Любовь под дулом пистолета

        Странные ощущения иногда появляются во сне! Вроде бы спишь, а только чувствуешь, что на тебя кто-то смотрит. Просыпаешься – никого.
    В ту ночь я плохо спал. Постоянно мучили какие-то неясные видения: то я заблудился в каком-то лабиринте, из которого есть простой выход, но я не могу его найти, то размытая, неясная фигура в балахоне кружила вокруг меня, не давая ступить шагу. И вот, наконец, это постоянное видение – чье-то молчаливое присутствие в комнате. Я не знал смысла этих слов, но и не горел желанием поскорей узнать, в чем их суть.
    Я проснулся с головной болью, возникшей из-за непродолжительного, мучительного, непонятного сна. Мне опять снилось, будто за мной кто-то гонится, и только в самый последний момент, когда я собираюсь разглядеть его лицо, он таинственным образом скрывается.
    Я встал, наспех оделся и прошел на кухню. После аварии я стал очень плохо спать, главным образом из-за пережитого шока. Я знал это, но никак не мог придумать, как избавиться от этой болезни. Если мои знакомые и считали, что это только последствия пережитой травмы, то я считал, что это болезнь, и никакие доводы меня не могли переубедить.
    Я заварил кофе, умылся, подошел к телевизору и включил утренние новости.
    Осунувшийся, усталый диктор монотонно бубнил о каком-то преступлении. Я не сильно прислушивался к его речи, думая о том, как мне спокойно добраться до офиса, минуя обычные утренние пробки большого города. Но тут диктор повысил на октаву голос, и  я невольно разобрал его слова:
    - Все местные спецслужбы вовлечены в расследование о жестоком убийстве капитана  ФСБ Безволова Андрея Андреевича. Безволов за свои 7 лет безупречной службы раскрыл более 20 тяжких преступлений. Двадцать пять преступников отбывают наказание в колониях строго режима, благодаря стараниям Андрея Андреевича.
    Я закашлялся, подавился кофе и пролил полчашки себе на брюки. Ругаясь на всю квартиру из-за пролившегося на меня кипятка и испорченных лучших брюк, я в спешке переоделся, схватил пиджак и вышел на улицу.
    Я сел в свой «Шевроле», осторожно выехал на дорогу и смешался с сотнями других машин. Я не мог поверить в смысл услышанного: Андрей Безволов, такой обаятельный, такой внимательный убит. Зачем, зачем кому-то было убивать красивого, молодого капитана, который всем внушал доверие? Ответ был очевиден – слишком многим авторитетам он перешел дорогу, а некоторых из них – засадил за решетку на долгие сроки.
    Я знал Андрея. Знал. Мы хоть и не были очень близкими друзьями, но всегда интересовались успехами и неудачами друг друга. Я раскрыл немало экономических преступлений, благодаря подсказкам Андрея. Больше никогда он не посоветуется со мной, никогда не поговорит со мной…
    Бесконечные пробки. Я уже не так болезненно реагировал на эти многокилометровые скопления машин. Мне пришлось довольно долго привыкать к работе сотен и сотен машин. Мне много к чему пришлось заново привыкать. Я не из тех, кто боится трудностей.
    В половине девятого я наконец-то добрался до своего офиса. Мой офис, один из многочисленных офисов города, располагался в самом центре огромного, многочисленного города-гиганта.
    Я поднялся на седьмой этаж, ощущая некоторое стеснение в груди, дошел до своего кабинета и открыл дверь.
    Мой напарник, Алексей Васильевич Рыбин, недавно получивший повышение, встал и подал мне руку:
    - Привет! Как доехал?
    - Ничего.
    - Слышал про Андрюху?
    Я кивнул. Новости до этого 23-летнего паренька доходили с молниеносной скоростью. Это он первый узнал о том, что я попал в аварию, и оповестил моих коллег. И за это я был благодарен ему. Минута промедления – и я бы уже никогда не сидел в этом кабинете.
    - Хороший парень был, да? – Лешка никогда быстро не отвлекался от интересующей его темы.
    - Да. – Я сел за стол. – Мне кто-нибудь звонил?
    - Звонили пару раз. Спрашивали Дениса Павловича Скакина, - усмехнулся Алексей. Он всегда усмехался, когда меня называли по имени-отчеству, ведь мне было всего 27 лет.
    - И кто же это? Ты спросил, зачем они звонили? – я привык к его усмешкам по этому поводу и уже почти не реагировал на его выпады.
    - Ясное дело, спросил. Звонила некая Альбина Ивановна Маркова-Моллоу по поводу какого-то «сугубо конфиденциального дела». Сказала, что перезвонит попозже.
    Я вздохнул. Альбина Ивановна Маркова-Моллоу была давней подругой моей матери. После смерти мамы она часто стала заходить ко мне на чай после работы. В один такой день она и поведала причину, нарушившую ее душевное спокойствие.
    В тот день я только что вернулся с работы, сготовил себе ужин и уже принялся за чай, как в дверь позвонили. Я с большой неохотой встал, открыл дверь и обнаружил Альбину Ивановну в полном расстройстве чувств. Проще говоря, она была близка к истерике. Недоумевая, что могло так вывести из себя эту всегда рассудительную женщину, я пригласил ее в квартиру.
    Альбина Ивановна расположилась на мягком табурете и несколько минут не сводила с меня своего твердого, непоколебимого взгляда. Я поинтересовался:
    - Может, чаю или кофе?
    - Чаю, да покрепче.
    Я молча выполнил ее приказание, думая о том, что она пила крепкий чай только в случае стресса. По-видимому, сейчас такой случай и был.
    Я поставил перед ней крепкий чай, тарелку с пирожными и спросил:
    - У вас что-то случилось?
    Этот вопрос заставил ее вздрогнуть и вернуть в нервное состояние.
    - Да, случилось. – Она прилагала героические усилия, чтобы не впасть в истерику. – Дело в том, что… Господи, Дэн, как такое могло случиться?!
    - Успокойтесь, Альбина Ивановна! – Я дотронулся до ее локтя. – Расскажите, в чем дело, и я попытаюсь помочь вам, если смогу.
    Она посмотрела на меня своими синими, пронизывающими глазами, вздохнула, но все-таки продолжила более спокойным тоном:
    - Вчера вечером я пришла с работы как всегда в шесть часов вечера. Все было как обычно до тех пор, как не зазвонил телефон. Я взяла трубку, спросила, кто говорит. А мне вдруг тихим, хриплым голосом сказали: «Если ты через неделю не заплатишь нам 500 тысяч рублей, твоему сыну будет очень плохо!» И повесил трубку. Я пыталась кричать ему, кто говорит. Пыталась узнать, откуда звонили, но безрезультатно. Что мне делать, Дэн? У меня нет полмиллиона рублей!
    - Вы пытались обратиться в милицию? – спросил я.
    - Нет. Ты же знаешь, кто я. Если я обращусь в милицию, пойдут разные слухи. И…
    Я знал, что последует за этим «и…». Альбина Ивановна Маркова-Моллоу была доктором исторических наук в Институте Геологии. Обратиться в милицию – значит подмочить свою репутацию. Хотя я догадывался, что заработок у нее довольно приличный.
    - Понимаю, - ответил я. – Шантажист еще звонил?
    - Нет. Я позвонила Сереже и предупредила его об опасности.
    - Что он сказал?
    - Сказал, что будет осторожен. Но я т-так в-волнуюсь. Вдруг что-нибудь с ним случиться?
    Ее сын, хирург в Сочинской городской больнице № 12, Сергей Дмитриевич Марков-Моллоу, был преуспевающим молодым врачом и уже имевшим собственный коттедж и шикарный «ягуар».
    - Понятно, - повторил я. – Вы говорили, что голос был тихий и хриплый. Кто это был мужчина или женщина?
    - Мужчина. – Ответила Альбина Ивановна и сняла плащ и берет. – Я бы дала ему лет 40-45, но никак не более.
    На ее интуицию можно было полагаться, поэтому я продолжил:
    - Вы не сможете припомнить поточнее, во сколько он позвонил?
    - Примерно в двадцать минут седьмого.
    - Ясно, - сказал я и осторожно поинтересовался: - Альбина Ивановна, а у Сергея были враги?
    - Что ты такое говоришь?! – разозлилась Альбина Ивановна. – У Сережи враги?!
    - Значит, не было? – спокойно продолжил я.
    - Нет. – Она все еще тяжело дышала от гнева.
    - Хорошо. Может, Сергей рассказывал вам о каких-то проблемах на работе?
    - Нет. Хотя… подожди. Несколько дней назад Сережа мне говорил, что он поскандалил со своим коллегой. Сережа сказал, что коллега плохо выполняет свои обязанности.
    - Какие именно?
    - Его не было на дежурстве два раза за последний месяц.
    - И как коллега отреагировал?
    - Он накричал! Он накричал на Сережу! Говорит, будто Сережа только о карьере и думает! У Сережи этого и  в мыслях не было! – Альбина Ивановна считала своего сына, чуть ли не паинькой.
    - Как зовут этого коллегу? – поинтересовался я, тщательно скрывая возникшее желание высказать ей в лицо всю правду. Дело в том, что Сергей Красов был хорошим эгоистом и лицемером.
    - Даниил Артурович Скоблев.
    - Но это не повод для шантажа, - пожал плечами я.
    - Как не повод?! – разгневалась снова Маркова-Моллоу. – Он хотел отомстить за уязвленное самолюбие, вот  и стал меня шантажировать!
    - Но почему вас? – спросил я. – Почему не вашего сына?
    На это Альбина Ивановна не нашлась, что ответить.
    - У вас есть э-э-э недоброжелатели?
    - У меня? У меня, их много. – Альбина Ивановна перекинула плащ через спинку стула. – Мне 23 студента завалили экзамен.
    - Но среди них же нет сорокалетних, - вставил я.
    - Есть, конечно, заочники, но среди них, да нет ни одного человека такого возраста и с таким голосом.
    - Значит, это не связано с вашей деятельностью. – Утвердительно кивнул я.
    - Наверняка.
    - Этот человек лично знает вас и вашу семью, иначе он откуда бы знал ваше материальное положение и вашего сына.
    - Я тоже так думаю.
    - Значит, вы мне оставите список ваших близких знакомых и их адреса, хорошо?
    - Хорошо, - Альбина Ивановна встала, оделась и подошла к двери. – Прошу, Дэн, не затягивай это дело. Оно же по твоей части.
    Когда дверь захлопнулась, я тихо, так, чтобы никто не мог услышать мои слова, кроме меня самого, проговорил:
    - Это вы правильно сказали: это по моей части.
    Дело в том, что я вот уже четыре года работал в Федеральной службе безопасности, но только сравнительно недавно – восемь месяцев назад – стал возглавлять отдел по борьбе с экономическими преступлениями.
Глава вторая.
    Я набрал номер Альбины Ивановны и услышал ее спокойный, уверенный голос:
    - Кто говорит?
    - Доброе утро, Альбина Ивановна, это Денис Скакин.
    - Дэн! – воскликнула она. – Где ты был?
    - Застрял в пробках.
    - Я звонила тебе минут пятнадцать назад. Мне ответил какой-то молодой человек, что тебя еще нет на месте. Кто это?
    - Это мой напарник Алексей Рыбин.
    - Ясно. У тебя есть что-нибудь по моему делу?
    - Кое-что я накопал. Я расскажу все при встрече. Где мы можем встретиться?
    - Сейчас я не могу. У меня еще две лекции. Может, где-нибудь пообедаем? У меня после обеда только четвертая пара.
    - Хорошо. Но где?
    - Давай в ресторане «Белый кит», ладно?
    - Согласен. Встретимся там, около часу дня. – Я повесил трубку.
    - Что она хотела? – спросил Леша, усаживаясь на стол.
    - Это по делу о шантаже. Ты знаешь, о чем речь.
    - Вроде бы эту старую деву шантажировали?
    - Да. Не называй ее старой девой.
    - Смотри не переволнуйся, а то сердечко не выдержит! – ехидно заметил он.
    Я нахмурился. Я старался не вспоминать последствия злополучной аварии, но такие типы, как Рыбин постоянно мне об этом напоминали.
    Вот уже почти полгода я носил электрокардиостимулятор, вшитый в сердечную мышцу.
    Пять месяцев назад я ехал на работу через объездную дорогу на своей «двенадцатой» модели «Жигулей». Прямую дорогу перекрыли в связи с аварией на водопроводе. Я редко ездил по объездной, поэтому не знал особенностей дороги. На одном особенно опасном перекрестке я инстинктивно нажал на педаль тормоза, но промахнулся. Секунда могла решить все. И я нажал на секунду позже.
    Машина остановилась метрах в пяти от положенного места. Я наклонился переключить коробку передач и не заметил приближающуюся  ко мне на большой скорости «пятнадцатую» модель. Водитель «пятнашки» засигналил, дал по тормозам, но поздно.
    Меня со страшной силой бросило на лобовое стекло, моя машина несколько метров скользила по трассе, а затем с грохотом, скрежетом и визгом стала кувыркаться по асфальту.
    Машина вместе со мной упала поперек дороги. Несколько машин врезались в мою покореженную «двенадцатую».  Меня зажало.
    Потом мне рассказывали, как приехала «Скорая помощь», как меня с большим трудом удалось вытащить из груды металла. Мне говорили, что машину пришлось резать автогеном, прежде чем достать меня.
    Я очень долго приходил в сознание. Жил благодаря аппарату, поддерживающему работу моего сердца. Поэтому я не удивился, что у меня после того, как пришел в сознание, началась сильная абсолютная брадикардия. У меня стало урежение сердечных сокращений менее 40 ударов в одну минуту из-за кровоизлияния в мозг.
    Я довольно длительное время не мог ходить. И в первые недели лечения у меня случались обмороки. Поэтому, когда они стали угрожать моему дальнейшему выздоровлению, мне вшили в сердечную мышцу электрокардиостимулятор.
    Четыре недели я привыкал к нему. Мне было чуждо думать о том, что у меня искусственное сердце, хотя это и было не так. Электрокардиостимулятор – это электронное устройство, которое действует вместо естественного водителя ритма сердца. Оно просто посылало импульсы в сердце, восстанавливая нормальное сердцебиение. Правда, оно имело и некоторые недостатки: оно давало сбои при работе автомобильных распределительных элементов, радаров, микроволн и датчиков безопасности в аэропортах.
    За эти пять месяцев я заново привык к привычным для меня вещам. Но к одному не мог никак привыкнуть: когда напоминали мне о том, что я не такой, как все обычные, здоровые люди. Поэтому я так и вскипел от замечания Леши.
    - Ладно, извини, Дэн, я не хотел задеть тебя за живое. – Виновато пробормотал он.
    - Я не могу на тебя сердиться. – Ответил я. – Это ты первым оповестил наших об этой аварии. Если бы не ты, я бы был бы мертв.
    Мертв. Какое это жуткое слово… Не стало бы на свете… Не стало бы вообще… Как Андрея Безволова…
    Я передернулся. Не мог вспоминать об этом спокойно. Да и кто мог бы спокойно говорить о своей смерти? А я так близок был к этому. Если бы не аппарат…
    - Хватит. – Твердо сказал Рыбин, поняв, о чем я думаю. – Ты живой, хоть и не такой здоровый, как раньше, но ты живой, понял?
    - Да. – Я с трудом оторвался от неприятных, навязчивых мыслей. – Что ты собираешься делать?
    Рыбин сделал задумчивую физиономию, изображая длительный мыслительный процесс, и произнес:
    - Думаю, что скатаюсь к жене и спрошу, как у нее дела.
    - Отбрось свои шуточки. Все мы прекрасно знаем, что ты холост, хотя и не далек тот день, когда тебе поставят штамп в паспорте. Верно?
    - Верно! – просиял довольный Алексей, удовлетворяясь реакцией на повседневную байку о его, якобы, женитьбе.
    - У меня к тебе дело, Леш, - примирительно продолжил я, поскольку миссия у Рыбина была довольно-таки неприятной. – Ты не можешь узнать результаты экспертизы с места убийства Андрея?
    Алексей помрачнел. Одно напоминание об этом жестоком убийстве вызывало у него ненависть к убийце. Так же, как он понял о моих не веселых мыслях, я догадался, что он сейчас чувствует.
    - Так ты сходишь?
    - Я?.. Да, попытаюсь…
    Но ему не пришлось идти. Едва я закончил фразу, дверь отворилась, и в кабинет вошел майор ФСБ из отдела расследования убийств Наперстков Евгений Александрович.
    Наперстков, несмотря на рост 193 см, умудрился пройти сквозь дверной проем, не ударившись головой об косяк. Этот похожий на медведя-гризли 39-летний мужчина при первом впечатлении внушал благоговейный страх. Но, познакомившись поближе в непринужденной обстановке узнаешь, что он довольно обаятельный, располагающий к доверию человек.
    Я его узнал как раз в такой неофициальной обстановке: в баре, незадолго до той злополучной аварии. Это именно Евгений Александрович Наперстков дал мне 200 миллилитров крови. Просто у меня была редкая группа крови – IV отрицательная. И только у него была такая же. С тех самых пор я был обязан ему жизнью.
    - Здорово, взяточники! – гаркнул он, называя нас так, потому что мой отдел работал с экономическими преступлениями и довольно часто сталкивались с крупными суммами денег.
    - Привет! – отозвался я, а Леша кивнул. – Как дела?
    - Дела идут! – хохотнул Наперстков, присаживаясь на край стола, отчего стол жалобно заскрипел. – Ой, извини! – он пересел на стул.
    - Ничего.
    - Я тут к тебе по одному делу, - Евгений Александрович достал из кармана брюк свернутый лист и развернул его. – Ты помнишь такого Горошникова Петра Николаевича?
    Я стал припоминать. Горошников… Знакомая фамилия… Где я ее встречал? И тут я вспомнил.
    - Горошников Петр Николаевич, 1970 года рождения. Проживал по адресу город Ейск, улица Первознаменная, дом 2, квартира 47. Осужден два месяца назад за кражу в особо крупном размере. Получил девять лет и семь месяцев строгого режима. И что?
    - Этот Горошников совершил побег с зоны, - пояснил Наперстков.
    - Как сбежал? Когда? И почему я узнаю об этом только сейчас?
    - Сбежал полторы недели назад. Власти пытались замять этот инцидент – из этой колонии за последний год сбежало четверо преступников.
    - Понятно, - вздохнул я. Именно я расследовал это дело о краже миллиона рублей со счета одного богатенького нефтяного магната. – Но это к твоему отделу не относится. Зачем тебе это?
    - Горошников – брат Дмитрия Горошникова.
    Дмитрий Горошников был коммерсантом. Обширная сеть супермаркетов принадлежала ему.
    - И что? – снова повторил я, не понимая суть вопроса.
    - Видимо авария повлияла на твою сообразительность, - вздохнул без улыбки Наперстков. – Ты же сам не хуже меня знаешь, что Дмитрий Горошников давал взаймы Андрею!
    - Точно! – внезапно понял я. – Андрей не успел отдать залог!
    - Догадался, наконец! – одобрил меня Наперстков и продолжил: - Андрей занимал около 300 тысяч рублей у Дмитрия. Ты прекрасно помнишь, как нам два месяца назад задолжали зарплату. А Андрею нужны были деньги на операцию сынишки.
    Сын Андрея, 9-летний Миша, имел врожденный порок сердца и нуждался в операции. Но для операции было нужно 300 тысяч рублей.
    - Как мальчик?- со стеснением в груди спросил я.
    - В кардиологическом центре, - ответил майор, вставая. – На днях будет операция.
    - Жаль мальчугана. Такой веселый, жизнерадостный парень. Слишком уж много он за свои девять лет натерпелся. Сначала операция, потом отец…
    Я замолк. Продолжать не имело смысла. Все итак поняли конец недосказанной фразы. Я встал.
    - Так что ты от меня хотел?
    - Ты же знаешь всех свидетелей по тому делу, - стоя у дверей, проговорил Наперстков. – Опроси их, докопайся, видели ли они Горошникова после побега. Среди них много авторитетов. Спроси аккуратно, налаживал ли связь Горошников с ними после побега с зоны. Не мне тебя учить, Дэн. Ты на этом деле собаку съел.
    Это было истинной правдой. Я несколько недель собирал факты, свидетельствовавшие о том, что Горошников совершил кражу в особо крупном размере. Приживающийся электрокардиостимулятор, только-только начавшее исправляться физическое и моральное здоровье осложняли эту работу. И вот снова.
    - Хорошо, - кивнул я, снова усаживаясь. – Тебе, конечно, необходимо это в кратчайшие сроки?
    - Дэн, ты же знаешь, шеф приказал. Я человек подневольный.
    Я усмехнулся. Уж начальника отдела по расследованию убийств нельзя было назвать подневольным человеком.
    - Ладно, до скорого, ребята! – подмигнул нам Наперстков и вышел.
    - Сволочь! – едва дверь за майором закрылась, выпалил Леша. – Только образовался свободный денек отдохнуть, так он нам и это убийство пришил!
    - Брось, Леша, ерунду молоть! – с улыбкой заметил я. – Ну не он бы нам работенку подбросил, так шеф что-нибудь похуже пристегнул бы!
    - И то верно, - согласился Леша.
    - Вот что, - начал я, и лицо напарника сразу изменилось – мне нужно, чтобы ты отыскал то дело, о котором мы сейчас говорили.
    - О`кей.
    Он принялся рыться в шкафах с картотекой, а я набрал номер начальника отдела по расследованию преступлений в сфере экономической деятельности. В общем, наши должности имели много общего только с тем отличием, что я расследовал и преступления против собственности, и преступления против службы в коммерческих и иных организациях, и то, чем занимался этот человек. Просто дел, которые поручали ФСБ, было намного меньше, чем милиции.
    - Майор Шакалов слушает, - ответил мне знакомый голос.
    - Привет, Петь, это Денис Скакин, - поздоровался я.
    - Дениска! – повеселел Шакалов. – Какими судьбами ты мне позвонил?
    - Это не телефонный разговор, Петь. Давай встретимся где-нибудь.
    - Где? – сразу откликнулся тот.
    - Знаешь, где находится кафе «Прибой»?
    - Да. Во сколько?
    Я взглянул на часы. Было без двадцати десять. Встреча с Альбиной Ивановной должна состояться через два с половиной часа. Прикинув в уме, сколько займет времени путь от кафе до ресторана «Белый кит», я ответил:
    - Тебя через полчаса устроит? Тут не далеко.
    - Согласен, - ответил майор и повесил трубку.
    Я накинул пиджак, надел кобуру с пистолетом и обратился к Алексею:
    - Леш, будь другом, выпиши всех свидетелей по этому делу и пробей их адреса по картотеке. Может, что умное найдешь.
    Алексей тяжело вздохнул, взял поудобнее объемистую папку и расположился за своим столом.
    - На обратном пути забегу в кондитерскую, куплю заварных пирожных к чаю, - пообещал я, и лицо напарника озарилось благодарной улыбкой. – До встречи!
    - Пока!
    Поскольку расстояние от моего офиса до кафе «Прибой» было не большим, я решил пройтись пешком, нежели торчать тридцать минут в пробках. Я уже достаточно приспособился к шумному, задымленному городу с искусственным препаратом под кожей, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке.
    Чего же я от себя хочу за пять месяцев?
    Кафе было крошечным, но довольно уютным. Стойка бара, растянувшаяся через всю стену, была отполирована до такой степени, что в нее можно было смотреться, как в зеркале. Аккуратные, круглые столики были покрыты бежевыми скатертями. На каждом столике стояла большая ваза с искусственными цветами и подставки для салфеток. Это кафе походило на гостиную какой-нибудь фрау 70-х годов.
    Я подошел к бару, заказал себе коньяка со льдом и кофе и отошел к дальнему столику у стены, не желая, чтобы наш разговор подслушали. Я пил кофе и думал о том, сколько труда займет распутать это дело об убийстве Андрея.
    Андрей… Сейчас воспоминания о нем стали не такие болезненные, но все-таки довольно неспокойные. Сколько воспоминаний связано с ним… Сколько приятных моментов… И вот его нет. Нет, и никогда не будет…
    В дверях кафе появился невысокий, средних лет мужчина, с проседью в каштановых волосах. Хотя Шакалов Петр Петрович был в штатском, его легко можно было принять за сотрудника правоохранительных органов главным образом из-за того, что держался он уж как-то чересчур скованно. Петр заметно сутулился, слишком заметным, инквизиторским взглядом рассматривал посетителей и недовольно хмурил брови. Когда его глаза наконец остановились на мне, Петр сдержанно улыбнулся и стал пробираться между столиками.
    - Привет, - он пожал мне руку.
    - Привет, - я указал на свободный стул. Он сел.
    - Зачем тебе нужно было встретиться со мной? – Шакалов поднял руку и привлек внимание официанта: - Крепкий кофе, пожалуйста.
    - Ты слышал, что из колонии строгого режима сбежал некий Горошников Петр Николаевич, осужденный на девять лет и семь месяцев за кражу одного миллиона рублей?
    - Нам пришла такая ориентировка, - кивнул он, глотнув принесенный кофе. – Ведь это вроде ты засадил его за решетку пару месяцев назад?
    - Два месяца. – Уточнил я и продолжил: - Мне необходимо, чтобы ты, именно ты и никто больше, наведался к Дмитрию Горошникову с целью, якобы, какой-нибудь там проверки.
    - Ну, а почему не твои ребята? – недовольно перебил меня майор. – У тебя это получится гораздо быстрее и при более меньших затратах сил и времени.
    - Согласен. Но подумай сам, что возомнит себе успешный коммерсант, если к нему ни с  того, ни с сего заявится майор ФСБ.
    - Ты прав, - сказал Шакалов. – Ты предлагаешь под видом проверки расспросить Дмитрия об его сбежавшем брате, так?
    - Так, - улыбнулся я ему. Наконец-то у Петра стала работать голова. – И только, пожалуйста, как можно деликатнее.
    - Ну, скажешь же! – нахмурился он. – Разве я когда-нибудь, что-нибудь делал неделикатно?
    - Петь, извини, сморозил глупость. Как сказал Наперстков «авария повлияла на мою сообразительность». Старею, друг!
    - Отбрось всякие дурные мысли! С людьми и не такое случалось, да жили же!
    - Жили? – подколол я.
    - Ой, перестань прикалываться к словам, Дэн!
    - Ладно, ладно… Так ты сделаешь то, что я просил?
    - Естественно. – Он встал. Я тоже.
    Мы бросили на стол по сотне рублей каждый, а затем Петр пошел к выходу, стараясь не подавать виду на изумленные взгляды людей, безошибочно определивших, что перед ними – закоренелый до мозга костей мент. Я еще подождал минут пять после ухода майора, затем медленно направился к выходу, заметив, что меня не провожают взглядами как Шакалова. Я, в своем деловом костюме, больше походил на богатенького коммерсанта, нежели на сотрудника ФСБ.
    Я взглянул на часы и быстро зашагал к служебной стоянке – до встречи с Альбиной Ивановной оставалось всего час и сорок минут. Я по привычке оглянулся назад, почему-то подумав, что за мной следят. Я прибавил шагу, нарочно споткнувшись об развязавшийся шнурок.
    Я оказался прав – за мной следили, причем весьма профессионально. Двое моих провожатых молниеносно остановились и с беззаботным видом стали беседовать, как будто минуту назад прервали занимательный диалог.
    Я разогнулся и решился на проверенный шаг: подошедши прямо к моим преследователям, я нагло спросил:
    - У вас не найдется закурить?
    Один из них глупо улыбнулся, произнес: «Пожалуйста!» и протянул мне зажигалку. Я не курил, но исправно вынул из пиджака сигарету и поднес ее к пламени. Очень тихо, чтобы меня только слышали только эти двое, я произнес:
    - Слушайте меня, горе-сыщики, если вы мне не скажете, от кого вы пришли, я устрою вам очень большие неприятности! Надеюсь, вы знаете, кто я такой?
    Они изумленно таращились на меня до тех пор, пока я их не поторопил:
    - Ну?..
    - Андрей Сергеевич Москалов. – Ляпнул тот, кто первым начал мнимый диалог.
    Я был крайне изумлен, хотя и не подал виду. Москалов был начальником эмиграционной службы города, одной из самых престижных компаний. Я не знал, зачем Москалову надо было нанимать двух своих коллег, чтобы проследить за мной. Но выяснять это, стоя посреди многолюдной улицы, было бы верх безрассудства. Я кивнул:
    - Ясно. Теперь слушайте меня, ребята. Если я замечу хоть какую-то утечку информации, вы можете просто-напросто попасть под сокращение штатов. Понятно?
    Оба парня кивнули. Я был не из тех, кто просто верил честному слову и потому собирался легонько надавить на них.
    - Поправьте меня, если что не так. Не у вас ли год назад был такой прескверный случай с подозрением во взяточничестве?
    Их лица побледнели. В прошлом году их сотрудников улучили во взяточничестве в крупном размере, но только это дело замяли, потому что в нем были замешаны сотрудники компании. Но я и весь мой отдел были до сих пор настороже.
    - Значит, поняли, - подвел итог я. – За мной дело не заржавеет, поверьте.
    - Конечно, - прошептал один из них, и оба очень быстро растворились в толпе.
Глава третья.

    Ресторан «Белый кит» находился  в часе езды от моего офиса. Солидное, двухэтажное здание, облицованное светоотражающими плитками, с первого взгляда можно было утверждать, что это не ресторан, а какое-нибудь административное учреждение. Ресторан, по моим сведениям, был построен в начале 90-х годов, когда в стране процветала теневая торговля  и коррупция. В наше время ресторан приносил довольно ощутимую прибыль. Обычный официант в таком ресторане в удачный период времени позволял себе каждый сезон покупать подержанную, но в хорошем состоянии машину-итальянку.
    Я подразумевал, что такое благополучие достигнуто отнюдь не блистательной работой шеф-повара и официантов, но никак не мог этого доказать.
    Я подошел к зданию, огляделся, скорее по профессиональной привычке, нежели из подозрительности, открыл дверь и вошел.
    Я стоял в просторном, начищенном до зеркального блеска ресторане. Лакированный пол, барменская стойка и столы ослепительно блестели в искрящихся лучах дневного света и работы десяток ламп. Блеск резал глаза, заставляя моргать.
    Ко мне поспешно подошел молоденький паренек, которого, если бы не было официантской униформы, я принял бы за школьника. Паренек услужливо подставил руку так, чтобы я смог положить на нее пиджак. Аккуратно повесив пиджак на гардеробную стойку, он снова подошел ко мне и задал вопрос:
    - Гражданин, у вас назначена встреча здесь?
    Я заметил, что умение отличать делового человека от постоянного посетителя входила здесь, наверное, в профессиональные обязанности каждого служащего. Что ж, думал я, сюда определенно не берут людей без высшего образования. И как оказалось потом, был совершенно прав.
    Я подошел к свободному столику, сделал заказ, состоящий из буйябеса (французского традиционного супа), жареного перепела и черного кофе с эклерами. К тому времени как принесли обед, я успел разглядеть и запомнить некоторые особые приметы посетителей. Такая уж у меня работа…
    За два столика от меня сидел ничем не примечательный пожилой мужчина для многих россиян. Но не для меня. Мужчина был одет чересчур аккуратно даже для ресторана, поэтому я сразу признал в нем иностранца, а вернее, немца, - безупречное поведение, костюм, а также прическа выдавали его с головой.
    Рядом со столиком немца сидел довольно нервный молодой человек, примерно такого же возраста как я. Молодой человек был явно не в столь трезвом состоянии, чтобы как следует хорошо воспитанному и получившему высшее образование молодому мужчине обращаться со столовыми приборами. Понять, что он вышел из богатой, обеспеченной семьи было для меня не так уж и трудно. Аккуратно причесанные на пробор волосы, тщательно выбритый подбородок, новенький, сидящий на молодом человеке так, что невольно думалось – шили под заказ костюм, безошибочно относили его к соответственному слою общества. Ну, а что касается высшего образования, то я сразу понял это, как только молодой человек обратился к официанту. Слегка заплетающимся языком от выпитого спиртного, юноша промолвил:
    - Официант, будьте любезны, принесите мне, п-пожалуйста, суп из креветок и филе молодого барашка.
    Я перевел взгляд на третьего необычного персонажа. Им оказалась женщина средних лет в ярком, атласном платье и туфлях, каблук у которых составлял не менее 8-10 сантиметров. Дама выглядела так, будто прямо из-за столика этого ресторана отправится на съемочную площадку. Но первое впечатление было обманчивым. Дама держалась слишком непринужденно для своих лет. Исходя из этого, я предположил, что она вовсе не актриса и не деловая женщина, а просто-напросто какой-нибудь менеджер, следящий за престижем компании, в которой она работала.
    - Здравствуй, Дэн, - поздоровалась со мной Альбина Ивановна, незаметно подошедшая к моему столу, пока я наблюдал за посетителями. – Прости за опоздание.
    Я встал, подошел к Альбине Ивановне и отодвинул ей стул. Профессор села, оправила складки юбки и сделала заказ.
    - Ну, и что ты хотел мне рассказать? – начала она без промедления.
    - Дело в том, что появились кое-какие факты, разъясняющие вашу ситуацию. Во-первых, мне стало известно, что во время ссоры вашего сына со своим коллегой была выяснена одна мелкая деталь: ваш сын еще до встречи с Даниилом Артуровичем был несколько встревожен. И во-вторых, до этого инцидента он встречался со своей бывшей женой  Юлией Андреевной Клобуковой.
    - И какое это имеет значение к нашему делу? – нервно поинтересовалась ректор.
    - Самое прямое, - терпеливо начал объяснять я. – Даниил Артурович пояснил мне, что ваш сын разговаривал с ним на повышенных тонах.
    - Естественно! – повысила голос Альбина Ивановна. – Он же своим поведением спровоцировал такое отношение!..
    - Нет. – Твердо перебил ее я. – Коллега вашего сына рассказал, что все то утро до разговора Сергей был в плохом настроении. И не только он один может это подтвердить. Скажите, Альбина Ивановна, ваш сын давно разведен с Юлией Клобуковой?
    - Два с половиной месяца назад, - сердито ответила профессор, явно одобряя поступок своего сына. – С тех пор как произошла эта авария отношения у Сереженьки и Юли резко ухудшились.
    - Я разыскал статью об этой жуткой аварии, - продолжил я – и выяснил из нее кое-что. Виновник этой аварии был так и не найден, а ваша невестка осталась пожизненным инвалидом. Ваш сын отделался только сотрясением головного мозга и переломом правой руки, так?
    - Так, - согласилась дама, принимаясь за второе. – Но этой девушке не стоило самой вести машину! Она едва сдала на водительские права!
    - С момента получения водительских прав к тому времени прошло уже более четырех месяцев. Это достаточный срок, чтобы овладеть практическими навыками вождения.
    - Но посмотри, что из этого вышло! Какой стала она, и как пострадал мой сын!
    По сравнению с парализацией ног перелом руки и сотрясение мозга казались сущим пустяком, подумал я, но говорить вслух этого не стал и продолжил:
    - Это не повод, чтобы оформлять развод. Со стороны вашего сына это было бесчеловечно.
    - Также бесчеловечно, как со стороны твоей жены пять месяцев назад, Дэн, но не более, - парировала она.
    Я промолчал. Спорить было глупо. После выписки из больницы моя бывшая жена Инна стала оформлять развод, заявив, что «ты сейчас будешь не способен обеспечивать меня как раньше, так что, прости!» И почти через четыре месяца у нее, да и у меня тоже штампа в паспорте уже не было.
    - Вы не знаете, по какому поводу была ссора? – наивно поинтересовался я, словно не знал, что хочу скрыть за этим вопросом.
    Она смерила меня проницательным взглядом и, как мне показалась, мгновенно поняла, что я хотел скрыть. Однако, догадалась она об этом или нет, на ее ответ это никаким образом не повлияло:
    - Знаю. Сережа никогда, ничего не скрывает от меня!
    Я вежливо улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка оказалась понимающей, нежели саркастической. Но и это у меня не вышло.
    - Я поняла, о чем ты сейчас думаешь. Конечно, у него есть веские доводы для того, чтобы мне не рассказывать некоторых тем. Но Сергей – я готова за это поручиться – никогда, подчеркиваю, ни-ког-да, не скрывал от меня важные вещи!
    - Я не спорю с вами, Альбина Ивановна, - заметил я. – Просто, не будьте так уверены, что и в будущем Сергей будет вам все чистосердечно рассказывать.
    - Дэн, ты ничего не понимаешь в материнской преданности своему ребенку! – сердито заявила она. – И все потому, что вы с Инной не пожелали завести ребенка!
    Я потупился в стол. Она была совершенно права, и спорить с ней я не собирался. Мы много раз обсуждали тему рождения ребенка, но каждый раз у нас были неотложные проблемы: то моя успешная карьера, то постоянный смертельный риск на работе, то охлаждение наших отношений. За три года совместной жизни мы так и не удосужились сделать то, что является первостепенной задачей полноценного отца, да и крепкой семьи в том числе.
    - Так вы скажете, почему поссорились Юлия и Сергей?
    - Это было как всегда из-за пустяка, - в нотках голоса ректора университета впервые послышалось осуждение. – Сережа заявил, что фамильный ковер нашей семьи по праву принадлежит ему. А Юля ответила, что он итак отсудил у нее почти весь дом со всем ее содержимым. Юлия объяснила, что этот ковер поможет ей прожить некоторое время без обеспечения Сережи и родителей.
    - Почему она не хочет, чтобы родители предложили ей материальную и финансовую помощь? – поинтересовался я.
    - Она считает, что прекрасно справится сама и что она никому не будет должна. Лично я не понимаю такого упрямства.
    А я понимал. Понимал, как никто другой. Я сделал точно также, когда мне предложили помощь мои друзья и знакомые. Я не хотел зависеть ни от кого, кроме самого себя. Я хотел доказать себе, что я способен прекрасно обходиться без чьей-либо посторонней помощи. И я добился этого. Пускай не так быстро, как хотелось, пускай не так качественно, но самостоятельно. Я прекрасно помнил, как я был горд за то, что приспособился к общественной жизни самостоятельно. Я доказал сам себе, на что я способен. Поэтому в том, что девушка отвергала всякую помощь,  я не видел ничего странного.
    - Вы не могли бы дать мне адрес Юли и телефон? – попросил я.
    - Конечно, - Альбина Ивановна переписала из записной книжки сотовый телефон, приписала рядом адрес и протянула мне. – Вот, пожалуйста.
    - Спасибо, - поблагодарил я, встал, привлек внимание официанта и спросил его: - Можно мне счет?
    - Сию минуту, гражданин, - вежливо ответил официант и скрылся.
    - Дэн, - внезапно тихо промолвила профессор. – Ты все еще любишь Инну?
    Я сглотнул комок. Да, я все еще любил ее. Несмотря на то, что прошло уже почти два месяца, чувство глубокой преданности, симпатии, и даже, может быть, любви, не ослабевало. Мне было больно вспоминать об этом, не то, чтобы говорить. Я осознавал, что это глупо, но никак не забыть ее: ее ясные бирюзовые глаза, нежные губы, пышные ресницы…
    - Да… - Признался я, хотя с большим трудом.
    Пожилая дама сразу же поняла, что мне об этом тяжело говорить. Мягко     дотронувшись до моей руки, она также тихо сказала:
    - Иногда некоторые воспоминания не стираются из памяти, сколько бы ты не старался.… Но тебе еще и не с таким приходилось сживаться, Дэн… Пойми, со временем это не так трудно будет вспоминать, хотя и, признаюсь, весьма болезненно…
    Я кивнул. Так старательно схороненное прошлое снова открыло свою зияющую бездну. И чтобы снова ее залечить понадобятся недели, а может быть, и месяца. Но, как правильно сказала Альбина Ивановна, мне еще и не с таким приходилось сживаться. 
    Официант принес счет. Поглядев на него, я невольно усмехнулся, поймав циничный взгляд парнишки. Теперь я понял, что третью часть доходов ресторана составляют непрерываемый поток состоятельных клиентов.
    - Рад был с вами побеседовать, Альбина Ивановна, - я чуть-чуть наклонил голову в знак признательности. – Если что-нибудь проясниться вы узнаете это первые.
    - Спасибо, Дэн, - поблагодарила ректор и подозвала официанта. – Я бы сошла с ума,  если бы у меня не было тебя.
    Я сглотнул комок, подступивший к горлу. Слышать такие слова от Альбины Ивановной Марковой-Моллоу, вселившей тягу к жизни после аварии, было равносильно признанию в любви разлученной на долгие годы пары. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я ответил:
    - Если бы не вы, Альбина Ивановна, я бы не исполнял ту функцию, ради которой  мы здесь встретились.
    Ее глаза, словно рентгеновские лучи, казалось, просвечивали меня насквозь. В них читался не гнев, не раздражение, а глубочайшая признательность, какую только можно представить между 48-летней дамой и 27-летним ФСБэшником.
    - До свидания, Дэн, - пожилая дама пожала на прощание мне руку. – Может, в скором времени мы снова встретимся.
    - Непременно, - улыбнулся я и направился первым к выходу. Альбина Ивановна знала мою привычку и молча наблюдала за мной.
    Какое-то непонятное чувство овладело мной. Вроде бы все хорошо, все нормально, но что-то… не то. Я не знал, что это, не знал, отчего оно возникло, и только неясные догадки  мелькали в моем мозгу, не успевая оформиться в  законченные мысли…
    Со мной такое часто случалось в те минуты, когда я оставался один, наедине с самим собой. Но это чувство я ощущал впервые. Впервые с тех пор, как стал по-другому смотреть на мир, впервые, когда осознал свою, якобы, изолированность от окружающих, впервые, когда почувствовал, что я не такой…
    Не знаю, что и думать. Ничего умного не созревало в моем главном источнике успешной  деятельности. Глупо сказано, зато многосторонне. Внезапно, словно гром среди ясного неба появилась догадка: а если все дело в Андрее?
    Я знал, что правильно решил задачу, но не хотел в этом сознаваться даже самому себе. Почему? Смалодушничал? Честно говоря, не знаю. Может, время подскажет… Хотя некоторые воспоминания не забываются… И я догадывался, что это предположение как раз к нему и относится. Хотя зачем попросту говорить наверняка? Слишком уж много воспоминаний связано с Андреем… И не так уж легко смириться с его смертью. Странно, но в его смерти я винил себя. Наверное, всякий человек, находившийся в равной опасности, чем кто-либо другой, не может себе простить мысль о том, что он – здесь, а кого-то другого – нет. И винит себя в этом именно он, потому что каждый живой повинен в смерти погибшего. Но, может быть, и не все, а только некоторые… И как оказалось, я отношусь как раз ко второму сорту.
    Я сел в «Шевроле», подождал, пока наметится просвет у выезда со стоянки, аккуратно вывел машину на шоссе и поехал по адресу, написанному Альбиной Ивановной. И всю дорогу я размышлял о таинственной смерти Андрея, поставив перед собой задачу, во что бы то ни стало разобраться в убийстве, которое вот уже несколько часов не давало мне покоя.
Глава четвертая.
    Солидный двухэтажный дом семьи Клобуковых не отличался от других таких же шикарных строений улицы. Район, принадлежавший в основном людям с достаточным заработком,  производил впечатление загородных вилл со всеми прилагающимися удобствами.
    Я припарковал «Шевроле» напротив дома бывшей жены Сергея, проверил, не велась ли за мной слежка и, удостоверившись, что это именно так, позвонил в дверь.
    Где-то в глубине коттеджа послышались приближающиеся шаги, затем негромкий женский голос осведомился:
    - Кто там?
    Я представился и показал удостоверение.
    Женщина довольно долго рассматривала в дверной глазок мое удостоверение, пока не убедилась, что оно настоящее. Дверь приоткрылась как раз на такое расстояние, чтобы я мог видеть хозяйку дома.
    - Зачем вы к нам пришли? – без предисловий потребовала ответа женщина.
    За четыре года работы в ФСБ я сталкивался и с ледяным презрением и с лютой ненавистью, и с железной непреклонностью, поэтому такое обращения для меня не было большой новостью. Молоденький старший лейтенант отдела по борьбе с экономическими преступлениями и начальник этого отдела, хотя и сочетались в одном лице, но были совершенно разными личностями. И разница между ними состояла только в промежутке времени, составлявшем почти шесть месяцев.
    - Не хочу показаться невежливым, но вы разговариваете с майором ФСБ, - при этих словах я по привычке оглянулся, затем снова продолжал. – Мне нужно переговорить с Юлией Клобуковой.
    - Юля сейчас не в том состоянии, чтобы с вами беседовать, - в ее голосе хотя и звучала непреклонность, но уже немного пошатнувшаяся.  И я воспользовался этим.
    - Мне известно, что Юлия была женой Сергея Маркова-Моллоу.
    - Бывшей, - поправила меня теща Сергея. – Бывшей женой.
    Ее голос сорвался от нахлынувшей на нее безутешных воспоминаний. Видно было, как тяжело забывались эти месяцы счастливой совместной жизни. Что ж, думал я, мои родители, если бы были живы, наверняка, также нелегко смирились бы с мыслью конца прекрасных, взаимных отношений между мной и Инной.
    - Хорошо, проходите, - сдалась под моим упорным взглядом женщина и открыла передо мной дверь.
    Я почувствовал себя эгоистом. Заставить пожилую женщину снова пережить все ужасы расставанья любимой дочери и ненавистного зятя ради собственной выгоды? Я презирал самого себя. Мне не нужно было входить в ее положение – я несколько недель назад был точно в таком же.
    Мы прошли через полутемный длинный коридор, увешанный семейными реликвиями. Многочисленные настенные бра скудно освещали пространство в семь метров длиной  и два метра шириной.
    Мы поднялись на второй этаж, и женщина провела меня через просторную комнату, как видимо, для гостей.
    Мы оказались на обширной веранде, выходившей во внутренний двор коттеджа. Я задохнулся от неописуемой красоты, обрамлявшей веранду с трех сторон.
    Бесконечные, пышные кроны яблонь, диких груш, черешен, позолоченные заботливой рукой осени, создавали эффект чего-то нереального, таинственно-чарующего. Листва, уже кое-где облетевшая, создавала просветы между деревьями, искрясь и переливаясь на полуденном солнце. Хотя шумная, торопливая жизнь большого города и доходила сюда, но все же не так интенсивно и беспощадно, чем на открытых, пыльных, задымленных дорогах. Все возможные краски ранней осени присутствовали в этом прекрасном осеннем саду: желтые, обрамленные оранжевой каемочкой листья, багровые, насыщенные краски редких осин, и даже чуть тронутое позолотой одеяние черешен и груш.
    - Здравствуйте, - отвлек меня от созерцания этого естественного чуда молодой голос девушки. – Чем могу быть вам полезна?
    Я повернулся туда, откуда услышал обращение и во второй раз замер в изумлении.
    Передо мной сидела девушка, на вид которой я дал бы не более 23-25 лет. Русые, длинные, шелковистые волосы свисали с необыкновенной изящностью ей на плечи, достигая талии. По особенностям черт лица, по изящно изогнутым бровям, по слегка вздернутому носику, я безошибочно распознал в ней француженку, примерно, по четвертому поколению. Она бы сошла за начинающую топ-модель, если бы не факт – она надолго, а может быть и навсегда, была прикована к инвалидному креслу. Тонкие, безупречные руки лежали у нее на коленях. На них не было и признака маникюра, который, вероятно, перестал ее привлекать после того леденящего душу происшествия. Но ни отсутствие маникюра и педикюра, ни  отсутствовавшее выражение лица, не могло скрыть ту обаятельность, которая ощущалась даже на расстоянии трех метров.
    Я поймал себя на том, что смотрю на девушку с широко открытыми глазами, словно помешанный. Поспешно придав лицу обычное свое выражение, я подошел к ней на расстояние метра и прямо взглянул в ее светлые, глубокие, очаровательные глаза.
    В ее глазах отражалось нетерпение, тревога, страх и даже …. радость.
    Я прекрасно понимал, что она чувствовала. Вся боль, все невообразимое чувство отшельничества выразилось на ее прекрасном лице. Я сам испытал это чувство, когда впервые осознал то, что я не такой, как все обычные, нормальные люди. Я понял, что я, который был до аварии и я, какой стал после нее – совершенно разные личности. И то, что происходило у меня на глазах с этой симпатичной девушкой, было мне совершенно понятно. Но если я выбрал путь не обреченного на такую жизнь калеку, а непрерывного движения вперед, то она была абсолютно противоположна моему образу жизни. Ведь я, прямо сказать, со своим электрокардиостимулятором не многим отличался от нее, прикованной к инвалидному креслу.
    - Что вам нужно? – напряженно поинтересовалась она.
    - Простите за столь неожиданное вторжение – извиняющимся тоном  начал я. – Но не могли бы вы, Юлия, ответить мне на некоторые вопросы?
    Она непреклонно смотрела мне в глаза, явно не догадываясь, кто я такой на самом деле. В глазах отражалось недоверие и подозрительность, которые, как я понял потом, появились после жуткой аварии, приковавшей ее к инвалидной коляске. Стараясь обойти все острые углы нашего диалога, я повторил вопрос:
    - Вы не ответите мне на несколько вопросов?
    - Кто вы? – инквизиторским тоном потребовала она.
    Я молча достал из кармана рубашки удостоверение и показал ей.
    Ее лицо изобразило и радость, и разочарование одновременно. Мне не нужно было пояснять такие перемены в ее облике. Я сам прекрасно помнил, как мне в первые дни после выписки из больницы предлагали помощь, иногда даже невостребованную, многочисленные психологи, психиатры, друзья, знакомые, а иногда и экстрасенсы! Но я не хотел видеть никого. Я не мог привыкнуть к изолированности от мира, не мог (да и не хотел!) понять, что не стоило ждать, пока все встанет на свои места, а действовать настойчиво и целеустремленно. Это я понял после разговора с Наперстковым. Он открыл мне глаза на то, что я не желал видеть, доказал, что мир, существовавший до аварии и после нее, остался таким, как есть, просто мое мировоззрение коренным образом изменилось. И то, кем я буду в этом мире – отшельником или активистом – зависело от меня и ни от кого более. Я выбрал вторую роль и нисколько не каялся в этом. Глядя на выражение просветлевшего от радости лица, я твердо решил вывести эту молодую, замкнутую в своем собственном мире девушку, на тот путь, который выбрал много месяцев назад.
    - И что же вам, товарищ майор, от меня нужно? – более мягким голосом откликнулась Юлия.
    - Прошу, называй меня Денисом, или просто Дэном, - предложил я.
    - Дэн, - неловко произнесла она – ты, конечно, можешь считать меня отшельником… Да что я говорю тебе! Ты все равно не поймешь!
    - Ты не поверишь, как прекрасно я тебя понимаю, - тихо сказал я.
    Я говорил правду. Я знал цену слова. Я понял, что слово – это ядерное оружие, которым можно стереть с человека все его душевное спокойствие, все равновесие, весь баланс, если правильно ударить им точно в цель. Я испытал такое на себе. Я сам был объектом нападения. Я сам был виноват. Как часто люди допускают ошибки, цена которым – целая жизнь! Пусть неполноценная, пусть загубленная, но такая прекрасная, удивительная жизнь! И тут одно слово, один взгляд – и все! Целые душевные труды, целые часы душевного спокойствия – и все насмарку! Как часто человек пытается поправить свой брак ненужными словами, но нет, ничего не выходит. И виной всему – одно-единственное слово! Я знал цену слова, и поэтому деликатно проговорил:
    - Я прекрасно понимаю тебя, потому что пять месяцев назад я чувствовал себя точно также сейчас, как ты сейчас.
    Она долго и внимательно вглядывалась мне в лицо, не зная, верить мне или нет. После минутного колебания, она, наконец, поняла, что мне можно доверять:
    - Почему ты сказал, что чувствовал себя так же, как и я?
    Я не хотел говорить. Мне неприятна была эта тема. Но ради дела, а, скорее всего, ради этой девушки, я спросил:
    - Ты что-нибудь слышала про электрокардиостимулятор?
    - Искусственное сердце? – осторожно поинтересовалась она и тотчас покраснела, догадавшись, что из ее уст эта фраза выглядела, по меньшей мере, неуместной. – Извините…
    Волна знакомой мне боли нахлестнула на мою истерзанную душу. Главная моя слабость была в том, что я не мог спокойно воспринимать колкости, вроде этой, хотя и неосознанные. Конечно, я мог не обращать внимания на эти слова, но еще было слишком свежо воспоминание об ироническом высказывании Леши. Мне казалось, что люди, мимолетом упоминавшие о моем недостатке, ранили душу гораздо сильнее, нежели другие, специально напоминавшее мне об этом. Слишком много насмешек, слишком много ехидных улыбок и замечаний я перенес за этот небольшой, по сути, срок, пять месяцев. Я научился не замечать, игнорировать их, но при одном напоминании об этом моя психика постоянно и очень сильно страдала, иногда на протяжении нескольких дней. Я знал, что это глупо, но ничего не мог поделать с собой.
    Я поднял глаза. Она смотрела мне прямо в глаза, впервые во время нашего разговора, не пытаясь уклониться или отвести взгляд. В ее глазах читалась печаль, сожаление об упомянутой фразе, боль, возникшая в результате причинения боли незнакомому ей человеку, который, наверняка, стал первым человеком, с кем она чувствовала комфорт и небывалую защиту, а главное, понимание.
    - Извините… - Снова произнесла она и стыдливо уставилась в плед, укрывавший ее, наверное, красивые и стройные ноги, но потерявшие свою функцию. – Я не хотела вам сделать больно… Простите меня, пожалуйста…
    Она неосознанно снова перешла на «вы».
    Я понимал, что она искренне раскаивается в сказанном, но не мог вымолвить ни слова, ни даже звука. Не самые счастливые воспоминания вспыхивали, как огни спичек, в моей памяти, восстанавливаясь в таких подробностях, которые я так старательно пытался забыть, стереть, как ластиком, из мозга. Как я был бы счастлив, если бы они так легко исчезли из моей памяти! Память запоминает навечно и самые радостные, и самые жуткие моменты. Увы, последние очень трудно забыть, а, иногда, и никогда…
    - Забудем. – Жестко прервал я свои невеселые картинки, сменявшие друг друга, словно в кинематографе.
    - Да, - с облегчением согласилась Юлия и снова взглянула на меня.
    - Я приехал к тебе с просьбой рассказать о своей ссоре со своим бывшим мужем Сергеем.
    Ее прекрасные черты лица едва заметно исказились от непрекращающейся вражды между ней и своим, когда-то безупречным мужем. После мимолетного замешательства, она ответила:
    - Сергей приехал ко мне, чтобы окончательно расставить все точки над «i» по поводу развода.
    - О чем был спор? – поинтересовался я, хотя и знал ответ. Просто мне нужно были только достоверные факты.
    - Сначала наш разговор шел довольно-таки гладко, пока дело не дошло до фамильного ковра их семьи…
    Слово «их» было сказано с таким остервенением, с такой болью в голосе, что я почувствовал себя виноватым, но все-таки продолжил:
    - Ты не могла бы припомнить, о чем вы говорили во время спора?
    - Да, конечно, - она попыталась улыбнуться, но преуспела в этом не больше, чем я со своей реакцией на больные слова. – Сережа сказал, что единственный вопрос, который его волновал, остался только этот ковер. Он пояснил, что ковер фамильный, и что он передается по мужской линии из поколения в поколение. А раз я оказалась девушкой, то у меня, по его мнению, нет на него никакого права. Но, посуди сам! – Повысила голос Юлия, и ее прекрасный французский лоб слегка наморщился от гнева. – Он итак отсудил у меня почти весь дом!
    Я прилагал героические усилия, чтобы не усмехнуться. Я и моя бывшая жена Инна совсем недавно прошли эту стадию развода. И только благодаря моим достаточно обширным связям я отсудил у нее свой загородный коттедж, свою машину. Жене же досталась ее машина и шикарная загородная дача с огородом в семь соток. Справившись с наступившим желанием фыркнуть, я задал вопрос:
    - О чем вы разговаривали до спора?
    - Это был просто вежливый разговор, - пожала Юлия плечами. – Мы говорили о его работе, о случившемся инциденте на СТО, о процессе развода, да еще о чем-то еще.
    - Инцидент на СТО? – переспросил я, заинтересовавшись.
    - Да, а что? – невинно спросила она.
    - Ты можешь рассказать поподробнее?
    - Да что там рассказывать? Сергей перед тем, как приехать ко мне, заехал на станцию техобслуживания. Говорил, что у него что-то стучало в машине. Парень, в тот день, работавший на СТО, осмотрел машину и нашел какую-то штучку, похожую на маячок. Этот маячок отклеился от машины и стучал по колесу на каждой кочке.
    - Маячок?
    - Ну да, маячок. Ну, такая штуковина маленькая, приклеивается к машине для слежки.
    - И где же он сейчас? – моя мысль заработал с бешеной скоростью. – Он у тебя?
    - Нет, - качнула она головой. – Сергей забрал его с собой.
    - Ясно. – Я встал. – Приятно было с тобой познакомиться, Юля.
    - Взаимно, - улыбнулась Юля.
    Мои глаза засияли. Первый шаг к полноценному будущему был сделан, а, значит, другие не будут такими сложными. Хотя, мимолетно мелькнула у меня мысль, цена эта улыбки оказалась очень и очень высокой.
    - Вот моя визитная карточка, - я протянул визитку ей – если что-нибудь вспомнишь по делу или без дела, звони не колеблясь.
    Она прочитала визитку и уже в который раз взглянула мне прямо в глаза.
    - Хорошо.
    - До встречи! – я направился к лестнице.
    - Постой! – окликнула она меня уже у самой двери. – Спасибо тебе. Большое спасибо.
    Я промолчал. Размышляя по дороге сюда, я вовсе не надеялся узнать что-нибудь большее, чем ответы на волнующие меня вопросы. И то, что я узнал, никоим образом не шло в сравнение с обычной, земной радостью. Я просто парил от восторга.
Глава пятая.
    Я намеревался съездить в поликлинику к Сергею Маркову-Моллоу. Я понимал, что надеяться на столь очевидную улику само по себе глупо, но слишком уж мало происходило преступлений по таким явным фактам.
    Найти свободное место для своего «Шевроле» оказалось далеко не простым занятием. Ряды бесконечных, как отечественных, так и иностранных автомобилей заполоняли всю парковочную зону.
    Я был однажды в этой поликлинике, но прибытия не помнил. Да и можно ли было что-то помнить в результате столкновения двух машин, одна из которых моя? Первое, что я ощутил, когда очнулся от наркоза, была беспощадная головная боль. После я почувствовал мягкий ветерок кондиционера и текущий по моим жилам раствор, заменявший мне пищу в течение трех дней. Конечно, за доставленные удобства необходимо было платить. И счет, который главврач преподнес на шестой день пребывания, был куда более подлым приемом, нежели авария.
    Я вошел в приемную. Высокий, гладко выровненный потолок, со встроенными осветителями в результате освещения казался необъятным. Стены, выкрашенные в нежно салатный цвет, наверняка, претерпели не один косметический ремонт. И львиную долю в такую обстановку вносили ее посетители.  Недаром эта поликлиника считалась одной из самых респектабельных и самых профессиональных в этом городе.
    Я поднялся на второй этаж, следуя указателям. Прием хирурга Сергея Дмитриевича Маркова-Моллоу велся в 27 кабинете. Конечно, я ничего не имел против этого успешного, молодого хирурга, который, вдобавок ко всему, спас мне жизнь в мае текущего года. Это было его дежурство, и своим спасением я был обязан ему и еще группе ассистентов.
    Я постучал в дверь, благо очереди в этот час не было.
    - Войдите! – откликнулся зычный молодой голос, принадлежавший Сергею Маркову-Моллоу.
    Я аккуратно отворил дверь и, сутулясь (мешала маленькая для моего роста дверь) вошел в кабинет.
    С мая этот молодой хирург заметно похудел и даже побледнел. Уж не из-за шантажа у него такой несчастливый вид, ненароком подумал я.
    - Здравствуйте, Сергей Дмитриевич.
    Сергей поднял на меня глаза. Я увидел в зеленых глазах хирурга собственное уменьшенное отражение: молодой человек, рост которого составлял 189 сантиметров, крепкого телосложения, с коротко подстриженными светлыми волосами и с примесью английского оттенка в глазах.
    - Денис? – удивленно промолвил он, поднимаясь и подавая мне ладонь.
    - Да, я, - кивнул я.
    - Какими судьбами занесло в наши края? – он указал на стул. – По работе, или, не желательно конечно, по проблемам со здоровьем?
    - К счастью, по первой причине, - искренне ответил я. – Ты не мог бы мне ответить на несколько вопросов? Это касается шантажа Альбины Ивановны.
    Добродушное выражение лица сразу же изменилось. Глаза посуровели, брови нахмурились, уголки рта внезапно дернулись. Все это заняло не более двух секунд.
    - И что же ты хотел узнать? – слегка напряженным тоном отозвался хирург.
    - Мне стало известно, что ты обнаружил жучок на своей машине, - непринужденно сказал я. – Мне также известно, что ты забрал его с собой. Это так?
    Сергей внезапно встал, подошел к столику, где находились маленькие настольные часы и графин с водой. Порывисто налив в стакан воды и, выпив залпом, ответил:
    - Да. Но я не распространялся на этот счет никому, кроме Юли.
    Я внимательно вгляделся в лицо Сергея, ожидая увидеть отвращение и ненависть, но был крайне изумлен, увидев на его лице боль по утерянному счастью и… любовь.
    Я не мог даже подумать, что человек, столь беспощадно расправившийся со своей второй половинкой, способен до сих пор любить. Если я только тосковал по Инне, сожалея о счастливых часах, то в нем, казалось, любовь после развода вспыхнула с новой силой. Но, увы, шансы что-либо поправить, были очень и очень скромными.
    - Ты не хочешь огласки, - я не спрашивал, я утверждал. – Ты не можешь с уверенностью сказать, кто желает тебе несчастья?
    Он долго думал. Думал о многочисленных пациентах, о карьере, о многом чем-то еще. Я видел это по его помрачневшему лицу. Для этого мне не надо было наблюдать в течение нескольких минут – я это давно распознавал, не зря же я четвертый год работал в ФСБ.
    - Есть, - уверенно ответил он, подняв на меня прямой взгляд. – Андрей Москалов.
    Я удивленно вскинул брови. Андрей Сергеевич Москалов сегодня устроил за мной слежку. Я путался в догадках, думая, что за связь существует между Альбиной Ивановной, Сергеем и Москаловым. Вывел меня из задумчивости Сергей, впервые за время всего диалога задавший вопрос:
    - Что известно о шантаже?
    - Только то, что шантажист – не недоброжелатель твоей мамы, - я не собирался посвящать его во все свои логические выводы.
    - Но это не ответ! – повысил голос Сергей, подходя ко мне. – Ты знаешь намного больше, только не говоришь мне!
    Я встал. Грубость со стороны такого эгоиста как Сергей Марков-Моллоу я терпеть не мог, да и не желал.
    - Послушай, ты, - в моем голосе безошибочно узнавалось ледяное презрение – я – майор ФСБ, и что говорить, решаю сам. Мне дублеры и спутники не нужны. Я могу сам решить, что говорить такому рядовому гражданину, как ты, а про что лучше промолчать. А если ты не согласен с этим, я сегодня же прекращу это дело о шантаже. И, как мне известно, шантаж относится в большей мере к тебе, нежели к Альбине Ивановне.
    Он побледнел. Я понял, что мои слова дали его мозгу пищу для размышлений. Он пересек кабинет, сел за стол и, отводя взгляд, продолжил:
    - Хорошо. Я согласен. Говори то, что считаешь нужным.
    Я сел, провел по волосам рукой назад и начал свой рассказ:
    - Начнем по порядку. Твоей матери поступил звонок от незнакомого мужчины лет 40-45. Ты сам прекрасно знаешь, как можно доверять суждениям твоей матери, поэтому объяснять тебе не буду. Дальше, среди студентов университета мужчин с таким голосом и такого возраста нет. Следуя несложными логическими заключениями, я уверен, что шантажировать из-за плохой отметки в зачетке, любой студент, даже самый отсталый и распущенный, не станет идти на преступление. Остается лишь одно: шантажист как-то связан с тобой. Легче всего предположить, что это сделано по причине твоей, якобы, непрофессиональной деятельности. Лично я так не считаю. – И это были не простые слова. – Чаще всего оперативники и попадаются на этот крючок. Но я не из этого круга, ты, наверное, понимаешь. И тут у меня вопрос: почему ты считаешь Андрея Москалова своим врагом?
    - Москалов учился со мной в одной школе, в параллельном классе. Прошел Чечню, был дважды ранен. Если бы не его отец, он бы сейчас, наверное, спился. В прошлом месяце Москалов воспрепятствовал в получении досрочно загранпаспорта. Он работает начальником эмиграционной службы. Я хотел получить паспорт, чтобы купить машину в Германии, но Москалов заявил мне, что не может мне выдать загранпаспорт раньше срока.  На маму я рассчитывать  не стал, не хотел ее обременять. Я тогда пошел к другому специалисту, мне он и  выдал пораньше паспорт. Вот я и купил новую машину. Москалов был очень зол на меня.
    - Но почему?
    - По его мнению, это неправильно.  Это, как он сказал «противоречит уставу таможенной деятельности».
    Я подумал, с каких это пор Андрей Москалов стал таким законопослушным, если на его работе был зарегистрирован факт взяточничества? Но промолчал.
    - Понятно, - ответил я и поднялся. – Ты не мог бы показать мне жучок?
    - А-а, да, конечно, - закивал Марков-Моллоу, направляясь к шкафу, где находилась картотека. Он несколько секунд искал в ящиках, потом, зажимая что-то в ладони, подошел ко мне и передал вещь со словами: - Вот.
    На его ладони лежал маячок, размером чуть меньше спичечного коробка. Блестящий, черный его не так-то легко было обнаружить. Проводки, отходящие в разные стороны, нелепо торчали. Я взял маячок указательным и большим пальцами и осторожно повертел его в руке. Ничего примечательного, обычный маячок, который легко можно достать в детективном агентстве, эмиграционной службе или у нас, в ФСБ. Эмиграционная служба… Молния осознания в один миг прошла по коре головного мозга, заставив меня внезапно взглянуть на собеседника. Наверное, эти мысли как-то отразились на моем лице, потому что Сергей спросил:
    - Что-то случилось? Может, воды?
    Я не отвечал. Мне стало трудно дышать. Зная, что своим поведением только усугубляю ситуацию, я поспешно попрощался:
    - Хорошо. Ни в коем случае не говори больше никому о маячке. Ради своей же безопасности. Маячок я возьму с собой. Я пошел. Меня ждут дела.
    - С тобой все в порядке? – обеспокоено спросил хирург.
    - В порядке. – Я подошел к двери. – Никому не говори о моем визите или о маячке, ясно?
    - Ясно. – Он подал руку для прощания. – Заходи, если понадобится.
    - Разумеется. – Ответил я и, пожав руку, вышел.
    Я почти бегом спустился на первый этаж, заставляя оглядываться вслед мне посетителям. В голове безостановочно крутились мысли: маячок из эмиграционной службы, Москалов, слежка… Маячок из эмиграционной службы, Москалов…
    Я подошел к «Шевроле», не заметив, что за мной следует двое крепко сложенных молодых людей. Я остановился, роясь в карманах в поисках ключа и так и не находя их. Куда же они могли деться?
    Я обернулся. Парни загородили мне дорогу. Я просунул руку под пиджак, надеясь выхватить пистолет, но они опередили меня.
    Раздался выстрел. Я слишком поздно сообразил, что он предназначался мне. В голове вертелось: маячок из эмиграционной службы, Москалов, слежка… Я внезапно осознал, что звук был каким-то приглушенным и только тогда, когда пуля достигла моего плеча, понял, что стреляли с глушителя. Чувствуя жгучую боль в плече, и с трудом справляясь с тем, чтобы не потерять сознание, я привалился к дверце своей машины и, зажимая рану, сполз вниз по дверце.
    Словно в пелене тумана я видел, как ко мне подошли эти два парня. Я их где-то видел, но не мог вспомнить где.
    Тот, кто стрелял в меня, поднял пистолет и прицелился в голову.
    - Убить? – небрежно спросил он напарника.
    - Не стоит. Два трупа офицеров ФСБ за один день будет слишком много.
    - А если он проговорится?
    - Постой. – Второй наемник наклонился ко мне и негромко сказал: - Я знаю, что ты носишь электрокардиостимулятор. Одно лишнее слово, одно лишнее движение в расследовании и мы сделаем так, чтобы он никогда, никогда больше не заработал. Ты меня понял?
    Я похолодел от ужаса. Они точно знали, что без электрокардиостимулятора я – никто. В лучшем случае я умру, в худшем – буду находиться в коме. Лежать в отдельной палате и даже не подозревать, сколько мне осталось жить, для меня было куда более страшным последствием, чем смерть.
    Я кивнул, ощущая, что силы вот-вот покинут меня.
    - Ну, вот и хорошо, - прошептал второй парень и, не объяснив ничего, ударил меня рукоятью пистолета по виску.
    Я отчаянно пытался удержаться в реальности, но это оказалось куда непростым занятием. Я проваливался в черную бездну, в последней надежде пытаясь остаться здесь, в этом грешном, беспощадном, но все-таки моем мире…
    Внезапно я понял, что сейчас могу умереть, как умерли мои родители, как умер Андрей. И это было последнее, о чем я успел подумать.
Глава шестая.
    Унылые, серые кирпичные дома. Дождь, серый промозглый дождь. Я брел вдоль домов, цепляясь за кирпичи и выступы, выбиваясь из последних сил. Я промок, был выпотрошен как морально, так и физически.
    И тут произошло нечто. Прямо передо мной проскакал белоснежный конь. Живой, полный сил и энергии, пышущий молодостью и здоровьем. Проскакал и остановился. Повернул прекрасную белоснежную голову ко мне.
    Я видел в его глазах печаль. Небесное, неземное создание плакало. Плакало от тоски и одиночества. Плакало, как плакала моя истерзанная душа.
    Я протянул руку. И видение исчезло…
    Я открыл глаза. Белоснежная палата, капельница, раствор… Я был в больнице. В той же самой больнице, что и весной этого года. Я возвратился.
    Звуки, доносившееся из-за закрытой двери, были едва различимы. Я ничего не помнил. Последнее, что запомнилось мне, было то, как я вышел из кабинета Сергея. И больше ничего.
    Как странно. Я не мог вспомнить ничего. Почему я здесь? Что со мной было? Кто даст мне ответ?
    Дверь отворилась, звуки стали отчетливее. В палату вошел Сергей.
    Я недоуменно смотрел на него. Зачем он здесь?
    - Привет, - Сергей поставил стул возле кровати и сел. – Хорошо, что ты пришел в себя. А то я уже начал беспокоиться.
    - Беспокоиться? – тупо переспросил я. – Почему? Что со мной было?
    Сергей чуть-чуть приподнял брови и вздохнул:
    - Все оказалось так, как и предсказывал Илья Петрович.
    - Какой Илья Петрович? Что оказалось?
    - Ты потерял память, Денис.
    Я несколько секунд размышлял над его словами. Мысли текли вяло и как-то через силу. Внезапно я понял смысл его слов. Понял, чего мне это стоило. Понял, что я теперь почти что неживой.
    - Но я ведь помню, как к тебе приходил, помню, как вышел из кабинета – казалось, я оправдывался перед самим собой. – Я же не…
    - Нет. У тебя частичная потеря памяти, - Сергей отвел взгляд. Я это заметил.
    - Говори все начистоту. Что случилось?
    - Тебя чуть не убили.
    Я побледнел. Дыхание участилось. Капли пота потекли по лбу.
    Сергей мгновенно отреагировал. Достал из шкафчика ампулу, наполнил шприц, добавил физраствора и вколол шприц мне в вену.
    Я откинулся на подушку. Я не знал, чего ожидать. Внезапно боль пронзило мое правое плечо. Я дотронулся до плеча и нащупал повязку из бинтов.
    - Я ранен?
    - Пулевое ранение в плечо. Разорваны мышцы. На восстановление уйдет месяц.
    Я вздохнул. К травмам мне не привыкать, недаром я четыре года подставлял свою голову под пули. Но отчего это ранение, я не помнил.
    - Кто-то в меня стрелял?
    - Мы нашли тебя возле твоей машины, раненного в плечо и оглушенного, по-видимому, тем же пистолетом, из которого и стреляли. Ты потерял немало крови и был в глубоком обмороке.
    - Но как ты нашел меня? – я говорил с трудом, мешала сильная головная боль и рана.
    - Я посмотрел в окно, когда ты уже должен был уехать. И увидел тебя.
    - А ты… ты не видел, кто стрелял в меня? – я перевел дыхание.
    - Нет. Никого.
    - Кто такой Илья Петрович?
    - Твой лечащий врач.
    Его-то я знал. Профессор, которому обязаны жизнью сотни людей, а теперь и я.
    - Спасибо, - выговорил я и замолк. Слишком уж много сил ушло на разговор.
    Сергей это понял, сосчитал у меня пульс и поднялся.
    - Боюсь, тебе придется недельки две у нас задержаться. Ранения-то нешуточные.
    Я кивнул и закрыл глаза. Свет резал глаза. Я был рад, когда задремал.
    Я снова шел по пустынному двору, окаймленному вечерними сумерками и промозглыми каплями дождя. Я знал, что за мной снова следуют безмолвные провожатые, но никак не мог их застигнуть врасплох.
    Пелена дождя словно отрезала меня от внешней действительности, от окружающих меня звуков. Было такое чувство, что я нахожусь в барокамере, откуда лишь изредка слышатся звуки действительности. Преследующее чувство страха и слежки наполняло меня со скоростью звука. Я был близок к панике. Я знал, что не далек тот миг, когда я могу кануть в небытиё. Но я не хотел. Я был влюблен в жизнь до невозможности. Я слишком часто за свои двадцать семь лет был на грани жизни и смерти. Я слишком часто цеплялся за жизнь, как за соломинку в болоте. Наверное, никто не может понять это лучше, чем я – что такое для грешного, смертного человека жизнь.
    Я оглядывался назад, пытаясь уловить движения своих недругов, но ничего не добивался. Я слышал их шаги, их угрожающее дыхание в спину, принимал каждый звук, как будто это звук удара ножом в спину. Я боялся этого. Я был трус. Я был слабохарактерный, с полуживой душой человечишка. Я знал, что не так уж долго осталось ждать до полного морального самоуничтожения. И чтобы как-то предотвратить эту катастрофу, я тряхнул головой и проснулся.
    Белый, выложенный плиткой потолок – первое, что я увидел, очнувшись. Не самое приятное место пребывания, но мне не приходилось выбирать. Я вздохнул, что было с моей стороны ошибкой – раненное правое плечо тотчас же напомнило о себе. Я опять попытался вспомнить, как в меня стреляли, но это снова не принесло никаких результатов.
    Лежать и тупо соображать, почему я оказался в больнице, представилось не только неразрешимым, но и болезненным. Осознание того, что я куда-то торопился, появилось после того, как я вспомнил, как вышел из кабинета Маркова-Моллоу. Но куда я торопился и, тем более, зачем, память упорно скрывала от меня.
    Я лежал в бессильной ярости, ненавидя себя, свою работу и весь мир в целом, хотя в глубине душе понимал, что расстаться с жизнью – это непреодолимая черта, решающую роль в ее постижении играет сила воли и характера. Я знал, что выход где-то есть, но не мог отыскать его.
    «Естественно, - думал я – что на меня напали не с целью убийства, а чтобы смертельно запугать. Запугать? Можно ли запугать офицера ФСБ? Чем можно запугать меня?..»
    Холодок, ни чем не связанный с работой кондиционера, пробрался в душу. Я понял, чего я боюсь больше всего. Хотя я и не мог точно вспомнить угрозу, но был способен, наверняка, угадать суть смертельной фразы. В мозгу грянул незнакомый голос: «Я знаю, что ты носишь электрокардиостимулятор…» Но дальше шли лишь ненужные, бессвязные слова, не связанные с покушением на мое убийство.
    «Но был ли смысл убивать меня? – снова размышлял я. – Почему меня не убили сразу? Почему стреляли в правое плечо, а не в левое? Ведь, если бы убийца, или убийцы, стрелял бы в левое плечо, ему бы не составило труда чуть-чуть опустить пистолет и попасть в сердце. Но он этого не сделал? Почему? Боялся второго убийства офицера ФСБ за одни сутки?.. Откуда я это знаю? Что я слышал?.. Мои преследователи – или все-таки преследователь? – точно рассчитали свой план – ни их лица, ни сколько их было, ни их манеры поведения я все равно не помню!»
    Я в ярости упал на кровать и тотчас пожалел об этом – утихшая боль в плече возобновилась с утроенной силой. Что ж, замысел злоумышленников удался – мало того, что я ничего не помню, так теперь месяца два не смогу полноценно функционировать правой рукой. И что самое досадное – я правша.
    Дверь палаты приоткрылась, и в комнату, осторожно заглянув в щель, вошел Наперстков. При его огромном росте и ширине плеч войти в дверной проем, выстроенный для людей среднего телосложения, было уже громадным достижением. Наперстков, пригнув голову, чтобы не разломать дверной косяк, неловко шагнул в палату и лучезарно улыбнулся мне:
    - Рад, что ты в добром здравии, Дэн!
    - Ну, конечно, не в добром, - мрачно заметил я – но в здравии.
    Наперстков поставил на прикроватную тумбочку увесистый пакет, в котором оказались многочисленные фрукты, поставил стул рядом с кроватью и осторожно сел. Стул жалобно скрипнул, одна из ножек заметно пошатнулась, не выдержав веса Наперсткова, но стул мужественно продолжал вести борьбу за выживание.
    Наперстков покосился на стул, виновато улыбнулся мне и бережно дотронулся до моей левой руки.
    - Как самочувствие?
    - Паршивое, - ответил я честно. Уж кто-кто, а Наперстков заслужил бесспорное право знать правду.
    - Дэн, тебе и не такое приходилось переносить. – Серьезно заметил он.
    Уже второй раз за эти дни я слышал такую фразу, но легче от нее мне не было, а было, наоборот, хуже. По моему выражению лица и глаз, по судорожному глотку, Наперстков догадался о моих мыслях.
    - Дэн, я знаю, что тебе пришлось перенести столько, сколько многие, и я в том числе, испытали за сорок лет, а иногда и более. Заметь, я состою на службе уже почти десять лет, а ты…
    - Четыре года, - закончил за него я. – Но…
    - Я знаю, что ты скажешь, - сослуживец взглянул мне прямо в глаза. – Ты думаешь, что чем-то отличаешься от других – не физически, конечно, - что у тебя недостаточно опыта. Но это не так. Я тебе и тогда говорил, что ты – совершенно обычный человек. В рамках своей самооценки ты, может быть, чем-то и отличаешься от других, но с точки зрения общечеловеческой сути – ты такой же, как и все!
    Он говорил эти слова с той интонацией, с какой убеждают чересчур упрямого малыша в правдивости сказанных слов. Я считал себя именно таким малышом, так как меня легко было переубедить в области морального спокойствия. Это был мой порок, с которым необходимо было бороться, но я не знал, как.
    - Дэн, - осторожно начал Наперстков – ты не помнишь нападавших?
    - Нет, - покачал головой я. – Эти головорезы отшибли мне память.
    - Сволочи, - сквозь зубы процедил Наперстков, и его лицо исказилось злобой. – Уверен, это и был их расчет.
    Я кивнул, всеми силами пытаясь не взбунтоваться. Как он был прав! Верно, говорят – правда иногда бывает невыносимой.
    - Я тут кое-что узнал, пока ты лежал без сознания.
    - Что? – насторожился я.
    - Андрей умер не сразу. – На одном дыхании выложил Наперстков. Ему, как и мне, было еще очень больно говорить о погибшем товарище. Более мягким голосом он продолжил: - Его привезли именно в эту больницу во вторник в 22.45. в полубессознательном состоянии. Врачи ничего не смогли сделать – раны были очень серьезными – два пулевых ранения в голову и живот.
    - Он… он успел что-нибудь сказать? – срывающимся голосом спросил я.
    - Да. Он сказал: «Я знаю, что мне долго не протянуть… Я виноват перед нашими… Виноват… Они…».  И сразу же умер.
    Значит, Андрюха был еще жив. Значит, он умер не сразу. И снова это были «они». Я был уверен, что те «они», кто убили Андрея и «они», которые покушались на меня, были одними и теми же лицами. Или принадлежали к одной группировке. Но это были только догадки, а мне нужны были факты.
    - Больше ничего Андрей не сказал?
    - В основном это был бред, только эти слова, я думаю, он хотел и раньше сказать, да не решался.
    - Откуда ты узнал об этом?
    - Доктор сказал.
    - Какой доктор?
    - Который дежурил в тот вечер.
    Между нами установилась какая-то почти ощутимая напряженность. Напряженность, возникающая при внезапно остановившемся разговоре. Напряженность, которую не так-то легко перенести.
    Я смотрел Наперсткову в глаза, не отводя взгляд и не пытаясь уклониться. Происходило некое состязание воль, исход которого мог разрушить или укрепить мост взаимопонимания между нами. Я часто ловил себя на том, что люди избегали подолгу глядеть мне в глаза, находя предлоги оправдания для отвода взгляда. Был ли мой взгляд тяжелым, колючим или ледяным? Не знаю. Те, кто хорошо меня знали, всегда повторяли одно и тоже: все зависит от темы предшествующего разговора. Но я так не думал тогда и не думаю сейчас. Словесный разговор между людьми иногда и в счет не идет по значимости разговору взглядов! Словами можно выразить лишь то, что чувствуешь, а вот молчание иногда показывает нам гораздо большее, чем мы хотели бы утаить.
    Невидимый барьер образовался перед нашими взорами. Доли секунд уходили напропалую. Торопить процесс мы не собирались – прекрасно знали, какие последствия могут из этого вытечь. В моих глазах читалась твердость, гибкость ума, выработанная за долгие годы войны в Чечне, а потом и при службе. В его же – холодная расчетливость, непреклонность, стремление к цели. Конечно, за десять лет службы в ФСБ, еще и не такое выработается. Ни один из нас не собирался сдавать позиции, ни один не сделал попытку выйти из молчаливой, но упорной игры характеров и ни один не подал намека на усталость.
    Мы ждали. Ждали известного только нам двоим сигнала, по-прежнему испытывая легкое недоверие в стойкости силы воли друг друга. Что мне, что Наперсткову не раз приходилось испытывать взглядом закоренелого уголовника, испепеляя его взглядом и доводя до истерического признания. Но то, ради чего мы расположились по разные стороны визуальных баррикад, несомненно, повергло бы в смертельный ужас любого убийцу. Ради интереса… Ради интереса узнать, кто из нас способен не дрогнуть перед инквизиторским взглядом любого из нас.
    Визуальный барьер начал таять, превращаться в пепел воспоминаний и впечатлений. Игра была выиграна только потому, что была ничья. Визуальная схватка двух интеллектов, каждый из которых обладает и достоинствами, и недостатками, возобновила мир, установившийся после становления моего другого «я». И этот мир, значивший для меня как победа над фашизмом, имел ценность куда большую, чем выживание после смертельного поединка.
    - Дэн, - многообещающим голосом обратился ко мне Наперстков – ты выиграл эту схватку.
    Я покачал головой и добавил:
    - Нет. Я знаю, что такое визуальная схватка, и я также знаю, что я заслужил победы в ней так же, как и ты.
    Наперстков промолчал – знал, что я прав. Я продолжал:
    - Разница между выживанием в драке и выживанием в бессловесном разговоре не настолько велика, чем кажется. И я это понял благодаря тебе. Спасибо, - я сжал его правую ладонь своей левой.
    - Не многие офицеры одерживали победу надо мной в таком роде соревновании – на полном серьезе  сказал он. – Но ты… Ты смог.
    Он встал, крепко стиснул мне левую ладонь и еще раз пристально взглянул мне в глаза. Я без промедления ответил многозначительным взглядом. Наперстков дотронулся до пакета на тумбочке, на ходу вынимая из него фрукты и говоря:
    - Доктор сказал, что ты, вероятнее всего, пробудешь здесь недели две. В хирургическое отделение тебя, по его словам, должны перевести дня через два-три, не позже. Главное – не волнуйся, и все будет наилучшим образом.
    - Жень, - я впервые назвал его по имени в неофициальной обстановке. – Я достану этих ублюдков, как только все вспомню… Все вспомню…
    В моем голосе слышалась ледяная ненависть, заставив меня ужаснуться жажды мести. Месть уголовникам, заставившим вычеркнуть из головы важные – и я в этом теперь не сомневался – черты расследования, а главное, моего будущего.
    - Они что-то знали, - приглушенным голосом продолжал я. – Они знали, что я ношу электрокардиостимулятор, но они не собирались меня убивать, а только смертельно запугать. 
    - Откуда? – Наперстков резко повернулся ко мне. – Откуда они прознали про электрокардиостимулятор?
    - «Я знаю, что ты носишь электрокардиостимулятор». – Процитировал я. – Они целились в правое плечо, а не в левое. Они хотели, чтобы мне это надолго запомнилось.
    - Почему ты думаешь, что это были «они»?
    - Я не знаю, но я чувствую, что это были именно они, а не он или она.
    Я в усталости закрыл глаза. Правое плечо терзало с такой силой, что, казалось, туда насыпали пуд соли. В голове шумело, стоял странный туман перед глазами. С трудом, с каким мне никогда не приходилось говорить, я пробормотал:
    - Женя, пожалуйста, - я остановился и перевел дыхание – найди мою машину и проверь отпечатки подошв возле нее.
    - Уже сделано, - откликнулся Наперстков. – За три часа мы кое-что узнали.
    - За три часа? – как эхо повторил я. – Как за три часа?
    - Так ты не знаешь, что лежал без сознания три часа?
    И не успел он закончить фразу, как тут же понял – это был непредвиденный удар ниже пояса.
    Холодный пот заструился по моему лбу, горло будто бы сжало тисками, я тщетно пытался унять дрожь в пальцах. Три часа, черт побери, на грани комы… Ходил по острию ножа. Я не догадывался насколько был близок к этому.
    - Дэн! – с тревогой в голосе позвал меня Наперстков. – Дэн! Ты меня слышишь?
    Я молчал, уставившись остекленевшими глазами в потолок и отказываясь реагировать на пульсирующую боль в висках. Мне было плевать на все. Плевать на себя, на своих коллег, на свою работу, на эгоиста Сергея, который так и не сказал мне, что дистанция между жизнью и комой сократилось до минимальности.
    - Дэн, пока ты был в обмороке, тебя навещала некая Юлия, жена Сергея Маркова-Моллоу…
    - Бывшая жена, - автоматически поправил его я, не успев вникнуть в смысл фразы. – Ну и…
    Я замолк, заставив Наперсткова в панике дернуться в мою сторону. Мозг заработал со страшной силой по сравнению с первыми минутами диалога. Юлия, Юля, Юля… Я слишком резко дернулся к Наперсткову, чтобы поблагодарить его за такую замечательную новость.
    Кровоток в головном мозге нарушился, кислорода стало не хватать, я беспомощно стал глотать воздух ртом, цепляясь за крохотную надежду выжить. Наперстков что-то прокричал и выбежал в коридор. Паническая мысль смерти парализовало мой разум и тело. Я с ужасом представил, что могу умереть здесь без знакомых, дорогих, любимых людей.
    Я слышал, как прибежали люди, скорее всего медсестры и доктора, почувствовал, как что-то вкололи мне в вену, понял, что теряю сознание. Я не видел ничего, кроме клубящегося вокруг меня густого тумана, не видел, как Наперстков судорожно теребил пиджак, не видел, как аппарат, подключенный к груди, выдавал все меньшую и меньшую амплитуду колебаний. Все были уверены, что я умираю, но я выжил.
Глава седьмая.
    - Удивительно, что он остался жив!
    - Доктор, он перенес такое, что нам с вами и не снилось!
    - Вы про электрокардиостимулятор?
    - И про него тоже.
    - Давно он его носит?
    - Около полугода.
    - А кто делал операцию?
    - Сергей Марков-Моллоу.
    - Как же он попал в аварию?
    - Этого я не могу вам сказать, доктор. Мы договорились с Денисом никому не распространяться на этот счет.
    - Согласен. У этого молодого человека гигантская тяга к жизни.
    - Да.
    Я слышал этот диалог, не открывая глаз и не пытаясь как-нибудь показать, что я очнулся. Двое человек – доктор и Евгений Наперстков – находились в моей палате, время от времени останавливая разговор, чтобы кинуть беглый взгляд, как я догадался, на монитор экранов.
    Я не знал, что пролежал в палате уже больше двух суток. Я не знал, что врачи боролись за мою жизнь четыре часа. Я не знал, что был одной ногой в могиле. Я не знал, что из-за меня прилетел из Москвы профессор из кардиоцентра. Я не знал, что сегодня родился во второй раз после аварии.
    - Скажите, - начал доктор – этот молодой человек рисковал жизнью, чтобы что-то найти…
    - Что-то найти? – переспросил заинтересованный Наперстков, и я скорее догадался, чем почувствовал, как он пристально взглянул сначала на меня, а потом на доктора. – Как это понимать?
    - Ваш коллега, - доктор запнулся и умолк. – Ваш знакомый в бреду повторял в бреду одни и те же слова: «Я знаю, я знаю, я доберусь до него…» О чем он говорил?
    - Понятия не имею, - признался Женя. Да и откуда он мог знать значение этих слов, если даже не знал я сам?
    - Смотрите, - доктор повернулся к монитору – дыхание восстанавливается.
    Он взял мое запястье и стал считать пульс. Я неохотно повернул к нему голову и открыл глаза.
    Среднего роста, старческого сложения, но еще не старик, с сединой в темных, почти черных волосах, разбросанной, словно мозаика по всей голове, с прямым точеным носом и волевым подбородком, доктор с первого взгляда походил на человека, который повидал на своем веку немало таких людей, как я. Но выражение голубых глаз говорило как раз об обратном: такого пациента он встречал впервые.
    - Здравствуйте, доктор, - вежливо поздоровался я, улыбнувшись.
    - Здравствуйте, - в его глазах сверкнули радостные огоньки. – Ну и перепугали же вы нас!
    Я перевел взгляд на Наперсткова. Тот довольно улыбался, сложив руки на груди. Насколько я понимал, палата была та же самая, что и в начале, только появилась пара новеньких приборов: аппараты искусственного дыхания и измерения насыщенности кислородом головного мозга. Последний аппарат – церебральный оксиметр «Fore-Sight» - был новейшим приобретением клиники, Таких приборов, включая и тот, который был подсоединен ко мне, в нашей области насчитывалось всего семь штук. Я протянул руку ко лбу и обнаружил небольшой приборчик у себя на голове.
    - Я давно без сознания?
    - Двое суток, - ответил за доктора Наперстков. – Все наши уже на ногах, ожидают за дверью.
    Я бросил взгляд на доктора. Тот слегка нахмурился, размышляя, что важнее – сберечь меня от новых потрясений или же дать тем людям убедиться, жив ли их коллега или нет.
    - Нет. – Твердо заявил он, остановившись на первом варианте. – Сегодня категорически нет.
    - Ладно, - увял Женя, оптимистически стараясь не показывать разочарования.
    Впрочем, доктор ничего и не заметил или сделал так, будто ничего не заметил.
    - Что ж, мне пора! – Женя повернулся ко мне спиной. – Если ты что-нибудь вспомнишь, всегда можешь передать по телефону. – При этом он покосился на доктора, но тот ничего не добавил.
    Он пожал мне левую руку, дружески подмигнув, и вышел из палаты. Доктор смотрел на меня, не отрываясь, как мне показалось, секунд тридцать. И хотя я безразлично смотрел на дверь, все равно чувствовал его взгляд.
    - Вы знаете, - первым не выдержал доктор, поскольку лишь один человек, способный выдержать мою паузу, только что скрылся за дверью – что чудом выжили?
    - Не в первый раз – откликнулся я не совсем оптимистическим голосом.
    - Я уже понял. Вы…
    Я перевел на него взгляд. И – вот доказательство вышесказанных слов – спустя полминуты доктор отвел глаза. Как и все мои коллеги. Как и многие.
    - Вы очень волевой человек.
    - Нет. – Отрезал я, зная, что воля моя подвластна настроению. – Нет. Я только хочу жить, как любой другой человек.
    - Но… Да, пожалуй, да, - согласился доктор. – Скажите, несколько месяцев назад вы попали в страшнейшую аварию…
    Я сглотнул. Больно было вспоминать об этом, память до сих пор не смирилась с фактом. Пять с половиной месяцев назад, а воспоминания будто бы недельной давности! Как бы я хотел забыть, вычеркнуть, как ненужную строчку моего прошлого! Увы, с таким же успехом я мог бы обходиться без электрокардиостимулятора.
    - И что? – чужим голосом отозвался я. – Что вы хотели узнать?
    - Сколько вам лет? – севшим голосом спросил доктор.
    - 27.
    - И вы уже во второй раз ходите по краю пропасти, но не обрываетесь.
    Я понял, что он утверждал, а не спрашивал. Я снова повторил:
    - И что?
    - Вам не кажется…
    - Что мне пора уйти на покой, оставив столь опасную работу, и удовлетвориться бумажной работой у себя дома, сидя в кресле перед камином с чашечкой горячего чая? – в гневе перебил я.
    - Да…
    - Так вот, что я скажу, - я метнул искры на седовласого доктора и почувствовал, как в моем голосе просквозил преждевременный холодок. – Не нужно вмешиваться в мою жизнь. Я – человек действия, не способный долго обходиться без авантюрного дела. Я не могу сидеть, сложа руки, видя, как преступность в нашей стране приобретает все больший и больший размах. Я не зря подставлял голову под шквальный огонь моджахедов в Чечне, не зря упорным трудом пробивался на службу, не зря дважды был на грани жизни и смерти. И вы предлагаете – мои глаза метали молнии – уйти на покой после того, что мне пришлось перенести?! Да, я получил много ранений за свою недолговечную службу, да, я пережил предательство лучшего друга, да, у меня нет ни родителей, ни братьев или сестер, ни семьи, но это не повод бросить все и всех на произвол судьбы! Жизнь – сволочная штука, я это давно понял, поэтому и пытаюсь изменить жизнь людей к лучшему! И ни один человек не способен переубедить меня!
    Я замолк. Высказать то, что накипело у меня в душе, оказалось нелегким делом. Ощущение было такое, будто у меня после каждой гневной фразы удаляли ядовитые иглы. Что ж, подумал я, теперь хоть мне поспокойнее жить будет. Если бы я знал, как я ошибался!
    В нашем мире слишком много предательства, слишком много лжи и неправды, поэтому доверяться я привык только самому себе. «Доверяй, но проверяй» - это правило я усвоил всего четыре года назад, во время поступления в органы ФСБ. Я был молодым человеком, окончившим юридический факультет МВД РФ и побывавшим в Чечне, имевший звание старшего лейтенанта. На войне я, к своему счастью, не встречался ни с предательством, ни тем более, с изменой. Пройдя десятки психологических тестов, несколько практических заданий, вызубрив все права и обязанности офицера ФСБ, я, наконец, был принят в ту элиту, о которой говорят либо только с уважением, либо только с ненавистью. Третьего не дано…
    Я не ради красного словца упомянул о предательстве. Я столкнулся с этой черной неблагодарностью во время своего первого самостоятельного задания весной 2006 года. Мне так и не удалось забыть это предательство, хотя и прилагал немало усилий… Воспоминания мучили меня до сих пор, терзали мою неспокойную душу.…  Хотел забыть, но не мог. И мысль об этом больна до сегодняшних дней, правда уже немножко притупилась.
    Предательство очень трудно переносить. Особенно предательство друга. Тот, кому верил, кому раскрывал свои самые сокровенные желания, оказался подлецом и позером. Я понял, что единственная не подлежащая сомнению в хранении и обрабатывании информации личность, являюсь я сам.
    Я мотнул головой, прогоняя видения прошлого, без которых мог бы с удовольствием обойтись, но… «Тебе и не такое приходилось переносить…»
    Доктор не смотрел мне в глаза, да и если бы смотрел, не выдержал бы моего испепеляющего взгляда, вызванного предательскими воспоминаниями. Смотреть в глаза, не выражая своих чувств, было вторым важным правилом при приеме в ФСБ. И я его усвоил с большим успехом.
    - Вы – необыкновенный молодой человек – тихо изрек он и поднял голову.
    Мне часто говорили такое, но я не был полностью с этим согласен. Но его тон заставил поверить обратному.
    - Таких людей мне не приходилось встречать за свои 55 лет.
    Теперь я не глядел ему в глаза по собственному желанию. Впервые за четыре года.
    - Вы в большой опасности, - добавил он, подходя к двери. – Кнопка экстренного вызова подключена к аппаратам. Если ваше самочувствие резко ухудшится, она автоматически сработает на рабочем столе дежурной медсестры.
    - Доктор, - остановил я его. – Пару дней назад меня хотела навестить девушка…
    Я не мог дальше продолжать. Это была личная тема. Ну почему я такой робкий?
    - Понял, - согласился доктор. – Я ее провожу, если она снова придет сюда.
    Я кивнул, но вдруг вспомнил одну важную деталь. Я открыл рот, намереваясь закончить свою мысль, но доктор уже вышел.
    Я закрыл глаза, устало вздохнув. Что-то я упустил, но не мог вспомнить – что. Невыносимо было лежать на этой белоснежной кровати, прекрасно осознавая, что лежа в бездействии ничем не поможешь себе. Тоска разъедала меня изнутри, словно кислота. Увы, ничем себе я не мог помочь.
    Я шел по пустынному двору, не оглядываясь и не ускоряя шаг. Шел целеустремленно, словно убегая от самого себя. В эту минуту я ненавидел самого себя. Страшно было осознавать, что ты один на свете, не принадлежавший никому и никому не нужный. Все, ради чего я жил на свете, это было неизмеримое желание жить. Я был влюблен в жизнь, в такую, какая она есть, без прикрас.
    Я увидел перед собой неясный силуэт и остановился. Размытый силуэт, похожий на вставшего на задние лапы медведя, неподвижно стоял в метрах ста, преградив дорогу. Я прирос к тротуару. Невидимая мощь отходила от силуэта, заставляя меня инстинктивно схватиться за кобуру, в которой почему-то не оказалось пистолета. Я покрылся холодным потом…
    - Денис… Денис…
    Тень надвигалась на меня, угрожающе заламывая огромные лапищи…
    - Денис… Денис…
    И до чего же хочется убежать от надвигающейся опасности! Но ноги словно приросли к тротуару…
    - Денис!... Да очнись же ты!
    Я открыл глаза. Надо мной стоял Сергей, тормоша за левое плечо. На его лице было написано крайнее беспокойство, какое возникло при первой нашей встречи в роли врача-пациента.
    - Здравствуй, - улыбнулся Сергей, присаживаясь на стул. – Заснул, да?
    Я кивнул.
    - А я-то подумал, что ты снова в обмороке…
    Я промолчал. Недалек я был от этого. Но говорить не стал.
    - Я хотел поговорить с тобой, - сказал Сергей, закинув ногу на ногу.
    - О чем?
    - О жучке.
    Я снова кивнул. Я ждал этого разговора.
   - Когда я нашел тебя возле машины, то я заметил кое-какую вещь, которая могла бы тебя заинтересовать.
    Я молчал. Он продолжил:
    - Скотч.
    - Что? – не понял я.
    - Скотч. Липкая лента. От жучка.
    Я догадался. Жучок был снизу примотан скотчем, чтобы микрочип не выпал из него. Жучок был старенький, произведенный, как я определил наметанным глазом, года 3-4 назад.
    - Я подумал, что он тебе может пригодиться. – Сергей вытащил из кармана пакетик, в котором находился обрывок скотча, и протянул мне.
    Я долго рассматривал скотч, думая, что мои мучители допустили большую оплошность, выбросив скотч. На скотче, наверняка, остались отпечатки пальцев одного из злоумышленников. Теперь, думал я, они у меня в кармане.
    - Спасибо, - поблагодарил я Сергея, протягивая для рукопожатия правую ладонь. – Ты не представляешь, как помог мне.
    - Пожалуйста, - Сергей встал. – Тебя завтра, наверное, переведут в хирургическое отделение. Я уже договорился.
    - Спасибо, - повторил я, усаживаясь поудобнее. – Спасибо за все, что ты сделал для меня.
    - Дэн, - Сергей остановился спиной ко мне. – Что у тебя с Юлей?
    Этого вопроса я никак не ожидал. И не мог на него ответить.
    Он обернулся, глядя мне в глаза. В них не было ненависти, неприязни или вражды, а только грусть, печаль и тоска по прошедшему счастью. Как мне было это знакомо!
    В моих глазах отражался не тот молодой мужчина, спасший жизнь десяткам таких, как я, а вздорный, упрямый, вспыльчивый 17-летний парнишка, без памяти влюбившийся в соседскую девчонку. Как я, как и многие…
    Сергей круто развернулся, взмахнув полами белоснежного халата, и вышел из палаты.
    Молчаливая договоренность между двумя мужчинами закончилась полным взаимопониманием. Мы оба знали об этом. Равноправие, установившееся при первой нашей встрече, разрушилось благодаря тридцати минутам нашей, моей и Юлиной, близости и установилось в мою пользу.
    Я был свободен, как никогда раньше. Теперь я был обязан Сергею не только за спасение собственной жизни, но и за спасение личного счастья.
Глава восьмая.
    Как и обещал Сергей, меня перевели в отдельную палату хирургического отделения на следующий день. Я догадывался, что без вмешательства Наперсткова здесь не обошлось. И, как потом, оказалось, был прав.
    Я полусидел-полулежал на кровати, прислонившись спиной к спинке и пролистывавший дешевую газетенку.
    Дверь палаты широко распахнулась, показав в проеме троих мужчин – Наперсткова, майора Шакалова и Леши. Все, за исключением Шакалова, были одеты в солидные деловые костюмы. Шакалов же был в форме, потускневшей от времени.
    - Привет! – громогласно поздоровался Наперстков.
    - Как дела? – спросил Леша.
    Шакалов ограничился только кивком.
    - Ничего, - улыбнулся я и осторожно пожал всем руки. – Странное явление: целых два дня ни от кого из вас не было не звонка, ни сообщения, а тут – сразу целая делегация!
    - Я узнал об этом только сегодня, - пояснил Шакалов и кивнул на правую руку на перевязи. – Ничего, что мы?..
    - Пустяки, - отмахнулся я, выразив в своем голосе чересчур уж веселую браваду. – Я в порядке.
    Но, как я понял по глазам, они мне не очень-то поверили.
    - Ребята, - сказал я, поддерживая правую руку левой – единственное, что я не могу делать, так это писать и пользоваться вилкой. Вы что-нибудь новое откопали?
    - Да, - откликнулся Наперстков. – Во-первых, следы возле твоего «Шевроле» слишком нечеткие, чтобы узнать, сколько человек хотели убить тебя. Ты ничего не вспомнил?
    Я вздохнул, опустив глаза, и пробормотал:
    - Нет.
    - М-да. – Невесело промычал Леша.
    - И больше никаких зацепок? – с надеждой обратился я к Жене.
    - Ну, кое-что, конечно, есть, - ехидно улыбаясь, продолжил Наперстков. – Возле твоей машины нашлись крохотные микрочастицы вещества.
    - Какого? – с нетерпением перебил его я. – Не тяни резину, Жень!
    - Смазочного масла, - ответил Женя, улыбаясь уже шире – из станции техобслуживания недалеко отсюда.
    - Адрес?
    - Улица Адмирала Нахимова, 68.
    Это была та самая СТО, где Сергей нашел жучка у своей машины.
    - Но это же не последняя новость? – лукаво подмигнул я Наперсткову. – Ведь так?
    - Так, - кивнул он. – Во-вторых, пуля, извлеченная из твоего плеча, принадлежала пистолету Макарова с номером 72170, зарегистрированного на Шпенгеля Федора Кирилловича. Этот Шпенгель – гражданин Германии, недавно переехавший в Россию и сменивший имя и отчество на русские.
    - А настоящее имя? – спросил я.
    - Фридрих Курт Шпенгель.
    - Вы были у него? – поинтересовался я, поочередно глядя на всех троих.
    - Шпенгеля нет в России.
    - Как – нет? Куда он делся?
    - Уехал по делам в Германию уладить кое-какие формальности, - скептическим тоном отозвался Леша.
    - Так ты был у него?
    - Пришлось, - недовольно пробурчал Леша, гневно глядя на Наперсткова. – Его секретарша так смерила меня взглядом, когда я показал удостоверение, будто я враг народа.
    Я усмехнулся. По выражению лица моего помощника я понял, что Наперстков также отреагировал на его сообщение.
    - У меня для вас тоже новость. – Начал я, стрельнув глазами в Наперсткова. – Еще в реанимации ко мне заходил Сергей и рассказал одну занимательную вещь. Возле моей машины, в то время как нашел меня в бессознательном состоянии, он обнаружил вот это – с этими словами я достал из кармана пакетик со скотчем и протянул его Наперсткову. – Этот скотч был примотан к жучку, который был приспособлен к машине Сергея Маркова-Моллоу. Здесь могут быть отпечатки одного из моих душегубов. Частицы смазки были как раз с той же самой СТО, где обнаружили этот жучок.
    - Интереснооо! – протянул Наперстков, рассматривая пакетик. – У меня создается впечатление, что дело о шантаже той женщины и дело о твоем покушении имеют одни  и те же корни.
    - Более того, - поправил его я. – Мне кажется, что убийство Андрея тоже имеет к этому отношение.
    - Почему?
    - Не знаю.
    Все трое одновременно посмотрели на меня. Я знал, чего они ждут: не объясню ли я им своей странной логики. Но я им вряд ли смогу помочь.
    - У тебя есть новости о Горошникове? – обратился я Шакалову, до сих пор не проронившем ни слова с начала беседы.
    - Ничего, - покачал головой майор. – Я расспросил его брата, его бывших сообщников, но – никаких результатов.
    - Не густо, - проронил я. – Леш, а ты что молчишь?
    Леша, стоявший позади Наперсткова и Шакалова, поспешно перевел взгляд с окна на мое лицо. Он пожал плечами:
    - А что говорить?
    - Ты отыскал дело Горошникова?
    - А-а. Да.
    - Проверил все адреса свидетелей?
    - Да.
    - Ну?
    - Что – ну?
    - Что-нибудь новое обнаружил?
    - Да.
    - Почему я должен добывать информацию из тебя, словно клещами?
    - К тому преступлению был еще причастен некий Андрей Москалов, но был оправдан за недостаточность улик.
    Вот про него-то я и забыл. Москалов… Где-то я слышал это имя, помимо как от Леши. Но где?..
    - Так что?
    - Я съездил к нему и обнаружил, что Москалов съехал с квартиры неделю назад.
    - И Горошников сбежал примерно в тоже время… - Продолжил я его мысль.
    - Вот именно, - кивнул Леша. – Я разыскал Москалова и допросил его. Но, разумеется, он ничего не знает о Горошникове.
    - Ясно, - ответил я, слегка помрачнев. – Ребята, у меня есть кое-какое предположение насчет убийства Андрея, но…
    - Что? – спросил Наперстков. – Какое предположение?
    - Я думаю, что Андрей был причастен к побегу Горошникова.
    Они уставились на меня. Я понял, что они ожидали любого варианта, только не этого. Я это ожидал.
    - Почему ты так думаешь? – тихо спросил Наперстков.
    Я вздохнул и попытался объяснить нить своих размышлений:
    - Андрея убивают ночью на остановке, недалеко от больницы, но достаточно удаленно от его собственного дома. Расчет таков, что Андрей не сможет дойти до дома незамеченным. Зачем им это нужно? Затем, чтобы отвлечь от себя подозрения. Один человек стреляет в Андрея и скрывается, его сообщник вызывает «Скорую» и уверяется в том, что Андрей умирает, не достигнув операционной. Тем самым он убеждается, что заказ выполнен и звонит убийце. Убийца докладывает о выполненном заказе заказчику и смывается из города.
    - Откуда ты это знаешь? – снова повторил Наперстков.
    - Машина Андрея находится в незапертом гараже его дома. Убийца это знает. Он приезжает к дому Андрея, выгоняет машину и уезжает из города.
    - Но это же бессмысленно! – воскликнул Леша. – Через несколько часов мы переполошили все спецслужбы! Все средства передвижения были перекрыты!
    - Вот именно – «через несколько часов»! – заметил я. – Через несколько часов он вполне мог добраться до таможни и беспрепятственно пересечь ее!
    - Так ты думаешь, что убийца угнал машину Андрея. – Вставил Женя. – Значит, он знал, что Андрей поздним вечером ездил гулять с собакой.
    - Знал, - подтвердил я. – Сообщник следил за домом Андрея. Он знал, где Андрей работает, и знал, что Андрей легко мог обнаружить слежку.
    - Откуда ты узнал, что машина Андрея пропала? – поинтересовался Наперстков. – Мы, вроде бы, никому об этом не говорили.
    Я кивнул на телефон и пояснил:
    - Я позвонил на таможенный пункт и спросил, не пересекала ли границу Лада одиннадцатой модели с номерами Р456 ТО. Они мне сказали, что как раз во вторник такая модель и пересекла границу Российской Федерации и Грузии.
    Леша присвистнул:
    - Как я не догадался! Ведь это же так элементарно!
    Я усмехнулся. Леша недовольно покосился на меня, но ничего не сказал.
    - И что дальше? – поторопил меня Наперстков.
    - Убийца притаивается до поры до времени. До времени побега Горошникова. Как только Горошников сбегает, убийца устраивает ему надежное убежище, чтобы Горошникова не нашли.
    - Но зачем убийце прятать Горошникова? Зачем он вообще ждал побега зэка?
    - Горошников проходил по его делу.
    - Чьему делу? – не понял Леша.
    - Делу убийцы.
    - Ты думаешь, что Андрей расследовал дело его же будущего убийцы? – спросил Женя.
    - Почти уверен.
    Я видел, что не убедил их в такой степени, чтобы всерьез заняться этой версией. И тогда я без предупреждения выпалил:
    - Андрей хорошо знал Горошникова.
    - Что? – хором воскликнули офицеры.
    - Андрей хорошо знал Горошникова, - повторил я.
    - Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Женя.
    - У Андрея дома была фотография летнего пикника. На ней были изображены Андрей, Горошников, его брат и… Рома.
    Я выдавил имя своего бывшего лучшего друга, ныне покойного с таким чувством, будто с тех событий прошло не два с половиной года, а два месяца.
    Все молчали. Молчание – единственное, чего я боялся в таких случаях. Наконец, я нарушил его:
    - На днях меня должны выписать. Но до тех пор я хочу, чтобы вы – я взглянул на Лешу и Наперсткова – нашли дело, которое перед своей смертью расследовал Андрей.
    Наперстков кивнул, Леша хмыкнул, соглашаясь.
    - Ладно, мы, наверное, пойдем, - стал прощаться Наперстков, поправляя на плечах халат. – Мы дадим тебе знать, если что-нибудь узнаем…
    - Ну, конечно, - подколол его я. – Как это и делал последние два дня.
    - Я вижу, что ты идешь на поправку, - прищурился Женя. – Так держать, Дэн.
    - Стараюсь, - усмехнулся я. – Но если я пробуду здесь больше двух дней, то мой оптимизм может улетучиться также быстро, как и возник. Правда, Жень?
    Женя понял мой намек.
    - Понял.
    И все трое, распрощавшись, вышли.
    Я слушал их удаляющиеся шаги и напряженно соображал:
    «Андрей перед своей смертью вел дело серийного убийцы. Сейчас убийца отбывает 15 лет срока строгого режима. В то время его еще не засадили. В то время убили Андрея. Андрей дошел до истины, добровольно вжился в преступный коллектив, чтобы накопать улик. И помог ему в этом Горошников, вернее, связи Горошникова. Горошников уже сидел. А если Андрею угрожали? Жена, маленький, больной сын, которому нужна операция на сердце. Прекрасное давление даже на офицера ФСБ – его близкие и родные люди…»
    О господи, думал я, мы оба пострадали от чрезмерной доверчивости своим друзьям. Только я – душевным спокойствием, а Андрей – жизнью.
    Жизнь – сволочная штука.
Глава девятая.
    Из-за проблемы восстановления памяти, мысли о том, кто хотел меня запугать и как идут дела у Альбины Ивановны, я не заметил, как тихонько текли обыденные дни больничного режима. Мучаясь думами о том, когда же все-таки вспомню события недельной давности, я не продвинулся ни в одном из расследований ни на шаг. Я осознавал, что тут нет моей вины, но это не имело ожидаемых результатов.
    В один из таких однообразных и нудных дней произошло событие, скрасившее мое оставшееся пребывание в больнице.
    Я как обычно размышлял над насущной проблемой – восстановлением памяти, но, как всегда, безрезультатно. Дверь широко распахнулась, а удивленно вскинул голову, о чем сразу же пожалел – в глазах потемнело – но успел угадать единственного желанного в этом мире человека – Юли.
    Как ни странно она была одна – без матери или сиделки, столь необходимым в ее теперешнем положении. Но я не стал придавать этому большого значения.
    - Привет! – непринужденно поздоровалась она. – Как самочувствие?
    Такой весьма распространенный вопрос среди всех посетителей палаты стал уже надоедать мне. Стараясь, чтобы этот ответ не отразился на моем лице, я улыбнулся:
    - Привет. Со мной все в порядке.
    Она не поверила мне, как и не поверил ранее Наперстков. Я это понял по выражению ее глаз – слишком уж много времени ушло на практику.
    - Да, я признаюсь, что чувствую себя не так хорошо, как прежде, но… - я замолк, подыскивая слова оправдания. Но почему оправдываться всегда так тяжело?
    Она не ответила. По едва уловимому движению рук, по застенчивому взгляду ясных глаз, по нетерпеливому скрипу кресла, я понял ее дальнейшие действия.
    Я поправил перевязь, поддерживавшую мою правую руку, и всем корпусом пододвинулся к застывшей Юле. Повязка сильно мешала, обездвиживая руку. Я нетерпеливо освободился от нее, протянул руку к лицу Юли и ласково коснулся пальцами ее щек. Слишком долго я не испытывал этого чувства, слишком долго я ограничивал себя в ласке. Слишком долго…
    Я провел рукой по ее шелковистым волосам, ощутив мягкость и легкость течения их сквозь пальцы. Секунды словно остановились, позволяя нам наслаждаться ограниченными минутами близости. Я ощутил сладковатый привкус ее губ, целиком окунулся в дурманящий туман грез и наслаждений, понял, что жизнь вся впереди…
    Все, что происходило за пределами этой палаты, было второстепенным, не заслуживающим нашего внимания. В этот миг, в эту самую минуту, все, ради чего я жил, составлял только один субъект, который возвращал меня к жизни. Я не хотел прекращать эти счастливые мгновения совместной жизни, хотел, чтобы это длилось вечно, хотел, чтобы это оказалось явью, а ни, как мне казалось, сном. Я словно превратился в того 17-летнего мальчишку, впервые вкусившего запретные плоды из сада моей будущей жены Инны. Я уже не сидел на больничной полке в объятиях Юли, я давным-давно находился в парке, где познакомился с милой, привлекательной, обаятельной Инной, которая так подло разорвала наши отношения.
    Дверь приоткрылась. Я скосил глаз на щель, ожидая увидеть доктора или медсестру, но увидел Женю Наперсткова. Тот виновато попытался закрыть предательски скрипнувшую дверь, но еще больше выдал себя. Я откинулся на спинку кровати, сурово глядя на майора, который чересчур бестактно прервал наши счастливые мгновения.
    Юля, видимо, почувствовала его пристальный взгляд и резко развернула кресло лицом к Наперсткову. Какую-то долю минуты они смотрели друг другу в глаза. И – что я совсем не ожидал – Наперстков отвел глаза. Я был поражен! Железный, непреклонный Наперстков, которому был способен противостоять, пожалуй, только я, не устоял перед хрупкой девушкой!
    - Я вам помешал, - виновато пробормотал Женя, робея. – Извините.
    - Ладно, Дэн, мне пора, - попрощалась Юля и развернула кресло к двери. – Выздоравливай.
    Наперстков галантно придержал  для нее дверь, проводил взглядом и обратился ко мне:
    - Дэн, ты же знаешь, что нам…
    - Знаю, - перебил его я. – Ты также говорил, когда я женился на Инне.
    - Да, но ты молод…
    - Глуп, неопытен, - начиная злиться, продолжил я.
    - Дэн, - начал успокаивать меня Женя, догадавшись, что я сейчас взбунтуюсь. – У меня есть новости.
    - Какие?
    - Шпенгель объявился.
    - Когда? Где?
    - Сегодня, около девяти часов утра, - Наперстков сел. – Я как обычно разбирал бумаги. Дверь распахнулась, и в кабинет вошел мужчина в строгом деловом костюме роста, примерно, 170-175 см. и прямым холодным взглядом. Он встал посреди кабинета, с видом хозяина огляделся и только потом обратился ко мне: «Вы не знаете, как найти майора Наперсткова?» Я встал, подошел к нему, смерил взглядом его сутуловатую фигуру и ответил: «Вы с ним и разговариваете». Признаться, он не ожидал увидеть меня таким, какой я есть, - усмехнулся Женя.
    Я хмыкнул. Первое впечатление при виде крепко сложенного Наперсткова оказалось обманчивым: он выглядел моложе своих лет. Первое наше знакомство состоялось четыре года назад в душном огромном кабинете майора. Меня как раз назначили помощником Наперсткова, о чем я с тех пор нисколько не пожалел. Это у него я научился прожигать взглядом собеседника, заставляя его поспешно отводить глаза. Я помнил слова Наперсткова, пристально глядящего мне в глаза: «Главное – не отводи взгляд ни на секунду. Отведешь – лишний раз убедишься в своей неспособности противостоять самому элементарному вызову. Главное не то, что ты хотел бы передать взглядом, а то, что заставит жертву отвести глаза». Я взял его слова за правило и благодаря ему сейчас обеспечивал себе безбедную старость.
    - Я помню, Жень, - улыбнулся я. – Помню, каким ты был четыре года назад, и не забыл твоих слов.
    Наперстков посмотрел на меня, надеясь, что я не смогу противостоять. Но он ошибся. Я знал, что он сейчас скажет.
    - У меня было не мало учеников, постарше тебя, но ты…
    - Первый, - закончил я. Наперстков часто говорил эту фразу. – Так что сказал Шпенгель?
    - Шпенгель? – недоуменно переспросил Наперстков, потеряв нить рассуждений. – А-а-а! Шпенгель очень долго всматривался в меня, словно ожидал, что я как-нибудь оправдаюсь перед ним.
    Я понимал, что оправдания от этого 39-летнего майора дождаться так же трудно, как от меня снисхождения.
    - Он потребовал удостоверения.
    И это было ошибкой, мысленно продолжил я.
    - И это было ошибкой, - прочитав мои мысли, сказал Наперстков. – Я попытался выпроводить его за дверь…
    - Что значит «попытался»?
    - Он показал удостоверение, - Наперстков для большей значимости выдержал паузу. – Он – подполковник немецкой спецслужбы.
    - Что? – усмехнулся я. – Офицер спецслужбы?
    - Да. – Кивнул Женя, положив ногу на ногу. – Я спросил его, зачем он явился сюда. И он ответил, что несколько дней назад у него пропал пистолет.
    - Но он же сам прекрасно мог разыскать его!
    - Я спросил у него то же самое. Но он ответил, что немецкие спецслужбы отказались действовать на территории Российской Федерации, боясь неприятностей с ФСБ.
    Я расхохотался. Главная причина отказа сотрудничества наших и немецких спецслужб была совсем в другом – сотрудники спецслужб боялись нарушить неприкосновенность государственных органов.
    - Вот-вот, - улыбнулся Женя. – Я тоже чуть не рассмеялся при этой фразе. Я спросил, почему Шпенгель не скажет настоящую причину бездействия их служб. Он долго молчал. Но я умею настаивать.
    - И убеждать, - продолжил я.
    - И убеждать, - согласился Наперстков. – Шпенгель поведал мне интересную историю. Он родился в Германии в городе Штендаль в 120 км от Берлина. В 32 года был принят в одну из самых известных спецслужб Берлина и через 7 лет дослужился до звания майора. Провел несколько операций по освобождению заложников, одна  из которых – Ганноверская.
    Я присвистнул. Операция, которая длилась больше месяца и закончилась полным освобождением 123 заложников и захватом 37 террористов. Об этом происшествии очень долго говорили в кругах элиты.
    - Шпенгель вышел в отставку два года назад, но неформально работал в одной из преуспевающих фирм в Берлине. Четыре месяца назад он уволился и переехал в Россию, в Сочи. Тут же он сменил имя и отчество на русские, оставив прежнюю фамилию. Но, видишь ли, Шпенгель не имеет права иметь два паспорта или двойное гражданство. Поэтому он десять дней назад улетел в Германию, чтобы уладить все формальности с двойным гражданством. А когда вернулся – обнаружил, что его табельный пистолет пропал.
    - Откуда у него наш пистолет Макарова?
    - Он их коллекционирует.
    - Откуда знаешь?
    - Он сам сказал.
    - Зарегистрированный по всем правилам.
    - Я тоже об этом думал.
    - А что он?
    - Говорит, что не хочет неприятностей с местными властями.
    - Вечная отговорка, - хмыкнул я. – Ничего умного больше не придумал?
    - Придумал.
    Я удивленно уставился на него. Наперстков пояснил:
    - Этот пистолет оказался у него недавно. Когда Шпенгель переехал в Россию. Он купил пистолет.
    - Купил? Где?
    - У одного парнишки из эмиграционной службы.
    - Какого парнишки?
    - Он не помнит фамилии.
    - А имя?
    - Он запомнил только то, что парнишка явно хотел поскорее избавиться от пистолета.
    - Пистолет законный?
    - Да.
    - Так почему парнишка хотел от него избавиться?
    - Я думаю, что пистолет был куплен в 90-е годы во времена расцвета контрабанды. Но я не имею доступа к этим данным.
    - Шпенгель смог бы опознать этого мальчишку при встрече?
    - Он сказал, что смог бы.
    - У кого этот пистолет числился раньше?
    - Его уже нет в живых.
    - Кто это?
    - Роман Авдотьев.
    Я сглотнул. Слишком многое с тех пор пришлось забыть и номер пистолета друга – тоже.
    - Пистолет так и оставили.
    - Списали на склад, как позорное доказательство превышения должностных полномочий.
    Я задумчиво погладил подбородок. Шпенгель явно что-то скрывал, говоря, что не запомнил ни лица, ни манер поведения продавца оружия. Для офицера спецслужбы, тем более высшего офицерского состава это было не характерно. Я предложил Наперсткову:
    - Жень, у меня тут есть одна мыслишка…
    - Что за мыслишка? – лукаво переспросил меня друг.
    - Новостей от Шакалова нет?
    Наперстков покачал головой.
    - И Горошников никак не проявил себя?
    - Нет. – С нарастающим любопытством ответил Женя. – А причем здесь Горошников?
    - У Горошникова могут остаться очень хорошие связи в криминальных кругах. Ограбление миллионера, не ускользнувшее от внимания ни одной зарубежной спецслужбы, тем более от организации, блистательно завершившей массовый теракт…
    Наперстков очень долго молчал. Я уже начал сомневаться, уловил ли майор мою догадку, как Наперстков высказался:
    - А, пожалуй, ты и прав… Ты думаешь, что и у Горошникова и у Шпенгеля есть приличный компромат друг на друга?
    - Согласись, что это возможно.
    - Я и не отрицаю, - задумчиво пробормотал Женя. – Тебе не кажется, что все происходящее имеют слишком много общего?
    - Более того, - начал я – мы напали на след очень умного и очень осторожного преступника, который не остановится ни перед покушением на убийство, ни перед гибелью своих ребят, ни даже перед убийством.
Глава десятая.
    Довольно теплый сентябрь сменился дождливым и ветряным октябрем. Обветшалые, мокрые, беззащитные деревья жались друг к другу, стараясь защититься от ледяного, безжалостного ветра со снегом. Последние листочки, сжавшиеся от многочасовой тирании дождя, ветра и снега, печально опадали на продрогшую несвоевременно землю. Дождь стучался в окно, навлекая на меня не слишком радостные думы. Целыми часами с небольшими перерывами зима хотела подчинить себе согревающую душу осень, но пока безрезультатно. Каждый день, ровно в два часа дня, ветер начинал стихать, уступая место жиденькому, робкому солнечному свету. Сквозь кучево-дождевые облака сначала тоненькой, а потом и ослепляющей струей лился прозрачный, какой только бывает после дождя, солнечный свет. В такие часы я открывал окна, в утайке от врачей и медсестер, и наслаждался слабым запахом свежести и озона. Вдыхая полной грудью запахи ранней осени, я строил масштабные планы по разоблачению деятельности Шпенгеля и Горошникова. Впрочем, кроме этих размышлений, да чтения газет и прослушивания теленовостей, мне и делать-то было нечего.
    Я как раз открыл окно и сидел на подоконнике, свесив одну ногу на пол и на всякий случай придерживая рукой створку, чтобы в случае крайней надобности тотчас закрыть ее, как приоткрылась дверь, заставив меня в спешке толкнуть створку, и в палату вошел Женя Наперстков. Я облегченно вздохнул, протянув ладонь для рукопожатия:
    - А я уж думал, что это Сергей или медсестра.
    - Нарушаем больничный режим, а, Дэн? – игриво покачав головой, подколол меня он.
    - Да вот решил побаловать себя, - улыбнулся я, затворив окно и усаживаясь на кровать. – А то какая радость вдыхать аромат лекарств да хлорки?
    - Не завидую тебе, Дэн, - понимающе кивнул Женя, доставая из пакета фрукты и тотчас начиная их поедать. – Угощайся.
    И сам тотчас же расхохотался. Кое-как справившись с безудержным хохотом, Женя подмигнул мне:
    - Начальник сегодня смилостивился над нами.
    Начальник филиала ФСБ в городе Сочи, Алексей Сергеевич Клементьев, бывший офицер спецназа, был человеком чересчур точным и непреклонным. Говорили, что в гневе полковник выглядит довольно устрашающим. Мне, за четыре года службы, ни разу не приходилось видеть его в таком состоянии.
    - Что-то не похоже на Клементьева, - рассудительно заметил я.
    - Вот-вот, - согласился Наперстков и пояснил: - Ребята, говорят, что начальник уже второй день избегает с кем-либо встречи.
    - Даже Аннушку? – изумленно спросил я, поскольку начальник ни часу не обходился без напоминаний секретарши.
    - Ага, - кивнул Женя, загадочно улыбаясь.
    - Что ты от меня скрываешь?
    - Ребята говорят, что начальник пару дней назад встречался с главой милиции, ну, и…
    - Жень, не тяни! – потребовал я.
    - Начальник объяснил нам по громкой связи, чтобы мы отказались от расследования дела о побеге Горошникова.
    - Это почему же?
    - Сказал, что милиции сама в состоянии поймать Горошникова. Это, по его словам, не дело привилегированной элиты.
    - Так и сказал? – усмехнулся я. На своей памяти я не припомнил такого высказывания полковника.
    - Так и сказал. Я подозреваю, что между Клементьевым и начальником милиции произошла очень серьезная ссора, вплоть до рукоприкладства.
    - ХА! – я победно вскинул правую руку вверх, позабыв о раненной руке, и тотчас поморщился.
    - Ты все-таки осторожнее, Дэн. – Покачал головой Наперстков, легонько отталкивая меня на подушку. – Я не хочу, чтобы ты тут задерживался.
    Я кивнул, потирая правое плечо. Женя продолжил:
     - Ребята видели, как начальник поехал к центру, но в пробках, потеряли его. Да и цели слежки у них не было. Но около трех часов дня начальник вернулся в офис через черный ход. Ребята мимоходом видели его спину, прежде чем он успел скрыться в дверях черного хода.
    - И он никуда не выходил?
    - По словам Аннушки – нет.
    - А на обед?
    - Уходил через черный ход.
    - Интересно! – ухмыльнулся я. – Что он не поделил с начальником милиции?
    - Никаких догадок не имею.
    - Ну, а кроме этого, новости есть?
    - Ровно никаких.
    - А поточнее?
    - Ничего интересного, - уклонялся от ответа Женя.
    - Жень, - я пробуравил майора взглядом.
    Он долго смотрел на меня, но, как и другие, покачав головой, сдался:
    - Как ты и просил, мы провели на отпечатки пальцев кусочек скотча от маячка и обнаружили пальчики некоего Павла Книжинцева, который недавно освободился из колонии строгого режима. Книжинцев работает на этой самой СТО, и он…
    Я догадался окончание этой фразы еще до того, как Женя договорил ее.
    - Состоит в группировке Москалова.
    Я выдохнул накопившийся воздух в легких. Не с облегчением – с болью.
    - Дэн, - начал Наперстков, но я перебил его:
    - Не надо меня успокаивать. – Отрезал я. – Я знаю, что меня не хотели убивать. Но те, кто покушались на меня, и те, кто следили за мной – совершенно разные люди. Я это знаю.
    - Я тоже так думаю, - согласился Женя. – Иначе…
    - Иначе они могли бы сразу меня убить. Если бы я знал, кто стрелял в меня…
    Я с отвращением к самому себе отвернулся к окну. Как я ненавидел себя в эту минуту!
    - Дэн! – требовательно позвал меня Женя. Я не оборачивался.
    - Дэн! – снова позвал он меня.
    Тот же результат.
    - Дэн! – Наперстков с силой развернул меня лицом к лицу. – Послушай, Дэн, и не перебивай. Я знаю, что ты сейчас ненавидишь себя. Мне это знакомо. Нам подвластны на сегодняшний день и природные ресурсы, и раскрытие тайн бренных наших предков, и даже погода, но никто, запомни, никто, не способен управлять собственным настроением. Да, мы можем провоцировать наши настроения, да, мы можем менять их в зависимости от ситуации, но мы не способны контролировать его изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту. И в этом не наша вина. Я знаю, что выигрывать приятно и лестно, но надо же и уметь проигрывать. Игра с кем-то и в счет не идет с игрой наедине с самим собой! И чаще всего, настроение зависит как раз от исхода этой внутренней игры. Хотя назвать все, что происходит в душе игрой – это довольно неточное и размытое понятие…
    Я молчал. И хотя Наперстков был прав, хотя я в душе был больше согласен с ним, нежели противоречив, я чувствовал какую-ту недоговоренность, недосказанность в его взгляде. Но я, по обыкновению, не стал давить:
    - Ты прав.
    Он смерил меня оценивающим взглядом, думая, с каких это пор я так легко с ним согласился. Но – промолчал.
    Я встал и несколько раз прошелся по палате, размышляя о своей жизни, об опасности, которой я подвергаюсь каждый день. И впервые за четыре года я сказал:
    - Я ухожу в отставку.
    Наперстков так резко встал, что стул, на котором он сидел, с грохотом повалился на пол. Он развернулся лицом ко мне, впившись в мой затылок своими серо-зелеными глазами. Лицо его выражало и ужас, и удивление, и ненависть. Черты неузнаваемо исказились, заставив меня несколько секунд держаться от него на приличном расстоянии. Не то, чтобы я его боялся, просто, годы, проведенные в ФСБ, научили меня осторожности.
    Я посмотрел на него с вежливой учтивостью на лице. И это еще больше удивило Наперсткова. Он сделал шаг вперед. Я не сдвинулся с места. Но и он больше не двигался. Просто смотрел на меня в упор, испытывая мое терпение. Я умел ждать, но не любил.
    Он несколько секунд смотрел на меня, заметно похудевшего за больничные дни, потом также внезапно опустился на кровать, избегая моего взгляда.
    Я стоял на том же месте, пораженный до глубины души его реакцией. Человек, которого я считал чуть ли не железным, который был воплощением силы воли, терпения и настойчивости, не смог устоять перед 27-летним парнем, пострадавшего из-за чрезмерного недоверия к элементарным мерам предосторожности.
    - Я тоже хотел уйти, - глухо пробормотал Женя, невидящими глазами уставившись в окно. – Я почти десять лет работаю в ФСБ и уже четыре года не сдвинусь с должности начальника отдела по расследованию убийств. Ты не знаешь, что творилось в конце 90-х годов у нас в стране. Я не про экономическую обстановку. У нас творилось хрен знает что! Мизерные зарплаты, на которых кое-как проживали месяц, постоянные травли в офисе, ежедневные взбучки от начальства за не в срок сделанный отчет, выговоры, за то, что провинились наши сотрудники, угрозы немедленного увольнения и еще уйма всяких провинностей! А куда было деваться? Уволиться, лишить себя и семьи последнего дохода? Нет уж. Пока найдешь новую работу, пока обстроишься на новом месте, твоя семья с голоду помрет. Да и слухи у нас в городе, сам понимаешь, со скоростью света разносились. Пойдут разговоры да пересуды об увольнении. Это плохо сказалось бы на семье. Ну, а сейчас вроде бы положение нормализовалось. А опасность, так на какой работе нет опасности? Только у нас этот процент немножко выше, вот и все.
    Я не перебивал его, давая ему возможность выговориться. Человеку, даже изредка, это необходимо. Даже жить хочется после этого. Сколько раз это замечал.
    Женя, наконец, поднял на меня глаза. В его глазах читалась грусть об утерянном прошлом, боль по заново пережитым впечатлениям, нерешительность оттого, что выговорился никому иному, а собственному ученику.
    - Жень, - я присел рядом с ним – все мы когда-нибудь встанем перед выбором. И мы с тобой сделали этот выбор.
    Женя слабо улыбнулся. До чего же странно – утешать человека, жизненный опыт которого на 12 лет превышает мой.
    - Твоя правда. – Он встал. – Слушай, спасибо, что… В общем, спасибо.
    И он, пожав мне руку, вышел.
     Я сидел на подоконнике, напряженно соображая и ни к чему, вообще, не приходя. Что ж, думал я, хватит прохлаждаться на больничной койке, стоимостью моей месячной зарплаты.
     Я встал, скинул больничное одеяние и переоделся в свою повседневную одежду. В оконном отражении отразился парень, сильно изменившийся за последние шесть месяцев, причем не в самую лучшую сторону.
     - Хм, - криво улыбнулся я своему отражению. – Больничный режим и полное бездействие тебе пошло не в пользу. Надо что-то делать.
     И в тот же миг дверь палаты распахнулась. Я развернулся и увидел на пороге Сергея, слегка удивленного при виде моего делового вида.
     - Ты куда-то собираешься?
     - Конечно. – Улыбнулся я, пожимая ему руку. – Ведь ты меня отпустишь?
      Сергей удивленно приподнял брови, но возражать не решился – ему хватило предыдущей сцены в кабинете.
     - Хорошо. Но ты обязан пройти обследование перед выпиской.
    Я пожал плечами. Спорить было бесполезно. Я аккуратно расстегнул рубашку.
     - Признаться, я очень удивлен, что ты так быстро пришел в норму. – Сказал Сергей, осматривая мое правое плечо.
    Я хмыкнул. Мне и не такое приходилось переносить, по словам моего дорогого Женечки. Расстегнул ворот у рубашки.
     Чуть ниже сонной артерии спускался длинный узкий шрам, как бы деля шею на две части. Удивительно ровный и четкий, он вызывал у непрофессионалов удивление и ужас, а у мастеров холодного оружия понимание того, что работал профессионал. Шрам напоминал о том, что следует доверять только себе.
     - Работал профессионал, - ответил Сергей, несколько удивив меня. – Ты был заложником?
     Я кивнул. Заложник лучшего друга…
     - У тебя работа опасная.
     - Не опаснее работы телохранителя, - огрызнулся я.
     - Как я уже говорил, рука в хорошем состоянии, - заметил Сергей. – Я не думал, что она так быстро зарастет.
     - Вашими стараниями, - благодарно сказал я.
     - И твоим желанием выздороветь, - справедливо заметил Сергей и продолжил: - А вот с головным мозгом дело обстоит посложнее.
     Я насторожился. Несмотря на больничный уход, лекарства и спокойствие, я не мог вспомнить ничего более существенного, чем то, что злоумышленники хорошо знали меня. Но – кто?
     - Память у тебя восстанавливается очаговым методом, то есть вспышками. Единственное, что восстановит тебе память, так это похожая ситуация, где тебе пришлось распрощаться с памятью.
     О, господи, подумал я, не надо было упоминать об этом.
     - Так ты выпишешь меня?
     - Я же сказал, что выпишу. Значит – выпишу. Или ты сомневаешься?
     Я смерил его многозначительным взглядом, и Сергей тотчас опустил глаза.
     - Нет. Я не сомневаюсь. – Улыбнулся я. – У тебя нет новостей по интересующему нас делу?
     - Ничего. – Покачал Сергей головой. – Глухо…
     - Как в танке. – Отозвался женский голос, заставив меня в приятном удивлении повернуться в сторону двери.
     Сергей тоже обернулся вслед за мной. Вид бывшей жены, облаченной в шелковую сиреневую кофточку в четверть рукава, с собранными в изящный хвостик отливающими позолотой волосами, поверг его, несомненно, в волнующий трепет.
     - Ну, я, пожалуй, пойду, - поспешно ретировался Сергей, помня об своем обещании.
     - Конечно, Сереж, - язвительным тоном задела его Юля. – У нас в стране еще действует свободный выбор своей второй половинки, не так ли?
     - Конечно. – Буркнул Сергей и, взмахнув полами белоснежного халата, вылетел из палаты.
Глава одиннадцатая.
     Я вышел из дверей клиники, слегка раздраженный тем, что пребывание в ней стоило моей месячной зарплаты на следующий день после разговора с Сергеем. Дело в том, что в момент, когда Сергей готовил мне выписку, в операционную доставили пожилого бизнесмена с огнестрельным ранением в груди. Операция закончилась далеко за полночь.
     Шел дождь, заметно похолодало. Рваные тучи неслись на восток. Промозглая серость и непролазный туман не давали шагнуть даже ста метров. Я отыскал свой «Шевроле», внимательно осмотрел машину со всех сторон и наклонился над тем местом, где я, раненый, прислонился к дверце.
     Ничего интересного. Кровь на дверце давно уже забрали на экспертизу, а на расстоянии двухсот метров собаки обследовали всю территорию.
     Я открыл водительскую дверь, заглянул в кабину и осторожно сел. Что ж, подумал я, если к тебе в машину заложили взрывчатку, не такую еще проявишь осторожность! Я завел «Шевроле» и выехал со стоянки.
     «Кто-то хотел меня убить – вертелось в голове. – Кто? Неужели меня ждет участь Андрея? Что, если он хотел сдать сообщников, но ему помешали? Что, если я близок к тому, ради чего стоит меня убить?..»
     На полпути к офису повалил крупный снег, залепляя лобовое стекло и тормозя движение на дороге. Хлопья мокрого, быстро таящего снега облепляли электропровода, столбы и указатели. Видимость хоть и была не слишком уж хорошей, уменьшилась до минимальных пределов. Поэтому я добрался до офиса минут на двадцать  позже обычного.
     Я вошел в теплое, гостеприимное помещение филиала ФСБ. На месте дежурного никого не было, и я нахмурился – сегодня дежурил сотрудник моего отдела. Совсем распоясались без моего присмотра, подумал я. Я вызвал лифт и нажал кнопку седьмого этажа. И опять мне повезло – о моем приходе никто так и не узнал.
     Я вошел в свой кабинет, стряхивая рукой снег с пиджака. Офис почти не изменился за прошедшие 12 дней . Все тот же стол, заваленный бумагами, все те же салатовые стены и жалюзи на окнах. Единственное изменение, которое я заметил, был конверт.
     Я подошел к столу и перевернул конверт. Для меня это письмо оказалось полной неожиданностью. Письмо от Москалова. Что ему понадобилось от офицера ФСБ? Человеку, который несколько раз был на грани выбора между свободой и зоной? Я распечатал конверт. Вот, что в нем было написано косым, неровным почерком, ясно давая понять, что парень торопился:
     «Не буду тратить время на бесполезные приветствия и уважения. Я знаю, что тебя сегодня выписывают и, наверняка, меня уже не будет в живых. Признаться, я не решался тебе этого говорить, если бы не особые обстоятельства. Я знаю, что меня сегодня убьют. И ни ты (и ни твои ребята) не виноваты в этом.
     Мои пацаны стреляли в тебя по моему приказу. Скажешь, почему тебя не убили? Ответ прост – подозрение в первую очередь подозрение пало бы на меня. Ты, наверное, уже догадался, что Шпенгель – мой клиент. Ведь я – начальник эмиграционной службы. Я сделал так, чтобы подозрение пало на Шпенгеля – и пистолет его, и уехал он не вовремя заграницу. Странно, сам все подстроил, а теперь признаюсь тебе в этом.
     Зачем я покушался на тебя? Надеяться, что ты не разнюхал о ссоре Сергея со мной, было бы глупо. Ты человек далеко не глупый, и даже если ты не вспомнил моих ребят, ты мог бы догадаться.
     Я знаю, кто меня заказал. Знаю, но не скажу. Иначе ты попытаешься спасти меня и засадить за решетку. Хочу, чтобы ты знал – я нисколько не раскаиваюсь в содеянном. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел мою смерть. Я боюсь смерти… Надеюсь, что среди соснового леса меня никто не услышит и не увидит.
     Это все, в чем я хотел признаться тебе. Гораздо легче умереть от пули на воле, нежели от побоев на зоне.
Андрей Москалов».
     Я смотрел на письмо, разрешавшее одну из моих головоломок. Если верить письму, Андрея Москалова сегодня убьют где-то в сосновом бору, далеко от города. Где в Краснодарском крае есть сосновые боры? Их всего три. Первое – в 50 км севернее города, второй – на границе с Грузией и третий – в стороне от  Краснодара . Но какой из этих трех – нужный? На границе с Краснодаром – довольно далеко, да и трасса довольно оживленная. Не пойдет. На границе с Грузией – более 200 км. Там таможня – выстрелы будут слышны. Остается первое – в 50 км от города. И далеко от города, и глухое место, и дорога мало используется.
     Я накинул пиджак, отыскал куртку, надел кобуру. Зачем я это делал? Хотел узнать ответы на дополнительные вопросы. Я черкнул записку Леше, говорившей о том, куда и зачем я поехал, и вышел из офиса.
     Снег падал крупными, пушистыми хлопьями и тотчас таял на плечах. Я открыл дверцу своей машины и оглянулся. Никого. Господи, подумал я, неужели я до конца своих дней буду оглядываться через плечо, опасаясь нападения?
     Как только я выехал из города, надавил на педаль газа. Спидометр зашкаливал за 130 километровую отметку. Я боялся опоздать.
     Вот и едва заметный поворот в сосновый лес. Я кое-как попал в поворот. Свежие следы «Хаммера». Следов «Тойоты» Москалова было не видно. Значит, его насильно привезли сюда.
     Я резко затормозил на поляне. Посреди нее стоял «Хаммер», загораживая весь обзор. Я выхватил пистолет из кобуры и вышел из машины. Осторожно обогнул «Хаммер» и прирос к земле.
     Два человека, которые следили за мной, держали на прицеле высокого худого молодого человека – Андрея Москалова. Он не пытался защищаться, на нем не было бронежилета, не видно было и телохранителей. Он был один. Было видно, как он готовится к смерти.
     Одновременно с моим выстрелом прогремели почти в одну секунду другие два. Какое-то мгновение Москалов изумленно смотрел на лица убийц, а потом медленно, величественно, словно актер на сцене, упал на снег. Я нажал на курок, целясь в наемников. Пуля просвистела над головой первого стрелявшего убийцы, едва не задев затылок. Второй стрелявший обернулся и, увидев меня, послал мне навстречу две пули, чудом не задевшие меня. Я перекувырнулся, прижался спиной к дверце «Хаммера» и выстрелил. Наемник пошатнулся, хватая ртом воздух и зажимая рану на плече. Пуля его напарника чиркнула меня по щеке. Я почувствовал жжение и теплоту потекшей крови. Разъяренный вторым неоправданным ранением за две недели я выскочил из-за джипа и выстрелил три раза подряд в ранившего меня наемника. Я видел как в замедленной съемке, как побледнел убийца, как кинул взгляд на израненную грудь, как удивленными глазами посмотрел на меня, так и не опустившего пистолета. Затем он упал также медленно, как и Москалов.
     Я долго смотрел на поляну, ставшей последним пристанищем трем уголовникам, лежавшим теперь на таявшем снегу. Осознание того, что я убил наемника, пришло не сразу. Я подбежал к Москалову.
     Он был еще жив: дыхание было прерывистое, со свистом – верный признак того, что пуля задело легкое и повредило ребра. Крупные капли пота стекали со лба. Парень был недалек от мира сего.
     Я смотрел ему в глаза, как когда-то смотрел на Наперсткова. Силы, поддерживавшие жизнь в теле, начинали иссякать. По щекам катились слезы.
     - Андрей, - позвал я его, садясь на согнутых ногах. – Андрей, ты меня слышишь?
     Пальцы, зажимавшие левое плечо и часть груди, дрогнули. Он перевел помутневший взгляд на меня.
     - Андрей, - повторил я. – Кто тебя заставил совершить покушение на меня?
     Он порывисто вздохнул. Он хотел что-то сказать, но не мог.
     - Кто тебя заставил стрелять в меня? – четко и раздельно произнес я.
     Из горла вырвался непонятный звук: то ли стон, то ли хрип. Наконец, после мучительных усилий парень прошептал:
     - Горох… на свободе…
     Я и сам это знал. Я пытался узнать по затуманенным болью глазам его мысль, но не мог.
     - Я тебе…говорил, - прошептал Москалов, сжимая из последних сил кровоточащую рану на плече и груди. – Оставь меня… Я не хочу…чтобы меня кто-то видел… Я…боюсь смерти…
     - Это Горошников заказал меня? – снова четко спросил я.
     - Это он…
     - Горошников?
     - Нет… Это он…
     - Кто? – я опустился на колени.
     - Он… знает…
     И прежде чем я успел открыть рот, чтобы задать уточняющий вопрос, Москалов захрипел, с уголка рта потекла кровь, глаза закатились, и по телу пробежала предсмертная судорога. На глазах у умирающего появились слезы боли, пальцы судорожно зажали раны, Москалов дернулся и навсегда затих.
     Я сглотнул подступивший к горлу комок. Нет, думал я, ни один уголовник не заслуживает такой мучительной смерти, даже закоренелый. Я прикрыл ладонью холодные серые глаза, которые больше не увидят этого грешного бренного мира.
     Поляну огласили звуки подъезжающих машин: появились Наперстков и Леша. Оба выскочили из машин, выдергивая из кобуры пистолеты. Следом за ними двое сотрудников из отдела Наперсткова. Они окинули взглядом место перестрелки и только после того (не опустив пистолетов) двинулись ко мне.
     - Ты ранен? – спросил Наперстков, увидев след от пули.
     - Царапина, - отмахнулся я, кивнув в сторону не шевелящихся наемников. – Что с этими?
     Наперстков подошел к убийцам, наклонившись над каждым из них, проверил пульс. – Живы. Оба. Это ты их?..
     Я кивнул. Страшно было подумать, если кто-то из них умрет. Стрелял из-за ярости, не из-за самообороны…
     - За что ты его? – он повел головой в сторону убийцы с тремя пулями в груди.
     Руки сжались в кулаки, лицо исказилось в ярости. На меня стало страшно смотреть. Что только с людьми не делает война!
     - Дэн, Дэн, тихо-тихо-тихо! – поспешно стал успокаивать меня Женя. – Все в порядке! Успокойся!
     Я глубоко вздохнул. Наперстков еще две минуты всматривался в меня, боясь спровоцировать рецидив. Наконец, он сказал:
     - Надо эту шпану к нам в стационар отправить, пока репортеры не нагрянули, иначе они кони бросят.
     Я кивнул, встал, дотронувшись до следа пули.
     - Москалов заказал меня.
     - Я понял. – Кивнул Наперстков.
     - Он думал, что я засажу его на зону.
     - Обычная логика уголовника, - пожал плечами Женя.
     - Он боялся умирать.
     - Боялся? – иронически заметил Женя.
     - Боялся, что его кто-то увидит.
     - Это они в него стреляли? – Наперстков махнул рукой сначала в сторону убийц, потом – в сторону Москалова.
     - Они.
     - Ну, тогда это по моей части, - заулыбался Женя. – Поехали в офис.
     Женя двинулся к своей машине, и лишь пройдя метра три, он остановился и оглянулся. Я не сдвинулся с места.
     - Дэн?
     Я посмотрел на него ничего не значащим взглядом.
     - Дэн? – снова позвал он меня.
     Я молчал – не хотел говорить.
     Он в третий раз окликнул меня и, не услышав ответа, подошел ко мне.
     - Это была самооборона.
     Я покачал головой. Уж я-то знал, что это не так.
     - И этому есть доказательство, - он указал на кровоточащий шрам.
     Я посмотрел на него со смехом в глазах, на миг подумав, что так же глядят родители в глаза подросшего, но не образумившего подростка.
     - Послушай, Дэн, - Наперстков встал напротив меня. – Я знаю, что это – он кивнул на убийц, лежавших на носилках – было чересчур, но, скажи мне, какой человек смог бы хладнокровно смотреть в глаза людям, которые чуть было не убили мгновение назад
     И я, не задумываясь, ответил:
     - Ты… И Андрей…
     Наперстков очень долго смотрел на меня. В этот миг я был с ним на равных. Не было не визуального барьера, ни возрастного неравенства, ни различия в опыте. А был только холодный октябрьский день, сосновый бор, поляна, испещренная пятнами крови, да два мужчины, стоявшие друг против друга и пристально глядевшие в глаза.
     - Ты прав, - тихо ответил Женя, закуривая. – Именно так и делал Андрей до того рокового выстрела. Но к чему это привело? К смерти, да к мести…
     Я вздохнул всей грудью. Месть, страшное слово месть…
     - А что насчет меня, так ты ошибаешься. Я никогда не был наедине с убийцей. В моем отделе все решают переговоры, а не перестрелки.
     - Хорошо, что меня не взяли в твой отдел, - попытался отшутиться я. – Иначе я всех перестрелял.
     Теперь Наперстков  покачал головой:
     - Дело не в этом. Ты – человек горячий, но таким тебя сделала война. На войне переговоры – дело командования, а  ни какого-нибудь взводного лейтенанта, не нюхавшего пороху. Просто… Просто у тебя совершеннейший склад ума, присущий штабисту, а не сыщика, занятому розыском компромиссов и переговоров. – Он замолчал, докуривая сигарету, но внезапно спросил: - Почему тебя определили в боевые командиры, а не в штабисты?
     - Я сам захотел, - усмехнулся я. – Молодой, зеленый, человек действия. Меня тянуло в бой, в гущу событий. Хотел блистать, отличаться, показывать пример другим. Разве это можно было сделать, сидя в штабе, обложившись расчетами, вычислениями и еще бог знает чем?
     - Нет. – Ответил за меня Наперстков, выбросив и затоптав окурок. – Может, пойдем?
     Я кивнул. Мы двинулись к машинам. Наперстков искоса поглядывал на меня. Наконец, я не выдержал.
     - Что еще?
     - Тебе звонила Юлия, немного погодя после твоего ухода из офиса.
     - И что? – я пытался не выдать своих чувств.
     - Просила перезвонить. – Улыбнулся Женя. – Слушай, что…
     - Ничего. – Перебил его я и молча уселся в машину. – До встречи.
     - Пока! – откликнулся Женя.
Глава двенадцатая.
     Я взбежал по ступеням на седьмой этаж, чувствуя, как бешено колотится сердце, и становится трудно дышать. Проще было бы, конечно, вызвать лифт, но ужас, затаенный во мне, готов был вырваться наружу. Если кто-то из наемников умрет… Нет, не надо об этом думать.
     Я прибыл первым в офис. Ни Леши, ни кого-либо другого из моих подчиненных, здесь еще не было. Я подошел к столу и нажал кнопку автоответчика.
     - Денис, - зазвучал из телефона голос Альбины Ивановны, заставив меня круто развернуться к двери в поисках профессора. – Денис, мне нужно с тобой поговорить. Позвони мне, когда освободишься.
     Я с облегчением вздохнул. Слава богу, никаких расспросов, упреков и слез. Я этого не любил. Второе сообщение было от жены Андрея с просьбой о скорейшей встрече. Третье же заставило мое сердце бешено заколотиться о ребра только потому, что было от Юли.
     - Дэн, - всхлипывая, начала она. – Я приходила к тебе, но тебя уже там не было. Я была в офисе, но и там сказали, что тебя там тоже не было. По новостям передали о бандитских разборках в сосновом бору. И там…там была «Тойота» твоего друга. Я поняла, что без тебя там не обошлось… - На несколько секунд голос смолк, но, немного погодя, снова зазвучали знакомые нотки. – Я пыталась дозвониться тебе, но у тебя оказался телефон вне зоны действия сети.
     Я вытащил телефон из кармана пиджака и выругался про себя. Телефон сел. Я забыл его зарядить.
     - Я не знаю, что мне делать. Пожалуйста, позвони мне, как только сможешь.
     Запись оборвалась. Автоответчик смолк. Я поставил телефон на зарядку. Так много нужно было предпринять, и так мало оставалось времени…
      Я схватил куртку и спустился на лифте на первый этаж.
     - Товарищ майор! – окликнул меня дежурный офицер из отдела Наперсткова. – Товарищ майор, постойте!
     Я машинально показал удостоверение и быстрым шагом вышел на улицу.
     На улице все также шел и тотчас же таял снег, все также по небу неслись рваные клочья облаков, все также пронизывал ветер, продувая со всех сторон. Пригнув голову от атаки снега и ветра, я добежал до «Шевроле», нервно глянул через плечо и с наслаждением утонул в пленительной теплоте сиденья.
     Я, не раздумывая, направил бег своей машины к дому Юли. Все остальное отодвинулось на второй план.
     «Зачем, - думал я – зачем я подверг Юлю такой опасности? Одной угрозы и пули в плече для меня мало, чтобы отступиться от намеченной цели. И стреляли в меня именно поэтому. А я, чертов реалист, плюю не только на свою безопасность, но и на безопасность дорогого человека! Что мне нужно, чтобы отступиться – пуля в лоб? Как Андрею?..»
     Я резко затормозил. Сзади послышалась нецензурная брань, ругань. Хлопнула дверца, и из машины вылез амбал под два метра ростом с мускулатурой, достойной боксера в супертяжелом весе. Амбал открыл дверцу «Шевроле» и без труда вытащил меня на трассу. Прислонив меня к дверце, он ткнул мне монтировкой в грудь…
     События понеслись с бешеной скоростью. Трасса, амбал и проносящиеся мимо автомобили исчезли. Слепящим ярко-белым светом полыхнуло воспоминание…
    Я полулежал-полусидел, прислонившись к дверце машины. Зажимая рану на плече, я неясно видел склонившихся надо мной наемников.
     - Убить? – спросил тот, кто стрелял.
     - Не стоит. – Покачал головой второй. – Два трупа офицеров ФСБ за один день тебе мало?
      - А если он проговорится?
     - Постой. – Второй наемник наклонился ко мне и негромко сказал: - Я знаю, что ты носишь электрокардиостимулятор. Одно лишнее слово, одно лишнее движение в расследовании и мы сделаем так, чтобы он никогда больше не заработал. Понял?
     Я кивнул. По лбу покатился холодный крупный пот. Они знали, что говорили. Без электрокардиостимулятора я – никто. Смерть, в тот миг показалась мне, гораздо более привлекательна, нежели неведение, когда и как я умру в коме…
     - Ну, вот и хорошо, - тихо сказал убийца и без предупреждения ударил меня рукоятью пистолета по виску.
     Прежде чем я потерял сознание, отчаянно борясь за жизнь, я увидел, как оба наемника встали, бросили на меня безразличные взгляды, что-то сказали друг другу и спешно удалились…
     Я внезапно открыл глаза. Зрение, осязание и обоняние одновременно вернулись ко мне. Визг проносящихся мимо автомобилей, завывание ветра и тяжелое дыхание где-то надо мной обрушились на меня так неожиданно, что я подумал, действительно ли я жив?
     - Сучара, слышишь меня?! – завопил надо мной амбал. – Я к тебе обращаюсь!
     Моя реакция была мгновенна. Я выхватил пистолет одними кончиками пальцев, молниеносно развернул его на ладони и приставил дуло к груди амбала.
     При виде пистолета и непроницаемого моего лица, амбал нерешительно опустил монтировку. Тихо, как только это было возможно из-за проносящихся машин, амбал сказал:
     - Парень, я же не знал, что ты такой серьезный… Давай договоримся…
     Мое лицо – я понял это по его глазам – сделалось настолько устрашающим, что амбал отшатнулся от меня на несколько сантиметров. Сглотнув комок в горле, и выронив трубу, парень прошептал:
     - Что тебе нужно?
     - Ничего, - покачал головой я, выпрямившись во весь рост. – Ты Гороха знаешь?
     Ничто не сразило амбала так, как эти слова. Он шарахнулся в сторону, спасаясь от дула пистолета, но тотчас налетел на мою руку, выброшенную блоком вперед. Потирая ушибленные ребра и корчась от боли, амбал отошел от меня на безопасное расстояние.
     - Я не знаю…никакого Гороха.
     - Тебя никто не просил врать.
     - Но я не знаю… Правда!
     Я упер дуло пистолета ему в сердце.
     - Ты хорошо подумал?
     - Не знаю…
      - Может, - я с силой надавил пистолетом на грудь. – Ты сейчас получше вспомнишь?
     - Откуда знаешь, что я сидел с Горохом? – выпалил амбал.
     - Ну, вот и хорошо, - улыбнулся я, но пистолета не опустил. – Дай-ка правую руку…
     Я резко развернул корпус так, чтобы амбал оказался за спиной, перехватил правую руку противника и довольно сильно нажал на тыльную часть запястья. Амбал по-поросячьи взвизгнул, попытался вырваться, но бесполезно. Я развернул кисть и ударил локтем между лопаток. Амбал судорожно вздохнул, упал сначала на колени, потом на землю. Я скривил лицо в ужасающей ухмылке, на ходу заметив, что причинение боли доставляет мне почти садистское удовольствие. И зря подумал.
     Рука амбала – уже левая с татуировкой скорпиона на запястье, как и у Горошникова – взметнулась вверх с зажатой монтировкой. Амбал вскочил на ноги, подставляя подножку и замахиваясь монтировкой. Монтировка просвистела над моим левым ухом всего в каких-то 5 см. Я всем корпусом отклонился назад, сохраняя равновесие. Амбал занес монтировку снова. Не опуская пистолета, но и не пытаясь выстрелить, я сделал шаг в сторону одной ногой, подставил левое предплечье под его правое и захватил его вооруженную руку правой кистью. Он выронил монтировку, едва я изогнул вовнутрь его кисть. Я ударил его в самое больное  место. Амбал издал дикий вопль, обратив на себя внимание автомобилистов. Я хмыкнул, положил в кобуру пистолет и направился к «Шевроле».
     Удар.
      Мне показалось, что моя челюсть треснула.
     Удар.
     Я медленно упал на колени, кончиками пальцев зацепив пистолет.
     Господи, подумал я, не дай мне потерять сознание.
     Я чувствовал, что монтировка вот-вот обрушится на мою рискованную голову. И поэтому я развернулся, одновременно нажимая на спусковой крючок.
     Раздался выстрел, визг многочисленных тормозов, крики. Амбал, как и Москалов, удивленно взглянул на красное пятно, расползавшееся по рубашке, потом на меня, что-то прошептал пересохшими губами и рухнул на асфальт.
     Я поднялся, ощущая головокружение и боль в челюсти. Сделал несколько неуверенных шагов к умирающему уголовнику. Упрямые зеленые глаза, буравящие меня так, как только умеют воры, следили за мной, пока я садился перед умирающим.
     - Что тебе надо? – прошептал он.
     - Где Горох?
     - На Приморской улице есть кабачок «Ялик»… Там по субботам все наши собираются… В прошлую субботу Горох был там…
     - Кто ты?
     - Я… - захрипел амбал, судорожно хватая ртом воздух. – Я…
     - Кто ты? – снова повторил я.
     - Я… - «глухарь»
     -« глухарь»?
     - Д-да…
     - Ты помогал Гороху бежать?
     Он покачал головой и, не сказав ни слова, умер.
     Я, казалось, целую вечность всматривался в лицо убитого. Спокойное выражение лица, с четко очерченными надбровными дугами, сломанным когда-то носом и пару раз вывихнутой челюстью, не говорило о том, что этот человек мертв. Холодные зеленые глаза, столько раз заставлявшие собеседника раболепствовать, глядели в одну точку. И это значило для меня гораздо больше, чем для него.
     Крики людей и визг тормозов стали громче. Я потянулся за телефоном – и не нашел его.
     - Черт побери! – выругался я, ставя пистолет на предохранитель и ложа его в кобуру.
     - У-убийство! – завопила женщина, шарахаясь от меня, как от заразного.
     Я промолчал. Облокотился на крышу «Шевроле» и стал ждать.
     Толпа зевак росла. Некоторые из них, как я успел заметить, встречались мне и раньше. К примеру, молодой человек, одетый в черную кожаную куртку, серые брюки и замшевые туфли, при виде меня тотчас нахлобучил черные солнцезащитные очки. И хотя сегодня он был трезв, хотя держался также как и все, мне составило труда распознать в нем того подвыпившего юношу с соседнего столика ресторана «Белый кит».
     Я не двинулся с места. Последовать сейчас  за ним – все равно, что прокричать во все горло о том, кто ты по профессии.
     Послышался вой сирены, становившейся отчетливей по мере приближения к  месту происшествия. Но это была не только сирена милицейских машин. Сквозь вой мигалок, слух уловил рокот мотора «Тойоты» и «Пежо». И, в подтверждение моих догадок, на дикой скорости из-за поворота вылетели «Пежо» Леши и «Тойота» Наперсткова. За ними появились «Волги» из городского РОВД.
     Толпа расступилась перед Наперстковым, сжимавшим в руке пистолет. Леша остановился у трупа. Наперстков молча смотрел на труп, поглаживая подбородок и пряча пистолет.
     - Это не шутки, Дэн, - чрезвычайно тихо сказал Женя, подходя ко мне. – Только что пришло сообщение из реанимации: наемник с тремя пулями в груди скончался в палате. Его имя – Александр Норкин. Был судим за покушение на убийство. Получил восемь лет. Освобожден условно-досрочно два месяца назад за хорошее поведение.
     Я достал сигарету, закурил. Наперстков изумился:
     - Ты чего?
     Я покачал головой:
     - Прошло почти два месяца с начала расследования, застрелено два уголовника, один ранен, а к разгадке мы даже ни на йоту не приблизились!
     Из толпы экспертов вышел мужчина средних лет, с густыми поседевшими усами и подстриженной на пробор шевелюрой. Невысокого роста, хрупкого телосложения и нервно подергивавшейся бровью, следователь походил на затравленного волка, доживавшего свой век.
     - Добрый день, - поздоровался следователь, пожимая нам руки. – Денис Павлович, мне нужно с вами поговорить.
     - Пойдемте, - пригласил я, шагая по обочине. – Что вам угодно?
     - Это вы его убили? – не церемонясь, выпалил следователь.
     - Я.
     - Вы понимаете…
     - Что должны арестовать меня. – Закончил я. – Но вы же знаете, кто я?
     Следователь остановился и посмотрел на меня. Потом тряхнул головой, несколько увеличив сходство со старым волком, и ответил:
     - Конечно, знаю.
     Мы прошли еще несколько метров. Он не выдержал:
     - Убитый разыскивался. Он совершил побег почти три месяца назад из колонии строгого режима. Осужден за серию беспощадных убийств.
     - И как его имя? – подозрительно спросил я.
     - Олег Штопарев. Погоняло – Штопор.
     Следователь шел дальше, а я стоял на обочине дороги, напряженно соображая, зачем Олег Штопарев вернулся в город, ставшим последней обителью для него и для его следователя – Андрея Безволова.
Глава тринадцатая.
     Я остановил «Шевроле» возле коттеджа Юли. Морщась от ноющей боли в челюсти и прикрываясь от ветра и снега рукой, я вбежал на террасу перед домом и позвонил в дверь.
     - Это вы, - с облегчением в голосе сказала мать Юли. – Слава богу, что вы пришли! Что у вас с лицом?
     - Пустяки, - отмахнулся я, почувствовав, что слово прозвучало невнятно. – Можно мне войти?
     - Она в своей комнате, что ведет на балкон.
     - Спасибо.
     Я взбежал по лестнице и остановился перед дверью. Ничего не было слышно, кроме тиканья часов. Я приоткрыл дверь.
     Юля сидела возле окна, облокотившись на подоконник. Шелковистые светлые волосы спадали с плеч, наподобие водопада, переливаясь и сверкая в дневных лучах света. На плечи была накинута вязаная накидка светло-сиреневого оттенка. Я с трудом сдержал себя, чтобы не закричать от восторга и ликования.
     Я толкнул дверь и вошел в комнату. Водопад бликов и переливаний сделался в стократ ярче, когда Юля повернула голову ко мне. Волосы взметнулись ввысь, попав на мгновение в участок света, ослепили меня. Я невольно зажмурился.
     - Дэн! – воскликнула она. – Ты пришел!
     Я пересек комнату и заключил ее в объятия.
     - Дэн, - шептала она мне на ухо. – Я так счастлива, что ты жив…
     Я отстранил ее и вздохнул. Решение уже созрело, нужно было принять его. Иначе быть не могло.
     - Нам нужно поговорить, - я закрыл дверь и вернулся к Юле.
     - Пустяки, - в который раз за день повторил я. – Юля, ты не понимаешь, в какой ты опасности…
     - Нет, понимаю. – Голос ее мгновенно окреп. – Только не начинай снова: у меня слишком опасная работа, меня в любой момент могут убить, а тебя взять в заложники…
     - Стоп. – В моем голосе прозвучала холодная уверенность. – Именно поэтому, что я не хочу рисковать тобой, я и добиваюсь прекращения наших отношений.
     - Но ты же сам говорил, что твоя работа не опаснее работы телохранителя!
     - Работа телохранителя не столь опасна, как работа бизнесмена, которого он охраняет.
     Юля не знала, что сказать. Я подошел и обнял ее.
     - Юлечка, милая. Я не хочу еще раз потерять дорогого мне человечка…
     - Я же не предам тебя, как Роман.
     - Но и его потеря слишком болезненна. Мне пора.
     - Дэн! – голос Юли сорвался. – Дэн! Я не хочу тебя потерять!
     «Если бы ты знала, как опасаюсь этого я…»
     - Извини. – Попрощался я и развернулся.
     Юля схватила мою ладонь и повернула меня лицом к себе. Я присел на согнутых ногах, глядя ей в бездонные синие глаза, вспоминая нашу первую встречу… Я понял, что нашел и потерял женщину, ради которой шагал по лезвию ножа.
     «К черту все!» - подумал я, отбрасывая назад шелковистые волосы и погружаясь в аромат пленительных губ…
     Я гнал «Шевроле» на полной скорости, убегая от прошлого и настоящей реальности.
     «Идиот! – думал я полчаса спустя, стиснув руль так, что побелели пальцы. – Безмозглый идиот! Ну, кто тебя просил обещать ей, что еще вернешься?! Зачем ты внушал ей ложные надежды?! Если ее, не дай бог, убьют, вовек не простишь себе этого!..»
     «Шевроле» виляла между машинами, в последний момент уходя от столкновения. Я в который раз испытывал судьбу.
     «Черт побери меня! Ну, кто меня просил ввязываться в расследование Наперсткова? Кто так рьяно разыскивает Горошникова? Зачем это мне?..»
     Я подрезал чью-то «Хонду» и с легкостью обогнал ее. Машину заносило на обгонах и поворотах. Я рисковал  каждую минуту сломать шею. «Шевроле» ворвалось в черту города. Движение стало затрудненным, мне пришлось забыть о перспективе гонщика.
     Я отыскал телефонную будку, набрал номер Альбины Ивановны и стал ждать.
     Естественно, размышлял я, от меня не было ни слуху, ни духу двенадцать дней, вот и Альбина Ивановна забеспокоилась.
     Тогда почему, говорил голос рассудка, у нее был встревоженный голос? Что-то случилось?
     Голос Альбины Ивановны прервал мои умозаключения:
     - Да?
     - Альбина Ивановна, вы?
     - Дэн! – в ее голосе я безошибочно узнал нотки облегчения. – Дэн, где ты пропадал?
     - Неотложные дела…
     - На двенадцать дней?
     Я заподозрил неладное.
      - Да.
     - Не появляясь ни на работе, ни дома?
     - Меня не было в городе.
     - Да, - сурово произнесла пожилая дама. – Ты отдыхал на улице Академиков 27, да?
     Это был адрес клиники. Я признал поражение:
     - Хорошо. Я при встрече все объясню.
     И через двадцать минут я стоял на пороге дома под изучающим взглядом профессора.
     - Так вот почему ты «отдыхал»… - качая головой, сказала Альбина Ивановна.
     Я перешел на оборонительные позиции:
     - Не по этому. Это сегодня.
     Брови ректора едва заметно поползли вверх. Она с недоверием и осуждением в голосе высказалась:
     - А что было до этого?
     Я молча снял куртку и ботинки и прошел вслед за хозяйкой в кухню.
     Даже мое плохое настроение тотчас испарилось при виде отремонтированной кухни. Помещение, размером с небольшой лекционный зал вуза, оформленное в виде модерна, слепило своим блеском и красотой. Кухонный гарнитур, расположенный на северной и восточной части комнаты, кремового и нежно-коричневого оттенков, не только производил впечатление изысканной роскоши, но и безукоризненного вкуса. Выложенный белой и коричневой плиткой пол отражал каждый солнечный лучик, создавая впечатление светомузыки. По бокам кухни располагались цветочные подставки на высоких тонких ножках, в которых начинали новую жизнь многочисленные тропические диковинки. Но главное украшение составляли не кухонный гарнитур, не плитка, и даже не цветочная роскошь, а сделанный в современном стиле лакированный, отливающий блеском стол. Резные ножки этого стола украшали росписи, сделанные на дереве, а сама поверхность в послеполуденном свете включала в себя и игру света, и игру бликов, и игру немногочисленных, но колоритных оттенков.
     - Шикарно, - выдохнул я, пораженный увиденным. – У дизайнеров есть вкус.
     - Конечно, - улыбнувшись, ответила Альбина Ивановна. – Чаю? Кофе?
     - Чай, пожалуйста, - я сел за стол.
     Ректор, наливая из медного чайника воду, поинтересовалась:
     - Так и из-за чего ты лежал в клинике?
     Я расстегнул верхние пуговицы, показав хирургический шов на плече.
     Лицо Альбины Ивановны сначала стало пепельным, потом белым, потом чуть-чуть порозовело. Она поставила на стол поднос с горячим чаем и начала «допрос».
     Хотя я и не был ни ее сыном, ни даже родственником, чувство вины при любой моей лжи каждый раз испепеляло меня, научив никогда, или почти никогда, не врать Альбине Ивановне Марковой-Моллоу. Поэтому я, без всяких прикрас, рассказал ей события 12-дневной давности.
     - Я уверена, - внимательно выслушав меня, подтвердила мои догадки профессор – что покушение было совершено из-за расследования нашего дела.
     Я слегка удивился, услышав фразу «расследование нашего дела». По-видимому, мое удивление не прошло незамеченным, так как Альбина Ивановна продолжила:
     - Я в твое отсутствие тоже провела кое-какие дознания и обнаружила, что угрозы, записанные на кассете, были старые.
     - То есть как – старые? – не понял я.
     - Они были записаны раньше, чем были озвучены.
     - Но это же очевидно, - пожал плечами я. – Все угрозы записываются перед шантажом или покушением.
     - Нет, Дэн, - терпеливо перебила меня ректор. – Угроза была записана как минимум три месяца назад, то есть, примерно, за месяц до ее озвучения.
     - За месяц до ее озвучения… - Как эхо, повторил я, думая о погибшем Штопоре и сбежавшем Горошникове. – Но как вы это узнали?
     Секунду лицо Альбины Ивановны было нейтральным, но после черты лица стали проясняться и становиться все более и более приятными, словно от осознания качества  проделанной работы. Таким довольным лицо профессора я видел всего несколько раз. С просветлевшим от воспоминаний лицом, Альбина Ивановна объяснила:
     - Мой выпускник работает на местной радиостанции. Я пригласила его ко мне в дом, он прослушал запись и с уверенностью сказал, что запись была сделана около трех месяцев назад. Он еще в студенческие годы занимался радиотехникой и подслушивающими устройствами.
     - Извините, - перебил ее я, вставая – но как имя этого человека?
     - Александр Еременченко.
      - Мне нужно позвонить, - я вышел в прихожую, забыв, что оставил мобильник в офисе. – Черт!
     - Что-то случилось?
      - Ничего, просто мобильник оставил на работе, - я снова сел на свое место.
     - Ты мне так и не сказал, почему у тебя пол-лица – один сплошной синяк? – не отступала профессор.
     Я промолчал.
     - И что же?
     - Я не могу вам сказать, - с некоторым сожалением сказал я. – Извините.
    - Твое право, - кивнула Альбина Ивановна, доливая чаю. – Может, еще?
     - Нет. О моем «отдыхе» вы узнали от Сергея?
     - Нет. – Ответила ректор, удивив меня. – Юлия.
      - Юля? – удивился я, позабыв скрывать наши отношения.
     Альбина Ивановна посмотрела на меня многозначным взглядом, но ничего не добавила, кроме фразы:
     - Сегодня до обеда – у меня пары начинались только после обеда – Юля позвонила мне и поинтересовалась, где ты можешь быть. Я сказала, что не видела тебя 12 дней и не знаю, как связаться с тобой, так как твой телефон разрядился. Ведь так?
     Я кивнул. Она продолжила:
     - Юля и сказала мне, что заходила в клинику, но тебя уже выписали. Я спросила, в какую клинику, и Юля ответила, что в клинику Сергея. Я не стала выведывать – голос у нее был слишком тревожный. А после позвонил ты. Я как раз недавно вернулась с университета.
     Я вертел в руках почти пустую чашку чая, усиленно соображая, как отправить сейчас же кого-нибудь из моего отдела на радиостанцию, не позвонив по сотовому телефону. Но так и ничего не придумал.
     - Дэн, - голос пожилой дамы вдруг стал отечески-нежным – ты сильно изменился за последние полгода.
     Я медленно перевел взгляд с чашки чая на лицо ректора. Единственный раз, когда я слышал такой голос, был в палате клиники шесть месяцев назад. Поэтому я придал факту очень большое значение.
     - И что же?
     Мой холодный тон испугал ее больше, чем рассказ о покушении.
     - Но эти перемены не в лучшую сторону, - добавила Альбина Ивановна. – Ты прекрасно об этом знаешь.
     Как ни тяжело было признаться в этом даже самому себе, но я согласился, правда, молча.
     - Дэн, может, тебе не хватает Инны?
     Я взорвался:
     - Ну почему вас всех интересует моя личная жизнь?! Почему я должен перед вами отчитываться?! Ведь это моя личная жизнь, не так ли?! Тогда почему вы считаете необходимым дать какой-то совет, даже если вам до этого дела нет?!
     Я встал и начал мерить шагами обширное помещение, заложив руки за спину, как заключенный. Тяжело дыша и глядя в пол, я чувствовал на себе взгляд подруги моей покойной мамы. Гнев понемногу утихал, уступая место безнадежности и отчаянию.
     - Дэн? – спустя какое-то время позвала меня Маркова-Моллоу.
     Я остановился к ней спиной.
     -  Дэн, послушай меня. Тебе уже 27 лет, у тебя такая серьезная работа и у тебя до сих пор нет семьи.
     Я усмехнулся. Да, Альбина Ивановна Маркова-Моллоу умеет подобрать нужные слова в любой ситуации. «Серьезная работа» надо же…
     - Дэн, пора что-то менять.
     Эти слова заставили меня обернуться.
     - И что же? – менее воинственным тоном повторил я.
     - Сядь, Дэн, - попросила Альбина Ивановна и, когда я исполнил ее просьбу, продолжила: - Дэн, я не стану читать нотации об опасности твоей работы и не стану упрекать тебя за то, что ты выбрал именно эту профессию. Речь пойдет о другом.
     Ты знаешь, сколько сил я приложила, чтобы вывести своего сына в люди; сколько деловых встреч, переговоров и дружеских бесед понадобилось, чтобы сын завоевал достойное место в обществе; сколько слез, уговоров, угроз ушло на становление его личного «я». Не «я», выработанное с детства у него матерью, а другого «я», проложившему ему дорогу в жизнь. Все это было в прошлом. Я старалась сделать из сына борца, блюстителя порядка и нравственных устоев, а не того циника и эгоиста, который сейчас, благодаря моим стараниям, имеет определенный вес в обществе. Я устроила ему карьеру, личную жизнь, а он и пальцем не шевельнул, чтобы как-то посодействовать мне. Совсем иначе делал ты.
      Ты, - Альбина Ивановна с гордостью взглянула мне в глаза – с самого начала все привык делать сам. Ты не из того круга людей, которые пускают дело на самотёк. Ты – борец. Ты – воплощение всего того, что я не смогла воспитать в своем родном сыне. У тебя характер твоего отца. Такой же упорный, целеустремленный и твердый. Разве смог бы ты пройти Чечню, если бы не эти качества? Сколько раз ты был ранен на войне? Один? – и, получив утвердительный кивок, продолжила. – Один раз, чуть не стоящего тебе жизни.
     Хотя это и было не так, я не стал ее поправлять. Пожилая дама возобновила свой рассказ:
     - Оправившись после ранения, ты начинаешь искать работу, так как знаешь, что к войне тебя больше не допустят. И опять самостоятельно, без чьей-либо помощи. И нашел. После долгих поисков, ты нашел подходящую работу – вот эту. Не привыкший сидеть на месте, жаждущий активных действий, ты попадаешь на ту работу, о которой мечтать-то было трудно. Ты обустроил свою карьеру, имел вполне крепкое основание для последующей шикарной заслуженной жизни. Но тут встал вопрос о личной жизни.
     Ты встретил Инну: вполне привлекательную молодую женщину, по нраву и характеру идеально подходящей, на тот момент, тебе. Все бы ничего, - тут профессор с осуждением посмотрел на меня – но Инна не хотела иметь детей. А семья, как ты прекрасно это понимал, тем крепче, чем больше у нее, семьи, детей. Твоя идиллия стала рушиться и окончательно сгинула после майских событий.
     Я тяжело и протяжно вздохнул. Снова ворошить это в памяти, разрушая то, что покрылось тонким слоем пыли прошлого? Сердце едва заметно закололо. Не нужно волноваться, думал я. Но было поздно.
     - Полгода назад – осторожно начала Альбина Ивановна – ты попал в эту жуткую аварию. Трещина, едва ощутимая ранее в ваших отношениях, стала расширяться на глазах, оставляя вас по разные стороны баррикад. И война разразилась после твоей выписки из клиники. Ты прекрасно помнишь, чем это закончилось.
     «А как же не помнить, - саркастически заметил про себя я.»
     - И вот ты снова один, - продолжила свой рассказ ректор – но сдаваться не собираешься. А если сдашься, то ты уже будешь не Денисом Скакиным! Волей случая и следствия ты встретил Юлю, бывшую жену Сергея. Как никто другой прекрасно разбиравшийся в психологических проблемах людей с ограниченными возможностями, ты легко находишь подход к холодной ко всем мужчинам неприступной Юле. И вот, спустя почти два месяца, она звонит мне и разрывается в сомнениях и тревогах за тебя, Дэн.
     Я закрыл глаза. Вот к чему и шел этот монолог – к переходу к более серьезным отношениям, нежели жаркие поцелуи и обещания следующих встреч. Господи, зачем?..
     Альбина Ивановна пристально наблюдала за мной до тех пор, пока я не открыл глаза. Слегка дрожащим голосом, она продолжила:
     - Никто, включая Сергея, никто не смог довести до такого растроганного состояния, кроме тебя… Сергей и Юля прожили вместе чуть больше двух лет, но такой преданности и взаимопонимания у них не было. Но то, что сделал ты, достойно канонизации.
     И последнее, что я хотела сказать тебе. Я догадываюсь, что ты сказал Юле: «У меня слишком опасная работа. Если ты погибнешь, это будет моя вина». Вы решили расстаться, - это был не вопрос, а утверждение. – Подумай, ради чего ты рвался, сломя голову, сквозь шквал огня в Чечне и шел напролом в перестрелках, если не для этого? Не для дальнейшей личной жизни? Не для удовлетворения моральных потребностей? Не для нее ли ты сейчас рискуешь, ища разгадку шантажа? Не для нее ли ты хватался за эту грешную и бренную жизнь? Если не для нее, то для кого или для чего?
     Я еще долго не замечал окончания монолога, уставившись в одну точку на столе. «Правда, - думал я – все, что сказано, было правдой. Ради нее я цеплялся за жизнь, истекая кровью, ради нее я стрелял в тех наемников, что убили Москалова, ради нее я схватился со Штопором и ради нее я не расстался с ней навсегда…»
     - Вы правы, - мой голос был высок и тверд. – Вы правы. Но я не расстался с Юлей. Я не смог…
     - Сделать этого предательства, - закончила Альбина Ивановна и улыбнулась. – Я рада за вас.
     - Спасибо! – искренне поблагодарил ее я и встал. – Спасибо за все.
     - Дэн, - мягким голосом окликнула Альбина Ивановна. – Ты молодец, Дэн.
     Я обернулся и взглянул на женщину, которая до этой минуты была мне почти как мать.
     - Альбина Ивановна, - улыбнулся я – всем, чем обладаю я, я обязан только вам. Вы мне заменили маму.
     Я видел, как пробилась слеза, как потекла по щеке, оставляя за собой дорожку, как Альбина Ивановна торопливо смахнула ее, не желая, чтобы я признал ее «мягкотелой». И, не дожидаясь ответных слов, я подошел к ней и заключил в крепкие, но нежные объятия, говорившие гораздо больше, нежели сотни самых сердечных слов.
Глава четырнадцатая.
    Я заскочил в офис, снял с зарядки сотовый телефон и собирался уже снова незаметно исчезнуть, как в кабинет вошел Леша, явно с испорченным настроением. Я пытливо всматривался в лицо напарника до тех пор, пока Леша не буркнул:
    - Что сверлишь взглядом?
    Я слегка приподнял брови, давая коллеге понять, чтобы впредь выбирал выражения со мной. Он это понял, сказав извиняющимся голосом:
    - Извини… Просто шеф опять не в духе. Сорвал злость на том, что тебя не найдешь на рабочем месте! Я-то тут причем, скажи на милость?
    - Не знаю. – Я подошел к Леше. – Съезди-ка ты лучше вот по этому адресу.
    Леша вырвал листок с адресом радиостанции, написанный Альбиной Ивановной напоследок. Пробежав глазами по листку, он поднял на меня глаза и недоуменно спросил:
    - Зачем тебе это?
    - По делу, - отмахнулся я и пояснил: - Выясни, записывал ли этот Александр на пленку какие-либо диалоги или интервью 12 сентября этого года мужчине возраста от 40 до 45 лет с басовитым, хриплым голосом или по чьей-либо просьбе. Скажи, что ты от Альбины Ивановны Марковой-Моллоу и только в крайнем случае покажи удостоверение. Лучше все вали на меня, ври, увертывайся, но только добудь то, о чем я тебя прошу.
    Я встал, застегивая куртку. Но тут Леша остановил меня:
    - Дэн, тебя шеф разыскивает. Просил зайти к нему, когда вернешься.
    - Зачем?
    - Это из-за смерти наемников.
    - Второй тоже умер? – в горле у меня пересохло.
    - Дэн, по-видимому, его убили.
    - Убили? Когда?
    - Сегодня днем. Примерно в то же время, как мы нашли тебя на трассе.
    Черт, подумал я, теперь в их смерти обвинят меня.
    - Ладно, я пошел. – Я повесил куртку на крючок и одернул пиджак. – До встречи.
    - Ага.
    Я спустился на пятый этаж, где находился кабинет шефа. В приемной никого не было, стол секретарши пустовал. Пожалуй, не стоило лезть на рожон, учитывая настроение шефа, размышлял я, остановившись у черной массивной двери с позолоченной табличкой с надписью: «Клементьев А. С. Директор»
    Я постучался и вошел внутрь.
    - Я же сказал: никого не впускать! – рявкнул полковник. – Какого черта…
    - Добрый вечер, Алексей Сергеевич, - вежливо поздоровался я. – Извините, что без спроса, но Анны Ильиничны нет на рабочем месте.
    Клементьев поднял голову, встряхнув черными кудрявыми волосами. Смерив меня взглядом и остановившись на посиневшей челюсти, Клементьев распорядился:
    - Скакин, садись.
    Я присел, мимолетно оценив знакомый интерьер комнаты.
    Одного взгляда было достаточно, чтобы распознать в обстановке комнаты щеголеватую привычку начальника. Вдоль стены тянулась стенка-бар, длиной около пяти метров, целиком из красного дерева. За стеклянными дверцами скрывались многочисленные фарфоровые стаканы и кубки, некогда коллекционируемые шефом. На дальней полке, рядом со столом начальника находился позолоченный граммофон, подаренный сотрудниками на юбилей любимого начальника. Этим граммофоном Клементьев дорожил не меньше чем коллекцией кубков. По другую сторону комнаты располагались два журнальных столика с бра над каждым из них и два стула, также из красного дерева. В центре комнаты находился огромный стол, предназначенный для совещаний численностью в двадцать человек. Перпендикулярно к столу стоял другой стол – самого начальника. На столе, как и во всей комнате, царил идеальный порядок, соответствующий натуре Клементьева. Поэтому, садясь за стол, я невольно ощутил на себе холодный изучающий взгляд начальника, в несколько раз усиленный строгой официально-холодной обстановкой.
    - Ты знаешь, зачем я тебя вызвал.
    Я промолчал, испытывая терпенье шефа и прекрасно осознавая, что это мне не на руку.
    - Ты знаешь, зачем я тебя вызвал. – Начальник просто так не сдавался.
    Я медленно повернул в его сторону голову и едва заметно кивнул. Начальник повысил на октаву голос – я разозлил его:
    - Сегодня днем два человека, которые были под следствием, умерли.
    Я не отреагировал и снова кивнул.
    - Один из них, Александр Норкин, умер от полученных огнестрельных ран из вашего оружия, Скакин, - Клементьев сделал ударение на слове «вашего».
    Я сглотнул. «Специально тянет. Играет на нервах – в гневе размышлял я, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки».
    - Второй наемник – Павел Книжинцев – уроженец города Орла, 1973 года рождения. Освободился из колонии строгого режима полгода назад. Был осужден за грабеж в особо крупном размере, за что и получил 8 лет и 7 месяцев. Отбыл наказание полностью. Особой дисциплинированностью не отличался. Вам что-нибудь  известно, помимо сказанного мною?
    Я снова покачал головой, отрицая.
    - Сегодня днем, примерно в половине второго, - продолжал начальник еще более холодным и резким тоном – медсестра принесла послеобеденные таблетки Книжинцеву, не заметив, что во флакончике болеутоляющих находились сильные снотворные таблетки. И, следуя указаниям врача, медсестра дала Книжинцеву две таблетки, сказав, что если станет хуже, принял еще две. И спустя полчаса, он их и принял. Медсестра нашла его уже умершим от передозировки в половине пятого.
    Я молча посмотрел на начальника. Тот тотчас отвел глаза и закончил:
    - Где вы были все это время?
    Я проигнорировал его вопрос – и зря.
    Начальник вскочил так, что кресло, отъехав назад, с силой врезалось в стену, и он, сверкая глазами, заорал:
    - Что ж вы молчите, черт подери?! Ведь именно вы виноваты в смерти этих двух людей! Я знаю о вашей сообразительности и неординарном мышлении, но это не дает вам права в приступе ярости расстреливать людей по собственному желанию!
    Я посерел. Выбрасывать в лицо мне обвинения не был в праве никто, даже начальник филиала ФСБ. Сдержаться было выше моих сил. Я встал, устремив взгляд на взбешенного Клементьева, и метая молнии.
    - Вы не были со мной в сосновом бору, как и не были на трассе, где я пристрелил Штопора. Вы не имеете права орать на меня, потому что у вас нет ни малейшего представления о тех ситуациях! Вы не знаете, что это такое, поэтому вам лучше замолчать.
    Я знал, что перегнул палку, но и не мог сдержать гнева.
    Лицо Клементьева сделалось белым, как мел. Он вышел из-за стола и подошел ко мне. Лицо выражало лютую ненависть и уязвленное самолюбие. Подойдя ко мне так, что стали видны различия между глазами – один глаз чуть-чуть косил – Клементьев прошептал:
    - Несмотря на все свои заслуги, ты – эгоист, Скакин.
    И я – чисто машинально – выдал реплику:
    - Было от кого за четыре года научиться.
    Я не успел отреагировать на отлично поставленный спецназовский удар, когда он настиг меня.
    Повалившись спиной на стол и увернувшись от следующего удара, я увидел, как разлетелся стул. Я соскользнул на пол, защищаясь от щепок, и получил сокрушительный  удар в правое плечо.
    «Черт бы все побрал! – разъярился я, видя, как кровь потихоньку просачивается сквозь рубашку».
    Клементьев стоял, глядя на плечо с растекавшейся по нему лужицей крови. Он был мертвецки бледен, губы силились что-то сказать, но вырывались лишь какие-то звуки.
    Я встал, ощущая привкус крови во рту и сильное головокружение. Цепляясь за стулья, дошел до двери и тихо, почти шепотом, сказал:
    - Я ухожу в отставку.
    Печально улыбнувшись и поглядев на начальника, я неожиданно понял – жизнь кончилась. В следующий миг я потерял сознание…
    Я сидел за совещательным столом, не сводя взгляда с лица начальника. С тех пор, как я потерял сознание в этом кабинете, прошло уже несколько часов. Начальник молча читал мой рапорт, требовавший отставки по собственному желанию, и никак не мог дочитать его до конца, то и дело поднимая на меня глаза. А что касается меня, то дела обстояли более или менее нормально.
    По рассказу Жени Наперсткова, я пролежал в кабинете начальника около 20 минут, пока тот вызывал «Скорую». И как ни странно, я снова попал в ту же самую клинику, из которой совсем недавно выписался – в клинику Сергея. Сергей пришел в ярость, по словам Жени, когда увидел, что только зажившая рука подверглась необузданной атаке начальника. Шов не только разошелся, но и не сохранился вообще. Проще говоря, мне снова зашивали плечо. Как только я пришел в себя, я долго не мог понять, где нахожусь. Но, едва завидев Сергея, после его объяснений потребовал отпустить меня домой. Перед четырьмя офицерами ФСБ – Женей, Лешей, мной, да Клементьевым – он был бессилен. И уже через час после происшествия я был на рабочем месте.
    Начальник упорно не хотел отвечать на мой безмолвный вопрос. Я просто так сдаваться не собирался. И ждал. Наблюдал, как зрачки начальника скользили по бумаге, ничего не выражая. Спустя минут двадцать после начала чтения, когда притворяться уже не было смысла, Клементьев поднял голову и промолвил только два слова:
    - Это бессмысленно.
    Я сделал вид, что не расслышал.
    - Денис Павлович, это же бессмысленно, - снова повторил начальник, подходя к стенке-бару и доставая оттуда бутылку ирландского виски. – Куда ж вы сейчас устроитесь в конце года?
    - Чего вы добиваетесь? – не выдержал я.
    Он кинул на меня тревожный взгляд, плеснул в две рюмки виски и протянул одну из них мне со словами:
    - Выпейте. К чему я веду, вы спросили. Я вам отвечу: я не хочу вас отпускать. Вы профессионал своего дела. И мы оба прекрасно это знаем.
    Ну, вот, опять все заново, горько усмехнулся про себя я, что ж, посмотрим, кто кого на этот раз!
    - Вы уж извините меня, Денис Павлович, за прошлый инцидент. Просто, меня вывели из себя.
    - Я?
    - Нет. – Удивленно ответил начальник, взглянув на меня и пригубив из рюмки. – Не вы. Начальник милиции.
    Я чуть было не присвистнул, услышав такую новость.
    - Начальник городской милиции Кирилл Геннадьевич Новоселов предъявил мне ранее ультиматум: или наше ведомство прекращает расследование побега Горошникова, или они обвинят вас в предумышленных убийствах.
    - Предумышленные убийства?! – совсем ничего не понимая, повторил я. – Какие еще убийства?
    - Убийства Штопора и вот этих двух, что скончались в больнице, - смущенно пояснил Клементьев, не встречаясь со мной взглядом. – Мне очень жаль, что я…
    - Забудьте, - сердито отмахнулся я, задетый такой несправедливостью со стороны милиции. – Я передумал: я не уйду в отставку, пока сами не вынудите.
    Начальник  наконец-то поднял глаза и весело улыбнулся мне. Что ж, игра была снова выиграна мной.
    Я встал, пожимая ему руку:
    - Через два дня, в субботу, в кафе-баре «Ялик», состоится встреча Горошникова с авторитетами города. Я уж постараюсь, чтобы это была последняя встреча в его жизни.
    - Но… - замялся Клементьев – ты же не убьешь его?
    Я подошел к двери, а потом не громко ответил:
    - Я постараюсь, Алексей Сергеевич.
Глава пятнадцатая.
    На следующее утро я пришел в кабинет в приподнятом настроении: выдался свободный вечер, который я намерен был провести в приятном обществе Юли. Ближе к десяти часам это настроение отнюдь не испортилось, а, наоборот, улучшилось, так как Леша, которому я дал задание допросить парня с радиостанции, пришел с хорошими новостями.
    Я лениво перебирал текущие дела, на самом деле мечтая, как прищучу Горошникова, а потом, наверняка, получу прибавку к зарплате. Хотя, укорял себя я, зарплата итак была не маленькой.
    Леша влетел в кабинет, сияя от возбуждения и радости.
    - Дэн! – прокричал мне в ухо он, размахивая какой-то бумажкой у меня перед носом. – Ты не представляешь, как я его уломал! Нет, никогда не догадаешься!..
    Я отложил бумаги, согнал с лица ненужную ухмылку и предложил напарнику:
    - Леш, ты сядь лучше.
    Леша схватил стул, с размаху опустился на него и, все еще вертя листок в руках, начал рассказывать:
    - Прихожу я, значит, по указанному адресу и вижу, что перед входом стоят двое мужчин, вернее сказать, один совсем еще парнишка, а второй, значит, лет так 28-30. Я, значит, подхожу к ним и говорю, мол, здесь ли находится городская радиостанция. Тот, кто постарше, отвечает, что здесь. Я и говорю ему, как мне найти Александра Еременченко. Ну, этот юноша и говорит, что это он и есть, Александр Еременченко то есть. Мы, значит, проходим в студию. Я разъяснил ему суть дела, сказав, что я от Альбины Ивановны. Он сначала внимательно так смерил меня взглядом и лишь, потом спросил, кто я. – Он многозначительно остановился, усиливая итак уже возросший интерес, потом продолжал: - Я ему и ответил, что я старый знакомый Альбины Ивановны. Он этим удовлетворился, но на протяжении всего диалога бросил на меня изучающие взгляды.
    Вот, что он рассказал. В тот вечер, а был уже вечер, он как раз собирался уйти с радиостанции, так как его смена уже кончилась. Он уже выключил оборудование, оделся, и уже подошел к двери, как зазвонил телефон. Парень подумал, что это опять по работе и не хотел брать трубку, но что-то дернуло его сделать именно так. Звонила именно Альбина Ивановна. Спросила, свободен ли парнишка, и, получив утвердительный ответ, пригласила его на чай. Юноша не смог устоять перед профессором. И через час был уже у нее дома.
    Я прикинул в уме, сколько занимает путь от радиостанции до дома Альбины Ивановны, и приблизительно получил около 40 минут. А вечером еще и пробки…
    - Прибыл, значит, юноша к дому где-то в половине восьмого. Альбина Ивановна напоила его чаем и показала такую голосовую запись.
    С этими словами Леша достал из кармана диктофон и включил запись:
    «Если ты через неделю не достанешь 500 тысяч рублей, твоему сыну будет плохо!»
    Я подумал, что если шантажист так хотел получить эти 500 тысяч, он за два месяца выбрал бы удобный момент. Но он же этого не сделал.
    - И что же было дальше? – спросил я.
    Леша ехидно улыбнулся, давая мне понять, что самое лучшее осталось на потом. Затем, положив листок мне на стол, пояснил:
    - Посмотри, что я еще выкопал.
    Я взглянул на листок, исписанный запоминающимся с первого взгляда почерком: «Ул. Приморская 74, кафе «Ялик», суббота 20.00»
    Сотни мыслей завертелись у меня в голове, мешая сосредоточиться. Что, не мог сообразить я, связывает шантаж с побегом Горошникова? Но факт был очевиден: простым совпадением не может быть, что встреча – а я был уверен в этом – не может быть назначена в одном и том же кафе, да еще и в одно и то же время без очевидных причин. Но каковы эти причины?
    - Где ты раздобыл это? – глухим голосом спросил я, помахав листком.
    - Это оказалось очень просто, - деланным голосом произнес Леша, закинув ногу на ногу. – Я просто назвался твоим именем.
    Я как будто шагнул в бездну. Все мое хорошее настроение в одно мгновение улетучилось. Что ж, обреченно подумал я, теперь шантажист прекрасно знает, кто я такой и чем я занимаюсь. Но самое главное – я знал, что со дня на день наемники воплотят свой план в жизнь.
    - Леша, - выдохнул я, вставая. – Ты понимаешь, что подписал мне смертный приговор?
    Лицо Леши изменилось на глазах: только оно было самодовольным и радостным и вот оно уже искажено от ужаса и понимания того, что он сделал.
    - Я… Я не хотел… Правда…
    Я встал, накинул пиджак, взял сотовый телефон и, не глядя на него, подошел к двери.
    - Мне нужен бронежилет. – Предупредил я. – И как можно быстрее.
    - Понял, - кивнул Леша, вскакивая со стула. – Будет…
    Я шел по оживленной улице, нервно поглядывая по сторонам и то и дело протягивая руку под куртку, к пистолету. Теперь, на ходу размышлял я, игра пойдет по-настоящему. И я в ней играю лишь роль пешки, которая хочет сделать ход короля. Если бы не моя гордость, да не задетое самолюбие, я не шел бы так, каждые пять минут хватаясь за пистолет. Ну, а раз так, я поведу игру по крупному.
    Я вернулся к автостоянке, где припарковал свой «Шевроле». Заглянул на переднее сидение, посмотрел, нет ли кого сзади и только тогда сел за руль. Так-то, наемники, вы свою работу сделали отменно – я до сих пор опасаюсь за свою жизнь.
    Я выехал со стоянки и минут через 40 – спасибо пробкам и светофорам – прибыл к дому Андрея Безволова. Припарковав «Шевроле» у гаража белого кирпичного дома Безволовых, я взошел на крыльцо и позвонил в дверь.
    Несколько секунд никто не открывал. Затем мой слух уловил мягкое шуршание комнатных тапочек, и через мгновение дверь открылась. На пороге стояла жена Андрея, ныне вдова и мать 9-летнего сына. Хоть ей и было всего 37 лет, несвоевременное вдовство и переживания за маленького сына наложили отпечаток на ее внешность, как внутреннюю, так и внешнюю. Спадающие до плеч каштановые волосы, обрамляли худое, будто высохшее от слез лицо. Совсем не вовремя появившиеся морщины вокруг глаз говорили о глубокой скорби по любимому до сих пор мужу и отцу, несмотря на то, что со времени его смерти прошло уже два месяца. Я заметил, что на бледных худых руках то ли от напряжения, то ли от переживаний выступили вены. Свет карих глаз был до того тускл, что я, не раз видевший жену Андрея, изумился этой перемене. Наталья Даниловна Безволова за прошедшие несколько недель изменилась так, что я с трудом признал в ней ту жизнерадостную, полную сил женщину.
    - Доброе утро, Наташа, - поздоровался я. – Ты не слишком занята?
    - Нет! Что ты, проходи! – радушно пригласила хозяйка в дом. – Все дела?
    - Все дела. – Кивнул я, проходя через узкий полутемный коридор, уставленный различными элементами декора. – Ты одна?
    Наталья с грустью посмотрела на меня, как бы укоряя за бестактность. Я, уловив в ее взгляде осуждение, невольно почувствовал себя не в своей тарелке. Поэтому поспешил перевести разговор на другую тему:
    - А как поживает Миша?
    Лицо озарилось радостной улыбкой, на миг увеличив сходство со знакомой мне  и всему нашему филиалу женщиной но тотчас же омрачилось нахлынувшими воспоминаниями. Проводя меня в гостиную, Наталья ответила:
    - Спасибо, хорошо! Ему уже сделали операцию.
    Я присел на краешек дивана, оглядывая знакомую мне комнату. Большой, с диагональю более метра настенный телевизор, два кресла, расположенный по разные стороны от него и аккуратненький диванчик, носили отпечаток безупречной гармонии, царившей в  семье до недавнего времени.
    - Чаю, кофе? – спросила меня Наташа, пододвигая журнальный столик.
    - Спасибо, ничего, - улыбнулся я, дотронувшись до груди.
     - Да… Да, ты прав, - с опаской ответила Наташа. – Андрей всегда говорил… - Ее голос сорвался.
    Я крепко обнял ее, прижимая к себе, чтобы защитить от потока незабываемых воспоминаний. Наташа, роняя на мое плечо слезы, проговорила:
    - Извини, Дэн, я не хотела… Мне в последнее время что-то не по себе…
    - Это пройдет, - я взглянул в ее ясные карие глаза, затуманенные слезами. – Пройдет время и…все забудется.
    Я сам не верил в свои же слова, а еще хотел, чтобы поверила эта мужественная, храбрая женщина и заботливая мать. Чувствуя себя предателем, я попросил:
    - Ты не могла бы припомнить тот день?..
    Мне не нужно было продолжать, а ей не нужно было вспоминать. Этот день, мог поклясться я, навсегда запечатлелся в ее памяти. Сделав глубокий вдох, Наташа начала рассказ:
    - Тот день начался как обычно. Мы, я и Андрей, встали в полседьмого утра и занялись обычными делами: я пошла готовить завтрак, а Андрей вывел на прогулку собаку, Майка. Андрей всегда гулял одним путем, а этим утром он почему-то выбрал другой путь, более длинный. Поэтому, когда я приготовила завтрак, его еще не было дома… - Наташа сглотнула подступившие к горлу слезы и продолжила: - Андрей пришел минут на десять позже, чем раньше. Он был будто сам не свой: каждые пять минут смотрел в окно, вздрагивал от всякого резкого звука. А потом он мне и сказал: «Наташ, похоже, за нашим домом следят». Я и спрашиваю его: «Почему ты так подумал?» Он подвел меня к краю окна и показал на чердак соседнего дома. Там сначала никого не было видно, а потом, как будто тень проскользнула к лестнице, которая вела в дом. Андрей выругался и сел за стол. Миша уже был в больнице, будить никого не надо было, и я села завтракать рядом с ним. Андрей все еще был нервный, оглядывался постоянно через плечо. А потом вдруг сказал мне: «Сейчас, когда я гулял с Майком, мне показалось, что за мной следят». Я и спросила его, мол, может это из-за твоей работы? А он только неопределенно мотнул головой, доел завтрак, попрощался и ушел на работу. Я долго стояла за оградой, когда он уехал, но ничего подозрительного не заметила, - Наташа вздохнула. – Но потом я поняла, что его беспокойство было не напрасным. За нашим домом действительно следили… Я это уже потом поняла, ближе к вечеру. Я смотрела телевизор, какую-то бесполезную передачу, только для того, чтобы убить время до его возвращения. И тут в дверь позвонили. Я подумала еще тогда, у Андрея всегда с собой ключи, он не стал бы звонить. Подумала, что это соседка. И открыла дверь.
    Это была не соседка, а какая-то молодая девушка, лет так около 23 или даже меньше. Девушка спросила меня, здесь ли проживает какой-то  Дмитрий Федосеев. Я ответила, что она ошиблась домом и что тут живут Безволовы, то есть мы. Девушка извинилась и ушла. Время было позднее, я возле дома не включила свет и не разглядела ее как следует. Только могу сказать, что она была среднего роста с длинными волосами. Я закрылась и вернулась в гостиную. Что-то заставило меня снова пойти в кухню и посмотреть в окно. И тогда я увидела его. Не могу точно сказать, кто это был, но это был точно мужчина. И тут я увидела Андрея: он как раз приехал с работы и вышел из машины. А этот мужчина наблюдал за ним. Я была уверена, что именно его тень видела утром, на чердаке. Андрей зашел в дом, переоделся и собирался погулять с Майком. Я ему и рассказала и про девушку, и про мужчину. Но когда Андрей подошел к окну, на чердаке соседнего дому никого не оказалось. Он насторожился. Я тоже. Но, пока готовился ужин, все страхи развеялись. И около девяти часов вечера Андрей ушел на прогулку с Майком… - Наташа остановилась, прижимая к груди носовой платок и вытирая им слезы, тонкими струйками потекшими из глаз. Я снова обнял ее, нежно поглаживая по плечу. Наташа, взяв себя в руки, продолжила: - Примерно в половине десятого я почувствовала что-то неладное и позвонила ему на сотовый телефон. Не знаю, почему я тогда забеспокоилась, но, видимо, чувствовала, что что-то произойдет. Никто не отвечал. Я пыталась дозвониться раз, наверное, пять, но он так и не брал трубку. Я чуть было не впала в панику. Но тут позвонил Женя Наперстков. Он и спросил, где Андрей. Я ему все и рассказала, как тебе. Он посоветовал мне не беспокоиться и сказал, что позвонит, если что-нибудь успокоиться. Я понемногу успокоилась, потому что знала, что Женя его в беде никогда не бросит.
    - Женя никогда никого не бросает в беде, - согласился с ней я.
    Наташа кивнула и продолжила прерванный рассказ:
    - Около десяти завелась машина Андрея. Я подумала, что он опять поехал в офис, выбежала на улицу, но он уже уехал. Я попробовала снова дозвониться, но телефон разрядился. Я пошла к Майку, позвала его, но и Майка не было дома. И тут позвонил Женя, спросил, дома ли я. Я ответила, что дома, и Женя сказал, что заедет сейчас за мной. Я попыталась выяснить, в чем дело, но Женя ничего не объяснил. По дороге Женя и сказал мне, что Андрей тяжело ранен и сейчас в больнице. Я ему и рассказала про машину и про Майка, про девушку и про слежку. Женя на меня так странно посмотрел, но ничего не сказал. А когда мне приехали, мне доктор сказал, что Андрей у-умер…
    Голос перешел в рыдания, все тело вздрагивала от неудержимых рыданий. Я молча гладил убитую горем женщину по плечу, говоря ненужные слова:
    - По-видимому, я знаю, кто убил Андрея. Нужны только дополнительные факты. Нужно время.. Не беспокойся, преступник будет по всей строгости закона наказан… Это я тебе точно обещаю. Слово офицера ФСБ и друга Андрея.
    Наталья подняла голову, услышав мои слова. Слез уже не было: ни на щеках, ни в глазах. В глазах я прочитал робкую надежду на то, что убийца будет наказан. Наташа, благодарно улыбнувшись мне, сказала:
    - Денис, ты правда…правда нашел его…убийцу?
    - Да. – Твердо подтвердил я. – Нашел.
    - И ты его посадишь?
    - Даю слово, - кивнул я. – Что же было дальше?
    Наташа несколько секунд сидела молча, вспоминая тот вечер, но потом продолжила:
    - А потом мы – я и Женя – пошли на опознание. Это было жутко… - Она сглотнула. – Лицо Андрея было все в крови. Мне сказали, что стреляли в голову, но промахнулись и попали лишь по уху… Вместо ухо был какой-то жалкий обрубок… Но в него стреляли не один раз. Стреляли в грудь… В нем нашли три пули… Это было жуткое зрелище…
    - Я понимаю, - кивнул я. – Потом тебя вызывали на допросы, протоколы, и все такое прочее, так?
    - Так. Я много раз приходила к вам, но тебя не встречала. Где ты был?
    - Там же, где и Андрей. В той же клинике.
    - Ты был ранен?
    Я кивнул, сняв пиджак и расстегнув рубашку. Толстый слой бинтов на моем плече был пропитан запахом лекарств и крови. Я застегнул пуговицы и надел пиджак.
    - Кто тебя так? – тихо спросила Наташа.
    - Те люди, которые следили за вашим домом и убили Андрея.
    - Но… - Не поняла Наташа. – Как ты можешь быть связан с убийством Андрея? Ты же «взяточник»!
    Я расхохотался. Теперь и она тоже называла меня «взяточником», как и Женя. Ну, Наперстков!
    - Это ты у Жени научилась?
    - Он вас постоянно так называл. Вот я и привыкла. Но ты не ответил на мой вопрос.
    Я задумался. Сказать правду, значит, подписать и этой женщине смертный приговор. Уж лучше я, чем она, решил я и ответил:
    - Я думаю, что они знают, что я занимаюсь и этим расследованием тоже.
    Она смотрела ничего не понимающими глазами, в надежде узнать от меня гораздо больше, чем я рассказал ей. Я очень хотел рассказать ей всю правду, но слишком боялся за судьбу ее 9-летнего сына, ради которого она и жила. Уж лучше бы я не знал всей правды, подумал в тот миг я, но отступать было слишком поздно…
Глава шестнадцатая.
    Весь этот день я сидел в офисе, составляя план вторжения в кафе «Ялик». После обеда к моему мозговому штурму присоединились Леша с Наперстковым.  Первый держался в непринужденно-деловом тоне, явно стараясь не вспоминать своего промаха. Женя, не посвященный в утренние детали, поворачивал то в мою, то в Лешину сторону голову, когда замечал такое поведение. Наконец он, не выдержав, спросил меня:
    - Что с вами обоими происходит?
    - Ничего. – Соврал Леша и тотчас отвернулся.
    - Так что же? – сверлил меня взглядом Наперстков.
    - Я не могу тебе все сказать – ты окажешься не в меньшей опасности, чем я. Но кое-что я тебе скажу, - пояснил я. – В кафе «Ялик» завтра состоится встреча двух людей, которые непосредственно связаны с моим и твоим делом.
    Женя напрасно прошивал меня своим взглядом – я больше ему ничего не сказал. Отбросив эту бесполезную идею, Женя подытожил:
    - Значит, ты сегодня берешь весь необходимый реквизит и перевозишь его к себе домой. Завтра я заезжаю за тобой в семь часов вечера, и мы отправляемся в это кафе. До этого времени ты не выходишь на улицу, вообще никому не показываешься на глаза, ясно?
    Я улыбнулся:
    - Ясно. Ну, а теперь мне пора. До встречи!
    Я оделся, попрощался с коллегами и вышел.
    На улице шел дождь. Спрятавшись под курткой, я быстро дошел до машины, нервно оглянулся назад и сел за руль. Дождь струился по стеклу, сбегая неровными тонкими лентами. Пасмурное небо не предвещала ясной погоды как минимум до завтрашнего утра. Не лучшая погода для свиданий, подумал я, и завел мотор.
    Я доехал до своего дома, наскоро переоделся в сухую одежду и включил автоответчик. До меня донесся голос, который я смог бы узнать среди тысячи различных голосов:
    - Дэн, ужин не отменяется. Сегодня в семь.
    Я усмехнулся своему отражению в зеркале. Пока что все шло по плану, и если сильно постараться, все так и пройдет дальше. Что касается моих коллег, я не знал, будут ли они следовать моим инструкциям, но то, что зависит от меня, я постараюсь сделать наилучшим образом.
    В половине седьмого я был уже у дома Юлии. Аккуратно затворив дверцу «Шевроле», я подошел к двери и позвонил. Дверь почти сразу же открылась. Мать Юли – сегодня в лиловом платье и светло-розовой накидкой на плечах – вежливо поздоровалась со мной:
    - Добрый вечер, Денис Павлович.
    - Просто Денис. – Улыбнулся я. – Вы прекрасно выглядите!
    - Спасибо! – засмущалась мать Юли, но исправно пригласила меня в дом. – Проходите. Юля в гостиной, на первом этаже прямо по коридору.
    Я еще раз ободряюще улыбнулся и быстро прошел в гостиную.
    То ли из-за рано наступившего вечера, то ли из-за задернутых штор и потушенных лампочек, но в комнате царил приятный полумрак. Центр комнаты освещался с десяток свечей, расставленных, главным образом, в центре стола и по бокам комнаты. Стол, благодаря такому освещению, выглядел как хорошо отполированный и охраняемый экспонат на выставке. В центре стола находилось, как я предполагал, блюдо с горячим, освещенное косыми лучами света от ближайших свеч, придавая комнате таинственности. По бокам стола, наполовину в полумраке, наполовину на свету, находились многочисленные вазы и вазочки с конфетами, мармеладом и кусочками рафинада.
    - Да у вас тут какая-то таинственность! – с восхищением сказал я, подходя к Юле.
    Юля развернула кресло, и я во второй раз за вечер был приятно шокирован. Сегодня – я был уверен, что это было сделано для меня – на Юле был заметный слой макияжа, как нельзя лучше подходящий к этой обстановке, да и к нашему настроению. Голову венчали бесчисленное множество косичек, соединенных сверху наподобие какого-то ангельского нимба. На ней была атласная темно-бордовая кофточка с какими-то надписями, до которых мне не было дела и брюки, слегка расклешенные снизу. В общем, та Юля, которую встретил несколько месяцев назад и эта Юля, которая сейчас с нескрываемой радостью смотрела на меня, отличались друг от друга, как белое от черного.
    - Ну что ты на меня так смотришь? – весело спросила меня она, после того, как я секунд пятнадцать беззастенчиво смотрел на нее. – Проходи, садись.
    Я, чувствуя себя как сомнамбула, дошел до стола и приземлился на стул со слегка ошарашенным видом. Я бы еще долго сидел так, с широко открытыми глазами от изумления, если бы в комнату не вошла мать Юли. Я тотчас придал себе благоразумный вид.
    - Ну, что, молодежь, расположились уже? – спросила мать Юли, присаживаясь по другую от меня сторону стола. – Денис, вы только что с работы?
    - Да, - ответил я. – Сегодня было не много работы.
    - И кем же вы работаете?
    Я молча посмотрел сначала на Юлю, потом на ее мать и ответил, после некоторых раздумий:
    - Частный детектив.
    - Да? – заинтересовалась сразу же мать Юли. – И у вас всегда так много работы?
    - Хватает. – Односложно ответил я, начиная сердиться от таких близких к действительности вопросов. – Как аппетитно выглядит это блюдо! – я втянул носом запах от центрального блюда. – Просто очаровательно!
    Мать Юли клюнула на этот призыв и тотчас же стала налаживать нам на тарелки горячее. А я, не теряя времени, обратился к Юле:
    - Ты сегодня прекрасно выглядишь.
    Юля, как и мама, зарделась от похвалы и смущенно пробормотала:
    - Я решила, что для такого вечера это будет не лишнее.
    - И оказалась совершенно права, - улыбнулся я, пробуя блюдо. – Твоя мама просто мастерица!
   После двадцатиминутного перерыва в разговоре, в течении которого был слышен только звук вилок и ножей, последовал мой вопрос:
    - Вина?
    Юля подняла на меня глаза, посмотрела на непочатую бутылку красного полусладкого вина и медленно кивнула:
    - Не откажусь.
    Пока я открывал бутылку и разливал по бокалам, Юля спросила меня:
    - Так ты и вправду частный детектив?
    - Да. А что? – настороженно спросил я, искоса поглядев на нее.
    - У меня к тебе есть одно дело, - осторожно продолжала она. – Ты не смог бы…
    - Говори. – Как ни в чем не бывало, подбодрил ее я.
    - У моего двоюродного брата, Александра, случилась одна неприятность…
    - Какая?
    - Он уверен, что за ним следят.
    - Следят…
    - Ну да, он так сказал.
    - Почему он так подумал?
    - На днях к нему приходил один молодой парнишка и расспрашивал его насчет его работы.
    - И чем занимается твой брат? – поинтересовался я.
    - Он работает на радиостанции.
    Так-так, подумал я, что-то здесь не так.
    - И что этому парню надо было?
    - Не знаю, - ответила Юля, сделав глоток вина. – Саша не вдавался в подробности.
    - Ясно. – Ответил я. – И что же хочет Саша?
    - Хочет узнать, зачем за ним следят.
    - А почему он сам не хочет встретиться со мной?
    - Он предложил встречу. – Бесхитростно ответила Юля. – Завтра, улица Приморская, кафе «Ялик».
    Я поперхнулся вином, но быстро глотнул соку.
    - А время? – все еще хрипло спросил я.
    - В восемь часов вечера.
    - Хорошо. – Кивнул я. – Как я его узнаю?
    - Вот его фотография. – Юля протянула мне фотку. – Он – справа от меня.
    Я снова  чуть было не открыл в изумлении рот: на меня смотрел тот же самый парень из ресторана «Белый кит». И этот же парень был на трассе, когда я убил Штопора. Я перевернул фотографию и прочитал на обороте: «Дорогой Юличке от любящего брата». И подпись: А. Еременченко.
    Я еще раз взглянул на юношу, которому едва исполнилось двадцать лет, и посмотрел на Юлю.
    - Ты никогда не говорила, что у тебя есть брат.
    - Так он же не родной! – рассмеялась она. – Да и какое это имеет значение к нашей встрече?
    Я улыбнулся и спросил у нее:
    - У тебя, случайно, не осталось запасного кресла? – я кивнул на ее кресло.
    - Да, где-то было. А зачем тебе оно?
    Я без зазрения совести соврал:
    - Моему отцу.
    - А…а что с ним? – с тревогой спросила Юля.
    - Парализовало ноги. – Грустно ответил я, отворачиваясь.
    Юля достала мою руку и тепло сжала:
    - Мне так жаль. Конечно, я тебе дам.
    Ну и актер же ты, про себя усмехался я, как тебя еще в ФСБ-то взяли?
    - Спасибо. – Скрыв улыбку, повернул голову к Юле я. – Ну, а теперь мне пора.
    - Как пора? – изумилась Юля. – Ведь времени-то еще и девяти-то нет!
    - Папа ждет. Я его домой на днях перевез.
    - А, ну да, конечно, - закивала Юля. – Мы же еще встретимся?
   Я повернулся к ней лицом, думая, что увидеться мы можем при более печальных обстоятельствах, но распространяться на этот счет не стал, а просто пообещал:
    - Конечно, встретимся.
   Я подошел к ней и, не говоря ничего, крепко поцеловал. А затем быстро развернулся и быстро вышел из дома. Забрав у мамы Юли кресло, я быстро дошел до «Шевроле», распрощавшись с семьей Клобуковых, завел машину и выехал на дорогу. Нужно было срочно что-то менять – никто и не предполагал, что в деле появится еще один персонаж, причем самый неожиданный. Я набрал номер Леши и дождался, пока он ответит.
    - Алло? – спросил Леша.
    - Леша, у меня будет к тебе одно дело, - торопливо попросил я. – Проверь, не проходил ли по делу Штопора Александр Еременченко. И побыстрее, пожалуйста.
    - Что-то случилось? – тревожно спросил напарник. – Предупредить Наперсткова?
    - Все нормально, - попытался успокоить скорее себя, чем его я. – Только сделай то, что просил. И пробей его, если сможешь, по нашей картотеке.
    - О` кей! – согласился Леша. – До скорого!
    - Пока! – я повесил трубку.
    Я хотел набрать номер Жени, но тут телефон завибрировал.
    - Да?
    - Дэн, - тихо произнес неузнаваемо-тихий голос Альбины Ивановны. – Дэн, приезжай ко мне, как можно скорее…
    - Альбина Ивановна, что случилось? – спросил я, предчувствуя недоброе.
   - Шантажист звонил…и поклялся убить меня…
   Я с риском для жизни развернул «Шевроле» на встречную полосу, проговорив в трубку:
    - Никому не открывайте! Я буду минут через двадцать! – и отключился.
   «Черт побери! – разрывался я от злости. – Как он мог узнать, что завтра все должно раскрыться? Кто ему сказал? И кто же это?!»
    Все мои догадки и доводы теперь казались более чем смешными, составленный нами план нуждался в плановых доработках. И я снова встал на перепутье – кто мог быть в курсе и его профессиональной деятельности и его личных дел?
    Перед домом Альбины Ивановны я затормозил так, что из под колес во все стороны полетел снег. Я выскочил из машины и взбежал по ступенькам к двери. Как только я позвонил, Альбина Ивановна тотчас спросила:
    - Кто там?
    - Денис Скакин.
    Дверь открылась, и я увидел насмерть перепуганное лицо железной дамы: широко открытые глаза на совершенно белом лице, взирали на меня с таким ужасом, будто она думала, что я и собрался ее убивать.
    - Дэн! – с облегчением откликнулась она. – Наконец-то!
    Я прошел на кухню, нисколько не изменившуюся за прошедшие часы. Взяв на себя обязанность хозяйки, я заварил крепкий чай и поставил греться чайник. Потом, усадив Альбину Ивановну, мягко спросил:
    - В котором часу он позвонил?
    Альбина Ивановна посмотрела на меня, словно оценивая, можно ли мне доверять. Но потом это выражение сменилось гримасой ужаса, и Альбина Ивановна начала свой рассказ:
    - Он позвонил где-то около половины девятого или даже раньше. У меня была шестая пара, и я освободилась только к семи часам. А пока ехала по этим пробкам, как раз добралась до дома около восьми часов.
    - И что он сказал?
    - Голос был тот же самый: грубый и хриплый. Но в нем было что-то не то… Что-то, чего не было в прошлый раз… Какая-та нервозность, что ли…
    Значит, преступник волновался, удовлетворенно заметил я.
    - Он сказал, что… А ты ведь можешь все послушать сам! – встрепенулась она, вспомнив. – Я же все записала на диктофон!
    Альбина Ивановна подошла к телефону и включила звукозаписывающее устройство. Сначала слышалось только прерывистое дыхание, но потом зазвучал голос шантажиста: хриплый, грубый, будто простуженный:
    - Я тебя предупреждал: если ты не достанешь полмиллиона рублей за неделю, твоему сыну будет плохо! Прошло гораздо больше недели. Я был терпелив, слишком терпелив. Ставки повысились: если ты до завтрашнего вечера не найдешь полтора миллиона рублей, то не только худо будет твоему сыну, но и тебе тоже. Помяни мое слово. Деньги принесешь завтра, лично, в кафе «Ялик», к восьми вечера. Мы сами найдем тебя там.
    С этими словами связь прервалась. Некоторое время Альбина Ивановна молчала, глядя на меня широко открытыми глазами, а потом проговорила:
    - Они убьют и меня, и Сережу… У меня нет полтора миллиона рублей.
    - Вам не придется нести деньги, Альбина Ивановна, - неожиданно спокойным голосом сказал я, разливая в чашки горячий, ароматный чай. – Дело в том, что именно завтра и именно в восемь вечера у меня назначена в этом кафе встреча.
    - Встреча? – переспросила Альбина Ивановна, отпивая чай. – С кем?
    - С вашим шантажистом и с моим  неудачником-убийцей в одном лице. – Уверенно сказал я.
    - Ты думаешь, что убийца и шантажист – одно и то же лицо?
    - Я уверен в этом. – Кивнул я, набирая номер Жени и обращаясь к нему: - Жень, ты не можешь приехать вот по этому адресу? – я продиктовал адрес. – Изменились кое-какие детали в нашем деле. – И уже обращаясь к Альбине Ивановне, я сказал: - Вам не о чем беспокоиться: за дело берется профессионал.
    Альбина Ивановна с облегчением вздохнула, награждая меня улыбкой. Я ответил ей тем же, отнюдь не  уверенный в успешности затеваемой нами авантюры.
    Чем черт не шутит, думал я, кто не рискует, тот не пьет шампанского. А я рассчитывал не только на шампанское  и бутерброд с маслом.
    - Что ж, - улыбнулся я. – Я рассчитывал на бесшумную, тихую игру, без всяких авантюр и неожиданностей, а получилась-то игра по-крупному. Посмотрим, на этот раз, кто кого…
    Я сел на свое место, поглядывая на часы, и начиная сомневаться в удачном исходе нашего дела. Правильно говорил Женя, мне и не такое приходилось переносить, но встреча с тремя преступниками в одном лице у меня назначалась впервые.
Глава семнадцатая.
    Утро субботнего дня выдалось таким же пасмурным и дождливым, как и накануне. Только к моросящему, промозглому дождю добавился и ледяной снег. По небу неслись рваные кучево-дождевые облака, изредка пропускавшие сквозь себя реденькие ноябрьские солнечные лучи. Деревья гнулись от безжалостного дождя и снега, с тихим стоном склонялись к земле, как бы прося о помощи, но погода отнюдь не собиралась предлагать свою помощь. Только к вечеру ярость стихии немного поутихла, позволив малочисленным прохожим наспех сделать необходимые покупки в близлежащих магазинах. И только два человека, несмотря на неистовство природы, казалось, кого-то ждали.
    - И долго нам еще здесь торчать? – глядя на часы, пробормотал Женя Наперстков, поднимая воротник, защищаясь от промозглого ветра.
    - Она должна была подойти десять минут назад, - как бы оправдываясь, проговорил я. – Думаешь, уже нужно?..
    - Чем раньше, тем лучше, - серьезно ответил Наперстков, доставая из багажника моего «Шевроле» инвалидное кресло. – Давай.
    Я недовольно покосился на кресло, вздохнул, не найдя лучшего выхода из создавшейся ситуации, и поудобнее уселся в кресле.
    - Ну как?
    - Класс! – искренне ответил Женя, оглядывая меня со всех сторон. – Лучше и не придумаешь. Твоя опухшая челюсть вписывается в картину идеально!
    - Спасибо, - иронично усмехнулся я. – А вот и Альбина Ивановна.
    В конце улице появилась высокая женская фигура, приближавшееся к ожидавшим ее ФСБэшникам. На Альбине Ивановне было широкополое пальто из малинового атласа, шляпа с опущенной вниз тульей и затемненные очки, делавшие ее похожей на важную какую-то птицу, к примеру, павлина.
    - Здравствуй, Женя! – поздоровалась с Наперстковым Альбина Ивановна. – Здравствуй, Дэн!
    - Здравствуйте, Альбина Ивановна! – откликнулся Женя, сердечно улыбаясь.
    - Прекрасно выглядите! – кивнул я пожилой даме, тоже улыбнувшись.
    - Извините, что заставила вас ждать, - смущенно проговорила профессор. – Но я проверяла, нет ли за мной слежки.
   Женя многозначительно поглядел на меня, заметив, что в этом деле Альбина Ивановна далеко не промах. Я удовлетворенно пожал плечами и спросил всех сразу:
    - Может, поедем?
    Женя посмотрел на часы, потом на хмурое небо, и, наконец, сказал:
    - До встречи еще час. Но лучше уж подстраховаться, как вы думаете?
    - Определенно. – В один голос сказали я и Альбина Ивановна.
    - Тогда поехали.
    Женя поместил меня на расширенное заднее сидение своей «Тойоты», открыл дверцу перед Альбиной Ивановной и только потом сел за руль сам.
    До кафе «Ялик» мы добрались минут за сорок, половину пути проторчав в пробках. Припарковав «Тойоту» за квартал от кафе, Женя вытащил меня из машины и подождал, пока выйдет Альбина Ивановна.
    - Вы запомнили, что придете пешком с той стороны минут через двадцать после нашего ухода? – проинструктировал Женя Альбину Ивановну. – И не забудьте про чемодан.
    - Понятно, - с готовностью кивнула ректор, но вдруг с небывалой теплотой добавила, обращаясь к нам: - Берегите себя.
    Женя расплылся в сердечной улыбке, похлопав по груди и ребрам:
    - Альбина Ивановна, мы достаточно защищены для того, чтобы задержать одного безоружного преступника.
    - Ну, во-первых, - сердито поправила Женю ректор – Горошников не преступник, а уголовник, а это, как вы сами говорили, большая разница. И во-вторых, вы же прекрасно понимаете, что он мог подпольно раздобыть оружие и боеприпасы.
    - Ну, хорошо, хорошо, – поднял руки Женя. – Убедили. Но нам пора идти. До встречи. И запомните, Альбина Ивановна, в кафе мы первый раз видим друг друга, хорошо?
   - Я поняла.
    Женя взялся за ручки кресла и покатил меня к кабачку. А женщина в малиновом пальто пошла в противоположном направлении.
    - Жень, - окликнул его я. – Я предчувствую, что что-то пойдет не так.
    Я услышал тихий вздох, а потом и голос Наперсткова:
    - У меня тоже какое-то предчувствие. Но отступать поздно. – Резко ответил он.
    - Ты прав. – Согласился я. – Отступать некуда.
    Мы стояли перед небольшим кафе с выцветшей вывеской на ярко-голубом фоне «Ялик». Сквозь темные окна был виден лишь тусклый свет внутри кабачка. Оттуда доносился приглушенный пьяный гомон.
   - Ну, поехали, - набрав полную грудь воздуха, сказал я.
    Женя, не ответив, толкнул дверь и вкатил меня в полутемное помещение.
    Все голоса тотчас же стихли, как только дверь за нами закрылась. В комнате стоял дым от прокуренных сигарет и запах давно не мытого тела. Ясное дело – здесь собирались рыбаки, неделями не бывающие дома, местные мелкие карманники, живущие только благодаря своему основному заработку и бывшие уголовники, недавно освободившиеся с зоны.
    Обстановка кабачка была довольно скудная, впрочем уголовникам, привыкшим к более скромным апартаментам, хватало и этого. Стойка бала, местами облезшая от краски и кое-где поцарапанная, наверняка купленная подешевле не без помощи постоянных клиентов, выдерживала на себе вес трех широкоплечих мужей. Возле стойки в беспорядке были расставлены видавшие виды стулья, чудом удерживавшие вес таких посетителей. По другую сторону стойки были в ряд расставлены два бильярдных стола и несколько колченогих столиков с убогим убранством. Полутемное освещение  создавалось благодаря наступившей за окном ночной мглы и слабой работы настольных светильников и одной-единственной на все кафе люстрой, висевшей под потолком.
    Тишина продолжалась секунд десять. После чего обычная суете и ругань возобновились. Наперстков пододвинул меня к свободному столику и ушел за выпивкой. Сосед, сидевший за соседним столиком, с интересом покосился на меня:
    - Ты новичок? Что-то я тебя раньше здесь не видел, - хитро поглядывая на меня, сказал собеседник. – Залетел на работе, да?
    Я волком посмотрел на него, увеличив сходство с обозлившимся на весь свет неудачником. Сосед тотчас пошел на попятную:
    - Все, все! Так бы и сказал, что расспросы не по душе! Или ты, вдобавок ко всему, немой?
    - Это ты у меня будешь сейчас немым, если не замолчишь! – шепотом, неотличимым от ледяного голоса, ответил я.
    - Что тут у вас происходит? – спросил Женя, подошедший с двумя стаканами пива в руках.
    Сосед быстро ретировался, оценив рост и ширину плеч Жени. Женя, проводя его взглядом, усмехнулся:
    - Ты что его?
    - Я, - угрюмо бросил я – не выдержал его расспросов.
    - Ясно. – Сказал Женя, садясь рядом со мной и поглядывая на часы. – Без двух минут восемь.
    И, словно в ответ на его слова, дверь распахнулась, впустив запах мокрого асфальта и морозной сырости. В кабачке воцарилась мертвая тишина. В дверях стоял невысокий, крепко сложенный мужчина в черной потрепанной куртке из кожзаменителя и таких же черных брюк и ботинок.
    Серые холодные глаза обшаривали зал, останавливаясь на каждом лице не дольше секунды. Я, сидевший спиной к вошедшему, остался незамеченным. Горошников медленно прошествовал мимо нас к стойке бара, сверкая глазами и отталкивая ногой стоявшие поблизости стулья. Усевшись на крайний с конца стул, Горошников крикнул бармену:
    - Эй, ты! Двойное виски!
    Бармен опасливо посмотрел на уголовника и раболепно пробормотал, пододвигая рюмку:
    - Прошу вас, Петр Николаевич. Как вы и просили.
    - Сгинь, - презрительно бросил Горошников, одним глотком выпивая двойное виски. – Повтори!
    Я молча наблюдал за уголовником, обворовавшем не одного миллионера, но посаженного только за одну кражу. У Горошникова были влиятельные дружки, достаточно денег и свои работники в правоохранительных органах. Неудивительно, что даже ФСБ накопало материала только на одно уголовно дело.
    Горошников подряд выпил три таких порции, после чего стал оглядывать, куда с большим вниманием, чем вначале присутствовавших здесь людей. С некоторыми он здоровался, одним лишь только кивал, а на других просто не обращал внимания. Но когда его колючий взгляд вора наткнулся на меня, его лицо изменилось.
    Мысль о том, что ФСБ вышла на его след, исказила его лицо, хотя и едва заметно. Глаза впились в меня, как змея в кролика, пальцы угрожающе сгибались и разгибались. Но в остальном Горох ничем не выдал себя, что наконец-то попал в засаду.
    Горошников оттолкнул пустую рюмку, бросил на стол сотню, встал со стула и направился ко мне. Я со спокойным выражением лица смотрел, как он расталкивает посетителей, пробираясь ко мне.
    - Ну, здравствуй, гражданин начальник, - нагло усмехнулся Горох, садясь напротив меня, а потом, обращаясь к насторожившемуся Женя: - Иди погуляй, парень.
    - Он останется здесь. – Холодно сказал я.
    - Это почему еще? – сощурив глаза, спросил уголовник.
    - А вот почему. – Я выехал из-за столика.
    Горошников несколько секунд смотрел на коляску, словно убеждаясь, что она настоящая. Потом перевел взгляд на меня.
    - И давно ты так? – недоверчиво спросил он.
    - Две недели. – Все тем же ледяным тоном сказал я. – Спасибо твоим «коллегам»…
    - Коллегам? – переспросил Горошников, стрельнув глазами в Женю. – Каким коллегам?
    Я изобразил вежливую насмешку:
    - Так ты даже не помнишь, кого подсылал?
    Если бы Горошников и хотел скрыть от меня правду, то он в этом сильно преуспел. Но в этом я сомневался. Стало ясно, что ему не зачем было заказывать меня. Тогда – кому?
    - Зачем мне было убивать тебя? – Горошников закурил.
    - По тому же поводу, что и убил Андрея Безволова. – Спокойно продолжил я. – Скажешь, не убивал?
    - Зачем мне было убивать чертового офицеришка?! – разъярился Горошников. – Я был вообще не заинтересован в его смерти и тем более в твоей! Что, хочешь еще две «мокрухи» мне пришить, помимо побега? На всю оставшуюся жизнь посадить? Не получится, гражданин начальник, - улыбнувшись, сказал Горох, выпуская изо рта колечки дыма. – У тебя доказательств нет.
    - Ошибаешься, Горох, - под стать улыбаясь ему, ответил я. – Доказательств у правоохранительных органов предостаточно. Начнем с того, что Андрей не успел отдать долг твоему брату, и они повздорили…
    - И что с того? Я-то тут причем? – к Гороху возвратилась обычная самоуверенность.
    - А ты решил отомстить ему за брата, - парировал я, все также улыбаясь.
    Лицо Горошникова стало жестоким. Мои слова были ему не по нутру. Я еле удержался, чтобы не ухмыльнуться. Женя сидел, как каменный.
    - Ладно, гражданин начальник, что вашим от меня нужно? – он сделал ударение на слове «вашим».
    Я изобразил грусть на лице и севшим голосом проговорил:
    - Неужели ты думаешь, что после этого, - я кивнул на коляску – я все еще работаю?
    - А-а, - в голосе уголовника послышалось облегчение. – Ну так что же?
    - Ты знал Андрея Москалова?
    - Ну, знал, а что?
    - А то, что его убили.
    - Убили?! – взревел Горох, вскакивая. – Кто?!
    - Не беспокойся, их уже нет в живых, - успокоил его я, покосившись на часы. Двадцать минут девятого. Запаздывает шантажист и работник радиостанции. – Я их пришил.
    Горох изумленно посмотрел на меня, не ожидая такого ответа. Затем, справившись с изумлением, сказал:
    - Что ты хочешь от меня?
    - Мне нужно узнать, кто сделал меня таким, - тихо проговорил я. – А я обеспечу тебе алиби на «мокрухи».
    Лицо уголовника растянулось в довольной улыбке:
    - Согласен. – И, обращаясь к Жене: - Ты будешь свидетелем. Но, если что не так, мои ребята начеку, ясно, гражданин начальник?
    - Заметано. – Мы пожали друг другу руки. – Ну, мне пора.
    Женя понял мой намек, выкатил кресло из-за столика и пошел расплачиваться за пиво. А я, задыхаясь от дыма, выехал из кабачка на свежий воздух.
    И тут сразу же произошло несколько вещей: в нос мне ударил сильный запах эфира, послышался чья-то ругань, кто-то крикнул: «Глуши его!», звук рассекаемого чем-то тяжелым воздуха, а затем я почувствовал сокрушительный удар по голове.
    Я услышал, как хлопнула дверь, как раздался крик Жени: «Стоять!» и предупредительный выстрел в воздух, как затарахтел мотор грузовичка. В следующий миг меня безжалостно закинули в машину, на жестяной пол, послышался отдаленные звуки перестрелки, дикий вопль наемника и нецензурная брань Жени.
    Я не знал, на чьей стороне перевес, сколько у Жени противников и куда меня везут. Сбоку от меня послышалось чье-то шуршание, чей-то знакомый голос прошептал: «Кто тут?», а затем я медленно, но верно стал падать в зияющую бездну, называемую беспамятством.
    «Вот и мой конец, - обреченно думал я. – Пока я точил лясы с Горохом, мои друзья-наемнички разнюхали и про наш план, и про деньги, и про наш маскарад». Оставалось только ждать.
Глава восемнадцатая.
    Я пришел в себя от оглушительного шума: работы какого-то мощного двигателя. Не сразу сообразив, почему я нахожусь в таком странном месте, я услышал знакомый голос:
    - Денис, ты меня слышишь?
    Я так резко повернул голову на голос Альбины Ивановны, что чуть не свернул себе шею. Но ничего не увидел – слишком маленьким оказался радиус поворота моей головы. Поэтому я прокричал, перекрывая рев двигателя:
     - Альбина Ивановна, это вы?
    Секунд пять я не слышал ничего, кроме оглушительной работы двигателя. Но стоило мне открыть рот, чтобы снова задать тот же вопрос, Альбина Ивановна сказала:
    - Похоже, что нас похитили…
    - Что? – не понял я. – Что вы сказали?
    - Я сказала, - прокричала Альбина Ивановна – что нас похитили.
    Я итак догадывался, что простым запугиванием здесь не пахнет. Я попробовал освободить хотя бы руки. Ничего не получилось.
    Замечательно, подумал я, теперь только не хватает пистолета у переносицы.
    - Дэн?! – прокричала Альбина Ивановна. – Ты знаешь, где мы находимся?
    Я, конечно, понял, но так был бы рад ошибиться!
    - В самолете, - сморщившись от боли, пробормотал я.
    - Я тоже так думаю. – Сухо подвела итог профессор. – Ты как, в порядке?
    Я хотел было ответить утвердительно, но вместо этого издал стон:
    - Не-е-ет…
    - Они били тебя, да? – с яростью в голосе, спросила ректор.
    - Пустяки… - Отмахнулся я, чувствуя, что от напряжения потек по лбу крупный пот. – Правда…
    Двигатель сбавил обороты. Я с облегчением глубоко вздохнул. Черт бы их побрал, эти электрокардиостимуляторы! Похитители прекрасно знали, что электрокардиостимулятор дает сбои при работе аэродромных датчиков. И как раз такой находился в этом самолете.
    Дверь в помещение, в котором мы находились, открылась, впустив веселый гогот из соседней комнаты. На пороге стоял невысокий сухощавый парень, возрастом едва ли достигший 20-летнего возраста. Он был одет во все черное: черная кожаная куртка, черные брюки с надписями вдоль карманов и черные ботинки, вычищенные до зеркального блеска. Парень нагло ухмыльнулся, увидев, что похищенные пришли в себя, вытащил правую ладонь из кармана брюк, на которой была намотана серебряная цепь, и вразвалочку двинулся ко мне.
    - Я вижу, ты очнулся, – ухмыльнулся Александр Еременченко, садясь напротив меня. -  А-то я думал, что ты так и до конца поездки не ощутив всех прелестей поездки…
    С этими словами Еременченко достал из кармана куртки рацию и сообщил, по-видимому, пилотам:
    - Добавьте-ка оборотов.
    Мотор взревел с новой силой, заставив меня всего собраться от предчувствия неописуемых мучений.
    Еременченко с наглой усмешкой наблюдал за мной, а потом, увидев, что я вот-вот могу потерять сознание, приказал по рации:
    - Сбавьте обороты. – И, обращаясь ко мне: - Как видишь, твоя жизнь сейчас находится в моих руках. От тебя требуется всего ничего: заплати три миллиона рублей, обеспечь мне безопасность от ваших спецслужб, и можешь жить свободно.
    - Зачем тебе столько денег? – хрипло повторил я, всеми силами пытаясь не выдать невыносимой боли в сердце. – Что, на шантаже разве мало зарабатывал?
    Лицо похитителя исказилось от злобы. Кое-как справившись с подступившей ледяной ненависти, Еременченко срывающимся голосом сказал:
    - А это не твое собачье дело, «взяточник».
    - Так ты еще и «прослушку» поставил в наш кабинет! – высказал предположение я. – Кого ты подкупил? Женю – невозможно. Он тебя по стенке размажет. Лешу? Может быть. Парень не очень много зарабатывает, его можно и соблазнить кругленькой суммой. Я прав?
    - Нет. – Ядовито улыбнувшись, проговорил Еременченко. – Ты далеко не прав.
    «Сколько еще времени я смогу продержаться? – в отчаянии подумал я, чувствуя, что поддерживать разговор становится уже не под силу. – Сколько нужно времени Жене, чтобы разыскать нас?..»
    - Хватит претворяться, Еременченко! – вспылил я, и, как оказалось, напрасно.
    Александр достал рацию, и в который раз произнес роковую фразу:
    - Прибавь обороты.
    Двигатель с удвоенной энергией начал работу. Я почувствовал, что теряю сознание. Внешний мир начал ускользать, утекать, как вода, сквозь пальцы. На задворках сознания я услышал отчаянный крик Альбины Ивановны:
    - Эй, ты, изверг! Выключи эту чертову штуковину! Иначе на тебя повешают убийство с особыми мучениями и издевательством над потерпевшим! Никто тебя уже не отмажет! Ты залетишь по полной катушке! Пожизненное светит!
    Я издал дикий вопль:
    - Что тебе, сволочь, нужно?! Я согласен на все! Только выключи!
    Еременченко с садистским удовольствие посмотрел на меня, взял рацию и пробормотал своим соучастникам:
    - Вруби на минимальные обороты и без моего приказа ничего не меняй.
    - Ясно. – Ответил знакомый голос из рации.
    - Ну, что, шелковый у нас что ли стал? – издевательски спросил Еременченко. – Согласен уже и на три миллиона?
    Я перевел дух и как можно обреченным тоном ответил:
    - Согласен, но с одним условием.
    Брови похитителя поползли вверх.
    - Ты не в том положении, чтобы ставить условия.
    - А если у меня есть кое-что интереснее? – наивно поинтересовался я.
    - Это что же? – настороженно спросил он.
    - Так ты мне гарантируешь свободу?
    - ХА! – рассмеялся мне в лицо Еременченко, заставив меня усомниться в затеянной авантюре.
    Но я гнул свое:
    - Так да или нет?
    Он посмотрел на меня как на глупца, хмыкнул, но пообещал:
    - Ну, хорошо, обещаю. А ты что знаешь?
    Я выдохнул и начал рассказ:
    - Мне известно, что это ты заказал убийство Москалова.
    Еременченко побледнел. Я ухмыльнулся, хотя положение было не из смешных. Еременченко глухим голосом потребовал:
    - Выкладывай.
    Я играл с огнем, но снова ухмыльнулся:
    - Пожалуйста. Начнем с самого начала – с твоей юности. Выросший в простой рабочей семье, ты изначально хотел горы золота, кучу поклонников и влиятельных друзей. Что ты мог сделать, если мама постоянно требовала твоей помощи? Что ты мог предпринять, если во дворе тебя постоянно унижали и нередко били? Какого черта ты мог добиться, если в кармане почти всегда не было личных денег? Так и продолжалось до твоего семнадцатилетия.
    Ты решил поступать в институт Геологии и уехал сюда, в Сочи, оставив родителей в сибирской глуши. Я знаю, что ты не местный. Простой сельский паренек, едва-едва освоившийся в большом и шумном городе… Ты с успехом поступил в институт, выучился весьма прилежно на красный диплом и стал работать на местной радиостанции. Но это было лишь прикрытием. В глубине души ты был тираном, властителем, не способным прощать и щадить. Ты был воплощением власти, влияния и силы, да и вообще всего того, чего не воспитали в тебе родители. Родители к тому времени ушли из мира сего. Ты, как благочестивый сын и заботливый юноша, приехал на их похороны и потратил довольно-таки большой капитал, необычный для простого ди-джея радиостанции. Спрашивается, откуда у тебя взялись такие большие деньги? Неужто личные сбережения? Все в это поверили, но я – нет.
    Я остановился, переводя дух. Мотор мерно урчал у меня за спиной. Пока я рассказываю, он не станет мучить меня, это я точно знал. Пошевелив связанными руками и так ничего и не добившись, я продолжил:
    - У меня было много таких случаев в практике, чтобы поверить в такую чушь. И ты пока не убедил меня поверить в обратное.
    Но я отступил от темы. Ты похоронил родителей, вернулся в Сочи, и тут произошло из рук вон выходящее событие: Сергей Марков-Моллоу едет в Германию за новеньким «Ягуаром». Он опять обошел тебя. И ты ему это не простил. Ты начал шантажировать его мать, твоего бывшего ректора Альбину Ивановну. Простая зависть приводит к убийству еще одного конкурента – Андрея Москалова. Он, как и Сергей, были твоими вывшими одноклассниками. Ясное дело машина – вполне реальный предмет для зависти, но чем тебе помешал Москалов? У тебя был свой бизнес, у него – свой. Зачем ты его убил?
    - Он мне мешал. Он знал, что я шантажировал Альбину Ивановну. И я решил ему прикрыть его трепливый рот. – Садистски ответил Еременченко.
    - Но он же ничего не сделал! – поразился я его жестокости. – Или тут была другая причина? А-а, - догадался я. – Ты его заставил убить меня, а когда он не сделал этого, ты «натравил» на него своих ребят. Ведь так?
    Еременченко поднялся и невесело усмехнулся:
    - А ты не такой глупец, каким хочешь казаться. Да, это действительно так. Я поддерживал с Андреем отношения. И это было мне на руку: он не раз выпутывал меня из крайне сложных ситуациях. Но тут немного сплоховал: мало того, что он не убил тебя, так ты еще после амнезии вспомнил практически все. Я понял, что нужно действовать быстро. Но кто знал, что он успел накатать «маляву» в ФСБ?! Я думал, что этот амбал – Женя прочитал ее, но нет, он, если и прочитал, не сможет больше никому не расскажет.
    Злость закипела у меня в жилах. Что, неужели Женю могли убить его ребята? Сглотнув комок в горле, я холодно сказал:
    - Тебе не удастся убить Женю Наперсткова! Даже твоим архаровцам не под силу справиться с майором ФСБ!
    - Посмотрим, - снова усмехнулся Еременченко. Мне так захотелось врезать ему в нагло ухмыляющееся лицо, но мешали надежно связанные руки.
    Я попробовал договориться:
    - Так может ты отпустишь меня?
     Александр Еременченко встал и подошел к двери. Я чуть ли не в отчаянии крикнул:
    - Подожди! Ты же согласился!
    - Хм,  - повернулся ко мне лицом похититель. – Извини, но сейчас это невозможно. Видишь ли, мы сейчас в воздухе.
    Он повернулся и взялся за ручку дверцы. Я открыл рот, чтобы послать его ко всем чертям, но меня перебила Альбина Ивановна:
    - Ах, ты, поддонок! Разве такой ты был, когда учился у меня?! Могла ли  я предположить, что выпущу самого настоящего уголовника, по которому плачет тюрьма?!
    Эти слова произвели на Александра Еременченко ошеломляющее действие. Он медленно развернулся, поглядел на горящее ненавистью лицо профессора и медленно направился к ней. Подойдя к ней на расстояние вытянутой руку, Еременченко убийственно холодным  тоном пробормотал:
    - Замолчи, старая крыса! Мало тебе, что ли, было пяти лет, для чтения мне нотаций! Думаешь, я только ради зависти к твоему никчемному сыну стал шантажировать тебя? Я хотел отомстить тебе. Показать, насколько я ненавижу тебя, запугать тебя до смерти, а не выманить эти 500 тысяч! Да я в любой момент могу получить их! Ты не знаешь, какие у меня связи! Да я пользуюсь уважением у Гороха и Штопора!
    - Пользовался, - поправил его я. – Несколько дней назад я убил Штопора.
    С искаженным от ярости лицом, Еременченко бросил мне в лицо слова, желая унизить меня:
    - Убил?! Так, калека?! Ведь ты же ненавидишь, когда тебя так называют? Я прав?
    Я промолчал, хотя внутри все кипело. Я видел, как изменилось лицо Альбины Ивановны, и как она ледяным тоном произнесла:
    - Ублюдок, не смей называть так Дэна!
    - Ах, не смей, да?! – прокричал похититель, доставая рацию. – Сейчас мы посмотрим, удастся ли ему с этим справиться! – и обратился к помощникам: - Ребята, жми на всю катушку!
    Двигатель снова взревел, на этот раз на всей мощности. Я понял, что это мой конец, но сдаваться не собирался и проорал:
    - Ты ничего не добьешься этим! Пусть я и умру, но ФСБ уже достаточно накопала на тебя улик, чтобы засадить на всю оставшуюся жизнь! Они уже все знают, и ни твои связи, ни твои дружки, никто вообще не поможет тебе больше!
    - Ты так думаешь?! – завопил Еременченко с белым, как мел, лицом. – Это мы еще посмотрим!
    Он подошел ко мне, достал из кармана пистолет и наставил на меня. Я похолодел. Кардиостимулятор уже начал давать сбои, мне становилось трудно дышать.   
    - Сволочь! – выкрикнула ему Альбина Ивановна. – Гнусная сволочь!
    Внезапно он развернулся к Альбине Ивановне и нажал на курок со словами:
    - Это тебе за те пять лет каторги, старая карга!
    Раздался выстрел. Альбина Ивановна странно дернулась, но не так, как Москалов или Штопор, и медленно сползла вниз по стене.
    Я вылил на него такой поток ругани, брани и мата, какой только знал.
    Еременченко изумленно посмотрел на меня, не опустив пистолета, сказал:
    - Ты случайно, не сидел раньше? У тебя такой жаргон! Я даже такого не знал!
    - Хватит ерунду молоть! – рявкнул я, выйдя из себя. – Ты же убил ее!
    - Ну и что? – равнодушным тоном спросил похититель. – Не большая потеря.
   Я рванулся на него с такой силой, что Еременченко в испуге отпрянул.
    - Слушай, ты, мелкая, трусливая падаль! Если ты считаешь, что чего-то добился в этой жизни, то ты сильно заблуждаешься! Все, что ты нажил – это результат твоего раболепства и подхалимства перед более сильными людьми! А сам ты – ничтожество, и ничтожеством останешься до самой своей смерти!
    Еременченко развернулся ко мне лицом и направил дуло пистолета прямо в сердце.
    - Ты мне испоганил всю жизнь, легавый!
    Он нажал на курок.
    Я увидел вспышку выстрела, отдаленно услышал его звук, прежде чем пуля настигла меня.
    «Да благослови бог бронежилет!» – подумал я, думая, что опять придется раскошелиться на операцию и новый электрокардиостимулятор.
    А в следующий миг послышался отчаянный вопль помощника:
    - Шеф, топливо кончается!
Глава девятнадцатая.
    Еременченко испуганно оглянулся на дверь, кинул взгляд за борт самолета и выбежал из помещения.
    Я лежал, экономя силы для новых происшествий и пытаясь освободить руки от стягивающих запястья веревок. Тщетно. Ничего не получалось. Если дело и так пойдет дальше, мне недолго остается жить на этом белом свете.
    Слева от меня кто-то пошевелился. Я подумал, что это мышь или крыса, но тут услышал стон:
    - Дэн, ты жив? Этот изверг ничего не сделал с тобой?
    - Альбина Ивановна?! – хрипло воскликнул я. – Так вы живы?!
    - А ты сомневался? – усмехнулась Альбина Ивановна, но тотчас закашлялась. – Я надела бронежилет по просьбе Жени. Что случилось?
    - Мы. Похоже, падаем, - невесело ответил я, все еще пытаясь высвободиться из пут. – Вы тоже связаны?
    - Да. Но я могу развязать тебя, если ты подползешь ко мне.
    Если смогу, подумал я, но ответил:
    - Я попробую.
     Я заерзал ногами, пытаясь найти опору, чтобы оттолкнуться. В конце концов, мне это удалось. Я уперся одной ногой в какой-то ящик, другой сделал упор в пол, и чуть-чуть пододвинулся к Альбине Ивановне. Я несколько раз проделал это упражнение и вплотную придвинулся к профессору.
    - Хорошо, - Альбина Ивановна попыталась зубами развязать узлы на запястьях. – Сейчас, сейчас…
    Я молил бога, чтобы у нее получилось. За дверью слышался разгоряченный спор, но подробностей я разобрать не мог.
    «История с Москаловым заставило Еременченко понервничать, - размышлял я. – И странно то, что он не оправдывался, а ухмылялся. Кто-то за этим стоит. Кто-то коварный, расчетливый и хитрый. Кто-то, кто заставил взять всю вину на себя…»
    - Есть! – тихо сказала Альбина Ивановна. – Ты свободен!
    - Спасибо! – поблагодарил ее я, развязывая ей руки. – Теперь слушайте: вы сидите тут, не двигаетесь и не участвуете в затеянной мною авантюре. Не возражайте, - сказал я, увидев, что профессор хочет возразить. – Я в порядке.
    Я протянул руку к кобуре под курткой, но ее там не оказалось.
    - Вот черт! – выругался я. – Они забрали мой пистолет.
    - Не волнуйся, - успокоила меня Альбина Ивановна, протягивая мне пистолет Макарова. – У меня есть свой.
    - Этот вам тоже дал Женя? – поинтересовался я, беря пистолет.
    - Да.
    Я переложил пистолет в правую руку, дотронулся до следа пули, где мучительно пульсировала боль, и подошел к двери.
    Я рванул дверь на себя, перекувырнулся через голову и спрятался за грудой ящиков. Я оказался в пустом коридоре, ведущего, по-видимому, в кабину пилота. Я прокрался к следующей двери, прислушиваясь к шуму в кабине и держа наготове пистолет. Встав во весть рост и прижавшись спиной к стене, я ждал. Ничего не было слышно, кроме прерывающегося рокота мотора. Я сжал пистолет, что пальцы побелели, и открыл дверь.
    Их было трое. И на всех были парашюты. Я без предупреждения выстрелил в ближайшего ко мне парня, который был выше других сантиметров на семь. Парень вскрикнул, хватаясь за товарищей, рухнул на пол.
    Если бы я не заскочил в тот момент за какое-то оборудование, то сейчас бы не стоял на этом месте. Четыре пули, по две из каждого пистолета, прорезали воздух надо мной и впились как раз туда, где была моя грудь.
    «За что я так ругал физическую подготовку в училище?» - не вовремя подумал я, выскакивая из-за ящиков и всаживая в голову одному из помощников Еременченко пулю. Он тотчас же повалился на пол.
    Третий наемник испуганно взглянул на меня, резко рванул на себя ручку кабины и в следующий миг спрыгнул с десятикилометровой высоты. Я подошел к открытой двери и поглядел вниз.
    Далеко-далеко от самолета была крошечная точка, со скоростью света несшееся к земле. Спустя несколько секунд точка, которая была бы должна стать парашютистом, скрылась из виду.
    - Надеюсь, тебе в другой жизни повезет больше, чем сейчас. – Сказал я и повернулся.
    - Это точно. – холодно подтвердил Еременченко, направив на меня дуло пистолета. – Ты, похоже, был в бронежилете.
    - Да. – Мой голос не уступал его в холодности. – Ты прав.
    - Бросай пистолет. – Он поднял свой на уровень моей головы. – Живо.
    Я подтолкнул к нему ногой пистолет и поднял руки.
    - Какой покладистый ты стал! – восхитился Еременченко. – Если бы не твое любопытство, ты мог бы еще пожить. Но…
    В этот миг на его голову обрушилась железный обрезок трубы. Еременченко странно охнул, упал на колени, что-то попытался сказать, но получил еще один хороший удар по голове. Повалившись на пол, Еременченко инстинктивно потянулся за пистолетом, но я отбросил его подальше.
    - Большое спасибо вам, Альбина Ивановна, - сердечно поблагодарил я пожилую даму, все еще сжимавшую трубу. – Я уж не знал, что и делать!
    Мотор издал булькающие звуки, последний раз взревел и затих. Я и Альбина Ивановна одновременно повернули головы на датчик топлива, и обоим бросился в глаза одно – стрелка топлива критически приблизилась к нулю.
    Я рванулся к маленькому помещению, где обычно хранятся парашюты. Я лихорадочно раскидывал ненужные вещи, ища парашют, но ничего не находил. Я обреченно вернулся к Альбине Ивановне:
    - Парашюта нет.
    - Но вот же! – Альбина Ивановна сняла с плеч Еременченко парашют. – Одевай и прыгай!
    Я покачал головой:
    - Нет. Прыгайте вы!
    Альбина Ивановна молча посмотрела мне в глаза, и, зная, что меня не переубедить, надела парашют:
    - Дэн.
    - Прыгайте! – потребовал я.
    - Дэн. – очень тихо сказала Альбина Ивановна. – Я не должна была предлагать тебе расследовать это дело… Если бы я знала, чем это кончится…
    - Прыгайте! – крикнул я. – Прыгайте сейчас же!
    Альбина Ивановна подошла к открытой двери и посмотрела вниз. Самолет резко падал вниз. Альбина Ивановна в последний раз посмотрела на меня, кинулась мне на грудь и прошептала:
    - Прости меня, Дэн! Я, правда, не хотела!
    Я отстранил ее от себя, грустно улыбнулся ей и сказал:
    - Не вините себя. Вы же сами говорили – я всегда добивался всего сам. И на этот раз я добился своей смерти… Прыгайте!
    Альбина Ивановна, утирая ладонью лицо, блестевшее от слез, подошла к выходу, и, не оглядываясь, выпрыгнула.
    Я стоял на том же самом месте, что и несколько минут назад, и наблюдал, как уже другая точка, удаляется от самолета. Через пару секунд точка скрылась за белой пеленой – раскрывшимся парашютом. Слабо улыбнувшись при мысли, что хоть Альбина Ивановна выживет, я подошел к креслу пилота и сел.
    «Зачем что-то предпринимать? – обреченно думал я. – Зачем пытаться катапультироваться, зачем вызывать на помощь аварийный самолет? Зачем?»
    Самолет  вошел почти в отвесное пике, на огромной скорости прорезал воздух и с диким воем начал падать.
    Я молча сидел, наблюдая, как приближается земля, как становятся различимыми очертания близлежащего города. Было поздно что-то предпринимать, да я и не пытался.
    «27 лет – слишком мало для полноценной нормальной жизни. Кто знает, может Альбина Ивановна расскажет нашим ребятам, как я погиб».
    Ослепительна синева неба, холодный морозный ноябрьский воздух, все эту было для меня уже недосягаемо, словно из другого мира. Казалось нереальным, что несколько дней назад я сидел на подоконнике, вдыхая свежий после дождя воздух.
    Несколько милицейских машин, приметный фургончик «Скорой» и пара дорогостоящих иномарок стояла на шоссе, наблюдая, как маленький «кукурузник» со страшной силой врезался в землю и…не взорвался. Сорвавшись с места, машины на предельной скорости помчались к месту крушения, боясь опоздать.
Глава двадцатая.
    Странные ощущения иногда появляются во сне! Вроде бы спишь, а только чувствуешь, что на тебя кто-то смотрит. Просыпаешься – никого.
    Неясная, размытая фигура в балахоне шла со мной в ногу. Я не знал, зачем она идет со мной, и куда мы движемся, но в одном был уверен на все сто процентов – мы шли уж точно не туда, где сейчас находились и Андрей, и Москалов, и Штопор, и те друзья-наемнички. Фигура молча сопровождала меня, не обращая внимания на то, что туда, куда мы шли, было намного светлее и теплее, чем здесь.
    - Куда мы идем? – спросил я, глядя на свою спутницу.
    - Туда, где твое место. – Просто ответила она, откидывая капюшон.
    Она была намного красивее той, которую я видел всего день назад. Высокая, стройная, одетая, почему-то, в монашескую одежду, Юля была воплощением божественной красоты.
    - Это ты? – ошеломленно спросил я.
    - Да, это я. Ты только сейчас меня и узнал. А я являлась к тебе во снах с начала сентября, - с осуждением закончила она. – Ты так и не понял.
    Мы дошли до границы освещаемого участка. Там, по ту сторону света, была моя жизнь со всеми прелестями и разочарованиями, со всеми несправедливостями и подарками судьбы.
    - Мне туда. – Сказал я, показывая на светлую сторону. – Ты со мной?
    - Нет. – Покачала головой Юля и накинула капюшон. – Та твоя жизнь, здесь – моя, - она указала на свою рясу. Пока.
    - Пока. – Попрощался я и шагнул за грань света.
    Я открыл глаза и тотчас зажмурился. Ослепительный солнечный свет бил мне в глаза. Протерев глаза ладонью, я огляделся.
    Те же самые стены, те же самые приборы, та же люстра под потолком, тот же кондиционер.
    Замечательно, подумал я, я опять в клинике Сергея, я – живой.
    В памяти вспыхнули все события прошедшего дня: сцена в кабачке, похищение,  разоблачение Еременченко, и падение самолета.
    Как я мог выжить?
    Дверь открылась и в палату заглянула медсестра. Всплеснув руками при виде меня, пришедшего в сознание, медсестра прокричала в коридор:
    - Сергей Дмитриевич, этот молодой человек пришел в себя!
    Мне пришлось натянуть на себя одеяло, так как ветер, поднявшийся из-за прибежавшего с другого конца коридора Сергея, легко сдул бы его на пол.
    - Дэн, чертяга! – с радостью воскликнул Сергей, садясь возле меня. – Господи, ты же установил новый рекорд Гиннеса! Третий раз выжить в ситуации, в которых никому не удавалось выжить!
    - Сереж, перестань, - улыбнулся я. – Я просто хочу жить, как и все.
    Сергей усмехнулся, пожав мне руку.
    - Когда я увидел, как самолет упал с такой высоты, я подумал, что только настоящий везунчик смог бы выжить. И им оказался ты. К твоему сведению, парень, лежавший в кабине с проломленной головой, умер.
    - От удара? – осведомился я.
    - Нет. От удара падения самолета.
    Я облегченно вздохнул. Слава богу, Альбина Ивановна будет жить с чистой совестью.
    - А где Альбина Ивановна?
    - Мама? Она уже дома.
    - Дома? – удивился я.
    - У нее незначительные гематомы от прыжка с парашютом и небольшой ушиб ребер от пистолетной пули. А в основном, она жива и здорова. Недавно рвалась навестить тебя, узнав, что ты остался жив.
    - Хорошо.
    - Ты чем-то обеспокоен? – угадав мои мысли, спросил Сергей.
    - Сереж, я знаю, кто шантажировал тебя.
    - Александр Еременченко?
    - Нет. Это…
    Но тут дверь опять распахнулась и в нее вошли сразу несколько человек: Женя, Леша, Альбина Ивановна, мать Юли и Юля. Вернее, вошли первые четверо, а Юлю вкатил Женя.
    - Эх, ты, «взяточник» - везунчик! – на всю палату поздоровался Женя. – Ты у нас, оказывается, бессмертен!
    Я улыбнулся:
    - У меня как у кошки девять жизней. А я который раз рисковал? Третий? Ну, вот, еще шесть жизней осталось!
    Все рассмеялись. Сергей встал, освобождая стул матери:
    - Садись, мама.
    Альбина Ивановна присела на стул, нежно глядя на меня. Я сказал ей:
    - Еременченко погиб, когда самолет разбился.
    Альбина Ивановна улыбнулась. Я обратился к Жене:
    - Жень, так ты все-таки выбрался?
    - Еще как! – подмигнул мне Женя. – Я расплатился за пиво, вышел на улицу, вижу, а тебя след простыл. Я тебя звать, а тут те наемники и начали палить в меня со всех стволов. Если бы не бронежилет, мне пришлось бы туго. А то – он кивнул на перебинтованную левую руку – мне не пришлось бы разговаривать сейчас с тобой.
    Ну, я повязал этих красавцев – наемников да еще и Гороха в придачу -  вызвал Лешу и предоставил их ему.
    - И что Горох? – спросил я.
    - Ребята сказали, что он во всем признался.
    Я присвистнул. Леша усмехнулся. А Женя продолжил:
     - Я принялся тебя разыскивать. Я слышал, что один из похитителей крикнул водителю: «В аэропорт!», но не знал, в какой именно. Но тут на помощь пришел твой мобильник.
    Я изумился, услышав про мобильник, потому что он не ловил в самолете на такой высоте.
    - Я проследил за движением датчика на сотовом телефоне с помощью нашей аппаратуры и выяснил, куда вы отправились. Дело в том, - пояснил Женя – что аппарат улавливает сигнал даже того мобильника, который находится вне зоны действия сети. И тогда мы погнали. И успели как раз вовремя. Альбина Ивановна рассказала, что с вами случилось.
    Я оглядел всю аудиторию, набрал в грудь воздуха, и начал рассказывать:
    - Жень, я знаю, кто убил Андрея, и я знаю, кто шантажировал вас, Альбина Ивановна.
    Все взгляды устремились на меня. Я устроился поудобнее и продолжал:
    - Этот человек находится среди нас. Это, - я пристально поглядел на одного посетителя. – Юля.
   Ее реакция была идеальной, для преступницы, разоблаченной в профессиональной аудитории. Юля  улыбнулась мне ядовитой улыбкой, столь не похожей на ее прежнюю улыбкой и проговорила совсем другим голосом:
    - Надо же, а я думала, что моя тайна никогда не раскроется. Что ж, я похоже, ошиблась и в своем плане, и в тебе.
    - Да. – Серьезно сказал я. – Ошиблась. Хочешь сама все рассказать, или мне взять на себя такую обязанность? Не хочешь? Тогда я расскажу.
    Наверное, следует начать с того, как она и Сережа попадают в аварию. В этой аварии никакого умысла нет, также как и в моей аварии. Но эта авария стала переломным моментом в ее жизни. Все ее друзья и подружки сразу же отвернулись от нее, бросили на произвол судьбы. А тут еще и отношение с Сергеем стали ухудшаться.
    Последней каплей стал развод с Сергеем. Он, ради кого стоило жить, который был единственной радостью в жизни, гнусно бросил в самый нужный момент. И Юля решила отомстить. Для этого и придумала слезную историю с разделом имущества, чтобы предупредить бывшего, ничтожного, но все еще горячо любимого мужа. Да, она все еще любила Сергея, и поэтому предупредила его о возможных последствиях. Но Сергей не предал этому большого внимания, чем только усугубил ситуацию. Юля тогда еще не знала, что я хорошо знаком с Альбиной Ивановной. А между тем Альбина Ивановна все рассудила правильно, и нежели сообщить милиции, рассказала все мне. Расчет был прост: Альбина Ивановна не хотела, чтобы слухи распространились за пределы одной семьи. Тем самым она учитывала и предпочтения Юли. Но в ее плане для Юли оказались бреши: в их личную тайну раздоров вмешался никому не известный молодой, неопытный майор ФСБ. Сергей, по-видимому не нарочно, проговорился, кем и где я работаю, подписав мне смертный приговор. А что насчет «жучка», - добавил я – то его поставили наемники Москалова, у которого было достаточно на работе таких вещей. Зачем поставили?  Да чтобы запугать строптивого Сергея. Они выбрали прекрасное время для запугивания – в то же время из колонии строгого режима сбежал Горошников, дело которого вел я. Я поначалу и думал, что это дело рук Горошникова, но, как оказалось потом, напрасно.
    Второе убийство Юля не могла себе позволить: смерть Андрея была на ее плечах. Андрей попался просто под горячую руку: Андрей ценой слежки и постоянного риска узнал о том, что Александр Еременченко, ее брат, замешан во многих темных махинациях. Андрей нашел вполне приличные доказательства на Москалова, но его планы нарушили не по воле Москалова, а по воле Юли. Ну, про Александра Еременченко, Альбина Ивановна вам наверняка все рассказала. Еременченко неудачно ввязывался в разные мошенничества, из которых ему помогали выходить и Андрей Москалов, и Олег Штопарев,  позже осужденный нашим ведомством. А Юля, как разузнал Андрей, прикрывала брата с помощью денег Сергея, выплачиваемых ежемесячно по решению суда. Юля и установила наблюдение над домом Андрея и над Андреем тоже. Она изо дня в день следила из дома брата, Александра, за домом Андрея, узнала расписание его дня, его обычаи и привычки. В день убийства она приходила к дому Андрея. И, единственный промах на тот момент, она показалась на глаза жене Андрея. Наташе. А собака Безволовых, Майк, пропала без вести. Я предполагаю, что и его тоже убили. Она через брата заказала убийство Андрея и рассказала, что он может уехать за границу на машине Андрея, прежде чем ФСБ спохватится и перекроет все дороги и таможню. Ну, а получить загранпаспорт для убийцы было сущим пустяком – его начальник, Андрей Москалов, был начальником эмиграционной службы нашего города. Кто же убийцы? Я вам скажу – они все уже покоятся в самолете с простреленными головами. Андрей перед своей смертью так и не смог простить себе, что не довел дело до конца. Поэтому он и сказал в предсмертной агонии, что виноват перед нашими. И это было единственным делом, который Андрей Безволов не окончил.      
    Одно дело было сделано. Вмешательство ФСБ в это дело было ограничено, до тех пор, пока я не заинтересовался этим делом. Юля не хотела меня убивать, слишком уж я приглянулся ей. Но и оставлять все, как есть, тоже не следовало. Она приказала припугнуть меня своему брату, а он, испугавшись последствий, все свалил на Москалова. Он приказал убить меня, да Москалов понял, откуда дует ветер, и приказал своим людям сделать так, чтобы я потерял память и забрал лишнее доказательство его причастности – «жучок».  Потерять-то я ее потерял, но ненадолго. Юля постоянно знала о моем самочувствии – она исправно навещала меня в больнице, завоевав недоверие бывшего мужа. Сергей хотел было предостеречь меня, да передумал, испугавшись подозрения в соучастии, и благословил нас на «дальнейшие отношения». Но я все вспомнил, и это было не на руку, ни Юле, ни Москалову. Юля говорит Александру, чтобы тот «натравил» друг на друга Москалова и его ребят. Все так и вышло, только Москалов успел рассказать мне о том, что покушался на меня, якобы из-за того, что я узнал, будто Андрей и Сергей были в ссоре. Но это было не так, - я остановился, оглядывая слушателей.
    Все смотрели на меня с большим вниманием. Я был и сам-то неуверен в правильности такой «исповеди», но все-таки продолжал:
    - Еременченко заставил написать Москалова так. Андрей и Сергей не были в ссоре. Александр сделал все сам. Он заставил Сергея сказать мне о ссоре, пригрозив некоторыми формальностями в покупке «Ягуара» в Германии, где имел свои связи Шпенгель. Кстати, - вспомнил я. – Из пистолета Шпенгеля и был убит Андрей, и было совершено покушение на меня.   А Москалов и устроил так, чтобы подозрение в покушении пало на Шпенгеля ради собственной выгоды. В общем, все это было довольно запутано, ради того, чтобы отогнать подозрения от драгоценного братца. Еременченко расправился с Москаловым, потому что Москалов оставил меня в живых. Москалов хотел мне все рассказать. Он в агонии  говорил: «Он… Он знает…» Он – это был не Горох, как я думал вплоть до встречи с самим Горошниковым, это – Еременченко. Москалов и хотел навести меня на своего конкурента – Еременченко, да я не понял. Он был в курсе всех махинаций Юли. Ну, а Штопор, - снова стал рассказывать я. – Штопор был «крышей» Еременченко. Поэтому он и вернулся в город, где ему была обеспечена и работа, и алиби на нужный момент, и протекция. Его потеря для Еременченко была невосполнима. Из-за нее он чуть не убил меня. Спасибо бронежилету. Да, именно Юля убила Павла Книжинцева, которого ранил я. Книжинцев был лишним свидетелем. Он мог проболтаться. Она переоделась в медсестру и, поскольку сама окончила медицинское училище, хорошо разбиралась в сильных снотворных. Она дала Книжинцеву четыре таблетки, которые оказались роковыми.
    И последнее, - заканчивал я. – Альбина Ивановна слишком доверяла Юле, хотя и хотела не показывать это. Поэтому она рассказала, не всю, но часть правды, ведь так, Альбина Ивановна?
    - Так. – С пониманием своей ошибки, кивнула Альбина Ивановна. – Продолжай.
    - Юля все рассказала своему братцу. Братец и похитил меня, по ее приказу. Он взял всю вину на себя, выгораживая сестричку, которая, якобы, находится в инвалидном кресле. Юлечка, милая, - фальшиво-ласковым тоном обратился я. – Может, перестанешь притворяться инвалидом и встанешь на ноги?
    Юля несколько секунд буравила меня взглядом, потом отбросила плед, укрывавший ее ноги, и встала на ноги. Она была такая же, как и во сне: высокая, стройная и высокомерная.
    - Ну вот. – Подытожил я. – Та статья в газете, извещавшая об аварии была лишь совпадением без фамилий и даже инициалов, идеально подошедшая к их аварии. Эта тайна – тайна аварии – была скрыта между братом и сестрой. А Сергей столько времени оставался в неведении. Остается одно: зачем? Зачем ты это затеяла? Тебе так дорог был брат? Единственный, кто понимал тебя? Этот жестокий тиран и садист, покоящийся сейчас на дне разрушенного самолета?
    - Да. – Звонко повторила Юля. – Ты, наверное, от Саши и узнал, в каких условиях мы росли. А я-то воспитывалась в схожих условиях. Никому из вас не понять этого. Вы, - с отвращением посмотрела она на Лешу, Женю, меня и Сергея – которые привыкли к роскоши, богатству, ни в чем себе не отказывали, позволяли себе дорогие автомобили и отпуска каждый год за границей. А я…я прозябала в нищете, заставляя себя играть бедную овечку, чтобы достичь своей цели… Ты думаешь, я от хорошей жизни решилась на все это? Думаешь, ради разнообразия? Нет… - С безумной улыбкой сказала Юля. – Я знала, что Саша легко может подделать запись. Я записывала угрозы и отдавала ему на обработку. А в тот вечер, когда мы были с тобой вместе, я позвонила Саша и он, с аппаратурой приехал ко мне. Я говорила, он подделывал. Сразу после этого я проиграла эту запись дражайшей Альбине Ивановне… Я чуть было не добилась того, что намечала.
     - Так и не добилась, – повторил  я.
    - Нет. – Подытожила она. – Благодаря тебе.
    Женя молча подошел к ней и надел на руку наручники. Затем они трое – Леша, Женя и между ними Юля вышли в сопровождении ошеломленной матери Юли.
    - Бедная, - проводив мать Юли и Сергея взглядом, сказал я. – Бедная женщина. Разве она знала?..
    - Дэн, - сказала Альбина Ивановна. – Что теперь ее ждет?
    - Если Юлю признают вменяемой, то ей предъявят обвинение в планировании убийств, одного убийства, мошенничества, покушении  на убийство, похищении человека, вымогательстве и еще с десяток обвинений. В лучшем случае она отделается 20 годами лишения свободы, в худшем – пожизненное.
    Альбина Ивановна смотрела на меня с нескрываемым ужасом. Обычная реакция пострадавших – услышать то, что они хотели услышать в самом начале.
    - Альбина Ивановна, - попросил я. – Расскажите, что произошло с вами после того, как вы прыгнули с парашютом.
    Альбина Ивановна подняла голову с таким видом, точно с того момента прошло не двое суток, а по крайней мере год.
   - Я прыгнула, как ты и велел. Раньше я вообще не прыгала с парашютом, поэтому сильно боялась. Но, когда я дернула за кольцо, все страхи улетучились. Я умудрилась приземлиться недалеко от того места, куда упал самолет. Приземлилась, по правде говоря, довольно удачно: только несколько синяков и осталось. А когда я увидела падающий самолет… - ее голос сорвался. – Это было ужасно! Я побежала к месту крушения, не думая о том, что самолет может вот-вот взорваться. Но самолет не взорвался. Я заглянула в кабину самолета, и увидела тебя… Ты был весь в крови. При падении ты ударился головой о стекло. И ноги были зажаты сиденьями. Я попыталась освободить тебя, но у меня ничего не получилось. Потом приехала «Скорая», милиция и ваши ребята. Женя и Леша быстро вытащили тебя из кабины и уложили на носилки. Ты был без сознания, и я подумала, что ты умер… Но нет… Когда тебя на экстренной скорости привезли в клинику Сергея и повезли в операционную, я вроде бы успокоилась немного. Ты же всегда так боролся за жизнь…
    Я обнял Альбину Ивановну за плечи и сказал:
    - Спасибо. Спасибо вам за все…
    И тут пожилая дама, к величайшему моему изумлению, упала мне на грудь и разрыдалась:
    - Дэн! Ты не представляешь, как я боялась за тебя! Я же действительно думала, что это Саша подделывал записи! И голос мужской, хриплый… Кто же мог подумать, что эти угрозы записывала Юля и потом отдавала на обработку Саше?
   - Не вините себя, Альбина Ивановна – рассудительно успокоил ее я. – Это дело было очень запутано.
    Дверь снова открылась, и в комнату вошли Леша и Женя, сияя улыбками и неся по пакету с фруктами каждый.
    - Отвезли мы эту голубушку к нам в отдел, - ухмыльнулся Женя. – А она возьми да и выкини такой номер…
    - Хотела покончить с собой? – лаконично поинтересовался я.
    - Нет. Хотела прикончить меня. – Хохотнул Женя.
    - Юля?! – не поверила своим ушам Альбина Ивановна. – Но…как она могла?!
    - Шоковое состоянии переходящее в стресс, - пожав плечами, пояснил я. – Привычно для большинства преступников.
    Звонок сотового телефона заставил нас всех вздрогнуть. Женя посмотрел на светящийся номер и изумленно сказал нам:
    - Шеф…
    - Но почему? – спросил я.
    - Он сам допрашивал Юлю, наверное поэтому…
    - Бери.
    - Алло, Алексей Сергеевич? – спросил Женя. – Что?.. Когда?.. До связи…
    Женя выключил мобильник и посмотрел на всех по очереди, после чего сказал:
    - Юля хотела покончить с собой…
    - Как? – не понял я. – Она?
    Женя кивнул и пояснил:
    - Ее успели спасти. Она в лазарете. Хотела перерезать себе вены, но наши вовремя подоспели… Ладно, мне пора! Выздоравливай!
   Он и Леша, поставив сумки на тумбочку, пожали мне руку и вышли.
    Я закрыл глаза, вспоминая последнюю нашу встречу. Тревожные взгляды на свидании, страх, отразившийся после того, как я сказал, что работаю частным сыщиком, ужас, пришедший из-за мысли, что она не за того взялась… Почему я сразу не догадался?
    Жгучее чувство вины наполнило меня до краев, готово было вырваться на свободу, расплавляя мои нервы, и руша мое самолюбие. Совсем недавно Юля рыдала у меня на груди, причитала, что не хочет потерять меня. Знала ли тогда она, что через несколько дней нарушу данное ей обещание не расставаться с ней. Зачем я говорил, что боюсь ее потерять, как Ромку, если сам проложил ей дорогу на зону? Я не знал, но это уже было не важно…
Эпилог.
    Январское утро было довольно морозным, заставляя прохожих  наспех делать необходимые покупки и спешить обратно, в теплые и уютные дома. Небо было безоблачно, словно застывшее в неподвижности над головами людей. Потрескивая и чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, одетые в ослепительное белое одеяние деревья и кустарники. Дыхание застывало на ветру, едва вырвавшись изо рта. Снег искрился и переливался на обочинах, не тронутый ни случайной ногой прохожего, ни неосторожным следом от виража случайного автомобилиста.
    Я взбежал по ступеням в здание филиала, поплотнее запахиваясь в куртку и растирая замершие уши.
    - Привет! – поздоровался я со своим сотрудником, дежурившим у входа. – Шеф у себя?
    - Шеф уже ждет вас, Денис Павлович. – Послушно ответил коллега, пропуская меня. – Собрание началось десять минут назад.
    Я вызвал лифт и нажал кнопку пятого этажа, все еще потирая уши. Едва лифт остановился, я раздвинул дверцы и выскользнул наружу. Аннушки не было на месте – значит, я снова опаздываю. Я одернул пиджак и, постучавшись, вошел.
    Все уже были в сборе. Пустовало лишь одно место – мое. Алексей Сергеевич стоял перед граммофоном и обернулся на стук.
    - Скакин, наконец-то, садись.
    Я снял куртку, повесил на вешалку и прошел на свое место. Алексей Сергеевич вернулся на свое место, открыл папку и оглядел присутствовавших сотрудников. Едва заметно вздохнув, Клементьев начал совещание:
    - Я созвал вас на совещание для того, чтобы подвести итоги прошедшего года. Начнем с того, что на днях совершился суд над одной опасной мошенницей Юлией Клобуковой, о которой вам всем хорошо известно.
    Все закивали. Слухи у нас ФСБ разносились с необычайной быстрой скоростью. А уж весть о преступнице, по вине которой погиб капитан ФСБ разошлась в считанные часы.
    - Клобукова получила пожизненное лишение свободы без права на помилование. По-моему, это достойный приговор преступнице, искалечившей не одну жизнь.
    Клементьев впился в меня глазами. Я молча смотрел на него. Он продолжил:
    - Прошу признать неоценимый труд начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями майора Скакина.
    Я улыбнулся и пожал некоторым коллегам руки.
    - Денис Павлович, изложите факты работы вашего отдела. – Попросил Клементьев.
   Я встал, положил перед собой папку с данными и начал рапорт:
    - За прошедший год было раскрыто 7 дел из 8, осуждены 10 преступников, из 15, 5 человек убиты, из которых трое убиты мной. Уровень раскрываемости нашего отдела составляет 62%, что на три процента выше прошлогоднего показателя. Потерь среди личного состава нет.
   Я сел, не дожидаясь приказа.
   - Спасибо, Денис Павлович. – Поблагодарил Клементьев. – Действительно, ваши сотрудники заслужили премию. Анна Ильинична, - обратился он к секретарше – назначьте отделу Скакина премию, скажем, в двадцать процентов.
    Леша и другие мои коллеги заулыбались. Заслужить премию у нас на работе было довольно нелегким делом.
    За моим докладом шел доклад Жени Наперсткова, потом начальника отдела по борьбе с преступлениями общественной безопасности и общественного порядка. В порядке живой очереди последним выступал начальник отдела по борьбе с преступлениями против мира и безопасности человечества.
    Когда последний рапортующий сотрудник сел на свое место, Клементьев открыл последнюю страницу своей папки и с опечаленным видом сказал:
    - Я намерен известить вас о том, что с сегодняшнего дня я – не начальник филиала ФСБ.
    Молчание. Никто не ожидал такого поворота событий. Клементьев продолжил:
    - Несколько месяцев назад, во время одного…м-м-м неприятного разговора, я понял, что пора уступить свое место молодым. – полковник посмотрел на меня. – И я согласился с этим. Нет, не подумайте, что меня вытесняют! Все, чего я хотел добиться, я добился. Все, что я хотел воплотить в жизнь, я воплотил. И теперь совесть моя перед вами и населением города чиста. Моя миссия закончена, и я ухожу на покой.
    Клементьев встал и торжественным голосом произнес:
    - Начальником филиала ФСБ назначается майор Евгений Наперстков.
    Несколько секунд в кабинете стояла мертвая тишина. Женя, словно громом пораженный, сидел, гораздо быстрее обычного моргая глазами. Потом, словно по единому приказу, поднялся такой гомон, что Клементьеву пришлось угомонить коллег:
    - Товарищи офицеры, тише!
    Все наперебой пожимали остолбеневшему Жене руку, поздравляли, желали успеха, хлопали по спине. Когда гомон немного улегся. Клементьев снова взял слово:
    - И еще одно назначение. Заместителем начальника филиала назначается…майор Денис Скакин.
    Теперь настала моя очередь изумиться. Прежде чем десяток рук дотянулись до меня, Женя нагнулся ко мне и прошептал:
    - Это, что – шутка?
    - Похоже, что нет. – Тупо сказал я, поглядев на Клементьева.
    - Ваши должности остаются за вами по вашему усмотрению. Вы собираетесь что-то менять?
    - Нет! – хором ответили я и Женя, одновременно вставая со своих мест.
    Клементьев посмотрел на нас, усмехнулся, и как бы, между прочим, пробормотал:
    - Что ж это я, в самом деле? Будто не знаю этих морских волков?
   Мы переглянулись и сели.
    Клементьев закрыл папку и объявил:
    - Совещание можно считать оконченным.
   Заскрипели отодвигаемые стулья, зашаркали к выходу десяток ног, сотрудники расходились. Мы сидели на своих местах, дожидаясь, пока выйдут сотрудники. Когда дверь за Аннушкой закрылась, и в кабинете повисла неловкая тишина, мы подошли к Клементьеву.
    - Спасибо. – Поблагодарил я.
   - Спасибо огромное, - сказал Женя.
   - Не стоит. – Отмахнулся Клементьев, ложа папку в ящик стола. – Иначе и быть не могло.
    - Извините, что сомневался в вас, Алексей Сергеевич. – Начал я. – Я был не прав.
    Клементьев поднял на меня глаза, и, к своему удивлению, я прочитал в них вину.
   - Жизнь слишком коротка, чтобы успеть сделать все. И ты мне это напомнил в тот вечер, Денис.
    - Мне и самому не раз приходилось об этом напоминать. И только благодаря этому я стою сейчас перед вами, а не наоборот.
    Я знал, что все – и Женя, и Клементьев – поняли мой намек, поэтому без лишних слов стиснул руку Клементьева и вышел из кабинета.
    Женя нагнал меня уже перед лифтом.
    - Что ты сделал с Клементьевым?
    - Ничего. – Удивился я. – Он сделал свой выбор, как сделали мы несколько месяцев назад.
    - Кто бы мог подумать, что благодаря тебе я займу место шефа…
    - Хм. Ты преувеличиваешь, Жень.
   - Нисколько! – Мы вышли из офиса. – Нет, правда…
    Но что последовало бы за этим «правда» мне не удалось узнать. Возле здания, облокотившись на поручни, стояла женщина в дорогом норковом пальто с воротником из песца. И только тогда, когда она обернулась на наши голоса, я узнал ее.
   За прошедшее время Инна практически не изменилась: те же волосы, подстриженные до плеч, та же стройная фигура, достигнутая в результате недельных диет, и тоже выражение  лукавых зеленых глаз. Но на лице, насколько я мог заметить, добавились едва заметные морщинки вокруг глаз, говорившие о постоянных переживаниях.
    - Ну, ладно, мне пора! – попрощался Женя, открывая дверцу «Тойоты». – Нужно хоть женушку обрадовать.
    - До встречи! – не оглядываясь, сказал я и двинулся к Инне. – Привет!
    - Привет! – улыбнулась она. – Что-то ты сегодня рано.
    - А ты кого-то ждешь?
    - Никого.
    - Ты по делу здесь?
    - Нет. Я узнала по телевизору о крушении самолета, где был ты. А сегодня увидела, как осудили Юлию Клобукову. С твоей помощью?
   Я кивнул.
   - Денис Скакин снова в своем репертуаре, - усмехнулась она. – Я тут к вашему начальнику. Поздравить с успешной операцией.
   Мне показалась, что эта версия неправдоподобна, но все-таки промолчал.
   - Он у себя?
   - Да. Наверху, на пятом этаже.
   Инна двинулась к входу, но остановил ее:
   - Но начальник уже не он…
   - Как так? – Инна повернулась  ко мне.
   - У нас теперь новый начальник… - Тянул я.
   - Вот за это я с тобой и развелась, - сказала Инна, подходя ко мне. – Не хотела терпеть твои издевки…
   - А сейчас будешь? – улыбнувшись, спросил я.
   - Постараюсь. – Сказала Инна и поцеловала меня. – Если ты мне окажешь содействие…
   - Конечно, -  блаженно подтвердил я, поняв, зачем пожертвовал мимолетной, жаркой и незабываемой любовью.
    Ради этой минуты.