другом дереве призывно махал завязками Юркин спасжилет, а в древесном хламе, намытом возле скалы, синел Сережкин шлем.
Надо было спускаться. Но как? По веревке не хотелось, пошли искать спуск. Пришлось вернуться на километр вниз и подняться по руслу к катамарану.
Все было на месте. Я нашел даже свой дневник, обернутый в пленку. Автоматически перед наводнением привязав его к ветке, я вернул себе возможность в старости баловаться писанием походных мемуаров.
И тут опять Машин голосок отвлек нас от поисков утерянного барахла:
- А как мы забрались наверх???
Изучая отвесную скалу в том месте, где в жуткой спешке ползли наверх, волоча за собой тяжеленные мокрые рюкзаки, мы не нашли ни малейшей зацепки не то, что для ног, но и для рук!
Перед нами высилась восьмиметровая отвесная стена и ехидно молчала.
Юрка с упорством барана пялился на стену, пытаясь увидеть себя ползущим вверх с мешком за плечами (!) и с веслами в руках (!!), а Сережка попробовал хоть на полметра подняться по стене, но с позором свалился на песок под дружный хохот болельщиков.
Немыслимо!
Решить эту загадку мы не смогли ни в последующие дни, ни позже. Олег привел пример старушки, что во время пожара вытащила из огня неподъемный сундук, и мы навсегда решили, что это дело сторонних сил или... нашей маленькой колдуньи по имени Маша!
Маша не спорила, хотя добавила, что лично она вообще не помнит, как оказалась наверху. А когда мы стали хвалить ее за то, что она привязала катамаран, то Маша в удивлении вытаращила глаза и стала убеждать нас, будто проснулась только тогда, когда вспомнила, что у нее в кисете есть растопка для костра.
Нахохотавшись вволю и еще несколько раз безуспешно попробовав взять приступом стену, мы приступили к проводке катамарана.
Это пишется просто, а на самом деле ползать с веревкой по огромным обточенным водой валунам, протискиваться между ними, скатываться в ледяную воду, стараясь не упустить рвущегося на волю двухбаллонного скакуна было непросто. Настолько непросто, что когда пришла пора идти к палатке за барахлом, оказалось, что желающих не оказалось. Тем более, что даже по ускоренным расчетам до лагеря было не менее двух километров.
А жара стояла!
Бухточка, где колыхался на волнах наш крокодил, была так упоительно ласкова, так хотелось растянуться на травке, что... мы и сделали, отчаянно отбрасывая всякие, даже самые вредные мысли о многих километрах сплава впереди.
Все так и было бы со знаком бесконечности, но Маша...
Эта вредная девчонка совершенно по-хамски выжала свою майку прямо на блаженствующих под ласковым солнышком Серегу и меня!
Такого рева тайга не слышала с тех пор, как года два назад мы из-под самого носа осерчавшего медведя сиганули с обрыва в бурлящую реку. Ненароком заняли его место на берегу, откуда тот любовался природой, и Миша обиделся.
А теперь так же взревел Сергуля!
И началось!
Кто за кем гонялся, история записей не сохранила, но кутерьма была великая! Олег с Юркой защищали Маруську, зато мы с Серегой вовремя перехватили котелки и поливали врагов всем имеющимся в реке оружием.
Экологическое равновесие в этом районе было нарушено раз и навсегда! Крика было столько, что редкая птица долетела до середины...
Закончилось все мирно. Олег с Юркой, связанные чалкой, со ртами, полными мха, тихо отдыхали в сторонке.
Затем мы, окончательно помирившись, расположились на отдых возле нагретого солнцем валуна, и реке ничего не оставалось, как совершить над нами обряд миропомазания.
Три дня, грубо говоря, сплава, а столько неожиданностей!
 
СТРАШНАЯ ПОБЕДА
 
Опять, уже в который раз, прелюбодеяние с нашей подружкой вызвало такой трудовой энтузиазм, что мы уже спустя два с небольшим часа летели по реке, суматошно размахивая веслами.
По-прежнему гранитные медведи вылетали из воды и стремились опрокинуть наше суденышко. Вода сбыла, но ее оставалось еще достаточно много.
Впрочем, это было нам на руку, река поднялась над валунами, многие из них проносились под нами, скаля зубы в бессильной ярости.
Но скорость возросла намного.
Маша с широко раскрытыми глазами смотрела вперед, внутренне молясь, чтобы этот ад поскорей закончился. Пальцы девушки, сжимавшие ремни обвязки, посинели от холодной воды, постоянно взлетающей перед судном и окатывающей нас с ног до головы.
Наконец Олег показал веслом вперед, и мы увидели далеко впереди горный кряж, перед которым наша Ама должна влиться в Байгыр.
Последние километры верхом на Батыр-мустанге измотали нас так, что ни загребать, ни табанить  в полную силу мы уже не могли.

 

На последнем повороте испуганный Машин вскрик вернул нас к действительности.
Река со всего размаху налетала на стену, стоявшую поперек русла, и громадным отбойным валом уходила в сторону. Миновать этот ад не было никакой возможности. Струя, убыстряясь, не выпустила бы нас из своих объятий. Мгновенно в голове стали скакать варианты спасения девушки, но ни один из них не давал ни малейшего шанса, вал в любом случае подминал нас под себя.
Громовой голос Олега заставил нас с огромной скоростью махать веслами, смещая катамаран в сторону, но струя упрямо возвращала нас обратно.
Стена приближалась, и ужас жутким холодом стал подбираться к горлу.
Мы много повидали, но вот такую смерть предположить не смогли.
Весла вдруг стали валиться из рук.
И вдруг:
- Работать! Работать! Все - табань!
В эти страшные минуты Олег каким-то наитием увидел то, что, я знаю, многим, даже самым опытным сплавщикам было не под силу: в то время, как вся масса воды с ужасным напором перла на стену в лоб, верхний слой под напором отбойного вала замедлялся и скатывался в сторону.
Нужно было только остановить катамаран, не дать ему войти в вал.
Но как это было трудно выполнить!
Мы упирались так, что трещали черенки. А мат стоял! Мы такими, прощу прощения, словами  обкладывали и стену, и реку, и друг друга, что ни в сказке сказать, ни два пальца описать!
И ведь получилось!
Вал заливал Юрку с Сергеем, казалось, еще чуть-чуть и клокочущая вода поднимет нос катамарана, и мы ахнем спиной туда, в кипящее ее нутро.
- Сидеть! Табанить всем!
Олег верил в победу. Он всегда в нее верил. А в него верили мы.
Но нам очень нужно было, чтобы  в победу поверила Маша. Этого хватило бы, чтобы вода выплюнула нас, пусть не жалея, но отвергая, как инородное тело.
-Маша, встань! Навались на нос!
И Маша, перепуганная до бесчувствия наша девочка, сделал то, что останется в нашей памяти навсегда, – она кинулась вперед и, ухватившись руками за палубу, навалилась на нос катамарана!
Вода бешеным напором старалась опрокинуть ненавистную развалину, но у нее это не получалось, потому что наша мышка-норушка, наша маленькая волшебница мертвой хваткой держала корабль на плаву, утверждая победу жизни над смертью!
Так и стояли друг против друга огромный водяной кипящий вал и хлипкое сооружение, удерживаемое слабенькими Машенькими ручками.
Еле заметно суденышко уходило в сторону и, наконец, скатилось за стену.
За стеной перед нами предстала огромная  без единой волны заводь, а глухой рокот с той стороны означал, что река осталась неудовлетворенной и осталась ждать очередную жертву, чтобы в безрассудной ярости выместить на ней свою злобу.
Сергей с Юркой уже подняли Машу, посадили ее на рюкзак и колдовали над ней, приводя в чувство.
А чуть дальше, играя волнами как мышцами, мимо летел Байгыр.
Мы победили.
А если бы не Маша? Если бы не ее любовь, вызвавшая в нас незнаемый до этого прилив сил? Если бы не ее последний отчаянный порыв, преодолевший дикую ярость взбешенной воды?
Еле шевеля порванными мышцами, мы сползли на берег.
Сидя у мирно хлюпающей воды, я смотрел на Машу. Она молчала и как-будто прислушивалась к себе. Ребята, опасливо поглядывая в ее сторону, не решались прервать ее задумчивость, но готовые в любую секунду кинуться ей на помощь.
Маша, ты сильно испугалась? – Сергей пытался как-то нарушить тяжелое молчание.
- Ты знаешь, нет!
Маша вздохнула, посветлела лицом.
Почему-то мне сейчас кажется, что я навсегда перестала бояться воды. Когда я заглянула в ее холодные глаза, то дикая жуть пронзила меня. Но я должна была спасти вас, потому страх не смог достать до сердца. И мне стало ясно, что я ее не боюсь. Теперь я воды не боюсь.
Маша встала, подошла к реке, зачерпнула воды и, подбросив ее вверх, крикнула:
- Я не боюсь тебя, вода!
Мы заулыбались.
Невероятная девушка!
Уже в который раз она спасла нас от беды.
Наша колдунья осталась верна себе. Она любила все и всех, и никакая сила не могла ее в этом переубедить!
 
ДВОРЕЦ «У ВОДОПАДА»
 
До вечера время еще оставалось, и мы решили дойти до Байгырского водопада.
Теперь под килем у нас были только волны, ласково покачивая нас на себе и окатывая нежными ледяными каплями.
Разноцветные камни пролетали внизу, мелкие облачка на синем небе и изумрудная тайга, как бы извиняясь за недавнюю Батырскую грубость, стыдливо скользили мимо.
Неожиданно, спустя какое-то время, среди умиротворяющей тишины, прерываемой только всплеском волн, мы услышали звук работающего трактора.
Распаханных полей не наблюдалось, потому мы в быстром темпе рванули к берегу.
И вовремя!
За поворотом река резко ускорялась под горку и сваливалась в огромную дыру.
Когда мы подошли поближе, то звук трактора сменился на грозный рев. Вода срывалась вниз, грохоча по выступам, а грозный ее рев, как из трубы, рвался вверх.
После мыса нам бы осталось жить меньше минуты.
Обнос грозил обернуться тяжелейшим испытанием. Но не хотелось терять на него день, и мы решились. В быстром темпе собрали рюкзаки, а катамаран и амуницию оставили до завтра.
Обход оказался не слишком сложным, но в конце нас ждал невероятный сюрприз.
Олег рванул вперед, приказав нам не торопиться, потому как он хочет, мол, поискать место получше.
Мы согласились, ибо дни были богатыми на события, и мы хотели хорошенько отдохнуть.
Не спеша, пройдя около километра, мы услышали свист. Олег нашел место и звал нас к себе. Маша пошла вперед, ориентируясь на свист, но мелкий кустарник закрывал тропу и все, что было впереди.
Наконец мы услышали совсем недалеко голос Олега. Он был где-то за кустами, но мы никак не могли его найти. Маша рыскала по сторонам, но Олега нигде не было. Мы кричали и звали его, а вместо этого слышали совсем рядом: «Идите вперед и увидите»!
Вдруг мы услышали Машин вскрик: «Боже мой!»
Кусты кончились, и мы оказались...
Представьте: за многие тысячи лет вода вымыла в скалах огромный стакан, метров сорок глубиной и полсотни метров в диаметре; половина дна его была усыпана камешником и топляком; вторая половина была красивейшей заводью, в которую из огромной дыры в скале вылетал двадцатиметровый водопад.
А рядом с водопадом (!) красовался огромный грот, в котором мог бы устроиться на ночлег, например, взвод солдат!
Олега мы еле разглядели – на дне стакана маленький муравей копошился возле миниатюрного костерка.
Но голос его звучал совсем рядом! Звук поднимался вверх, не меняя громкости!
Мы ему орали, как нам спуститься вниз, а он совершенно нормальным голосом, будто стоял в шаге от нас, отвечал, что тропа идет вниз по спирали.
Еще больше нас удивила Маша. Она так хохотала, так радовалась, так скакала по тропе, будто всю жизнь ждала встречи с этим чудом природы! И опять мы услышали знакомую фразу:
- Я дома!
Мы спустились вниз и оказались в удивительном месте, какого нет ни в одном уголке мира.

 
Истинное фото
Сережка уже летел к заводи, на ходу разматывая спиннинг. Первый же заброс с тремя мушками принес трех огромных харюзей. Рыбы в заводи было немеряно!
Расположившись в гроте, мы запалили по всей длине входа костер, благо топляка было море, тем самым надежно отгородившись от ночного холода.
Радость Маши была неописуемой! Она бегала по берегу, кидала в воду камушки, свистела птичкам и, не переставая, пела.
Весь вечер мы праздновали! Все: и спасработы, и баня, и победа в борьбе со стеной, и прохождение Батыр-амы, и наше открытие этого удивительного места - было отмечено пробками под нескончаемые тосты.
Рядом ворчал водопад, дым тепловой стеной поднимался вверх, скользя по сводам грота, а мы возлегали на коврах мелкого топляка и болтали без умолку. Харюзиные скелеты сверкали увесистыми горками, животы слегка потрескивали, ложки стояли в крепчайшем чае, махра потрескивала в самокрутках и трубках.
И тут Юрка, скорее всего даже и не почувствовав до конца ценность содеянного, спросил:
- Машенька, а где твой дом?
 
МАШИН РАССКАЗ. ЧАСТЬ 1.
 
Девушка посмотрела на Юрика, потом на каждого из нас и спросила:
- А сколько нам осталось до финиша?
- Примерно неделю. – Олег вопросительно поднял брови.
 -Порогов больше не будет? – Маша показала руками, как ее вертело на реке.
 - Нет, таких уже не будет. Воды уже много, но на волнах еще покачает.
- Тогда я расскажу вам, откуда я и зачем пошла с вами. А то до разлуки могу и не успеть.
Странно, но почему-то  я разволновался. Возникло ощущение, что мы сейчас прикоснемся к чему-то таинственному и непонятному. Маша и так нас завораживала своей необычностью, а теперь, когда мы ее все же уговорили прервать обет молчания, мне почудилось, что ей стоило большого труда решиться на откровения.
Парни тоже, как и я, воззрились на девушку, их пронизывали чувства сродни моим.
Мы расположились вокруг рассказчицы, и Маша начала говорить.
«Примерно четыреста лет тому назад пять семей, жителей Архангельских земель, решили уйти в дальние земли искать счастья. В те времена поморы уже ходили по северным морям и привозили домой рассказы, будто бы услышанные ими от заполярных племен, о местах, где зимой так же тепло как летом. Там и деревья растут невиданные, и звери живут незнаемые».
Столь необычное начало в таком необычном месте, среди ночной тайги, в гроте, где за стенкой глухо бубнил  водопад, подействовало на нас так сильно, что мы внимали голосу девушки, затаив дыхание. А она смотрела сквозь дым костра и вела рассказ не спеша, как бы намекая на то, что придется узнать много такого, что принесет нам  удивительное впечатление.
«На Руси было неспокойно, и свободолюбивым людям, какими были мои предки, хотелось уйти туда, куда не дотянутся государевы указы, где можно было жить так, как бог на душу положит.
Иного пути в дальние земли не было, кроме как водного. На трех карбасах, взяв с собой продовольствия на месяцы вперед, уложив нехитрый скарб, ранней весной вышли они в море, направив свой путь на восток. Пуще всего хранили они семена злаков, чтобы на новых землях развернуть свое хозяйство.
Двигаясь по картам поморов, они за лето сумели заплыть за Уральскую границу. Ближе к зиме стали разведывать земли у моря, надеясь найти те`плицы. Так они называли места, где предполагали найти места, не занятые снегом. Не найдя их, люди стали на зимовку. Зима случилась лютая, но не она мучила путников. Их настигла болезнь, не знаемая ими ранее. Стали умирать дети, потом болезнь добралась до старших. Спасли их северные люди, они гнали оленей и увидели необычное стойбище. Олений жир и пареная хвоя помогли спасти оставшихся людей. Болезнь эта зовется цынга».
Я вдруг вспомнил наш зимний поход на северный Урал, вспомнил жуткий пронизывающий северик, летящий в лицо сорванный им лед, кошмарные беспредельные ночи, и мне враз стало холодно. Представил людей в заметенных неприспособленных к северным зимам жилищах, детей, корчащихся от  холода и болезней, и мне стало жутко.
«В писаниях отцов сказывается, какой тяжелой была первая зима в тундре. Многому их научили северные люди, которые живут там испокон веков и другой жизни не знают. Но никто из них не слыхал о теплых землях. Оленьи пастбища у них были до огромной реки Йленья, дальше жил другой северный народ. Может быть этому народу было известно про теплые земли, но, однако, уже давно не были у них и не говорили об этом. Уже настолько умеют жить в зиме, что иной жизни и не ищут».
Маша, видно было, будто сама переживала те события, о каких говорила. Она тоже как и мы закуталась в свитер и подбросила дров в огонь.
Костер освещал своды нашего убежища, тени колыхались на стенах, одна из ярких звезд заглядывала через расщелину к нам под свод, будто удивляясь, что за причина не дает сна странным пришельцам.
Маша продолжала.
«Второе лето люди также посвятили поиску теплой земли, но ее не было. Никто из северных людей не знал про те`плицы. Дорога была настолько трудная, что смерть всегда ходила рядом. Хорошо, что к тому времени мужчины научились охотиться на морских животных, научились ловить рыбу, вызнали про съедобные растения, иначе бы путникам было бы не выжить в тех суровых краях. Но никто никогда не роптал на тяжелую долю, которую они сами выбрали себе. Вопреки всему они верили, что найдут землю, что часто виделась им в снах.
Зимовка прошла не так тяжело, как прошлая, но все же силы были неравны, и еще несколько человек были похоронены в мерзлой тундре. Люди уже совсем были похожи на северных людей, только большие глаза выдавали в них русичей.
Слух про них разошелся по тундре, те племена, что встречались им по пути, давали им оленей и мясо в дорогу, проводники вели их от стойбища к стойбищу.
Третьим летом вышли к Йленье. Из более чем полусотни человек, начавших движение к теплым землям, осталось менее двадцати. Кое-кто стал поговаривать о том, что пора обживаться здесь, в этих суровых местах, потому как впереди опять может оказаться только тундра и более ничего.
Неожиданно к ним вышел северный человек, который услышал от других, что ищут эти люди. Он рассказал, как слышал от деда, будто вверх по Йленье тот видел горный хребет, где в одном месте кружились стаи неизвестных птиц. Старик дойти туда теперь не смог, уж слишком трудным был путь. Но этот молодой северянин мог проводить до того места, а там пусть сами решают, как им быть.
Выбирать было не из чего, и люди решили идти за северным человеком.
Путь оказался еще труднее, чем был раньше. К морозам и метелям добавился непроходимый лес. Но все же спустя какое-то время люди увидели горный хребет, неприступной белой стеной вставший у них на пути».
Маша замолчала, а мы, взволнованные ее рассказом, даже не подумали о том, зачем она подняла давнюю историю о переселении людей. Хотя она и называла их своими предками, но все остальное было далеко не ясно. Видно было, что девушка волновалась, будто все, что пережили эти люди, происходило с ней.
Сделав пару глотков из кружки, Маша продолжала.
«Проводник при виде неприступных суровых гор, решил вернуться обратно, а моим прадедам только и осталось, что двигаться вдоль хребта в поисках неизвестно чего.
Через немалое число дней один из молодых, ходивших на разведку, вернулся с вестью о том, что сквозь пролом в горах видел стаи птиц.
На самом деле, в том месте летали птицы, тогда как вокруг птиц не было совсем.
Но горы были такими высокими, а скалы казались такими неприступными, что решиться их покорить было немыслимо.
Двое все же вызвались подняться и ушли, взяв с собой все веревки, что были у людей.
Не было их так долго, что некоторые стали думать, будто они погибли.
Но мужики вернулись.
Еле-еле дойдя до стоянки, повалились в снег.
В руках одного из них был зеленый плод, от одного вида которого людей охватил восторг.
Неужели дошли?
Как они поднимались по диким скалам, как они сумели выдержать последний экзамен, это отдельный рассказ, но то, что они испытали, дойдя до цели, описать невозможно.
Им предстала долина, покрытая зеленью. Небольшие озерки, над которыми кружились несметные стаи птиц, соединялись ручьями. Неба не было видно почти совсем, потому что оно было закрыто туманом, поднимающимся из долины.
Люди впервые за долгие годы ужасных странствий шли по теплой земле, срывали зеленые листья, пробовали ягоды на кустах, омывали лица чистой теплой водой из ручьев».
 
МАШИН РАССКАЗ. ЧАСТЬ 2.
 
Олег взял котелок и ушел к реке за водой. Да, чай нам понадобится. Рассказчица, как видно, еще нескоро закончит свою удивительную повесть, а нам, чтобы все это переварить, надо восполнить свои силы.
Маша подвесила котелок, пошурудила костер и приготовилась говорить дальше, но Сергей решил уточнить некоторые моменты.
- Йленья, я так понимаю, это река Лена, которая впадает в Ледовитый океан, да?
- Верно.
- Но ведь, насколько я могу судить по описанию маршрута, ваши предки ушли от Полярного круга совсем недалеко, то есть там, куда они пришли, была лесотундра, где никак не должно быть лето зимой.
Маша потрепала его по волосам и, смеясь, сказала:
- Так в том-то все и дело, что не должно быть! А все равно есть!
- А как ты это можешь доказать?
- Так ведь я оттуда и пришла к вам!
Мы разинули рты.
- То есть ты хочешь сказать, что такое место существует до сих пор?
- Конечно!
Такой невероятный ответ подействовал на нас так, что мы, чувствуя, что уже не в силах воспринимать Машин дальнейший рассказ, решили попить чайку.
- Машенька, ну-ка завари-ка нам своего!
- Нравится мой чай? – Маша хитро прищурила один глаз.
- Да! Аромат неземной, прям будто и не чай вовсе, а бальзам на душу!
- Так ведь он как раз из трав нашей долины Радости! И вино тоже!
Я чуть не захлебнулся от неожиданности.
- И ты нас уже несколько недель травишь своими снадобьями?
Юрка захохотал, и всем вдруг стало весело. Сережка принюхался к парившему чаю и высказался:
- То-то я вижу, у меня всегда кайф какой-то необычный после твоего чайку! И как назваются травки, которыми ты дурманишь нас иногда?
- Обычные – шиповник, мята, смородина, немного чепыжки .
- Так уж и обычные?
- Они обычные с виду, но размеры намного больше и вкус чуть другой. Например, ягоды смородины размером с теннисный шарик, а шиповник с небольшой арбуз. Я, когда первый раз увидела арбуз, удивилась – какой большой шиповник!
Маша засмеялась, потом отхлебнула чайку и смешливо спросила:
- Ну, как? Интересный мой рассказ?
- Да, конечно, конечно! Рассказывай дальше!
- Допивайте и продолжим. Только у меня к вам просьба верить тому, что я говорю. Я далеко не всем рассказываю о нашей Радости, и если рассказываю и вижу, что мне не верят, то всегда прекращаю говорить, как бы меня не просили продолжить.
- Маша, можешь говорить спокойно. Мы не так уж мало бродили по Сибири, видели иногда такое, чему бы раньше ни за что не поверили.
Олег придвинулся к девушке поближе, как бы говоря, что он ее самый доверчивый слушатель.
Маша продолжила.
«Первые дни и даже недели люди отдыхали, лечились и отъедались, благо все растения были знакомы им по прежней жизни. Ягоды и плоды были гораздо большего размера, чем на родине, вкус немного был не такой, но то, что они были те же, подтвердили и ощущения пробовавших их. Название долине, да и будущему поселению дали сразу – Радо`сть, от слов «достигать» и «ра», солнце, значит. Ударение здесь, на большой земле, я ставлю на «а», а у нас на «о».
Первые дома люди решили делать из лиственницы, уже зная о ее долголетии, и не ошиблись. Даже во влажном климате, который в Радости происходил от горячих источников и теплой земли, дома не гнили и многие стоят до сих пор».
Юрка облизнул губы и недоверчиво пробормотал:
- Четыре сотни лет деревянным домам? Невероятно!
- Да. У нас в первом доме, который появился в Радости, сейчас никто не живет, там хранятся рукописи и «Книга отцов», некоторая утварь и вещи, которые принесли ходоки с большой земли.
«Несколько раз молодые мужики искали путь из долины, но каждый раз безуспешно возвращались обратно. Летом внизу сплошное болото и таежные завалы были совсем непроходимыми, а зимой из-за снежных провалов выйти из долины тоже было почти невозможно. Но все же путь был найден, но пройти по нему можно было только ранней солнечной весной, когда снег сверху промерзал и покрывался ледяной корочкой. Но об этом позже.
Жизнь постепенно настраивалась. Ужасный поход уже стал казаться сном, хотя все подробности о нем  были описаны в «Книге отцов». Поселение росло. Как бы в отместку за столько смертей при поисках этой долины стало рождаться много ребятишек, болезней не было почти совсем. Дети купались в теплых озерах, еды было вдоволь. Взрослые приручили горных козлов, горных тигров, жил свой медведь с медведихой. Найденные больными и вылеченные, звери стали ручными. Пытливые мужчины научились плавить серебро, золото, медь и другие металлы. Хотя большой нужды в них не было, но мудрые отцы всегда говорили, что рай не будет вечен, будут трудности, нужно быть к ним готовыми.
С тех пор, как один их ходоков принес с большой земли радио, люди догадались, что долина Радости лежит в жерле бывшего вулкана. Это подтверждалось иногда глухим рокотом изнутри земли и волнениями почвы под селением. Разрушений ни разу не было, но опасения про них были.
Все было хорошо. Люди уже несколько поколений жили в долине, про поход своих предков стали даже легенды складывать. Жили безбедно, весело, дружно. Дети умели читать и писать».
Маша замолчала и засмеялась:
- Предлагаю немного поспать, а то уже светает, а Юрчик вообще кимарит.
И правда, мы не заметили, как пришло утро. Расщелина на той стороне «стакана» просветлела, звезды пропали.
Уговорив Машу продолжить ее рассказ днем, потому как мы решили делать дневку, все уклались спать.
Снилась мне «Земля Санникова», на деревьях висели арбузы, а в озере плескались мамонты...
 
МАШИН РАССКАЗ. ЧАСТЬ 3.
 
Проснулись мы, когда солнце высветило нашу келью.
Был почти полдень, но в «стакане» было еще сыровато.
Маша уже стучала ножом, и мы рванули за рыбой. Мне пришлось в срочном порядке снимать лишние мушки, потому как вытянуть одновременно уцепившихся за приманки и упорно сопротивляющихся трех харюзов было невозможно.
За спиной послышался восхищенный Машин голос, – Смотрите!
Мы посмотрели туда, куда она показывала.
Брызги водопада в лучах солнца образовали огромную яркую радугу, и мы только сейчас заметили, какая кругом красота! Здесь природа решила сотворить настоящее чудо: вырывающийся из ущелья водопад, рядом удивительный грот, причудливые скалы с лиственичной бахромой, окаймляющие нашу стоянку, белоснежные мраморные и кварцевые валуны под ногами, прозрачная голубоватая вода...
Неуемная Машутка опять что-то увидела, и опять ее радостный крик оторвал нас от любимейшего дела.
Она нашла вернисаж!

 
Истинное фото
На скале, испещренной трещинами, кто-то до нас создал галерею природных поделок из топляка. Всевозможные фигурки, выбранные из валяющихся повсюду остатков древесных корней и веток, были разложены на скальных уступах. Забавные речные поделки удивительным образом дополняли необычность всего комплекса чудес этого природного образования. Мы долго перебирали выставку, а потом и сами дополнили ее своими находками. Маша как ребенок бегала по берегу в поисках самых удивительных фигурок, раскладывала их по стене и ругала нас за то, что у нас нет фотоаппарата. На наши оправдания, что мы ценим только то, что остается в памяти, она, подумав, ответила: «Наверное, вы правы. Я сама такая».
И вот жареный хариус, прижатый сверху немалой порцией чая, занял свое привычное место, махорка принесла блаженное умиротворение, и мы приготовились слушать продолжение Машиного повествования.
Машутка расположилась на спальнике, подставив солнышку свои прелести, а мы, изготовив из валунов некие подобия кресел, уселись рядом в предвкушении радости познавания неведомой жизни.
«Беда все же пришла, и совершенно не оттуда, откуда ждали.
Стали рождаться дети, у которых не сворачивалась кровь. Потом люди заметили, что изредка ребятишки рождаются маленького роста, плохо учатся, вялые и застенчивые. Много детей умирало.
Люди долго искали причину  и нашли.
В «Книге отцов» были записаны слова одного из северных людей, где он объясняет, почему их стойбище не стоит на месте, а постоянно перемещается. Это, он сказал, делается для того, чтобы обновлять кровь. Мало того, у северных людей есть такое правило, пусть оно совсем не понравится странникам, если в стойбище заявится гость, то в качестве уважения к нему хозяин стойбища предлагает тому на ночь одну из своих женщин, включая жену и дочерей.
Жители Радости долго размышляли над этими записями. И так и этак примеряли на себя слова северного человека. Но делать было нечего, надо было что-то решать.
К тому времени ходоки уже довольно часто хаживали на большую землю, оставаясь там на год и больше. Изучая жизнь людей на большой земле, они всегда приносили с собой новые знания, новые предметы, но никогда не оставались там насовсем. Слишком сложно было в большом мире для людей, выросших в райских условиях. Очень многое было непонятно, многое не нравилось, в большие города ходоки не заходили совсем, боясь диких нравов большого скопища народа.
Имея запасы золота, которое они брали с собой из Радости, ходоки могли жить на большой земле долго, покупать нужные вещи для селения и собирать новости, которые были интересны нашим жителям.
Путь от долины Радости был очень труден.
Ранней весной, по наледям, где по ступеням, где по веревке, где скользя по льду, мужчины добирались до низа хребта. Дальше на лыжах за много-много дней они доходили до реки Лены, а затем от нее до Байкала. Иногда двух-трех месяцев не хватало, чтоб дойти от Радости до обжитых мест.
Были и беды. Метели и Байкальские шторма были основным препятствием для ходоков. Не имея никакой связи с селением, иногда ходоки погибали, оставив, если получалось, в приметных местах записки.
В долине радости люди вносят их имена в «Книгу отцов», как своих героев.
Возвращение домой было еще труднее, чем уход из дома.
Подъем  в долину по-прежнему очень тяжел и опасен. Сделать его более легким невозможно, потому что весенние потоки разрушают все, что люди успевают сделать за зиму. Скалы настолько сложны для прохода, что по ним еще никто не смог дойти до подножия летом».
Машенька приподнялась и спросила:
- Вы еще способны слушать, или пора повеселиться?
Мы пылко стали убеждать рассказчицу, что будем слушать хоть целый год, потому как мы все по натуре романтики, и то, что она нам рассказывает, распаляет и возвышает нам душу.
Но Маша отвергла наши просьбы и предложила подняться к водопаду, чтобы посмотреть, откуда он бежит.
Лезть по мокрым скалам нам не совсем хотелось, тем более, что хариус в животе еще не совсем переварился и тянуть наверх переполненное брюхо, оставившее для воздуха совсем небольшое место, было просто неохота.
Но разбойницу переубедить было невозможно, и мы поползли наверх.
Опасаясь сорваться с мокрых и замшелых скал, мы упорно карабкались на террасу.
Маша, исключительно благодаря своей вредности, забралась первой и чуть не угробила нас своим визгом. Оказалось, что для выражения своего восхищения, девушке понадобился именно ультразвук!
Мы глянули вокруг и замерли в восхищении, больше того – в благоговении!
Мы знали, что природа – чудесный скульптор, но чтобы вот так...
Выше водопада вода, пробиваясь, вырезала из скал такие причудливые образование, что мы сбились со счета, называя, на что похожи стоящие перед нами фигуры. Там были звери и птицы, лица людей, дома и неведомые существа. Сережка, имея художественный дар, хватался за голову, озирая этот парк каменных артефактов.
Пока мы пялились на это чудо, неугомонная девчонка опять нашла то, что вызвало в ней дикий восторг.
Прямо в скалах вода выточила овальные углубления, каверны, заполненные чистейшей водой. Мало того! Эта вода, согретая солнцем, была теплая!
Каждый выбрал себе ванну по росту и с блаженством погрузился в нее.
Конечно, Машка опять все испортила! Начала брызгаться и топить зазевавшихся.
Олег не вытерпел, схватил фулиганку и сделал ей выговор:
- Если ты не утихомиришься, мы тебя... вымоем!
Юрка тут же смотался за мылом и мочалкой, и мы стали мыть грязнулю. Намыленная, Машутка смотрелась еще лучше! Все ее прелести были полускрыты, потому нам большого труда стоило драить ее мочалкой, не воспользовавшись ее бессилием. Но эта проказница, беспрерывно хохоча, скользкая от мыла, вырывалась из наших рук, и мазала нас пеной.
 
МАШИН РАССКАЗ. ЧАСТЬ 4.
 
Не сказать, что мы заждались головомойки. Баня и мокрый сплав содержали наши тела в исключительной стерильности, но такие ванны мы не могли пропустить! До самого вечера мы плескались в теплых кавернах.
Но любопытство, по-нашему творческий интерес, заставило нас намного раньше проглотить ужин и приступить к главной части этого дня – вечерней исповеди жительницы долины Радости.
Честно говоря, не я один пришел к крамольной мысли, с некоторых пор поселившейся у меня в голове. Было заметно, что и Олег терзается тем же.
Очень заманчиво было бы... на следующий год... Ну, не знаю, стоит ли об этом говорить? Надо подумать.
Мы снова расположились в главной зале замка «Водопадный» и стали теребить Машу продолжить свою фантастическую повесть. Маша, немного обидевшись, что мы обозвали ее фантазеркой, отругала нас за недоверчивость, напомнив, что может и не рассказывать дальше. Мы изо всех сил стали ее убеждать, что пошутили, а Юрке пригрозили, чтоб свои шутки засунул...
Наконец, Маша оттаяла и повела рассказ дальше.
«Однажды, в банный день, когда все население Радости было возле горячих озер, случилось то, что навсегда изменило жизнь в селении.
Бабушка Дуня, которую все уважали за ее мудрость и провидение, неожиданно оделась и, прихватив с собой нашего старосту Федора, ушла в молельный дом. Постепенно к ним присоединились все старцы долины.
К вечеру по Радости пронеслась весть, что следующими ходоками будут женщины.
С желающими в совете долго разговаривали, но было непонятно, почему отвод получали замужние и молодые женщины.
К весне вместе с тремя мужчинами на большую землю ушла Марфа. О чем с ней долго говорили в совете, никто не знал. Строили разные догадки, но так ничего и не узнали.
Через два года мужчины вернулись без Марфы. Она погибла при  переправе через Лену. Но самое главное было то, что мужчины принесли с собой – ребенка!
В »Книге отцов» об этом написано, как все население долины заботилось о первом ребенке с большой земли. Две кормилицы были с ним неотлучно, отчество дали по мужчине, согласившемся на это».
Маша помолчала.
Сергей, воспользовавшись паузой, спросил:
- И где сейчас этот ребенок?
- Умер три года назад.
Маша при этом улыбнулась, а Сергей огорченно произнес:
- Не уберегли все же?
Девушка расхохоталась:
- Да, не уберегли! Сто пятьдесят лет – не возраст!
- Сколько, сколько?!
Маша менторским тоном объяснила:
- У нас живут и подольше. Например, бабушка Дуня прожила более двухсот лет, а староста Федор сто восемьдесят.
Мы ошарашенно молчали. Юрка, пялясь на девушку, промямлил:
- Маруся, а тебе тогда сколько лет?
- Да я еще молодая, мне и тридцати еще нет!
Тут мы совсем забалдели. Олег стал на колени перед Машей и воскликнул:
- Машка, ты не ошиблась? Тебе же меньше двадцати!
- Олежка, милый, мне двадцать восемь лет. По нашим, Радостинским, меркам это еще девический возраст. Некоторые наши женщины даже к пятидесяти годам выглядят как ваши старшеклассницы. Сто лет для жителей Радости – пора цветения. У многих старцев по нескольку прапрапраправнуков.
Маша подкинула в костер и уже совсем другим тоном продолжила.
«После гибели Марфы отцы приказали на пути к селениям большой земли построить несколько лазанок  и лабазов , где можно было бы отдохнуть и подлечиться.
После этого число женщин-ходоков стало больше. Уходили они всегда вместе с мужчинами, которым было поручено охранять их и помогать находить достойных мужчин с большой земли, или находить детей в приютах.
Несколько раз ходоки приводили с собой и женщин, которые согласились совершить страшный путь ради жизни в долине Радости.
Дети с большой земли быстро подрастали, любились и заводили семьи. Иногда отцы селения разрешали им иметь несколько жен, чтобы здоровых детей было больше.
Постепенно число жителей в долине выровнялось. Но все равно женщины-ходоки изредка выходили на большую землю. Надо сказать, что погибало женщин гораздо больше, чем мужчин, чаще всего из-за того, что мы, радостинцы, слишком доверчивы и безобидны».
Маша посмотрела на нас и спросила:
- Вы, я думаю, не верите в Бога?
- Да, никто из нас верой не отягощен.
- А мы не можем без веры. Вера в наших богов помогает нам жить дружной семьей. Доверие к людям у нас такое высокое, что мы не знаем, что такое обман, а тем более, подлость. Из-за этого на большой земле наши люди часто попадают в беду. Некоторых убили за то, что у них было золото, других хватали как иноверцев, но чаще всего люди погибали только потому, что не могли объяснить, кто они и откуда. Всем ходокам было строжайше запрещено рассказывать о долине, и они этот запрет свято соблюдали.
- Машенька, - Сережка не смог промолчать, - почему же ты нам все это рассказываешь? Ты нарушаешь тайну долины!
- Сейчас другое дело. Уже полвека как некоторые наши люди переходят жить в города, сохраняя при этом тайну местонахождения нашей долины и помогая тем ходокам, кому грозит опасность. Вспомните начальника аэропорта, как он вам показался?
Я тут же вспомнил его. Высокий, статный мужчина с внимательными глазами и уверенной походкой. Он частенько выделял нашу группу из общей толпы и подсказывал, где стоит самолет, вылетающий в нужном направлении.
- Маша, а не он ли...
- Да, он вас хорошо знает, он мне и рассказал про вас, поэтому я и дожидалась на вокзале именно вашу группу. Мы решили на совете, что лучше всего сделать именно так, чтобы ребенок был рожден от людей, достойных нашего племени. Я не ошиблась, вы понравились мне сразу и на всю жизнь. Более того, я влюбилась в каждого из вас до беспамятства и совсем не представляю, как я буду жить без вас после расставания.
- Машка! – Юрка разволновался сверх всякой меры, - ТАК ТЫ И ЕСТЬ ХОДОК ИЗ ДОЛИНЫ РАДОСТИ?!
Мы уставились на Машу, уже в другом свете прокручивая в мозгу все то, что нам рассказала удивительная девч... женщина. Мне представилось, как этот маленький, нежный человечек идет сквозь ледяную пургу по мерзлым болотам, продирается сквозь чащобу, бредет по безжалостным речным наледям, как терпит, с испугом  взирая на злую, наглую и недобрую толпу наших городов ради того, чтобы суметь вернуться тем же ужасным путем в свою долину, неся в руках живой комочек будущей жизни...
- Не все так страшно, как вам кажется. – Маша грустно улыбнулась. – Теперь у нас есть связь, в долине мы смотрим телевизор, севернее Байкала есть деревня, состоящая полностью из наших жителей. Часть пути мы преодолеваем на снегоходах. Иногда нас забрасывают в тайгу знакомые летчики, да и вверх по Лене стали ходить теплоходы. Повторяю, что немало наших людей занимают важные посты на всех уровнях власти. Есть ректоры, судьи, чиновники в разных правительствах.
- И никто из обычных жителей не знает про вашу долину? – Как-то не верилось, что в наше время всяких там космических наблюдений и различных видов коммуникаций связи маленькая долина осталась «терра инкогнита».
- Вот в том-то все и дело! – Маша грустно посмотрела куда-то вдаль. – Наши отцы всегда предупреждали, что мы не всегда будем жить в неизвестности. Все равно рано или поздно нас найдут, и если мы не будем готовы жить вместе с большой землей, то пропадем. Уж лучше постепенно приспосабливаться жить в меняющихся условиях, чем потерять нашу Радость навсегда.
Мы молча смотрели на девушку. И тут Олег, обращаясь к Маше, спросил:
- Машенька, можно я им скажу? – Было видно, что он волнуется, что совсем было несвойственно этому железному человеку.
Маша ответила не сразу:
- Я схожу за водой, а ты можешь сказать. Позовете потом.
Олег поковырялся в костре, набил трубку табаком, прикурил.
Мы, усиленно стараясь унять волнение, ждали. Дымок из моей трубки дрожащей струйкой поднимался вверх. Наши тени на стене грота слегка колыхались, казалось, что вся природа затихла в ожидании того, что сейчас скажет наш капитан.
Наконец, Олег вздохнул и сказал такое, от чего в одно мгновение наша жизнь стала совсем другой:
- Маша беременна. Ребенок от одного из нас.
 
МЫ УЖЕ ДРУГИЕ
 
- Маша, положи рюкзак, тебе нельзя так надрываться!
- Машенька, мясо тайменя тебе не повредит? Может быть за кабаргой сходить?
- Машулечка, скоро должна появиться голубика, я тебе варенье сварю. А давленую жимолость с сахаром будешь есть?
Она стала для нас драгоценнее, чем была, во много раз. Если бы она позволила, мы бы ее на руках отнесли до ближайшего автобуса.
Девушка отбивалась как могла! В ответ на нашу неуклюжую озабоченность она хохотала так, что эхо с удовольствием подхватывало ее смех и разносило по всей округе.
- Марусенька, а когда ты пойдешь в долину? Где будешь рожать, прости, являть? А кого, как тебе кажется, ты должна явить, мальчика или девочку? А какое ты отчество дашь? Того, на кого он будет похож?..
Глупости нашей не было предела! Маша, не переставая хихикать над нами, терпеливо отвечала, что в долину вернется послебудущей весной, когда ребенок немного окрепнет, отчество может у нас потом спросить, явить хочет мальчика, потому что до этого у нее была девочка...
Вот после этих слов мы сразу примолкли. Вспоминая наших женщин, какими они становились после родов, тем более не первых, никак не верилось, что Маша, уже будучи мамой, осталась девчонкой во всех своих самых лучших качествах. Это было так необычно и трудно понимаемо, что мы тайком с новым любопытством рассматривали эту женщину, пытаясь найти в ней признаки взрослой зрелости.
Но Машутка по-прежнему, не стесняясь нас, прыгала голышом по камешкам у реки и хохотала по каждому смешному поводу. Это была девчонка, переполненная живительной энергией, которой готова была бескорыстно поделиться со всей вселенной.
Постепенно мы раскрепостились, приняли все произошедшее, как неотвратимую метаморфозу, и снова, исключительно благодаря юной волшебнице, мир засиял перед нами всеми цветами красок.
 
ПУТЬ К ПРИЧАЛУ
 
Вскоре мы снова сели на воду, и река привычно понесла нас вперед, туда, где уже совсем скоро из-за поворота должен был показаться наш последний причал.
Воды стало столько, что если бы не Маша, мы бы, как в иные времена, залегли бы в спячку, лишь иногда отмахиваясь от толкающихся берегов, и развлекаясь редкими причаливаниями по поводу «сходить до ветру», или как мы говорим, «до пассату».
Но Маша разбила наш, приобретенный многолетними упорными тренировками, способ времяпрепровождения на «болоте», как мы называем многоводные реки, самым беспардонным образом.
Надо ли вам пересказывать ощущения и эмоциональные словоизвержения тех, кто заученно прилег на баллон с жизнеутверждающей мыслью «вздрыхнуть» минут на шестьсот, но вместо этого должен был заняться спасением утопающего в количестве себя, потому как эту дурочку раздражают, видите ли, спящие на ходу мужчины?!
А что она вытворяла со мной, самым серьезным из окружающих меня придурков?! Вы видели клип по песне Высоцкого «Встаньте, лягте, руки шире, начинаем три-четыре!»? Нет? А мы видели! Мне пришлось эту песню проорать ровно восемь раз, пока эта зрелая, в годах, простите за слово - женщина! – трясла и раскачивала наше судно, стараясь превратить его в подводную лодку! После этого «клипа» некоторые наши вещи решили, что спокойнее плыть рядом с катамараном, или поодаль, чем быть раздавленными на нем.
Пришлось даже на некоторое время привязать эту бестию к раме, пока мы касками пытались подогнать судно к раскиданным по реке веслам.
Отсутствие порогов девушка вполне компенсировала прыжками по баллонам, с удовольствием ожидая, пока те лопнут, изображая гибель «Титаника»!
Потом ей вздумалось создать народный хор. И когда мы по взмаху ее рук запели на четыре голоса «Мурку», эта кривляка изобразила каждого из нас, признанных бардов, в таком безобразном виде, будто мы не пели, а вдохновенно кряхтели на унитазах!
В общем, чем дальше из лесу, тем дурнее становилась банда.
Из серьезных, спортсменистых и уверенных в себе покорителей шивер и порогов мы превращались в дичь водоплавающую, горланящих все, что пропускали гланды, и превращающих наш пакетбот в плавсредство легкого поведения.
Девчонка вертела нами и катамараном, как хотела. Не знаю, как терпели нас прибрежные благочестивые вечнозеленые матроны?
Предстоящая разлука уже издалека начинала сжимать наши сердца своей безжалостной рукой. В голове у каждого роились всевозможные планы встречи с Машенькой будущим летом, но ни один из вариантов не выдерживал испытания логикой.
В один из вечеров, когда Маша полоскала свои тряпички в реке, Сергей не выдержал и обнародовал свою идею похода в долину Радости, хотя отлично понимал, что для этого надо было столько дней, сколько хватило бы на несколько отпусков сразу.
Идея встретиться с Радостинкой через два года осталась единственной из всех других, и мы твердо решили оповестить об этом малышку. Найдем речку севернее Байкала и скоординируем сроки. Возможно, Маша нам сообщит координаты единственного Радостинского селения на большой земле, про которое рассказывала недавно, и нам удастся побывать в нем, увидеть этих необычных людей, прикоснуться к уходящей древней эпохе, случайно проникшей в наше время. А там, может быть, и начать поиски путей в заветную «терру инкогниту».
 
ФИНИШ
 
Прощание было простым, но тяжелым.
Мы стояли возле вагона и, не стесняясь, попеременно целовали и сжимали в объятиях самого дорогого нам человека.
Наша Машенька, обливаясь слезами, шептала каждому из нас горячие слова любви, просила не забывать, обещала, что будет ждать новой встречи, что обязательно покажет нам нашего сыночка, потому что не отдаст его в долину, пока мы его не увидим, что мальчик будет расти без отчества, пока мы не решим, на кого из нас парнишка будет больше всего похож.
Проводница до упора держала красный флажок, но сухарь-машинист в нетерпении  дернул состав, и наша девочка, впрыгнув в вагон, долго бежала за окнами, махая нам рукой, до тех пор, пока поезд червяком не изогнулся на стрелке, и разлука черной стеной встала между нами...
 
ТЕЛЕГРАММА
 
Сразу по приезде дела навалились на каждого из нас неумолимой горой проблем. Снова вернулись «те разговоры,  споры и раздоры, суета и ссоры», когда вырваться из этого порочного круга можно было только, отринув все это и сбежать в баню, на рыбалку, вдребезги напиться и уйти в глухое похмелье.
Иногда казалось, что встречи с чудом, что произошла летом, не было на самом деле, все это приснилось, и превратить сон в действительность не было никакой возможности.
Лишь иногда, когда нам удавалось собраться вчетвером, мы ненадолго будто снова оказывались там, в волшебном гроте у водопада, и наша Маша опять гладила нас своими нежными ладошками, и огромная радость заполняла наши сердца.
В конце марта вдруг позвонил Олег и предложил собраться.
Волнующее предчувствие мгновенно охватило меня, и я понял, что пришла весточка от Маши.
Мы сотню раз перечитывали телеграмму, и ее простые слова снова разожгли в душе тот огонь, что был с нами давним летом.
Телеграмма?
Вот она:
 
«У МЕНЯ ВСЕ ХОРОШО ТЧК НИКИТА ТЧК»
 
Без отчества!
 
Жизнь опять улыбалась нам, сияло солнце, приближалась весна, а за нею лето.
Это значит, снова надо нам в дорогу собирать:  сапоги, рюкзак, гитару, кружку, ложку и тетрадь!
 
 

КНИГА ВТОРАЯ
 
ИНАЯ ЖИЗНЬ
 
 

 ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
 
Байкал!
Мы сидим на песочке у самой воды, подложив под себя корематы . Песок влажный, сглаженный недавним волнами, на глазах подсыхает и парит, согретый утренними солнечными лучами.  Оно уже довольно высоко поднялось над Хамар-Дабаном и  светит прямо в глаза на фоне беспредельного голубого неба. Туман еще парит кое-где над озером, но его становится все меньше, что предсказывает хороший (казалось бы!) день.
Полосатые бурундуки тоже говорят об этом, радостно бегая по сучьям и насвистывая свои песенки, перенятые у местных пернатых.

 

Байкал лежит перед нами, умиротворенный и благостный. Даже не верится, что вчера вечером волны выбрасывались на песок, как будто хотели покинуть родную стихию и навечно поселиться на берегу.
Вокруг нас стоит фантастический сосновый лес. Деревья, а это на самом деле так, парят в воздухе. Кажется, они двигаются вдоль озера, ковыляя по песку на своих корявых ногах. Шторма раз за разом вымывали из-под них почву, но хвойные таежницы не сдавались, хоть и смотрелись очень даже необычно на своих корнях-ходулях. Даже те из них, что высохли в тяжкой борьбе за выживание, все равно, подобно огромным серым паукам, упорно шагают по берегу. Все живое стремится жить, невзирая на беды.
Олег привычно, наизусть, сворачивал «козью ногу» и смотрел вдаль, привычно решая свои капитанские задачи по маршрутным проблемам. Его черная роскошная борода слегка приоткрывала смуглое, четко отточенное лицо и темные умные глаза.
Сергей, владелец жидкой, но гордо торчащей бороденки, строгал прутик, пытаясь создать из него удобную мешалку для котелка. Глаза цвета песка цепко схватывали все происходящее вокруг, но сейчас его более всего интересовали довольно приземленные задачи, касающиеся в основном состояния нашего лагеря и содержания рюкзаков.

 

Юрка изучал ходульные сосны, ползая по корням и раскачивая стволы. Природа создала его неугомонным и хлопотливым, но поскупилась на окончательную доводку, потому многое из того, что он делал, оказывалось незавершенным в самом зародыше исполнения.
Взобравшись на самую высокую ходулю, он принял боевую стойку и крикнул:
- Мария, я готов, фотай меня!
Девушка, увидев худосочного Рэмбо, зашлась в хохоте. На фоне могучего дерева Юрка смотрелся настолько никудышно, что удержаться от смеха было невозможно. Маша навела фотоаппарат на позирующего Юрку, но от смеха ноги у нее подкосились, и она повалилась на песок, оставив парня без надежды оказаться на обложке «Плейбоя».
...Девушка встретила нас на Иркутском вокзале, и мы уже второй день опять находимся в том состоянии неистовой восторженности и любви, что испытали несколько лет назад, когда впервые встретили это чудесное создание. Девушка была все такая же уютная и прекрасная, как в то счастливое лето, когда мы ее впервые увидели...
- Машутка, не порть пленку на этого дистрофика, заварика-ка лучше своего чайку!
Мне и самому было не в тягость заварить чаек, но у меня всегда получалось гнусное пойло, даже не смотря на то, что ложка в нем стояла запросто. А Маша добавляла какие-то свои корешки, от чего обычный чай превращался в ароматный и необыкновенный по вкусу нектар.

 

С той же радостью, с какой она выполняла все, чем бы ни занималась, Машутка почерпнула байкальской водицы и подвесила котелок над костром. Потом с криком - Ребятки, а не пора ли искупаться! – она скинула остатки одежды и с разбегу нырнула  в воду.
Я не знаю, что испытали в эти минуты мои сопалатники, но у меня дрожь прошла по спине. Сегодня утром я хотел почистить зубы, но, набрав в рот байкальской водички, почувствовал как мои зубы стали крошиться от холода. Какой там купаться?
А вот Юрка не испугался! Он отбросил свои семейные  в цветочек трусы в сторону и, разбежавшись... резко затормозил у самой воды. В последний миг инстинкт успел ему шепнуть, что в Байкале все мужские причендалы могут вмиг покрыться наледью и отвалиться, превратив мужика в существо неопределенного пола.
Уж тут-то вредная девчонка начала хохотать так, что идущий где-то далеко в тумане теплоход, вопросительно отозвался сиплым гудком, а нерпы, еще утром с любопытством барражировавшие возле нас, в ужасе умчались к противоположному, тихому и спокойному бурятскому берегу.

 

Машутка плескалась так весело и зазывно, будто это было не холодное сибирское озеро, а ванна, наполненная горячей радоновой водой!
- Ну, смелей! Прыгайте! Расцелую каждого, кто войдет в воду хотя бы по пояс!
Ну, уж нет! Мы как-то раз по примеру девушки нырнули за ней в реку, так потом только благодаря «хирургическому» вмешательству нашей обольстительницы удалось приклеить обратно все то, чем мы, как мужчины гордились до купания.
Сережка медленно подошел к воде, почерпнул ладонью несколько капель воды, помочил ими подмышки и заорал:
- Манька, вылазь немедленно, а то завучу пожалуюсь!
Разбойница в ответ брызнула в парня водой, от чего тот дико заорал и, забыв об осторожности, кинулся в воду удовлетворять жажду мести. Конечно, он всеми частями организма мгновенно испытал жуткий дискомфорт, потому сразу понял, что чем сильнее будет прижимать к себе неисправимую проказницу, тем меньше оказывалось брызг и, как это ни странно, становилось теплее.
Юрка на пределе героизма кинулся на помощь, чем вызвал и в нас приступ мужской солидарности. Мы с Олегом совершенно безрассудно ринулись в воду, но оказалось, что все не так жутко, как нам казалось - водичка на песчаном мелководье ощутимо прогрелась, потому вершить правосудие над резвящейся в озере хулиганкой можно было без всяких ограничений. Наши голые тела, в прозрачной воде укороченные чуть ли не вдвое, сверкали на солнце и белели в воде, но заметно было, что цветовые оттенки кожи становились все ближе к фиолетовой части спектра.
Подхватив девушку на руки, мы вылетели из воды и, завершая судебный процесс, стали зарывать ее в песок.
Хитрюганка и тут выкрутилась. – Чай убежал! – И в то мгновение, когда мы  в  испуге воззрились на святой для нас напиток, выскочила из наших рук и опять кинулась в воду.
Повторить подвиг, сами понимаете, всегда трудно, потому мы приняли более мудрое решение – стали цепью перед водой и начали медленно смывать со своих тел песок, дожидаясь, когда афродита запросит о пощаде.
Но Машиози, разгадав наш замысел, поплыла вдоль берега к скалам, где мы никак не могли ее поймать, не влезая в ненавистную нам воду.
Фигурка нашей любимицы как бы струилась над донными валунами, солнечный свет в кристально чистой воде придавал ей обворожительный притягивающий цвет, горы на той стороне  озера с добродушной улыбкой взирали на проказницу, что, несомненно, возбудило нас и побудило на...
В общем, мы решили, что глоток чая в этой ситуации нам не повредит. Тем более, что мы еще даже и не обсуждали всего того, то мы испытали и пережили в последние годы и дни.
 
ПРЕДЫСТОРИЯ
 
А до того, как мы попали на Байкал, происходило следующее.
Несколько лет назад во время очередного водного сплава по таежным рекам мы случайно встретили и приняли в свою команду девушку по имени Мария. Откуда и как она появилась на нашем пути, читайте в первой части, но тогда нам казалось, что на следующий год мы обязательно двинемся в новое путешествие, прихватив с собой полюбившуюся нам с первой встречи девушку.
Но то обстоятельство, что Маша оказалась девушкой с необычной судьбой,  ее жизнь и место рождения были фантастическими и загадочными, а через девять месяцев после похода мы получили ту самую телеграмму, повернуло наши походные планы в совершенно другую сторону.
Но об этом ниже. Главное, что нам удалось сделать этим летом - это снова собраться вместе, преодолев все возможное и невозможное, вырваться из трясины быта и двинуться туда, куда мы должны были попасть во что бы то ни стало. Мы должны достичь намеченной цели, ради нее мы несколько лет нарабатывали и зарабатывали отгулы, чтоб продлить отпуска для длинной дороги в неизвестность.

Две недели сборов, хлопоты, бессонные ночи, дурной сон в поезде в одно мгновение стерлись из памяти в ту минуту, когда в окошке мелькнуло лицо нашей любимицы.
Долгожданная встреча, объятия, поцелуи были настолько жаркими, что мы очнулись только на берегу зеленоглазой Ангары. Река, возможно, от своей подружки Уды много слышала про нас и про наши приключения, потому, призывно качая волнами, намекала на то, что вмиг домчит нас к любой цели, если мы расчехлим свой катамаран и доверим ей свою судьбу.
Но наш путь лежал к Великому Озеру, чтобы пройти вдоль по нему до северной Ангары, и дальше продолжить путь по таежным тропам и рекам.

 

В порт Байкал мы прибыли как раз тогда, когда теплоход «Комсомолец», раздув пары, готовился отойти от причала. Не успели мы запрыгнуть на его железную палубу, как он тут же сипло загудел, вспенил воду и стал удаляться от причала.
Старый бродяга еще не совсем привык к тому, что в трюмах, ранее забитых рудой, теперь располагались невзрачные людишки, зачем-то стремящиеся в Северо-Байкальск, потому по-прежнему неторопливо и валко потянул за собой пенный след над черной бездной Байкальской впадины.
Он шел так тяжко, что мы совсем не удивились, когда узнали, что совсем скоро в бухте Песчаной ему придется слегка подлечить свой натруженный организм, смазать суставы и успокоить дыхание.
Когда в Песчанке наш дредноут забросил свой спиннинг с якорем на конце, оказалось, что кроме ремонта нам предстоит пережидать и приближающийся шторм.

 

То, что придется ночевать здесь, нас это нимало не огорчило, прихватив с собой бивачные  и кухонные принадлежности, мы забрались за ближайшую скалу, нашли уютный песчаный пляжик, окруженный ходульными соснами, и занялись долгожданным ничегонеделанием.

 

Надо тут же заметить, что это всепоглощающее занятие в самом начале было испорчено безобразным, по нашим понятиям, поведением нашей прелестной хулиганки.
Случилось то, что должно было случиться. Вместо того, чтобы мирно благовонять на Байкальском песочке, мы стали нырять, орать и валять дурака, простите, дурочку!
А эта милая дурочка, видимо, долго и настойчиво трудилась над собой, чтобы при встрече высыпать на нас все накопленные за время разлуки каверзы, насмешки и прочие милые издевательства с одной, видимо, целью – дать понять, что, живя в своих зачумленных городах, мы совершенно задеревенели душой и телом.
Машутка своими дурачествами как бы говорила нам – радуйтесь! Ведь мир так прекрасен! Мы снова вместе, любовь опять с нами, природа готова принять и обнять нас, напоить чистой водой, умыть влажными туманами и пламенем костра очистить душу от скверны цивилизации.
 
«А Байкал шумит зеленой волной,
И над ним сияет купол голубой».
 
Однако вечер был «безнадежно» испорчен. К веселым дурачествам Машуни прибавилось совсем невеселое штормовое избиение невинного берега своенравными Байкальскими волнами. Мы верили, что чистая в своих устремлениях и помыслах озерная водичка хотела всего лишь порезвиться с нами, доверчивыми и доброжелательными уральскими юношами, но от ее безрассудной ласки мы вынуждены были с пляжа бежать в тайгу и под кедрой пережидать ночную водную оргию.
Зато нынешнее утро глянуло на нас такими прекрасными голубыми глазами, что мы вмиг забыли вчерашние страхи и тревоги, и вот уже несколько часов наслаждаемся прекрасными озерными видами.
Красота вокруг, надо прямо сказать, была необычайная!

 

Водная гладь озера чутко отвечала на заигрывания ветра, при малейших его прикосновениях по ней в разных направлениях пробегало слабое волнение. Сосны, стоящие вдоль берега, прихорашивались, глядя  в водное зеркало. Солнце, будто извиняясь за вчерашнее упущение, грело вовсю и проникало своими лучами до самого дна, давая возможность и донным камушкам показаться во всей своей красоте.
И в самом деле! Долой хмурости и угрюмости - мы на Байкале! Не о нем ли долгие три года мы думали и мечтали?
Здравствуй, Байкал! Прими нас таких, какие мы есть и исправь нас, грешных!
 
ЗОЛОТОЙ НИМБ
 
Байкальская погода сделал очередной выверт.
Не успел наш пакетбот отчалить от берега и выйти на фарватер, как тут же упал туман, народ «из низов» сбежал в свои каюты, а герои «из верхов» стали создавать на холодной и мокрой железной палубе какой-никакой уют.
Туман стоял такой, что смотреть было некуда, кроме как в стаканы. Старый рудовоз каждый раз, когда хотел поиграть в прятки с эхом, окатывал нас брызгами из своего рожка не хуже осеннего дождика. Драл он луженую глотку, не переставая, как-будто озеро кишело судами.
Напялив на себя все, что еще хранило в себе утреннее тепло, мы расположились под тентом и начали гонять по кругу, как это и положено в таких случаях, пробку от фляжки.
Подняв настроение до уровня мировой всевлюбленности, прижавшись друг к другу, точнее, создав из себя стену, защищающую девушку от сырого озерного воздуха, мы начали вспоминать наш прошлый поход и наши недавние зимние мальчишники, когда лишь звяканье стаканов помогало сорвать нашу тоску  и безысходность.
...Вы понимаете, как мы свято хранили тайну прошлого похода, а тем более, скрытый смысл телеграммы, пришедшей в назначенное время?
То, что где-то в таежных сибирских просторах подрастает человечек, имеющий прямое отношение к одному из нас, вводило нас в необычное состояние раздвоенности.

С одной стороны мы были исполнительными работниками, необъяснимо отличающимися от коллег более высоким рвением к выходным и праздничным работам и скрупулезно подсчитывающими свои отгулы. С другой, мы чурались кампаний и застолий, наоборот, мы постоянно ждали только тех минут, когда мы снова соберемся вчетвером, на кухне, в ресторане, у костра ли, и снова окунемся в свой мир волнительных воспоминаний пережитого и непостижимой тайны грядущего.
Всякий раз наши застолья заканчивались тостом, несущим в себе огромную мечту: «За встречу!» Кроме нас четверых никто не знал, какие чувства мы испытывали при этом, а нам после этого тоста снова хотелось жить, а среди мерзких опостылевших буден тайная надежда на будущую встречу согревала нас и поднимала над землей...
- Маша, а как наш Никитка?
Юрка, наиболее эмоциональный из нас, опять не смог сдержать чувства, переполнявшие его. Спасибо ему, мы бы не сумели спросить вот так просто, как он.
- Ника с кормилицей. Последний раз, когда я уходила, он обнял меня так крепко, чуть шею не сломал.
- А на кого он похож?
Честно говоря, этот самый главный для нас вопрос мы решили не задавать. Но очередная пробка спирта сняла с Юрки все обязательства, потому мы не стали на него шикать, смолкли и вопросительно уставились на Машу.
- Сами увидите. Он так сильно похож на своего отца, что не ошибетесь. Но пусть пока это останется моей маленькой тайной. Так будет лучше.

Хитрая! Теперь мы у нее в руках! Что ж, осталось недолго. Дойдем до поселка и все станет ясно. А пока мы знаем только одно, что отец – кто-то из нас.
Неожиданно по левому борту раздались восхищенные возгласы.
Бежим на зов и видим то, что можно увидеть только раз в жизни.
Золотой нимб!
Солнце, прорвалось сквозь туман и освещает нас сзади. Моя тень колышется на струях тумана у самой воды, а вокруг тени моей головы сверкает, переливаясь на струях тумана, золотой круг, как на иконе! Каждый, кто в это время стоял со мной у борта, видел то же самое над своей тенью.
Впечатление, как нынче сказали бы, обалденное!


 
Удивляло, что нимб есть только над головой. Явление продолжалось недолго, две-три минуты. Те, кто блаженствовали в теплых каютах, так и не успели стать «святыми». А мы, замерзающие и мокнущие на железной палубе, мученики, стали ими! Зрелище было настолько завораживающее, что до сих пор воспоминание об этом чуде вызывает восхищение.
Даже шашлыки из нерпы, что предложили нам неудачники с нижней палубы, не смогли перебить воспоминания о золотом нимбе. Но мы запомнили все же, что это была говядина со вкусом рыбы.
Солнце снова спряталось в тумане, и нимб растворился во влажном мареве.
Можно понять, почему после этого настроение у нас резко улучшилось. Мы впоследствии часто спрашивали байкальских жителей, видели ли они что-нибудь подобное?
Но, оказалось, что это произошло только с нами!
Добрый знак?
 
ПУТЬ В ТАЙГУ
 
Прошла ночь, и мы с восторгом встретили появление из тумана долгожданного причала Нижнеангарска, где на заборе белой краской было написано: «Привет строителям БАМА!».
Великая стройка не привлекла нашего внимания, хотя Юрка несколько раз хотел сбегать в магазин поглазеть на японские товары.
Мы торопились на аэродром.
Нас тянуло в тайгу.

Аэропорт тосковал, пара вертушек стояли поодаль, не подавая признаков жизни. Олег ушел на разведку, а мы устроили перекус.
После вынужденной «комсомольской» голодовки ложки стучали внутри банки с тушенкой как-то уж совсем бескультурно - вкусная оказалась, зараза!
Придавив ее сверху чайком со смородинкой, мы уж совсем собрались отвлечься на пару часов, как тут прибежал капитан, и мы рванули к вертолету, возжелавшему оказией – спасибо канистрочке со спиртом! – доставить нас в верховья Чаи.
Все свершилось настолько быстро, что мы даже не успели толком осознать происходящее, что, впрочем, помогло нам уснуть в вертолете.
Вы когда-нибудь спали в летящем советском вертолете? Если не спали, то я вас уверяю - это совсем легко! Страшный грохот, исходящий от стоящей по центру трубы с вертящейся внутри нее осью несущего винта, приводит организм в состояние, близкое к обмороку, потому мозг дает команду: «Спать!» - и все проблемы остаются по ту сторону сознания!..

Очухался я тогда, когда вертолет, не приземляясь, выкинул нас из себя, и, работая своим «вентилятором», сдул с меня остатки сна.
Через минуту его груша скрылась за сопкой, и Маша решилась спросить:
- ...? 
Олег ответил:
- ...!
В ушах кроме наличия воздушной пробки еще продолжала грохотать ось винта, потому суть вопроса и ответа остались за кадром.
Но позднее к нам все же пришло значение проблемы, взволновавшей девушку.
 
ГДЕ МЫ?
 
- Ты сказал вертунам, куда нам надо?
Юрка редко опасался за свою жизнь, но в данном случае смутное подозрение, что летуны не поняли нашего капитана и высадили нас совсем не там, куда мы стремились, повлияло на его умозаключения.
То, что струилось между валунами, трудно было назвать рекой даже с грубейшими допущениями. Но Олег, будучи настоящим капитаном, дал четкий ответ:
- Сказал. Они проверили качество спирта, пожевали усы и ответили в том смысле, что Чая не входила в их планы, но до Олокита они нас подбросят.
Деваться все равно было некуда, это был последний вертолет на этой неделе, потому будем двигаться на Чаю своим ходом. Скорее всего, пешком. Будем считать, что мы на Олоките.
Юрка посмотрел на ручеек, весело сверкающий между камнями, окинул тоскливым взором речную низину, усыпанную валунами и вздохнул:
- Нормально. Не первый раз.
На том и порешили. Маша уже доставала кухонный набор, и наши сомнения тут же были заменены работой.
День еще не угас, потому можно было начинать сборы для «пешки».
Но для этого нужно было перебрать рюкзаки, разобраться с картой, хотя однообразные по виду гольцы, торчащие то тут, то там, ориентирами служить могли с большой натяжкой.
Машу, казалось, наши проблемы вообще не волновали. Она крутилась вокруг костра и напевала свои, точнее, наши песенки.
 
«Дождь трещит как мотоцикл,
По реке бульдозер прет,
Меж камней с хиповым шиком,
Матерясь, рюкзак плывет...»
 
Машка вызубрила наши песенки и не хуже радио «Маяк» напевает их целыми днями.
Местная тайга не такая благородная, как в Саянах. Мало кедрача, лиственницы слегка раскорячены от частых ветров и сильных морозов. Много болотного багульника, чей дурман окружил нас с первых минут. Кругом стоят безлесые гольцы со срезанными верхушками. Начало июля, а под мхом белеет лед. Комаров и мошки значительно больше, они охраняют таежный покой с гораздо большим рвением, чем на юге Байкала. Этот гнус злее, хотя его любимые места все те же – глаза, шея и подмышки. Бурундуки такие же любопытные, потому мешки с едой надо спрятать.

 

Ночь покажет, какое в этих местах лето.
А пока мы решили... ночевать здесь. Тем более, что Маша нашла место возле скалы, где было много сухостоя, а рядом журчал ручей.
Мы с Олегом рванули на реку в разведку, Сергей с Юраней занялись лагерем, Машутка палаткой.
Олег на левом берегу нашел вполне сносную тропу, а я на правом берегу снял глухаря, потому итог нашей разведки оказался вполне успешным. К нашему приходу бивак имел такой уютный вид, что вечером было решено отметить начало нашего путешествия.
Костер дал гору горячих углей, скала хорошо прогрелась, каны с чаем и глухариным бульоном торопили заняться чревоугодием, и мы решили, что все готово к началу пиршества. Тем более, что комары и мошка слегка угомонились.
- За хозяина!
Несколько капель упало на землю, что означало великое уважение к хозяину тайги. Затем спиртик добрался до желудка и мгновенно разлетелся по организму, наполняя его благодатными калориями.
Постепенно наши голоса стали громче, смех раскрепощенней, а настроение  в любой момент готово было зашкалить!
Постепенно до нас стало доходить, что мы там, куда стремились все эти последние тяжкие годы - в тайге! Вокруг опять благословенный дискомфорт и любимый нами неуют. Поменьше бы мошки! Уж больно докучлива эта мелюзга, стремящаяся посмотреть каждому прямо в глаза и отважно нырнуть в их влажную беззащитность.
 
«Опять пороги, синие дороги,
Смутные тревоги – что там впереди?
А разговоры, споры и раздоры,
Суета и ссоры - снова позади!»
 
Машутка пела вместе с нами, ее голосок нисколько не робел перед нашими баритонами, наоборот Маша вместе с гитарой вели, а мы шли за ними, оттеняя песню своим вполне стройным гудением.
Теплое, щемящее чувство единения с удивительной женщиной опять было с нами. Мы ловили ее взгляд, любовались улыбкой, предвкушали те минуты, когда сможем погрузиться в ее волшебную ауру.
Как долго мы ее не видели!
Тогда, в Саянах, мы встретили эту удивительную женщину, и она навсегда завладела нашими сердцами. Те дни промчались так быстро, что мы только дома почувствовали, как нам не хватает этого человечка в нашей городской бестолковой обыденности.
Завтра мы начнем двигаться к реке Лена. На этот раз у нас есть цель – поселок, заселенный людьми, хранящими вековые тайны северных переселенцев. А в этом поселке живет наш сын.
И поведет нас наша Маша!
...Постепенно ночная прохлада стала резко сгущаться, и Юрка нырнул в палатку разжигать печурку. Затеплился огонек свечки, и освещенный изнутри наш домик стал центром таежной вселенной, маленьким островком уюта среди безбрежного зеленого океана.
Вскоре из трубы повалил  дым, а спустя полчаса, вконец замерзшие и безмерно зевающие, мы ринулись в палаточное тепло...
 
ПОСЛЕ ЧАЯ – НА ЧАЮ!
 
Проснулся я от громкого хохота.
Желание посмотреть, кто и над чем хохочет, привело меня к странному открытию – я не мог оторвать голову от ложа!
Волосы примерзли к земле!
Теплые, на гусином пуху, спальники сослужили нам неприятную службу: вспотев внутри мешка, мы во сне выставляли голову наружу, а раз наша палатка не имела дна, то чья-нибудь голова попадала в щели между корематами, и влажные волосы примерзали к земле, лежащей на вечной мерзлоте!
Когда я оторвал все же голову и сел, Юрка с Машей, указывая на меня пальцем, стали хохотать так, что даже страшно стало за них, ибо их мерзкие организмы просто не должны были выдержать такого издевательства над собой. Юрка дошел до судорог и хоть этим успокоил  мои слабые нервы.
Выцарапав из головы примерзшую траву, ветки и всякий другой таежный мусор, я осмотрелся и судорожно стал хватать ртом воздух: Серега, наполовину находясь в мешке, стоя на коленях в позе гиппопотама, тряс головой, пытаясь сбросить с волос что-то, дико напоминающее коровью лепешку.
Маша, обливаясь слезами, ползала по спальникам. Юрка, постоянно икая, кричал, что, мол, подожди, Серега, я тебя сфотаю! Олег высунул руку из мешка и оторвал от Сережкиной головы то, что напоминало то ли плохо переваренную жвачку парнокопытного, то ли плоскую женскую шляпку:
- Мох! Шампунь не понадобится!
Такое начало дня взбодрило всех и, наскоро перекусив, мы двинули вперед.
По-прежнему не видно было ни одного особо выделяющегося ориентира, с помощью которого мы смогли бы найти себя на карте, потому, уверенно шагая вперед, мы совсем не были уверены, правильно ли идем.
Ручеек, вдоль которого мы шли, постепенно рос, мужал, чуть позже стал раздвигать валуны, и мы уже более уверенно стали называть его Олокитом. Звериная тропа была натоптанной, потому появилась надежда, что звери зря не будут натаптывать дорогу, кроме как ради стремления выйти к большой реке.
Чая должна быть где-то впереди, а утренний чай уже был далеко позади, потому мы решили стабориться и более внимательно осмотреться.
Маша мгновенно распаковала кухню, Юрка кинулся собирать топляк, Олег с Сергеем достали карту и компас, а я вдруг заинтересовался ручьем.
Руки сами полезли в мешок, нащупали катушку спиннинга, выломали палку, в одно мгновение примотали к ней катушку, нацепили обманку и махнули этим устройством в сторону ближайшего омуточка.
Хха! Рывок был таким, что душа запела!
Перламутровый хариус летел в мои умные руки, а я уже высматривал следующий омуток.
Заброс – ха! Второй харюзище запрыгал между камнями!
Юрка, завидев мои триумфальные забросы, тоже кинулся к рюкзаку, но Маша ухватила его сзади, крича:
- Успокойся, бешеный! Егор один управится, здесь рыбы немеряно, вы еще такое увидите, что вам и не снилось!
И то верно! К моменту прихода наших топографов крапчатые поросята уже заполнили расчищенную на берегу ямку с водой.
Олег при виде такого богатства только довольно крякнул, а Серега разинул рот и, сглотнув слюну, совсем неумно спросил:
- Откуда рыба?
Юрка выхватил огромного харюзяку и стал толкать его Сереге в карман штормовки, озабоченно приговаривая:
- Бери скорей, а то скоро хозяин придет, не до рыбы будет!
Зная, что медведи часто ловят рыбу вот в таких ручьях, Серега было поднял брови, но, наконец, увидев спиннинг в моих руках, все понял и, потирая руки, ринулся чистить улов. Схватив бьющегося красавца, парень поднес его к носу и блаженно зажмурился:
- Свежим огурцом пахнет! М-м-м!
 
«Хариус, хариус!
Жареный хариус!
Гляньте в лицо моим ждущим товарищам –
Хариус!»
 
Позже, снимая очередное пышное жареное золото со сковороды, Сергей, плотоядно чавкая, спросил Машу:
- И много здесь этого добра?
- Много! Будете есть, сколько хотите и в разных видах, поэтому спальники больше вам не понадобятся, на голой земле жарко будет!
Вспомнив, как сегодня утром отрывал свои примерзшие волосы от земли, я почему-то без восторга принял Машино предложение, но обилие рыбы меня сильно порадовало.
Люблю я это дело – хорошую рыбаловку на хорошую рыбу!
День был хоть и голубоглазым, солнце слепило глаза, но особого жара мы не чувствовали. Да! Не юга! Но зато идти было приятно и не жарко, хотя на отдыхе холод очень быстро проникал к мокрой спине, потому особенно рассиживаться не приходилось.
Мы снова шагали, но в этот раз более уверенно, потому что Олег обнаружил на карте, что Олокит впадает в Чаю как раз ниже порога, потому, если будет именно так, то это будет знаком того, что мы, без сомнения, вышли, куда надо.
К вечеру мы приблизились к цели настолько, что завтра вполне уже могли рассчитывать на катамаран. Скорей бы уж! А то идти в облаках мошки надоело, и мы таили надежду на то, что до середины реки не всякая мошка...
 
МОШКА

Вечер...
У Сергея левое ухо значительно выросло, Юрка носил под глазом огромный фингал, у меня посреди физиономии синел невозможных размеров нос, готовый лопнуть в любую секунду. Олег, на привале неосторожно снявший рубашку, теперь носил на отлете правую руку, потому что под мышкой вырос хороший орех. Маша тоже пострадала, козявка укусила ее в правую руку, и мы сейчас проводили планерку, кто чем сможет помочь поварихе.
Юрка отпадал полностью, потому что не видел ничего, кроме своего фингала. 
Олег мог быть только пугалом, махая веткой, зажатой в левой руке.
Остались только мы с Сергеем. Он мог все, хоть и с оглядкой на ухо, у меня тоже были свободны руки, только вот глаза видели всяк по-своему, мешала огромная слива между ними.
Одна мелочь мешала нам занять место у плиты – мы не умели готовить. То есть, то, что мы готовили, могли есть только собаки и по огромному принуждению.
Получалось, что Маша опять могла командовать нами, как хотела. И она этим воспользовалась без-гра-нич-но! Есть-то мы все равно хотели! Исхудать нам было никак нельзя, иначе мы бы нарушили экологическое счастье природы: мошке стало бы нечего есть, от чего пострадали бы птицы, а за ними, лисицы, рыси, волки, медведи - и все! Природа бы безвозвратно зачахла!
Потому, понукаемые, рабовладелицей Марией, мы с Сергеем приступили к жарке-варке-готовке...

Предлагаю пропустить описание сегодняшнего вечера, ввиду полного его фиаско. Нет, мы с Серегой исполняли все, что нам советовала кровожадная Мэри. Но вот остальные два тунеядца изгалялись над бедными рабами с такой силой, что в итоге бурлящая уха выплеснулась в котелок с чаем, а харюза оказались под сковородкой. Пришлось прополоскать кишки юшкой и кряхтя, чертыхаясь и... чуть не сказал - матерясь, отойти ко сну...
 
НЕ ПОДАТЬ ЛИ ВАМ ЧАЮ?
 
- Пожалуйста, Чая, сэр!
Олег жестом английского мажордома махнул туда, где далеко впереди справа из-за скалы вылетала зеленая вода.

 

Подойдя ближе, мы услышали знакомое глухое грохотание.
Порог! Значит, перед нами долгожданная Чая!
Дневка на реке была настолько насыщена работой, настолько мы соскучились по катамарану, что на досуг времени совсем не осталось.
Вечером мы наскоро поели и в скором темпе уснули.
Утро разбудило нас шуршанием дождя.
Вот так всегда! Только настроишься на мирную водную прогулку, как тут же пойдет дождь.
«Путь держи в непогоду!»
Олег прикинул сроки и решил, что денек отдыха нам не помешает, чем мы и воспользовались каждый со своим творческим подходом. Олег сел вышивать крестиком по брезенту, Сергей поскакал к реке, Юрка с Машей пошли за ягодами, а я нацепил ружьишко, взял горсть патронов и пошагал за дичью.

Дичь тоже устроила себе денек отдыха, сидела в кустах и не казала носа. Дождь мелко сыпал сквозь лесные кудри, одежда набухала водой, в сапогах быстро начало чавкать. Вот именно эти отвлекающие реалии отвлекли меня настолько, что я совсем забыл, где нахожусь.
Шагая по песку какого-то мелкого ручья, вдруг заметил следы, похожие на кошачьи. Поднял глаза и...

 

Она смотрела на меня, не мигая. Метелки на ушах торчали вызывающе, а их хозяйка неотрывно разглядывала меня. Совершенно отчетливо читались ее мысли: «У тебя ружье за плечами, и если ты, человек, потянешься к нему, то за последствия я не ручаюсь!».
Встреча с рысью на тропе была неожиданна. Вряд ли я мог вспомнить подобные случаи. Обычно рысь прыгает на жертву сверху, да и то тогда, когда она совершенно уверена в победе, если затылок жертвы открыт для ее мощных челюстей.
Котенок. Любопытный, настороженный, опасный... но котенок. Рысенок. Недопесок.
Но и эта мысль не смогла снять мою легкую дрожь под взглядом зеленоглазой бестии. Ведь где-то, может быть, надо мной, на ветке стройной лиственницы сидит и оценивает ситуацию более взрослая особь!
Неожиданно рысь развернулась и исчезла в высокой траве.
Я немедленно скинул ружье с плеча, не желая больше быть беспомощным перед местными млекопитающими. Но больше ни с кем не удалось встретиться, потому спустя пару часов вернулся без добычи.

Зато Сергей был счастлив! Оказывается, он надергал харюзов, сбегал за блеснами и вытянул несколько ленков. Маша с Юраней принесли ведро голубики и несколько корешков золотого корня. Олег успешно зашил драную штормовку, украсив ее корявыми швами в стиле «тяп-ляп», отчего она еще долго напоминала нам о том, что в руках «мастера» любая иголка нисколько не отличается от костяной, а первобытный человек – это не возраст, а качество.
Один я не сделал ничего полезного, а мой рассказ о рыси был воспринят спокойно, никто не произнес слово «брехня», и на том спасибо.
 
НИКИТКА
 
Палатка-шатер, как ни странно, не протекла ни в одном месте. Непромокаемый материал без названия, купленный оптом в «скобяном» магазине, швы, простроченные на самом мелком шаге «Зингера», удивительно хорошо сопротивлялись дождю, потому остальные полдня мы провели в прекрасном расположении духа.
Огромные жареные рыбьи куски, попутно увлажненные спиртиком и зажеванные голубикой, вознесли наши восторженные души высоко к небесам, от чего гитара зазвучала непередаваемо божественно.
Печка уютно потрескивала, мы, уже давно породнившиеся спальными мешками, наконец, впали в умиротворенное состояние, когда весь остальной внепалаточный мир исчез, оставив нас наедине друг с другом.

И вот тут Сергей, наконец, осторожно дернул за ниточку того разговора, которого мы ждали все эти дни.
- Машенька, расскажи все с самого начала про НАШЕГО сына!
Мы затаили дыхание.
Маша вылезла из спальника, благо тепло от печурки уже завладело всем пространством жилища, сняла свитер, свернула его в комок наподобие куклы, вытянула его на руках перед собой и начала говорить, будто вела беседу с ребенком.

Я облизнул вмиг пересохшие губы. Зная, как умеет Мария увлекать своим рассказом, как она привносит в повествование  магию таинства, подумалось, что и сейчас она скажет что-то такое, что вмиг изменит наше отношение ко всему, чем мы жили до сих пор и живем сейчас.
- В тот раз, после расставания, мы с Никиткой доехали до места и пошли к моей бабуле держать отчет.
Маша легонько подбросила куклу и прижала к груди. Мне подумалось, что девушка в это время была далеко отсюда, она как-будто вживую чувствовала в руках ребенка, что помогало ей рассказывать без обычной в этот момент женской слезливости. Говорила она с той особенной интонацией, с какой женщины разговаривают с маленькими детьми, не способными еще понимать со слов, но чувствовать мамин голос.
- Баба Стюра подробно, до мелочей, все у нас выспросила, убедилась, что Никитка устроился во мне вполне уютно и растет, как ему положено, и начала обустраивать наше местожительство по правилам, исключающим всякие неприятные неожиданности. Во-первых, она заставила нас с Никиткой облазить близлежащие окрестности в поисках всяких нужных трав и корешков, сгоняла будущих дядьев в тайгу за орехом, сама слетала в Алыгджер  к знакомым охотникам за медвежьим жиром, мумием и беличьим салом, нашла женщину, согласившуюся продавать нам самое жирное коровье молоко и прикупила пару машин березовых дров. Наша бабуля знает, что надо нашему Никитке, да ведь, дорогой?..
Удивительно, как эта женщина умеет перевоплощаться! Я был уверен, что она и на самом деле там, она разговаривает со своим  сыном. А он, конечно же, в это  время улыбается и видит ее, свою прекрасную маму!
- По вечерам мы с бабулей занимались шитьем, шили нашему малышу мягкие распашонки и ползунки. Знакомые охотники присылали нам выделанные кабарожьи шкурки, из которых баба Стюра вырезала мягчайшие пеленки. Еще бабушка скупала шкурки бельчат и шила из них одежду для прогулок и для путешествия в долину Радости, в которых нам были бы не страшны любые морозы...
Машенька прижималась лицом к свернутому свитеру и закрывала глаза, будто прислушивалась, что ей лопочет ее милое дитя. И я нисколько не сомневался, что она на самом деле слышит его, чувствует прикосновение его щеки и слышит биение его сердца.
Нам, мужикам, никогда не понять и не почувствовать то, что понимает и чувствует женщина, лаская свое дитя! Мы можем только в самой несовершенной форме представить все это. Но любоваться матерью в такие минуты – это тоже великое счастье!
- Машуня, но ты же не знала, кто у тебя родится, мальчик или девочка! Почему же бабуля называла еще не родившегося малыша Никиткой?
- Как это не знала? – Маша удивленно посмотрела на сидевшего с широко разинутыми глазами Сергея.
- Мы с бабулей знали об этом с самого начала. Это трудно объяснить, но женщина всегда чувствует, кто у нее внутри. Имя мы подобрали сразу, но могли и сменить, если бы день рождения был другим. Но сроки совпали, Никитка родился в ожидаемое время, потому явился уже с именем!
- Ты родила, прости, явила Никитку в роддоме?
- Зачем же в роддоме? Бабуля натопила баню, налила тридцатилитровую бадью теплой воды, и сынулька вынырнул из воды на свет сразу чистеньким и веселым! У нас, в долине Радости, все женщины являют детей в воде. Вы ж помните, что там много озер с теплой водой. А что женщине надо кроме теплой воды и мягких пеленок? Дети с первого дня как рыбки в этих озерцах плавают, потому и растут здоровыми и сильными. А у бабули вместо этих озерцов есть большая бадья, в ней мы и плескались с сынулей чуть ли не каждый день!
И тут Маша добавила то, от чего мы подняли радостный крик!
- Сегодня нашему Нике исполнилось три года, три месяца и три дня!
Оказывается, праздник еще даже и не начинался!
Юрка выскочил под дождь править костер, Сережка с головой влез в рюкзак за запрятанным к случаю салом, Олег стал шурудить в печке, а я подвинул красавицу в сторону и вмиг создал из спальников дастархан.
Вскоре мы сидели кружком и гоняли по кругу пробку от фляжки.
Жизнь прекрасна!
 
НЕОЖИДАННЫЙ ОТПОР.
 
В эту ночь нам не спалось.
Снова и снова мы приставали к Машеньке с расспросами о Никитке, о том, где он сейчас и какой он сейчас. Вопросы наши становились все более сумбурными, но Олег все чаще интересовался цветом волос, формой глаз Никитки, на что Машутка, смеясь, говорила: « Сами увидите!».
Чтобы снять волнение, я откинул полог и, в чем был, вывалился на улицу.
Шел снег.
Мягкие снежинки падали на мое разгоряченное лицо, тут же таяли, но другие снежинки раз за разом снова м снова находили свою смерть на мне.
Снег падал с черного неба бесшумно, казалось, он возникал из ничего, будто холодные кусочки воздуха группируются у меня на лице и тают...
Я поднял руки, глубоко вздохнул и... закашлялся. Да, - сказал я громко, - надо бросать курить!
- Правильно! – Олег в палатке расхохотался. – И пить тоже!
- Мария, а ты как считаешь? – Обида на холоде стала скукоживаться, я прислушивался, что скажет девчонка.
- Время придет, бросишь!
Вот бандитское отродье! Хмель тоже начал выветриваться. Я поднял голову к небу, ничего не увидел и вполз обратно в палатку.
- Полотенце на печке, утрись, йети!
Все спальники одновременно заржали. В отместку я прополз прямо по ним к своему ложу и сунул ноги в непрогретое нутро мешка.
 
ЗИМНЕЕ ЛЕТНЕЕ УТРО
 
Вы просыпались летом зимой? Нет? Хотите узнать, что это такое?
Да без проблем, сейчас расскажу!

 

Просыпаетесь утром, уже носом чуя, какая в палатке, а, значит, и на улице, мокрая, сквозняковая холодрыга. Враг человека, «гидробудильник», изо всех сил тянет тебя на улицу. Ты изо всех сил сопротивляешься, до предела сжимаешь нужные мышцы между ног, но страх недержания все же побеждает, и ты покорно выползаешь  в мерзкую сырость и еще более мерзкий холод палатки.
Но это еще что!
То, что испытывает твой нежный, но насыщенный отходами переработанного вчерашнего праздника, организм на улице, вообще не поддается описанию! И если бы не умиротворенное молчание «гидробудильника», свершившего свой очищающий моцион, то вполне можно было бы представить, что в мире произошло великое обледенение!
Теперь уже никакой спальник не спасет!
Вот именно в такие моменты, спохмелья, обезьяна поняла, что без труда человеком не стать!
От костра не осталось ничего, даже пепла. Лиственница, как долго бы ее не жгли, горит не то, что до тла - вообще до ничего! Приходится с нова`, сырыми дровами разжигать так необходимый в такую минуту костер.
Запинаясь и падая, выискиваешь сухие веточки, сухие спичинки, чиркаешь о мокрый коробок, стараясь создать маленький огонек. Ведь учила нас Маша прикрывать костер дерном, но...
Еще и снег своими огромными снежинками падает аккуратно на зажженную спичку.
Неожиданно замечаешь, что уже стало теплее, хотя костра еще нет, и когда он будет, неизвестно. Сломанные спички уже валяются повсюду.
Наконец, почему-то самая дохлая из спичек вспыхивает, за ней тонкие веточки, и вот уже огонь запускает тебе в нос горькую струю дыма.
Разгоревшийся костер постепенно возвращает организму утраченную было надежду на воскрешение. Постепенно поспевает и чай, а это уже настоящее возвращение с того света! Начинаешь с хрюканием поглощать живительный кипяток и понимаешь, что желание спать безвозвратно пропало.
Цветочки на полянке поникли своими разноцветными головками, но все же бесстрашно отбивают пикирующие на них снежинки, как бы говоря, что лето все же не ушло и скоро выберется из-за гольцов , куда его загнала летняя зима.

Заслышав бульканье, один за другим выползают лодыри, такие омерзительные и несчастные, что с вершины твоего подвига смотреть на них без смеха невозможно, ты начинаешь хохотать, и постепенно, огрызаясь, они тоже возвращают себе человеческий облик.
Потом завтрак, сборы, для смелости пару крышек из фляжки - и уже ничего не мешает чувствовать себя хозяином тайги! Тем более парнокрылые все перемерзли, кусаться некому.
Ура летней зиме!

Вперед на постройку катамарамы!
К вечеру катамаран был готов, значит, утром отдаем швартовы.
Мария за день все высушила, вечером мы снова объелись рыбой и мирно уснули.
 
НА РЕКЕ
 
Чая оказалась не такой уж и бурной, как было нарисовано в лоции, хотя название порогов, как «Отдыхающие бегемоты», «Лежбище носорогов» и прочие, не менее африканские названия, намекали на то, что слалом будет все время.

 

И на самом деле, лавировать между ними приходилось постоянно. В некоторых местах река разливалась так широко, что приходилось по колено в воде тащить катамаран на руках. По пути мы забили рыбой все емкости, какие были на борту, включая сапоги и рюкзаки. Маша была как всегда права - рыбы было немеряно!
Плюс к этому, над рекой постоянно со свистом пролетали стаи уток и гусей. Над ручьями проносились белоснежные гаги . Правда, с катамарана попадать в них не удавалось, да и перспектива щипать их под ночь, а потом сутки варить не радовала, потому особо никто не целился. Хватит и рыбы. Немалым удовольствием было наблюдать и угадывать, где вынырнут испуганные нами нырки.

 

Красота окружающей природы скромно пряталась в снежном мареве, лишь изредка появлялись и плавно исчезали гольцы.
Вечера все так же проходили в борьбе с обжорством. Веселья особого не было, потому что дождь со снегом шли рука об руку, но и уныния не было. Ведь впереди нас ждал... Мысли о Никитке бурлили в нас постоянно. Приставать к Маше мы перестали, а она все эти хмурые дни вела себя как обычно, хлопотала у костра, пела, острила, изобретала все новые и новые блюда.
Дни, часы и минуты в обществе этой неунывающей женщины летели незаметно, мы любовались ею, и хорошее настроение не покидало нас.
Однажды вечером Маша глянула в небо и произнесла:
- Ну вот, зима кончилась!
Мы подняли головы и увидели в тучах просветы, а в них редкие звезды.
Маша вдруг задумалась, а потом произнесла фразу, от которой мы испытали вполне понятное волнение.
- А потом я обязательно искупаюсь!
Я глянул на Олега, ожидая от него если не сочувствия, то хотя бы сопереживания, но он как-то непонятно улыбался и, отвернувшись, откровенно потешался над нашими страхами. А Маша... Она вскочила, подлетела к Сергею, села ему на колени, обняла и начала целовать его удивленное лицо.
Юрка начал несмело улыбаться, Олег уже вовсю смеялся, согнув голову к коленям, и я почувствовал, будто теплая волна прошла и по мне - неужели?
Природа постепенно начала прихорашиваться. Гольцы первыми нашли в разрывах облаков солнце и засверкали снежными боками, тайга стряхивала капли тающего снега, готовясь погреться на солнышке. Река опять начала рябить светлыми бликами.
Маша, заметно было, тоже радовалась солнцу, поворачивала к нему свое личико, как только его лучики прорывались к нашему линкору.
- Скоро мы с вами подвергнемся строгому полицейскому надзору. Готовьтесь. Прикройте свои драные лохмотья, выбросьте контрабанду, спуску не будет!
Судя по ее хитрой мордашке, Маруська шутила, но кто ж ее знает?
Наконец за одним из поворотов, когда река втянулась в ущелье, ею же и проложенное, мы оказались в удивительном месте.
Вода остановилась. Слева расположились отвесные скалы. Эхо было такое, что мы инстинктивно заговорили шепотом. И не ошиблись – после одного из Юркиных возгласов сверху обрушился обломок скалы, вызвав громкий всплеск зазевавшейся воды. Тишина была такая, что комариное жужжание стало единственным звуком среди этого безмолвия.
И вот, наконец, из-за огромной кедры мы увидели медленно поворачивающегося к нам Жандарма. Выдающаяся к реке скала была разительно похожа на физиономию сытого, брезгливо-беспощадного блюстителя таможенного порядка. Пустые глазницы, обвисшие щеки, огромный вислый нос этого исполина говорили только об одном – пощады на самом деле не будет! Мини-березка и трава на плоской макушке только подчеркивали совершенную безмозглость мрачного служаки.
Проплывая под его тяжелой челюстью, мы не переставали бросать обидные реплики этому угрюмому субъекту, пока Сережка не пробормотал:
- Дотявкаетесь! Это только голова, а если он встанет?!

 

Олег повернулся к Маше и спросил:
- А откуда ты про него знаешь? Была здесь?
Маша хохотнула:
- Да его все ходоки знают! Уже скоро наша тропа, она идет по лесному срезу на гольцах, и этого «держиморду» видно издалека. При виде его ходоки говорят: «Ну вот, к таможне пришли. До Байкала уже недалеко!» Или наоборот: «Таможню проходим – затягивай пояса!».
Мы невольно повернули головы к дальним гольцам, где, по словам Марии, идет тропа, по которой смельчаки из долины Радости ходят на большую землю.
 
УМРИ, НЕСЧАСТНАЯ!
 
Река несла нас вперед, к реке Лене. Плывущие навстречу зеленоватые «бегемоты» и «носороги» больших хлопот не доставляли, было одно удовольствие обходить их, лаская гранитные и базальтовые спины веслами. Было ощущение, что мы с рекой стоим на месте, а мимо нас проплывают берега, заросшие тайгой. «Бегемоты», с ревом раздвигая воду, плывут мимо, не обращая на нас ни малейшего внимания.
Но вот после этого водопоя мы совершенно незаметно втянулись в каньон, отвесные стены которого лишили нас возможности пристать и оглядеться.
Подобие бобслейной тассы было полное!
Река, все более ускоряясь, летела вперед. Уже на поворотах было видно, как плоскость воды наклонялась, что говорило о большой скорости течения.
Мы неслись, увлекаемые водой, и даже представить не могли, что будет с нами за ближайшим поворотом. Активно работая веслами, мы старались проходить по внутренней стороне виражей. Страха не было, потому что, несмотря на сумасшедшую скорость, у нас такой слалом вызывал непередаваемое счастье полета!
Спустя какое-то время река снова успокоилась и выкатилась на равнину, скромно и покорно зашуршала по мелкой сплошной шиве’ре .
Юрка сложил весла для сушки и разлегся на баллоне, показывая, что речному волку не грех отдохнуть, Пусть остальные угребаются, лавируя между камней, а он вздрыхнет покамест.
- Маш, а скоро будет ваша тропа? – Серега, похоже, уже накатался на катамаране и ждет- не дождется «пешки».
Не услышав ответа, мы оторвали взгляд от таежных красот, глянули в Машину сторону и обмерли – бандитка как-то сумела подхватить из воды обломок довольно увесистого валуна и осторожно привязывала его к Юркиной ноге.
Прости, Юра, мы не успели ничего предпринять, стервочка опередила нас!
Юрик схлюпал в воду с тихим всплеском, но затем такой дикий рев разнесся по таежному захолустью, что экологическое равновесие в этом регионе было нарушено раз и навсегда!
Катамаран все так же несся над камешками вперед, а мы, раззявив рты, таращились на исчезающего за поворотом несчастного речного волка с привязанной к ноге глыбой и стекающей по брюкам водой.
Команда «Табань!» грянула как гром с небес! Мы остервенело начали грести к далекому берегу, потом, соскочив в воду, потащили катамаран на себе. Вытащив его на более-менее мелкое место, бросились к Юрке, а он уже издалека, яростно разбрасывая воду, глиссировал по отмели, покрывая всяческой нецензурщиной «эту мерзкую бабу!».
- Убью, моль недобитая! Залью тайгу кровью! Изжарю на вертеле!
Мы кое-как удержали народного мстителя от безудержного зверства, осмотрелись и, убедившись, что у бедного мальчика все нормально, кроме окончательно повернувшегося рассудка, решили наконец-то разделаться с совершенно потерявшей меру дурой.
Но несчастный малыш так и бежал по воде с привязанным к ноге булыжником, потому сначала мы решили снять с ноги ярмо. Узел оказался далеко не «бантиком», потому прошло не так уж и мало времени, пока Юрка, вспомнив Гордиев узел, не полоснул веревку ножом.
Когда, наконец, мы со зверскими рожами вылетели на берег, где уже вьюнком струился синий дымок, то увидели меж валунов вполне мирный костерок, котелок над ним и разложенный на скатерке перекус.
Машки не было.
- Ага, струсила! Выходи на смертный бой! Р-р-р-разорвем как промокашку!
Достав ножи, мы – жажда крови! – начали рыскать по кустам в поисках жертвы. То, что ее нигде не было, нас нисколько не волновало - найдется, никуда не денется! Ух, каким зверским пыткам мы подвергнем несчастную! Горы содрогнутся от ее крика и стенаний!
- Ничего! Никуда не денется, вылезет! Тогда и потешимся. А пока – по чайку!
Вспотевшие и судорожно дыша, мы быстро разлили заваренный в чефирбаке   чай и крепко приложились к кружкам.
То, что мы испытали после первых глотков, повергло нас в новую дикую, но бессильную ярость! У меня язык мгновенно заполнил всю полость рта и стал выползать наружу. Как было видно, у коллег по чаепитию во рту происходило то же самое, потому что их рожи стали на глазах багроветь, и было видно, что еще немного и все наши глотательно-дыхательные пути вскоре перекроются.
Река - единственное спасение!
Мы ринулись в воду, погрузили в нее наши набухающие шары, именуемые в недалеком прошлом головами, и натужно стали пытаться набрать в рот хоть каплю воды!
Эта ненормальная вместо чая заварила непомерное количество баданового  корня!


 
Вы когда-нибудь ели черемуху? Тогда знаете, как становится во рту после этого лакомства, особенно если ягоды оказывались еще и недозрелыми.

 

А бадановый эффект  был в тысячу и даже – в миллион раз! - сильнее! При этом выразить свои ощущения и свое отношение к процессу было совершенно невозможно, язык упорно тормозил на всем, что ему попадалось на пути.
Когда исторгаемые эмоции стали обретать узнаваемые словосочетания, мы стали спешно и громко разрабатывать планы мести. Это оказалось трудноисполнимым мероприятием, потому что крови хотелось пролить много, а много ли ее в женском теле, мы не знали. Но наши сердца требовали отмщения! Наконец, Юрка предложил зашить несчастную в спальник и не кормить неделю. Мы решили, что это будет пусть не кровопролитное, но вполне изысканное наказание.
Смущало только одно, что без кляпа Машка изведет нас раньше, чем мы ее. Ладно, кляп будем держать поблизости, и если эта...
- Не забудьте еще мне руки и ноги связать, а то упрыгаю как ящерица!
Мы вскочили.
Голос доносился сверху!
- Слазь, а то хуже будет!
Юрка готов был взлететь и сожрать ненавистную разбойницу.
- Ага, щас! Мне и здесь хорошо!
Марья сидела - подложив Юркин спальник! - на толстенном кедровом сучке и внаглую доставала из своего рюкзака и грызла наш драгоценный сахар!
- Ружье! Где ружье?!
Но ружье было привязано к катамарану и, судя по Олеговым глазам, взять его можно было, только  перешагнув через его труп. Вряд ли Юрке это было по зубам, скорее всего, он по ним бы и получил, потому мститель ринулся покорять толстенный ствол врукопашную. Но так как до ближайшей ветки было высоко, то он ринулся к катамарану  за чалкой .
- Не торопись, Рэмбо! Она у меня! Пусть тебя бойцы-товарищи подсадят! Только знайте, что соль, сахар и ложки у меня в рюкзаке. Предлагаю перемирие!
Мануэлла помахала в воздухе нашей чалкой как флагом и спокойно продолжила грызть сахар.
- Ничего, ночку посидишь, завоешь!
Юрка был непреклонен!
А я почему-то подумал, что есть и пить пресное пойло хлебалами из бересты... Да и не меня же в воду сбросили! А фляжка...
- И фляжка у меня! Так что миру мир?
- Не-е-ет!
Юрка неистовствовал!
- Пусть ночь посидит, иначе я за себя не отвечаю!
На том и порешили.
Юрка, конечно, мог бы быть и поумнее. Зная Марию, он мог бы и предусмотреть, что сам останется в дураках.
Так и получилось!
Кровожадный мститель, занявший пост под деревом, планируя довести противника до изнеможения, ночью на мгновение задремал...
В общем, когда под утро Юрка, совершенно промороженный и почти невменяемый, наконец-то влез в палатку, он нащупал в своем спальном мешке... мирно посапывающую Марию. Несчастный юноша рухнул без памяти и если бы Маша не вкатила его внутрь нагретого спальника, то пропал бы наш доблестный  загребной  без вести...
 
ЗИМОВЬЕ
 
День понемногу раздвигал свои плечи.
Солнечно улыбаясь, он собирался уничтожить последние следы недавней летней зимы. Тайга светилась свежеумытой зеленью, туманы постепенно таяли в небесной лазури, а гольцы в спешке смывали с себя белую краску. Природа явно соскучилась о лете, прерванном внеплановой проверкой деда Мороза, и прихорашивалась, перебирая свои многоцветные перышки.
Но мы-то знали, во что это все выльется - в потоп! Скоро ручьи с гор ринутся в реку, хватая по пути зазевавшийся лесной мусор и неприкрытые дерном глиняные и земляные отложения, унося все это с собой, и Чая из милого и ласкового транспортного средства превратится в дикого, грязного и безжалостного мустанга, крушащего все на своем пути.
Надо убираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше!
- Внизу есть зимовье, надо успеть доплыть до него!
Маша уже скидывала в рюкзак свои и кухонные вещи, и мы принялись паковать пожитки.
Река уже слегка замутилась, потому мы споро нашли главную струю и устремились вниз по реке.
Как назло, впереди нас ждал порог «Слепой», невидимый по причине резкого поворота реки за скалу, но мы доверились крокам  и ринулись в него без разведки.
Нам сильно повезло, что снеговая вода приподняла реку над зубами этой волчьей пасти! С разгону влетев в этот ад, мы попали в такую кипень, что вмиг потеряли какую-либо ориентацию в пространстве. Вокруг все кипело, как в девятибальный шторм! Нас швыряло и подбрасывало, весла в такой бурлящей воде были совершенно бесполезны, потому оставалось только одно – удерживать судно от переворота. Вот я и говорю, что нам сильно повезло - если бы мы хоть раз врезались в появляющиеся то тут, то там свирепые зубы порога, то выбраться из этой пасти было бы почти не возможно.
Кое-как выбравшись из порога, мы еще долго слышали, как он вслед нам скрежещал зубами, в бессильной ярости кляня всю тайгу за то, что мы попались ему в половодье, а не поздним летом, когда в слабеющей реке он бы сожрал нас, не подавившись.
Глядя назад, на то, сквозь что мы прошли, мы только сейчас поняли, что все могло быть гораздо хуже, чем случилось. Крокам доверяй, но проверяй! Мы прошли сквозь самое жерло этого водяного вулкана, хотя можно было пройти его по периферии, даже не обмочившись. Нехорошо, спешка в этом деле ни к чему!
Порогов больше не было, а попадавшиеся нам скоростные шиверы мы прошли без особых происшествий, потому спустя несколько часов долгожданное зимовье наконец-то сверкнуло мокрой крышей с высокого берега.
Глядя вниз  на реку, мы поняли, что успели вовремя: вода уже была коричневой и несла на себе мусор и стволы деревьев. Что будет дальше, можно было представить.

 

Изба оказалась довольно новой, хотя всегда трудно определить возраст строения, изготовленного из лиственницы. Это дерево настолько долговечно, что частенько кажущееся новым зимовье на самом деле может стоять здесь уже многие десятки лет.
Машутка явно оживилась, а позднее мы узнали, что она уже бывала здесь. И даже сбегала куда-то в лес и принесла бидон с мороженой брусничной водой, шмат замороженного сала и связку сушеных грибов. Явно где-то был тайный морозильник с припасами на всякий случай, чтобы выручить изголодавшегося хозяина после долгой охоты.
- Придется оставить что-то взамен!
Мы решили, что патронов у нас чуть больше, чем надо, потому со спокойной совестью начали осваивать этот таежный дворец.
Возле ручья куча закопченных валунов говорила о том, что здесь можно было сделать баню, а метка возле тропы в виде висящей на ветке кости говорила о том, что в конце этой тропы находится скрад . Большая поленница под скалой говорила о том, что хозяева были здесь недавно и зимняя охота ожидается недалеко от этих мест.
Дверь в избу открывалась наружу. Причина простая – медведь не умеет открывать двери на себя. По этой же причине и единственное окошко сделано маленьким, а железная печная труба, пока не нужна, убрана внутрь.
...Стол и двое нар по обе его стороны, в переднем углу печка-буржуйка – вот и весь таежный интерьер. Нары покрыты шкурами оленя и медведя, на полочках соль, карандаш, спички, зеркальце, пара лезвий для бритья. Все самое необходимое.
Где-то, на расстоянии дневного перехода, тоже стоят избы. Они – такая же необходимость для охотника, как и бытовка для строителя...
Машутка сходу начала тормошить Олега насчет бани, женщинам вода – первая необходимость. Олег слабо отбивался:
- Не успеем же, полдень, мыться ночью придется!
- Ну и что! Я вам юшку заварю, чаги  накипячу, белье простирну, Давайте баню, а?
- Ладно. Мужики, за дровами!
По нам бы, так и поплескаться в ручье хватило бы, хотя было понятно, что баньку бы надо... Но дров близко не наблюдалось, а брать их из хозяйских запасов неудобно...

Вы скажете, что делать баню нам было просто лень?
Могу вам честно признаться – это не лень (женщин прошу пропустить эти строки, будет мужская философия, похожая на оправдания, хотя, на самом деле, это объективная реальность, имеющая вполне логичное обоснование). Любое дело, которое готовится выполнить мужчина, должно – созреть! Да, иногда женщин начинает злить такой, мягко говоря, мужской саботаж: «Я тебе еще когда сказала прибить полочку, а ты?! У тебя совесть есть? Смотри, сосед уже балкон застеклил!». И ведь добьется своего: мужик хватает гвоздь, молоток, переступая через себя, идет к стене... Все верно! Гвоздь в смятку, кусок штукатурки на полу, палец разбит... «Во-от! Даже гвоздь забить не можешь!».
Вот за  это я бы женщин – некоторых! – убивал бы! Из-за этого все наши семейные  и мировые беды! Именно поэтому женщины носятся со свастикой «Все мужики сво...!».
Нельзя так с мужчинами! Они – творческие люди! Все в мире создано ими, и все самое худшее – по принуждению!
На самом деле исполнительнее, чем мужчина, никого на свете нет. Только нужно твердо знать, для любого дела мужчина должен - созреть!
Как должны поступать женщины? Очень мудро: ласково (именно – ласково!) просят (именно – просят!) муженька (не мужа, не мужика, – муженька!) прибить полочку (не полку, не эту проклятую доску, – полочку!). Просьба мгновенно занимает свое достойное место в мужской подкорке, та, в свою очередь, начинает усиленно собирать информацию, разрабатывать технологию, короче говоря, готовить процесс. И не дай бог напоминать  и повторять просьбу! Ведь в это время мужчина может заниматься чем угодно, сколько угодно, но! – процесс идет, подкорка работает!
И вдруг! В какой-то неуловимый момент, пусть это произойдет через неделю, месяц, неважно, озарение пронзает сознание, вдохновение наполняет мышцы действием, стук, бряк - и все! – дело сделано! Проклятая полочка висит ровно и прочно!
И так любое дело! Мужчина – создание тонкое, к нему подход нужен. Так и баня - если она делается без вдохновения, то есть идея не завладела массами...

...Тут я должен был прервать себя, так как оказалось, что пенек, на котором меня посетила муза, оказался муравейником. Эти суетливые ребята так на меня обиделись, что проникнув в мои заповедные места, начали кусаться и щипаться.
С ревом я сорвался с места и кинулся к ручью, на ходу срывая с себя одежду. Валяясь в мелком ручье, я орал и продолжал сдирать с себя штаны, а вокруг меня с гиканьем и торжеством плавали братья наши рыжие, отмечая победу над  врагом.
Когда до меня дошло, что никто не догадался сунуть в ручей кипятильник, холод мгновенно сжал мое тело клещами. Инстинкт сработал мгновенно, он выбросил меня из воды, погнал к костру, но передумал и вставил мне в руки топор, и щепа полетела во все стороны!
Стволы сухостоин, что приволокли ребята, прямо на глазах стремительно превращались в гору чурбаков!
Остановился я только тогда, когда последний чурбак отлетел в сторону.
- Эй, лесоруб, штаны одень!
Толпа дармоедов каталась по земле и заходилась от хохота.
Я глянул на свои ноги...
Представьте: сидит мужик на пенечке, с улыбкой олигофрена занимается любимейшим делом – таращится на то, как другие работают. И вдруг с диким криком соскакивает с пенька, летит к ручью, скидывая одежду, ныряет в ледяную воду, потом с щенячьим визгом выскакивает, хватает топор и начинает крушить все, что плохо лежит!
Вы бы о чем подумали?
 
ДОЛГОЖДАННАЯ РАДОСТЬ
 
Одежду мы нашли, но до тех пор, пока я не проверил все, даже потайные швы, надевать ее мне не давала моя сдвинувшаяся душа. Еще бы ночью они меня покусали!
Потому Маша сжалилась и одолжила мне свой сарафан.
Было совсем не смешно, но народ думал по-другому.
Иначе как можно объяснить, что и баня, и последующий ужин, и обустройство спальных мест в избе, и продолжение праздника – все постоянно прерывалось указыванием на меня пальцем и диким хохотом.
Думаю, что так возникло и распространилось в народе проклятие философам и мечтателям: «Да чтоб тебя муравьи покусали!».
Пропаренная и благоухающая Машутка вся цвела и сияла!
А мы...

А мы уже теряли все и всякие остатки терпения!
Теплая изба, рыбный ужин со спиртиком, прекрасная женщина - что еще нужно для простого мужского таежного счастья?!..
- Хватит глазеть на меня, Егорушка! Водички попить принеси.
Оказалось, что за ночь мы выхлебали весь чай, всю юшку и всю припасенную на ночь воду!
Я вылетел на улицу и лицом к лицу столкнулся с очарованием раннего таежного солнечного утра. С высокого берега была видна тайга на том берегу, отдаленные гольцы с копошащимися между ними облаками.

 

...Ну, вот почему человек не живет вот в таком мире, а уничтожая его, остервенело нагромождает вокруг себя каменные лабиринты городов? Хотя – ведь точно! - каждой своей клеточкой он против этого. Между тем, он с остервенелым упорством продолжает заполнять живительное поле природы своими бестолковыми искусственными нагромождениями стали и бетона. Когда же он умерит свой завоевательский зуд?
 
НАДЕЖДА
 
- Опять седьмая степень самосозерцания?
Машутка бесшумно возникла возле меня и, мгновенно распознав мое философическое настроение, приказала:
- Вот котелок – бегом к ручью! Да умойся, не забудь!
Ледяная вода струилась между валунами в тени корабельных сосен и звала сделать глоток, что я и сделал, мгновенно получив боль в обеих челюстях. Умываться пришлось в быстром темпе, оказалось, что на улице далеко не лето.
Дрожа всем телом, я вылетел на поляну и умильно заулыбался – над кострищем струился синий дымок, а Маша уже сновала возле плахи, собираясь готовить завтрак.
Вот ведь неуемная девушка! Уж кому-кому, а ей-то досталось намного больше, чем каждому из нас, лежи да отдыхай - нет ведь, и откуда силы берутся?
- Маш, ты пошла бы, отдохнула! Я уж тут сам...
- Нет уж, мы хотим умереть своей смертью. Иди-ка, дровец принеси.
Да, повар из меня никудышный, но дров я вчера наколол достаточно. Подбросив в костер полешек, я решился на вопрос, за который вполне мог получить по соплям:
- Машунечка, тебе ночью понравилось?
- Очень! Я так долго ждала этого, что, вот видишь, даже не устала почти. А тебя что-то тревожит?
- Нет, что ты! Волшебная ночь. Но вот ты скажи, ты снова получила задание принести в долину очередного ребенка? И именно от нас?
Маша, все так же ловко обрабатывая рыбу, молчала, видимо, подыскивая точный ответ.
- Нет, в этот раз задания не было, хотя, конечно же, в Долине будут рады, если появится еще один малыш с Большой земли. Ты, вероятно, еще не совсем почувствовал, как я вас всех люблю. Именно поэтому первые дни я так боялась нашей близости, а вдруг у вас изменилось отношение ко мне. Но сегодня я счастлива! Ваши ласки сняли все мои тревоги. Честно говоря, ради вас я готова на все, и если вы будете против ребенка...
- Машенька, золотце, да ты что! Мы меж собой только о Никитке и говорим, вся душа изболелась, скорей бы его увидеть! А ты бы хотела еще ребенка?
- Конечно! Видимо, дети - это моя судьба. Мне так повезло, что встретила вас, таких благородных и открытых рыцарей, полюбила каждого из вас, что я опять захотела ребеночка. Как ты думаешь, ребята на меня за это не обидятся?
- Что ты говоришь?! Нет, конечно! Я уверен в каждом, они с радостью воспримут такую весточку!
Машенька подскочила ко мне и одарила таким протяжным поцелуем, будто я стал ее сообщником и она оказалась под моей защитой.
И тут я по-настоящему осознал, что где-то там, в маленьком поселке, весело лопочет и топает по земле продолжение одного из нас, похожий на свою маму и на отца...
Маша, я так думаю, что в этот раз ребенок будет похож на Юрку, ты же с ним первым нынче любилась.
Девушка расхохоталась.
- Твои познания меня умиляют! В тот раз первым был Олег, но ведь...
Она прикусила язычок, но я мгновенно сообразил, что отчество Никитки было не Олегович!
Машутка отпрянула от меня, но я подскочил к ней, поднял ее на руки и стал кружить по поляне.
- Машка, болтушка, проговорилась! Нас осталось трое!
Маша начала колотить меня по плечу кулачками:
- Бессовестный! Ты специально меня спросил, чтобы выпытать...
Я не дал ей договорить, впился губами в ее губки, поставил ее на пенек, и мы стояли так до тех пор, пока суровый голос не разрушил нашу идиллию:
Обнаглели! Мало вам ночи было? У рыбы уже глаза побелели от злости, того и гляди из котла выпрыгнет!
Серега явно ревновал, тоже ночи было мало. Пришлось хохотнуть:
- Иди, иди! Вон тебя ручей ждет! Охолонь немного, Отелло!
Молчи, презренный! Если я и задавлю сегодня кого-то, так точно не Дездемону. Молись на ночь, красавчик, а то я за себя не ручаюсь!
Не успел Сережка скрыться в ложбинке, как из избы вывалился заспанный Юраня.
- Какого черта спать не даете, пташки незалетные?
Маришка подлетела к ворчуну, в склокоченной бороде которого обнаружить наличие лица было почти невозможно, и стала раздвигать заросли в поиске губ, намереваясь его поцеловать. Юрке пришлось помочь девушке в безуспешных попытках, он раздвинул руками свою лицевую шерсть и смачно чмокнул ее в щеку.
Постригся бы, дикообраз! – крикнул я, на что Юраня внимательно осмотрел мое намордное руно и покрутил пальцем у виска, как бы говоря: «Сам такой!».
Олег вышел из избы бодрым шагом, но глаз открыть ему до сих пор никак не удавалось, потому он решил сначала хорошенько протереть их кулаками. Но Маша, подскочив к парню, начала мокрыми ладошками массировать лицо нашего командарма, на что он стал блаженно крякать и, наконец, проснулся настолько, что, взглянув на окружающую действительность и на костер, тут же скомандовал:
- Делаем дневку!
 
БЕЛОК И ЦИМУС
 
- А не лепо ли нам, братцы?
Серега оседлал бревешко и, постукивая ложкой о рановато обнаружившееся дно литровой кружки, решил немного побалагурить.
Мы-то знали, что он хочет сказать. После сытного обеда да после бессонной ночи иного он и сказать-то не смог бы, кроме как то, о чем мы и сами подумывали, но Маша  в корне извратила глубочайший смысл вышепроизнесенной фразы:
- Ну уж нет! Спать будете после обеда, а сейчас на промысел!
- Маша, солнышко, какой промысел, ни один член не шевелится!
Юрка тут же схлопотал по спине мешалкой за недержание речи’ и сунул в зубы кулак, чтобы не тратить зря свое неуемное остроумие.
- Предлагаю спуститься ниже за кряж, там в ручье водится белок, и я вам покажу, что это за местный деликатес. Потом благодарить будете!
Опять двадцать пять! Опять эта пигалица собирается нас удивить!
- Что это за дичь такая, белок, растолкуй! Если рыба, то зря стараешься, лучше харюзятинки ничего нет. А если иная животина, то надо ли нам ее?
Маша загадочно прищурилась и заявила:
- У вас там в загашнике я приметила сетешку и думаю, что она нам в этот раз будет в самый раз, чтоб потешить аппетит.
- Если ты нам предлагаешь заняться отловом местной кильки, то зря стараешься, мне и харюзятины хватит!
Тоже верно! Не хватало ловить маляву!

Я вспомнил, как на Урале, на Вижае, мы ловили рыбу, которую местное население так и звало – малява, охватывая этим общим названием несметное разнообразие рыбьей живности, появившейся в их реке совсем недавно, всех мастей и видов, начиная от перламутровых единорогов, и кончая двухусыми уродцами. Лишь одно объединяло всю эту живность – малый размер, не более дециметра! Ее было так много, что народ отлавливал ее банками с воронкой, забивал ею мешки и кормил всю скотину, начиная от индюков и кончая свиньями. Сами люди этих мутантов есть, конечно же, не  решались.
Предполагая, что девчонка хотела устроить нам занятие, подобное вышеотмеченному, я стал отказываться от такой рыбалки.
Каким бы олухом я был, если б Маша не сумела убедить пойти за ней, подмигнув мне так, что я тут же вытряс из кухонного мешка все, что там было, и ринулся к реке.
Пройдя по гальке вдоль реки, уже менее мутной, чем вчера, мы вышли к бурному ручью, вылетавшему к Чае из сумрачного ущелья. В устье ручья наблюдалась глубокая заводь, которую и предложила обловить наша бригадирша.
В первый же заход мы с трудом вытащили сетешку на песок, так много в ней было харюзятины. Но тут же мы были повергнуты в шок, когда Машка нашу священную рыбу стала выбрасывать в реку, да еще и нам приказала делать то же самое!
Весь улов нашими же руками ушел обратно в воду!
Мария все же что-то положила в мешок и заставила нас повторить облов.
История повторилась. Мы еще пару раз завели сетешку, хотя надеть гидрачи никто не догадался, и нам стало, мягко говоря, немного сыровато.
Наконец Маша крикнула, - Пока хватит! – и мы повалились на теплый песок, сдирая с себя мокрую одежду.
- Покажи хоть, ради чего мы отмораживали свои...
Юрка подошел к мешку и достал из него пару рыбин, своим видом ничего особенного нам не говорящих.
- И это все?
- Пока все, но, думаю, вам этого будет недостаточно! Я пока к костру, а вы попробуйте еще белка половить. Когда увидите красные Юркины трусы, то бегите скорее к избе, иначе белок убежит.

 

Куда убежит, зачем убежит, от кого убежит, мы не поняли, но не верить этой женщине у нас не было ни малейших причин. Это мы уже уяснили себе навсегда, потому слегка согревшись, мы продолжили сие увлекательнейшее занятие – выбрасывание любимого хариуса!
Наконец красные Юркины трусы, привязанные к шесту, взлетели над нашим табором, и мы ринулись туда.
- Показываю! – Маша за хвост подняла готовую рыбку и... двумя пальцами сняла ее нежное мясо себе в рот, зажмурившись при этом от наслаждения. Потом запила все это из кружки чем-то, похожим на кофе с молоком, да еще крякнула вдогонку.
- А теперь вы! Та-ак, подняли рыбку, двумя пальцами зажали ее и...
Фантастика! Необъяснимая вкуснятина заполнила рот, нежное, жирное рыбье мясо начало таять во рту! Честно скажу – рыбы я ел много и всякой, ощущений от сего процесса имел множество, но такого…
А Маша бегала вокруг и совала в рот кружку.
Брага! Цимус!
С полным ртом трудно выразить все, что просилось на язык, но уж многозначительно мычать нам никто не запретит!
Мыча и вращая шарами, мы поглощали – нет, мы втягивали в себя! – эту невообразимую вкуснятину, ползали за Машей и умоляли ее смилостивиться над нами, рассказать, раскрыть глубоко законспирированный способ приготовления этой удивительной рыбы и этого удивительного напитка! К тому же мы были в шоке - почему мы не знали, где она хранила эту невообразимо вкусную бражку? Как это прошло мимо нашего неусыпного внимания?
Чудо, не иначе!
Машка так заливисто хохотала, что и мы - уж на что серьезные и рассудительные мужчины! - начали вслед за ней хохотать все сильнее и сильнее. Обливаясь слезами, мы вспоминали, как вредная Мария умудрилась загнать нас – без гидрачей! - в ледяную воду, а потом нагоняла на нас ужас, вышвыривая рыбу обратно.
Вечером мы повторим все это, а пока отвечаю на самый главный мужской вопрос – откуда спиртное!
Оказалось, что в местной тайге бытует закон: «Есть изба - должна быть брага!».
Потому в потайном месте недалеко от избы всегда в землю зарыты пара фляг, куда постоянно добавляются пищевые отходы, как то: местные ягоды и неместные фрукты, приправленные сахаром. Летом этот освежающий напиток напрямую веселит хозяев избы, а зимой, если мороз переваливает за пятьдесят, та же брага, слитая по замороженному топору, дает что-то, не поддающееся описанию, но дающее крутой спиртовой градус.
Конечно же, вечером мы, заготовив немерянное количество ягод, как отместку за доставленное удовольствие, ринулись к ручью за белком. На фоне черной воды и мельтешащих харюзов белки выделялись своей белизной, потому и ловить их лучше было ночью.
А вечером тающая рыба опять начала проваливаться в наши желудки с помощью божественного напитка с удивительным названием «Брага».
Сознаюсь, что выражение «рыба убежала» досталось опять же мне, непутевому. Оказалось, что белок – очень жирная и нежная рыба, ни жарить, ни варить ее было нежелательно, ее нужно печь на рожне .
В какой-то момент я зазевался и получил увесистый тычок в бок от того, что на рогульке остался только невзрачный рыбий скелет...
Белок убежал! Жирное мясо от жара стекло с рожна!

ЧТО ДАЛЬШЕ?
 
- Мария Батьковна, а что еще ловится в здешних водах и пущах, что могло бы удивить нас и воодушевить?
Мы, столько лет блуждавшие по тайгам, после встречи с Машей постоянно сталкивались со все новыми и новыми загадками. Притом они отыскивались непосредственно под ногами, на каждом шагу. Как ни много мы  познали самостоятельно или вычитали из книг, все равно действительность оказывалась намного богаче, неизведанное ожидало нас за каждым поворотом.
Конечно, катализатором непрерывного появления нового была наша Маша, она знала много такого, что «мудрецам не снилось никогда».
Возможно, что она могла бы нам рассказать и показать еще очень и очень много, что было скрыто от нашего неопытного взгляда, но вряд ли она понимала, что именно нам нужно было показывать, настолько естественно для нее было все, что нас окружало в тайге.

Так и мы бы не смогли показать ей все удивительное в городах, потому что для нас в городе тоже все было так же привычно и понятно, и это многое тоже воспринималось на уровне подсознания.
- Для вас будет новым – встреча с нашими людьми. Потом я вам дам уроки, как с ними разговаривать, как себя вести. Вам никак нельзя оплошать, вы должны произвести на них хорошее впечатление, вы же мои...
Я точно почувствовал, что Маша хотела сказать «мужья», но постеснялась. Это же почувствовали и мужики, потому Юрка выпалил:
- Машуня, не робей, мужья мы тебе, а то кто же?
Маша расхохоталась и запустила в тощего трепача сосновой шишкой.
Звезды смотрели на нас и понимали, что наше волнение перед встречей с Радостинцами постепенно начинало возрастать, хотя до них было еще идти и идти... Луна улыбалась, уж ей-то было ясно, что наше перерождение шло полным ходом, а это сулило нам... Мы не были провидцами, потому развивать тему дальше было очень и очень трудно.
Река шумела внизу, потрескивал костер, мошкара, уже совсем видимо потерявшая к нам интерес по причине полного выветривания из нас городской раздражающей вони, скромничала и вяло подпрыгивала в лучах костра.
- Я хочу петь! Бери гитару!
В эту ночь мы перепели все, что знали, и даже то, что знали не совсем.
«Я бы сказал тебе, много хорошего в тихую лунную ночь у костра...», «Все перекаты, да перекаты...», «... К синеглазым своим горам не пора ли нам возвращаться?», «Росу золотую склевала синица, на дальних болотах клубится рассвет...»...
Душа взлетела высоко-высоко и с высоты ей был виден весь мир, в котором параллельно с болью, утратами и цивилизованной суетой существовала вот такая незамысловатая и простая, но мудрая и чистая жизнь, окруженная рыжими стволами сосен, темными ночными пятнами кустарника, украшенная вскриками сонных птиц, возней мошкары... Тело и голова были легкими, без гнетущей тревоги и сумрачных мыслей, верилось, что так будет всегда, на тысячу и тысячу лет вперед...

 

Завтра мы продолжим свой путь к неизведанному, к нашей мечте.
А пока певунья наша уже закрыла глазки и, склонив голову на колени к Олегу, во сне перелетела туда, где в кроватке видел цветные сны и улыбался маленький человечек, родной нам Никитка.
 
КОНЕЦ ЧАЙНОЙ ЦЕРЕМОНИИ
 
...Утро мы бессовестно проспали.
Маша уже была в отчаянии, когда даже внесенный ею ароматный котел со «змеиным супчиком»  не расщекотал наше обоняние. Пришлось ей, бедной, начать есть самой, звучно прихлебывая из ложки.
Только этот, действующий даже на самые заскорузлые нервы, звук смог пробудить нас от спячки.
На пробуждение мужиков после сладострастной ночи было любо-дорого посмотреть! То, как встал я, имею наглость не сообщать, а вот о других сообщу.
Олег сначала открыл глаза, потом резко сел, осмотрел внимательным взором всех нас и... упал навзничь, мгновенно забыв о существовании мироздания.
Юрка красноречиво начал ворочаться в спальнике, грубо намекая, что сон главнее чревоугодия. Но чувствовалось, что аромат свежесваренного супчика все же проник в его влажную пуховую нору и настырно щиплет нос. За этим дело не встанет, скоро хозяин лежбища проснется и его ложка замелькает с частотой, неуловимой для обычного глаза.
Сережка в отличие от всех других слабаков  отличался тем, что... В общем, он не среагировал ни на один из вышеприведенных раздражителей, как спал, так и спит. Могу заметить, что его сладкий храпоток вполне мог разрушить наступающее у нас состояние пробуждения, а это было совсем ни к чему. Оставалось только одно - начать есть, не оглядываясь на засоню. Встанет, никуда не денется!
Перекрестившись, вылетаем в утреннюю свежесть, наскоро окропляем в ручье свои смятые рожи и с грохотом вваливаемся обратно в избу.
На столе уже дымятся кружки, пар идет и из чайника - жор пошел!
Сквозь чавканье слышим глухое ворчание, это оставшийся без присмотра спальный мешок выдавливает из себя перепревшее Сережкино тело. При виде своих заботливых друзей, с огромной скоростью поглощающих варево и плотоядно косящихся на пятую кружку, отставленную в сторону мягкосердечной Машей, вылупившийся русобородый птенец начинает лихорадочно искать свою ложку. Вот тут он совершенно зря старается – ложка в воспитательных целях припрятана до тех пор, пока лентяй не покается в своем нережимном поведении.
- Быстро к ручью, мойте свои кружки, пейте чай, уходим!
Маша усвоила твердо – если дать поблажку с самого утра, то день может пропасть впустую. Потому она начала гонять нас с самого с рання.

Спустя... Не будем уточнять, за какое время Маше удалось нас усадить за весла. Сопромат еще тот! Обычно мы, раньше, когда еще не было Маши, тратили полдня на сборы, чтоб потом пару часиков помахать веслами.
Но сейчас условия резко изменились. Вы думаете, Маша нас заставляла и уговаривала? Отнюдь! Она сама порхала по избе и поляне, собирала свои и наши вещи, по ходу успевая пощекотать, поцеловать и приобнять каждого. Энергия, исходящая от этого человечка, приятным образом резонировала с нашими трудовыми возможностями, потому получалось так, что иными способами подгонять и стимулировать было совсем не обязательно.
Прохладная утренняя свежесть холодила наши лица, мимо пролетали заросшие лесом берега, камешки на дне улыбались нам разноцветными улыбками, а мы, как это стало ясно по Машуткиному поведению, приближались к тому моменту, когда придется сушить весла и разбирать наше судно.
Маше было весело, а нам почему-то взгрустнулось. Мы всегда впадали в меланхолию, если приближалась последняя пристань. Все же мы были водоплавающей дичью, нашей стихией была вода, пороги, берега...
Но в этот раз за последней пристанью нас ждало продолжение пути, потому вскоре мы, как и Маша, стали с волнением ждать последнего поворота.
И это случилось, но как-то буднично и, по-нашему, нелепо.

На очередном разливе мы посреди реки сели на мель, и Маша посоветовала нам тащить катамаран к правому берегу. Поддев нашего скакуна под стрингеры , мы потащили его  к крутому обрыву, где совсем не было никакой струи, которая смогла бы понести нас дальше.
Маша, совершенно не по ситуации, начала хохотать, и мы запоздало поняли, что вот та ровная полянка на берегу и есть наш последний причал.
Чая мгновенно стала просто рекой, не хуже, не лучше других, а нами уже все сильнее и сильнее овладевало иное состояние, состояние настройки организма на пеший переход.
Чайная «церемония» закончилась!
Осталось поймать последнюю рыбку для поддержания энергетического баланса организма на пешке и распрощаться с рекой навсегда...
Чуть ниже по течению скала и сверкающая за ней заводь были идеальным местом для рыбалки, потому за рыбой дело не стало. Харюза, таймешата и ленки приятно топорщили наши торбы, когда мы возвратились к костру.
 
ПИСЬМО
 
Девушка встретила нас известием о том, что нас уже ждут, через пару дней вышлют за нами лошадей, но нам нужно часть пути пройти пешком, потому что впереди нас ждут скалы, по которым лошадям не пройти.
Оглядевшись, мы не обнаружили не то, что почтового отделения, почтальона или, на худой конец, голубятни, но и самого примитивного телефона.
- Маша, кто тебе сказал?
- Костер еще был теплым, да и записка была в дупле.
Маша показала нам «записку». Это была палочка с несколькими ничего нам не говорящими нарезами.
- Дорогуша, ты хоть намекни, что тут «написано»!
Юрка вертел палочку в руках и пытался понять хоть что-то.
Мальчики, не надо ничего искать таинственного, все гораздо проще. Вот смотрите: палочка сухая – когда здесь был Онуфрий, дождя не было, т.е. был недавно, скорее всего, ушел вчера; один кончик заострен – он был один; видите три поперечных зазубринки – прожил тут три дня; правее шесть косых зазубринок – будет ждать еще неделю; еще правее четыре дырочки – с ним три лошади и один олень, последняя дырочка заткнута белой тряпочкой. Привязанная красная ниточка – с Никиткой все хорошо, ждет нас. Ниточка из его варежки – привет передает...
Как все просто! Но если бы не Маша, то нам бы самим было не сообразить, что к чему.
Но Юрке было и этого мало!
- А как ты узнала, что был именно Онуфрий?
- Так это отец мой! А кто бы еще принес ниточку от Никитки?
Можете себе представить – вчера здесь был НАШ тесть, а мы и не знали!  И вообще, оказывается, у Маши, как и положено, есть отец, мать...
Сказать, что мы совсем безмозглые, вроде будет неправильно, но то, что мы даже не задумывались о том, что Маша - обычная земная женщина... Настолько эта девушка отличалась от всех других, знаемых нами до нее, что мы невольно сделали ее инопланетянкой, потому и не подумали о родне. А оказывается, ее батя много дней ищет и ждет ее в тайге...
- Маш, а он нас не того... не пристрелит?
До Сережки вдруг дошло, что за любовные утехи с девушками можно получить и кулак в ухо, и пулю в зад! Любое доброе дело не остается без последствий!
- Да ты что, Серенький мой ненаглядный! Уже третий год папаня мой ждет не дождется встречи с зятем, так ему Никитка по душе пришелся, он с ним проводит все время, пока дома. Только и спрашивает: »А не заберут его у меня?». Он сейчас тоже волнуется и ждет вас с нетерпением.
Мы вдруг захотели выйти прямо сегодня: по реке мы прошли сухо, вещей мокрых нет, потому задерживаться на сушку и утруску не будем, но Маша рассудила иначе.
Вы меня удивляете! Мы ведь в тайге, а она поблажек не дает. До завтра нам надо осмотреть и подремонтировать палатку, хорошенько высушить мягкие вещи и... накоптить рыбы! Батя у меня страсть как любит копченого тайменя!
Тут же девчонка показала нам коптильню, врезанную в берег, и объяснила, как это делается. Мы с умным видом внимали нашей учительнице, хотя уж коптить-то мы умели, и еще как, но чего не послушать умного человека?
Юрка провел между себя анализ ситуации и решительно объявил, что копчение – это его призвание, всей остальной чепухой пусть занимаются бесталанные и всякие разные остальные.
Мы не стали спорить, догадываясь, почему этот умник выбрал самую трудную работу. Коптильня, расположенная поодаль, прикрытая кустами, требовала такого напряженного труда, что спать можно было, сколько душе угодно. Тем более, Маша обязательно придет проверить, как идет процесс, а это уже будет свиданием, а там...
Все это без труда читалось в зеленых глазах товарища, потому пусть его!
Но до этого мы решили проверить одно место, мимо которого прошли недавно по реке. Уж больно привлекательным нам показался огромный куст малины, виденный нами с воды. Там же, на берегу,  валялось сухое дерево, вынесенное водой, вполне годящееся для костра, потому мы, захватив котелки и топоры, двинулись туда.
По приказу капитана вдвоем с Юрой лезем с котелками вверх за малиной. Идти тяжело, сплошные завалы из стволов, травяные джунгли.
Добравшись до куста, забываем обо всем, котелок в сторону - и горстями поедаем тающую сладкую мякоть. Юрка зашел с другой стороны, чавкает и урчит от блаженства. С огромной скоростью сдираю ягоды, забираюсь все выше и выше, раздвигаю ветки - а перед моими глазами, почти в упор... огромная медвежья морда!
Как я летел вниз, к реке, не помню. Именно – летел, потому как не тормознул ни перед одной корягой!
Выскочил на берег, задыхаясь, показываю на куст, изо рта одни междометия, и на самом высоком нервном взвизге вдруг слышу голос капитана:
- А Юрка где?
Хватаем ружье, лезем по корягам (странно, их же не было, когда я бежал вниз!), подкрадываемся, огибаем куст и видим... Юрку, все так же в спешке поедающего малину.
- А где медведь?
Юра делает большие глаза:
- Какой медведь?
Пробираемся к месту встречи с косолапым и видим огромную кучу г… (медвежьего!). А вверх и вниз от этого места прямые коридоры примятой травы, один мой, другой, сами понимаете, чей.
А я слышал треск слева и справа, думал это так у меня з-з-за ушами трещит! Еще подумал, что это так воняет?
Юрка аж до икоты дошел от смеха. Мы валяемся от хохота, и уже ничего не может нам испортить хорошее настроение до самого вечера.
Только иногда со смехом обсуждали - а каково было медведю? 
 
ПРОЩАНИЕ С ВОДОЙ
 
Вечером мы устроили праздник по поводу окончания водной части путешествия.
В сценарий праздника входила церемония прощания с кораблем, потому мы посоветовали Марии уйти в палатку, чтобы не видеть наши скупые мужские слезы, но девушка настояла провести церемониал на ее глазах, чтобы мы не выкинули чего недостойного.
Разлив спиртик по кружкам, мы развесили рыжие баллоны на сучьях, встали на колени, капитан произнес молитву верности богу Нептуну, сломал над нашими головами веточку в знак верности владыке и поднял ружье...
Маша мгновенно просчитала ситуацию и кинулась к Олегу.
- Не стреляй! В тайге каждая вещь на вес золота!
- Ну не тащить же баллоны с собой!
- И не надо, их заберут, кому захочется! Мы же находимся на ходовой тропе, здесь движение как на ваших улицах!
Ну, да, конечно! Если и пройдет человек раз в полгода, да и то вряд ли.
Что ж, пришлось пойти навстречу. Олег пальнул в воздух, мы прижались щекой к холодной резине и опрокинули кружки в рот. Скупая слеза почему-то не захотела появляться, но мы сильно об этом не горевали, а достали гитару и под звуки марша водников «Все перекаты, да перекаты...» рядами и колоннами совершили круг почета в честь победы над очередной таежной рекой. Лозунги типа: »Всегда и везде вечная слава воде!», «Без таежной без воды ни туды и ни сюды!» - мы прокричали на полную мощь своих глоток.
И тут Олег вспомнил, что в прошлый раз мы не посвятили Марию в свиту Нептуна! Естественно, мы провели посвящение нашего «штурмана» со всеми необходимыми формальностями, включая и  произношение клятвы, и впечатывания вечного клейма в лопатку принимаемой, и испитие «забортной» водички, в которую Юрка намешал всего, что попадалось ему на глаза.
Маша стойко выдержала все издевательства со стороны святилы, клеймилы и поилы и под дружное «Ура!» достойно заняла место в доблестных рядах приближенных к сонму море- и водо-плавающих.
Юрка принес закопченые куски тайменя, и начался пир.
- Ребятки, фляжечка-то уже тю-тю, кончилась!
- Вовремя! Доставай следующую!
Гитаре в этот вечер досталось! Мы опять пели и, что оказалось, мы знали намного больше песен, чем думали! У каждого в загашнике было несколько песен, да еще мы с Сергулей спели несколько своих, Маша спела что-то такое волнующе-небесное...

А в конце концов мы заставили девушку станцевать.
В этом походе как-то не было случая увидеть ее в танце, но мы помнили те удивительные ее пляски того давнего лета, когда впервые познакомились. Тогда мы пережили настоящее потрясение, заколдованные созданными ею жертвенно-торжествующими образами.
- Машенька, я готов! Заказывай музыку!
Перевернув гитару, я приготовился отбивать нужный ритм.
Маша чуть подумала и изобразила пальчиками тот бой, под который она собиралась танцевать, затем ушла в палатку, приказав мне, чтобы я начал играть при ее появлении.
...Под дробный стук моих пальцев Маша без единого лоскутка одежды замерла перед костром. Затем по малому кругу, мелко перебирая ногами, она, будто раненая птица, стала снижаться к земле. Руки ее порхали все медленнее и медленнее. На секунду замерев у самой земли, она вдруг прыгнула вверх и с этого момента... я плохо помню, что она делала дальше.

 

Завороженные танцем, мы опять, как и в прошлые разы, отдали наши души в полное распоряжение нашей волшебнице. Они слились с душой этой удивительной женщины и опять повели рассказ о великой любви и горькой разлуке.
Девушка, меняя ритм, то порхала над костром, будто на крыльях любви взлетала над землей, то медленно струилась понизу, роняя в траву горькие слезы одиночества.
Постепенно движения ее становились все более плавными, нежность лучилась от ее фигурки. Мы видели в ее руках младенца, которому она улыбалась, к которому ластилась, затихала, усыпляя его. Мы видели, как мальчик рос, как он обнимал мать, как мама ждала, когда ребенок проснется, как он пошел, смешно ковыляя по земле...
Иногда женщина останавливалась и грустно смотрела вдаль, будто ждала кого-то, но снова возвращалась к своему дитя, награждая его своей бесконечной нежностью.
Наконец женщина увидела нас, и радость пронзила ее. Она подлетела к нам и увлекла с собой. Кружась вокруг нас, наша фея в буйном восторге гладила нам руки и ерошила волосы, будто видела нас после долгой разлуки. Мы подхватили ее на руки, прижались к ее горячему телу своими лицами и стали кружить у костра, будто клялись, что никакая сила больше не разлучит нас...

Мы унесли Машеньку в палатку, а сами сели у костра и стали медленно выходить из того транса, в который ввела нас удивительная женщина.
За эти мгновения танца мы увидели и узнали, чем жила все эти годы разлуки наша маленькая фея. Никакими словами нельзя было передать все те чувства и переживания, что испытала наша девочка, вынашивая и лелея свое дите вдали от людей, с которыми она породнилась всей душой. Но она сумела рассказать все это движением рук и своего удивительного тела.
Она ждала нас, она долгие три года хранила мечту снова увидеть, обнять нас и снова бесстрашно кинулась в реку своей безграничной любви.
Каждого из нас пронзила мысль, что с этой женщиной мы связаны навсегда, вся наша жизнь будет посвящена ей, нашей неповторимой Машеньке...
 
ПЕШИЕ СТРАННИКИ
 
Встали мы и, самое главное, проснулись рано.
Ветерок трепал палатку, что было явным признаком приближающегося дождя.
Гольцы спрятали свои обрезанные макушки в облака, зеленый цвет, обычно яркий в солнечные утра, был блеклым, ветерок гулял по верхушкам деревьев.
Было ясно, что выходить надо побыстрее, чтобы вовремя пройти скальные участки, которые в дождь были намного опаснее.
- Маруся, сколько нам идти до твоего отца?
- Учитывая то, что вы неожиданно свежо выглядите, думаю, дня за два дойдем.
Ну, что ж, два дня – это нормально. Все же мы немного волновались, никто же не знал, кто из нас зять. Хоть я и исключал Олега, но Машутка могла и схитрить.

Тропа почти сразу же пошла вверх, среди камнепада. Юраня, правда, нашел пониже еще одну тропу, но та нередко уходила в мхи, идти по которым было гораздо труднее.
То, что мы отвыкли от пешего передвижения, почувствовалось сразу же. Пот, напитанный шлаками всех самых поганых качеств, начал выжигать глаза и обильно смачивать одежду. Зная эти его особенности, мы шли почти без привалов, надеясь, что скоро пот вычистит организм от курортной нечисти, и будет легче.
Но легче не становилось. Тропа тянулась по таким заковыристым местам, что стало удивительно, почему Машутка назвала ее ходовой. Если уж эта ходовая, то какими были другие?
На одном из привалов мы увидели заросли черемши . Наконец-то мы сможем насытиться витаминами и украсить свой стол зеленью. Странно, что по берегам мы не видели дикого лука, да и черемша появилась только что.
Так ведь лето только началось! Это вам не Саяны, где в это время уже и ягоды осыпаются.
- А когда же здесь наступает осень?
- Иногда в сентябре, но в августе уже не лето.
- Двенадцать месяцев зима, остальное – лето?
Маша расхохоталась.
Ты, Юрок, наверное не спишь, видишь, как лежат и греются твои косточки на песочке Кара-Кумов? А вот мне никакие юга не нужны, я люблю прохладу, влажные туманы, снежные зимы.
- А как же твоя долина? Ты же выросла там?
- Ну... Вы же понимаете, что меня и пустили в ходоки отчасти и потому, что мне больше приятна прохладная тайга.
Да, на самом деле, любителям черноморских курортов и азиатского зноя здесь было бы не совсем уютно. Вспоминаю одного моего знакомого, который совершенно случайно вместо Сочи попал с нами в тайгу. Сколько раз мы слышали фразу: «Да, это не Сочи!»...
Весь день ушел на борьбу с тропой.
 
«По ропе крутой, таежной я шагаю осторожно
И накручиваю шаги на две стоптанных ноги...».
 
Запись из дневника:
«Путь на перевал.
Тяжело…
Легкие работают на износ…
Течет пот… Не выступает, не капает - течет!
Шаг, два вдоха… Шаг, два вдоха…
Нельзя ни запнуться, ни оглянуться. Рюкзак должен плыть, не покачиваясь.
Вниз и вверх никто не смотрит, только под ноги. Впереди и сзади тяжелое дыхание друзей.
Перевал отнимает все мысли и чувства кроме одного желания – упасть и не двигаться.
Находим подходящее место, падаем. Шум и посвист в легких постепенно стихают. Только сердце колотится в тесноте скелета.
Что хорошего в борьбе с перевалом? Радость победы! Вижу ручеек на тропе, в нем вода, прохлада, влага уже представляется во рту, где все сожжено горным воздухом… Но не дойти. Целых десять шагов! Глаза падают на тропу и скисают от обиды…
Но ноги идут, идут! Шаг, еще шаг, еще один… Неужели у меня столько сил? Во мне, в таком, так много сил?!
Перевал – это радость победы, утверждение веры «смогу через не могу».
Перевал – это воспитание преодолением…
Все! Мы наверху!»
- Маша, ты ходила этой тропой?
- Один раз, самый первый. Сереженька, не грусти, скоро будет спуск.
Обрадовала! Спуск иногда гораздо труднее идти, чем подъем!
Но все же наша повариха кормила нас неплохо, если мы идем уже несколько часов, а сил еще хватает даже на то, чтобы разговаривать.
Но к вечеру мы так вымотались, что на ужин сил не осталось совсем. По быстрому поели и завалились спать.
И все же перед тем, как провалиться в бездну блаженства, я вспомнил, что, возможно, завтра я увижу отца Марии...
 
ВСТРЕЧА
 
И все же нас несет!
Нельзя сказать, что заросшие физиономии моих сопалатников выражали вполне естественное волнение перед встречей с Онуфрием, но по тому, как ребята сосредоточенно паковали свои саквояжи, было заметно, что ничего человеческое им не чуждо.
В отличие от нас Машутка щебетала, не переставая.
- Ребятки, веселее! Батяня там уже, наверное, баню истопил и флягу достал!
Баня! О-о-о! Как же я теперь, в отличие от прошлого раза, хотел в баню! Я вмиг представил пихтовый жар, обжигающий дыхание до самых кишок, горячие доски полка и стенания моих распаренных друганов.

Но тут я вспомнил, как однажды, еще в Саянах, Мария надула нас, пообещав нам стойбище, и мы, до того почти умирая перед перевалом от усталости, рванули так, что покорили перевал в рекордные сроки.
- Нет, в этот раз я вас не обманываю, батька мой на самом деле ждет нас и волнуется, наверное, даже больше, чем я.
Она волнуется? Не сказал бы! Топает своими сапожками по камням так, будто у нее за спиной не рюкзак, а пакет со второй обувью.
Уже недолго осталось. Во-он там, видите, дымок? Это мой батька дымит, сигнал подает!
Боже мой, как еще далеко!
Впереди, куда мы постепенно спускались, расположилась большая долина.
Маша приложила руку козырьком ко лбу, посмотрела в сторону долины.
- Предлагаю сделать перекус, а потом рвануть до зимовья.
Предложение было принято, хотя спуск еще не был закончен. Вполне можно было еще пройти, оставалось-то совсем немного. Но чувствовалось, что мы уже неслабо вымотались, потому рюкзаки свалились на траву, рубахи взлетели на кусты, а по поляне разнеслось амбре упревших портянок.
Закурился костерок, перед каждым появился «тормозок» в виде сухаря с кусочком сала и листочком черемши. Запах чая со смородинкой начал щекотать обоняние, потому вдруг возникли силы для того, чтобы приподнять свое тыловое хозяйство и определить его на валуны.
Машутка жевала сухарик и, поглядывая в долину, почему-то подбрасывала дров в костер. Огонь разгорелся уже довольно сильно и было непонятно, что было на уме у задумавшейся женщины.
- Девушка, вы не ночевать ли собралась в этом благодатном краю?
Сережка звучно хлебал чай и весело поглядывал на Машеньку.
- Задумалась. А вы разве не заволновались бы перед встречей со своим отцом?
Да, все верно, потому мы не стали рассуждать дальше, а поднялись, готовые к последнему броску.
Мы уже стояли с рюкзаками на плечах, а Маша все никак не могла уложить свою кухню, что было на нее никак не похоже. Наконец она накинула рюкзак и пошла к тропе.
- Машутка, а костер?
- Ой, я и забыла! Сереженька, выручи, прикрой его, а мы потихоньку пойдем.
Сергуля поворчал, но сбросил мешок и занялся костром, который был завален дровами.
Маша зашагала по тропе, да так резво, что мы еле успевали за ней. Вот ведь как волнуется, на себя уже не похожа! Для меня заданный темп был не совсем удобен, приходилось с удвоенным вниманием следить за тропой. Хорошо хоть и то, что мы закончили спуск, и ноги почувствовали податливость земли. Но Маша не сбавляла скорость. Пот уже побежал с носа тонкой струйкой.
– Машутка, сбавь темп, куда бежим?
И вдруг мое лицо уткнулось в Машуткин рюкзак. Я резко остановился и сзади в мой рюкзак с разгону тоже лицом врезался Олег, а за ним, как это почувствовалось, и Юрка тоже.
- В чем дело? Почему тормозим?
И тут я услышал конский всхрап...
Мы вылетели из-за спин и выстроились в линейку.
Маша, сбросив рюкзак, бежала как горная козочка к рослому, заросшему русой бородой человеку, державшему под узцы двух лошадей.
- Батя! Я тебя уже давно заметила!
Она подлетела к отцу, и он подхватив ее, подкинул вверх, как маленького ребенка. Потом, не спуская дочь с рук, подошел к нам.
Мы скинули рюкзаки и молча стояли перед ним.

 

Онуфрий, а это был без сомнения он, бережно опустил Машеньку на землю и подошел к нам.
- Ну, что, будем знакомиться? – с ударением на «о», произнес он сочным басом. Роста он был под два метра, широкоплечий и смотрелся в этой тайге так же естественно, как все, что его окружало.
Онуфрий подошел к каждому и крепко пожал нам руки. Взгляд его перебегал от одного к другому, как будто он искал кого-то. Наконец он повернулся к дочери, и мы заметили, как он пожал плечами.
Маша опять подбежала к отцу и звонко расхохоталась.
- Что, не узнал зятя своего?
Отец басисто и растерянно как-то произнес:
- Дык, не похож никто!
Машутка начала опять звонко и заливисто хохотать. Она сменялась так заманисто, что начали улыбаться и мы, а за нами и Онуфрий.
- Ты что опять удумала, проказница? – Отец опять подхватил дочку на руки. - Вот такая она у меня, бесенок верно слово!
Олег уставился на меня, и до меня тут же дошло.
- Серега?!
 
ОНУФРИЙ
 
- Ну что, сядем? Подождем четвертого?
Онуфрий уселся на колодину, мы сели рядом с ним. Но когда мы запалили свои трубки, он пересел на другое бревно.
- Не курю, да и дыма не переношу, но вы курите, не стесняйтесь, в тайге и для дыма места хватит.
Маша постоянно толклась возле отца, то обнимет его сзади, то обопрется на его колени и заглядывает ему в глаза. А то усядется ему на колени и начнет притворно ворчать:
- Зарос весь. Вот придем в избу, я тебе устрою такую стрижку, что помолодеешь лет на сорок. Ты баню-то истопил?
- Че спрашивашь, не видела с горы, что ль?
- Да я для ребят спросила. А то однажды я их обманула, так они и сейчас боятся, что баню я снова выдумала.
Мы опять заулыбались, и Маша весело сказала:
- Да вы что, испугались моего батьку, что ли? Сидите, как камней в рот набрали. Он же у меня добрый, мухи не обидит, и всегда меня слушается. Правда ведь, батяня?
- И правда, че мы сидим-то? Манька, давай-ка живо чайку нам сваргань. Только своего, чтоб повеселее было!
Онуфрий ссадил Машу с колен и, слегка подтолкнув в спину, направил ее к темневшему в траве костровищу.
– Куда она, пострелюшка, зятя-то моего подевала?
Ага, так это она специально костер запалила, чтобы Сережке отсрочить встречу с Онуфрием. Ох и хитрая, бесовка!
Постепенно мы разговорились. Онуфрий говорил с нами таким добрым голосом и так, будто мы только недавно с ним расстались.
- Щас придем, в баньку сходите, потом будем паужнать. Четвертого-то Серегой кличите? Ну, ладно. Хорошее имя. А он не спужается меня? Кто у вас главный-то, пусть упередит его, да скажет, что я его не обижу. Жду вас уже неделю. Шибко охота папку Никиткинова углядеть. Че она ему, Сергею-то,  придумала?
Унав, что придумала Машутка, чтобы подготовить Онуфрия к встрече, он с улыбкой крутнул головой.
- В мать она вся! Такая же шутница и выдумщица. Не забижала вас моя коза-дереза? Не, не должна, она у меня добрая.
Мужик говорил негромким добрым басом, и постепенно наша робость сошла.

А тут и Серега подошел.
Онуфрий встал, снял с парня рюкзак, обнял его, взъерошил волосы и сказал:
- Точно, это он!
Серега непонимающе смотрел на нас, ища объяснения странному поведению этого здорового мужика. Наконец, Юрка не выдержал и, смеясь, выкрикнул:
- Обними тестя своего, блаженный!
У Сережки глаза вылезли из орбит!
Он таращился то на нас, то на Онуфрия, а тот, похохатывая, рявкнул на Марию:
- Так ты что, дочь моя, не сказала парню ничего, что ли?
Маша бросила все, подлетела к Сергею, обняла его, поцеловала, взяла за руку и смущенно произнесла:
- Сереженька, прости, это папка мой, Онуфрием зовут.
Машин отец, меж тем, все смотрел на Сережку и на лице его было написано, что он доволен.
- Ну вылитый Никитка! Я сразу понял, когда эти трое вышли из тайги, что тебя с ними нет, непохожи все. А ты в самый раз!
Он еще раз осмотрел парня и притянув его к себе, крепко обнял.
- Ты уж прости мою ветренницу, видать, хотела помягше все устроить. Не сердись на нее, парень, глупая еще. Мария, накрывай на стол!
Онуфрий снял торбу с коня, отдал Маше и сел перед нами на землю, сложив ноги калачем. Теперь мы были одного роста, потому напряжение еще спало на несколько делений, хотя Сергей до сих пор не мог прийти в себя, до того он был потрясен сообщением о том, что именно он отец Никитки. Мы не стали ему мешать приходить в себя, да и Онуфрий придвинулся ближе к нему и нет-нет, да прижмет его к себе могучей рукой.
- Так вы по Байкалу, а потом по реке и ходке двигались?
Мы рассказали ему о нашем путешествии. Онуфрий согласно качал головой и распрашивал нас о подробностях.
Мне вдруг почудилось, что мы уже давным-давно знаем этого человека, настолько по-дружески он разговаривал с нами. Вел себя он степенно, как и положено таежному человеку, говорил небыстро, уверенно. Чувствовалось, что пожил он немало, но когда Маша шепнула, что ему уже девяносто лет, мы никак не могли этому поверить. Ну, пятьдесят, ну, шестьдесят, но никак не больше!
- Мария, плесни-ко нам из кубышки, отметим встречу!
Маша достала из торбы кожаную фляжку, выточенные из дерева рюмки размером с фужер, разлила янтарную жидкость и разнесла по рукам.
- Сережка, давай чокнемся, ты теперь наш будешь, а вы, мужики, поддержите нас!
Онуфрий опрокинул в себя рюмку, крякнул, достал из тарелки соленый гриб, смачно закусил, отер бороду и сказал:
- Ну-ко, кто у вас инструментом владеет, заводи песню, споем стало быть.
Я, почти опрокинутый дозой спирта, настоенного на кедровом орехе, еще отдыхивался, потому Онуфрий, посмеиваясь над нашей слабостью, сам достал из футляра гитару, подергал струны и, поймав аккорд, запел: «Славное море, священный Байкал...». Голосище разнесся по тайге так свободно, будто накрыл ее туманом.
Спирт уже ударил нам по мозгам, потому мы не стали кочевряжиться и тоже дружно подтянули вслед за солистом. Машенька, с самого начала улыбающаяся и счастливая, тоже задорно начала подпевать, и наша песня зазвучала так мощно и дружно, что Онуфрий в конце даже не удержался и грузно, но довольно ловко отбил ногами смачную дробь.
- Не танцор я, а вот Маряня у меня без танцев да плясок жить не может. Всей деревней любуемся, когда она в круг выходит.
- Да, это мы уже знаем, плясунья она отменная!
Мы уже настолько стали друзьями, что после очередной стопки Онуфрий позволил нам проверить свою «Белку».
Воткнув прутик талины в ручей, отчего кончик прутика стал ходить ходуном, он достал мешочек малокалиберных патронов со словами: «А, все равно срок годности вышел!», вручил винтовку нам и завел разговор с дочкой.
Мы отошли метров на пятьдесят и стали пулять в дрожащий прутик. Было бы странно, если б мы попали хоть раз. Сократив расстояние вдвое, мы продолжили бесполезные попытки поразить эту своеобразную мишень.
Онуфрий, заметив эти наши бестолковые потуги, решил проверить винтовку, проворчав: «Вроде недавно проверял, неуж-то спортилась?». Он зарядил ружье, взял его в одну руку, вытянул в сторону прутика, грохнул выстрел, и... кончик прутика исчез, как ножом срезанный! Грянул второй выстрел, прутик сократился еще на сантиметр.
- Да нет, нормальное ружо. Стреляйте, привыкнете.
Мы с позором расбабахали уже полмешочка патронов, а прутик как стоял, так и продолжал стоять, не сокращаясь! Наконец мы подошли почти вплотную и стали в упор расстреливать ненавистную уже мишень. Бесполезно!
Маше, видно, надоела наша пальба, она оглянулась и зашлась от хохота.
- Попробуйте прикладом, может получится!
Такого фиаско, да какой там фиаско – позора! - мы еще ни разу не терпели!
Хохотал и Онуфрий, да так заливисто, что и мы, красные от злости и неудачи, тоже вначале заулыбались, а потом расхохотались и долго не могли успокоиться.
- Онуфрий, стрельни еще раз, не верится, что ты попадешь!
- Да попадет, попадет! – простонала Маша сквозь слезы.
Онуфрий все с того же места вытянутой рукой начал выстрелами срезать с прутика часть за частью, пока прутик полностью не исчез в воде.
- Ниче, нормально. Однако еще глаза не стареют.
Фантастика! Такого мы еще не видели!

- Ну, все, пора и к баньке приближаться. Вставай, народ, вешайте на лошадей свои рюкзаки, будем двигаться.
Онуфрий сам скидал на лошадей наши мешки, принайтовал их, и мы налегке двинулись по тропе долины. Идти было необычайно легко, видно в  кожаной фляжке Онуфрия был не просто спирт, а опять же настойка на травах Долины. В иных местах, где тропа выходила на поляны, мы шли рядом, распевали песни и острили, кто во что горазд.
  ЧАЙКИНА ЗАИМКА
 
Изба оказалась в красивейшем месте: на берегу небольшой речушки, среди огромных лиственниц и кедров, возле отвесной скалы из голубоватого камня. Называлась она «Чайкина заимка», как нам сказала Маша, в честь девушки Чайки, тоже из ходоков, погибшей здесь от болезни. Одна из полянок была сплошь усеяна оранжевыми жарками, будто в память о погибшей девушке, имевшей отважное, пламенное сердечко.
Баня оказалась отменной! Она стояла на сваях прямо в речной глубокой заводи, и к ней вел узкий мосток. Внутри, в предбаннике прямо в полу было отверстие, куда, скорее всего, ныряли распаренные банящиеся. На берегу, под навесом, с видом на реку стоял стол, куда Машутка споро выставила жбаны с водой, бражкой, рыбной юшкой и плошки с соленой рыбой «с душком»  и крупными кусками вареного мяса, щедро посыпанного черемшой.
Онуфрий шагнул в парную первым и долго из-за двери доносилось его крякание под каждый удар веника. Наконец, он выскочил и тут же нырнул в отверстие, откуда раздался такой рык, что, казалось, от звука хлопнула дверь в предбаннике. Он взбежал по лесенке и опять нырнул в парилку, откуда снова раздалось громкое крякание.
Только после третьего раза Онуфрий успокоился и, учащенно дыша, растянулся на лавке.
Мы тут же разделись и влетели в парную...

 

Нам хватило мгновения, чтобы понять, что следующей секундой от нас останутся обожженые скелеты. Мы с криками вылетели обратно и, вытаращив глаза, глядели на блаженствующего мужика – он там еще и парился! Как у него шкура выдержала такое пекло?!
Но чтобы совсем не упасть в позор лицом, мы решили сделать так: накидали внутрь пихтовой хвои, один держится за ручку двери, а другие поодиночке влетают в баню. Как только изнутри раздастся крик, впускающий открывает обгоревшему и оплавленному банящемуся выход на волю.
Так и сделали. Когда подошла моя очередь, и я влетел в баню, то на вдох у меня просто не хватило времени, так как в то же мгновение я пулей вылетел обратно. Вылезая из реки, я услышал голос Онуфрия.
- Не торопитесь, эта баня жар сутки хранит, еще напаритесь и намоетесь, а пока пойдем, поснедаем.
Завернувшись в одеяла, которые Маша приготовила каждому из  нас, мы расселись под навесом и навалились на еду. Рыба с душком таяла во рту, Онуфрий и сам создал пред собой горку рыбьих костей, потому ему пришлось не раз черпать из бочки новую порцию харюзов.
Девушка в это время ушла в баню, и мы с удивлением услышали хлопки веника и восторженное повизгивание.
Неужели парится?
- Па-арится! Ничего моя Машка не боится – и в реке бултыхается и в первый пар ходит! Вся в меня. Мать-то боялась и холода и жару, а дочь  с ранних лет только со мной и купается.
Было слышно, как девчонка после парной бултыхается в речной ледяной воде. Ну и дикарка нам попалась!
Постепенно мы разговорились, и Онуфрий рассказал нам про их поселок.
С конями мы до него дойдем за три дня. Всего там около трех десятков жителей, село стоит на небольшой речке, впадающей в Лену. Про нас все знают, ждут. Примут как родных, но большого застолья не будет, не привыкли праздновать, жизнь-то, в общем, не праздная. Многие заняты заготовками, сейчас пошла черемша, первые ягоды, собирать надо.
Но посидим хорошо, вы расскажете о себе, споете. Машка рассказывала, что у вас песен много, гитара опять же.
Маша выскочила из бани в легком сарафанчике, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами и счастливым лицом.
- Ничего не знаю лучше бани! Идите, там сейчас прохладней стало.
Мы перестали чавкать и потянулись ко входу в баню.
Олег решился идти первым, если не выскочит через минуту, то можно париться.
- Заходите, жить можно!
Мы ввалились в баню. Сказать, что стало прохладней, было нельзя, но, по крайней мере, сидеть на полу, усыпанной пихтовой хвоей, было терпимо. Посидев несколько минут, мы решились на легкие помахивания веником, хотя жару тут же прибавилось.
Постепенно, по мере образования щадящих банных условий, мы стали париться, плескаться в реке и запивать все это бражкой из жбана.
Только когда начало смеркаться, мы в последний раз помахали веничками и уселись за стол.
Какой наступил кайф! Онуфрий только похохатывал, глядя на нас.
- Во-от, теперь вы готовы к новой жизни. Всю нечисть смыли.
- Батька, ты что, уже прописал ребят у себя, что ли?
А что? Глядишь, и поглянется у нас. Мужики-то справные, не то, что некоторые. Гля, как они из ружья пуляли, сразу видать, охотники!
Мы вспомнили дрожащую тростинку в ручье и стали хохотать.
Последние градусы напряжения, какое невольно держало нас на всем пути сюда, куда-то улетучились, стало так легко, будто мы родились и жили здесь, а Онуфрий и Маша были нашими родственниками.
Шуршащая по камешкам река, обильная таежная зелень, необычный говор громадного мужчины, прекрасная после бани Машутка - все так радовало сердце, такая легкость была в душе, что желание остаться здесь до конца своих дней все больше и больше заполняло сознание...
Между тем Сергею до сих пор было неловко. Он выделялся из веселящейся толпы тоской в глазах и молчаливостью. Тогда Онуфрий скомандовал:
Мария, отнеси-ко нам в избу еще один жбан, мы с парнем будем беседу беседовать.
Маша птичкой запорхала возле избы, а мужики уединились в доме. При этом Онуфрий долил в жбан «цимуса» и приказал отдыхать так, чтобы спалось «навзничь».
Мы остались вчетвером, ели, пили и пели, Маша учила нас, как вести себя с селянами.

Оказалось, что глубоко верующие Радостинцы были намного раскрепощенней, чем верующие на большой земле. Молодежь часто устраивала гулянья, вечерки и посиделки, старшие собирались поочередно по избам и вели беседы о житье-бытье. То, что нам будет не отбиться от приглашений в гости, Машутка обещала твердо. Ничего не надо бояться, люди понимают, что мы из другого мира. Нужно вести себя свободно, только не надо забывать, что селяне очень доверчивы. А уж девушки так красивы, что потерять голову мы сможем в первые же часы! Ничего никому нельзя обещать, опять же потому, что люди очень доверчивы. Еще, потупив глазки, Маша сказала, что каждая девушка никогда не откажет, если парень захочет ее. Но это опасно, потому что потом девушка будет сильно горевать, если парень уйдет в сторону.
Неожиданно мы узнали, что в селе живет один из Машиных братьев, он тоже белобрысый, как и Сергей, а таких мало, что в селе, что в Долине, потому Федот сильно ждет парня. «Мы должны быть похожи!» - говорит. Он с Никиткой готов играть целыми днями, а тот только про Федота и вспоминает.
- Да вы, и правда, сильно похожи! – улыбнулась Мария.
Из домика донеслось пение уединившихся мужчин, видимо, разговоры кончились, они все обсудили и породнились так, что потянуло на песни.
Мы сгребли со стола все, что на нем осталось и ввалились в дом.
Серега с Онуфрием, обнявшись, пристроились в углу на топчане и самозабвенно, закрыв глаза, вытягивали: «По диким степям Забайкалья...». Жбан у них давно уже пустовал, Онуфрий дирижировал деревянной ложкой и, склонив голову, вертел из стороны в сторону стриженой бородой, которую дочь успела ему обкарнать.
Мы вдохновенно помогли им допеть, потом спели еще пару песен, потом общий храп подвел итог этому замечательному дню...
 
НА ПУТИ К СЕЛУ
 
К тому времени, как мы проснулись, Онуфрий уже собрал наши вещи, упаковал и уложил на коней. Мы поплескались в горячей еще бане, ополоснулись в реке, хлебнули чайку и двинулись в путь.
Тропа была набитая. Изба с баней, постепенно удаляясь, мелькали среди стволов деревьев.
Онуфрий, ведя под узцы одну из лошадей, шагал широко, вразвалку. Нам приходилось споро перебирать ногами, чтобы не отстать. Машу отец без разговоров посадил на оленя, и она теперь получила полную свободу для подтрунивания и насмешек над нами, чем она и занялась с первого стука копыт ее рогатого такси.
- Гнаться за моим батькой – это вам не веслами махать. Не запнитесь, шагальщики!
Онуфрий пару раз обернулся, готовясь было приструнить пигалицу, но, видимо, решив, что ее словесные уколы безобидны, больше не обращал на дочь никакого внимания, только буркнул: «Кусты пойдут, уймешься!».
Идти, как ни странно, было легко. Тропа долгое время шла по равнине, то выходя на берег ручья, то уходя от него. Небо было укрыто высокими облаками, потому жарко не было.
Из всех нас лишь Юраня недомогал, видимо, что-то из вчерашней еды не пошло ему впрок. Онуфрий не останавливался, а Юрке, видимо, было неудобно жаловаться, потому он шел и терпел боль в животе. Наконец, это заметила Мария и крикнула отцу, чтобы притормозил.
Лошади встали, мужик осмотрел парня, помял его живот и спросил, - Мария, ты не помнишь, тут где-то гриб должен быть? Мария, огляделась и ответила, - Что он тебе, каждый год тут растет? Надо чуть дальше пройти.
Мы прошли еще с полкилометра, когда Онуфрий отдал поводья Олегу, позвал Юру с собой, и увел его в лес. Скоро они вернулись, неся в руках что-то белое. Оказалось, что это был белый нарост на сломленной лиственнице, помогающий при болях в желудке. Мужик сложил куски гриба в торбу, а один из них приказал парню съесть. Юрка начал, кривясь от горечи, жевать кусок мягкого гриба.
Маша со своей высоты не удержалась дать ценный совет:
- Бедный Юрик! Может тебе бражки дать для вкуса? Или уж сразу спиртика?
Юрка дожевал, посмотрел на девушку и произнес:
- Если мне будет хуже, пойдешь последней. Посмотрим тогда, кому будет хуже.
Машка расхохоталась.
- Да, от такой пытки  я бы померла, точно! Но раз ты еще способен говорить, то, думаю, меня минует кара сия. Ничего, Юра, скоро все будет хорошо. У нас все этим грибом только и лечатся.
Вскоре, и на самом деле, Юрка повеселел, боли прошли, потому мы довольно прытко миновали долину и начали огибать прибрежную скалу. Маша хотела соскочить на землю, но Онуфрий строго приказал, - Сиди, сама дорогу ищи.
Начались кусты, тропа пропала, идти пришлось по острому галешнику, лошади начали оступаться и запинаться. Маша повернула своего рысака ближе к реке, где камни были более покатыми.
В одном месте, в отвесной скале, довольно высоко над уровнем реки, мы заметили что-то вроде пещеры. На вопрос Сергея Онуфрий ответил, что этот грот - первое место, где пережидали непогоду первые ходоки. К пещерке тянулась веревочная лестница. Юрка тут же захотел подняться по ней, на что получил ответ, что скоро будет привал, и пока мы будем отдыхать, желающие могут сползать.
Скоро, и в самом деле, мы вышли на большую поляну, посреди которой под большой лиственницей возле костровища стоял шалаш.
Юрка с Серегой тут же рванули в пещеру, а Онуфрий подозвал Машу и кивнул ей в сторону. Девушка тут же вынула из торбы жестяную банку и убежала в сторону скалы.
Вскоре она вернулась и со словами: - Подставляй, батя, свои клешни, подлечим!
Оказалось, что после давней драки с медведем у Онуфрия болят руки, а здесь, неподалеку, из-под скалы бил целебный источник. Источник, прямо скажем, нас не сильно удивил, на Байкале, да и вокруг него радоновых источников было много, но что вот руки болят после борьбы с медведем...
- Молодой я был, глупый. Да и Михайло, видать, тоже. Когда он попер на меня, я его колом подпер, а кол сломался, я и решил обороть дядьку. А дядька не то, что меня оборол, он еще и кусаться стал. Ладно, мужики подоспели, отпугнули разбойника, о то б я совсем без рук остался.
С колом на медведя?
Я вспомнил, что как-то в одном саянском селе видел освежеванную тушу медведя. Меня поразило то, что формами медведь  разительно был похож на громадного человека, но что поражало более всего, так это груда мышц зверя. Не зря в тайге медведя часто называют мужиком. Потому ходить на него с вилами, а тем более, с колом... Это ж сколько здоровья и силы было у Онуфрия в молодости?
Онуфрий меж тем улегся в тенек, закинул ноги на пень и приготовился, по всей видимости, вздремнуть. Олег не выразил желания никуда идти и тоже, видимо, намеревался слегка прикорнуть.
Маша предложила, - Кто со мной купаться? – По моей спине невольно пробежала зябкая дрожь, но я поднялся и пошел за разбойницей следом.
Мы вышли к месту у реки, где за мощным валунами запряталась уютная укромная от ветра бухточка. Прозрачная вода чуть плескалась у берега, покрытого мелким галешником. Солнышка не было, потому даже снять штормовку желания не было.
Но Маша думала совершенно иначе. Она мигом разделась, потянулась и, взобравшись на скалку, сиганула в воду. Вид взлетающих ледяных брызг, видимо сильно отразился на моем скукоженном лице, потому я тут же услышал восторженный смех русалки.
- Ныряй, не бойся! Пора привыкать к нашей воде, другой не будет!
Ну, что бы вы сделали на моем месте? Вы думаете, я не сопротивлялся? Да все во мне было против купания, но... Какая сила заставила меня лезть в эту до ужаса холодную воду?
- Ныряй сразу! Так легче!
Девушка по пояс стояла в оде, озорно потряхивая своими прелестями, и я решился. Мысленно попрощавшись с жизнью, с диким воплем я разбежался и...
... остался жив!
Только ненадолго. Непреодолимая сила вынесла меня обратно на берег. Стуча зубами и кляня все на свете, я пытался всунуть мокрые ноги в брюки, но это никак не получалось, на галешнике удержать равновесие было никак нельзя.
А Машка, эта бестия, думаете помогла мне? Наивные! Она вырвала штаны из моих рук, подхватила остальную одежду и помчалась по берегу.
- Догоняй, а то все в воду брошу!
Бегать по галешнику я не особо научен, но страх перед мокрой одеждой погнал меня за охальницей. Тряся своими достоинствами, я кинулся за девчонкой. Мы бегали между валунами, носились по берегу, Маша в это время расшвыривал мою одежду и, дразня меня, размахивала моими синими трусами, как пират своим стягом.
Догнал я ее только в тупике между двумя валунами с отвесными стенкам. Схватив ее, задыхаясь после пробежки, я услышал, как стучали наши сердца. Говорить было невозможно, потому оставалось только одно – прижаться к девушке и ждать успокоения дыхания.
И тут Машенька, повернувшись, обняла меня за шею, посмотрела мне в глаза и тихо сказала:
- У нас красивые девушки, но я все равно буду с вами. Без вас я жить не смогу.
Машенька, что ты говоришь? Сергей уже навсегда твой, Олег тебя боготворит, Юрке ты лучший друг, а про меня уж и говорить нечего, ты – моя волшебница и фея. Ты наша навсегда!
Машенька прижалась к моим губам, затем отодвинулась, заулыбалась, закинула руки за голову и воскликнула:
- Я счастлива, не смотря ни на что! Я счастлива!
Она звонко рассмеялась, схватила меня за руку и потащила к костру.
 
ОТЕЦ И ДОЧЬ
 
Мы продолжили путь.
Юрка с Сергеем обследовали пещерку и рассказали, что там довольно уютно, есть скамейки, стол, лежанки. У самого входа - кострище, а на выступах стен  в кожаных мешочках лежат спички, сухари, соль и чай. Несколько шкур, скорее всего, предназначены для того, чтобы закрывать вход в грот. Лестница не порвалась просто случайно, сильно сгнила.
Онуфрий и Олег выглядели свежее всех. Парень подозрительно посмотрел на нас с Машенькой, что-то уразумел по нашим невинным лицам и занялся лошадьми.
Тропа стала более гористой, но до самого вечера мы двигались довольно споро и на ночлег успели дойти до большого скального выступа, под которым и разложили наши спальники.
У костра неожиданно зашел разговор о долине Радости.

Онуфрий с первых дней жизни в Долине стал постоянно прибаливать, потому на Совете решено было отправить его в селение на большую землю. Но он часто ходил в Долину в гости, где и встретил однажды Меланью. После каждого прихода Онуфрия в Долину Меланьюшка одаривала его очередным ребеночком, потому у Маши три брата и пять сестер. Из них только один, Федот, живет в селении, все остальные из Долины не ушли. Меланья несколько лет назад погибла при спуске из Долины на землю, потому Федот и Мария живут с отцом в селении, а остальные дети, старшему из которых уже под семьдесят лет, находятся в долине Радости. Машенька – самая младшая из них, любимая дочь отца. Сама напросилась из Долины в ходоки, да так и осталась с отцом.
Юрка долго держался, но все же не выдержал и спросил:
- А как в селении  и в Долине отнеслись к тому, что Маша уже два лета ходит с нами?
Юрчика, бедного нашего моралиста, мучил вопрос, как относится к этому Онуфрий.
А тот осмотрел нас и спокойно ответил:
- Машутка сама этого захотела, она девушка  сама в себе, перечить ей бесполезно, да я и не перечил. Она крепкая, хоть и ростом невелика. А то, что ты хошь узнать, так на это ее долина и послала. Иван, тот, что самолетами заведует, посоветовал нам вашу группу, убедил и Марию выйти на вас. То, что она прикипела к вам, так мы все этому рады, по рассказам дочки стало понятно, что вы ее не обижали, она полюбила вас, потому мы больше это не обсуждаем. Пусть будет так, как есть. А ребятенка Никитку все так полюбили, что ждут вас всех, не дождутся, а уж Сергея совсем заждались. А если моя дочурка еще робеночка принесет, дак я и не против.
- Батяня, ты хоть бы покраснел, что ль! Ты говори, но меру-т знай! Рази подобает об этом загодя говорить?
Мы вдруг заметили, как в речь девушки вошли иные интонации, иной говор, видимо, в волнении она невольно начала переходить на диалект Долины.
Отец мягко привлек девушку к себе, прижался к ней лицом, и проворчал:
- Уймись, гордячка! Че уж тут, сразу же видно – светишься вся!
Маша обняла отца и покрыла его заросшее лицо поцелуями.
- Маменька-то попеняла бы тебе, дикарю, что ты раньше времени про это заговорил.
Онуфрий опустил голову, и мы поняли, что он до сих пор носит в себе память о своей Меланье. Маша тоже поняла, что коснулась горькой темы, и опять начала обнимать и тискать отца. А тот прервал ее ласки, усадил к себе на колени и спросил Сергея:
- Ну, как, Сергей? Попривык уже ко мне? Ты не сомневайся, все будет хорошо. В селе меня уважают, и тебя примут. Парень ты добрый, по характеру надежный, наш будешь. И в Долину мы с тобой сходим.
- Батя, ты опять за свое? Пусть Сережка сам будет решать, что ему делать, ты и так уж много наговорил.
- Да я что ж, я ведь не стою над ним с топором, как решит, так и будет.
Серега молча смотрел на Онуфрия, и мы были уверены, что душа его наполнена такими размышлениями, думами и сомнениями, что больше не бывает. Но той растерянности, что была раньше, уже не было. Парень смирился с судьбой и доверил ей решать, как быть дальше.
- Машка, ну-ка спляши-ка нам! – Онуфрий ссадил дочку с колен и показал на центр возле костра. – Уж шибко я люблю, когда ты пляшешь! Если хошь, так я и подмогну тебе!
- Папка, да с тобой я всегда готова плясать хоть до утра!
До утра, не до утра, это мы еще посмотрим, а пока давай, заводи.
Машенька достала гитару, сунула мне в руки, убежденная, что мне уже пора знать все ритмы ее плясок, и зашла за скалу.
Когда я отбил первую дробь в наступившей тишине, Машутка вылетела из-за скалы... в чем мать родила! Я чуть не сбил ритм боя, да и ребята, как я увидел, оторопели от такого начала, но увидев, что отец совершенно спокойно начал  в темпе танца ударять в ладони, я продолжил аккомпанемент.

В этот раз девушка начала пляску в таком диком вихре, что Онуфрий только крякал, любуясь своей дочкой. Такие скачки, что совершала Маришка, трудно было назвать танцем, но тот задор, что она вложила в движения рук, ног и тела, заразили и нас настолько, что вот уже и Юрка сорвался с места, а за ним и Олег. Они с гиканем и посвистом стали выплясывать вокруг девушки, а та мелькала между ними своим розовым от костра телом и еще более убыстряла темп.
Не удержался и отец. Он подскочил, упер руки в бока и стал топать своими сапожищами так, что я испугался, как бы он не растоптал свое нежное чадо.
Но вот девушка поочередно усадила мужчин по местам и резко сменила ритм танца. По полянке скользила женщина, будто белая лебедь готовилась взлететь в ночное небо. Наконец, взмахнув руками, она оторвалась от земли и поплыла над землей. Было такое чувство, что мы ее глазами видим нас, все более удаляющихся и уменьшающихся в размерах. Ее глазами мы видели, как из-за гор встает далекое солнце, пробуждается тайга, внизу сверкают реки и озера, а впереди, возле большой реки, мелькают домики таежного селения. Лебедь начала снижаться, и мы заметили на околице людей, приветственно махающих нам руками. Снижающаяся девушка вдруг увидела в толпе кого-то, от чего залилась счастливым смехом и плавно спланировала возле белобрысого мальчика.
И ритм опять сменился! На этот раз торжественные движения женщины говорили о том, что она гордится своим ребенком, все это видят и разделяют ее гордость. Но постепенно ритм стал убыстряться, и опять началась веселая безудержная пляска. Опять мужики вскочили со своих мести пустились топать ногами и махать руками.

Все закончилось, как и в прошлые разы, но только в этот раз Маша упала в объятия своего отца, а тот, подхватив дочь на руки, стал кружить по поляне, вскрикивая:
- Ну, Машка! Ну, дочь! Ну, ублажила! Давненько я не видал твоих плясок! Порадовала старика!
Мы стали громко аплодировать, а отец, поставив девушку на землю, подтолкнул ее к скалке с одеждой, приговаривая:
- Беги одевайся, бесстыдница ты этакая!
Чувствовалось, что он воспринимает дочку еще маленькой девочкой. Да это и было так, хоть Маша и была взрослой женщиной, родившей уже двоих детей. Повернувшись к нам,  счастливый отец спросил:
- Ну, как вам моя пострелюшка? Понравилась пляска?
Мы в восторге закричали, что танец Маришки видим уже не в первый раз, но всегда удивляемся ее мастерству, на что Онуфрий ответил, что Меланья плясала еще лучше, за что он ее и полюбил. Но Машутка еще молодая, научится, но все равно лучше плясуньи никого ни в селении, ни в Долине нету.
И потом неожиданно добавил:
- Вижу, полюбилась вам моя дочка. Это хорошо. Знаю, не обидите. А о своих семьях не переживайте, я своих внуков уберегу.
Мы еще не совсем привыкли к речи Онуфрия, он говорил кратко, но очень емко. Но мы все более убеждались, что он постоянно намекает на то, что мы можем остаться у них навсегда...
 
ПРИБЛИЖАЕМСЯ
 
Весь следующий день прошел в пути, но на следующее утро мы вышли к большой реке.
- Лена! Уже дойдем скоро.
Широкая, полноводная река выворачивала слева из-за пологого мыса, заросшего лесом, и несла свои воды мимо нас с уверенностью знающего себе цену существа. Ее спокойное, величавое движение, по-сибирски основательное и спокойное, вызывало восторг и почтение.
Но любовались мы рекой недолго, скоро тропа начала с подъемом огибать гору, мимо которой текла река. Уже углубляясь от реки в чащу, мы заметили на воде движущийся против течения плоскодонный теплоход «Восток». Значит, путь назад у нас был по реке. До Усть-Кута мы сможем все же добраться. То есть, мы можем пребывать здесь еще почти полмесяца.
Что он нам принесет?

Подъем на перевал оказался труднее, чем мы ожидали. Небольшой, но крутой и сыпучий. Лошади скользили на щебенке, один раз Онуфрий только толчками сзади сумел убедить лошадь подняться вверх. В одном месте лошади настолько устали, что отказались идти дальше.
Пришлось на одном из уступов остановиться. Маша быстренько сварганила перекус, потому как и мы к тому времени тоже высунули языки от усталости. Онуфрий нас удивлял все больше и больше: шагает так, что мы, здоровые мужики, еле поспеваем за ним, идет без единой капли пота, воду не пьет! А ведь лет-то ему... страшно представить! Мы только еще приближаемся к «штормовым сороковым», а мужику уже под сотню...
- Мария, ты все парням обсказала, знают они, кто живет в селе?
- Батя, не зря, видать, матушка тебя веником хлестала, когда ты острить начинал! Хоть улыбайся для порядку!
- Да я на полном серьезе, разорвут ведь их наши девахи, когда увидят! Изголодались, небось! Не удивлюсь, если они уже за горой строем  выстроились и сети свои любовные распустили. Не боитесь, ребяты, что околдуют вас наши молодухи?
- Так скорей бы уж! – Юрка хохотнул, а Онуфрий в полный голос загоготал, - Вот как? Хорошо сказал! Заскучал, видать, паря без бабьей ласки! Ты че же, Марья, довела мужиков до такого голода?
- Так ты же и помешал? Че приперся раньше времени?
Ну, тут уж мы все ухохотались до коликов. Вот так разговоры! Балагурят запросто о том, за что бы их в другом месте прижали за аморалку. Батя будто бы сам толкал дочь свою в наши объятия! Хоть сейчас начинай!
Вы, это, не шибко у нас себя жалейте! В Долине нравы у нас простые, парни и девки любятся в свое удовольствие, потому и в селении тако же. Но чрезмерно руки не распускайте, а то у нас мужики такие, могут нечаянно и приревновать, потом не разберешься, кто кого опередил.
- Да не слушайте вы его! Смирные у нас ребята, а красавиц хватает, даже слишком!
Такие перспективы, да и разговор с явными намеками прибавили нам энтузиазма так, что мы с перевала скатились кубарем!
 
ВСТРЕЧА
 
Бедный Сергуля!
Мы еще не совсем сошли с горы, а он уже стал вглядываться меж деревьев, ожидая белокурую головку Никитки.
- Сереженька, милый, до селения еще далеко! Да бабка и не пустит Никитку в такую даль, если и появится кто, так это будут мужики с подмогой, лошадей могут привести.
Но Сергей, чувствовалось, все равно волновался все больше и больше.
А мы ждали встречи с людьми, о которых мечтали уже несколько лет. Какие они? Такие же, как Онуфрий, или обычные, вроде нас? Почему-то с тех пор, как мы узнали, кто из нас отец Никитки, волнение перед встречей с ним ушло на задний план. Но вот перед встречей с жителями (думаю, что у Юрки – перед встречей с жительницами!) невольное волнение копошилось внутри.
Неожиданно одна из наших лошадей заржала, и вскоре из-за деревьев к нам выехали пятеро всадников, держа под узцы каждый по лошади.

Мужчины, встретившие нас, все были бородатыми и роста чуть выше среднего, спешились, с любопытством, как мне показалось, оглядели нас. Маша сразу кинулась на шею одному из них, светловолосому и рослому парню, и мы поняли, что это Федот, ее брат. Онуфрий тоже по-отцовски потискал его в объятиях. Потом Маша с отцом представили нас своим односельчанам, мы пожали друг другу руки и двинулись в сторону селения.
- Столы накрыты? – спросил Онуфрий, пряча свою ухмылку в бороду.
- Накрыты. Там не только столы накрыты, но и... – хотел продолжить Федот, но получил от сестры хлыстиком по спине ощутимый щелчок и захохотал. Смех у него был отцовский, сочный и с рокотом.
- Молодухи в ряд, поди, вдоль дороги стоят, ждут? – Онуфрий озорно глянул на нас, но потом перестал рокотать и приказал: - Все, угомонились пока, неча языки трепать. Главное, чтоб накормили да спать уложили, умаялись с дороги, чай. Смотрите, чтоб все было по-людски, а то не посмотрю, что родня, достану кнут да приласкаю охальников!
Как я понял, никто всерьез не воспринял угрозы Онуфрия, видимо, хорошо знали его добрый нрав.

 

Спустя несколько часов пути по довольно утоптанной тропе из-за деревьев появились крыши домов и, немного погодя, мы въехали в селение.
Первое, что удивило - это дома селения. Усть-Нара, так звали селение по имени небольшой речушки, рокотавшей поодаль, отличалась от сел, видимых нами до этих пор, своеобразной архитектурой. Дома, все как один, были двухэтажными, тесанными из толстенных лиственничных бревен. Окруженные такими же двухэтажными сараями, к каждому из которых вел бревенчатый настил для въезда телег и саней, они не были окружены заборами, как обычно, а стояли, степенно возвышаясь между редкими деревьями. Улица представляла собой длинную зеленую лужайку, черные же линии дорог видны были позади домов, которые соединяли досчатые дорожки.
Это все давало основание понять, что здесь обосновались прочно и навсегда.
Как ни странно, людей видно не было.
Онуфрий, вначале тоже подозрительно осматривавший селение, вдруг хохотнул и показал на сооружение, намного больше остальных и стоящее чуть в стороне.
- В соборной  собрались, хитрецы. Нашли причину для отлынивания от работы! Бражки-то хоть успели наготовить, лодыри?
- Успели, батя! На месяц хватит!
Онуфрий захохотал и направил лошадь к соборному дому.
Стая собак, всей сворой налетевшая на наш отряд, скорее всего, хотела дружелюбно поприветствовать нас, но, как всегда, начала шумно возиться и огрызаться, отчего послышались щелчки кнутов по собачьим спинам, и  постепенно собачье приветствие сникло.
Но этот шум вызвал оживление в соборном доме, люди не выдержали и выскочили на крыльцо посмотреть на прибывших.
Мы подъехали к высокому крыльцу и сошли прямо на него.

Нас  обступили устьнаринцы. Было удивительно, что они все были роста выше среднего, русоволосые, многие выделялись голубыми глазами. Мужчины смотрели на нас спокойно, улыбались вполне дружелюбно, слегка с хитрецой, но вполне доброжелательной. Женщины, было видно, приоделись по случаю встречи с нами.
Но глаза наши, обежав толпу, невольно и бесстыдно уставились на молодух, стоящих чуть в стороне. Явное нетерпение так и исходило от них. Казалось, дай им волю, они разорвали бы нас на куски - такие у них были голодные глаза! Все как на подбор красавицы, носики гордо вздернуты, губки поджаты, одеты в пестрые сарафаны, но так, что под ними угадывалось все, что там должно  было быть.

 

Юрка замер и перестал дышать, Олег внимательно осматривал девушек, будто выбирал, кого из них пригласить на кастинг для обложки глянцевого журнала, а я... Что я? Я, скромный рыцарь пера и гитары, начисто оробел перед таким количеством материала для нетленных поэтических творений. Если бы не моя природная скромность, то вон той, с краю, не избежать бы было моей...
Огромнейшим усилием воли мне удалось отвести взгляд в сторону, что, оказалось, было сделано вовремя, так как я увидел, что ни Маши, ни Сергея среди нашей команды уже не было. Да и встретивших нас мужчин тоже уже не было рядом с нами. Мы стояли втроем перед людьми, о которых думали уже столько лет, ждали с ними встречи, готовили какие-то слова, но оказалось, что такой подготовки было совсем недостаточно, чтобы преодолеть робость и смущение, вызванное встречей.
Из толпы вышла женщина, поклонилась нам и, раздвинув односельчан, пригласила в дом.
- Проходите, гости дорогие, откушайте с нами, чем Бог послал!
 
В РАЮ
 
Толпа зашумела, пропустила нас вперед, и мы вошли в собор.
Нештукатуренные стены блестели отполированными бревнами, вдоль них висели иконы, покрытые белыми с вышивкой полотенцами. Посреди стоял стол, ломящийся от снеди, на равных промежутках на нем стояли братины с медовухой.
Нас усадили в центр стола. Мы, не сказать, что сильно смущенные, но точно удивленные таким приемом, сели на широкую лавку и началось пиршество.
Сильно окая, пожилые жители, называвшие друг друга отцами и матерями, произносили приветственные речи, из которых удалось понять причину такого к нам расположения. Оказывается, мы, как лучшая часть человечества с большой земли, своим прибытием открыли новую эру в истории Радостинцев. Через нас начинается эпоха постепенного приобщения людей Долины Радости к цивилизации. Мы как первооткрыватели, пробили дорогу, которая выведет их в новую жизнь.
Сначала, признаюсь честно, мы поддались торжеству, царившему среди этих людей, но постепенно наше истинное отношение к «цивилизации», укоренившееся в нас в процессе урбанистического образа жизни, вступило в непримиримое противоречие с намерениями этого милого общества.
Хотелось крикнуть: «Люди! Опомнитесь! Не надо в цивилизацию, это не ваш путь, оставайтесь здесь! И чем позже вы туда попадете, тем лучше для вас!», но медовуха оказалась гораздо убедительнее наших благих порывов, язык вскоре полностью отказался подчиняться рассудку, и постепенно все окружающее стало покрываться туманом.
Последнее, что я услышал, были слова той самой женщины, что ввела нас в собор: «Все, праздник окончен! Гости наши устали с дороги, им пора...». Дальше я помню, что меня мягко взяли под руки и куда-то повели по пружинящим доскам мостовых...

Очнулся я от того, что все  тело мое горело огнем. Я лежал на какой-то лавке, а вокруг пылал костер, будто меня поджаривали на вертеле. Ошалело, отчаянно работая локтями, хотел встать, но чьи-то мягкие руки удержали меня на лавке, а тихий женский голос сказал: «Лежите, не вставайте, сейчас вам будет лучше!». После этого на меня обрушился поток прохладной воды, и мне на самом деле стало лучше.
Я открыл глаза, протер их руками и... обомлел.
Я в раю!

 

В клубах пара вокруг меня  летали ангелы в белых одеждах. Один из них склонился надо мной и смотрел на меня такими прекрасными глазами, каких я в жизни не видел. Он мягко улыбался, качал головой и высоким голосом говорил: «Ну, вот, тебе уже лучше. Лежи спокойно, я тебя помою».
И на самом деле, по мне начала елозить мочалка, ласковые руки гладили меня, лилась вода, голоса, как я начал разбирать, женские, что-то пели, тихий говорок раздавался со всех сторон.
Наконец, после того, как на меня была вылита очередная порция воды, я понял, что нахожусь в бане.
И не просто в бане, а в женском ее отделении!
Воздух застрял у меня в горле, я оторопело осматривался и видел девушек, снующих по бане в белых сорочках. Также я увидел моих друганов, распростертых на лавках, и над ними сноровисто работающих мочалками красавиц.
Мне удалось сообразить, что парни еще не вышли из райского состояния, все, что я только что увидел, им предстояло еще понять!

Меня разобрал хохот. Я откинулся на лавку и стал хохотать во всю мощь своих легких. Девушки же, наоборот, перестали улыбаться, озабоченно сгрудились вокруг моей лавки, а одна, та, что давеча смотрела на меня, сказала: «Пусть посмеется, это у него душа очищается!».
Поумерив свой смех, я крикнул:
- Юрка, вставай, мы в раю! Ты же мечтал об этом!
Я не видел, но я знал, что Юрка уже вскочил и ошарашенно пялится на окруживших его девчонок. Открыв глаза, я увидел точно такую картину, какую представил, но масштаб оказался другим - Юрка пялился, но не только глазами, а всем тем, что у него могло пялиться!
Олег же, еще не открыв глаза, видимо, почувствовал неладное, с грохотом перевернул тазик с водой, а затем укрыл им все то, чем мы выделялись среди наших жриц.
Вот это мы попали!
Юрка перевел взгляд на меня, и рот его захлопнулся.
- Егор, ты что-нибудь понимаешь?
- А что тут понимать, лежи и радуйся!
Девушки уже несли нам ковши с питьем. Но нас не проведешь! Мы тщательно проверили, чем были наполнены предлагаемые нам сосуды, но там оказалась всего лишь вода. Пришлось жрицам не раз сбегать в бочке за водой, прежде, чем мы смогли умерить жгучую жажду.
Когда мое тело, насытившись, упало на спину, та же девушка спросила меня:
- Вам уже лучше, можно продолжать?
 
ОТЕЦ И СЫН
 
Спустя два, или около того, часа мы вышли из бани.
Каждого из нас сопровождали по две девушки, остальные приводили баню в порядок после массового помыва.
Мы настолько были отмыты, обласканы и удовлетворены, что светились, наверное, не слабее вечернего солнца.

Все, что происходило в бане, я вряд ли забуду до самого последнего дня в моей жизни. Клянусь, стриптизы всех видов были ничем в сравнении с тем, что предложили нам местные юные красавицы. Скажу лишь одно, когда мы, уже помытые, замотанные в простыни и потягивающие какой-то ароматный  настой, увидели, как в огромной лохани две девушки мыли друг друга, то...
Нам  было так хорошо сейчас, вечер был такой волшебный, девушки были такими заботливыми, красивыми и манящими, что глупые мысли о том, что здесь все только так и живут – в сплошном удовольствии и неге, заполонили все сознание. Где-то на задворках сознания мелькали разумные доводы, что кругом безжалостная тайга, а все, что с нами происходит, это особенности местного гостеприимства. Но все эти реалии упорно заглушались нынешним нашим состоянием счастья и радости.

Пока мы шли от бани к собору, жители села непрерывно зазывали нас в гости, но девушки отвечали, что нас ждут в соборе, что в гости мы еще находимся, скоро нас отсюда не отпустят.
В соборной уже были зажжены свечи, и мы увидели сидящих за столом всех Машенькиных родственников: Онуфрия, его сына Федота, пожилую женщину, видимо,
кормилицу бабу Стюру, нашего Сергея и на коленях у него мальчика. Никитка, а это был он, уплетал за обе щеки какой-то пирожок.
Наши провожатые, последний раз прижавшись к нам своими мягкими боками, скромно удалились.
Мальчонка, светловолосый и круглоголовый был так похож на Сережку, что мы невольно залюбовались ими.
Никитка, перестав жевать, повернулся к нам и, слегка шепелявя, сказал: «Плахадите, гастями буите!». Все рассмеялись, и возникшая было неловкость мгновенно улетучилась.
Мы уселись за стол, и Онуфрий спросил:
- Ну, как, мало-мало помылись?
Юрка слегка сконфуженным голосом ответил:
- Спасибо, конечно! Но только вот как после ТАКОЙ бани я буду ходить в обычную, когда вернусь домой, не знаю...
Онуфрий и Федот закинули головы в хохоте, а баба Стюра, утаив усмешку, почти строго произнесла:
- Хорошего памаленьку, робятки! Вернетесь домой, все забудете. А вот наши девоньки вряд ли!
Онуфрий, оглядев нас, удивленно воскликнул:
- А пошто им вертаться? Плохо, что ли, вам здесь? Оставайтесь, вон какие красавицы на вас висли, даже мне завидно!
- Папка, ну что ты заладил - оставайтесь да оставайтесь! Сами решат, что им делать. Ну, нельзя же так напирать. Нехорошо это!
Маша надула губки, но я заметил, что в этот раз она не злилась, а говорила будто бы только ради спора. А мы уже гораздо спокойнее воспринимали призывы Онуфрия, только было не совсем понятно, зачем мы ему нужны здесь. Может быть затем, что ему в семье не хватало мужских рук?

Когда мы вышли на крыльцо покурить, Юрка, сморщив нос, толкнул Сережку в плечо:
- Ну, что, женишок, остаешься?
Сергей, облокотившись на перила, затягивался самокруткой, и взгляд его, направленный на дальние горы, отражал всю его внутреннюю борьбу между желаниями и обязанностями.
- Не знаю пока. Поживем – увидим.
- Да что тут знать? Оставайся! Глянь, какая благодать кругом! А люди какие!
Сережка молчал, по нему было видно, он знал, что сказка, в которой мы сейчас пребывали, могла, как думали и мы тоже, закончиться каким угодно образом. Трудно верить в сказки, когда за спиной уже три с лишним десятка лет, куча долгов всех видов и качеств и накопившиеся безжалостные обязанности перед другими людьми. Обрубить все это одним махом будет очень и очень трудно. Но, с другой стороны, жить, как жил раньше, он уже не сможет, как бы этого не хотелось.
А я бы остался! А что, мы с женой уже почти не живем вместе, детей нет. Да если я мамке расскажу про все это, она сама меня возьмет за ручку и увезет сюда!
Бородатый скелет задиристо осмотрел нас всех и добавил:
- Вот прямо сейчас возьму и останусь!
- Остынь, холерик! – Олег положил ему руку на плечо. – Подумай, нужен ли ты им здесь один, без нас?
- Ага, вы уже испугались! Боитесь трудной жизни вдали от ванны и унитаза? Езжайте, езжайте, так вам и надо. Зато - какие здесь женщины!
Олег с улыбкой оглядел задиру.
- Ну, им повезло гораздо больше! Такого геракла еще поискать!
Мы заржали, а Юрка, было видно, обиделся, хоть вида и не подал.
- Ладно. Еще посмотрим!
- Ну вот, на том и порешим.
Мы вернулись в избу. Маша сразу же начала изучать наши лица, пытаясь понять, о чем мы говорили на крыльце. Конечно, она мгновенно все поняла, подошла к нам, взяла нас за руки и потянула к столу.
Давай споем что-нибудь! – Она, оказывается, принесла гитару и подала ее мне.
Я уж было хотел провести пальцем по струнам, но вдруг заметил восхищенный Никиткин взгляд и... протянул инструмент Сергею.

Когда Сережка вызвал первый гитарный аккорд, Никитка взвыл от радости, залез на стол и сел напротив белобрысого бородача, приготовясь внимать волшебным звукам.
- Иш че! Любит, видать, музыку парниша! – Федот удивленно воззрился на племяша.
- А как же! Мы с ним каждый вечер песни поем! – Кормилица горделиво оглядела мужчин. – Он уже много песен знает!
 
«Люди идут по свету, слова их, порою, грубы.
«Пожалуйста», «извините» с улыбкой они говорят.
Но грустную нежность песни, ласкают сухие губы...»
 
Когда смолк последний аккорд, Никитка опять взвыл и бросился на шею к Сергею.
- Я тебя люблю! – Пришел в еще большее восхищение паренек и, приседая и хлопая в ладоши, стал умолять, - Еще, еще!
Пока мы пели, ненадолго прерываясь на поднятие бокалов и работу ложками, Никитка неотрывно смотрел на Сережку, все более и более принимая его за долгожданное божество. Да и Сергей, в основном, пел только для ребенка.
- Вот ить, только от титьки ушел, а туда же! Глядишь, сам скоро гитару возьмет, да наигрывать будет! – Федот, похоже, сам любил песню, потому что все время пытался подпевать.  – Я б тоже научился, была бы гитара!
... Поздно ночью мы шли в дом Федота, а по сторонам то тут, то там виднелись фигурки изнывающих без нас девушек. Возникло опасение, что нервишки у них могут не выдержать, и тогда нам придется туго!
 
УТРО У ФЕДОТА
 
Проснулись мы от того, что Федот громогласно кого-то отчитывал.
Выглянув окно, мы увидели картину маслом «Бабий бунт».
Федот, стоя на крыльце, загораживал дорогу вчерашним нашим «банщицам». Те неудержимо надвигались на богатыря, пытаясь взломать неприступную стену в количестве одного защитника.
На вполне разумные, по нашему понятию, доводы женщин, что несчастным гостям, нам то есть, надо немедля «принять душ, ванну и чашечку кофе», Федот неумолимо ответствовал, что «им» надо хорошенько отдохнуть с дороги, что выходной «им» тоже положен.
Но силы были неравны.
Молодая женская плоть не давала женскому разуму никаких поблажек – природа требовала свое! Хотя, судя по доводам наступающих, требование звучало очень даже резонно – «они» не домылись вчера, не до конца очистились от городской скверны, бражка ждет и, вообще, «им» очень плохо, «их» надо выручать!

Федоту ни за что бы было не выдержать напирающую банду владелиц волооких глаз и румяных щек, но тут ему на подмогу вышел Онуфрий, одной своей массой внушающий неотвратимую победу силы над красотой.
- Ну-ка, заткнули рты, пигалицы! Марш по домам, не то выловлю одну, загну подол да отшлепаю по седухе! Знаю я, какое место у вас зудится, покою не дает, и вполне вас понимаю, но не спросонья же так неистовствовать! Ждите вечера, не имайте сраму, идите, мамкам подсобляйте, но вечером не зевайте, робят-то трое всего. Все, ступайте, красавицы, прием окончен. А парни сегодня делом будут заняты, им сил набраться надо.
Девчонки, прихватив подолы, уныло побрели прочь, а Онуфрий, углядев наши рожи в окне, заговорщицки кивнул в сторону удаляющейся девчачьей толпы и широко заулыбался.
Мы еще раз, но уже с сожалением, посмотрели в ту же сторону, куда указал наш «защитник», и Юрка произнес:
- Вот мы уже и заложники. Набирайтесь сил, ребяты, Онуфрий дело нам подыскал.
- Тебя плохо мыли, поили, кормили? Отрабатывать пора.
Олег посмотрел на заскучавшего парня так, что тот тут же предложил выйти на крыльцо.

Солнышко, несмотря на раннее утро, сияло вовсю, туман полз по горам вверх, суля хороший день. Двухэтажное село с крыльца дома, где мы жили, стоявшего выше по горке, хорошо просматривалось, было видно, что люди гоношатся, собираясь в тайгу. Это было ясно хотя бы по тому, что собаки крутились вокруг хозяев в явном нетерпении. Далеко внизу, за лесом, поблескивала Лена, справа, между валунами шумела Нара.
Где-то наш Сергуня сейчас? То, что Никитка вмиг прикипел к парню, стало ясно с того времени, как заиграла гитара. Видно, не отпускает батьку от себя.
Послышались твердые шаги. Подойдя, Онуфрий внимательно оглядел нас.
- Хорошо ль спалось?
Мы как-то не совсем весело ответили, что все нормально, но Онуфрий заметил, что ответили мы без особого энтузиазма.
- Аль не выспались? Аль девок пожалели? Пошто такие хмурные?
- Да вот, заскучали ребятки, просятся работу какую сделать.
Олег подмигнул нам.
- Верное решение, работа вам будет. Первым делом вы поснедайте , а потом я скажу, куда силушку тратить.
Стол уже был накрыт, мы расселись по лавкам и навалились на еду.
Онуфрий с Федотом что-то пробубнили себе под нос, перекрестились и неспешно приступили к трапезе.
С первой ложки мы поняли, что едим кедровую кашу. Зерна, чуть подслащенные и смешанные с маслом, оказались довольно вкусными. Федот, улыбаясь, глядел на нас и гудел:
- Кашка в самый раз! Силенки вам сегодня потребуются, однако. То и будем делать, что едим.
На что он намекал, трудно было понять, но нас больше заботило, чем запить необычное блюдо.

И тут  в горницу вошла женщина, да такой красы, что мы даже жевать перестали.
- Знакомьтесь, женушка моя, Глафира!
Федот, было видно, любовался своей женой, но, увидев наши вытянутые лица, расхохотался.
- Что, не видали таких?

 

На самом деле, женщина была очень красива. Тонкие черты лица, легкие ломкие брови, ясные, окруженные пушистыми ресницами, большие карие глаза, четко очерченные красивые губы - каждая черточка была безукоризненно прорисована. Рост у Глаши был, как и у многих в этом селе, чуть выше среднего, фигурку под сарафаном различить было непросто, но мы интуитивно чувствовали, что там тоже все было прекрасно.
Женщина поставила на стол самовар, укоризненно глянула на мужа и пропела:
Федотушка, ты бы уж скорее умнел, что ли!  Да они басче  видали, что я им?
Глафира стала наливать нам чай и невольно, а, может быть и вольно, стала легонько прижиматься к нам, что не ускользнуло от зоркого взгляда мужа.
- Глашенька, поди-ка к себе, мы тут сами как-нибудь уж управимся. Да не забудь нам к обеду  хлеба свеженького испечь.
Вот ведь жук, не дал нам на женщину полюбоваться!
Глаша, покачивая вышитым сарафаном, двинулась к выходу, но все же не преминула оставить за собой последнее слово.
- Ты бы, Федотушка, щепы для самовара наколол, а то теперь вас, чаевников-то, прибавилось. Да потрудись пихты найти для растопки. – И посмотрев еще раз в нашу сторону, степенно удалилась.
Онуфрий, видно, тоже был рад произведенному эффекту, пригладил свою бороду и произнес:
- Самая красавица она у нас, Глаша-то, скромная, незаносчивая, редко когда с нашими ветренницами ветер по деревне гонят. Все больше рукодельничает, да ребятенков обхаживает.
- А сколько у тебя, Федот, детей-то? – спросил Юраня.
- А, дак шестеро. Робят двое, старшему семнадцатый пошел. Младшенькой Тасютке скоро три...

Вот признаюсь, как на духу - не могу я никак привыкнуть к этим таежным возрастным меркам! Ну, вот Глаша, ведь ясно видно, что она еще очень молодая. Ну, никак она не могла, по нашим понятиям, иметь шестерых детей! Даже если прикинуть, что она начала рожать с шестнадцати лет, то ведь ей Христов возраст никак не дашь! Но ведь не спросишь же, сколько ей лет. Вернее, спросить-то можно, только потом вообще может заворот мозгов случиться: окажется, например, что ей уже под пятьдесят, а это у радостинцев вполне запросто! Вон, и Машутка, скачет как пятнадцатилетняя школьница, а ей тоже уже за тридцать. Еще неизвестно, какого возраста были вчерашние наши «банщицы».
Мы со своими годами по их меркам совсем салаги, хоть и выглядим стариками! Разве к этому можно привыкнуть и относиться без зависти?..
 
РАБОТНИЧКИ
 
Дело, на которое нас направили хозяева, оказалось нам не только под силу, но и захватывающе интересным.
Мы давили шишку!
Онуфрий с сыном заготовили кедровый орех в виде шишек, который уронило ветром по весне, теперь нужно было раздробить шишки, а вышелушенный орех провеять и заложить на хранение.
Сначала мы поочередно крутили станок – зауженный книзу большой лоток, в самом низу которого была пристроена дробилка в виде вала с набитыми в нее толстыми гвоздями. Вот этот вал мы и вращали с помощью кривой рукоятки, раздробленная масса при этом сыпалась из станка в мешки.
Мы довольно быстро набили полсотни мешков. Втроем, попеременно, это оказалось довольно легко, даже легче, чем «жигуленок» завести.
Федот с Онуфрием в это время расстилали поперек ветра на земле холщовые полотна, прижимая их к земле колышками.

 

Массу из мешков ссыпали перед полотнами и большими деревянными лопатами стали кидать ее вдоль полотен. Шелуху ветром сносило в сторону, а на полотно падали чистые кедровые орехи.
Это у кержаков  они падали на полотно, а вот  у нас сначала попадание орешков на полотна было редким, чаще всего рядом.
Признаемся вам честно, что попавшие мимо орехи мы не собирали, а даже слегка радовались, что у нас так получалось. За нас это делали ребятишки, набежавшие со всех сторон и склевавшие все, как воробьи.
Постепенно мы стали замечать, что из-за ближайших изб то и дело начали выглядывать, определенно истомившиеся по нас, местные красавицы, с нетерпением выжидая, когда же мы закончим свою работу.
Сами понимаете, с каким вдохновением мы добросали последние кучи кедренца и свалили орех в мешки! Получилось около полутора десятков мешков чистого ореха, из которых по распоряжению Онуфрия четыре мешка стали заслуженно нашими, честно заработанными.
- Ну, вот! С вами-то мы за полдня управились, а вдвоем бы надолго застряли, однако. Да и вам, вижу, понравилось шишку давить. Заработали, то ж, немного, и то хорошо. – Онуфрий поднял мешок и понес его в амбар.
...Когда мы вернулись в дом, там уже ждали нас Сергей с Машей и Никитка, который притащил с собой свои любимые «косточки».
Пришла и баба Стюра, принявшая на себя почетную обязанность быть телохранителем при Сергее, защищая его от неистовой любви мальчишки и ехидных придирок Марии.

 

Игра в кости! Мы тут же устроили игрище. Никитка деловито раздал нам каждому по несколько косточек. Мы так поняли, что они от суставов оленьих ног. Нужно было битой, тоже косточкой, выбить их как можно больше и быстрее за круг. Чем-то эта игра напоминала кегли. Скорее всего, это кегли пошли от этой игры.
Знаю, вы догадались, что Маша и здесь обыграла нас.
Никитка, не переставая, хохотал и прыгал возле нас, личико его светилось от счастья. Он как колобок катался по полянке, собирая сбитые кости, и требовал играть дальше.
- Сехгей, бей быстхее, а то мамка опять выигхает!
Игра увлекла нас, мы играли бы еще и еще, но с крыльца послышался голос Глаши, зовущей нас обедать.
В нос ударил духмяный запах свежеиспеченного хлеба! На столе стояли деревянные жбанчики с парящей похлебкой, ароматной кашей, брусничной водой, отдельно лежала черемша, а посредине господствовал ведерный самовар.
Мужики и женщины опять прочли молитву, перекрестились, после чего Онуфрий приказал:
- Начнем, благословясь!
 
ИНАЯ ЖИЗНЬ

Во время обеда Никитка сидел на коленях у Сергея и, как всегда, своим темпераментом зажигал всю компанию. Правда, он так размахивал ложкой, что каша летела во все стороны, на что баба Стюра, сидевшая рядом, постоянно работала рушником, обтирая места бомбежек.
Лицо Сергея было умиротворенное. Оба разновозрастные близнецы были, как видно, довольны друг другом. Машутка тоже была счастлива. Оказалось, что они всю ночь вели разговоры о том, о сем. Можно было сделать вывод, что на эти минуты в душе нашего блондина торжествовало полное благодушие.
А вот про нас этого сказать было совсем даже нельзя. На все наши скромные вопросы о жизни селян и радостинцев звучали обтекаемые ответы, совершенно не удовлетворяющие нас насыщенностью информацией.
Все уже отобедали и сыто чаевничали, разговаривая в основном о погоде, об охоте и прочем.
Наконец Олег, которому тоже надоели разговоры вокруг да около, напрямую завел разговор на интересующую нас тему.
- Онуфрий, а своди-ка нас к старшим отцам. Уж сильно интересно было бы с ними побеседовать. Мы столько наслушались про Долину, что хотим знать как можно больше.
Глава семьи внимательно посмотрел на Олега, погладил свою бороду, глянул на Машу. Та в ответ улыбнулась и развела руками, как бы говоря, что ничего не поделаешь, народ требует!
Онуфрий пожевал губами.
- Ладно! Сведи-ка их, Мария, к Славену, пусть мало-мало погутарят.
Никитка сразу вцепился в Сережкин рукав и стал канючить, что тоже пойдет.
- Да как без тебя-то, постреленок! Иди, онучи одень, да пойдем.
Мы двумя группами пошли по селу по красноватым лиственничным деревянным дорожкам, которые поскрипывали под ногами. Путь наш лежал через все село, так что всем любопытным было в самый раз поглазеть на пришельцев. Молодки с распахнутыми глазами вылетали из своих домов, будто уже сватов ждали.
В селе в это время руководничала молодежь, в основном девушки, потому как их родители и братья были в тайге. Глядя на встречавших, можно было подумать, что население в Усть-Наре было сплошь девчачье.

Признаюсь, сердце трепетало и разрывалось. Если мы и не снесли голову Олегу за то, что он повел нас совсем не туда, куда рвалась наша натура, то только потому, что Юраня вовремя произвел отвлекающий маневр - заглядевшись на красавиц, шагнул мимо тротуара и мгновенно исчез из поля зрения, закатившись под мостки.
Никто, поверьте, никто не стал хохотать и указывать на летчика пальцами, просто все мигом исчезли в своих хоромах, видимо, уж там-то они  дали волю своему смеху. Своим исчезновением из поля нашего возбужденного зрения девушки слегка разрядили наши высоковольтные организмы, иначе бы...
В конце села стоял дом, размерами явно уступавший всем остальным, хотя и он был срублен по тем же местным стандартам, тоже двухэтажный и с маленькими оконцами.
На высоком крыльце на лавочке сидели очень древний старик и не менее пожилая женщина. Мелькнула мысль, что им обоим лет уже далеко за двести.

 

Они встали, приветствуя нас, старик показал рукой, что приглашает в дом. Все, кроме нас, перекрестились, поклонились, и мы шагнули в покои.
Интерьер дома был совсем иной, чем у Федота. Дом состоял из одной комнаты, посреди которой величественно стояла огромная русская печь, вдоль стен тянулись лавки, под потолком, рядом с печью были устроены полати. Стены все так же были не штукатурены, видимо, в селе вообще это не было принято, но гладко оструганы. Да не просто оструганы, а даже, можно сказать, отшлифованы. Скорее всего, шлифовку произвело время. Лавки, а это было понятно по отсутствию стульев и табуреток, заменяли жильцам и то и другое, а еще и кровати.

 

В углу стоял стол, за который нас и усадили хозяева.

На вид они были очень пожилыми людьми, но, сами понимаете, определить, сколько нажитых лет сгибали их натруженные плечи, для нас было трудно.
- Вот, Славен, это и есть те робяты, что шли к нам от Байкала. Шибко им интересно послушать про Долину Радо’сти. Мария уже им рассказала кое-что, но им, вишь, охота все услышать от отцов. Сильно их заинтересовала Долина, если уж они даже сюда добрались.
Глаза Славена неотрывно следили за нами. Острый и пытливый взгляд старца, казалось, старался заглянуть нам в душу. Отец как бы сомневался, надо ли нам говорить все то, что он готовился сказать.
В это время женщина довольно проворно выставила на стол опять ту же ореховую кашу, туески с медом и самовар. Правда, есть не хотелось, да никто на этом сильно и не настаивал. Онуфрий вообще сел в другом углу горницы и занялся ремонтом маленькой скамеечки для ног.
Женщина прервала молчание и спросила, тоже сильно окая:
- Небось, тяжело было дойти сюда? Это ж по Байкалу, да по реке, да по тропам. Не каждый смог бы.
- Да нет, - Олег пожал плечами, - мы же не первый раз. Раньше-то мы все по Саянам ходили, а нынче вот решили к вам заглянуть.
- И Марья была с вами? Неуж-то тебе не страшно по реке-то было плыть?
- Да ты что, мать Василиса! С такими ребятами не было страшно вовсе! Это в первый раз, когда мы еще в Саянах встретились, вот там да, страшно было поначалу. А потом я поняла, что  с такой командой мне нечего бояться, и страх прошел.

Женщина своими разговорами сняла нашу и хозяйскую скованность, и в разговор, наконец, вступил отец Славен.
- Как Марея, не докучала вам? Мы ведь шибко опасались, что она могла своим баловством испужать вас. Тогда бы с нее спрос бы был другим.
- Нет, отец Славен, Маша держалась достойно. – Олег кивнул головой. – Да, конечно, иногда она шалила, но в меру. Мы ей довольны.
Славен посмотрел в окно, и туда же глядя, ни к кому не обращаясь, негромко спросил:
- Я знаю, для вас то, зачем мы отправили Марью к вам, не должно было показаться скоромным. Сумела ты, дочь, толково рассказать парням о своем деле?
За Машу ответил Олег.
- Да, мы все поняли правильно, иначе мы бы не пришли к вам.
- Верно, иначе вы бы могли и не прийти... Иди ко мне! – Старик подозвал к себе Никитку, взял его за плечи, оглядел, потом глянул на Сергея. – Да, одно лицо.
Потом отец Славен надолго отвернулся к окну, а затем, глядя в глаза Сергею, сказал:
- Спасибо тебе, паря! Прости уж нас за то, как мы поступили. Мы знаем, что это непотребное дело - сдавать дочь чужим людям на утеху, но у нас не было другого выхода. Мария вначале долго не могла ответить согласием, мы уж хотели запретить нашу затею, но она доверилась Ивану, который ей вас подсказал, и пошла к вам. Думаю, вы поняли все, как надо.
- Отец Славен, - вступил в разговор Сергей, - Маша вела себя с нами настолько откровенно и честно, что вопрос о непотребности Машиного поведения был снят в первые же дни нашего знакомства. Тем более, что такой красивой и умной девушки мы до нее ни разу не встречали. Мало того, мы ей полностью доверили нашу судьбу. Несколько раз она даже сумела спасти нас от смерти. Не смотря на то, что до этого мы много раз бывали в тайге, с Машей мы себя чувствовали школьниками-неумехами. А уж рассказы про вашу долину Радости нас поразили в самое сердце!

Красноречие Сергея невольно захватило и нас. Мы уставились на отца Славена, ожидая, что он скажет в ответ.
Старик пожевал губами и глянул на Машу.
- Спасибо и тебе, дочка! Прости и ты нас за все. Ты сама выбрала свою тропу. Если все получится не так, как ты хотела бы, не кляни судьбу, мы завсегда будем рядом и поможем тебе.
Маша вскинулась и в удивлении распахнула глаза. Лицо ее вспыхнуло, она встала и вышла из избы.
- Полюбила вас Маруся. Разрывается ее сердечко, знаю. Но никто ничего от вас не требует. Поступайте, как вам лучше. Мы примем любое ваше решение.
Отец Славен повернулся к жене и приказал:
- Неси жбан. Праздновать встречу будем.
Мать Василиса обрадованно кинулась в сени и вскоре мы наслаждались местным напитком, настоенном на таежных ягодах.
- А теперь, когда самое главное сказано, спрашивайте, я на все отвечу.
Разговор продолжался до вечера.
Мы подробно расспрашивали про все, что нас интересовало, хотя в основном, самое главное, мы уже знали от Маши. Но подробности тоже были настолько интересны, что мы напросились еще встретиться, чтобы удовлетворить свое любопытство...
Возвращались мы обратно с совершенно иным чувством, чем жили до этого. Все вокруг почему-то стало родным, в душе опять поселилась радость, и покидать насиженное местечко ей явно не хотелось...
 
ВЕЧЕРКИ
 
Но уж теперь-то нас было не удержать!
К нашей радости далеко уйти нам не дали. Стайка красавиц, наших знакомых «банщиц», мигом отсекла нас троих, «инопланетян», от группы Машиных родственников, включая нашего Сергея.
Я еще успел заметить, как Онуфрий усмехнулся в бороду, Маша погрозила нам пальчиком, а Сергей махнул рукой, но в следующий миг мы забыли обо всем на свете, так как стайка прекраснооких волчиц закружила нас  в водовороте страстей.
Как оказалось, мы приглашены на вечерки в дом той самой «банщицы», чьи глаза я увидел в первые секунды пробуждения в бане. Мгновенно каждого из нас подхватили под руки и почти понесли к одному из домов. Девчонки хохотали, а их глаза сияли от счастья.

Честно, мне были неведомы подспудные причины такой радости молоденьких селянок, да и, в общем-то, не совсем скромно, думалось мне, на глазах у наровчан так радоваться пришельцам, будто бы свои совсем уж никакие. Но льстило, сознаюсь, льстило! Мало того, мы заметили, что взрослые селяне провожали нашу повизгивающую толпу добродушными улыбками. А что нам? Теперь, когда Сергей и Маша находятся в надежных руках друг друга, можно и погулять. Тем более, народ так просит... настаивает, так сказать...
Просторная горница была полна народу. Было видно, что половозрелая молодежь Усть-Нары вся собралась здесь. Удивляло, что не было музыкальных инструментов. То, что нет патефона, еще можно объяснить, но какая-то музыка должна же быть?
Неожиданно в углу, на скамейке, я приметил свою гитару! Ага, значит, народ считает, что на фоне моей виртуозной игры их мастерство не будет котироваться. Ну, что же, думаю, скоро это заблуждение развеется, и нам посчастливится увидеть местных менестрелей.

 

Между тем, действие разворачивалось в привычном стиле, опять был стол, был самовар, мед, кедровая каша. Но, что удивительно, бражки не было. Причины этого нам были неясны, но мы себя и так чувствовали распрекрасно – голове было, от чего захмелеть: мы были в таком прекрасном малиннике!
Все, что происходило в дальнейшем, было похоже на детсадовские игры: играли в догонялки, третий лишний, ручеек. Парни, как обычно, жались в углы, а девчонки, как обычно, их оттуда вытягивали. От всего этого веяло запозднившимся детством, но от того, что все происходило искренне и весело, мы совершенно расслабились и активно поддерживали играющих.
Постепенно стемнело, но вместе с тем, совершенно ясно стало, что мы трое уже распределены между красавицами, а то, что на каждого из нас приходилось по две из них, нас уже не удивляло.
Народ рассеивался по поселку, исчезая парами и по одному в вечернем сумраке, наши же красавицы по-прежнему хлопотали вокруг нас, и, судя по их голосам, возбуждались все больше и больше. Будто ниоткуда появилась бражка. Мало того, моя опекунша, хозяйка дома Олёнка, принесла и нечто покрепче, отдающее хвоей. Древесный спирт, поняли мы. Подумалось, что нас хотели споить для каких-то своих нужд.
Судя по выражению лица, Олегу хотелось прокачать ситуацию.
Мы вышли на крыльцо, кое-как оторвав от себя наших красавиц, закурили, и Олег вполголоса начал анализ.
- Я так понимаю, что эти девушки тоже из породы «ходоков» или местных гейш, и принесение себя в жертву ради обновления крови радостинцев их сверхзадача. А чтобы успех был стопроцентным и даже выше, нас обихаживают по двое. Предлагаю держаться до последнего и постепенно выведать, чего они, на самом деле, от нас хотят.
На том и порешили.

Вернувшись в дом, мы подверглись первой психической атаке – девчонки, подоткнув подолы, плясали под аккомпанемент гитары. Конечно, про аккорды и речи быть не могло, одна из девушек что-то наигрывала на одной струне, а другие искрометно вытанцовывали какой-то свой танец.
Мы расположились за столом и зачарованно следили за танцем.
Девчонки впятером в ряд вполне синхронно дробью босых ног, поклонами и прыжками выплясывали что-то полудикарское. Раскрасневшиеся, с сияющими глазами, они кидали в нашу сторону лукавые взгляды, будто говоря – вот какие мы! Знаем, что вы скоро будете без ума от нас, потому смотрите, нам не жалко!
На самом деле, эти стройные дикарки в своих вышитых нарядах, с косами, обмотанными вокруг головы, своими взлетающими подолами изрядно нас возбуждали. Стройные длинные ноги, и так видимые почти полностью из-под подоткнутых подолов, во время кружения просто порхали перед нашими вытаращенными глазами, вызывая в нас уже вполне определенное томление.
Девушки закончили танец и ринулись спасать нас от одиночества. Прижимаясь ко мне разгоряченным телом, Олена протянула Юрке жбанчик.
- Нешто вы запозевали тут без нас? Ну-ка, наливай!
Юраня, сглатывая слюну, быстро разлил по стаканам спирт, и мы, обжигая горло сатанинским зельем, закрякали от его крепости. Девчонки во все руки кинулись нас кормить и хлопать по спинам. Любава, что сидела возле меня по другую сторону от Олены, поднесла кружку с квасом, чем и спасла меня от неминуемого ожога горла.
В моих руках, откуда ни возьмись, появилась гитара, наши прекрасноокие обольстительницы затребовали песен…
Ну, тут мы развернулись!
 
ОЗАРЕНИЕ
 
Отхлебывая из кружек, мы горланили все, что приходило на ум, получая в ответ восторженное одобрение. В конце концов, мы допелись до того, что…
… очнулся я на медвежьей шкуре под самым потолком. Как меня водрузили на полати и кто это смог сделать, я не стал выяснять, но понял, что мне дали передышку. Снизу еще слышались голоса моих друзей, как мне показалось, признающихся в любви всему свету за то, что он подарил им такое счастье увидеть необычное и сногсшиба… В общем, мне не удастся выговорить то, что пытались выговорить мои сопалатники, хотя глубочайший смысл призносимого надо бы донести потомкам… Вот тут я уже полностью потерял нить рассуждения и снова провалился в пропасть забвения…

Разбудило меня прикосновение к моей щеке. Олёнушка ластилась ко мне и подкатывалась все ближе и ближе, обжигая меня горячим дыханием.
Неожиданно я вспомнил про Олегово задание, всхрапнул, будто просыпаюсь и попытался сесть, но, стукнувшись головой о потолок, снова лег. Олёнка тихонько засмеялась.
- На улице дождик, голову не намочи!
- Да-а, знаю я ваши потолки! Тут, наверное, бревна в обхват!
Олёнка навалилась на меня грудью и, водя пальчиком по моим усам, хохотнула:
- Не вырвешься, Егорушка! От меня трудно убежать.
Разговорилась, красавица. Значит, можно приступать к расспросам. Кроме того, вспомнились слова Марии, что наровчанки очень доверчивы. Нужно было как-то так тонко провести расследование, чтобы не обидеть девушку.
- Олёнушка, ты такая красивая, что я даже боюсь, что не смогу домой уехать.
- А зачем тебе ехать, Егорушка? Тебе разве плохо у нас?
- Нет, что ты! Вы нас так обихаживаете, что мы будто в рай попали. Сказка, прямо! А сказки, сама понимаешь, быстро заканчиваются.
- Рай не здесь. Ты рай увидишь, когда в Долину попадешь. Если хочешь, мы с тобой уйдем туда следующей весной.
Вот оно что! Красавица намерена зазвать меня в долину Радости! Я вдруг разволновался – возникла реальная возможность попасть в место моей мечты! Но ведь это же значит, что надо или забыть про свой дом, или вернуться домой, расплеваться со всем, что меня удерживает там, и зимой вернуться сюда. Олёнушка, конечно, за первый вариант, но... Перевернуть вот так сразу свою жизнь...
- Олёнушка, дай попить, прямо горло щемит!
Олёнка ринулась вниз за водой, а я крепко задумался.

Голова наполнялась противоречивыми размышлениями. Нужно и девушку не отпугнуть, и покопаться в ее головке.
Древесный спирт, а я это чувствовал очень остро, звал меня на подвиги: «К черту все! Возьми и останься! Рядом с тобой красавица, она готова ради тебя на все, будешь в Долине кататься как сыр в масле! Ведь любит тебя, сразу видно!»...
- Тебе, Егорушка, может, лучше бражки дать? – спросила Олёнка снизу, будто нарочно, давала мне время на размышление.
- Олёнушка, а брусничной водички нет у тебя? – Была надежда, что поиски брусницы задержат девушку еще ненамного.

Но какая-то неотвязная мысль противилась хмельному искусителю... Смущала Олёнушкина настойчивость, она прямо тащила меня на себя. Что-то здесь было не так. Тем более, мне, как мужчине, даже бороться не надо было за свою любовь, она сама настойчиво рвалась ко мне в руки. А мое мужское начало как бы противилось упавшему с неба счастью.
Неожиданно высветилась вначале туманная, но все более крепнущая мысль...
Несомненно и то, что Олёнушка настойчиво зовет меня в Долину...
Точно! Мысль сверкнула, будто молния, - ДЕВУШЕК НЕ ПУСКАЮТ В ДОЛИНУ, ПОКА ОНИ НЕ ВЫЙДУТ ЗАМУЖ! Да не просто замуж, а ЗА ЧЕЛОВЕКА СО СТОРОНЫ!
Видимо, до сих пор Отцы долины Радости видят необходимость в обновлении крови.
И ведь какой глубоко эшелонированный план! Скорее всего, село Усть-Нара тоже создано в основном для того, чтобы с помощью «жриц любви», какой, несомненно, была и моя Олёнушка, завлекать в Долину мужчин «иной крови».
Значит, наблюдение за нами велось издавна, а Машенька проводила разведку боем. Одновременно она завлекла нас в селение и принесла для Долины свежую кровь в виде Никитки.
Скорее всего, мы подошли Радостинцам по всем параметрам, и за нами началась настоящая охота с использованием самой тяжелой артиллерии на свете – женской красоты!..

Интересно, а Олег с Юраней, чем занимаются сейчас, тоже занимаются стратегией и тактикой? Ой, вряд ли!
- Егорушка, прими жбанчик!
Олёнушка вскарабкалась по ступенькам и подала мне брусницу. Хоть и боком, мешал потолок, но я насытился  моченой брусникой до отвала, отдышался, отставил жбанчик в сторону и...

Олёнка набросилась на меня с такой неистовостью, что я не раз вознес хвалу строителям за то, что они срубили дом, способный противостоять любым стихиям, включая и любовь изголодавшейся женщины!
 
РАБЫ ЛЮБВИ
 
Проснулся я, почувствовав чей-то взгляд.
Олег, стоя на лесенке и облокотившись о полати, молча и без улыбки смотрел на нас.
Судя по свету в окошках, было позднее утро. Мы лежали голенькие, как ангелочки, но Олег все так же внимательно рассматривал нашу сладкую парочку и молчал.
- Привет, Олег! Что так рано? – Я задал дурацкий вопрос в надежде, что капитан начнет острить, но Олег махнул рукой, предлагая пойти за ним.
Я снял с себя руку и ногу Олёнки и, натянув штаны с рубахой, сошел вниз, успев по пути отметить, насколько же теплее на полатях, чем на полу.

Сергей с Юркой уже были на крыльце и, завидев меня, бородатый дистрофик заулыбался.
- Что, касатик, нарадовался? – Юрка хохотнул и протянул мне трубку. – На, курни, взбодрись, а то, похоже, красавица ухайдакала тебя. Сморщился весь, бедолага!
Сергей же, наоборот, смотрел на меня серьезно, будто ждал от меня слов, созвучных его переживаниям.
- Предлагаю сходить на рыбалку. Без свидетелей. Надо все обмозговать.

В доме Федота, где лежали наши рюкзаки, мы застали Машу с Никиткой в обществе Глафиры. Обе красавицы удивились, что мы собрались на рыбалку.
- А где ж рыбачить будете? Нара слишком маленькая, а до Лены идти да идти. Подождите Федота, он вас на лошадях довезет.
Глаша еще хотела нас поуговаривать, но Маша, знающая нас не один день, мгновенно все поняла и возразила хозяйке:
- Пусть пойдут, рыбакам до реки всегда близко. Да и ходить далеко не надо, вверх по Наре есть водопад, под ним и порыбачите. Если повезет, так и харюзков наловите. Мальчишки туда только под вечер пойдут, так что никто вам мешать не будет.
И все же Глаша не удержалась и сказала с легкой улыбкой:
- После рыбалки приходите, отоспитесь хоть.

Поднимаясь вверх по ручью, мы остановились отдышаться, уселись на валуны, закурили.
Село осталось внизу, видимые между деревьями домики казались игрушечными, а люди – муравьями. За селом зеленел бор, а за ним хорошо просматривалась Лена. Две горы слева и справа, будто два смотрителя, охраняли низменность от ветров, а солнце из-за наших спин уверенно разгоняло заблудившиеся кое-где клочки тумана.
- Вот ведь – живи да радуйся! Тайга, река, горы, - благодать! – Юраня потянулся, и мы поняли, что он говорил одно, а думал совсем о другом.
- Что, милок, Дунюшка, видать, усладила все же тебя? – Сережка хохотнул, держа трубку возле рта.
- О-о! – Юрка закрыл глаза и покачался из стороны в сторону. – Такой усладой не насытишься! Прямо вижу, как она томится в окошке, Донюшка моя, меня ожидаючи . Ничего, родимая, вот вернусь с рыбалки, налюбимся!
Олег тоже улыбался. Не как Юрок, конечно, но тоже мечтательно. Видно, и его Варвара тоже раскрасила темную ноченьку приворотными ласками.
 
ЗАПАДНЯ
 
Водопад оказался довольно уютным местечком.

 

Небольшая заводь, куда с пятиметровой высоты сваливалась искрящаяся вода, была окружена большими валунами. Мы нашли уютное местечко для костра, подвесили чефирбак и расчехлили спиннинги.
Первые же поклевки дали понять, что улов будет слабым, потому сняв по паре харюзковв, мы вернулись к костру, закурили и пустили чефирбак по кругу.
- Ну, что же вы разузнали, самцы-молодцы? – Олег начал разговор, слегка подперчив его «самцами».
- Что узнавать-то? Да и когда? Евдокея ой какой горячей оказалась, мы за ночь чуть не полбочки брусницы выдули, не до разговоров было.
Юрке, как видно, все уже было ясно. Любовь захлестнула его, да так, что ни о чем другом он уже думать был не в состоянии. Трезвостью ума он и так никогда не блистал, а в таких непосильных для интеллекта условиях и все остальные градусы трезвости были сметены любовным шквалом.
Сергей, было видно, до сих пор терзался в раздумьях, решал тактические задачи, не до стратегии ему было.
Потому капитан посмотрел мне прямо в глаза.
– Говори!
То, что мне пришло в голову ночью, вдруг показалось бредом, потому я сказал коротко, чтобы не напороться на острые языки сопалатников:
- А что говорить? Нас выбрали в быки-производители. В самом хорошем смысле этого слова. Если так дальше пойдет, то не миновать нам Долины.
Юрка расхохотался.
- Ну, вы-то ладно, но я-то?
- Ну, это еще неизвестно, кто из нас производительнее! Кролики, сам знаешь, не быки, но приплод богаче! – Олег улыбнулся, но затем снова посерьезнел. - Варвара мне прямо сказала: «Уедешь, не видать мне Долины!».
Ага, значит, мои догадки были верны.
Юраня, перестав смеяться, удивленно вытаращился на нас с Олегом.
- Ну-ка, ну-ка, растолкуйте, при чем здесь Долина!
- Растолковываю. – Капитан подбросил хворосту в костер. – Я утром еще сомневался в своих догадках, но сейчас Егор их подтвердил, потому вывод вот какой: наши «банщицы» - это те же ходоки, как и Маша, только у них судьба другая. Они родились и выросли здесь, с малых лет являясь заложницами Усть-Нары, точнее, Долины. Каждой из них все время в ярких красках описывали прелести долины Радости, но попасть туда девчонка может, только если выйдет замуж за человека «другого племени» и уговорит его пойти с ней. Помните, Маша говорила, что девушки очень доверчивы и сильно переживают, если их отвергают. Все сходится: Усть-Нара – это перевалочный пункт для таких «бычков» как мы.
- Ну, а если мы откажемся? Уедем отсюда и всем расскажем.
- Езжай, расскажи. Да сюда орды желающих ринутся, успевай отсеивай! А уж отсеять слабаков Онуфрий с Федотом и иже с ними смогут без проблем. Еще неизвестно, сколько здесь побывало нашего брата.
- Да что ж это за долина за такая, если они уже «быков-производителей» стадами заманивают?
- Нет, дорогой, не стадами. Отбор идет очень даже серьезный.  Помнишь, начальник аэрополя порекомендовал Маше нашу группу? А ведь групп через аэродром проходит немало. Тем не менее выбор пал только на нас.
- Поистине инопланетяне-завоеватели...
Мы помолчали.
- Успокаивает то, что все происходит не во вред ни хозяевам, ни гостям...
- ...не считая бывших жен и детей «производителей»!
Сергей прокашлялся.
- Маша как-то в порыве чувств сказала мне, что в случае чего, Онуфрий даст золота на расходы. Я как-то и не придал этому значения, подумал, что Мария шутит.
Ага, значит, если мужик соглашается уйти в Долину, то ему дают откупные, чтобы оставленной семье рот заткнуть?
- Ну, а почему бы и нет? Вполне достойный обмен. Криминала здесь не видно, и те сыты, и эти довольны....
Мы молча курили, переваривая все то, что встало перед нами.
- Да-а... С одной стороны, если я с Евдокией поженюсь и уйду в долину, то я ничем не рискую. Судя по всему там жить неплохо. Но вдруг мне там не понравится, тогда что? Что мне их отцы присудят? – Юрок начал проявлять зачатки интеллекта.
- Если не понравится, вернешься сюда и будешь с Дуней строгать новых «гейш»! Если и здесь не потянешь, прыгаешь на теплоход – и домой! – Сергей с улыбкой пожал плечами и стал выбивать о сапог потухшую трубку.

Мы опять замолчали, представляя себе нашу участь, если решимся остаться. Я поглядывал на Олега, чувствуя, что он хочет что-то сказать, но не решается. Наконец, он кашлянул, поправил костер, окинул нас тяжелым взглядом.
- Если честно, я уже начинаю сомневаться, существует ли на самом деле долина Радости...
 
НЕ ДАЛИ ПОГОРЕВАТЬ
 
- Да-а... Попали мы!
Юрка давно уже перестал блаженно улыбаться, новость пришибла его, впрочем, как и всех нас.
Счастье, окутывающее нас с тех первых дней знакомства с Машей, неумолимо таяло, скверные мысли начали прокрадываться в сознание из дальних закоулков, куда их загнало счастье обладания Машей. На прежнюю радость постепенно наползала туча разочарования.
Глаза моих друзей гасли.
Мне представился мой рюкзак в доме Федота, дорога до Лены, виденный нами теплоход. Невольно я начал подсчитывать, сколько будет стоить билет до Усть-Кута...

 

- Мальчики! Вот вы где!
Маша, наша милая Маша, опять кинулась нам на помощь! Будто солнечный луч распорол тучу уныния!
- Мы с Глашей решили, что вам будет трудно нести рыбу, да и проголодались вы, наверное, и решили сбегать к вам, подкормить, да узнать как ваши успехи!
Добрая наша, удивительная женщина! Не знаю, как Глафира, но Машутка, конечно же, все давно поняла. Она же знает нас как облупленных и читает наши мысли на любом расстоянии! Да и узелок с едой был в самый раз.
Сергей подскочил к Маше, подхватил ее на руки и посмотрел на нас, будто говоря: «Вот видите! Ничего страшного!». Девушка забилась в руках парня и крикнула:
- Кто с нами купаться? Хватит унывать – делай как мы!
Она соскочила с рук Сергея, и не успели мы опомниться, как девушки сбросили одежду и, перекрестившись, нырнули в заводь. Машу-то мы видели голенькой много раз, каждая клеточка ее прекрасного тела была нами тщательно изучена давно и не раз, но вот увидеть Глафиру в костюме Евы нам не приходилось.

И, скажу вам, эффект был немалый!
Вы же помните, сколько у нее было детей, - шестеро! Но видели бы вы ее фигурку! Загляденье!

 

- Давайте к нам! – Девчонки  скользили в воде и махали нам рукой.
Мы оторопели. Купаться в холодной воде, да еще прилюдно...
Но не поддаться радости девчонок было ну никак нельзя! Мы, в прямом смысле этого слова, кинулись головой в омут.
Вода обжигала, но то ли мы уже стали привыкать к ледяной воде, то ли женщины подогрели ее своими горячими прелестями, но нам хватило мужества не только вытерпеть холод, но и устроить в воде кипучую бучу.
Мы так орали и плескались, загоняя женщин под водопад, что не сразу поняли, кто нас зовет с берега.
- Эй, водоплавающие! Мы плывем к вам!
Смахнув воду с глаз, мы увидели, как, отбрасывая одежду в сторону, осеняя себя крестным знамением, в воду одна за другой прыгали обнаженные наши «банщицы»!
Вот началась кутерьма! Мы враз подверглись атаке неистовых владелиц очаровательных округлостей. Они беспощадно хлестали нас водяными струями, заставляя пятиться к водопаду, где мы подверглись бы убийственному ледяному дождю.
Но все же мужская сила сделала свое дело! Мы вовсю заработали руками, направляя воду прямо в лица визжащих русалок, и девчонки, закрывая лица руками и отжимая волосы, отступили на берег. Пока мы, уже продрогшие до бесчувствия, брели  к ним, те выбрали каждая по плоскому валуну и растянулись на них, подставив солнышку свои очаровательные фигурки.
Странно было то, что тела девчонок лишь слегка порозовели от холодной воды, а наши покрылись цветами побежалости всяческих оттенков. Вот, моржихи!
- И все у вас купаются здесь, в этой ледяной проруби? – Юрка, дрожа всем телом, казалось, хотел врасти в теплый валун.
- А где нам больше купаться? Бассейнов нам никто не построил, да мы уже привыкли, с малых лет тут полощемся.
- И всегда купаетесь голышом? – Олег хотел прояснить вопрос до конца.
- Не всегда! Зимой – в валенках!
Девичий хохот согрел нас сильнее солнца.
- А в долине Радости тоже голышом купаются?
Молодец Юрка! Он стрельнул залпом, накрывая сразу несколько целей.
- Конечно! А разве можно иначе? Там даже детей являют в воде!
Ага, ответ мгновенный, значит, Долина все же существует! Это подтверждается и тем, что ответ о водном роддоме повторил Машин рассказ. Но никто из наших «банщиц» там не был, это было ясно по интонации и слову «там».
Мы переглянулись. Уже кое-что!

Сказать, что мы спокойно взирали на валуны, украшенные женскими телами, было нельзя. Девчонки, будто нарочно, вертелись на неровных плоскостях, демонстрируя нам то ту, то другую часть своих волнующих выпуклостей и впадин, от чего у нас стала закипать кровь.
Самый впечатлительный из нас, Юрка, от этих ню был уже на таком взводе, что готов был грызть гранит.
Маша вовремя напомнила про узелок.
- Развязывайте узелок, Глафира вам шанежек напекла, поснедайте.
И правда, необходимо было отвлечься от возбуждающих обнаженных девчонок. Мы накинулись на еду, будто неделю не ели. Нельзя сказать, что шаньги с молоком успокоили кипящую кровь, Юрка, например, то и дело оглядывался, потому к тому времени, как он покончил с одной шанежкой, ему осталось только свернуть платочек и скромненько положить его на камушек. В кругу друзей клювом щелкать не принято.
 
ЧУЖОЙ
 
Девчонки чирикали о том и о сем, будто не замечая нас, но по голосам, звучавшим громче обычного, можно было понять, что и наше присутствие волновало их.
Юрка, почти совсем потеряв сознание от кипения крови, ляпнул:
- А если мужики придут?
И тут неожиданно от кустов донесся мужской голос.
- Вы что же разлеглись тут, охальницы? Скоро лесовалы из тайги придут, а у вас дома не варено, не парено! А ну, марш домой, бесстыдницы!
Девчонки спохватились, натянули на себя сарафаны и с хохотом ринулись вниз, к поселку, но Глафира с Машей как лежали на валунах, так и остались лежать, жмурясь на солнце.
- Добрый день, купальщики! – обратился к нам Федот, - Не заморозили еще отростки-то свои?
Вслед за ним из кустов вышел незнакомый мужчина, тоже собираясь окунуться после трудов праведных.
Федот подвел к нам мужчину и представил:
- Товарищ мой, Алексей. Вместе лес валим.
Тот пожал нам руки, но сделал это как-то не совсем уверенно, будто стеснялся нас.
- Добрый день! Давно хотел вас увидеть.
Его взгляд был неуверенным, он постоянно опускал глаза или отводил их в сторону.

Мужики, перекрестившись, а Федот еще перекрестил и воду, тоже голышом вошли в заводь. Правда, пробыли они в воде недолго, наскоро обмывшись, вышли на берег и тоже заняли места на валунах. Тела их были несравненно светлее, чем у местных амазонок, а это говорило о том, что загорать им приходилось значительно реже. Можно было понять, что физического труда в селе хватало с избытком.
- Робяты-те наши где? – спросил Федот, обратившись к жене.
- По ягоды ушли, обещали к вечеру вернуться. – Глафира уже натянула сарафан и грациозным движением накручивала волосы на затылке.
- Ну, лады.
Еще несколько минут, не торопясь, они обсуждали домашние дела. Я с интересом слушал все, о чем они говорили. Неторопливый окающий говорок, разговор про сено, домашних животных, про мужиков, что в лесу валят лес, меня почему-то сильно заинтересовал. Люди, отрезанные от цивилизации, живут теми же проблемами, что и весь мир! Почему-то это удивило меня.
Мужчина, что пришел вместе с Федотом, почему-то скромно, в отличие от Федота, прикрывался одеждой. Да и по фигуре, по движениям и еще по чему-то неуловимому он как-то не вписывался в общую манеру поведения местных жителей.
Наконец, все оделись и, не торопясь, двинулись к деревне.

На одном из спусков, когда Маша и Федот с женой ушли чуть вперед, Алексей обернулся к Олегу.
- А вы откуда будете? Не с Урала ли? Говор ваш мне знакомый.
Вот как! Оказывается, мужчина тоже, кажется, не местный, как и мы. Олег кивнул и хотел уж было продолжить разговор, но Алексей приложил палец к губам и посмотрел на впереди идущих.
- Потом поговорим.
Мы переглянулись – опять какие-то тайны?
Со взгорка село было видно как на ладони, оно притягивало мой взгляд, и я решил рассмотреть все повнимательней.
Удивляло то, что вся земля под поселком была зеленая. Не было в селе ни огородов, ни дорог. Люди ходили и ездили только по настилам, потому дерн оставался нетронутым, а коровы, козы и овцы аккуратно постригали газон все лето. Олёнка говорила как-то, что надо бы скоро прополоть картошку, значит, огороды у селян были, но, видимо, где-то в отдалении. Скорее всего, ближе к Лене, в бору.
Двухэтажные дома с маленькими оконцами и поднятые над землей продуктовые лабазы были срублены из лиственниц, потому их черные коробки на фоне изумрудной травы смотрелись очень даже привлекательно.

Мы услышали голос Федота, обращенный к женщинам.
- Вы поспешайте домой, мечите на стол, а мы покамест к Алексею заглянем, орех поможем подвесить.
Дом Алексея был один в один с домом Федота.
Мы поднялись в лабаз, где у стен стояли лари с орехом. Все вместе за веревки мы через стреху (бревно под крышей) подняли лари к потолку, чтобы грызуны не достали, а потом заодно сползали в яму (погреб под лабазом), где выбрали мороженую сохатиную ляжку «для горячего бульону».
Поглядеть на работу мужиков вышла жена Алексея, статная красивая женщина, но, в отличие от многих женщин, каких мы знали, не стала, как обычно, сходу давать указания, а стояла молча, навалившись плечом на стену. Как видно, женщинам соваться в мужскую работу здесь было не принято, как, впрочем, и мужчинам в женскую.
Но все же в конце Алексей долгим взглядом как бы спросил жену, все ли сделано, как надо, на что Анфиса, так ее звали, коротко кивнула, и мы отправились к Федоту.
 
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЙ
 
По дороге Олег решил выяснить кое-что. Идя рядом с Федотом, он начал расспросы.
- А как у вас тут зимой? Снегу, наверное, выше крыши и весной топит? – Олег нагнал Федота, вполне резонно решив выяснить кое-что по дороге.
- Снегу хватат! Из-за этих гор метели с обех сторон завихряются у нас и наваливают снега до окон. Вишь, как высоко окнцы, а все едино снег почти до них достает. Весной ходим только по утрам, когда морозец держит наст. Вода уходит вниз, в бор, потому нас не топит, но все едино мокро.
- У вас женщин намного больше, чем мужчин. Маловато мужской силы, небось?
- Да хватат! Дома ядреные, ремонта не требуют. Так, потихоньку новые строим для новых семей.
- Редко, наверное, свадьбы бывают. Мужиков-то маловато на стольких молодух.
- Редковато, конечно, надо бы больше. Но скоро вот из Долины парни придут, женихаться будут, глядишь, к зиме свадебки загуляют.
- А нам-то, если останемся, дома кто будет строить? – Олег пошел ва-банк, мы прислушались.
- Дык, а вам зачем дома-те? Сначала в Радостинку сгуляете, а там видно будет. Может там останетесь, жить-то там – благодать одна! Одно слово Радость!
- А ты че-ж не там живешь?
- Нам с батей тамошний воздух не по нраву. Батю там болезни давят, да и мне на холоде лучше.
- А ты бывал в Долине?
- Коне-ечно! Родина там моя, чай. Весны три назад ходил туда – живи не хочу! Благодать! Корней и ягод наелся до отвала, из воды не вылезал сутками, с родней бражки вволю попил. Хотел уж было остаться, но... отцу обещал вернуться, сестре дом строить надо было. Вот, Алексей, мужик ее, вместе в лесу по тесу работаем.
- А хлеб где берете?
- Дак теплоход привозит, меняем когда на орех, когда на мясо, когда на рыбу, а когда на...
Тут Федот замолчал, но мы поняли, что он хотел добавить про драгметаллы, но не решился.
Никитка вылетел к нам и с криком: «Папка! Папка идет!» кинулся ему на руки. Сергей подхватил сына и стал его подбрасывать вверх. Маша с Глашей стояли на крыльце и с улыбкой наблюдали, как Никитка взлетал над нашими головами и кричал: «Ой, боюсь! Не улани!».
Отобедав, мы почувствовали, как бессонная ночь стала нагонять на нас зевоту. Зевали мы так дружно и сладко, что Глаша не выдержала, высмеялась в ладони, -Укатали парней крутые девки! - и увела нас на сеновал. Мы упали в пахучее сено и надолго вырубились.
Последнее, что я запомнил, это прекрасные Глашины глаза и ее слова: «Это не мужики, а сладость одна!»...
 
НА КОСТРИЩЕ
 
Разбудил нас женский смех.
Юрка проснулся первым, потому что голос его Евдокии  звучал громче всех.
- Вы что же мужиков наших ухайдакали! Глянь-ко, спят среди бела дня! Юронька, иди ко мне, на кострище пойдем!
Юрка вскочил, счастливо разулыбался, сладострастно потер ладони и начал будить Олега.
- Подъем, мужики! Девки уже костер распалили, гульбище начинается!
Как же неохота было вставать с ароматного ковра!
На улице был далеко не день, в оконце было видно темно-синее небо с кое-где проблескивающими звездами.
Заспанные, мы спустились по лесенке и попали в объятия наших красавиц.
- Бабоньки, быстро будим робят и скорее на кострище!
Дуня явно взяла на себя командирские обязанности, вызывая в Юрке щенячье восхищение.
Олёнка уже стояла со жбаном с водой и рушником, я умылся ледяной водой, утерся пахучим полотенцем и, взбодрясь, готов был идти хоть куда. Настроение было отличное. Все невеселые мысли благополучно растаяли в сладком сне, и  я готов был на любые подвиги.
На краю деревни, на большой поляне, окруженной покатыми валунами, уже собралось все село. Ребятишки таскали к костру валежник, бросали в костер и сноп искр поднимался высоко в небо. Видимо, специально к вечеру натаскали пихтача, чтобы искр было побольше.

 

Кругом слышался смех, женщин было явно больше. Молодые девушки стояли стайками, хихикали и стреляли в нас любопытными взглядами. Девушки старшего возраста расстилали на земле скатерти, ставили на них жбаны и закуски, чаши с рыбой, старшие женщины пришли все со скамеечками и мешочками с орехами, сидели поодаль от костра и вели беседы.
Евдокия, видимо, здесь тоже была распорядителем праздника. Она раздавала команды, что делать и как себя вести, отгоняла от костра малышню и подзывала мужчин поближе к костру.
- Подходи, народ, славу огню петь будем!
Наконец, она подняла всех, люди стали кругом вокруг костра и запели:
 
«Возгорись огонь да противу тьмы,
Да согрей теплом ночь холодную,
Вознесись до звезд к Богу-батюшке,
Передай ему слово доброе!»...
 
Люди, опустив руки и глядя в огонь, пели на голоса и с подголосьями. Ребятня стояла впереди, в руках у них были пучки хвороста. Люди брали по веточке, пели и бросали хворостинки в огонь.
Пеня стихла, седая женщина подняла руки к черному небу и что-то крикнула. Толпа, тоже подняв руки вверх, стала кричать в небо: «Донесись, огонь, до Боженьки, передай от нас поклонения!».
Ребятишки выхватили из огня горящие ветки и стали махать в темном воздухе, вырисовывая разные горящие фигуры, а двое мужчин кинули в костер большой чурбак, что вызвало яркий сноп искр, взлетевших в небо. Смешавшись вместе: красные искры и синие звезды, - раскрасили небо огромным фейерверком.

 

Молоденькие девушки закружили хоровод, подхватывая по пути всех, кто был рядом. Постепенно все, кто пришел на костер, весело закружились у яркого костра. Нас подхватили в первую очередь. И как-то сразу мы оказались опять в окружении наших «банщиц». Впереди тянула меня за руку Олёнка, а позади двумя мягкими ладошками ухватилась за меня Любава.

Костер постепенно начал стихать, все расселись на скатертях и началось пиршество.
Мы все оказались вместе. Олег картинно сидел в позе Будды, обе его попечительницы вложили ему в руки кружку с бражкой и кружку с брусницей, Юрка обнимал Дуню и еще одну девушку, меня с обеих сторон подпирали мои девчонки, а Сергей сидел возле Маши, держа на коленях Никитку.
Чуть поодаль расположилась семья Федота. Там же был и Онуфрий, но командовать ему не приходилось, Глаша верховодила над «столом», раздала мужикам кружки, и все, перекрестясь, выпили.
Тут и Олег созрел для тоста. Он поднял руку, требуя тишины, Юрка при этом закрыл ладонью рот трещащей без умолку Дуне, а Никитка важно сказал: «Тиха, насяльник гаваить будет!». Народ вскинулся хохотать, но быстро затих, и Олег начал.
- Уважаемые наринцы и наричанки! В этот праздничный день примите от нашего небольшого коллектива искренние уверения в непреодолимой любви и огромном уважении к каждому из вас и всем жителям Усть-Нары и долины Радости!
Девчонки захихикали, а Никитка поднял руки вверх и крикнул, - А я люблю папу и маму!
Когда смех стих, Олег продолжал.
- Мы благодарны вам за прекрасный прием, за большой праздник, который для нас продолжается уже несколько дней. Нам уже кажется, что мы всегда жили здесь, рядом с такими прекрасными людьми, где каждый мужчина – богатырь, а каждая женщина – красавица. Мы видели много разных мест, много разных людей, но таких как вы встретили впервые, и вы нам очень нравитесь. Мы еще не решили, останемся ли у вас, но даже если и уедем, то очень хотим, если вы не против, иногда приезжать к вам в гости...
Наступила тишина. Девчонки, не мигая, смотрели на Олега, Дуня закрыла рот рукой и чуть отодвинулась от Юрчика.
Олег продолжал.
- Я пока не знаю, решится ли кто-нибудь из нас остаться здесь навсегда и совершить переход в Долину, но надеюсь, что в оставшиеся дни эта задача будет решена. У меня есть такое ощущение, что решение вернуться домой будет намного тяжелее, чем желание остаться. У нас еще есть время, чтобы найти ответ на этот вопрос, потому я предлагаю выпить за скорейшее разрешение этой важной для всех нас проблемы!
Хитро! Олег сумел и нас не разочаровать и еще больше стимулировать красавиц на борьбу за нас. Думаю, что после этой речи в ближайшие дни мы почувствуем еще более яростные атаки на нашу неустойчивую психику.
Юраня показал Олегу большой палец и смачно ополовинил кружку. Девчонки, переглянулись взглядами, наполненными мегабитами информации, поняли, видимо, что пока ничего опасного не произошло и радостно загалдели. Олёнка с Любаней, хохоча, принялись с удвоенной энергией опаивать и закармливать меня. Блаженство навалилось с такой силой, что все до единой заковыристые мысли покинули мое расбалансированное сознание, и я полностью отдался этому божественному счастью.
Когда еще придется пожить вот такой беззаботной жизнью!

Между тем девчонки слегка пошушукались, и, переглянувшись с Олегом, слово взяла Варя.
- Мы тоже приготовили вам поздравление к празднику. Не такие уж мы и докладчики, не умеем так хитро закручивать слова, чтобы много сказать и много утаить, но уж как умеем.
Девушка волновалась. Она то забрасывала свою косу за спину, то доставала ее оттуда.
- Скажу честно, с тех пор, как Маша рассказала про вас, мы жили только одними мыслями - увидеть и привадить. За эти годы, пока вы собирались к нам, мы готовились. Смешно сказать, но некоторые из нас потеряли покой и сон, вас дожидаючись. Евдокия, вон, даже вызнала про диету, и совсем мясо есть перестала!
Девчонки при этом рассмеялись и потупили взоры, видимо работа над фигурой стала для каждой из них немалым испытанием. А Дуня рассмеялась и накинулась с поцелуями на Юрку, который удивленно вытаращил глаза на свою богиню.
- А знали бы вы, - продолжала Варвара, - какой конкурс шел про меж нами за каждого из вас, сколько ночей мы не спали, сколько раз мы гадали на вас! Даже ходокам наказывали в Долине расспросить ведуниц, кому кто из вас суженый.

Да, работа проведена немалая! В глазах Олёнки, что глядела на меня безотрывно, колыхался огонь костра и, казалось, что он прожигал насквозь мое слабое и падкое на красоту сердце.
Э-эх! С какой бы я радостью покорился судьбе и потерял голову ради... Вот тут сразу возникал вопрос – ради чего? Неопределенность дальнейшего моего существования в случае, если я доверюсь судьбе, и была сильным сдерживающим фактором. Кабы знать, что меня ждет впереди...
Но пока не хотелось ни о чем думать. Олёнка...
Неожиданно я почувствовал тепло девичьего тела с другой стороны. Любава, как-то забытая среди моих порывов страсти к Олёнке, тоже ведь не зря крутится возле меня! Будучи запасным игроком в любовной схватке, она, тем не менее - это я вдруг отчетливо осознал - тоже надеялась на взаимность!
Между тем Варя продолжала.
- Потому мы постарались принять вас так, чтобы вам понравилось, чтобы приворожить вас, чтобы, если повезет, вместе с вами сходить в Долину и надеть на голову венчальный венок. Мы не скрываем, что нам этого хочется. Но все равно решать вам. Мы вас не будем удерживать насильно, хотя признаемся, если вы уйдете, слез будет пролито немало...
Варя опустила голову, искоса посмотрела на Олега, затем, спохватившись, звонко рассмеялась и крикнула:
- За долину Радости!
Кружки подлетели ко ртам, но девушки, хоть и имитировали, что пьют, на самом деле только лишь пригубили то, что было в кружках.
Меж тем, общество стало вести себя раскрепощенней, со всех сторон стали раздаваться веселые возгласы, женский смех и мужское веселое рокотанье.

И вот тут, наконец, раздались звуки музыкальных инструментов.
С удивлением я увидел в сторонке, откуда доносилась музыка, троих мужчин и одну женщину. В руках у мужчин были гусли, балалайка и дудочка, а женщина держала небольшой бубен с колокольчиками.
Тут же на свободное место возле костра выбежали молоденькие девушки и стали выводить небыстрый танец, скользя босыми ногами по траве и синхронно поводя руками. Меня удивила грациозная пластика девчонок, будто они были выпускницами хореогрфического училища.
Темп танца все более ускорялся. Белые одежды и ленты, вплетенные в косы, легко развевались во всполохах костра. Танец должен был закончиться неожиданно. Так оно и произошло – музыка смолкла, девушки опустились на колена и склонились друг к другу.
Вокруг зашумели, затребовали еще музыки.

Но тут встал Онуфрий и, утихомирив толпу, решительно потребовал:
- А ну-ка, Мария, спляши, давненько мы твоих плясок не видели. Расскажи нам, что лежит на сердце твоем, поделись с нами!
Все посмотрели на Машу. Девушка встала, на миг о чем-то задумалась, затем посмотрела на Сергея долгим взглядом, отвернулась, нашла глазами Олега и решительно подошла к костру.
Мне показалось, что Маша хочет, как мы привыкли, снять с себя лишнюю одежду, но она выплела из волос украшающие ее цветы, бережно положила их на траву и подняла руки.

Мне не передать словами все то, что Машенька своим неповторимым танцем вызвала в моей, да, впрочем, и в душе каждого из окруживших ее людей. В танце, как мне виделось, перемежались радость и грусть, мечта и горе, счастье и разочарование.
Чувствовалось, что девушка говорила с наринками, всеми девушками селения, о своих переживаниях, обо всем том, что она пережила в последнее время, о своих мечтах и надеждах.
Это было видно и по тому, как реагировали на танец мои Олёнка с Любавой. Нервно сжав кулачки, они неотрывно смотрели на танцующую женщину, на личиках у них то радостно вспыхивали улыбки, то лихорадочно вспыхивали глаза, то опускались от налетевшей тоски плечи.
Девчонки настолько чувственно сопереживали, настолько легко понимали то, что выражала танцем Маша, настолько верили ее рассказу, что все это вызывало во мне удивительное ощущение свершающегося волшебства слияния душ.
Еще я заметил, что и музыканты ни разу не сбили ритм, наоборот, они сменой темпа будто подсказывали девушке, чем ей необходимо украсить танец, какие движения произвести, чтобы донести до окружающих то, ради чего она вышла в круг.
Поражало еще и то, что в движениях грациозного тела не было ни грамма фальши! Движения были естественными и убедительными.
Девушка взлетела в последнем па над костром и, прижав руки к груди, затихла.
Девчонки вскинулись, закричали и захлопали в ладошки. Федот с Онуфрием подхватили Машу и отнесли к своему кругу, а музыканты уже завели быструю плясовую, на что народ отреагировал всеобщей веселой пляской.
Нас снова стали поить и кормить. Евдокия повалила Юрку на спину и, изобразив, что хочет его схватить и растерзать, начала ерошить ему волосы и щекотать. Юрка ржал и визжал, но оттолкнуть девушку в смехе не мог, покорился и распластался на земле.
Моя Олёнка заметила, что жбаны опустели, метнулась к стоявшим на краю поляны бочкам.

И тут Любава, выскользнув из-под моей руки, впилась мне в губы, своим поцелуем выражая свою давно копившуюся страсть. Обхватив за шею, она прижалась ко мне жарким телом. Варвара показала мне язык, будто говоря: «Терпи! Соскучилась деваха!», а Дуня оторвалась от Юрки и крикнула:
- Не отпускай его, не все Олёнке тешиться!
Я с трудом оторвал от себя девушку. Она откинулась, опустила голову, затем вскочила и потянула меня в круг танцующих.
Тренькали гусли, бренчала балалайка, пиликала дудочка, потрескивал бубен... Народ отплясывал что есть мочи. Над полянкой стоял шум и смех. Я топал, стараясь повторять движения танцующих.
Горел костер, в который ребятишки не переставая подбрасывали хворост, слегка светилось небо от всплывающей из-за горы Луны, во взлетающем теплом воздухе переливчатым светом искрились звезды. По сторонам, будто часовые, проглядывались пики деревьев, воздух был прохладным и незаметным.
В душе удобно расположилась радость и никуда не собиралась оттуда исчезать.
Я увидел, как Олёнка вернулась, поставила на скатерть жбаны с бражкой и брусницей, поглядела на нас с Любавой и вопросительно кивнула Варваре. Та, пожав плечами, увела глаза в сторону. Олёнка чуть задумалась и, найдя кого-то в толпе, убежала туда.
Мы вернулись к столу, и праздник продолжался.
 
НОВЫЕ ВОПРОСЫ
 
Олёнки нигде не было видно, а я настолько нагрузился бражкой и объелся рыбой, что начал заподремывать. Хмель затуманил сознание, в глазах смешались люди и звезды. Олега и Юрки уже не было, и мои глаза неодолимо закрылись...
...Я почувствовал, как чьи-то руки начали тормошить меня, а голосок Любавы шептал мне в ухо, что пора идти домой.
Шли мы недолго, под ногами постукивали доски тротуара, вокруг висела непроглядная темень, ноги постоянно рулили в сторону, но Любавины руки твердо выправляли мой путь.
Войдя в дом и пьяно пошатываясь, я пытался наощупь найти скамейку, чтобы сесть. Те же руки провели меня в опочивальню, я уперся ногами в топчан, скинул с себя куртку и, услышав – ложись! – рухнул и провалился в сон...

Жажда жгла горло. За окном начало светать. Я хотел встать, но почувствовал на себе чью-то руку. Посмотрев в сторону, я различил в полутьме Любавину мордашку.
- Не вставай, я принесу.
Девушка перекатилась через меня и скользнула к бочке с водой. Она была совсем голенькая, да и на мне не было одежды. Как она меня, далеко не карлика, сумела раздеть, было непонятно.
Любава подошла, присела возле меня и подала мне кружку.
Ледяная вода растворила в себе остатки сна. Я подвинулся, и Любава скользнула ко мне под одеяло...

Юрка сидел на бревнышке и упоенно щелкал орехи. Олег курил, а Сергей возился с Никиткой.
Завидев меня, мальчишка оттолкнул Сергея и подошел ко мне.
- Ты любис спать, да?
- А кто ж спать не любит? Ты ведь тоже любишь спать?
- Не-а. Я завтла лег в клаватку, а не спал. Потом встал и пасол к деду. Он стучал молотком и мне дал постучать.
Сергей хохотнул.
- Как спал, он не заметил! Лег и тут же встал, ночь прошла незаметно.
Юрка догрыз орешек и глянул на меня хитрым глазом.
- Меняешь любовниц как перчатки?
- Попробуй, отбейся... – пробурчал я и, переводя разговор, спросил, - А вы чего тут собрание устроили? Меня обсуждать?
- Да нужен ты нам! – Юрка достал из мешочка еще горсть орехов. – Олег собрался к Славену. Неймется ему, ясности захотел.
Хотелось ли мне идти к Славену? Я порылся в своих затуманенных мозгах. Да, пожалуй, надо сходить. Но последний раз! И так уже многое ясно. Осталось только решить, что делать. Напряженное размышление в это утро мне было не в радость, потому я сполоснул лицо, натянул штормовку, и мы пошли.

Старец Славен принял нас в своей светелке.
Его жена Василиса выставила на стол жбанчики и закуску, села поодаль и занялась шитьем.
- Я ждал вас. Догадываюсь, что вам многое стало понятно. Задавайте вопросы, отвечу на все.
Старец подвинул к нам жбанчик с брусницей, предложил меду, налил себе сам и вопросительно посмотрел на Олега.
Наш капитан раздумывал. Отправив в рот ложку меда, он запил его брусницей и, глянув старцу прямо в глаза, заговорил.

- Совсем скоро заканчивается наш отпуск. Дома у нас остались семьи и работа. У нас не было в планах оставаться у вас. Машины рассказы про ваше селение и долину Радости увлекли нас, и мы прибыли всего лишь посмотреть на вас и на то, как вы живете. Признаемся, все оказалось намного интереснее, чем нам представлялось.
- Сказывайте, мне тоже интересно знать, что вы увидели у нас.
-  Первое, что нас поразило – вы живете совершенно иной жизнью, чем в иных местах. Мы пока не можем судить, лучше или хуже, но многое из того, что мы видели, для нас кажется диковинным.
- Нам это особенно интересно. Говори.
- Взять хотя бы то, что обычаи, к которым привыкли ваши селяне, в наших краях давно забыты. Праздник костра, вечерки и гуляния у нас давно уже не проводятся. Молодежь у нас проводит время совершенно иначе. Плохо ли это, хорошо ли, трудно судить, но иначе. Там все иное: и музыка, и пляски, и поведение, и нравы.

 

- Мы это знаем, но нам трудно сравнивать, далеко это все от нас.
Юрка не удержался и выпалил:
- Да, если честно, у нас эти дискотеки лишь разврат один! Пьянка и мордобой.
Олег покачал головой.
- Да Юра прав, наши праздники совсем другие. Конечно, люди старшего возраста празднуют спокойнее, но молодежь любит шум и грохот. Если говорить о работе, то тут сравнивать почти и нечего. Все у нас во много раз сложнее и запутанней.

Я вдруг осознал, насколько далеки люди Нары, а Долины тем более, от современной цивилизации. Остаться здесь – это значит лишиться всего того, к чему мы уже привыкли: радио, телевидение, телефон и многое другое. Но с другой стороны...
Олег продолжал.
- Вы живете намного проще, ваша жизнь более размеренна, люди чище, искреннее. Вы сумели сохранить чистые нравы, благородство, веру.
- То есть, я так понимаю, мы отстали от вас очень сильно. – И будто читая мои мысли, Славен добавил, - Лишиться всего того, что вас окружало, наверное, очень тяжело. Мы живем просто и скромно.
- И в этом ваше преимущество. Я внимательно смотрел на ваших селян, среди них счастливых людей гораздо больше, чем в других местах. Не беру в расчет девчонок, они у вас особая статья, но, наблюдая за взрослым населением, я не заметил следов горя ни на одном из лиц. Это меня удивило более всего.
- Да нет, и у нас горя хватает. – Славен склонил голову, его седые волосы упали с плеч, струясь серебром.
 
КАПИТАН И ЕГО КОМАНДА
 
Повисла тишина. Славен посмотрел на Василису, и та поставила на стол еще жбанчик  с брусницей и тарелку лепешек.
- Наши отцы предупреждали нас, что окружающая жизнь будет меняться быстрее, чем в нашем племени. Они советовали не отрываться, а по мере возможностей сближаться с ней, брать из нее самое лучшее. Но нам очень трудно следить за тем, что происходит вокруг, мы живем замкнуто. Радио и телевизор есть далеко не у всех, да и те из нас, кто имеет  возможность видеть вашу жизнь, мало что понимают. Настолько все отличается от того, к чему мы привыкли.
Славен говорил медленно. В глазах читалось нелегкое раздумье. Виделось, что ему трудно определиться, каким путем должна идти жизнь радостинцев. Видимо, как и везде, молодежь требует перемен, а взрослая часть больше склоняется к сохранению прежнего образа жизни.
- Ну, ладно. Об этом мы еще поговорим. Я думаю, что вы пришли ко мне не за этим. О многом вы уже догадались и хотите знать все. Спрашивайте.
Юраня вскочил и выпалил:
- Моя Доня мне день и ночь твердит, что без меня ей Долины не видать. Мы вам нужны, чтобы омолаживать кровь, да?
Старец вгляделся в парня, улыбнулся и мягко ответил:
- Парень, ты мне напоминаешь меня в молодости, такой же горячий и нетерпеливый. Судя по всему, вы поняли все правильно. Я попытаюсь вам объяснить, чтобы не было недомолвок.
Славен почерпнул брусницы, отпил, предложил нам освежить горло, что мы немедленно и сделали, потому как от волнения в горле сушило изрядно.
Старец снял руки со стола, положил обе кисти на ручку трости и начал говорить.
- Знаю, что Маша рассказала вам о болезни крови, поразившей нашу Долину. Но не сказала о размерах беды. На самом деле Радостинцев ждало полное вымирание. Замкнутость жизни, полная изолированность от Большой земли, тяжелейший путь в мир в конце концов и вызвали эту страшную беду. Даже было мнение оставить Долину и всем переселиться в иное место. Но терять благословенную землю никому не хотелось. Отцы не прекращали искать выход. Они понимали, что ходоков было слишком недостаточно, потому в конце концов появилась идея создать поселок на равнине, вблизи с населенными местами. Так появилось село Усть-Нара. Задача селянам была одна – растить здоровых и крепких детишек.
- Да, мы заметили. Дети в селении отличаются бодростью и здоровьем. Запросто купаются в ледяной воде и вместе с родителями парятся в бане.
- Да, все вроде бы хорошо. Достигнув двудесятков лет, молодежь начинает стремиться в Долину, но далеко не все имеют право туда попасть. Причина все та же – родственность жителям Радостинки...
- А девушки? Они как же? – Юрка явно волновался сильнее всех.
- К женщинам у нас отношение особое. Каждая девочка с пеленок мечтает попасть в долину Радости, потому что уютнее всего живется в Долине именно женщинам. Для них там рай. Вы заметили, какие у нас здесь красивые молодки? Вы можете быть уверены – в Долину приходят самые лучшие из них...
- ... потому что только там они могут быть повенчаны и выйти замуж! – Юрка просто искрился от нервного напряжения.
- Да, верно. Этот закон был введен по необходимости. Вы умные люди, должны нас понять правильно.
- Неужели до сих пор проблема так остра? – Сергей, более всех нас посвященный в жизнь Долины, тем не менее, задал этот вопрос, пытаясь, видимо, выяснить до конца интересующую его проблему.
- Мы считаем, что положение выправляется. «Царская болезнь» постепенно отступает, Долина обретает новую жизнь. Тем более, что сейчас путь туда не так труден, как раньше. Уже можно в наши края добраться по Лене. Вблизи Долины есть небольшое поселение, где идущие в Радостинку пережидают зиму, чтобы ранней весной начать восхождение, или ждут начала зимы, чтоб успеть пройти короткой дорогой, пока снегу мало.
- Значит, жизнь налаживается? – Я тоже решил внести свою струю в плавное  течение беседы.
Но Славен неожиданно встал, подошел к окну и надолго замолчал.
Чувствовалось, что ему нужно было собраться с мыслями, чтобы сказать нам то, что его мучает.

Василиса тоже поняла это и шепнула:
- Сходите, покурите на крылечке. Славен устал. Он позовет вас, когда отдохнет.
Мы вышли на крыльцо, молча закурили.
Неожиданно Олег достал спичку, вынул трубку изо рта и, поковыряв спичкой, вывалил табак на землю.
- Все, не курю больше. Гляньте, какая красота кругом! А воздух какой!
На самом деле, все вокруг зеленело с такой силой, воздух был настолько чист и насыщен ароматом тайги, гольцы с таким оптимизмом смотрели на мир, что казалось – мы живем в момент зарождения жизни на земле. Будто все, что нас окружает, родилось совсем недавно, и мы появились здесь, чтобы беречь вновь рожденную природу от черного нашествия цивилизации.
- Я тоже бросаю! – Юрка демонстративно вычистил трубку, разобрал ее и сунул в задний карман брюк.- Красота-а-а! – Он закрыл глаза, глубоко втянул воздух ноздрями и откинул голову назад. – Воздух - хоть на хлеб мажь!
Немного погодя, по знаку Василисы мы вернулись в избу.
Славен опять сидел за столом и задумчиво смотрел, как мы усаживались. Олег поставил локти на стол, взъерошил волосы, глянул на старца.
- А кем являетесь вы в этом селе?
- Я здесь посланник Долины, - просто ответил Славен.
Мы покивали головами в знак того, что мы и сами догадывались, но решили уточнить для порядка.
Славен опять осмотрел нас строгим взглядом.
- Я хочу сказать вам последнее, что еще не сказал. Это, пожалуй, будет поглавнее того, о чем мы говорили до этого.
Он немного помолчал, видимо, подыскивал слова.
- Проблема звучит просто, но содержание ее очень сложное. От того, как мы ее решим, зависит будущее нашего племени. Отцы Долины озабочены тем, как нам жить дальше, хранить тайну долины или раскрыть ее секрет. Сейчас времена изменились, на большой земле уже иной режим. Молодое же поколение Долины рвется на Большую землю. Опасность потерять долину Радости, а с ней уничтожить племя радостинцев слишком реальны, чтобы мы могли спокойно смотреть на существующий ход событий.
Славен помолчал. Чувствовалось, что он собирается сказать что-то такое, что имеет прямое отношение к нам. Старец поднял глаза, опять осмотрел каждого из нас, но продолжал молчать. Затем он задержал взгляд на Олеге.
Олег тоже неотрывно смотрел на Славена. Было видно, что он тоже готов сказать главное, что его мучило последние дни. Мы напряглись. Зная капитана, мы готовы были принять все, что он скажет, но то, что объявил Олег, было сногсшибательно.
То, что произнес Олег, в очередной раз перевернуло нашу жизнь.
- Вам нужны люди с Большой земли, чтобы с их помощью принять решение о дальнейшей судьбе Долины. Я готов вам помочь. Я остаюсь здесь.
 
ОСТАВАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ УЕХАТЬ
 
Юрка с шумом выдохнул.
То, что я испытал после последних слов Олега, передать трудно. Это можно было ожидать от Сергея, от Юрки... Но от Олега? Не было никаких, совершенно никаких предпосылок для такого решения капитана!
Я помню, как он посмеивался над телячьей восторженностью Юрчика от всего, что случилось с нами по приходе в Усть-Нару. Меня не удивляло, как Олег сочувственно относился к Сергею, видя его душевные терзания. Он легко посмеивался и надо мной, слыша, как я восторгался встречей с тайгой, а тем более с людьми, живущими в этой первозданной природе.
Обвинить в легкомысленности нашего капитана не было никаких причин. Будучи человеком намного серьезнее нас, он вполне трезво оценивал все, что случилось с нами в последнее время.
Следовательно, решение остаться здесь продиктовано более глубокими причинами, чем можно было предположить.

Провожая нас, уже на крыльце, Славен протянул руку Олегу.
- Приходи, потолкуем.
Мы медленно двигались к дому Федота и молчали.
Действия капитана среди нас обсуждать было не принято, да Олег потому и был нашим капитаном, что ни разу в жизни не сделал необдуманного шага. Даже в самых рисковых ситуациях мы верили ему, и в этот раз у нас тоже не было причин сомневаться в его выборе.
- Я вас ни к чему не принуждаю. Вы свободны делать все, что хотите. Но одно вы должны сделать обязательно – вернуться домой. Уходить нужно честно. Если вы решили пойти в Долину, то сначала решите свои домашние проблемы. Через два дня идет теплоход в Усть-Кут, а там прямой поезд до дома.
Вот так. Оказывается, капитан давно уже, скорее всего, еще до начала нашего путешествия, обдумывал пути отхода, если и расписание поездов от Усть-Кута знает.

 

Юрка забежал вперед и встал перед нами, уткнув руки в пояс.
- Я не поеду! Меня дома ничего не удерживает. Отвезете от меня письмо, а я остаюсь здесь.
- Тебе видней. – Олег посмотрел на Сергея. – Ты как? Тебе труднее всех, решай.
Сергей поднял глаза и, глядя мимо Олега, произнес.
- Я поеду. Вернусь, или нет, решу там.
Он опустил голову и полез за трубкой. Мы молчали. Сережка набил трубку, прикурил, пустил струю дыма и добавил:
- Я ни в чем не уверен, мне лучше посмотреть на все издалека.
Олег глянул на меня, повел бровями и поставил точку.
- Едем втроем. Юрку оставляем в заложниках. Уверен, если тебя и будут пытать, то тебе в радость.
Юрка заржал.
- Да от таких пыток я только бодрее становлюсь! Уж не сумлевайтесь, я и ваших «банщиц» в беде не оставлю!
Получив от меня пинка, он еще громче заржал. Заулыбались и Олег с Сережкой.
Я увидел, что на душе у ребят стало полегче. Все стало более-менее определенно, а это всегда успокаивает.

В доме Федота мы, к своему удивлению, застали всех. Федот тут же вскочил, выбежал в сени  и вернулся с большим жбаном бражки. Онуфрий сидел молча, изредка поглядывая на нас. Глаша накрывала на стол, Никитка с восхищением рассматривал Сергеев компас.
Явное волнение я заметил только у Маши. Она сидела у окна, и в ее глазах читалась мука. Взгляд ее метался между Олегом и Сергеем, девушка будто боялась услышать то, что они скажут.
Никитка, все так же возясь с компасом, решил, что взрослые слишком долго молчат, повернул мордашку к Маше и крикнул:
- Че малсите, будто воды в рот налили?
Мы расхохотались, а Онуфрий добавил:
- В самом деле, пошто воды в рот налили? Нешто у нас другого питья нету? Ну-ко, Гланя, разнеси кружки по кругу!
Маша тут же кинулась помогать, обе женщины вмиг разлили бражку, вручили нам полные кружки и подвинули миски с рыбой.
Онуфрий продолжил.
- Вижу, что вы доселе не отошли от разговора. Давайте наберем в рот хмельной воды, развяжем языки, да поговорим ладком!
Крякнув, Юрка выпалил:
- Вот сколько я у вас выпил этой хмельной водицы, до сих пор не пойму, как вы ее делаете? Вроде брага, а на брагу не походит. Вот со спирту вашего голова иногда побаливает, а с бражки – никогда. То есть наоборот, чем я привык!
Федот хохотнул.
- Голова у тебя, Юрок не от спирта побаливат. Придет время, будешь спать нормально, и голова болеть не будет.
Все рассмеялись, и напряжение постепенно стало таять.
- Ну, сказывайте, о чем вы там со Славеном баяли ?
Олег откинулся на скамейке, положил вытянутые руки на стол.
- Отец Славен рассказал нам про все ваши проблемы. Мы и сами о многом догадывались, но насколько все серьезно, стали понимать только после этого разговора.
Онуфрий поерзал на скамье, пожевал усы.
- Ясно. Значит, доверился вам. А если так, то не зря моя Маруся обихаживала вас, поглянулись вы ему.
- Батя! Опять ты за старое? Мало тебе укоров, что ты мне сделал после рождения Никитки? Не верил мне.
- Ну ладно, не будем старое ворошить. Иди ко мне уж.
Маша подскочила и уселась на колени отцу.
- Вот так бы всегда! А то совсем уж забывать стал свою дочь
Она обняла старика, и ее волосы оттенили отцовскую седую бороду.
- Ладно уж, прости старика... – Онуфрий легонько похлопал Машутку по спине, - а ты свою Ведушку не забыла ли? Она уж там, в Долине, заждалась, поди! - Потом, обращаясь к нам, спросил: - А все же, что вы-то сами надумали, ехать али жить с нами?
Юрка рукавом отер от капель бражки свои усы, почесал в затылке.
- Мы со Славеном решили, что только я честно заработал право остаться в селе, Евдокея моя аж светится вся – нарадоваться на меня не может!
И под дружный хохот  добавил:
- А этих слабаков я уговорил поехать домой, чтоб хотелку распалить! Вот соскучатся по-настоящему, приедут, тогда уж держись!
 
ПРОЩАНИЕ
 
Расставание было слезным.
В оставшиеся дни нас опять вымыли в бане, молодухи перестирали нашу одежду, бражки было выпита немеряно.
Олёнка с Любавой не отходили от меня ни на шаг. Олёнка не сводила с меня глаз и утайкой шептала мне на ухо: «Возвращайся, я буду ждать вечно...». Любава уголком платочка снимала слезинки с глаз и не отпускала мою руку.
Сережка был постоянно с Машей и Никиткой. У Вари от слез не просыхали глаза. Зато Дуня готова была Юрку на руках носить.
А мы?
А мы вели себя так.
Сергей с Машей все время вели разговоры, под строгим контролем Никитки, конечно же. Правда, мне было не очень понятно, почему в Машиных глазах было так много грусти. То, что я ни разу не видел их целующимися, можно было списать на Сережкину скромность, но то, что Маша стала намного реже улыбаться, наводило на грустные мысли. Ее грустные, а точнее сказать, потухшие глаза выражали безысходность, а это мне очень не нравилось. Это не похоже было на разлуку влюбленных, скорее всего это было окончательное прощание людей, в отношениях которых возникла большая трещина. Маша была мне дорога, но я не мог найти сил утешить и подбодрить ее.
Варвара тоже была рядом с Олегом, но за ее деловитостью и необычайной серьезностью очень явно проглядывала неопределенность, царившая в ее душе. Олег был улыбчив, радушно здоровался с каждым встречным, как-будто был знаком с ним всю жизнь. Те, в свою очередь, дружески приветствовали нашего капитана, будто бы приветствуя его, как своего родственника.
Юрка... О, этому молодцу, казалось, счастье улыбнулось во всю свою безмерную полноту! Он метался между нами, острил и всеми силами пытался внедрить в наше скисающее настроение мечту о близком светлом будущем.
- Веселей, мужики! Вы еще успеете до морозов подняться  в Нару. А там и до Долины недалеко. Я уж к вашему приезду расстараюсь, бражки наварю.

Наконец пришел тот день, когда мы должны были прощаться с наринцами.
С самого утра к нам повалили гости, в основном это были наши «банщицы». Подходили и мужики, забегали женщины, забегали ребятишки. Многие совали нам скромные гостинцы. Федот презентовал нам бочонок бражки, Онуфрий наполнил наши рюкзаки мешочками с орехом, Глафира вручила нам торбочки с черемшаной икрой и вареньем из ревеня, Алексей принес половину копченого тайменя.
До околицы нас провожали всем селом. Люди молчали.
На прощание отец Славен сказал:
- Возвращайтесь. Мы не желаем вам худа, наоборот, мы будем ждать вас с нетерпением и надеемся, что вместе с вами сумеем наладить такую жизнь, какая бы разрешила все наши проблемы.
Наш маленький караван постепенно втягивался в хвойный бор, отделявший село от реки. Нас сопровождали Онуфрий, Федот и Маша.
Мы ехали молча. В какой-то момент Онуфрий, ехавший впереди, притормозил коня, съехал с тропы и они с Олегом, чуть приотстав, о чем-то горячо заспорили. Спустя какое-то время они догнали караван, но я заметил, что Олег был в огромных сапогах Онуфрия, а тот привязал Олеговы сапоги к седлу и сверкал в тени деревьев босыми ногами.
Маша ехала, понурив голову. Несколько раз я пытался с ней заговорить, но девушка односложно отнекивалась, и разговор между нами никак не склеивался.
Сергей тоже молчал.
Никитка болтал без умолку, комментируя все, что попадалось нам по дороге, но и он, будто чувствуя грусть разлуки, делал это без того энтузиазма, которым отличался ранее.

Причала, как такового, не было. На берегу стоял навес, под которым мы и остановились.
Онуфрий с Федотом повели лошадей на поляну, Никитка увязался с ними, а мы сели на рюкзаки и стали выглядывать теплоход, который, по нашим расчетам, должен был вот-вот показаться из-за скалистого мыса.

Неожиданно Маша подбежала к нам, обняла нас всех троих и сквозь слезы начала причитать:
- Ребятки, любимые мои, простите меня за все! Я вас так люблю! У меня сердце разрывается. Я не знаю, как я буду жить без вас! Олег, дорогой мой капитан, я так привыкла, что всегда есть мужчина, способный решить все неразрешимые проблемы, что тебя мне будет очень не хватать! Сереженька, милый, мое сердце всегда с тобой! Мы с Никиткой будем ждать, будем думать о тебе, решай свои проблемы скорей и приезжай, мы не сможем без тебя. Егорушка, мы с тобой обязательно увидимся! Я не верю, что мы расстаемся навсегда, не верю! Я буду ждать вас каждую минуту, я сроднилась с вами. Мне было так тяжело, когда вас закружила любовная метель. Однажды мы соберемся все вместе и вспомним те счастливые дни, когда мы шли по тайге и купались в порогах, мы еще споем и пустим пробку по кругу вопреки черным разлукам!
Маша захлебывалась в слезах, целовала нас и говорила, говорила, говорила... Горе девушки было настолько искренним и безысходным, что слушать ее без слез было невозможно. Так и хотелось притянуть ее к себе, как было это совсем недавно, прижаться к ее податливому телу, почувствовать ее сладкие губы на своих губах. Хотелось увезти ее с собой.
- Мария, хватит рыдать. Не смурнай робят, им ехать надо без тоски.
Онуфрий притянул к себе дочь, вытер своими огромными ладонями ее мокрые глаза и добавил:
- Вернутся они. Помяни мое слово, вернутся. Придет время и вот на этом же месте ты их встренешь и расцелуешь. Успокойся, доча. Мне тоже жаль робят, приглянулись они мне. Уж я-то сразу разглядел их, стоящие они люди.
Обернувшись к нам, Онуфрий отпустил Машу, подошел к нам. Мы встали. Он обнял каждого.
- Простите нас, если что не так было. Мы не хотели никого обидеть. Селяне полюбили и приняли вас, потому знайте, что каждый дом в Наре открыт для всех. Пусть будет ровной тропа ваша, чтобы идти по ней без усталости и грусти.
Маша еще раз расцеловала нас, ткнулась лицом в грудь Сергея и смочила слезами его выцветшую штормовку.
Никитка с серьезным выражением тоже пожал каждому из нас руки, а Сергея притянул за шею и что-то прошептал ему на ухо, на что тот притянул белобрысую мальчишескую головку и уткнулся в нее лицом.

Из-за мыса вылетел теплоходик, его гудок отдался эхом от леса на ближнем мысу, мы подняли рюкзаки, и как только кораблик ткнулся носом в галечник, взбежали на мокрую палубу.

 

Речной катер пронзительно гуднул, отошел от берега и краем реки понесся вверх по течению.
Провожающие быстро удалялись, унося с собой часть души каждого из нас.
Теплоход скакал по волнам, шлепая своим плоским дном. Склонившиеся к воде деревья, будто богомолицы, стояли вдоль берегов. Возвышающиеся за ними гольцы мрачно смотрели на скользящий по реке теплоход, не понимая, почему людям не живется в покое, почему они все время куда-то спешат, а не набираются, подобно горам, великой мудрости у окружающей тайги.
Мы молча уселись на деревянные скамьи и до самого Усть-Кута не произнесли и пары слов...
 
ОДИН
 
Мелкий дождь косыми  струями падал на землю. Сверху, с балкона капала вода, тяжелые осенние тучи, задевая крыши домов, ползли вслед за журавлиными клиньями на юг.
Сигаретный дым, наполнясь влагой, медленно оседал вниз. Было сыро и прохладно.
Мне вспомнился снег на Чае, сырой утренний палаточный холод, синий дымок над заснеженным галечником ручья...

Олег уехал в Нару спустя месяц после нашего возвращения. Он долго решал свои семейные дела, муторно занимался оплатой долгов, но снялся легко и в день прощания постоянно шутил и звал с собой.
Сергей то собирался ехать, то откладывал, то снова паковал рюкзак.
Одно время пришел ко мне с пивом и долго выспрашивал меня, что бы я сделал на его месте, но, не добившись ответа, начал искать ответ на дне бутылки. Но все же переборол себя, с мясом выдрал из сердца все, что связывало  его с прежней жизнью, и купил билет до Усть-Кута.

Две телеграммы от них лежат возле сердца у меня в бумажнике, и каждая жжет меня и лишает покоя.
Я убеждаю себя, что придет лето и тогда...
Сапоги Онуфрия сорокпоследнего размера, что привез с собой Олег, стоят у меня на антресолях, и я знаю, что если вскрою каблук...
Но пока каждый вечер я выхожу на балкон и, вглядываясь в горизонт, пытаюсь разглядеть двухэтажные рубленые дома в таежной зеленой низинке и большие искрящиеся глаза моей Олёнки, чьи руки обнимают меня каждую ночь, а ее горячие губы прижимаются к моей щеке.
«Возвращайся, я буду ждать...».
 


 

КНИГА ТРЕТЬЯ
 
ПУТЬ В ДОЛИНУ
 
 

ВОЗВРАЩЕНИЕ
 
Теплоходик последний раз вспенил воду и ткнулся носом в мелкогалечный пляж. Причала не было, да и пассажиров, кроме меня, не было, потому я сам спустил трап, сошел на берег... с разу же попал в крепкие мужские объятья!
Меня тискали совсем незнакомые мужики! Заросшие бородами до бровей, в грубых брезентовых робах, до слез «незнакомые» аборигены каждый по очереди и все вместе хрустели моими костями, сопровождая эти «пытки» басовитым смехом.
- Ты чё ж, паря, так запозднился-то? – родной до боли голос самого высокого из троих мужика наконец-то разорвал сцепившихся бородами дикарей. – Мы уж тут все гляделки выглядели, тебя ожидаючи!
Олег, а это был, несомненно, он, изо всех сил изображал из себя таежного отшельника, и это у него неплохо получалось. Сережка с Юркой, тоже совсем на себя, то есть, прошу прощения, на тех, давних моих горожан-друзей, не похожие, вовсю улыбались и не выпускали меня из своих рук.
Честно вам скажу – вот только в эту минуту, когда я увидел на берегу моих давних друзей, а, тем более, когда попал в их крепкие объятия, у меня возникло чувство, что я вернулся домой. Моя душа, весь последний год не находившая себе места, вдруг затихла и уютно улеглась у меня внутри, будто говоря: «Ну, вот, нечего было ерепениться! Видишь, как все хорошо получилось!».
... Последнее, что я хорошо помню, было краткое прощание с родными и приятелями, спешные сборы и безоглядная посадка в поезд. Всю дорогу я спал или, точнее, старался спать, чтобы хоть как-то утихомирить прыгающее от радости сердце. Лишь на речном вокзале (прислушайтесь: «Поезд прибыл в город Усть-Кут на станцию «Лена», пассажирам теплохода нужно перейти на речной вокзал «Осетрово». Каково?), выйдя не берег Лены, я почувствовал, будто проснулся от долгой спячки.
 
Лена несет свои воды на протяжении 4400 километров от истоков в Байкальском хребте до Северного Ледовитого океана. В среднем течение ширина Лены достигает 15 километров, ширина русла в низовьях - до 20-25 километров, а размеры Ленской дельты даже отмечены в Книге рекордов Гиннеса. Ее притоки Витим, Олекма, Алдан и Вилюй превосходят многие крупные реки Европы. Название реки скорей всего измененное русскими тунгусо-маньчжурское Елю-Эне, что значит «Большая река». Местные жители говорят про дельту реки Лены: «здесь столько озер, сколько звезд на небе». Озера и притоки богаты рыбой и дичью.
 
 

В последнее время мы с душой находились в состоянии бурных переговоров по проблеме «Ехать не ехать?». Честно говоря, проблемы, в общем-то, не было, к отъезду я был готов на все сто, но не сдаваться же сразу! А вот душа не поняла моих скрытных мыслей и спорила со мной, не переставая, да так, что иной раз хоть головой в омут. И вот только тогда, когда я купил билет до Усть-Кута, душа возликовала и «громогласно» засчитала мне поражение. Наивная, знала б она, что у меня таится в глубине... Странно, а какая еще есть глубина, кроме глубины души?
Ладно, я здесь - и это главное!
- Оглянись, дружок на бережок! – Юрка, тоже такой же заросший черной курчавой порослью до самых бровей,  толкнул меня в бок и показал на берег.
Мог бы и не показывать, я еще с воды заметил цветастые сарафаны, смотревшиеся удивительно радостно на фоне таежной зелени.
Девушки, завидя Юркин взмах в их сторону, уже летели по тропинке вниз по склону.
- Егорушка, милый, - девчонки повисли на мне, прижимаясь с обеих сторон, - пойдем скорее на полянку, там уже все готово для встречи!
- И то верно, - Сережка еще раз обхватил и сжал меня, шепнув на ухо, - знал бы ты, как мы тебя ждали! Юрка еще слегка сомневался, но мы с Олегом нисколько. Знали, все равно приедешь. Девчонки уже неделю хлопочут, горницу с опочивальней для тебя готовят.
Вот так! Несколько слов – и все сказано! За что я и ценю своих друзей – за словесную скупость, а иначе и быть не может - друзья друг друга всегда понимают с полуслова.
Девчонки потащили меня вверх по тропе.
Чернобровая, розовощекая, статная красавица, одного роста со мной, Олёнка за время, пока я раздумывал там, в городах, над своей грядущей судьбой, еще больше похорошела, расцвела. Все такая же легкая, сноровистая, готовая исполнить малейшее мое желание, она все эти годы ждала меня: «Я не давала себе тосковать, верила, что ты приедешь!» - горячо шептала она, не отпуская мою руку, которой завладела, казалось, раз и навсегда.
Любава, по характеру более впечатлительная, чувствовалось, никак не могла поверить, что я все же решился вернуться в Нару. Худенькая, большеглазая, улыбчивая, она не меньше Олёнки любила меня. Ее тонкие пальчики сплелись с моими пальцами другой руки, и тоже, казалось, срослись с ними навсегда.

Две девушки были настолько дружны меж собой, что у них и мысли не было ссориться из-за меня. Каждая любила по-своему, и обе по каким-то своим законам считали, что так и надо – вдвоем любить одного, и ни одна из них не загадывала, что будет впереди. Видно, они считали, тоже по своим женским законам, что меня вполне хватит на них двоих, и ссориться из-за меня ни к чему. Честно говоря, и я вспоминал их обоих, не разделяя красавиц и не сопоставляя их.

На полянке, к моей великой радости, я увидел сидящего на пенечке Онуфрия. Мужик встал, пожал мне руку, и, как будто мы расстались вчера, сказал:
- Пойдем-ка, Егор, подпругу у Рыжка поправим, а то он, давесь, на дороге все время корежился, – а остальным приказал, - вы тут пока бражку разливайте, мы недолго.
Хитрит старик, что-то ему срочно охота у меня узнать, потому и придумал увести меня к Рыжку.
- Ты как, насовсем, али нет? – Онуфрий хитро прищурившись, оглядел меня с ног до головы.
 - Поглядим – увидим.
 - Хороший ответ. Но, судя по тому, что ты без вещей прибыл, можно думать, что надолго. И это хорошо.
Дернув для порядка за удила, мужик крикнул Олёнке, которая разливала бражку по кружкам:
- До краев лей, чай не в гости Егор приехал!
Девчонка замерла, лицо ее залилось ярким румянцем, затем она передала жбан и кружку Олегу и кинулась ко мне. Обхватив меня за шею, прижавшись всем телом, Олёнушка, казалось, хотела срастись со мной навсегда.
- Ладно, ладно, никуда он теперь от тебя не денется. Ну что, всем налито?
Скоро все расслабились и начались расспросы. По праву гостя я начал первым.
- Для первоначалу скажите-ка мне, ребятки, для чего это вы занавесились бородами? Встреть вы меня в Усть-Куте, так я бы и не узнал вас. Или ваши женушки вас так больше любят?
Мне и в самом деле было любопытно узнать, с какой целью был организован весь этот бородастый маскарад.
Парни переглянулись.
 - Так ведь он и на самом деле не в курсе, что да как, – Юрка подскочил ко мне и провел ладонью по моей бритой щеке, - мы как-то упустили сей момент. Ты, давай-ка, тоже погладь напоследок свою гладкую фотомордию, и если хочешь прогуляться с нами до Долины Радости, то с этого дня про бритву забудь.
Ага, вот оно что! Как я об этом не подумал? При подготовке к походу в Долину учитывается каждая мелочь, даже такая, как борода. Возможно, идти придется в жуткий холод и ветер, потому мужикам без бороды никак. Эти заросли на лице – первая и главная защита от леденящей стужи в условиях, когда зима окружит отряд смельчаков, и нужно будет быть готовым к любым неприятностям.
Кутаться, как женщины, в кушаки будет невозможно по одной причине – вертеть головой придется как на городском перекрестке. Зверье, или как их называют, братья наши меньшие будут искать любую возможность попробовать на вкус братьев своих старших. Да и свои зубы за этой бородатой защитой не воспалятся, чего бы уж никак не надо в таком автономном путешествии.

Мужики, поймав тему, стали, видно, уже в который раз, обсуждать подготовку к дальнему путешествию, а Олёнка с Любавой наперебой стали мне нашептывать, что меня ожидает впереди.
Оказалось, что сборы в дорогу идут полным ходом.
- Ты, Егорушка, как раз вовремя приехал. Все, кто идет в Долину, уже полностью собрались, теперь тебя одного будем собирать. Выезд у нас ближе к сентябрю, чтобы до ледостава успеть на теплоходе до места доплыть, потом дождемся, когда холода землю заморозят, по тайге и болотам идти можно будет, и дальше пешком пойдем.
Да уж, представляю, каково это там, на северах, брести по занесенной снегом тайге и продуваемым пургой болотам!
- Да ты не бойся, Егорушка, там по тропе избы стоят, в них отогреемся и непогодь переждем. – Олёнушка и Любава прижались ко мне. – Зато, когда в Долину поднимемся... – Девчонки зажмурились и замурлыкали, будто уже купались в горячих источниках.
- Да вы там бывали хоть? – спросил я так, на всякий случай, хотя, наверное знал, что они там еще не бывали, не было у них досель женихов, а потому попасть в Долину Радости они никак не могли.
- Не были мы там, Егорушка, не были, но по рассказам все знаем и в снах уже не раз плавали в живицах (горячих озерках).
Мужики меж тем уже собрали остатки снеди в торбы, навьючили их на коней и готовы были двигаться в Усть-Нару.
- Любанька, прыгай ко мне, а Олёнка пусть Егора в седле держит, поди забыл уж за какую узду дергать! – мужик хохотнул, но тоном показал, что обидеть не хотел.

Дорога шла по лесу, и мне показалось, что я этой дорогой езжу каждый день. А еще подумалось, что впервые, вот уже которое время душа моя никак себя не проявляет, притихла и, судя по всему, млеет. Да и я, не буду лукавить, тоже чувствовал себя умиротворенно.
Конь шел, смачно ступая копытами по влажному мху; повдоль дороги высились громадные кедры и лиственницы, Олёнка сзади жарко прижималась ко мне и не выпускала из объятий; Любава, держась за Онуфрия, все время оглядывалась и улыбалась мне; парни ехали сзади и дружно похохатывали, скорее всего, намекая на приготовленные для меня сюрпризы.
Один из наездников, раздвинув на лице свои могучие белокурые заросли, голосом Сережки прокричал: - Ты не одичал там в своей городской малосемейке? С кулаками не полезешь, если малость оконфузишься?
 
ИНАЯ ЖИЗНЬ
 
Конь вышагнул из-за поворота, и мне открылась Усть-Нара. Село уютно чернело темными избами на фоне большой низины, окаймленной горами. Знакомые двухэтажные дома с досчатыми тротуарами вдоль них, большие амбары с подъездными бревенчатыми пандусами, пасущиеся прямо между домами коровы и лошади. В очередной раз приятно поразила чистая зелень улицы. Подъезды к домам и амбарам были с тыловой стороны домов, потому дерновина улиц оставалась нетронутой.
- Гляди, какую встречу тебе устроили наринцы! – Онуфрий, поглядел на меня с торжествующей улыбкой, и с показной ворчинкой добавил: – День в разгаре, работать самое время, а они праздник устроили, ленивцы!
Чуть ли не все жители Нары, вырядившись как на праздник, толпились у крайней избы.
- Ну, здравствуй, гость дорогой! – Глафира – а кто же еще больше! – выступила вперед, поклонилась и поднесла хлеб с солью. Рядом, не скрывая волнения, стояли Варя с Дуней и, конечно же, Маша с Никиткой.
Сойдя с коня, я отломил хлеб, окунул в соль, прожевал и, вспоминая наличествующие такому торжеству действия, с поклоном произнес:
- Приветствую вас, долгожданные мои наровчане! Спасибо за встречу и за слова приветливые!
Тут же Маша, окончательно потеряв терпение, сорвалась с места и подлетела ко мне с поцелуями.
– Егорушка, милый, знал бы ты, как мы соскучились по тебе! Каждый день смотрели на дорогу, ожидая тебя. Никитка, вон, все время поминал тебя: «Ну, когда дядя с гитарой приедет?».
Парнишка, заметно подросший, уже дергал меня за руку, приговаривая: - Мамка, отпусти его, пойдем праздновать! – Видать, надеялся, что я весь вечер буду бренчать на гитаре.
Люди подходили ко мне, мужики жали мне руку, женщины целовали в лоб. Федот же, муж Глафиры, потеребив могучей лапой мое плечо, загадочно произнес: - Видишь, как люди радуются? Не каждого так встречают, да запредь досочки стругают!
Я уж было хотел задать вопрос про «досочки», но Глаша скомандовала:
- Дорогие хозяева, гостю пора хозяйство осмотреть да кошку впустить!
Подскочивший ко мне Юрка успел вернуть на место отвалившуюся было мою нижнюю челюсть и, заходясь от смеха, дернул за руку. – Иди уж, впускай свою кошку, а то она уж затосковала у порога!
Олег с Сережкой, обнимая своих Варвару и Машу, тоже загадочно улыбались, а Олёнка с Любаней схватили меня за руки и потащили вперед. Народ расступился, и тут, наконец, до меня дошло, на что намекали мои друганы.

Сюрприз был что надо! Видя новый дом, еще пахнущий свежей древесиной, слыша заливистый смех моих девчонок, чувствуя за спиной подначки друзей, я вполне логично сделал вывод, что в мое распоряжение, пока я буду в Наре, отведен этот лиственничный дворец.
Люди, окружившие нас, шумно приветствовали Никитку, когда тот, держа под мышкой пушистую сибирскую кошку, важно произнес:
- Ну, что встал как вкопанный, поднимайся на крыльцо да пускай хозяйку во сенцо!
Олёнка с Любавой уже открыли дверь и звали меня к себе.
Кошка, важно подняв хвост, постояла на пороге, знатно вылизала себе шею и  медленным шагом вошла в избу. Народ радостно зашумел. Олёнка, прыская в ладони, высоким голосом крикнула: – Заходи смело, кошка знает свое дело! Кошку принял домовой, значит, домик твой жилой!
Я оглянулся на людей, и тут Онуфрий из толпы произес:
- Заходи, не боись! Это тебе от сельчан подарок!

 

Еще не полностью сознавая, что происходит, тем не менее, я, наконец, понял, что этот дом выстроен специально для меня! То есть, пока я там, в своей городской малосемейке, терзался в сомнениях «ехать не ехать», сельчане уже давно все решили и выстроили дом к моему приезду.
Юраня и тут не преминул кинуться на помощь.
- Ну-ка, девки, хватайте мужика под мышки, а то у него ноги ослабли. Тащите хозяина в дом да про нас не забудьте!
Олёнка с Любавой подхватили меня под руки и потянули в покои.

Не поверите, я переступил порог – будто через какую-то границу перешагнул! Будто моя давняя мечта откуда-то издалека вмиг оказалась передо мной, и я вошел в нее, как в иную жизнь. Подумалось, что я переступил не порог дома, а прошел сквозь тонкую завесу времени, оказавшись в другом мире, в другое время.
Да, в общем, так оно и было! В одно мгновение, пока моя нога перешагивала этот порог, цивилизация с гиканьем унеслась далеко вперед, унося с собой какофонию городской сутолоки и пустопорожнюю электронную трескотню эфира. Новый мир приветствовал меня дурманящим таежным запахом, нетревожной тишиной леса и…
…и людским гомоном, идущим снаружи!

Просторная горница заполнялась народом. Олёнка с Любавой, Маша, Евдокия и Варвара под командованием всевидящей Глафиры уже разносили подносы, заставленные кружками с  бражкой да плошками с лущеным орехом, приговаривая: «Пейте, гости дорогие, да говорите слова добрые!».
Люди с кружками в руках подходили ко мне, желали счастья и добра в доме и, перекрестив меня, выходили в дверь…
- С приездом! – Олег поднял кружку и оглядел сидящих за столом. – Думаю, ты простишь нас, - продолжил он, обращаясь уже ко мне, - да и всех сельчан за  маленький сюрприз. Нет в селе человека, кто бы не участвовал в постройке этого дома. Так здесь принято – строить всем селом. Мы с ребятами, - он показал на Сергея с Юраней и сидящих рядом с ними Варвару, Евдокию и Машу, - тоже приняли некоторое участие  в строительстве. Хотелось обрадовать тебя, и, судя по твоей обалделой физиономии, это удалось. За тебя и твой дом – кружки вверх!
Я смотрел на ребят, видел родные глаза и от переполнявших меня чувств слезы наворачивались на глаза. Не знаю, как пойдет жизнь дальше, но этот день будет светить мне все последующие дни.
Юраня, этот неугомонный остряк, опять пришел мне на помощь.
- Ты, Егорушка, уж сильно-то не возгордись. Мы ведь тоже получили по дому в свое время, правда, не так быстро, как ты. Олег, вон, даже чертежей кучу нарисовал и строил дольше всех. А тебе вот решили загодя домишко поставить, ибо знали, что никуда не денешься, приедешь как миленький!
Мужик хохотнул.
– А теперь мы все удаляемся, а тебя ждет очищение от скверны дорожной. Вечером в соборной чествование продолжится, а пока… Олёнка, Любава, готова банька-то?
Девчонки прыснули в ладошки и, подлетев ко мне, подняли меня с лавки.
– Пойдем, Егорушка, парком побалуемся, да косточки разомнем!
- Вы, девоньки, не шибко-то! – Олег погрозил красавицам пальцем. – Нам Егор нужен живым и здоровым Доставите его в соборную в целости и сохранности, да чтоб у него все на месте осталось, нето самим же хуже будет!
Мужики загоготали, а Маша воскликнула: - Ты, Егорушка, теперь хозяин в этом доме, потому никого не слушай, а делай, как хочешь!
 
 


ОЧИЩЕНИЕ
 
По мосткам, ведущим в баньку, я шел с трепетом, представляя, по какому проекту она была построена.
Оказалось, что все устроено как надо. За небольшим предбанником, оборудованным, кстати, лоханью в рост человека с холодной водой, располагалась сама баня: довольно просторное помещение с лавками по бокам и очагом посередине. Камни внавалку, гротом, вершались чугунным котлом, нагреваемым снизу. Баня топилась по-черному, то есть дым, по причине полного отсутствия трубы, выходил в отдушины под потолком. Такие бани, прокуренные дымом, стояли веками, гниение древесины в них отсутствовало напрочь! Да и аромат после обработки стен и потолка дымом был непередаваем!
Любава выскочила из бани и затараторила: - Отдушины я закрыла, да чуть не обжарилась там, так горячо! Венички Олёнка уже запарила, одежка твоя вон там, на стрехе, как попаришься – сразу в бочку прыгай… - Девушка вдруг смутилась и произнесла: - Может, ты хочешь один помыться, Егорушка? Скажи, мы уйдем!
Последнее, сказанное Любаней, никак не совпадало с тем, какие взгляды вперили в меня мои красавицы. Обе девушки смотрели на меня, и их глаза пылали таким жаром, по сравнению с которым жар парной был вряд ли сильнее!
Э-эх! Пропадай моя невинность!
- Раздевайте меня живо! Да чтоб веники не простаивали, нето я вас начну парить!
Девчонки взвизгнули, мгновенно скинули с себя одежду и также мгновенно освободили меня от моих доспехов.

Только в бочке я понял, насколько безрассудной была моя храбрость! Когда холодная вода слегка приостановила отваливание от моего тела полусваренных и полуобжаренных кусков моей же кожи, я в ужасе сообразил, что мои банщицы до сих пор  там, в страшной геене огненной! А ведь они еще хлестали меня, да и до сих пор там, а ведь лишняя секунда в этом аду парочной – верная погибель!
Я выскочил из бочки, и тут же двери распахнулись, и обе девчонки с визгом запрыгнули в мою лохань. Казалось, вода вскипела от их раскаленных тел!
- Вы живы?! – Я усиленно плескал на них водой, стараясь хоть как-то облегчить их страдания, но девушки начали хохотать, и Любава воскликнула:
- Мы-то привычные, а вот видел бы ты себя, когда мы тебя парили! Ленок на сковородке отдыхает! – Девчонки зашлись в хохоте. – Веники черными стали от грязи, что ты притащил с собой с дороги! – Олёнка показала, как она кусками снимала с меня грязь. – Придется запарить новые веники, да не раз, пока ты станешь пригодным… - тут Олёнка вдруг засмущалась и не досказала, для чего это я оказался бы «пригодным». Но догадаться было совсем не трудно, что она имела в виду, тем более, что я и сам уже закипал при виде моих обнаженных богинь. Тем более кружки с бражкой опорожнялись и наполнялись беспрестанно!
На втором заходе темные треугольнички все также мелькали у меня перед глазами, пока девушки обрабатывали пропитанную мерзостью цивилизации кожу распростертого перед ними  и почти сваренного уже мужика.
В бочку мы заталкивали меня уже втроем, я и мои банщицы с трудом погрузили меня в живительную прохладу лохани. «Третьего раза я уже не переживу!» - думал я, погружаясь с головой. Так мне было хорошо в этой бочке, где вода уже была далеко не холодной! А холодная бражка возвращала мне ликование жизнью.
Но оказалось, что тело только и ждало третьего парения! Жизнь только начиналась! Я даже смог и сам поработать веничком, тщательно возмещая на моих «мучительницах» перенесенные мной ужасы. С визгом и хохотом Олёнка с Любаней вертелись под моими шлепками, без стеснения подставляя под веник свои округлости.
В бочку, как ни странно, мы уместились втроем, Вода уже была даже не теплой, от наших тел ее разогрело так, что про холод можно было и не вспоминать. Мы хлебали бражку и смеялись, Незаметно, исподволь, пришло состояние другой жажды, тем более, что девичьи сладости обжимали меня со всех сторон…

Лежа в предбаннике на лавке, я медленно приходил в себя. Огромные Олёнкины глаза и волшебные Любанькины ладошки продолжали быть со мной, хотя девчонки все еще оставались в бане, и, я уверен, так же, как и я, до сих пор были в состоянии головокружения. Мы насыщались любовью с такой жаждой, даже остервенением, задыхались в поцелуях и ласках с таким упоением, будто нас до этого кто-то держал и не пускал друг к другу.  Олёнка, дрожа всем телом, жарко шептала: «Я так ждала, я так этого ждала!...», Любава плакала и стонала: «Еще! Я готова умереть в твоих руках!»...
В спальне обе девушки лежали в моих объятиях и улыбались во сне. Все: и одежда, и постельное белье, и занавески на окнах, да что там – сам дом! - издавало такой свежий аромат, будто соткано и срублено все было из запахов горных лугов и свежести горных рек.
И было тихо...

Мне подумалось, что такую тишину я слышу – подумайте, слышу! – впервые. В ней угадывались молчание гор, бесшумное движение воды под землей, свободный полет птиц в небе и мудрые размышления людей. Я вспомнил, как раньше мне столько раз хотелось послушать такую тишину, но ни разу этого сделать не удалось - то мешали мне, то мешал я сам себе. Возможно, что без такой  тишины люди стали терять себя, перестали слышать друг друга, перестали чувствовать друг друга…
Высвободившись из девичьих объятий, я вышел в горницу и прильнул к окну. В конце поляны темной стеной зеленел бор, за которым, я знал, бежала к океану красавица Лена. Скоро, совсем скоро она понесет нас к тому удивительному месту, куда мы стремились все эти годы с тех пор, как встретились с Машей; с тех первых мгновений, когда эта удивительная женщина поведала нам о сказочной Долине Радости. Там, в Саянских отрогах мы и думать не думали, как резко повернется наша жизнь, как со временем мы окажемся здесь, на Ленском берегу, возможно, оставив навсегда все то, чем жили раньше. Куда нас поведет тропа жизни, и где мы окажемся в ее конце, было невозможно предугадать, но начало ее было здесь, в маленьком селе Усть-Нара, населенном удивительными людьми, будто бы пришедшими в наш мир из далекого прошлого…

Размышления мои прервал топот ног с крыльца.
- Эй, хозяин, если ты еще живой, выходи пред очи друзей твоих! – Юрка хохотнул, а голос Олега добавил, - Народ в соборной ждет не дождется встречи с человеком с большой земли! – Сережкин голос весело произнес, - Выходи, Никитка уже давно томится, тебя ожидаючи! – А тонкий голос Никитки добавил, - Мы и гитару с собой уже взяли!
Увидев меня, Юрка расширил глаза и развел руками.
- Вот это да! Ты ли это? Ну, Олёнка, ну, Любашка, принимайте благодарность от нас – так отмыть другана! Да мы никогда прежде не видели его таким отстиранным и пригожим! Для себя старались, сразу видно, но и нам любо на такого молодца глянуть! Скажи, Олег!
- Чудеса! – Олег повертел головой. – Да ты и впрямь красавчик! Что ж ты раньше-то скрывал свою ряху под слоями цивильной копоти, боялся до срока рассекретить свой истинный облик? Варя, глянь, какого красавца к нам Леной принесло!
Девушка, что стояла с Машей и Дусей на ступенях, поднялась к нам и, взяв меня за плечи, повернула к свету. – Да, проглядели мы тебя, а то бы Олёнке с Любавой вряд ли что перепало!
Евдокия тоже поднялась к нам и, глядя на меня, с коварной улыбкой произнесла. – А уж Юраня-то до сих пор бы в девках ходил!
Все прыснули от смеха, а Юраня враз подскочил к Дусе и запальчиво воскликнул:
- Ага, вот видишь, плохо ты меня моешь! Да если бы ты хоть раз меня по-настоящему пропарила да пошоркала, чем надо и где надо, то и не стреляла бы глазами по Егоровой мордахе! Я б еще краше был!
Но тут неожиданно из-за моей спины раздался Олёнкин голос.
- Это с каких это пор замужние женщины прилюдно чужих мужчин хвалят? А ну разбежались по своим суженым, нечего нашего Егорушку с панталыку сбивать!

Ого! Моя распрекрасная Олёнушка подала голос! Назвав девушек «замужними женщинами», она явно поспешила, но моя защитница в праведном гневе, уперев руки в бока, гордо выступила вперед и, грозно сверкая прекрасными глазами, устроила зарвавшимся «замуженкам» разнос. Мало того, и Любава не отступала: - А вы что, мужики, не можете своих жен урезонить? Разве с друзьями так обращаются? Вам ли не знать, что мужчина не лицом славен…
-… а чем же, красавица? – Юрка был тут как тут!
Все рассмеялись. Любава порозовела, но не сдалась:
- А… друзьями своими! – Она, конечно же, хотела сказать иное, но и этого было достаточно, чтобы Юрка растерялся. – Вот ты, Юраня, как только увидел Егора, сразу стал над ним насмешки строить, а себя-то вспомни?
Судя по тому, как Юрка смутился, стало понятно, что на первых порах проживания в Наре другу моему было нелегко. А Любава продолжала: – Если бы не друзья твои, так и сбежал бы ты от нас. А сколько для тебя Евдокия сделала?
- Та-ак! Стоп! – Олег, улыбаясь, подошел к нам, приобнял Олёнку с Любаней и стал урезонивать. – Голубушки вы наши распрекрасные! Варенька моя и Дуся  пошутили, а вы рассердились. Предлагаю помириться, и так все уже поняли, что наш друг Егор находится под надежной защитой. Я этому рад. Берите своего Егора под белы руки и пойдемте все в соборную, народ ждет.

За все это время я не произнес и слова. Настолько все это было необычно для меня! Ну, вспомните – где-то кто-то раньше вот так за меня заступался? Да никогда! Всегда и везде мне приходилось отгрызаться своими силами. Я и тут бы не оплошал – но мои защитницы! Да, это нечто!
 
В СОБОРНОЙ
 
Люди сидели за столами и тихонько гомонили. На столах виднелись те же братины с бражкой и нехитрая закуска. При виде нас  гомон стих, но послышались возгласы приветствий.
Нас посадили во главе одного из столов. На меня смотрели сотни глаз, с нетерпением ожидая новостей, что я привез с большой земли.
Олег по дороге объяснил мне, что главное о цивильной жизни люди уже знают, друзья время впустую не теряли. Сейчас же наринцам нужны были последние новости. Известия о перестроечных временах дошли уже и сюда, потому мне нужно было просто и понятно рассказать о том, что в связи с этим происходит на большой земле.
Встал Онуфрий, и обращаясь к народу, загудел.
- Еще вчера Егор был далеко от наших мест. На Руси (он так и сказал – НА РУСИ!) свершаются большие перемены, как, впрочем, и всегда. Русь во все времена отличалась от других народов тем, что в ней всегда что-то менялось. Нас минули беды, что зело прорядили Рассею в этом веке, но перемены, что вершаются нынче, уже дотягиваются до нас с вами, потому Егор, - это он обратился уже ко мне, - расскажи-ка нам, что на Руси делается ныне?
Онуфрий, весьма довольный своей речью, сел, и все взоры устремились в мою сторону.

Что же я вам скажу, люди, живущие вне времени? Как же я вам доступно объясню, что происходит «на Руси», когда я и сам не могу истолковать многое, что творится в стране, когда тут и там звучит слово «перестройка», а что это такое, никто не то, что объяснить, а даже понять не может! На одном из собраний в нашей конторе секретарь райкома битые два часа талдычил о перестройке, но так и не смог раскрыть суть этого явления. А на его последний вопрос ко всем присутствующим: «А теперь расскажите, как вы перестраиваетесь в вашем коллективе?», - весь зал уныло опустил головы, стыдливо отмалчиваясь от ответа по причине полного отупения от непонимания процесса. Все предчувствовали, что грядут огромные перемены, но какие конкретно, никто сказать не мог, только ощущение неясной опасности для всех и каждого довлело над всеми. «Не дай вам бог жить во времена перемен!» - говаривали древние. Скорее всего, именно это пугало людей, потому перспективы развития страны были далеко не радужными…

Обо всем этом я и рассказал наринцам, ничего не утаивая и не приукрашивая, стараясь между слов провести мысль о том, что не поддерживаю их стремление принять цивилизацию в нынешнем виде, не без радости замечая, как гаснут восторженные глаза молодых селян и суровеют взгляды взрослых.
- А правда, что  у нынешнего царя, или как по-нынешнему, прежидента, есть метка на лбу? – Вопрос задала старушка, но все ее односельчане, что было неожиданно для меня, уставились на меня так, будто от ответа зависело очень многое.
После моего утвердительного ответа люди в соборной зашумели, как мне показалось, неодобрительно, затем та же бабка произнесла:
- Помяните мое слово – этот меченый еще натворит делов! До него было несладко, при нем  будет тяжело, а после него еще хуже! – Тем самым она как бы подтвердила мои намеки о нецелесообразности единения с цивилизацией в настоящее время. Люди сидели молча и трудно было догадаться, о чем думает каждый.
- Ну что ж, время покажет, куда идти. – Онуфрий опять встал и, завершая собрание, обратился к народу: – А пока надо отметить прибытие еще одного человека в наше племя. Будем праздновать приезд Егора!
Люди враз повеселели, загомонили, замелькали руки над столами, бражка окропила наши усы и бороды.

Странный все же напиток – эта бражка! Не настолько она уж и хмельная, вкусом и ароматом сильно отличается от всего того, что я пил дома. Самое же главное, что после нее становится легко и весело! Это и не наркотик, ибо поутру не остается ни малейших следов вчерашнего празднования. Да и привыкания, как я заметил, нет. Надо порасспросить друганов про рецепт этого напитка, поди, они-то уж сумели это узнать за время здешнего проживания…

Вскоре столы были вынесены, лавки отставлены к стенам, музыканты с гуслями, балалайкой, дудочкой и бубном с колокольчиками вдарили плясовую, и народ упоенно вступил в пляску. Потом были песни, веселые и грустные, песнями же помянули ушедших, где прозвучали слова и про старца Славена. Упросили спеть и меня, друзья потребовали исполнить новые песни, вместе мы выступили вполне достойно, народу, как нам показалось, понравилось, потому расходились все вполне оживленно и с улыбками.
В моей избе (чувствуете – в моей!) мы засиделись далеко за полночь. Переговорили о многом, удалось поговорить с каждым.

Олег с первых дней в селе трудился день и ночь, одновременно на своем доме и на Юркином. Селяне активно помогали, потому заселение Олега произошло уже к середине зимы.
А вот Юране все доставалось значительно труднее, неусидчивый и чрезмерно общительный характер не позволял ему вкладывать в стройку все свои силы. Трата сил происходила одновременно по многим направлениям, включая и растрату себя на любовном фронте. Одно время по непонятным причинам нашего «рэмбо» вдруг окончательно покинули силы, и он засобирался обратно на Урал. Пришлось Евдокии применить все знаемые ей виды колдовства и способы обольщения, зато потом Юрасик превзошел себя самого – работа горела в его руках! Впрочем, горела не только работа. Видимо, Евдокия слегка перетрудилась в своем колдовстве, потому как резко порозовела и прямо вся светилась от счастья.
Сережка только по приезде понял, без чего он чуть не погиб в уральских краях. Маша устроила ему такую встречу, что он враз потерял всю свою меланхолию и до сих пор светится весь. Да что там - один лишь Машин поцелуй при встрече и мягкая ладошка Никитки мгновенно вылечили несчастного от всех болезней!
Только об одном я никак не решился спросить, но Олёнка потом мне в двух словах разъяснила, почему у этих здоровых мужиков нет приплода – только после сочетания в Долине! А что, все верно – браки совершаются на небесах, то есть в Раю, а Раем для всех была именно долина Радости!

Что-то еще меня беспокоило, но Олег и тут пришел мне на помощь.
- Помнишь Алексея, ну, того, что намекал нам на какие-то тайны, мы еще на водопаде вместе купались? Оказался стукачем. Его наши люди вычислили и увезли с собой.
Я вспомнил, как Маша рассказывала, что люди Долины уже есть во многих органах власти, и понял, что «наши люди» - это и есть они, избавившие село от соглядатая.
За окном уже светало, когда мои друзья разошлись по домам.
Первый день оказался таким насыщенным новостями и впечатлениями, что я тут же провалился в сон…
 
ПОДГОТОВКА К ПРАЗДНИКУ
 
… и проснулся далеко не утром!
Выйдя в горницу, увидел сидящих за столом Олёнку и Машу.
- С солнышком тебя, Егорушка! – Олёнка подскочила ко мне и потащила к столу. Маша откинула рушник и налила молока в кружку.
Пока я ел ватрушки с брусникой и запивал молоком, девчонки рассказали мне, что мужчины ушли на водопад готовить место для празднования Ивана Купалы, будут делать мостки для купания, сколотят большое колесо для катания огня с горы и другие необходимые для такого праздника сооружения. Празднование будет через неделю.
У меня есть выбор: тоже участвовать в подготовке праздника или доделывать у себя стайку для скотины, на это никто коситься не будет, так как все понимают, что стайка – необходимая вещь.
Я выбрал водопад, и девчонки стали собирать узелок с едой.
Инструмент нашелся в кладовке: заботливые наринцы собрали его для меня «с миру по нитке». Ножовка и топор были хорошо наточены, лежали в руке как надо. Нашелся и скребок для ошкуривания бревен.
С инструментом и узелком я двинулся к водопаду. Со мной увязался и Никитка: «Я Егору самую короткую дорогу покажу, потом искупаюсь маленько и приду» - деловым голосом прокричал он провожающей нас Маше и засеменил по тропе.

Мужики лошадьми уже натаскали бревен к озерку, шкурили их и пилили на чурки. Олег с Юркой и Сергеем тоже были здесь. Мы с Сережкой двуручной пилой отпиливали концы по длине, какую заказывали нам мужики, строящие мостки, Олег с Юркой под руководством Федота мастерили бутафорское колесо, обматывали его тряпьем и пропитывали смолой, еще двое мужчин продольной пилой готовили прожилины для дорожек.
- Как спалось? – Сергей приостановил повизгивание пилы, вытер пот и лукаво глянул на меня. – Что снилось?
- Убей, не помню! – Я не врал, ибо на самом деле спал как убитый. – Я не знаю, какие чувства были у тебя, когда ты вернулся сюда, но я будто на родную планету попал. А сегодня уже вчерашний день кажется почти полузабытым. Все как в тумане.
- Ничего, втянешься. Тут ведь скучать некогда, трудиться приходится от и до, но главное, что я тебе хочу сказать, здесь никто никуда не торопится, конечно, если форс-мажор не подпирает. Все с самого начала делается крепко и надежно. Вот и этот стройматериал, который пойдет на праздник, потом весь перекочует в село и буде использован для ремонта построек тем, кто постарше. Скоро все село двинет в тайгу на грибы и ягоды, а там и сенокос подойдет – он здесь далеко. Дрова, в общем, уже почти у всех заготовлены, но зима ожидается холодной, придется в тайге валить сухостоины и таскать в дома. Работы всегда хватает, но повторю – все делается неспешно, размеренно и без выходных.
- А кто всем руководит? – Странно, что особого руководства я как-то и не заметил. Иногда Онуфрий командовал, но как-то несерьезно, что ли, будто бы только по праву старшего. А больше командиров увидеть не удалось.
- Да тут и командовать-то незачем! Каждый знает свое дело. Когда старец Славен умер, избрали нового главу села, теперь им стал старец Еремий. Думаю, что он в основном направляет жизнь наринцев, а уж нами всеми руководят старожилы, как Онуфрий, например.
- Что, и все прям-таки сплошные труженики и нет ни лентяев, ни правонарушителей?
- Да, ну как, поди, нет. Как же без них. Но, думаю, здесь с этим полегче. В селе почти все верующие, требования веры исполняют свято, а на соборе, я сам слышал, лентяям приходится не сладко.
- А сам-то ты как же, тоже стал верующим?
- Скорее да, чем нет. Теперь уже и на молебны хожу. Юрка тоже приобщился. Олег, правда, еще пока не определился, но здесь никто и не настаивает.

Скоро от берега чуть ли не до середины озерка протянулся мосток, колесо всем табором мы закатили на склон, а перед сооружением большого костра мужики решили перекусить.
Но перед тем все, не сговариваясь, поскидали с себя одежду и бултыхнулись в воду. С громким кряканием бородатые кержаки резвились в ледяной воде, плескались как дети и подрунивали над нами: «Не боись, в холодной воде не простудисся, все болезни – от ветра!». И все равно мы первые выскочили на берег, на солнышко, растерлись рубахами и расселись возле «стола». Мужики еще немного поплескались и тоже примкнули к нам.
- А я вот до сих пор никак не могу привыкнуть к этой воде. Видно, надо с детства начинать в ней купаться, чтобы холод не брал, - сказал Олег и еще раз осмотрел водопад и заводь.
- Это точно. – Один из мужиков с курчавой рыжей бородой, сверкая белыми зубами, грыз черемшу и лукаво усмехался. – Ну, мы-то еще ладно, мужики. А вот девки наши как этой воды не боятся? Плавают часами – и хоть бы хны! Ребятня вот тоже. Вон, гляди, Никитка, -  мы уж давно на берегу, а он плещется, как карась, будто и не вода это, а молоко парное!
Федот разлил бражку по кружкам и глубокомысленно изрек:
- У нас уже запал не тот. А у девок да ребятни огонь в нутрях кипит, по себе помню. Я в детстве, бывало, днями тут пропадал, а ныне уже больше получаса и не вытерплю.
Хэ! Для него полчаса мало! Я-то посинел чуть ли не сразу, а он тут днями купался!
- Но ничего, в Радости накупамся всласть! – Федот встал, потянулся, подмигнул нам  и выдернул топор 1из пенька. – Щас костер настроим и домой.
Шатер из жердей был сооружен и обвязан. Мужики закинули топоры на плечо, обвязали мешковиной пилы и ножовки, подхватили узелки и двинулись в село.
Никитка бежал рядом и сыпал вопросами:
- А мужики опять будут огонь высекать? А женщины огоньки по воде пускать? А можно и мне колесо с горы толкнуть? Через костер все будут прыгать, или опять нас не пустят? А цветок папоротника опять не найдут?..
- Ты, пострел, все загодя знать хочешь. Беги-ка лучше домой да передай тетке Глафире, чтоб на стол накрывала, мужики, мол, голодные идут.
Никитка тут же умчался, только рубашка между кустов замелькала.

А мне вдруг показалось, что я и родился здесь, в этой необыкновенной тайге; что эти вот коричневые стволы лиственниц, окруженные высокой травой, всегда шли рядом со мной; а синее небо в просветах между хвойными кронами всегда было надо мной, возвышая душу и наполняя сердце радостью бытия…
 
ПРАЗДНИК КУПАЛЫ
 
Праздник Купалы начался с утра. Люди надели все самое нарядное: мужики подбрили не совсем заросшие места на лицах, подпоясали отбеленные рубахи витыми цветными поясками; женщины светились улыбками, выставляя напоказ новые вышитые сарафаны и кокошники; девчонки вплели в косы ленты, а для того, чтобы ленты вились, потребовалось резко увеличить скорость движения, что и произошло – девушки носились по поселку без устали.
Работать в этот день не воспрещалось, но в качестве оправдания перед односельчанами многие хозяева подворий воткнули топоры в свои ворота, чтобы все видели, что сегодня хозяин празднует.

Постепенно к обеду народ начал стекаться к месту игрища.
Олёнка начала теребить меня с самого утра. Откуда-то достала вышитую рубаху, полосатые портки, обвязала меня красным кушаком, привязала на гитару яркий бант, кружилась вокруг меня и все что-то подправляла и приукрашала. Любанька достала шляпу, сплетенную из камыша, напялила на меня и крутилась с зеркалом, шутливо приговаривая: - Ох, отобьют тебя у нас! Ох, отобьют! – На что Олёнка со смехом отвечала: - Не отобьют! Мы сегодня цветок папоротника найдем, и никто нашего Егорушку отбить не посмеет!
В домах моих друзей царило то же самое возбуждение, что и у нас. Женщины, нацепившие свои наряды еще с самого утра, теперь обхаживали своих суженых со всем тщанием, на какое были способны.
Юрка, весь красный как рак, пыхтел на свою Евдокию:
- Что ты из меня попугая делаешь? Все равно краше других не стану, а если и стану, так не видать тебе меня как своих сережек, сбегу к менее вредным!
- Никуда ты от меня не сбежишь, красавчик! Где ты еще найдешь такую терпеливую и горячую, как я? – Девушка подлетела к парню и впилась ему в губы, да видно так обожгла, что Юрчик вытаращил глаза, обхватил девушку руками, приподнял и стал кружить с ней по комнате. – Отпусти, богатырь ты мой ненаглядный, уронишь, калекой сделаешь!
Олег ходил гоголем по дому и величественным тоном приказывал Варваре: - А подай-ка мне вон тот поясок, что-то этот не гармонирует с моими глазами! – Варя, смеясь, брала новый поясок, подносила к Олеговым глазам и, склоняясь от смеха, отвечала: - слов-то умных ты много знаешь, а не ведаешь того, что поясок должен, как ты говоришь,  гар-мо-ни-ровать - с рубашкой!
Маша обихаживала Сережку с такими счастливыми и влюбленными глазами, что Юрка не раз взглядывал на Дусю и поднимал палец вверх – мол, учись, как надо мужа любить! Сережка и сам не сводил глаз с Марии, то и дело приобнимая ее руками.

Эх, как здорово, что не добралось сюда еще убожество фотографии! А то бы вот это искреннее чувство непременно бы превратилось в притворное позирование. Никогда не верил улыбкам с фотокарточек, гораздо радостнее видеть по-настоящему счастливые лица красивых людей. Хотя, вопрос, конечно, спорный, но от своего мнения не отступлюсь. Смотрю я на своих друганов и, честно скажу, не узнаю. Уж вроде бы я-то их знаю как облупленных, но вот такими я их вижу впервые – без панциря! Там, в городских трущобах, приходилось прилагать массу усилий – питейно-закусочных, в основном! – чтобы хоть на пару часов сбросить со своих корешей панцирь, за которым они скрывали свою истинную натуру. Прежде хорошо это удавалось в тайгах, не зря, видно, мы бродили по ним в свое время, а вот здесь все чувства «на голе», прятать-то их не перед кем!..

Никитке это быстро надоело, он бы давно уже сам сбежал на водопад, но ему была доверена гитара, потому он побаивался, что на водопаде заиграется с друзьями и забудет про драгоценную вещь. Потому носился вокруг нас, бренчал по струнам и, не переставая, ворчал: «Ну, скоро вы там?».
На озерке уже тут и там дымились костерки, зажженные от огня, высеченного кресалами; семьи, расположившиеся возле них, попивали брусницу и щелкали орешками;  стайки девчонок в стороне плели из березовых ветвей венки, мастерили из папоротниковых кустов юбочки, готовили плошки для свечек.

 

Парни собирались группами, пересмеивались и косились на девчонок. Принаряженные, они явно тяготились бездельем. Руки их, привыкшие держать в руках рабочий инструмент, явно не находили себе места, в итоге ребята в стороне от общего сбора устроили борцовский турнир на поясах, как самый умеренный в деле порчи нарядной одежды. Побеждал тот, кому удавалось приподнять противника над землей.
- Юрка, ты бы сходил, показал им, как надо бороться, - Сережка с вполне серьезным лицом повернулся к Юрке, на что тот тоже вполне серьезно ответил, - не получится, земля жесткая!
На мой удивленный взгляд Сережка ответил: - А ты не знал, что у нашего «рэмбо» разряд по самбо? Он тут зимой турниры устраивал, так местные гераклы не раз плюхались на пол в руках нашего силача!
Вот те раз! А я и не знал, что «в тихом омуте…». Вот тебе и друзья, даже такой мелочи не знать.
- Дуся, а Юрка дома-то руки не распускает? – ляпнул я, чтобы хоть перед собой-то оправдаться, но девушка совершенно спокойно ответила: - Против моего взгляда еще никто устоять не мог, я любой силы не боюсь!
Ох и подруга Юрке досталась! А ведь он в ней души не чает, только и трындит: «Моя Евдокея, моя Дусенька, Доня моя…». Сколько он женщин перебрал, а вот на краю земли и нашел свою неповторимую! Или его нашли…

 

Ближе к вечеру народ стал кучковаться около возвышения, у озера. Девчонки, участницы представления, куда-то подевались, юноши, явно волнуясь и смущаясь, оглядывались по сторонам, а старшие уже расступались, освобождая путь старейшинам рода.
Отец Еремий поднялся на возвышение и осмотрел толпу. Против Славена он был гораздо моложе, хотя чувствовалось, что за плечами у него лет тоже немало, явно за сотню. Еремий дождался, пока стихнет ропот и негромко заговорил.
- Праздник Купалы издревле праздновался на Руси как обряд очищения. В предстоящую ночь вы все будете молиться за то, чтобы греховная тяжесть оставила вашу душу, чтобы святой огонь унес с дымом ваши страхи и немочи, а животворная вода вернула вам вашу молодость и взбодрила ваше сердце. Празднуйте, селяне мои! Пусть радость нашей Долины пребудет с вами, освящая весь дальнейший путь ваш и благословляя дела ваши. Помолимся за Долину нашу, за людей Радости, за детей наших!
Еремий перекрестился, и за ним вся толпа яро перекрестилась. Я, плохо понимающий в религии, заметил все же, что крестились люди двумя пальцами.
- А теперь, - Еремий поднял руку вверх, - да пусть явится огонь очищающий!
Вспыхнули небольшие костры возле озера у дальнего края, и свет от них в сгущающихся сумерках протянулся по воде в нашу сторону. Забренчали гусли. Из леса показались белые фигурки: обнаженные девушки, прикрывая грудь волосами, в юбочках из травы, осторожно ступали по земле, неся в руках плошки с горящими огрызками свечей.

 

Освещенные оранжевым светом костров, нимфы вступили на мосток и начали обрядовый танец, символизирующий священную силу огня. Огоньки в их руках плавно то взлетали к небу, то почти касались воды. Наконец, плошки были опущены на воду и поплыли в сторону костров, а девушки вошли в воду и вышли оттуда уже на берег совершенно обнаженными.

 

Тут же на мостки вбежали парни, встали попарно по числу девушек друг против друга и по команде Еремия стали толкаться плечами, чтобы столкнуть соперника в воду. Наконец, когда их осталось на мостках ровно половина, парни кинулись к девчонкам и подхватили их на руки. Тут же вспыхнул большой костер, те же пары закружились у костра, а вслед за ними в хоровод вступили и все остальные.

Искры взлетали к небу, народ с воодушевлением скакал у костра, будто прощаясь со всем неправедным и тяжелым, что было в прошедшем году.
Скакали и мы. Становилось жарко, рубахи летели в стороны, дудка и гусли под ритм барабана заводили народ все больше и больше; старцы стояли поодаль, улыбаясь этой фантасмагории огня и плоти… Не было иных чувств кроме необъяснимой радости и лихости.
Пот лил ручьями, уже хотелось пить и плескаться водой.

Постепенно костер стал меркнуть, и народ побежал к воде. И опять, как и у костра, люди хохотали; все плескались, брызгались водой и глотали ее кристальную прохладу.
Затем начались прыжки через догорающий костер. Он еще был широк и грозен, но промокшие люди смело взлетали над жаром, снова и снова крестились и опять взлетали до тех пор, пока не обогрелись и не обсохли.
Я сам так втянулся в это священнодейство, что с удивлением заметил, как перед каждым прыжком осеняю себя крестным знамением! Мало того – крестился и Олег!
Но вот постепенно все громче люди начали петь: «Обернись, колесо да на сотню кругов, укажи нам пути в храм небесных богов!». Под восторженные крики с противоположного склона помчалась вниз огненная колесница. Люди замерли, сложив руки на груди. Замерли и мы, внутренне молясь, чтобы колесо не упало, докатилось до конца, не погасив огонь. Пылающий же круг в одном месте споткнулся, пошатнулся, толпа в один миг стихла, будто бы от того, докатится круг до подножия или нет, зависела судьба каждого из здесь присутствующих, но удержался, постепенно выровнялся и пусть медленно, но докатился до воды и, как мне показалось, с облегчением рухнул в воду, подняв облако пара.
С криками восторга люди прыгали в воду, как в святой Иордан, горстями плескали водой себе в лицо и пили, как им казалось, святую воду…

Потом все сидели у своих костров и, потягивая бражку, вели разговоры, пели и плясали.
Я попеременно с Сережкой бренчал на гитаре, мы спели все свои любимые песни. Наши девчонки пели с нами; Олёнка даже призналась, что наши песни – это и не песни даже, а наши молитвы. Олег, подумав, согласился – так и было на самом деле в той, прежней жизни, когда мы выбирались за город и меньше всего разговаривали, чаще всего пели, тогда души наши вырывались на простор и устремлялись туда, за горизонт, за мечтой…

 

Как мы ни сопротивлялись, девчонки утянули все же нас на поиски цветка папоротника. Поначалу мы поддались общему порыву найти священный цветок, но постепенно пары разошлись по лесу. Олёнка в конце концов прижала меня к стволу лиственницы, впилась в мои губы и воспламенила мое желание так, что ни сыра земля, ни аукания искателей цветка, ни разгоравшийся восход не смогли разорвать наши жаркие объятия. Думаю, что не мы одни потеряли сознание в эту ночь, потому как то тут, то там слышались женские счастливые вскрики.
- Ты мой цветок папоротника! – задыхаясь, шептала мне девушка, обмахивая пушистыми ресницами мое горящее лицо.
 
ЧУЖАЯ БЕДА РОДНАЯ
 
Домой мы вернулись, когда солнце стояло довольно высоко. Наскоро перекусив, завалились спать и спали бы до вечера, но ближе к обеду нас разбудила зареванная Евдокия.
Заливаясь слезами, она сообщила, что ребята, забравшиеся ночью в поисках цветка папоротника далеко в тайгу, наткнулись на чужого человека, который перед тем, как потерять сознание, сообщил, что их плот, на котором они сплавлялись, перевернулся в пороге, и весь экипаж, возможно, погиб.
Олег, Юрка, Сергей и еще несколько парней уже седлали лошадей, спешно грузили на них веревки, сети, топоры, пилы и прочие необходимые в таких случаях вещи. Нашлась и резиновая лодка, правда, одноместная, но в таком деле и такая сгодится.
Онуфрий и Еремий подробно рассказали, где этот порог, как к нему добраться и где, возможно, окажутся утопленники, если действительно есть такие. Объяснили также, где по берегу стоят зимовья, возможно, люди могут быть и там. Приказано было скакать во всю прыть, а основная помощь придет позднее.
Река была неблизко, человек, раненый и усталый от горя, скорее всего, шел к нам не один день.
Спустя несколько часов быстрой езды мы выскочили на берег далеко ниже порога, это и помогло найти нам еще одного человека, едва живого, сильно побитого, с переломами обеих ног. Его красный шлем на мгновение мелькнул между огромными валунами, но зоркие глаза одного из парней успели увидеть его. Ледяная вода спасла человеку ноги, но не пожалела замерзающее тело.

Он лежал наполовину в воде, сердце едва билось. Олег, взявший на себя право врача, определил, что вначале нужно наложить на ноги лубки, а потом уже транспортировать человека в поселок. Двое остались накладывать шины, а мы ринулись вверх на поиски остальных.
Еще двоих нашли сразу. Мертвые тела качались в заводи лицом вниз: юноша и девушка. Их пробковые оранжевые спасжилеты только для этого и годились, в кипящих же бурунах спасти людей они не смогли, люди в пенной воде просто захлебнулись. Возможно, что ребята до самого конца помогали друг другу как могли, потому и оказались в одном месте. Лица их были побиты настолько, что определить черты лица было почти невозможно.

 

Еще один труп мы нашли на другом берегу. Это была девушка. Она из последних сил обняла торчащий из воды камень, но сил не хватило, и девушка так и осталась возле камня, сцепив пальцы вокруг его вершинки.
А еще в пороге мы увидели плот. Страшный напор воды перевернул его и поставил вертикально, прижав к подводному камню. Так он и торчал как памятник жертвам стихии.
Больше мы никого не нашли, хотя со слов мужчины, найденного в купальскую ночь, в экипаже было шестеро. Мы облазили все берега, с риском для жизни ребята обсмотрели берега с надувной лодки, искали со скал, надеясь увидеть оранжевые пятна спасжилетов глубоко в воде, но тщетно…

К тому времени из поселка прибыла  помощь. Сменившие нас мужики стали думать, как добраться до плота, чтобы спасти привязанные к нему вещи, в которых могли бы быть и документы потерпевших, а мы устроили носилки, подвесили их посредине между идущих друг за другом лошадей и медленно двинулись в поселок.
Мужчина, с лубками на ногах, напоенный горячим чаем, растертый спиртом и завернутый в одеяло, слегка порозовел, терпеливо молчал всю дорогу, но к моменту приезда в село опять впал в кому.
Никуда, кроме как ко мне, поместить я его не разрешил, и мои девчонки впряглись в круглосуточную службу по спасению человека.
Наутро вернулись мужики, оставшиеся на реке, привезли еще одно тело. Мужчина добрался все-таки до зимовья, но совсем немного не дожил до спасения. Сумели столкнуть в воду и плот, закинув на него аркан, документы и деньги были целы, даже не пострадали, завернутые в пленку.
Все село собралось у домов, где шла борьба за жизнь людей, попавших в страшную беду. Каждая семья принесла все, что посчитала нужным для лечения несчастных, днем и ночью, сменяя друг друга, женщины дежурили у постелей больных.
Оба мужчины, кроме того, что получили переломы и многочисленные гематомы от ударов подводных камней, пылали жаром от воспаления легких.

Из документов выяснилось, что группа была сформирована в Волгограде, опыта путешествий по Сибири не имела, хотя общий опыт сплава по рекам был немалый. Мы и сами поняли, что, судя по тому, в каких спасжилетах да еще без гидрокостюмов ребята решились на сибирский сплав, опыта прохождения северных рек у них не было. Руководителем группы был как раз тот мужчина, что добрался до зимовья, а главной причиной его смерти, вдобавок ко всему прочему, вполне мог быть жуткий стресс из-за смерти его подопечных.

Горем был охвачен весь поселок. Многие женщины плакали, мужики молча и, казалось, злобно стучали топорами, даже ребятишки перестали бегать и шуметь.
Станислав, тот, что лежал у меня в горнице, никак не мог выйти из комы. Любаня моя круглые сутки была возле него. Как ни гнали ее женщины, уговаривая отдохнуть, она не уходила, умудряясь поспать тут же, в закутке, у кровати больного.
Вениамин, принесший весть о трагедии, слегка оклемался, но все время молчал, отвернувшись к стене. Пил и ел из рук женщин все, что они ему давали, терпеливо сносил все процедуры, что с ним проводили, но молчал.
Остальных похоронили возле устья той реки, где произошла трагедия, на высоком берегу. Деревянный крест стоял, видимый с обеих рек, и изредка капитаны судов, идущих по Лене, завидя его, длинно гудели в свои сипящие трубы. Женщины-плакальщицы так искренне оплакивали погибших, с такой болью причитали над телами, у всех пришедших было такое искренне горе в глазах, что было ясно – наринцы как огромное несчастье  восприняли чужую беду, будто бы хоронили своих близких. Такого количества в один раз погибших, да еще совсем молоденьких, они ни разу за свою жизнь не видели, и от этого горе их было бесконечным.

Смерть кружилась вокруг оставшихся в живых людей, то приближаясь, то ненадолго отступая, но жители поселка, вступившие в, казалось, неравную схватку с костлявой старухой, не отступали.
Однажды Любаня, из-за бессонных ночей потемневшая лицом, исхудавшая, а потому еле стоящая на ногах, вдруг вбежала к нам  в спальню и радостно воскликнула: «Он спит!». И вправду, юноша спал. Тяжело, весь мокрый – но спал. Его спутавшиеся рыжие волосы прилипли ко лбу, а усыпанное веснушками лицо слегка корчилось от терзающих тело болей.
Вениамин же продолжал молчать. Смотрел на женщин, пытавшихся его разговорить – и молчал. Сима, одна из девушек, тоже сутками сидевшая возле больного, при виде молчащего парня, смотревшего на нее почти ясными глазами, плакала навзрыд, приговаривая: «Венечка, ну скажи хоть словцо! Ведь ты же уже почти выздоровел! Поговори со мной!». Веня все также безотрывно смотрел на девушку, казалось, его темные глаза под черными вразлет бровями все понимали, скорбно изогнутые губы будто бы пытались сказать чего-то – но он продолжал молчать. Мужчины соорудили для больного каталку, вывозили на воздух, парень смотрел на дальний лес и молчал.
Стас тоже пошел на поправку, жар уже немного спал, парень уже не метался по кровати, но в сознание не приходил.
Поселок в эти дни притих, пересказывая друг другу, как там дела, у больных. Усть-Нара, казалось, превратилась в большой госпиталь…
 
ВОСКРЕШЕНИЕ
 
…Но пришел день, день большой победы!
Стасик, укутанный по горло заботливыми Любавиными руками, сидел на крыльце в своей деревянной каталке и смотрел на село. Говорить ему удавалось еще с большим трудом, потому он молча взирал на людей, пришедших посмотреть на выздоравливающего.
Любаня, держа в своих руках до сих пор еще не избавившуюся от синяков руку Стаса, улыбалась улыбкой победительницы и коротко отвечала на вопросы сельчан о здоровье своего подопечного.
Вскоре сюда же из дома, где лечился Вениамин, прикатили каталку с ее хозяином и поставили напротив каталки Стаса. Вначале ни один из парней ни одним мускулом на лице не показал, что узнал друга, но вскоре первым среагировал Стас. Он подался вперед и из его уст прозвучало: «Венька!». Любаня тут же кинулась к нему, боясь, что от волнения парню будет хуже, но Стас безотрывно смотрел на Вениамина, будто вспоминая что-то.
Сима, тоже держа парня за руку, воскликнула: «Веня, глянь, это же друг твой Станислав!» - и показала на парня.
Неожиданно все окружающие заметили на щеках Вени… слезы! Сима бросилась их вытирать, но парень отстранил ее руку и опять уставился на Стаса.
Оба мужика сидели и смотрели друг на друга.
Тяжелую тишину вдруг прервал рокочущий бас Онуфрия.
- Вы что же, мужики, аль не признали друг друга? Венька, это же друг твой Стас! Давай, пожми ему руку!
Все враз замолчали, а глаза Вениамина неожиданно прояснились, он вгляделся в Стаса и… протянул ему руку! Мы подкатили каталки вплотную, и парни обнялись так, что у женщин выступили слезы. Слезы переросли бы в рыдания, но тот же Онуфрий гулким голосом приказал: - Ну-ка, быстро принесите горячего чаю, праздновать будем!
Сима и Любаня поили ребят с ложечки чаем, а те безотрывно смотрели друг на друга и, всем казалось, что они улыбались. И на самом деле, лица парней чуть разгладились, хотя про улыбку на изможденных лицах говорить еще было слишком рано.

С этого дня парни стали, хотя и медленно, но поправляться. Веня уже был не так хмур, а Стас пытался говорить, но только Любаня понимала его бессвязную речь, да и то не всегда.
Как видно, стресс, пережитый ребятами в пороге, оказался настолько сильным, что лишил памяти обоих. Сима однажды вбежала  к нам в дом и в панике спросила, - Веня немного заговорил, но спросил, где остальные? Я не знаю, что ответить.
Мы ей посоветовали сказать, что она расскажет об этом позже, но прибежала Любаня с прогулки и сообщила, что Стас спросил то же самое. Мы подумали и решили, что пусть девушки молчат пока, а там видно будет.
Вениамин и Стас вскоре прекратили спрашивать про своих, то ли поняли, в чем дело, то ли тоже решили подождать с расспросами…

Вскоре дело быстро пошло на поправку, молодые организмы стремительно восстанавливали силы, и пришел день, когда мы, Олег, Сергей, Юрка и я свезли их вместе и рассказали все, как было. Может быть то, что мы тоже не по наслышке знали, что такое водный сплав, или ребята увидели в нас родственные души, но все выслушали молча и попросили по выздоровлении сводить их на могилку товарищей. Мы долго молча сидели все вместе, каждый по-своему переживая те минуты трагедии, что разыгралась в окрестностях Усть-Нары…
 
ВРЕМЯ СБОРОВ
 
Между тем июль подходил к концу, приближалось время выезда к началу тропы в Долину Радости.
Все дни, помимо работ  топором и ножовкой на своем доме, сенокоса я готовился к походу. Из одежды все было как-будто собрано – селяне нанесли мне всего, что было необходимо для выживания в приполярной тайге, но у меня был и свой опыт выживания в диких условиях, да и друзья мои занимались тем же, потому подготовка шла на многих фронтах.
Подружки наши, те вообще все дни сидели за шитьем: кто обшивал собачьим мехом утепленные ичиги; кто готовил меховые рукавицы - работы было много.

Труднее всего пришлось Маше с Сергеем, ведь они шли вместе с Никиткой, потому Маша прихватывала еще и ночи, чтобы снарядить мальчонку для трудного пути.
Кроме нас четверых в Долину шли еще три пары, поженившиеся еще в прошлый раз и имеющие поэтому полное право поселиться в Долине, что они и собирались сделать. Мужики крепкие, опытные, уже испытавшие на себе злой характер тундры и заболоченной тайги.
На все наши, покрытые рябью волнения, вопросы они убежденно гудели, что все будет нормально, хотя и придется потрудиться. «Хотя, - как выразился один из них, - год на год не приходится, может и под ведро попадем». При этом то, что с нами идут дети, их нисколько не волновало. «Робята-то ишшо легче переносят трудности, а вот женщины…» - тут мужики смолкали и переводили разговор на другое.
Насколько мы поняли, по реке мы пойдем почти до самой тропы к Долине. При этом надо подгадать так, чтобы ледостав не застал нас раньше, чем мы доплывем до тропы. Но и загодя появляться на тропе не стоит, болота еще будут непроходимы, а с питанием сильно не разгуляешься. Одна надежда на капитана грузовоза, который сам из бывших наринчан, потому и берет нас довезти до тропы бесплатно. «Уж он-то знат, когда лед станет!» - убеждали нас мужики, хотя и почесывали затылки и морщили лбы.
Больше всего волновались девчонки. С самых пеленок они слышали о Долине, этот рай постоянно стоял у них перед глазами, да еще их сердечко билось от того, что там, в Долине, свершится то, ради чего они ластились к нам и шили подвенечные платья.
Как-то сидя в Олеговых палатах и потягивая бражку, мы задумались о том, - а когда же мы вернемся обратно? Юрасик тут же высказался, что лично ему и Евдокии торопиться некуда, поживут там год-другой, а там видно будет, может быть и останутся там. В общем-то мы тоже были не против такого хода событий.

Мы почти так и решили, но однажды Олег пришел от отца Еремия и задумчиво произнес: - Еремий надеется, что я вскоре вернусь обратно, не нравится ему обстановка в России, опасается он, что грядущие перемены непосредственно коснутся их села, и здесь нужен будет человек, более него разбирающийся в надвигающейся опасности. Все же я и остался здесь именно из-за этого – помочь радостинцам в трудное время. На днях он получил известие от своих людей, живущих на большой земле, что перемены в стране уже начались и далеко не в лучшую сторону: прилавки пустеют, заводы стоят, черные силы злобствуют. Поток грузов по Лене слабеет, обмен с капитанами торговых судов вести стало трудно, придется пропитание искать в тайге.
И тут он, помолчав, добавил, разделяя каждое слово:
- Возможно, что вам придется остаться в Долине навсегда, непрестанно трудясь на ниве обновления крови населения радостинцев… По крайней мере, до лучших времен… - Олег грустно улыбнулся.
Странно, но паники в душе я не ощутил никакой! Главным сейчас было добраться до Радости, а там уж видно будет, как вести себя дальше. Юрка с Сережкой тоже не выказали большой тревоги.
Новизна звала!
 
НОВЫЕ «РАБЫ ЛЮБВИ»
 
Вениамин со Станиславом уже пришли в себя. Веня стал немного ходить, Сима как могла рассказывала ему о поселке. Станиславу моя Любаня не разрешала вставать ни под каким соусом, освободила сиделок от забот, сама управлялась во всем.
Юрка заметил это и без обиняков ляпнул:
- Никак приглянулся он тебе, Любавушка? Олёнка-то отощает, обслуживая в одиночку Егорку нашего, бугая чернобородого!
Девушка покраснела, но острый язычок сделал свое дело:
- Олёнка-то, может, и отощает, а вот Дусенька твоя что-то никак похудеть не может, видать, слабоват ты в некоторых местах!
Юрка фыркнул как кот, получивший лапой по морде, но быстро сориентировался и со смехом продолжил: - Ну, раз Олёнка рада отощать, то ты уж следи за своим золотоволосым, а то ведь девки живо его умыкнут, больного с постели подымут!
Село в полном составе уходило днем по ягоды. Возвращались с полными туесами, кормили выздоравливающих черникой, голубикой, малиной, приносили жбаны с брусникой свежей и моченой.

 

Стасу сильно приглянулась давленая жимолость с сахаром, он не принимал даже миллиграмма мумия без ягод, так Любаня постоянно получала от подружек полные жбаны фиолетового сиропа. Веня мог бы уже и сам ходить в лес, но Сима уже имела столько бочонков с любимой парнем моченой брусникой, что трудиться собирать ягоды не было никакой необходимости.

Как-то, сидя на крыльце со Стасом, мы смотрели на дождь, и тут парень спросил:
- Мне до сих пор непонятно, вы местные или приезжие?
Пришлось рассказать ему все, откуда есть пошла наша здешняя эпопея. Утаил я только то, как мы познакомились с Машей.
Стас долго молчал, хмурил свой в мелких веснушках лоб, наконец, задал, видимо давно мучивший его вопрос.
- А Любава – твоя девушка?
Тут помолчал и я. Парень пытливо всматривался в меня и ждал, как мне показалось, в волнении то, что я скажу.
Прямой ответ у меня не получился, и пришлось рассказать ему и об этом, начиная от той первой бани, в которой нас мыли местные красавицы в первый день. Стас покивал головой, но, похоже, до конца так и не понял, почему у меня две девушки.

А мне подумалось вдруг, что с Любавой, скорее всего, пора расставаться. Выхоженный в муках золотоволосый веснушчатый парень, видимо, все более и более завладевал ее сердцем. Да и Любава-краса, похоже, начала волновать сердце таежного бродяги.
Олёнка тоже как-то вечером с грустинкой проронила:
- Я рада за Любаву, только бы Стасик все правильно понял.
Между тем и Сима не отходила от своего Венечки, и я подумал – как же трудна женская доля, если в таких мучениях приходится находить себе мужа, а потом удерживать его своими чарами! Но с другой стороны – вон их сколько, местных парней, и нисколько они не хуже тех же Вениамина и Стаса, да, честно говоря, и нас с друзьями, чтобы вот так изводить себя, полностью отдаваясь пришлым мужчинам. Не святой же завет отцов всемерно омолаживать кровь племени и завладевать чужаками только ради похода в Долину здесь причиной!  Видимо, есть еще что-то, продиктованное женщине свыше, чтобы она отдавала все силы на завоевание таких, как мы…
 
СКОРБНОЕ ПРОЩАНИЕ
 
В один из дней теплоход привез родителей ребят, погибших на сплаве. Все три дня, пока убитые горем мамы и папы оплакивали своих кровинушек, сельчане были с ними, заботились, как могли. Вместе с родителями приехали и следователи из районной прокуратуры, но смутное время уже брало свое; они наскоро обследовали место трагедии, опросили Веню со Стасом, как было дело, и на второй же день отбыли восвояси. В прежние годы они бы землю рыли в поисках виновных, а в нынешнее, безалаберное время, никаких дел заводить не стали, не захотели, скорее всего, тем более что группа не отметилась в контрольно-спасательной службе, все было ясно и без расследования.
Веня со Стасом несколько раз объясняли родителям своих друзей о произошедшем на реке, но все равно от одной из родительниц услышали такое:
- Как же вы могли в этот страшный порог брать с собой девочек? Ну, вы-то, ладно, парни, но девочек же можно было оставить на берегу! – Раздавленная горем мама, потеряв над собой контроль, нашла в этих побитых рекой, с переломанными руками и ногами, парнях виновников беды. Ребята и так чувствовали горечь вины за погибших друзей, потому им пришлось проявить немалое мужество, чтобы выдержать такие нападки. Родители спасшихся юношей оправдывали своих детей, как могли, а в моменты, когда оставались с ними наедине, не переставали обнимать и нацеловывать своих чудом избежавших смерти мальчиков.

Выговорившись, родители постепенно притихли, унося в душе непреходящее горе. К моменту отъезда селяне нанесли кучу гостинцев, заверили, что могилка всегда будет ухоженной. Родители, видя такое искренне сострадательное отношение к себе и скорбному кресту на устье, проникновенно взирая на то, как истово молятся селяне за упокой души их несчастных чад, убедившись, с каким самопожертвованием Серафима и Любава ухаживают за Веней и Стасом, отбыли в Усть-Кут, увозя с собой наряду с личным горем теплоту сердец наринцев и множество узелков с подарками.
Родители Вени и Стаса задержались еще на пару дней, и, только лишь окончательно убедившись, что красавицы-сиделки не дают и пылинке упасть на головы выздоравливающих парней, тоже отбыли на родину, взяв с ребят слово, что те вернутся домой, как только сумеют ходить.
Возле скорбного креста остались скромно  зеленеть два молоденьких кедра и две юных лиственницы. Зная жителей Усть-Нары, я был уверен, что на могилке всегда будут цвести цветы, и память о детях, погибших неподалеку, надолго останется в сердцах наринцев.
 
ВЫСТУПАЕМ
 
Пришло время собираться в дорогу.
Сентябрьские заморозки примяли траву и приступили к раскраске леса. То тут, то там, после морозных ночей, вспыхивали яркими  красками рябины, осины и кустарники.
Как и положено, в день отправки с утра зарядил мелкий ситчик, скрыв в тумане окружающие горы. Совершенно правильное поведение погоды было залогом того, что задуманное нами совершается верно и вовремя.
Насобиралось нас, ходоков, восемнадцать, включая детей. Идущие с нами наринцы Афиноген (все звали его Финя), Варсавий (Сава) и Прол с женами и детьми не выказывали ни грамма волнения.
- Так ноне-то не то, что даве, уже не пешком поперек Сибири пойдем, а по воде. А там и избы по тропе, да и встречать нас будут на берегу и у взъема. Доберемся, не тушуйтесь. Главное, чтобы зима не шибко лютовала, морозец-то нам дорогу выстелит, а вот метель ни к чему. Но метель мы в избах переждем.
Спокойное гудение бородатых великанов, по-моему, не было притворным, потому сборы были спокойными, и ко дню отправки все было собрано и надежно упаковано.

Как всегда провожало нас все село. Люди, принаряженные по случаю радости от того, что их дети возвращаются к далекому, но родному гнездышку, стояли под дождем и не скрывали радости. Родители девчонок обцеловывали и обнимали нас, снова и снова перечисляли родственников, кому мы должны были передать привет. Онуфрий с Федотом о чем-то тихо переговаривались с Олегом, Глаша тискала Никитку и смахивала слезинки с ресниц.
Отец Еремий перекрестил каждого из нас, сказав на прощание:
- Теплой дороги вам, дорогие наши ходоки! Берегите друг друга, особливо детей, мы будем молиться за вас, всеми думами будем с вами. Радостинцы уже ждут вас не дождутся. Если вернетесь, будем рады, как рады будем, если вы и останетесь в Долине. Радости вам, дорогие наши!
Как здесь было принято, провожали до околицы, не было здесь «намыливания петли разлуки», как иногда бывает, потому дальше, до пристани, мы двигались только с конными провожатыми.
Были на проводах и Любаня со Стасиком. Девушка держалась мужественно. В любой момент она могла бы пойти вместе с нами, и от того, что она никак не могла бросить своего золотоволосого, на лице девушки одновременно отражались тени ее внутренних переживаний - желания пойти в Долину и невозможность оставить приворожившего ее парня.

Эх, Любаня, Любаня, милая моя девчушка! Дай-то бог, что Стас не сможет забрать свое сердце из твоих мягких ладошек! Сумеешь ли ты его присушить к себе, как удалось это с нами нашим девчонкам? Откликнется ли солнцеволосый на твой зов, развернется ли в его душе мечта о Радости, сумет ли он сменить свою южную горячую землю на северный покой?
Последние дни и события не давали нам повода для веселья, но сейчас душа моя опять начала млеть, как было в тот раз, когда у меня в руках оказался билет на поезд до Усть-Кута. Опять у меня внутри трепетал холодок волнения перед неизведанным, что с каждым часом неотвратимо надвигалось на меня; взрастало состояние необъяснимого счастья прикосновения к тайне; вновь возвращалась жажда преодоления, свойственная людям «не из породы горемык».

Юрка бегал от одного к другому и, приподнимая заготовленные нами в дорогу тюки с поклажей, непрестанно тараторил:
- Да, маловато нацыганили, барахольщики! А если рейс затянется, чем приторговывать будете? Нет, чтоб бражки поболе взять, было б что на сухари менять!
- То ли у тебя тюк поболе? – Афиноген вернулся с галечника, отнеся свою поклажу ближе к воде. – Че ж ты, коли все знашь, не припас еще пару бочонков для обмену?
- Так ить Евдокеюшка не дала, грит, мол, тебя ишшо тащить, ведь не удержисся, все сам вылакаешь! – Юрка смешно передразнил девушку, за что тут же получил по шее.

Люди шутили, смеялись, гася всплывающее волнение.
Олёнка моя прижималась ко мне, и я чувствовал, что в душе моей девочки полыхает пламя восторга перед неизвестностью. Варя тоже не отпускала руку Олега, зато Дуся выговаривала Юрке:
- Сходи, побразгайся в воде, охолонь, а то ведь сгоришь как порох. Язык сполосни, прополощи свою главную орудию, ведь молотишь уже который час без передыха!
Юрка, отмахиваясь, загоготал:
- Ну, мать, ты сказанула! Да нето бражки у нас нет язык споласкивать? Вот на барже и сполоснем!
Все вещи уже лежали горой у кромки воды, мужики еще раз пересчитали тюки, чтобы при разгрузке не потерять что-либо и уселись на валуны, поглядывая на скалу, из-за которой вскоре должна показаться наша баржа.
- Волнуетесь? – Я подсел к Сережке, на коленях которого восседал Никитка.
- Мамка, вон, волнуется, - Никитка грыз морковку и потому слегка шепелявил. – А мы, мужики, свое дело знаем – придет баржа, будем вещи грузить!
- Верно, сынуля. – Сергей взглянул на улыбающуюся Машу. – Маша моя уже которую ночь не спит, все чего-то шьет да подшивает.
- На барже выспимся, - махнула рукой Маша. – Хорошо, что дождь прошел, чай по теплу до места доберемся.
Помня, как Маша всегда точно предсказывала все, что нас ждало впереди, я посмотрел на серое небо, на плещущуюся о камни воду и вдруг с ясностью понял, что мечта наша дойти до Радости непременно сбудется! Залогом тому были и спокойно разговаривающие наринские мужики, и Машино мечтательное лицо, и аппетитный хруст морковки на Никиткиных зубах, и играющие у воды ребятишки-наринцы…
 
ПО ЛЕНЕ
 
Шли вторые сутки нашего плавания по Лене.

 

Баржа, груженая контейнерами, направляемая нашим буксиром-толкачем, скользила по реке, огибая качающиеся на волнах бакены. Между контейнерами темнел мокрый брезент, укрывающий нашу поклажу, а мы теснились в кубрике, ведя разговоры с капитаном Сильвестром.
«Морской пират», как он себя называл, был несказанно рад тому, что именно на его «пиратском корвете» охотники за «флибустьерским кладами», как он нас называл, совершали «разбойное» путешествие. Этот громадный мужик явно в свое время зачитывался описаниями «геройских» подвигов Флинта и его приспешников, потому и пошел в речной флот. «На морские суда меня не взяли, порешили, что  с таким балластом – он указал на свой огромный живот, - ни одна посудина не доплывет до порта, а если опрокинется в пути, то вся живность при виде меня эмигрирует в другие моря, лишив страну морских деликатесов!» - Сильвестр раскатисто гоготал и хлебал бражку прямо из бочонка. – Ох, хороша! – Он отрывался, вытирал бороду, и снова прикладывался к напитку. - Да ради этой живой воды я готов вас возить хоть каждый день!
- Да нешто у тебя нет такой? – Прол, хитро прищурившись, скреб свою бороду и грозил пирату пальцем. – Небось, где-то в нутрях твоего паровоза не одна-другая бадья заныканы?
- Может и заныканы, но с вашей бражкой сравниться не может никакая другая! – Прижимистый флибустьер решил, видимо, сначала нашу святую воду прикончить, а там уж как дело пойдет.
Оглядывая нас, он безошибочно высчитал, что мы за птицы, но при этом было видно, что мы его не разочаровали, а вот Олега он мгновенно выделил из всех нас и в разговорах по делу обращался только к нему. Своих наринцев он беспрестанно расспрашивал про житье-бытье, и видно было, что его широкая душа рвалась туда, в Усть-Нару, где прошло его, несомненно, счастливое детство.
Девчонки непрестанно выбегали на мостик полюбоваться проплывающими мимо берегами. Олёнка во все глаза таращилась на бурунящие навстречу катера и баржи, махала им рукой, а капитаны, видя прекрасную незнакомку, в ответ сипели  своими простуженными гудками и, думаю, чесали в затылках, строя догадки, кого это и куда везет «гроза морей»  пузатый Сильвестр.
 
 
 
Красота берегов завораживала. Величественные скалы и причудливые острова выплывали нам навстречу; казалось, будто все самые экзотичные места Сибири собрались на смотрины. Показывая на многокилометровую стену, что высилась вдоль реки, мы сравнивали ее с Питерскими набережными у Петропавловской крепости, но это чудо по мощи было, конечно, величественнее.
- А вот если бы я оплошал и вернулся бы на Урал, то моя Евдокея уж точно бы с этих нырялок в воду кинулась! – Юрка показывал на торчащие маяками Ленские столбы. При виде этих фантастических изваяний у девчонок разыгралась фантазия:
- Смотрите, смотрите, а вон там ворота в рай! – Варя показывала на скалы, имеющие форму арки. – А это дворец, я такой в книжках видела, - восхищалась Олёнка. – А вон там, наверное, боги живут, - показывая на скальный дворцовый ансамбль, в восторге фантазировала Дуся. – Там еще много пещер, в которых и заблудиться можно, ходоки о них рассказывали, - Маша держала Никитку на перилах, а тот, расширив глаза от восхищения, не отрываясь, рассматривал эти чудеса природы.

 

- Скоро, когда подплывем, я вам еще и не такое покажу!
Прол загадочно улыбался.
-  Там, впереди, есть остров, который летает над водой. Сам бы не поверил, если б не видел. Тут, на реке, столько всяких чудес, что все и не обсказать.

 

- Мам, можно, я тоже буду моряком, как этот… как его…Симестр? Он, наверное, чтобы все это видеть, в капитаны пошел, да? – Оська, сын Фимы и Стюры, пожирал глазами все, что проплывало мимо нас.
- Моряком… Да ты еще плавать-то не умеешь, забыл, как я тебя из озера за волосы тащила, а у тебя из носа вода бежала? – Ксанька, очень похожая на своего отца, Саву, звонко хохотала и махала руками, показывая как Оська тонул.
Кеша, сын Прола, от которого я за все наше путешествие слышал всего пару слов, своим детским басом произнес:
- Все равно в Долине Радости красивее. Папка с мамкой, всегда про нее рассказывают, а про эти камни ни разу. – Он демонстративно слез с перил и ушел в кубрик. Серьезный товарищ!

 

Ребятишкам было строго-настрого приказано не шалить, чтобы в воду не свалиться, но они, забыв про все наказы, носились между контейнерами, прибегали в кубрик и, задыхаясь, восклицали, каких огромных тайменей они видели в реке. Что они там видели, не знаю, но наши спиннинги вылавливали из воды только ветки да всякий мусор, который мы обгоняли. Лена, в последнее время ставшая двухполосной речной дорогой Сибири, вряд ли сохранила в себе ту живность, какой она могла похвалиться в начале века. Зато, я был уверен, в притоках рыбы было уж точно немеряно.
Вскоре стало заметно холодать. Высокие широты приближались, дыхание зимы  уже чувствовалось. Кое-где по берегам уже виднелись стайки лиственничных рощиц, скинувших летние наряды, виднелись белые шапки дальних гор. На воде качались пятна  «сала», овальных плиток льда. Они шуршали о борта баржи, будто нашептывали, что скоро власть сменится, лед все приберет к своим рукам.

 

Сильвестр выходил на мостки, смотрел в небо, хмурился, но по-прежнему уверял, что к тропе выйдем вовремя. Команда катера тоже уверяла нас, что все идет по графику; зима хоть уже и не за горами, но все будет о’кей. Не знаю, догадывались ли они, кто мы такие, но вопросов не задавали, весело пили с нами бражку и завистливо косились на наших девчонок.
- Где вы понабрали таких красавиц? – Моторист Вася тер промасленной ветошью свои навсегда просоляренные клешни и откровенно пялился на мою Олёнку. – Подскажи адресок!
-Эх, Вася! Да не мы понабрали, а нас подобрали! – Я прижал к себе мое сокровище, а Олёнка, сузив глазки, сурово покачала головой. – Таких, дорогой ты мой моряк, не находят, такие сами приходят. Но для этого…
Я замолчал. Что я ему должен сказать? Что ради моей красавицы мне нужно было пройти сквозь мрак и морок? Сбить не пару сапог? Отринуть все, чем я жил до того?
Думаю, что моторист и сам все понял без слов, только еще раз глянул на девушку и нырнул в урчащую утробу своего провонявшего копотью пакетбота…
 
 

НА БЕРЕГУ
 
Наступило последнее утро нашего речного путешествия. Баржа отошла от очередного причала, оставив на берегу часть контейнеров и погрузив пустые, и вскоре Сильвестр сам встал за штурвал, выискивая на берегу место, где мы должны сойти на берег. Видимо, искусством причаливания к берегу владел только капитан, если вся команда толкача распределилась на носу баржи, готовя сходни. Мы, подтащив тюки к ограждению борта, стояли тут же, готовясь по первому сигналу начать выгрузку.
- Баржу будет разворачивать, течение быстрое, потому будьте осторожны, особенно с детьми и женщинами, - моторист Вася явно красовался перед моей Олёнкой, изображая из себя бывалого моряка, но в данной ситуации его указания были вполне уместны.
Сильвестр, было видно сквозь стекло, с величайшей аккуратностью подгонял судно к берегу, постоянно смахивая пот со лба.
Дно здесь было глубокое, потому баржа, мягко ткнувшись носом, замерла и медленно начала разворачиваться. Мужики в мгновение ока спустили сходни и почти бегом перевели на берег детей и женщин. Мы же в это время передавали по цепочке наши тюки.

 

И все равно не успели! Баржу уже сильно развернуло, и Сильвестр, гуднув, стал отводить ее от берега. Команда вынула сходни, а оставшиеся тюки стала бросать прямо на галечник. Два тюка не долетели, и наши мужики бросились в воду спасать драгоценную поклажу. Юрка тоже кинулся спасать свой мешок, на что Евдокия вдогонку крикнула:
- Да не утонет твое барахло, пустой бочонок не позволит!
Но Юрка истово бултыхался возле тонущего тюка, из всех сил направляя его к берегу, и Дуся снова заметила: - Видать, не все выхлебал, вон как упирается!
- Тебе не жаль мужика, что ль? – Жена Прола, Степанида, удивленно глянула на ухахатывающуюся Юркину зазнобу. – Да что ему сделается, - крикнула та, - он живуч как мартовский кот! Сам, кого хошь, пожалеет!
Мешки на глазах тяжелели, но все же удалось их дотолкать до берега и с величайшим трудом вытащить.
С удаляющегося катера донесся протяжный прощальный гудок. Сильвестр разворачивал баржу, стараясь управиться до ближайшего бакена.

 

В это время мы перетащили груз под навес, стоящий на берегу, и распалили огромный костер. Женщины принялись готовить перекус, а мужики начали рубить жерди для сушки промокших вещей.
Евдокия же хлопотала вокруг Юрки, будто и забыла про издевку, что кричала ему с берега, и только сейчас я понял, каким страхом было наполнено ее сердечко, когда парень хлебал стуженую воду. Но вместо причитаний она изо всех сил старалась разухарить своего «рэмбо», чтобы он хотя бы со злости вырвал их вещи, да и себя тоже, из ледяных лап водной стихии. Юрка, видно было, тоже это понял, потому гладил руку своей Дусеньки и «успокаивал» ее:
- Да нешто ты, мать, испужалась за меня? Аль подумала, что придется другого геракла подыскивать, если я утопну?
- Да барахло жалела! Че мне за тебя бояться-то, уж знаю, как ты грозен в страхе-то!

Удивительно! Этим двоим ведь удалось найти друг друга! Не думаю, что если б этого не случилось, они были бы счастливы с другими. Да и, вспоминая, с каким радушием и лаской Дуся привечала нас в своем доме, было видно, что любят они друг друга до беспамятства…
Вскоре из леса послышался лошадиный всхрап, и на полянку выехали три всадника, ведя рядом по лошади. Начались обнимания, мужские крякания и женские всхлипы. Прибывшие мужики каждому пожали руки, расцеловали женщин, потискали ребятишек и начали готовить волокуши для транспортировки тюков.
- На заимке еще перезнакомимся, а пока собирайтесь быстрее, чтоб совсем не промокнуть. Наши бабоньки, как заслышали Сильвестров гудок, так сразу кинулись варить да парить, а мужики баню готовят.
- Щас придем и уж тогда попразднуем… Нешто промочили пожитки-то? Да ладно, дома все обсушим, - кряжистый мужик обвязывал сыромятиной жерди, - ладно хоть не потеряли ничего.
 
НА ЗАИМКЕ
 
Вскоре караван вытянулся по заросшей высокой травой лесной дороге. Дети парами сидели на спинах двоих лошадей, а остальные, небольшого роста лошадки, фыркали и тянули за собой волокуши с тюками.

 

Дети  непрестанно вертелись, особенно те, что ехали впереди, мальчик с девочкой. Никитка и тут проявил свой характер, позаимствованный у деда Онуфрия:
- Что вы вертитесь, нешто лошадей не видели? Ксанька, ты-то хоть не дури, женчина как никак!
На что «женчина», сверкая круглой конопатой мордашкой, со смехом отвечала:
- Ты-то уж помолчи, мущина тоже еще, раскомандовался тут… Это Оська все вертится, он-то привык только на хрюнделях дома скакать!
Оська тут же развернулся и двинул локтем едкую девчонку так, что она чуть на землю не загремела.
- Сама-то… вместо уздечки только хворостину в руках привыкла держать, которой гусей пасешь! Это она перед тобой корчится, Никитша, чтоб ты на нее глядел…
Само собой, Оська, в свою очередь, тут же получил маленьким кулачком в бок.

Хлопоты с выгрузкой и укладкой вещей на волокуши отвлекли мое внимание от цели нашего приезда сюда, но сейчас, шагая по мягкой влажной земле, я вдруг представил карту Сибири и то место, где мы находимся. Непостижимость дали, в которую занесла меня судьба, вновь наполнила душу таинством и необычностью происходящего.  Любуясь ребятишками и взрослыми, сосредоточенно шагающими по мокрой траве, я опять, уже в который раз, поразился, как даже в такой глубинке, куда добраться можно, лишь преодолев немалые расстояния, люди оказываются нисколько не обделенными ни сообразительностью, ни знаниями. Поистине, куда б ты ни попал, ты встретишь людей, не глупее тебя…

Заимка открылась сразу. На взгорке стояло несколько домов, покрытых тесом, один из которых выделялся своей величиной.
- Вот там и будете жить. Кедрошники еще нескоро придут, места много. Все уже натоплено, вода в ручье рядом. Если есть не хотите, то пожалте в баню.
Баня по-черному стояла, как тому и надо быть, возле ручья, в котором была сделана большая кутья для омывания.
Евдокия, не долго думая, распорядилась:
- Вы, Финя, Сава и Прол, забирайте свои выводки и дуйте сажу собирать, а мы покамест бражку попьем. А потом поменяемся.

«Выводки», не долго думая, нырнули в баню, а мы распаковали пожитки и стали благоустраиваться.
-Тебе, дружок, рядом стелить, аль дать тебе гребень молодушек местных чесать? – Дуся ехидно обсмотрела выглядывающего в оконце Юрку.
- Стели, матушка, рядом. Я, ить, знашь сама, быстро управлюсь, тут и чесать-то, похоже, некого… - Последнее слово Юрка уже пробормотал, так как из соседнего дома вышла молодка и, зная, что из нашего окна обязательно кто-нибудь на нее глядит, гордо вздернула носик и поплыла, качая коромыслами, к ручью.
- Ку-уда! – Дуся схватила за рубаху сделавшего собачью стойку парня. – Молода она еще для тебя! Запортишь девку, в Долину не попадешь! Сама скоро сюда придет, глаза не вырони!
Спасая положение, Олег крикнул оторопевшему Дон Жуану:
- Юрка, иди сюда, топчан надо подбить. Топор возьми.
Уныло взяв топор, Юрка подошел к Олегу, встал на колени, положил голову на топчан и простонал, - Руби здесь! – и чиркнул ладонью по своей тонкой шее…
Вскоре хозяева заимки накинули в доме скатерти на столы, снесли к нам все, что наготовили к приезду, и началось знакомство.
 
ПРАЗДНИК ВСТРЕЧИ
 
Оказалось, что про нас хозяева уже все знали. В минуту разобравшись, кто есть кто, они сразу же стали величать нас по именам. Знали они и о том, что мы с Сережкой играем на гитаре, потому живо повеселели. Одна из женщин с чуть раскосыми глазами – сказалась близость якутских поселков! – весело воскликнула:
- Мы немного переборщили с закуской. Похоже, нам за вечер все никак не съесть.
Без букваря читалось, что женщина намекала на ночные посиделки с песнями и плясками.
Когда основные новости были обсказаны и дело дошло до гитары, из бани возвратились наринцы.
- Кто это здесь немытыми лапами за еду хватается? – Сава, распаренный и благодушный, хрякнулся на лавку и тут же вылакал чуть ли не туес брусницы. – Шуруйте в баню, а то там уже иней по стенам висит, простынете ишшо.
- Не слушайте его, в бане жару еще и на хозяев хватит, - Прасковья, жена  Савы, смущенно улыбнулась и добавила, - только  пусть сначала в кутье вода остынет, а то Савушка довел ее до кипения, пока нырял.
В бане, вправду, жару еще хватало. Мне подумалось, что как и везде в тайге, весть о том, что мы движемся по Лене к этой заимке, бежала далеко впереди нас, потому баня, скорее всего, была затоплена с раннего утра. Это чувствовалось потому, что бревна бани были горячими даже снаружи, то есть баня была протоплена как надо.
Предбанник был большим, рубленым. Видимо, кедрошники – заготовители кедрового ореха, съезжались сюда часто и большими группами.
- Не ошибиться бы, кому спинку парить… - Юрка намекал на то, что мы будем мыться все вместе, на что Варя, уже скинувшая с себя одежду и собирающая волосы в пучок, ответила: - не ошибешься, ребята тебе помогут. А париться вместе придется привыкать, в Долине купаться в кальсонах и порознь не принято.
- А, так это меняет дело! – Юрка быстро выскочил из штанов и, сверкая задницей, влетел во внутрь. Тут же раздался дикий вопль, парень вылетел назад, высоко задирая кОлёнки. – Там ступить же нельзя, жжет как на сковородке!
Никитка звонко хохотал, но я думаю, ему казалось, что Юрка прикидывается – нельзя же серьезно относиться к тому, что мужчина испугался жары.

Девчонки, глядя на пляшущее перед ними «теловычитание», сгибались от хохота. Стройненькие девичьи фигурки светились в легком сумраке предбанника, тогда как грубо отесанные фигуры мужиков темнели волосатым передком.
- Ладно, тогда мы идем первыми, а вы, если мы долго не вернемся, за нами.
Маша, а за ней и все остальные девчонки шагнули в парную. 
Вскоре в двери показалась головка моей Олёнки.
- Заходите, мы пол старыми вениками выложили.
А из-за спины девушки раздался голос Евдокии:
- Да поскорее, а то мы уж замерзать стали!
В бане уши мгновенно стали сворачиваться в трубочку. Мы, чтобы не оказаться под пытками первыми, скорее схватили веники и накинулись на наших жриц, распростертых на скамьях. Девчонки хохотали и брызгали в нас водой.

 

Наконец, мы с гиканьем распахнули дверь в сторону кутьи и низверзнулись в ледяную купель. Девчонки вылетели за нами следом и тоже повалились в воду. Вылетел и Никитка и с криком: «Береги-ись!» - со всего маху плюхнулся между нами. Олёнка уселась ко мне на колени и прижалась ко мне своим горячим телом.
- Повторим? – Варя выпорхнула из воды и скрылась в бане. Рванули и мы за ней – но не тут-то было! Девчонка закрылась изнутри, но не учла быстроты реакции Юрчика,  который мгновенно обежал дом и вскоре из бани донесся заполошный Варькин крик:
- Спасите, ко мне чужой мужчина пристает! Требует какой-то сиси факции!
Тут всполошился Олег и заорал:
- Если ты, корявый отросток, сделаешь моей жене сиси факцию, - прощайся с жизнью!
Дверь открылась. Это Варя на бегу откинула крючок, и мы увидели, как Юрка гоняется за девушкой по кругу с двумя вениками. Девчонки тут же похватали веники и накинулись на парня.

Бедный оруженосец! Прикрыв кое-как свою «оружию», Юрка подвергся такой ожесточенной атаке безжалостных женщин, что если бы не его Доня, быть бы ему расхристанным раскаленными вениками на раскаленной скамейке.
- Все хватит! Продукт в меру прожарен, пора его консервировать. – Евдокия подхватила бедного дружка и усадила у дверей.
- Я же всего лишь требовал сатисфакции, то есть мести за коварный поступок, а вы… Глухая вы деревенщина… - Юрка сидел у порога и всхлипывал.

И все же мы, видимо, стали привыкать к местным баням. Наши девушки уже вымылись и ушли одеваться, а мы решили еще раз попариться. Нами движило, конечно же, не желание быть чище девчонок, а гонор, мол, мы тоже не лыком щи хлебаем.
Стоя в ряд, как солдаты, мы нахлестывали себя вениками, собираясь через пару мгновений ринуться в воду.
Но тут открылась дверь, на что мы никак не среагировали, думая, что одна из наших девчонок пришла признаться в своем поражении, потом повернули головы к двери  и… замерли.
В дверях стояла та самая дивчина, которую Юрка узрел в окошке.
Мы стояли с поднятыми вениками, выставив для полного обзора свои причиндалы, а девушка, совершенно спокойно осмотрев наши достоинства, объявила:
- Завтра, если хотите, банный день повторится, а пока хватит париться, люди уже соскучились о вас.
И так же спокойно, еще раз осмотрев наше хозяйство, она вышла вон.
Хохот стоял по обе стороны двери!

Вот тебе и совмещенная баня!
- Да они тут всю жизнь моются вместе, что им какие-то четыре дистрофика! – Юрка распалялся все больше.
- Да не скажи! – Сережка подмигнул нам. – Что-то она слишком внимательно рассматривала именно твое ниже пояса, на дистрофика она бы и не взглянула!
Юрка тут же приосанился, принял стойку культуриста и фыркнул:
- А что, Евдокия не жалуется!..

Возвратясь в дом, мы ждали, что толпа будет ржать над нами, но хозяева тут же уступили нам место и выставили перед нами довольно неплохую закуску. Мы несколько раз бросали взгляд  в сторону той смелой дивчины, но она совершенно спокойно смотрела на нас, будто и в самом деле то, что она видела в бане, примелькалось ей давным-давно.
Да, люди здесь раскрепощены, потому и чисты. Пусть наивны, зато открыты душой и в любую минуту готовы отдать тебе все, в чем ты нуждаешься.
Говорили, вспоминали, обсуждали последние новости Усть-Нары, слушали наши рассказы о большой земле и наши песни.
Помянули погибших. Мне врезалось в память, что, некто Федосий погиб от медведя. Ушел на охоту и не вернулся, Когда нашли, он был мертв, растерзан зверем. Ружье было исковеркано, а по тропе, куда ушел медведь, были видны капли крови…
 
НА ОРЕХЕ
 
В один из дней хозяева предложили нам поорешничать, на что мы немедленно согласились, ибо зима задерживалась, и днями сидеть в избе не хотелось.
Заготовители были на подходе, и чтобы не остаться в накладе, нужно было успеть заготовить орех для личных нужд.
Вышли всем составом. Ближайший кедровник был неподалеку, потому взяли с собой и ребятишек.
Пока женщины отаптывали траву под деревьями, мужики-лазальщики уже карабкались по сучкам вверх.
- Берегись! – Первые шишки посыпались сверху. Увернуться от каждой не удавалось, глухие удары в два кулака шишек о землю чередовались с весьма чувствительными шлепками по нашим спинам и головам. Спасибо холодам, а то без шапок да ватников нам бы досталось!

 

И вот тут, наконец, в полной мере раскрылись Юркины таланты! Этот обезьян, непринужденно прыгая с ветки на ветку, осыпал внизу копошащихся сборщиц кедровым градом.
- Разоришь тайгу, окаянный! – Евдокия хоть и пыталась вразумить своего «орангутана», но как-то неуверенно и не поднимая головы: Юрка, где бы она ни оказывалась, непременно располагался над ней и, раскачивая ветки, вещал:
- Давай, давай, командуй! Шибко мне интересно сверху тебя слушать. Получишь ты у меня на орехи за все, и за «малолетку» тоже! – Дуся уж и не рада была, что работала рядом с той девушкой, Ольгой, на которую Юрка тогда сделал «собачью стойку»: мужик вытворял чудеса акробатики, низвергая вниз ореховый водопад.

 

Женщины и девчонки работали споро, видно было, что для них это привычное дело. Да и ребятишки не отставали, мы только и успевали кантарить мешки и относить их в кучу. Мешки наполнялись быстро, возчики грузили их на волокуши, отвозили на базу, не успевали, потому иной раз приходилось сначала сбрасывать шишки в гурты, а потом выбирать их в привезенные мешки.
- Вот это работнички, вот это я понимаю! – Кричал с дерева Афонасий, хозяин заимки, - мы бы сами неделю убили, а тут за день столько же наворочали…

Юрка все же сорвался.
Раскачивая одну из веток у самой вершины, где они были тоньше, он неосторожно отпустил ту, за которую держался, раздался треск – и парень полетел вниз.
Все замерли. Тело парня неудобно падало спиной на жесткие сучковатые ветки, потому ему никак не удавалось уцепиться за те, что пролетали мимо. После очередного удара, показалось, что Юрка потерял сознание, он как-то уж слишком мешковато переваливался с ветки на ветку.
Первой закричала Евдокия, она кинулась под дерево и, причитая, подняла руки кверху. Закричали и другие женщины и побежали к Дусе… И все же «обезьян» сумел извернуться и чуть ли не в самый последний момент ухватился за оказавшуюся под руками ветку, но та выскользнула из рук; парень ухватился за следующую… еще за одну… повис на последнем суку… сил уже не было – и полетел к земле… прямо в руки своей Дони…
Девчонки рыдали навзрыд, стоя вокруг Дуси, которая лежала в обмороке;  женщины обтирали окровавленное, разодранное Юркино лицо, осторожно расстегивали и снимали с него ватник; мужики готовили волокушу, чтоб доставить несчастного на заимку.
Парень лежал на мешках недвижимо; понять, дышит он или нет, было трудно. Мы стелили полотно, готовясь перевалить на него раненого, и тупая безнадега все более и более овладевала нами.
Девчонки все же привели Евдокию в чувство. Та медленно встала, мутными глазами оглядела всех, но, завидев лежащего неподвижно своего Юраню, дико заголосила, кинулась к нему, встала перед ним на колени и упала головой на грудь.
- Ну что же ты, дурачок, наделал?.. Как же я теперь буду жить без тебя…кровинушка ты моя… любимый ты мой дурачок… Оживи, вставай…

Девушка голосила, и не было сил смотреть, как убивается эта сильная и бесстрашная женщина.
… - не умирай… вернемся в Нару, я тебя вылечу… а в Долину в другой раз сходим… - Дуся отвалилась назад, закрыла лицо руками...
- Ну уж хрен… Эт ты, мать, ерунду спорола… - послышался вдруг слабый голос.
Дуся отняла руки от лица, уставилась на окровавленное лицо парня, и все увидели, что в разодранных губах его едва видна была улыбка человека, разыгравшего очередную шутку.
- Он жив! – закричали все, кто был рядом.
У Дуси окончательно иссякли силы, она упала на землю и зарыдала.
Маша с Олёнкой кинулись к ней с кружкой воды, а Варя с Ольгой, смочив концы платков в воде, продолжили смачивать разбитое Юркино лицо…
…Юрка кривился от боли, трясясь на волокуше, а Дуся шагала рядом с ним, заботливо поправляла попону, которой он был укрыт, и выговаривала своему неуправляемому:
- Сейчас ты у меня полежишь… уж я тебе покажу, как надо мной измываться… больше ты шагу без меня не шагнешь, совсем распоясался в последнее время, укороту на тебя нет… Когда дурь-то из тебя выйдет?.. Ничего, я в руки-то возьму…
- Так давай прямо сейчас, народ отвернется уж! – Юрка защищался, как мог, хотя в таком состоянии его и муха могла обидеть.
- Он еще и огрызается! Чего хоть болит-то, Юрочка?
- Да совесть моя болит, совесть! Я ж мог зашибить тебя, когда с неба в твои объятья влетел! Ох, и грубо обнимаешься ты, мать! Будто на паровоз наскочил!
Евдокия хохотнула, но тут же посерьезнела.
- А я-то подумала – вот это шишка летит! Обрадовалась, мешок подставила, а на меня куча костей свалилась, чуть мозги не вышибла!
 
ЗИМА ПРИШЛА
 
Из-за Юркиного полета пришлось сидеть в заимке еще полмесяца.
А за окном бушевала зима.
Снежная круговерть в один день закрасила белым цветом осенние краски. Ударил и мороз. Печь в доме гудела, но прогреть большую избу до нормального тепла не могла.
Заготовители все же успели заготовить нужную норму ореха и уехали, опередив зиму всего на несколько дней, а мы успели подвезти к домам добавочную порцию сухостоя на дрова.

Юрка, что было удивительно, обошелся без переломов, хотя, видя, как его швыряло на сучки, мы думали, что без переломов не обойдется. Но зато синяков на теле было с избытком, можно сказать, тело его было одним большим синяком. Сильно пострадало лицо. Дуся долго не могла найти место, куда можно было поцеловать незадачливого летчика. Удивительно, что не пострадали глаза.
- Так и я говорю – вслепую, можно сказать, наизусть летел к своей распрекрасной женушке, глаза берег! – острил Юрка после рассказов мужиков о подобных трагедиях во время сбора ореха.
- Ну, ты варнак, однако! – Афонасий протягивал кружку лежащему ободранному ангелу и посмеивался. – Ты ишшо когда стал с ветки на ветку сигать, я подумал, чтоб не сорвался, да смолчал. Но ты кедролаз статейный! У нас редко кто вот так по кедрам-то ползат. То ли сломать тебе пару ребер, чтоб ты остался? Мы б с тобой в другой раз большую деньгу заробили! – Грубая шутка, как видно, понравилась ее автору, и он захохотал, закинув голову.
- Ты еще его не знашь! – кинулась на Афонасия орлицей Евдокия. – Он тебе сам сколь хошь ребер переломает! Видал бы ты, как он мужиков наринских валял по траве, так свои бы ребра втянул от греха подальше!
- А что, вполне допускаю. Якут, вон, тоже невелик росточком, а сцепишься с ним и сам не рад. Жилисты как рыси, на них жо, на рысей на энтих, сами медведи не рыпаются. – Афоня осторожно пощупал Юркину руку под рубахой. – Смотри, и не подумаешь даже.
- Так он еще приемы знат. Немало мужиков покувыркалось, пока не поняли, в чем дело. А он их приемом – гык! – и на пол!
- Так, можа, он потому и не разбился, что приемы знат? – Другой мужик, Федор, почесал в затылке.
- Да не-ет, - протянул Юрка, - попробуй я разбейся, досталось бы тогда мне на орехи от Донюшки моей ненаглядной! В кровать к себе бы не пустила!
Мужики загоготали и разлили бражку по кружкам.
- За здоровье!
Тот же Афонасий в один из дней, вернувшись из разведки, доложил:
- Однако, рано ишшо идти. Хоть мороз и силен, но под снегом болота еще не промерзли.
На вопрос, а почему он с нами не идет в Долину, мужик хохотнул:
- Дык, я там уж сколь раз бывал! Вон и Марию с дочуркой туда провожал. Зима тогда, - помнишь, Марьша? – снежная была, а вот мороз пожалел. Да и пурги не доставали.
- А нынче?
- А вот нынче, врать не буду, чую я, крутить будет, кости ноют. Это к вьюгам. Все же, как- никак, сотню годков уже отбегал. – Мужик засунул руку в унты и помял там левую ногу. – Но у вас провожатых, вон, аж трое. Эти проведут, знаю.
- Ты, Сава, помнишь ту избу, там, за болотом, что кедрой надысь придавило? Ну, там, где Проня в прошлый раз сохатого завалил. Так мы там новую срубили, чуть подале, на полянке. По зарубкам найдешь. – Афонасий задумался. – А вот медведь меня беспокоит. С кровью ушел, злой. Ружья возьмите. Снегоходы у якутов переломаны стоят, пешкодралом придется идти. Но ниче, бог даст – дойдете.
Немного помолчав, он добавил:
- А в Долину все одно придется идти. Хоть я и люблю прохладу, но кости в теплицах лечить все равно надо… Теперь, когда обходную дорогу нашли, можно и мне, старику, сбегать погреться.
Ага, значит потому мы и идем не весной, а осенью, что существует какая-то обходная дорога…
 
ПОРА!
 
Метель стихла. В морозном чистом воздухе стала видна белая гряда высоченных гор, среди которых и располагалась долгожданная «земля Санникова».
В такой мороз и в окружении совершенно побелевшей тайги с трудом верилось, что где-то там, в этих могучих скалах есть место, где вот именно сейчас люди купаются в теплых озерцах и срывают с зеленых ветвей ароматные ягоды.
Чувствовалось, что все уже думают только о Долине.

Олёнка, все эти долгие дни ожидания наряду с помощью Дусе в лечении Юрани, все время что-то подшивала и меняла в нашей одежде. Местные женщины подарили нам несколько выделанных шкур, и девчонки не только дополнительно обшили ими свои и детские капюшоны так, что те далеко выдавались вперед, но и умудрились ребятишкам пришить дополнительно изнутри к шубкам меховые подспинники.

 

Дети уже старательно испытывали новую одежку, все дни кувыркаясь в снегу. Приходили домой мокрыми насквозь и на вопрос, холодно ли на улице, со смехом отвечали, - Да вы что! В этих шубах - жарко!
Мы уже переделали все, что посчитали нужным, для гостеприимных хозяев заимки. В лабазах висели мешки с орехом, там же висели огромные куски звериного мяса и рыбы, в бочках дожидалась тяжелых зимних вечеров соленая рыба. Само собой, дома в бочках не застаивалась ароматная бражка, моченая брусника и морошка. Рыбная икра, часто используемая здесь вместо хлеба, тоже ждала своего часа в громадных лоханях. Наши гостинцы: картошка, морковка, чеснок и лук, - хранились в сухих опилках в горницах.
Специальные санки, наподобие нарт, были готовы и, конечно же, испытаны ребятишками на ближайшей горе.
Афонасий дотошно проверял все, что мы приготовили для перехода, тщательно выровнял нарты по весу под каждую тягловую силу. Нарты были легки и удобны, с длинными широкими ремнями, даже запасные ремни были, если кому захочется помочь, но вот груз… Жаль, что нельзя было использовать собак - не тундра. Хотя, на ровном месте, надеюсь, тащить будет не так уж тяжело.
- Я буду тебе помогать, - Олёнка, я чувствовал, ради того, чтоб попасть в Долину, готова была на все.

Наконец, мужики после наблюдений за погодой, углубленного анализа своих натруженных костей и суставов, долгих рассуждений о предстоящих погодных катаклизмах,  с учетом женской интуиции выбрали день отправления…
Финя и Савва, как и все, на камусных лыжах, образовали авангард цепочки, за ними шли их жены, затем снова пара мужчин, за ними жены, и так дальше. Замыкал цепь Прол. Дети расположились на нартах, но вскоре соскочили с них и засеменили под нашими ногами на своих небольших лыжцах.
Афонасий и Федор проводили нас до леса, показали рукой куда-то вперед и вернулись на заимку.
 
КАРАВАН
 
Финя и Сава молча топтали лыжню, а идущие сзади готовились их сменить, потому как в лесу снег был мягким, долго топтать лыжню было тяжело.
Я тянул нарты и смотрел на лес. Буран поработал неплохо. Трудно было увидеть темные стволы деревьев, все было окрашено белым снегом. Белесоватое небо над головой и тишина вызывали чувство покоя и умиротворения. Люди шли молча, и только скрип снега под полозьями, да редкие ребячьи голоса не давали мыслям улететь уж слишком далеко.

Олёнка часто подносила руку к глазам, пытаясь, как видно рассмотреть впереди те горы, к которым мы шли, оглядывалась на меня, но я ей показывал, что все нормально, и она скользила на лыжах в своей пестрой шубе.
Вскоре караван встал, Финю с Савой сменили мы с Олегом, и я понял, что наш путь – это совсем не лыжная прогулка по загородному лесу. Снег был по колено и стоило огромных трудов нашагивать на наст и  вдавливать снег до уплотнения. Меняясь местами, мы довольно долго торили лыжню, благо здесь, видимо, летом была хорошая тропа, деревья по сторонам были большими и не пересекали дорогу, как это делала тонкая поросль, согнутая под тяжестью снега.

Наконец, Савва скомандовал привал, мы свели нарты в круг и расселись на них. Женщины достали берестяные толстостенные туеса и налили нам по кружке горячего чая. От меня валил пар. Олег тоже распахнул свою доху и выгребал лед из бороды.
- Ниче, за неделю, даст бог, доберемся.
 Прол подозвал сынишку, приобнял его.
– Устал?
Кеша, как обычно, серьезно оглядел лес и тонким басом ответил:
- Да не наше это мужское дело – уставать. Это Ксанька, вон, ухряпалась. Она и дома-то про лыжи не вспоминала, и тут тащит их, будто они железные.
- Да ты сам-то, сам-то! Отстал, чуть ли не последний идешь!
- Ну… так я… это… батьке помогаю, чтоб ему не скучно было!
Люди отошли немного от непривычной ходьбы по снегу, и детская перепалка, такая добрая и наивная, вызвала на лицах улыбки.

Вскоре широкая дорога кончилась, и мы вошли в лес, где только затесы на деревьях указывали путь. Идти стало намного труднее, хоть, вроде бы, затесы делались тоже на тропе.
Звериных следов не было совсем, лишь кое-где виднелись отпечатки птичьих лап и крыльев. Снег был глубок, Финя объяснил, что зверье будет на краю леса, возле болот. Там и наст тверже, и корма больше. А ближе к хребту будут попадаться дикие олени, там уже ягель, олений корм, пойдет.
И все же к вечеру мы так измотались, что только и поглядывали на Финю, когда он прикажет ставить лагерь.
- Ниче, еще немного, скоро будут полусрубы, там и станем.
Полусрубы появились, когда темно-синие сумерки накрыли тайгу.
Не отдыхая, мы выгребли снег из этих, как бы недоделанных домиков, натянули на них шатры из оленьих шкур и занялись костром.
Сил хватило только на то, чтобы поесть и улечься в меховые мешки...
 
ПРИВЫКАЕМ
 
Как я спал, не помню, но неожиданно почувствовал, что мне в мешке тепло. Олёнка посапывала рядом, у другой стены похрапывали Олег с Варей.
От костра слышался скрип снега, глухие голоса и треск сучьев. Кто-то встал раньше всех и разжигал костер.
Боясь впустить в мешок холод, я слегка выпростался из меховой «кровати» и мне показалось, что вокруг не так уж и холодно, хотя борода моя заиндевела.
- Доброе утро! – Олег  тоже проснулся и, хотя в «избе» была кромешная темень,   он по моей возне понял, что я не сплю. – Как спалось?
- Как спалось, не помню, но, видно, хорошо, если не замерз и в избе не холодно.
Девчонки тоже проснулись, сладко позевывали и выпрастывались из мешков.
Отодвинув полог, я выполз на белый свет.

Утро еще только разгонялось. Костер ярко пылал, возле него  уже хлопотали женщины, а из леса «доносился  топор дровосека». Отойдя за домик, я почувствовал, что мороз на улице был нешуточный. По моим меркам было далеко за тридцать. Сделав свое дело, я пошел на звук топора.
Оказывается, недалеко от полусрубов была поленница чурбаков, и Прол, Сава и Финя кололи дрова.
- Ты, вот что, хватай дрова, скинь их в костер, и шустро собирай мешки, а то они упрели от вас и на морозе вмиг заколодеют. Мы-то свои уже сложили…
…И снова мы торили дорогу в дремучем лесу, где идти можно было только по затесам, любой другой путь мог привести только в такие дебри, откуда даже по лыжне было бы трудно выбраться.
Болели мышцы, но к полудню мы разошлись, и во время перекуса народ весело вспоминал вчерашний день, перебирал сны, которые кому-то еще и снились. Никто не замерз, а ребятишки, что спали между родителей, так те вообще просили раздеть их, так им было жарко.
Меня это немного удивило, но разгадку тепла в насквозь промерзших домиках я надеялся найти позже, хотя, по моим понятиям, на таком морозе мы не должны были проснуться вовсе. Если бы я вчера не так устал, то вряд ли меня можно было бы уговорить лечь спать в неотапливаемом помещении. Возможно, мешки из оленьих шкур были идеальным вариантом сохранения тепла.
Девчонки чесали языки, а мы с Олегом и Юркой строили предположения, что нас ждет дальше.
- Сегодня мы ночуем в избах, а до них еще неблизко, потому доедайте и допивайте и двинем дальше. – Финя уже нацепил лыжи и впрягался в нарты.

И все же к концу дня мы опять неимоверно устали. Даже Финя с Пролом прежде, чем откапывать вход в один из домиков, стоявших на большой поляне, с размаху уселись на свои нарты и долго отдыхивались, выпуская изо рта белые клубы пара.
В домиках были железные печки, и оказалось, что силенок еще вполне достаточно, чтобы устроить вечерние посиделки. Тесно сгрудившись, мы, кроме тех женщин, кто остался с детьми в других домиках, сидели на нарах и вспоминали прошедший день. На стене в консервной банке тихо потрескивала свечка, в лесу хлопали лопающиеся от мороза стволы деревьев, а мы с Сережкой тихо бренчали на гитаре и пели.
 
Люди идут по свету, им, вроде, немного надо.
Была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь…
 
Люди слушали, но было видно, что они мысленно были в Долине, душа их страстно рвалась туда, где их, несомненно, ждало счастье.
- Никто не обморозился? Мозолей нет? – Финя прервал песню и оглядел присутствующих. – В лесу ветра нет, но вот на болотах обязательно задует, потому приготовьте на всякий случай медвежий жир, будете лицо мазать. Перед выходом к болотам сделаем привал, потеплее оденьте робят, чтоб не продуло. Да и сами потеплее приоденьтесь, пойдем небыстро, по насту, потому сильно не вспотеете. Лишь бы ветром не продуло.
- На болотах есть два островка, - продолжал он, - там тоже избушки стоят, но, не дай бог, пурга поднимется, тогда дорога к избушкам нам адом покажется. Затесы там тоже есть, но деревья редко стоят, искать их в пурге будет тяжко.
- Девушки, не пужайтесь, - Сава решил сгладить тяжеловатый стиль речи Фимы, - дорогу мы найдем в любую пургу. А если не дойдем до избушек, то в снегу заночуем, в сугробах даже теплее, чем в полусрубах. Мы с Пролом как-то попали в такую пургу, двое суток в снегу дрыхли. В наших-то мешках да шубах не замерзнем!
Утешил, спасибо! Я представил, как нас с Олёнкой заносит снегом, и мы постепенно превращаемся в лед… Бр!  Мне холодно стало даже сейчас, в этой натопленной избе. Подобные же переживания я заметил и на лицах моих друзей.
Но тут, как всегда, вмешалась Маша.
- Варсавий, ты, да и Афиноген тоже, что вы пугаете людей? Если задует, я вперед пойду. Дорогу к избам я в любую пургу найду! Считайте, что я вижу сквозь любую завесу.
- Да, Мария это умеет. – Парушка, жена Савы, закивала головой. – Как-то мы с ней, девчонками еще, -  помнишь, по ягоды ходили и заблудились? – забрались в такую глухомань, что я напужалась прямо. А Маша закрыла глаза, постояла так немного и показала, куда нужно идти. И мы вышли прямо к тому месту, откуда начали бруснику брать.
- Я сама не знаю, как это у меня получается, но дома и людей я всегда, если очень надо, вижу. – Маша улыбнулась и поправила одеяло на Никитке.
…Я сразу вспомнил, как Маша в Саянах находила выход из самых, казалось, безвыходных ситуаций, и мне стало пусть не совсем спокойно за нас, но намного легче, чем после слов Фимы и Савы.
 
БОЛОТА
 
Лес поредел,  с одного из возвышений мы увидели всю будущую дорогу.
Впереди, почти до самой гряды скал располагалась низина. Это и было то болото, к штурму которого мы готовились.

 

Представив его размеры, я невольно поежился: представьте себе заметенную снегом плоскость с торчащими тут и там корявыми деревьями, разбросанными как попало островками, заросшими лесом, - и все это голое место, не защищенное ничем от свирепых ветров и снежных бурь, разлеглось перед нами на десятки километров вплоть до скалистой гряды, имеющей вид забеленной вертикальной стены, на первый взгляд казавшейся совершенно неприступной. Пред нами расстилалось белое безмолвие…
Олёнка прошла вперед и что-то выспрашивала у Фини. Тот придвинулся к девушке и показал куда-то вперед меховой рукавицей.
Олёнка вернулась с сияющими глазами и стала показывать мне, где, как ей объяснил мужик, находится Долина. Я долго вглядывался в то место, которое мне обрисовывала девчонка, но явного отличия его о других таких же неприступных скал не нашел. Хотя, впрочем, до хребта еще было далеко, может быть, подойдем ближе, а там увидим.
Финя уже впрягался в санки, но тут я заметил Машу, которая смотрела в обратную сторону. Взглянув туда же, я не заметил ничего особенного кроме небольшого облачка, выглянувшего из-за верхушек деревьев. Мне это было знакомо: насколько мне подсказывал мой таежный опыт, за таким облачком обычно всегда следовала непогодь. Хотя это было совсем необязательно, тревога могла быть ложной.

Почти дойдя до болота, мы остановились, потому как ветерок здесь, не видя препятствий со стороны леса, значительно посвежел. Утеплившись сами, и натянув детям дополнительные меховые поддевки, мы еще раз выслушали лекцию Савы о правилах ходьбы по открытой местности и решили начать движение. И тут Маша подняла руку и, подойдя к Фине, что-то ему сказала. Тот полез в мешок и достал из него моток длинной и крепкой  бечевы. При этом он тоже глянул в то место, где я заметил облачко. Засунув бечеву под мешок, Финя скомандовал отход.
Опять заскрипел снег под полозьями, и наш караван двинулся вперед.
Путь шел под уклон. Мелкий лес и кустарник убегали назад, засечек хоть и не было, но Финя вел нас к рощице рослых лиственниц на краю болота.

Санки шли с горки легко, и я задумался о том, как же смогли первопроходцы средь этого безмолвия найти то место, где был подъем в Долину; каким мужеством нужно было обладать, чтобы в дикие морозы и пурги идти туда-не-знаю-куда, поверив всего лишь на слово какому-то дикому проводнику! Возможно, причиной было отчаяние, или бесконечное упорство, вера, страх…
Неожиданно сзади раздался детский вскрик и затем выстрел. Резко оглянувшись, я увидел Прола, который лежал в снегу и пытался перезарядить ружье, а за ним… огромного медведя, стоявшего на задних лапах и вертевшего головой. Все в караване замерли. Кешка продолжал кричать: «Батька, ну стреляй же!», но лежа Прол никак не мог вставить патрон в ствол.
Вдруг раздался громовой голос Фини:
- Все на земь, быстро! Лежать! – И тут же с его стороны поверх голов грянули один за другим два выстрела. Лежа в снегу, я увидел, как медведь, страшно взревел, сел на снег, еще сильнее завертел головой, но встал и пошел на Прола. Кешка кинулся к отцу, но тот оттолкнул мальца и всадил медведю в грудь две пули. Косматое чудовище отвалилось назад и рухнуло в снег.
- Добей его, Прол! – Сава спокойно перезарядил ружье и добавил, - вот ведь как обиделся, косолапый. Видать, Федосий его зело поранил, если он решил мстить. А ты че ж, Проня, вторую-то пулю – пожалел, небось?
- Осечка! – Прол уже встал из снега, вставил новый патрон, подошел к медведю и выстрелом в ухо завершил расправу над бурым мстителем, затем достал нож и хладнокровно вырезал у медведя ноздри, губы и язык. Также спокойно он расправился с лапами, вырезав подушечки. – Вечером накормлю вас свежатинкой!
Труп косолапого закидали снегом. – Пусть подмерзнет, можа кто из Долины пойдет, так подберут, если его допреж лесные друзья-товарищи не растащат, - проговорил Финя, втыкая ветку в образовавшийся сугроб.
Ужас медленно сползал с души. Женщины запоздало кинулись собирать детей, а те и сами спешили к родителям.

Все произошло так быстро, что не все даже и поняли, как все произошло.
Оказывается, Кешка первый среагировал, когда из-за кустов выскочила громадная туша, а Прол, мгновенно сорвав ружье с плеча и развернувшись, выстрелил медведю в голову, но второй патрон дал осечку, пришлось стрелять Саве. Оказывается, мужики, помня о том, что по тайге шатается раненый медведь, перед уходом с заимки все обговорили и распределились в цепочке так, чтобы быть готовыми в любое мгновение отразить нападение зверя…

Небо заметно побелело. Мы вышли на болото, здесь снег, утрамбованный ветром, был тверже, и мы довольно споро стали продвигаться вперед. Ребятишек усадили на нарты, и они, балуясь, прутиками стали легонько хлестать «коней», тянущих сани.
 
СНЕЖНОЕ МЕСИВО
 
 

 На очередном привале мы поняли, что пора мазать лица медвежьим жиром. Усилившийся морозный ветер резал лицо, по низу пролетала снежная поземка. Женщины кутали ребятишек, затягивали капюшоны, мазали их мордашки жиром и увещевали укрываться попонами.
Не раз добрым словом попомнив девчонок, удлинивших нам раструбы капюшонов, я вдруг с очевидностью понял, что начинается пурга. Поняли это и другие. До ближайшей избушки было еще далеко, защиты от пронизывающего ледяного ветра не было никакой, потому скорость движения резко возросла.
Движение воздуха усиливалось. Уже не были видны горы, но на болоте резкие порывы ветра еще не были заполнены снегом, и в раструбы своих меховых капюшонов мы еще видели тот островок, где, по словам Фини, стояла избушка.
Сава показал рукой влево, в наветренную сторону, я глянул – оттуда летела на нас белая стена! Мы еще успели привязать нарты к одинокому дереву и закрыть собой ребятишек, как снежный шквал со всей силы налетел на наш маленький и одинокий на этом болоте лагерь.

Вокруг резко потемнело.
Я глянул на Финю и Саву и удивился, что мужики, укрыв собой женщин и детей, держались совершенно спокойно. Финя, заметив мой взгляд, махнул рукой, мол, ерунда – и не такое видали! Успокоился и я, тут же подумав, что к пурге мы готовы, в общем-то, неплохо, лишь бы шквал не достиг такой силы, что смог бы раскидать нарты.
Первый злой порыв ветра немного стих, и Сава махнул рукой вперед, из чего мы поняли, что надо двигаться. Снег все так же летел и кружил возле людей, но сил ему, чтобы сдвинуть тяжелые нарты все же не хватало, потому мы с трудом, но продвигались вперед.

 

Мы прошли еще не менее полукилометра, как вдруг Финя остановился и стал крутить головой. Похоже, он сомневался, правильно ли мы идем. На самом деле, деревьев с засечками не наблюдалось, плотность снега возросла настолько, что увидеть что-либо в этой серой круговерти было невозможно.
Мужик по вполне очевидной причине – окончательно боясь потерять направление – не решался двигаться вперед, и все тоже стояли, не зная, что предпринять. Мы сдвинули капюшоны, и стали обсуждать создавшуюся ситуацию.
- Надо все равно как-то двигаться, ветер может усилиться, - предлагал Прол.
- Может, идти, как шли – поперек ветра? – Юрка, казалось, нашел верное решение.
- Опасно, ветер мог сменить направление, я ж не просто так потерял дорогу, – Финя скривил занесенное снегом лицо. – Да и разведку опасно проводить, можно разбежаться, хотя я чую, что изба где-то недалеко
Темнота, как назло, сгущалась, а окончательное решение так и не было выработано.
- Маша! – Сергей выпалил имя своей жены так, словно на него снизошло озарение. И тут же бросился к нартам, где женщины укрывали от ветра детей.
Поможет ли нам Мария, или нет, мы не знали, но что-то делать надо было.
Девушка появилась, держа моток бечевы в руках.
- Ты зачем же, детина, так глубоко под мешок веревку засунул? – крикнула она Фине. - Еле достала! Мы с Финей и Савой идем вперед, ты, Прол, привяжи веревку к нартам, намотай ее на руку и жди. Как только почувствуешь резкие рывки, дерни тоже два раза и, не выпуская веревку из рук, веди людей к нам.
Троица скрылась в снеговерти.
Женщины, закрывавшие собой детей, расположились за санями и были почти заметены пургой. Олёнка, Варя и Евдокия тоже помогали, прикрывая телами. В этом снежном сугробе женщины прижимали к себе ребятишек, шептали им успокаивающие слова, а мы, стоя рядом с Пролом, ждали.
Бечеву рвал ветер. Прол с отчаянной надеждой тянул на себя намотанную на руку петлю, не без страха опасаясь не почувствовать рывки от ушедших вперед разведчиков.
- Два рывка! – Прол вскочил и стал дергать бечеву на себя. – Поднимайте женщин, выходим!
Мы тянули нарты, – вот тут я первый раз по достоинству оценил преимущества камусных лыж! – а женщины шли, ухватившись за сани, другой рукой крепко сжимая детские ручонки.
Прол шел, вытянув руку вперед, видимо, мужики с того конца выбирали веревку на себя. Видимость по-прежнему была почти нулевая, ребятишек сдувало ветром, они падали, вскакивали и снова семенили рядом с матерями. Наши подружки шагали рядом с ними, готовясь подхватить ребят в случае, если ветер все же оторвет детей от своих мамок.
Вскоре из снежного мрака появились три уже дорогие нам фигуры. Оказывается, они все же нашли дерево с засекой, привязали к нему бечевку и подали нам сигнал.
- Да мы бы и сами, без Марии, нашли бы, - бахвалился Финя, хотя Сава, как казалось, ласково прижимал к себе девушку, давая понять, что главным героем был все же не Финя.
 Мы остались отдыхать, а троица снова ушла в пургу.
Все повторилось в том же порядке, как и в первый раз – мы снова шли за бечевой, как сказочный Иван за клубком. Прол старался идти быстро, чтобы разогреть идущих сзади, но все равно женщины и ребятишки продрогли.

И все же мы добрались до избы!
Она стояла почти на краю острова с заветренной стороны редкого леса, стоявшего на этом утлом кусочке твердой земли. Вместо режущей глаза пурги здесь хозяйничал вихрь, но сила ветра значительно поубавилась.
Вскоре в буржуйке загудел огонь. Дрова лежали тут же, под нарами в избе, из которых пара охапок были привязаны к стене, чтобы быть посуше. За окнами бесновалась непогодь, а здесь женщины уже накрывали на стол, раскладывая снедь.
- Ну, попали мы! – Прол повертел головой. - То медведь, то пурга. Эх, а кабы не изба? – Он глянул в темное окно. – А кабы не Маша?
- Слышь, Мария, а ну-ка расскажи, как ты дорогу-то нашла? Ведь не видать было ни зги? – Юрка повернул к девушке свое покарябанное лицо и уставился на нее восторженными глазами.
- Правда, Маш, как это у тебя получается? – Моя Олёнка тоже смотрела на девушку так, будто впервые ее видела. – Хотя я тоже как-будто видела этот домик в темноте, но никогда бы не решилась вести за собой людей.
- Вижу и все. Ни лес, ни остров не вижу, а вот домик вижу, даже могу рассказать, как он выглядит. – Маша улыбнулась. - Раньше я сомневалась, а теперь даже не сомневаюсь, что иду туда, куда надо. А вот объяснить, как это у меня получается, не могу.
- Ну и ладно. Главное, что видишь. Теперь и я в это поверил, – Финя ласково погладил Машу по голове, и продолжил, - ну, как там наши робятенки? Ничего не отморозили?
- Робята-то ничего, а вот у женушки твоей пальцы на ноге, похоже, померзли, да и у меня руки побаливают, - ответила Стеша, жена Прола.
- Давайте-ка, девушки, смажьте, где надо, себя и детей медвежьим жиром, он махом все вылечит, да будем спать налаживаться. Завтра еще неизвестно, что нам преподнесет тайга.
Спали вповалку, потому как изба была рассчитана на меньшее число людей.

Перед сном я подумал – а как же ходили здесь ходоки в те времена, когда избушек тут и в помине не было? Где они спасались от леденящей метели? Как они без ружей шли, ожидая, что в любой момент на них может выскочить бурый хозяин тайги? Меня разобрала жуть и одновременно какая-то гордость за них, будто я уже был одним из их соплеменников.
Впрочем, так оно, похоже, и было. Это лето, а особенно этот поход, настолько породнили меня с радостинцами, что прежняя моя жизнь казалась уже очень далекой и будто бы даже и не существовавшей вовсе…
Олёнка прижималась ко мне, не убирая руку с моей груди, будто до сих пор боялась, что ветер унесет ее от меня.
 
НАС ЖДУТ
 
Метель бесновалась всю ночь и весь следующий день, будто бы получила приказ неведомых сил закрыть для нас путь в долину Радости.
Никто, в общем-то, и не переживал по этому поводу, понимая, что надо дать природе порезвиться.
Вместе с природой резвился и наш «квазимодо» - Юрка. До сих пор его физиономия выглядела так, что… в общем, Дуся не советовала ему смотреться в зеркало: «Спать с перепугу не будешь, красавчик!». Да он и сам особо не тянулся к зеркалу, защищаясь фразой, что настоящий мужчина вызывает уважение хотя бы потому, что он не похож на обезьяну.
Когда он начинал перепалку со своей Доней, то удержаться от смеха было невозможно. Ребятишки, те просто ухахатывались!
Все начиналось обычно с простенького вопроса Юрки, обращенного к даме сердца своего. Вот и в этот раз, копаясь в своем мешке, он озабоченно выпрямился и спросил:
- Донюшка, ты, случаем, не видела, куда я девал свою зубную щетку?
Дуся мгновенно приняла боевую стойку.
- Опять ты за свое? Ты ж сам сказал, что будешь чистить зубы только чесноком, как и мы, чтоб болячки отпугивать?
- Любимая моя, так то ж в Усть-Наре было, там этот сногсшибающий переработанный организмом аромат ветерком сдувало, а здесь, в условиях замкнутого пространства… сама понимаешь…
- И что?
- Я придумал, как сделать, чтобы одной щеткой чистить зубы всем здесь присутствующим, включая и тебя, Дульсинею мою ненаглядную!
Народ, чувствуя, что начинается потеха, отрывался от своих дел и вступал в игру.
- Дядя Юра, а что ты придумал, расскажи? – Ксанька уже заранее начинала хихикать и ерзать на месте.
И тут Юрка расцветал!
- Эге-ге! Да я сто способов знаю. Например, первый из них: я привязываю к потолку шнур, к нему камень, к камню свою зубную щетку и отвожу камень в сторону. В это время вы все выстраиваетесь в ряд, разеваете рты, выставляете зубы, я отпускаю камень и – вжик, вжик! – зубы ваши блестят, как у якута задница!
Пока народ валяется от смеха, Юрка успевает выдать еще один способ поголовной чистки зубов.
- Есть второй способ, не оставляющий следов на голове: я привязываю щетку к дверному косяку, а вы, перед тем как выбежать «по малому», а тем более, «по большому», намыливаете зубы, разеваете рот и, пробегая мимо щетки, на ходу чистите свои провонявшие чесноком клыки! И себе хорошо, и другим приятно! Как тебе, Дусенька, мое ноу-хау?
Девушка, вытирая выступившие от смеха слеза, выдает:
- Уговорил, будем нухавать по первому способу, только камень буду раскачивать я, а первым будешь стоять ты. Чище зубов, чем у тебя,  мы вряд ли увидим, только собирать их придется по всей избе!
Люди не менее получаса ничего не могут делать от смеха, снова и снова представляя, как Дуся булыжником вышибает выставившему свои зубы Юрке, а ребятишкам придумывать другие способы чистки зубов одной щеткой хватает на полдня.
Мы знали эту Юркину шутку, но в этот раз она была исполнена под гримасы его нынешнего, мягко скажем, лица, потому приобрела новые краски…

К вечеру второго дня буря, наконец, угомонилась.
Мы с Олёнкой вышли на улицу и… звезды упали к нашим ногам! В свете Луны  серебряными искрами сверкал снег, а над нами, прибитый к небу большими сверкающими гвоздиками, висел черный громадный небесный купол.
Девушка зачарованно таращилась в небо.
- Смотри, как вьюга вычистила воздух, ни одного облачка нет! Егорушка, а ты, наверное, все про звезды знаешь? Расскажи!
- Олёнушка, дорогая, я знаю много легенд про звезды, но они все чужие, не наши. А о том, что наука знает о звездах, тебе еще рано понимать. Тем более, что, скорее всего, там, в Долине звезд будет не видно. Но я тебе обещаю, что как только вернемся в Нару, я тебе все-все на небе покажу и многое расскажу.
- А если не вернемся?
- Ну, как это не вернемся, хоть в гости да будем наезжать, ведь там твоя родина… Пойдем-ка в дом, там Юрка, наверное, новую байку рассказывает, да и простывать тебе ни к чему.
На самом деле, мороз резко усилился, как это обычно и бывает после непогоды…

Утром наш караван пошел дальше.

 

Стоял настолько сильный мороз, что казалось, будто пар, вылетавший клубами  изо рта, мгновенно замерзал и падал на снег. Женщины и дети укутались так, что только глазенки сверкали из-под капюшонов, а бороды мужиков выбелил осевший на них иней.
- Не останавливайтесь, отдохнем в избе! – Финя все также шел впереди, ведя караван к избушке, но держал умеренную скорость, чтобы дети, которых ссадили с саней, согревались в движении, поспевая за нами.

- Ты смотри, как нас тайга мытарит! – Удивлялся Сава. – Видать, мстит за хозяина, которого мы прихлопнули. Но тут уж он сам виноват, хотя… и Федосий, думаю, чего-то упустил, раз и сам погиб и бурого не убил. Вот из-за этого вся катавасия и происходит… Но ничего, уже немного осталось. Если нас радостинцы встренут, то мы в Долину мигом добежим.
- А как они узнают, что мы идем? – Серьезный и допытливый Кеша, как всегда, решил все прояснить до конца.
- Так они же видят нас сверху! Мы ж на этом болоте – как мухи на блюде. Точно знаю, что уже ждут нас, поди, и домик у горы протопили.

Ночевали мы снова в избушке. К нашей радости на столе мы увидели записку – первую весточку от радостинцев.
Явно женским почерком было написано следующее:
«Ждем вас. Возле горы вас встренут. Там будут Прокл и Гордей. Оне вас приведут к нам. Веда тоже ждет».
А внизу детской рукой была сделана маленькая приписка, до слез взволновавшая Машу:
«Маменька приходи скорее. Веда».
- Сереженька, моя Веда написала! Как же я о ней соскучилась!
Маша уткнулась головой в плечо Сергея, он поглаживал ее по голове и успокаивал:
- Ничего, еще немного и мы встретим нашу дочурку.
Никитка дернул маму за рукав: - Как ты думаешь, Ведка узнает меня?
- Так как же не узнает, чай, похожи мы все друг на друга!

У Сережки уже двое. Видя, как они дружат с Никиткой, думаю, что и с дочкой они подружатся с первого мгновения. Вообще, Сергей сильно изменился. Я помню его всегдашние метания, частые смены настроения, нередкие минуты подавленности. Здесь же, с момента, как я его увидел, меня поразила его необычная уверенность во всем, будто он отыскал тот стержень, что стал основой его жизни. Маша, несомненно, отыскала в нем лучшие черты характера и старается сделать так, чтобы мужчина не распылял свои по-настоящему достойные качества…
- Егорушка, ты не печалься, у нас тоже будут ребятки. Ты у меня такой красивый, и детки наши краше всех будут! – Олёнка вытерла свои губки, боясь, что на них остался еще медвежий жир, и жарко прильнула ко мне.
Эта маленькая приписка Машиной дочки, похоже, растрогала всех женщин. Промокнули слезу и Варя с  Дусей, да и другие тоже.
Медвежий жир спас их лица от диких ветров и морозов, но все равно раскрасневшаяся кожа на щечках и носиках говорила, что наш нынешний поход дается им с большим трудом. Да что уж говорить – всем нам досталось, но главное, что ребятишек уберегли. В Долине, надеюсь, все придет в норму…
 
ДЫХАНИЕ ЛЕТА
 
- Смотрите, над избушкой дым! Там кто-то есть!
Люди зашумели, заулыбались, ребятишки запрыгали и уж хотели бежать к домику, пришлось родителям цыкнуть на них, но все равно Ксаньку с Оськой приходилось  постоянно придерживать, чтоб не убежали. Лишь серьезные наши Никитка и Кеша все также вразвалочку шагали между нами, показывая, что не к лицу настоящим мужчинам спешить и суетиться.
Вскоре мы увидели, как от избушки отделилась маленькая фигурка и заспешила в нашу сторону. Прибавили шагу и мы.

Между тем с приближением к хребту панорама перед нами все более укрупнялась. Забеленные снегом отвесные скалы закрывали уже полнеба.

 

Они начинались сразу же за пологими гривами. Казалось, что они стоят сплошной стеной, и нам придется карабкаться по этим многокилометровым стенам. Мне показалось, что над одной из расщелин вьется туман…
Человек, что двигался в нашу сторону, уже видно было, одет был в доху до самых пят, а с приближением его мы увидели, что и лицо под капюшоном было закрыто мехом. Огромные рукавицы и толстые меховые чуни дополняли его сверхукутанный вид.
- Сразу видно, человек не привык к морозам… - Юрка тоже вглядывался в человека.
Наконец, мы сошлись!
- Ты Гордей или Прокл? – Финя уже тискал вестника Долины.
Мужик на мгновение открыл меховую задвижку, и Финя заорал:
- Гордик! Это Гордик, - кричал он, показывая на человека, - им нельзя рта открывать, могут простудиться! Не спрашивайте его ни о чем, в избушке поговорим!
Человек притянул к себе Финю за капюшон и что-то спросил, на что  наш лидер завопил:
- Все целы и здоровы, все! А вы уж там переполошились, поди, когда буран поднялся? Э, да мы и не такие пурги видали, скажи Сава!
Вестник Долины подошел и обнял каждого, затем взял у Прола ружье и сделал выстрел в воздух. На охотничьем языке это означало, что все нормально. Звук выстрела ушел к скалам и не вернулся от них.
…Да уж, пора бы и запомнить, что в горах расстояния обманчивы, до скал еще идти и идти…
Изба оказалась просторней, чем те, в которых мы останавливались до этого. Видно, это про нее говорил Афонасий на заимке.
В избе было жарко. Может быть, нам казалось, что жарко, а Гордею с Проклом, может быть, казалось наоборот?
-Ну, как вы, не обморозились ли? А то мы только в избе и спасаемся, мороз-то нынче вон какой, до полусотни доходил! А когда пурга задула, мы уж хотели бежать вас спасать, но Гордей успокоил, мол, если с ними, с вами, то есть, Финя, Сава  и Прол, то лучше сидеть в доме и ждать. – Прокл разгладил бороду и, как нам показалось, внимательно осмотрел нас - меня и моих друзей.
После объятий и кратких расспросов о Долине, о переходе, Гордей с  загадочной улыбкой сказал, обратившись к детям:
- А ну-ка, кто из вас самый смелый, откиньте попону на топчане!
Ребятишки кинулись к топчану, откинули одеяло, схватили и подняли над головой то, что там лежало…

Вот тут я понял, что мечта, которая нас все эти годы гнала сюда, в эти северные края, сбылась!
 Дети держали в руках именно то, во что более всего хотелось поверить, когда об этом рассказывала Маша – райские фрукты!
Никитка принес и положил на колени Сергея огромное яблоко, какого я никогда не видел, Ксанка держала в каждой руке по огромной ягоде крыжовника, Оська поднял обеими руками нечто зеленое и овальное – это оказалась ягода винограда… Мы видели перед собой невиданных размеров ягоды и фрукты! При этом волнение моих друзей, как я заметил, было беспредельным!

Мы были поражены в самое сердце, потому как, признаюсь, где-то внутри все равно сидело сомнение в том, что долина с горячими реками и райскими плодами существует на самом деле. Мечта ее увидеть казалась нам несбыточной. Тем более, невероятным оказалось то, что она существует на самом деле! Теперь уже на преодоление последнего, горного, рубежа мы были готовы на все сто, каким бы неприступным он ни казался…
Ребятишки уминали плоды райской долины, женщины вывешивали для просушки одежду, а мужчины засели за стол обсуждать завтрашний день.

 

Эта последняя часть пути была даже более опасной, чем та, что мы уже преодолели. Прокл и Гордей хотели провести нас по новому пути, открытому людьми долины совсем недавно. Об этой дороге не знали даже наринцы, потому что путь этот был проходим только в начале зимы, когда и снега было еще не так много, и вода, протекающая в некоторых местах замерзала.
- Взобраться-то мы взберемся, и пещерой пройдем, только вот в одном месте придется по стенке идти, тут уж глаз да глаз нужен, особенно за детьми, -  Прокл оглядел резвящихся ребятишек, будто уже примеривал, как  и кого сторожить на опасном переходе.
 
ПО КРАЮ ПРОПАСТИ
 
С утра небо закрыли тучи, потеплело и пошел снег, скрыв от нас все подходы к скалам, но Прокл и Гордей уверенно вели нас среди скальных нагромождений к ущелью, с которого начинался наш горный участок пути.
В ущелье было тихо, только сверху бесшумно сыпался снег. Мы шли по замерзшему ручью, путь постоянно шел в гору. Шли довольно долго, потому что идти вверх было тяжело, да еще мешала меховая и довольно тяжелая одежда, хотя большую часть вещей за их ненадобностью, сани, например, мы оставили в избе. Снега в ущелье было уже много, он был таким же мягким, как и в лесу, потому мужчины, постоянно меняясь, торили лыжню.

Наконец, после нескольких привалов, в том месте, где, перед нами вырисовался замерзший водопад, Гордей скомандовал табориться.
Дальше, с его слов, нам придется идти по естественному уступу на стене ущелья, поднимаясь к тому месту, где начинается пещера.
Оглядев сидящих на снегу людей, он собрал совет.
- Надо еще часть вещей оставить здесь, да снять лишнее, потому что мороз спал, доберемся до Долины, а там уж совсем разденемся. Тем более, что в пещере ветра нет совсем.
В разведку ушли Прокл, Сава и Олег. В это время женщины разбирались с одеждой, а мы паковали мешки, которые понесем с собой.

Мужики вернулись нескоро. И тут мы увидели, что Олег каким-то неизвестным способом взял власть в свои руки. Видя,  какие распоряжения он начал отдавать, мы поняли, что лидерство в группе он захватил, используя свои альпинистские навыки.
Продвигаться по тропе, тянущейся вверх по стене ущелья, без альпинистской связки будет крайне опасно, потому Олег с нашей помощью начал готовить альпинистские тройки, используя все веревки и шнуры, какие у нас были.
Ну, уж тут-то мы были в своей тарелке! Мы разбили людей на тройки и четверки, обвязали людей по всем правилам горного альпинизма, рассказали и показали, как действовать группам в опасных случаях, приказали запомнить сигналы при движении шеренгой, запретили женщинам ойкать по пустякам и вышли в путь.

«Тибетская тропа», как мы ее назвали между собой, то ныряла за скальные выступы на стене, то нависала над самым ущельем. Жуть брала, когда мы представляли, как люди ходили по ней без страховки. Узкий уступ тянулся вдоль обрыва, поднимаясь все выше и выше. Скорость движения была небольшой, передним приходилось сметать снег с тропы, отбивать сосульки и следить за тем, чтобы строй не разрывался. Олегу приходилось нелегко, он двигался первым, потому одновременно с расчисткой тропы ему приходилось, постоянно оглядываясь, сквозь падающий снег следить за всей колонной.
Дно ущелья не просматривалось, потому определить, как высоко мы находимся, было невозможно. Люди шли, внимательно глядя под ноги и старались как можно аккуратнее ставить ноги на тропу, чтобы не дай бог оступиться. Ребятишки брели, держась за веревку и прижимаясь к стенке. По линии движения постоянно передавались предупреждения о возникающих на пути препятствиях. В особенно опасных местах движение замедлялось, люди терпеливо дожидались, пока весть строй преодолеет опасный участок.
Оглядываясь, я видел, какой страх испытывали ходоки, карабкаясь по скользкой тропе и чувствуя рядом бездонный провал, сорвавшись в который, можно было погибнуть не только самому, но и потянуть за собой всех тех, кто находился в одной связке.

Думалось – а что бы я чувствовал, если бы мне пришлось идти по этой тропе одному? Одно дело двигаться вместе со всеми, и совсем другое идти в одиночку, оставаясь один на один со своими страхами. Возникало безграничное уважение к ходокам, кто рисковали  уходить на большую землю без напарника. Какие стимулы вызывали в них такую силу духа, что они, превозмогая в себе страх, а где-то и ужас, все же шли вперед наперекор морозам и вьюгам?
Отбрасывая все возникающие в голове причины, я оставил одну, не вызывающую сомнения.
Сила, которая устремляла ходоков на подвиг, была одна – инстинкт сохранения рода. Только страстное стремление сохранить свой народ, связанный меж собой родовыми узами, своих родных и близких, свою родину, где родился и вырос, ту часть земли, где был весел и счастлив, вызывали в них героические усилия и вели их сквозь непреодолимые скалы, тайгу и болота. Родина, долина Радости, где остались те, чьи улыбки и глаза каждую минуту напоминали о себе; прекрасный зеленый оазис среди мертвых заснеженных гор; люди, с кем ты связан одной судьбой – только ради всего этого человек карабкался по обледенелым скалам, брел сквозь безжалостную пургу и сносил непомерное одиночество в сутолоке городской толкотни…

Подъем на скалу обошелся без происшествий, срывов и падений не было, да и женщины молодцы – ни одна не впала в панику при виде бездонного ущелья внизу, хотя здесь, возможно, помог снег, скрывавший весь ужас страшного провала.
- Ой, я до сих пор вся дрожу, - призналась Ксанька, когда мы сошли с тропы и расположились на отдых на небольшом плоском выступе. – Видно было только мамкину спину, тропинку и стенку сбоку, а в пропасть я даже смотреть не могла, боялась.
- А мне нискольечки не страшно было, – храбрился Никитка. – Папка сказал, чтобы я в пропасть не смотрел, а смотрел под ноги. Чё головой крутить? Идти надо! Это женчины всегда оглядываются да боятся всего, а мужчины…
- Видела я, как ты не боялся! – Ксанька мгновенно развернулась и показала мальчику язык. – Ухватился за мамкину руку и всю дорогу не отпускался.
- Это он меня вел, – вступилась за сына Маша. – Я даже глаза хотела закрыть от страха, потому Никитка и взял меня за руку.
- Да-а… всем страшно было, - согласно вздохнула Ксанька, покачав головой. – Больше сроду по этой дороге не пойду!
Моя Олёнка так и сидела с расширившимися глазами, с какими она шла по обрыву. Девочка моя тоже натерпелась страху, потому я притянул ее к себе и погладил по руке.
- Ничего. В горах страшно только поначалу, а потом, когда страх проходит, начинаешь их любить и уважать. Горцы, что живут там постоянно, боготворят горы и поклоняются им.
Хоть я и говорил успокаивающим тоном, но чувствовал, что Олёнка не перестает вздрагивать и дрожать. Бедная девочка!

Люди устали больше от страха, чем от трудной дороги.
Решено было поесть, чем все и занялись.
- Ничего, красавицы, привыкнете, когда несколько раз за одежкой в ущелье сбегаете. Моя Доня хоть сейчас готова бежать обратно, верно, сударушка? – Юрка развязывал узлы на Евдокие, а та, будто все еще шла по стене - не могла даже слова сказать в ответ.
- Да, вовремя вы подошли к горе, - Гордей покачал головой. – Чуть позже бы, и не пролезли бы мы в пещеру, снегом бы ее засыпало. Потому ее раньше и не видели, что она в снегу пряталась, а весной и летом по ней река бушует. А сейчас вход еще свободен.

В пещеру мы пробрались по узкому лазу, что был сбоку от основного выхода, обрывающегося прямо в пропасть.
Проводники зажгли факелы и повели нас вперед. Природный тоннель, увешанный сталактитами, довольно круто понимался вверх. Ручей, пробегавший здесь, уже замерз, потому мы начали продвигаться вперед, стараясь идти по берегам ручья, иначе удержаться на скользком льду не было никакой возможности.
Петляние по лабиринтам пещеры заняло так много времени, что ночевку мы сделали прямо внутри, погасив факелы. Сморившиеся люди, лежа в мешках, жевали строганину в полной темноте.

- Над нами горы, да? – Олёнка прижималась ко мне. Черный мрак обострял и так немалые страхи. Понятно, почему девушка, представляя, какие громадные утесы над нами, не могла уснуть, хотя и изрядно вымоталась за этот день.
Юрчик же будто ждал этой темени, чтоб до предела распустить язык, тем самым скрашивая наше пещерное существование. Но, не смотря, если можно так сказать, на темноту, он все же, как ни менял свою дислокацию, получил пару подзатыльников Донюшкиной рукой, не ведающей промаха.
- Угомонись, побереги свой язык до лучших времен. Нето выпадет, а я не буду ползать по этой яме и искать его. Придем в долину, а ты без говорильного отростка! На кой ты там нужен? Ни доброго утра сказать, ни покойного сна пожелать.
- Так мы ж с тобой, доня моя ненаглядная, уже наизусть все выучили! – Юркин голос раздавался то чуть левее, или чуть правее, болтун своими маневрами старался не дать возможности женушке нанести прицельный подзатыльник. – Ты уже и без слов понимаешь, когда и чего я хочу. А хочу-то я всегда одного – чтоб тесемочки на твоем халатике не туго были завязаны!
Народ тихонько прихахатывал, расслабляя натянутые нервы, но «донюшкина» оплеуха опять прицельно настигала трепача, и тот зарывался в мешок, давая возможность тишине помочь людям утишить напряжение и уснуть.

Утром, если мы правильно определили время суток, наш поход продолжился. Мужики запалили факелы и по едва заметным пометкам на стенах уверенно повели нас к выходу из лабиринта. Пришлось еще немало пройти, прежде чем впереди появился слабый свет.
Выход из пещеры был таким же, как и вход, - обычным провалом в горной породе, но здесь нам пришлось поработать – дыру уже завалило снегом. Выбравшись на белый свет, щурясь от яркого солнца, мы были ошарашены красотой, открывшейся перед нами: с одной стороны были сплошные горы - и Ленская долина с другой. Снежные тучи разошлись, солнце заливало окружающую панораму, а впереди…
… а впереди было огромное сплошное облако!
- Вот это наша Долина Радости и есть! – Маша указывала варежкой как раз на этот туман.

Спускались в Долину мы тоже трудно и долго, но то, что происходило с нами при этом трудно передать словами!
Становилось все теплее. Двигаясь в сплошном облаке, мы постепенно начали улавливать новые запахи; потом кое-кто из нас начал сбрасывать шубы; люди уже не шли, а бежали. Довольно натоптанная тропа петляла в зарослях кедрового стланика, но вскоре мы все же начали различать то, что было внизу.
А внизу была – зеленая трава!
 
ПОГРАНИЧНЫЙ КОНТРОЛЬ
 
Добежав до первых кустиков травы, я остановился. То же самое сделали и мои спутники. Мы уселись на землю и от волнения не могли сказать ни слова. Да и какие слова здесь можно было найти, если перед нами простирался неведомый фантастический зеленый оазис, окруженный дикими заснеженными скалами.
Еще скрытая туманом, Долина овевала наши лица теплым дуновением, наполненным ароматом цветущей земли. Подумалось, что она, как и наш шарик во вселенной, была единственной теплой, живой планетой во всем пространстве укрытой холодным снегом бескрайней Сибири. Здесь, где на сотни и тысячи километров вечная мерзлота мертвой хваткой держала в своей власти все живое, этот зеленый и благоухающий мир, неведомо как возникший, вопреки всему существовал и не собирался сдаваться на волю промерзшего севера.
- Вот она, наша Радо’сть! – волнуясь, с ударением на втором слоге в волнении вымолвил  Финя. - Каждый раз, когда я иду сюда, я не верю, что она есть, а она, глянь – перед нами!
Красноречие кудлатого мужика можно было понять. Люди всеми порами обмороженных и обветренных лиц втягивали в себя тепло родины, ее животворную благость.

Ребятишки кувыркались в траве, женщины скидывали и связывали в рулоны меховую одежду, взваливали их на мужчин.
Чуть ниже пошел кустарник, и было странно увидеть, как наши проводники сняли с плеч ружья.
- Не ровен час, выскочит кто на нас. Держитесь кучно, не расползайтесь, - поводя вокруг глазами, крикнул идущий впереди Гордей. – Тут зверья немеряно! Мы с Проклом прикроем вас  сзади, а Сава, Финя и Прол спереди.

Он оказался прав.
Через какое-то время по нашему ходу на тропу неожиданно вышел белый тигр; он немигающим взглядом осмотрел толпу людей и сел, укрыв задние лапы своим полосатым хвостом.

 

Люди испуганно отступили и прижались друг к другу. Молчание длилось минуту.
- Э, да это, никак, Матрос?! Я вспомнил - точно, он самый! Матрос, Матрос, отойди, дай людям пройти! – Прол уже сделал шаг по направлению к тигру, но тот, коротко взрыкнув, не сдвинулся с места.
Вот тебе и местное гостеприимство! Что у Матроса на уме, было не понять.
- А, может, это и не Матрос вовсе? – Парушка, пожала плечами.
- Да нет, он! Точно он! Видишь, не кидается на нас. Только почему не уходит?
- Да он и не собирается кидаться, глянь на его хвост, он ждет кого-то. – Юрка тоже решил показать свои охотничьи познания.
- Хэ, так он же охраняет нас! Помнишь, Гордей, отец Тарас сказывал, что Матрос не одну людскую жизнь спас от всякого зверья, - прогрохотал Финя. – Стойте и ждите, скоро все выяснится.

И вправду, оказалось, что Матрос не охранял, а ждал. Через какое-то время за спиной тигра появился человек, почесал зверя за ушами и подошел к нам.
- С возвращением, люди добрые! – Мужчина радостно и открыто улыбался, обнимая нас и пожимая руки. – А я как увидел, что Матрос сорвался и пошел в горы, сразу понял, что вы недалеко где-то. – А вы что же, смолчали? – обратился он к Гордею.
- Дык, сами растерялись. Матрос-то будто нас и не узнал, сел на дорогу и сидит.
- Ага, вон оно что, - Силантий, так звали хозяина Матроса, снял ружье с плеча и спросил тигра, - кто-то бродит недалече? Кто?
Тигр все также, не торопясь, повернул голову в сторону и снова взрыкнул.
- Понятно, - Силантий щелкнул предохранителем и вернул ружье на плечо, - там его подруга бродит, он и пришел, чтобы она не надумала с вами поиграть. Перепугала бы до смерти. Мужик хохотнул и обратился к нам:
- Вы уж извиняйте нас за порядки наши, мы исправимся, правда, Матрос?
Тигр встал, вытянул спину, зевнул и медленно пошел вниз по тропе.
Пошли и мы за ним.

Эта нечаянная встреча подсказала мне, что удивляться придется еще очень часто, потому надо принимать все, как есть. Со временем новизна постепенно спадет, вот тогда и можно приступить к анализу своих впечатлений...
 
ВСТРЕЧА С РАДОСТИНЦАМИ
 
Спустя, примерно, час тропа постепенно перешла в дорожку, потом в дорогу, и вот, наконец, туман оказался выше головы, и мы увидели внизу, среди деревьев первые дома.

 

Силантий выстрелил в воздух, и из всех концов Долины к нам устремились люди.
Пока мы преодолевали последнюю сотню метров по дресвяной дороге, возле первого дома уже собралась большая толпа. На людях были простые обычные одежды, зато все были босиком. Рослые, статные мужчины были сплошь бородатыми, а такие же статные, прекрасноокие женщины одеты были в разноцветные сарафаны. Дети были одеты кто во что горазд, большинство щеголяли в одних портках и платьицах, а то и без них.
Волнение с обеих сторон было нешуточное, потому, видимо, начало торжественной речи хозяев Долины несколько задерживалось. Мы успели снять с себя теплые наряды, приосаниться и ждали начала приема.
Гости Долины волновались, как и хозяева, кстати, тоже. Моя Олёнка теребила пальчиками мой рукав, Варвара, не переставая, развязывала и завязывала узелок на пояске, Маша удерживала Никитку, готового начать знакомство с Долиной незамедлительно.

Причина небольшой задержки выяснилась совсем скоро; толпа вдруг загомонила, и мы увидели, как от последней избы двинулась к нам группа людей.
- Ждали старшего отца Леонида, он здесь все вершает, - Прол многозначительно поднял палец вверх.
Выйдя перед всеми, отец Леонид немного помолчал, выравнивая дыхание, и низким негромким голосом произнес:
- Что ж вы молчите, гости драгоценные? С возвращением вас к святым землям Радости, к праху отцов наших, к чистым источникам нашим! Пусть Долина будет благодатной землей для вас и ваших деток! Обнимемся же, дети мои!

После этих слов люди обеих групп перекрестились и... началось буйство встречи!
Люди обнимались, восторженно кричали, завидев родные лица, шло беспрерывное целование. Подбегали все новые группы людей от дальних домов, они тут же  включались в процесс объятий и радостных криков. Уже откуда-то появились рожки, гусли и бубны – праздник разворачивался нешуточный! Никакого сценария встречи не было, народ просто на пределе чувств радовался: люди Долины были счастливы видеть нас, а мы счастливы были видеть их. Нас так же, как и всех, тискали в объятьях, совали нам в руки кружки с бражкой, предлагали закусить фруктами и ягодами.

- Мама, мама! – стройная девчушка, раскинув руки, со всех ног бежала к Маше.
- Доченька, Веда моя! Никитка, смотри, наша Веда пришла! – Маша подхватила девочку и закружилась с ней. – Сережка, это Веда!
Девочка вырвалась из маминых рук и кинулась к Сергею, подпрыгнула, обняла его за шею. – Мамка, это батька мой пришел, да?! – Она изо всей силы обняла опешившего отца, прижалась к нему и крикнула: - Ты у меня самый красивый, я так и думала! А где мой брат? – Девочка подскочила к Никитке, подхватила его и радостно залепетала: - Никитка, да ты уже совсем большой! И такой же светлый как папка! Сейчас мы с тобой на те’плицы пойдем, искупаемся. Вот только папку еще раз обниму и пойдем.
Энергии у Веды было столько, что она в один миг сроднила всю семью, впервые встретившуюся только здесь.
– Папка, я теперь с тобой никогда не расстанусь, я вам с Никиткой всю Долину покажу, со всеми познакомлю! – И без всякого перехода предложила: - Мамуленька, пойдемте все на те’плицы, а? Я вам фруктов принесу, купаться будем и праздновать!

Т`ЕПЛИЦЫ

Народ будто ждал этого предложения Веды. Большими группами все двинули к проблескивающими  за деревьями озерцам воды. Местные парни и девчонки подхватили нас под руки и потащили к прудам.

 
Из домов выбегали остальные жители Долины с корзинками и бочонками, с радостными криками присоединялись к группам и тут же, на ходу, угощали  бражкой и фруктами.
Нас тоже закружило искреннее гостеприимство радостинцев. Олёнка сверкала глазами, тянула меня за рукав и щебетала:
- Егорушка, мы дошли! Мы дошли! Я столько лет ждала! Я верила, что только с тобой я смогу попасть сюда, и мечта моя сбылась! Я счастлива, Егорушка!..

Честно, мне казалось, я сплю. Ведь я отчетливо знаю, что там, где мы были еще вчера, дикая насквозь промерзлая, неприветливая земля. До сих пор еще я был во власти холода, он еще не выветрился из меня. А здесь… Мы шли по дорожке между домами, казалось, расставленными как попало, окруженными плодовыми деревьями и кустами ягодников, причем, дома эти были без дополнительных пристроек, ни бань, ни стаек для скота не просматривалось; трава возле тропинки была почему-то аккуратно пострижена (откуда ж мне было знать, что это постарались домашние животные?); ручейки и озерца тоже были повсюду, селение стояло как бы на островках среди бесчисленных арыков. Вновь прибывшие ребятишки по ходу движения срывали с кустов ягоды, обмениваясь между собой восклицаниями: «Глянь, какая ягодища, я даже двумя руками не могу ее сорвать!», «Оська, ты голову-то подними, а то яблоко тебе даст по кумполу, сакочерыжишься! Смотри, как бомба висит!» - им, детям тайги, все было в диковинку, все хотелось попробовать, взрослые только и успевали выговаривать, что нельзя сразу так много есть, животы заболят. Но удержать ребятишек, как и нас, кстати, тоже, было невозможно. Значит, этой ночью мало кто из нас будут спать спокойно, маясь переполненными животами.

Там и сям люди сбрасывали с себя одежду и плюхались в теплицы.
- Купать их, купать! – к нам подлетели Финя с Пролом и Сава с Гордеем и, раскачав, зашвырнули в воду. Когда я вынырнул, то увидел, что таким же образом полетели в воду Олег с Варей и Юрка с Дусей. Мужики к тому же швырнули нам бочонок с бражкой и туесок с ягодами. На них не было ни клочка одежды, спешно от  одежды освобождались и мы.

 

В соседнем озерке резвилась семья Сергея. Никитка с Ведой висли на отце, а Маша брызгала в них водой и смеялась.
Вода была настолько теплая и чистая, что праздник вполне можно было назвать водным. Люди до самой ночи купались, жгли на берегах костры, пересказывали друг другу новости Долины и Нары. Музыканты при этом переходили от  группы к группе, почти беспрерывно звучала музыка, люди поочередно пели и плясали, купались и снова праздновали.
Несколько раз танцевала наш таежный ангел - Мария, но я нисколько не удивился, когда вслед за ней в круг вышла моя Олёнка, и люди зачарованно наблюдали за обнаженной фигуркой, взлетами рук и невероятными изгибами стройного тела, рассказывавших радостинцам о любви, что наполняла девчонку и уносила над землей.

Все то, что происходило вокруг, не умещалось в голове. Я сплю... мне все это снится, вот сейчас я проснусь и... Это невозможно! Ведь еще сегодня я брел по ледяной реке  в беспросветной пещере, еще вчера жуткий мороз сдирал кожу с лица, еще совсем недавно  мы прощались с жизнью под дикую пляску пурги. Я вновь и вновь проводил рукой по горячей воде, окунал в нее саднящее от недавней стужи лицо, смотрел на резвящуюся в теплице мою прекрасную Олёнку, – и моя жизнь расслаивалась на две части: на ту, что до сих пор сидела во мне вместе с морозами, снежными кошмарами и предсмертным воем вьюги; и эту, с плавным течением живой воды,  с обнаженными и счастливыми людьми, с детьми, сигающими в реку с берегов, покрытых нежной и пахучей травой...
 
ОАЗИС СЧАСТЬЯ
 
Прошло десять лет.
По России катилось черное колесо отринутого некогда капитализма. Страна, сделав в свое время шаг в преодолении звериного строя эксплуатации, так и не смогла сделать другой - создать общество, сохраняющее основное право человека – право на свободу. Череда жестоких экспериментов над людьми закончилась тем же, против чего сгубили себя в жерновах междоусобиц миллионы людей русских – великая Россия снова скатилась в период безвременья. Наступили хаос и разруха…
В долине Радости люди внимательно следили за происходящим на большой земле, отложив на неопределенный срок сближение с цивилизацией, всем своим звериным оскалом доказывающей, что движение человека к счастью и радости с помощью технической мощи все более и более заходит в тупик.
Таких оазисов, где люди живут в любви и свободе, на Земле осталось уже совсем немного. Технический прогресс неумолимо приближает человечество к тому рубежу, когда в природе произойдет переход количественных ее разрушений - посредством величайшей и ужасной своими последствиями техногенной катастрофы - в новое качественное состояние, когда такое, как сегодня издевательство над планетой будет невозможно по одной простой причине. И причина эта - уничтожение человечества…
- Батя, отпусти сегодня учеников на прогулку, - сын воткнул в землю лопату, которой окапывал деревья. – Отец Леонид попросил тебе передать, что сегодня он хочет показать, как распускаются цветы на яблонях. А еще он сказал, что дядя Юра собирается сводить нас на хребет, покажет нам, что такое зима. Мы там поиграем в снежки и покатаемся на лыжах. Мама меня уже отпустила.
В долине Радости наступал новый 444 год…

 

***

Алтай

2005 г.