Незавершённое произведение. Изначально это должен был быть роман...=))
1.
Ночь... Экран вечно страдающего бессонницей ноутбука, пепельница с окурками тонких сигарет, усталые пальцы на клавиатуре, надрывающаяся музыка в наушниках, и она. Словно в трансе, словно в смутном предрассветном сне. Вдохновение снова подступило после полуночи и не собиралось уходить до самого утра. Кира всегда писала по ночам. В то время, когда мысли мерно оседают на дно разума, когда затухают эмоции и сиюминутные порывы, когда созревают идеи, когда рождаются грандиозные планы. Сознание достигает кристальной ясности ближе к утру. И тогда она, выпустив из себя чувства без остатка, ложится спать, чтобы проснуться ближе к вечеру следущего дня и ненадолго погрузиться в суету обыденной жизни. Хотя полностью не получается, слишком уж она особенная. Слишком другая.
Хладнокровная стерва: молчаливая, замкнутая. На первый взгляд кажется, что у неё вместо сердца кусок льда, или даже вечная мерзлота, которая никогда не тает. Да, она действительно была такой для окружающих. Холодные серые глаза, взгляд острый, как лезвие бритвы, гордый разлёт бровей, тонкие губы. Строгая, леденящая красота. Густые волосы, которые она всегда красила в тёмно-вишнёвый цвет, снежно-белая кожа. Незнакомые люди стеснялись первыми с ней заговорить, ощущая себя неловко рядом с такой Снежной королевой. Она умела поставить человека на место, никогда не давала себя в обиду. Но сама в конфликты никогда не ввязывалась. В душе ей было глубоко наплевать на то, что о ней подумают, на то, что скажут посторонние.
Кира — писатель. Своё мнение ей намного легче выразить не вслух, а на бумаге или экране монитора. Даже в детстве, провинившись в чём-то перед родителями, она вместо серьёзного разговора с ними писала им письма. Родители читали их, после этого выносили ей “окончательный вердикт” в виде недельного запрета на прогулки с друзьями и тому подобного. Она была застенчивым ребёнком, но также и очень самодостаточным. В гостях, когда взрослые сидели за столом, маленькая Кира, съев свою порцию праздничного ужина или обеда, находила себе укромный уголок, книжку, и спокойно читала. Или рисовала животных. Или, если таковые имелись в квартире, самозабвенно с ними возилась. Кира вообще всегда любила животных. Она считала, что они намного лучше людей. Неразумные твари не бывают подлыми, лживыми, или жестокими... И так она могла просидеть в гостях до бесконечности, играя с каким-нибудь котёнком и тихонько рассказывая ему сказки. Её мама всегда умилялась и говорила своим знакомым: “У меня такой замечательный ребёнок — ни крика, ни шума. Просто подарок судьбы!” И знакомые улыбались, и подходили к Кирочке погладить её по хорошенькой головке.
А сейчас, в свои двадцать три, она в глубине души оставалась всё той же маленькой девочкой, подарком судьбы, который нужно было разглядеть в ней, такой холодной и неприступной.
Закурив очередную сигарету, Кира откинулась на спинку крутящегося кресла. Она дописывала свой очередной роман, “Сказку о красивой смерти”. Так же, как и в детстве, она любила придумывать сказки. Но теперь они были не о прекрасных принцессах и волшебных странах. Теперь ей нравилось воспевать жестокость и безумие современного мира. Каждый её рассказ, каждый роман, были написаны цинично, с юмором, и, на самом деле, с бесконечной тоской по лучшей жизни. “Сказка о красивой смерти” описывала жалкое существование офисного работника-импотента в крупном мегаполисе, где люди напоминают роботов, где машины ездят чуть-ли не друг на друге. Этот самый работник задумал покончить с собой, но хотел сделать это так, чтобы хоть этим оправдать свою никчёмную жизнь, чтобы о нём узнали хотя бы после смерти. И теперь Кире предстояла самая ответственная часть: герой наконец-то решил броситься с крыши небоскрёба, распевая матерные неполиткорректные песни. Но, понятное дело, много песен он спеть явно не успеет. Ему нужно было придумать какой-то способ, чтобы замедлить полёт, но не настолько сильно, чтобы всё-таки красиво упасть на мостовую, забрызгав мозгами прохожих. Он вознамерился использовать американский флаг, расписанный фразами типа: “Буш — козёл”, “Макдональдс кормит людей собачьим дерьмом”, “Чикаго Буллз сосёт толпой”, “Америка — страна ****ей и придурков”, и так далее. Эта идея, граничащая с идиотизмом, герою пришлась по душе.
Кира устала. На самом интересном месте, когда дебил-главный герой прыгает с крыши, разевая рот, чтобы запеть, она закрыла “Опен оффис” и выключила ноутбук. На часах — пять утра. Легла в узкую постель, закрыла глаза, уснула. Ей приснился тот самый офисный работник, упавший в кузов грузовика с навозом, и выживший, отделавшийся только кучей дерьма во рту, носу, ушах, и выпачкавшийся по самую лысеющую макушку. Правда, откуда в центре Нью-Йорка грузовик с навозом? Но это ведь всего лишь сон...
- Сука, если ты ещё раз мне позвонишь, я оторву тебе твои ****ские белые патлы и заставлю их сожрать! Поняла?!
У трижды разведённой официантки Жанночки был обычный день. Она разбиралась с одной из многочисленных жён её многочисленных любовников. На личную жизнь Жанночка не жаловалась. Довольно-таки молодая, двадцатисемилетняя фигуристая украинка с грузинскими корнями, она была вполне привлекательной для мужчин самых разных сортов и расцветок. Замуж ей не хотелось совсем, Жанночка уже поняла, что законный брак только убивает истинные чувства, и что хорошее дело бы “браком” не назвали. В общем, жила она в своё удовольствие и на чужие деньги. И всё бы хорошо, да только не было в жизни счастья. Надоел ей пыльный Харьков, хотелось ей на моря, да на такие, где песок белый-белый, и пальмы, и мужчины загорелые, и ночи жаркие. Причём поездок, в которые её периодически таскали, опять же, любовники, ей было мало. Жанночка желала уехать в тёплые края навсегда.
Сегодня, собираясь на работу в ресторанчик с загадочным названием “Лунная азалия”, она снова предавалась мечтам. Натягивая цветастое платье на роскошные формы своего тела, ей грезились голубые воды моря, горячий песок, она сама, безмятежно валяющаяся на пляже и потягивающая мохито, а рядом — мускулистый мачо с огромным хозяйством в обтягивающих плавках. Крася губы розовой помадой, Жанночка представляла себе, как этот мачо стягивает с неё самое эротичное в мире бельё, вместе с самыми дорогими в мире колготками, укладывает на самую мягкую в мире постель, целует её пухлые губы, затем шею, затем её грудь, опускается ниже, ниже, проводит языком от пупка до нежных складочек между её ног, и ласкает самое-самое сокровенное, а она тихо стонет в экстазе, сминая в руках шёлковые простыни. Потом он садится сверху, кладёт свой большой-большой член ей между большими-большими грудями, сводит их вместе...
Жанночка спохватилась, глянула на часы, поспешно схватила сумочку, и убежала на работу. Не то, чтобы ей нужно было зарабатывать деньги, напротив, совсем не нужно было. Просто она привыкла быть официанткой, ей нравилось ходить по залу ресторана, виляя своим круглым задом, разносить еду и напитки, ловя на себе голодные взгляды мужчин. Она уже восемь лет работала в “Лунной азалии”, и не собиралась оттуда уходить, если, конечно, какой-нибудь красавчик всё же не заберёт Жанночку на какие-нибудь Канары. Знакомилась с большинством своих хахалей она тоже на работе.
Позвонила Кира.
; - Жанка, ты на работе?
; - Не, я только из подъезда вышла.
; - Ну я к тебе зайду сегодня, разговор есть. Окей?
; - Без проблем. Ну давай тогда, я спешу.
; - Давай...
Кира зашла в два часа дня.
; - Что-то ты сегодня рано. Обычно раньше трёх даже не просыпаешься, - поинтересовалась Жанночка.
Её подруга неопределённо махнула рукой:
; - Не попёрло ночью.
; - Как там твой псих офисный?
; - Какой псих офисный? - рассеянно пробурчала Кира, отпивая кофе.
; - Ну этот, герой, - ухмыльнулась Жанночка.
; - А... С крыши падает.
; - И долго падать будет? До следущей ночи?
- Наверное, - Кира выглядела сонной и какой-то потерянной. Жанночка смотрела на подругу, замечая подробности, как любая женщина, оценивая состояние человека по мелочам, видя любые изменения. В этот раз Кира неаккуратно заколола волосы, давая возможность некоторым вишнёвым прядям свисать, чего никогда раньше не было. Глаза она накрасила как-то наспех, не совсем ровно. Из всего этого Жанночка заключила, что у Киры что-то случилось. Плохое или хорошее? Надо немедленно узнать!
; - Кир, что с тобой? Всё в порядке? - прищурилась она.
; - Нет. Я ж потому к тебе и пришла, - вздохнула Кира.
; - Так рассказывай, чего молчишь?
; - Помнишь Костю?
; - Очкарика того? Который лошадей в детстве трахал?
; - Он лошадей не трахал... И вообще, ты его не любишь.
- За что ж его любить-то? - Жанночка даже поморщилась при упоминании бывшего Кирыного бойфренда-программиста, который был худым и очкастым, с красивыми глазами и тонкими пальцами с аккуратными ногтями, но при этом оказавшийся редкостной тварью, даже для программиста. Он бросил Киру, променяв её на глупую (!) брюнетку, у которой, по выражению Жанночку, “только сиськи силиконовые, остальное — кожа да кости, а сиськи ей нужны, чтобы кондиционером не сдувало”.
- Так вот, звонит он мне сегодня утром, разбудил меня, и говорит: “Ты мне денег должна.” Я никогда у него не одалживала. А он, оказывается, высчитал сумму, которую потратил на меня, когда мы встречались, и теперь требует с меня бабки.
; И ты, конечно, послала его на ***...
- Послала. Не помогло. Всё равно названивает. Мне и денег-то не жалко, но только не для этой гниды компьютерной. Я из-за него и поспать толком не смогла, - снова вздохнула Кира. Только при Жанночке она могла позволить себе быть слабой, расстроенной, уставшей. Остальным это видеть не полагалось, - ну и как мне теперь от него отделаться?
- Смени телефонный номер, съезди отдохнуть, наконец... Ты же бледная, как смерть! Я тебе давно говорила, твоё ночное писательство до добра не доведёт. Люди, наверное, думают, что ты на наркотиках сидишь... А худющая...!
- Жанка, не начинай! Хотя ты права, отдохнуть мне надо. А то мне псих офисный на пару с Костиком уже по ночам снятся...
2.
Кира не собиралась уезжать из города. Чтобы отдохнуть, ей совсем не обязательно было ехать куда-то на море или в деревню, на природу. Она любила Харьков, частью которого была она сама. Гуляя по улицам, она вдыхала этот, конечно же, совсем не чистый воздух, заглядывала в глаза прохожим, читая по ним судьбу города, каждого из его жителей. Проходя мимо Оперного театра, Кира вспоминала свою юность, когда на Оперном собиралась более-менее неформальная молодёжь из самых разных районов Харькова. Здесь она впервые ощутила вкус весёлого рас****яйства, который до сих пор её преследовал. Здесь она впервые по-настоящему полюбила. Роман длился три года, и закончился весьма банально. Любимый уехал в Германию, обещал писать и не забывать, но со временем письма по электронной почте стали приходить всё реже. Да ей и самой он перестал быть настолько нужным. Всё проходит. И скучать по любимому человеку со временем перестаёшь.
С тех пор Кира перестала верить в настоящую любовь. Ей нравилось встречаться с мужчинами, она любила секс, те ощущения, что доставляло ей мужское тело. Но ей ничего не нужно было от своих партнеров, и она ничего им не должна была. Книги приносили ей немалый доход, она даже входила в пятёрку самых популярных и богатых писателей Украины. Людям, видимо, нравились её резкие выпады в сторону всего человечества, они заглатывали вместе с наживкой саркастичные дифирамбы собственному несовершенству. Даже сама Кира не знала, откуда в ней столько цинизма. Видимо, когда её пальцы касались клавиатуры ноутбука, открывались самые тёмные и мрачные закоулки её разума, и через этот воображаемый мост изливалось само подсознание, некая его dark side. Кира перечитывала написанное, удивлялась и восхищалась такой утончённой жестокости.
Свой первый “мрачный” рассказ она написала в 15 лет. Речь там шла о мужчине средних лет, смертельно больном, который спас маленькую девочку, и за это смерть решила его пощадить. Но мужчина, распродавший и раздаривший всё своё имущество, поселившийся доживать дни у дочери, потерявший всякий интерес к жизни, смиренно ожидавший кончины, отказался от такого щедрого подарка. И умер, так и не узнав о том, что он вовсе не был болен, что врачи ошиблись, и что умирает он только по собственной воле. Самовнушение, видите ли, сильная штука. Не правда ли, странноватый рассказ для девочки-подростка? Но так могут думать лишь те, кто не знает современных тинейджеров. Те в своей кровожадности и склонности к преувеличениям способны и не на такие мысли. А если это помножено на незаурядный ум, как у Киры, то такое сочетание может дать необычные, интересные плоды.
В 16 лет Кира была уже совсем другой. Под влиянием людей, а особенно парней, окружавших её, она стала истинной “вещью в себе”. Ведь трудно было догадаться, что скрывается под оболочкой обычной, хоть и красивой юной девушки. А скрывался там настоящий демон, дикое создание с огненным сердцем Сатаны. Да, именно огонь был у неё внутри, не лёд. Огонь, обжигавший только её саму, и гаснущий, не найдя выхода, превращавшийся в чёткие, жёсткие как пули, мысли, слова и поступки.
После расслабляющей прогулки по городу, часов в 11 вечера, когда после дневной июльской жары только-только начинает веять прохладой, Кира вернулась домой. Сегодня ей гулялось хорошо, под палящим городским солнцем, вдыхая запах плавящегося под ногами асфальта. Сегодня нравилось всё: взгляды мужчин и некоторых женщин, улыбки, адресованные даже не всегда ей, голоса незнакомцев, кипящая жизнь человеческого племени, родство с которым она так не хотела признавать. Но со временем всё чаще хотела променять свою внешность femme fatale и весь свой ум на простое, банальное, глупое человеческое счастье. Хотя бы в любви. В которую Кире так отчаянно желалось вновь поверить. Она почти ненавидела себя, такую особенную.
Всё возвращалось на круги своя, слишком быстро. В жизни Киры пока что оставалось место только для одной-единственной любви — к самой себе. Конченая эгоистка.
Поужинав сёмгой и диким рисом, она легла в постель. Когда она не писала, она читала. В этот раз - “Демоны в раю” Липскерова. Кире вообще нравился Липскеров, с его стилем, так похожим на её собственный. Всё то, что сейчас прочитывала она, могло быть написано её же рукой. Вернее, ей так хотелось. Она прекрасно понимала, что не обладает пока столь утончённым слогом. Но “пипл захавал”, как говорится, и её книги. Дочитав “Демонов” до конца, Кира выключила свет и укрылась одеялом.
Ночное безумие. Сон даже не рукой сняло, его согнали, как гоняют бабушек, торгующих семечками в неположенных местах, блюстители закона. Кира вышла на балкон, щурясь на жёлтые фонари. Вдохнула воздух, отчего-то пахнущий горелым. И вдруг подумала, что вот она — смерть, что она неотличима от ночи, так же темна, так же загадочна, так же заставляет людей испытывать страх и стремиться к зарождению новой жизни. Самые разные мысли полезли одна за другой, и Кире уже ничего не оставалось, как включить ноутбук и продолжить привычное бдение до первых петухов. Но не офисный псих завладел её умом. Наплевать на то, что редакторша и издательница в одном лице Галина Александровна, женщина нервная и склонная к припадкам писклявой ярости, уже целую неделю брызжет желтоватой слюной, требуя немеленной сдачи романа. Конечно, старая крыса не была ей указом, Папой Римским и Царём-Батюшкой в одном лице, как казалось самой крысе, просто Кире перспектива безвременной кончины, в общем-то, настоящей акулы литературного бизнеса, которая помогла ещё совсем сопливой и никому не известной Кирочке Романовой пробиться в “большую украинскую графоманию”, совсем не улыбалась. Нужно уважать старших. Хотя бы потому, что некоторые из них могут научить тебя зарабатывать большие бабки.
На этот раз писательница решила сотворить нечто из ряда вон, небольшое, но философски-пошловатое и сексуально-прекрасное. Для этого она создала в воображении некий собирательный образ Мужчины, в котором сосуществовали черты её прежних увлечений, а также образ её самой, идеализированной до безобразия. Вдохновилась этими образами, на скорую руку состряпала незатейливый сюжет, и начала писать...
"..Из чего состоит любовь? Это даже не чувство. Это своеобразная пирамида чувств и ощущений, в основании которой лежат наиболее низменные, наиболее порочные, а у вершины — те самые восхитительные порывы души, что воспеваются деятелями искусства с момента появления слова и понятия “любовь”. Она даже не смела в этом сомневаться, Она каждый день доказывала это самой себе. Наедине с Ним, и наедине с собой.
Лёжа в постели, когда Он укладывался на спину и предоставлял Ей полную свободу действий, Она слышала волшебную мелодию, исполняемую её телом. Сначала совсем тихо: Она нежно целует его губы. Лёгкое, почти незаметное стаккато: проводит языком по коже его шеи, затем ключиц, затем плоского живота, согревая его своим горячим дыханием. Ногтями осторожно увеличивает громкость, Его громкие, восхищённые выдохи направляют Её дальше. От пупка и ниже, вдыхая невероятные для неё запахи мужчины, прекрасные, манящие. Ей так нравится делать это... Мелодия становится всё громче и громче, превращаясь в безудержное форте. Она садится сверху, и теперь они оба двигаются в едином ритме, к кульминации оргазма, пока не оборвётся, не рассыпется счастливыми искрами их сладкая музыка. “Я тебя люблю”, -шепчет Он. “И я тебя”, -отвечает Она.
Любовь похожа на костёр. Палку не бросишь — погаснет..."
02:44. Кира лежала в постели, стараясь успокоиться и уснуть, наконец. Это было трудно в последнее время. Далеко не всегда удавалось излить в покорный ноутбук всё, что ей хотелось высказать. Неверующая в любовь Кира только что написала целую оду неведомому (как ей казалось) чувству. Но столько слов скопилось внутри, столько невысказанного страдания и наслаждения, что она ворочалась в постели, не в силах совладать с собой. Её тянуло на воспомнания. Кире казалось, что она сходит с ума. В памяти то и дело всплывали смутные тени, лица, глаза и фигуры её мужчин. Постепенно все черты слились в одного. Это был тот самый парень, что уехал в Германию, оставив её с разбитым сердцем и потерянным смыслом жизни. Смысл она вскоре отыскала, но вот сердце восстановлению уже не подлежало.
И там, где горел молодой дьявольский огонь, теперь был настоящий Ад. Холодный Ад, в котором уже не было места страстям. Лишь тоска, звериная тоска по собвственной загубленной душе, лишь жестокость и равнодушие.
Он был на шесть лет старше. И заслуживал счастья. Не был у неё первым, но стал последним. Последним и единственным, для кого её молодое сердце сыграло свою мелодию. Когда судьба их разлучила, Кира уже была достаточно опытной в делах интимных, и мастерски доставляла удовольствие всем своим последущим любовникам. О себе не забывала. Но не было во всём этом настоящего. Не было чувств. Одни инстинкты.
Тоска залегла глубоко на дно. Холодный Ад перестал пугать своей безнадёгой. Кира жила, как живёт обычная привлекательная девушка, финансово независимая и талантливая. И только по ночам, в часы болезненной печали, она понимала, насколько несчастна.
Остывали горячие слёзы. Кира всё-таки уснула без сновидений. В комнате воцарилась задумчивая тишина, которую можно было пощупать, настолько плотной она была. Казалось, пространство ожило, напитавшись эмоциональной энергией молодой страдалицы, свернувшейся в клубок на своей постели. И теперь старалось укрыть её от грусти, обнять и согреть, как мама успокаивает своё плачущее дитя. Но Кира всего этого не видела. Только во сне она становилась похожа на более-менее настоящую себя. Черты лица смягчались, ранняя морщинка на лбу разглаживалась, строгие глаза были закрыты фарфоровыми, словно у куклы, веками. Это лицо и это тело словно застыло в ожидании своего защитника, хотя Кира бы никогда в этом не призналась. Разве что Жанночке. И то в минуты слабости, вызванной хорошей порцией их любимого Мартини...
3.
Утром, когда сонная Кира делала кофе и соображала, что бы такого приготовить на завтрак, на пороге появилась запыхавшаяся Жанночка. В руке у неё были зажаты два билета на поезд.
; - Кира, собирай чемоданы! Мы едем в Севастополь, - пропыхтела она.
; - Какие чемоданы..? Дай мне хоть проснуться...
- Просыпайся скорее! Это будет отличный трёхнедельный отпуск, я уже отпросилась у начальства. Отпустили, как миленькие!
Жанночка сияла от радости и тараторила без умолку. Через полчаса более-менее приведённая в порядок Кира уже полезла в шкаф за её любимым синеньким чемоданом на колёсиках. Долго уговаривать её не пришлось: Севастополь был одним из её самых любимых городов, она там давно не бывала, да и отдых был ей, несомненно, нужен. Только на миг сердце резануло воспоминание о том, что в последний раз она гуляла по набережной города-героя с любимым парнем, четыре года назад, и тогда она ещё верила, что они всегда будут вместе. Тем летом, а вернее, в мае, сравнялось три года их прекрасным отношениям. И кстати, Севастополь для Киры открыл именно он.
Когда средних размеров чемодан был уже собран (Кира не любила таскать за собой огромный багаж), оставалось сделать одну вещь, а именно — позвонить милейшей Галине Александровне, чтобы проинформировать почтенную особу о поездке на моря. Пожилая редакторша едва не захлебнулась слюной от возмущения, но Кира вовремя распрощалась и положила трубку. В конце-концов, она творческая личность и имеет право на капризы.
Жанночка поехала в центр пройтись по магазинам, купить новеньких шмоток для поездки. У неё вечно семь пятниц на неделе: никаких планов, никаких обязательств. Оно и правильно: жить нужно сегодняшним днём, только тогда можно сказать что живёшь полной жизнью. Жанночка никогда не отказывала себе в такой роскоши.
Кира осталась дома. Включила музыку, уселась на подоконник. Ей нравилось вот так коротать время, просто сидеть и думать о разных вещах под звуки любимых песен. Большинство её любимых занятий были, по сути, медитативными. Ещё в подростковом возрасте Кира довольно часто гуляла в одиночестве, не потому, что ей было не с кем. Просто иногда хотелось побыть одной. Слушала музыку, но в основном тогда, когда не мешали посторонние звуки. Она никогда не старалась заглушить их громкостью звука в наушниках. Не понимала людей, которые всегда зажимают кнопку “volume” до максимума. Это вредно, да и неприятно. Громкую музыку она слушала либо вживую — на концертах, либо дома. Домашний кинотеатр позволял этим наслаждаться. Кира любила хорошую технику.
Она снова погрузилась в воспоминания, на семь лет назад.
Разговор шёл о спецназовцах, которые обучены вводить себя в состояние аффекта и таким образом избавляться от страха. Она, как всегда, внимательно слушала, а Он выступал в роли рассказчика. У Него это хорошо получалось. Она живо представляла себе суровых парней с автоматами и в камуфляже, которые, лишь топнув ногой, превращались в бесстрашных героев, способных на всё.
; - Хотела бы я так же избавляться от страха... он так мне мешает, - задумчиво проговорила Она.
- В чём он тебе мешает? - поинтересовался Он. Она смутилась, отвернулась и неопределённо пробормотала, что во многом.
“Во многом. Знаешь, я никогда-никогда тебе не признаюсь, что очень хотела бы научиться делать то же, что вы с друзьями. Все эти сальто, бланши, рандаты... Я вообще всегда мечтала уметь что-нибудь в этом духе. Мечтала быть сильной и ловкой, как в фильмах про амазонок. Но я никогда не смогу. Не смогу победить свой страх. А ещё я знаю, что мне понравилось бы прыгать с парашютом, и летать на дельтаплане, и банджи-джампинг, и сёрфинг, и ещё куча подобных вещей. Для того, чтобы в этом убедиться, надо всё это попробовать. А я боюсь. И презираю себя за это. И ещё я жутко ленивая, мне так трудно поднять с места свой зад, сделать что-нибудь. С собой. Меня иногда бесит, что ты настолько лучше, чем я. Иногда я начинаю думать совсем не так, как по идее должна думать твоя любимая девушка. Это бывает крайне редко, но я иногда воспринимаю тебя, как своего соперника.
Дело в том, что я себя не ощущаю как обыкновенная девушка. Время-от-времени проступает во мне что-то мальчишеское, дерзкое. Я ведь всё своё детство пролазила по деревьям и заборам. Тогда страхов не было. Сейчас я тоже не такая уж и трусиха, какими подчас бывают девчонки: не боюсь высоты и темноты, мышей и крыс, насекомых, змей и ящериц. Кстати, насчёт высоты. Я спокойно могу смотреть с крыши высокого дома вниз, не боясь, что закружится голова. Причём на эту крышу я могу залезть по внешней лестнице здания. Но стоит только мне подумать о стремительном полёте вниз, пусть даже и безопасном (с парашютом, например), сразу становится страшно. Нет. Никогда в жизни. Не прыгну. Вниз. Ещё отчянно боюсь боли, но могу её терпеть молча. Есть даже определённая физическая сила, выносливость. Сказались многочасовые тренировки на бальных танцах. Кстати, занятия я всегда выбирала себе вполне девчачьи.
Есть во мне и отвращение к собственной слабости. Но бессильная злоба проливается наружу уже совсем по-женски: горячими слезами. Редко. Когда никто не видит. И за это я тоже себя презираю.
Я не неженка, хрупкой и субтильной меня нельзя назвать. Но красива и женственна. Причём мне нравится это — быть привлекательной и сексуальной. Как же странно во мне уживаются эти оба сознания — красивой девушки и “пацанки”.
Я тебя люблю. Честно. Но иногда мне не даёт покоя то, что ты идеален...”
Тот разговор на столь, казалось бы, отвлечённую тему, пробудил тогда в шестнадцатилетней Кире сильные эмоции. С появлением в её жизни того самого Него девушка-подросток начала превращаться в женщину. Некоторые изменения пришлись ей по душе: грудь, ранее вызывавшая некоторые комплексы ввиду своего малого размера, начала заметно расти; тело приобрело более плавные очертания, кожа стала реже “радовать” хозяйку малоприятными высыпаниями. Но что касалось её характера, начали проявляться те черты женского характера, что были Кире глубоко противны: вздорность, обидчивость, невнимательность, раздражительность, и прочие. Казалость, её замечательно хладнокровный ум превратился в больную глупостью психику классической блондинки (Кира в то время красила волосы в приятный золотистый оттенок). Да ещё эти дурацкие шуточки любимого про блондинок и шутливые высказывания о девушках... О, как он любил подобные фразы: “Ну ты же девушка...”, “Да все девушки вообще...”. А Киру это ужасно бесило. И она тихо кипела благородной злостью ко всем мужикам-шовинистам, в число которых иногда так и норовил записаться Он.
Но страх превратиться в дурочку из анекдотов прошёл. Всё вернулось на свои места. Только лишь ненависть к мужскому шовинизму даже в легчайших его проявлениях осталась. К тому же, Кира не любила, когда её сравнивали со “всеми девушками” и относили к этой категории. А её ненаглядный так и норовил изредка проехаться по её самолюбию... Но она всё прощала Ему, ведь только он в конце-концов мог понять её переживания. Кира знала, что Он действительно достоин её преданности и любви. И любила его.
За окном плацкартного вагона проплывали поля, леса и города. Жанночка выкладывала на потрескавшийся столик массивные бутерброды и плотоядно облизывалась. Кира грызла сухарики. Настроение было на удивление хорошим.
Мимо них прошла тощая молодая женщина с орущим младенцем на руках.
- Ух ты, какой миленький! – тут же заворковала Жанночка, обожавшая маленьких детей.
- Кто миленький? – спросила Кира, удивлённо глянув на соседей напротив. Никого более-менее «миленького» она там не обнаружила. Бородатый мужик хмуро читал газету.
- Ребёночек, конечно же… Эх ты, бессердечная. Ну как можно не любить таких пупсиков?
- Запомни, Жанка, пупсик – это маленькая уродливая кукла.
- Да, очень смешно, - пробурчала любительница пупсиков, жуя бутерброд.
Кира продолжала:
- Мне, в принципе, до лампочки чужие дети, если только они не орут, как этот кусок мяса, который в соседнем купе. Но своих я не хочу!
- Ой, ладно тебе. Знаю я таких, как ты. Материнский инстинкт пробуждается во время беременности. Вот будешь месяце на шестом, и тогда всё поймёшь…
- А я не буду на шестом месяце! – возразила Кира. Тема детей в её жизни была решена давно. Понянчившись в подростковом возрасте с маленькой племянницей, она поняла, что всей душой ненавидит младенцев. И что все эти пелёнки, кашки-какашки, сопли и слюни никогда не будут усложнять ей жизнь.
- Ну-ну, дело твоё. А если вдуг узнаешь о своей беременности слишком поздно? Аборт сделать уже будет нельзя, придётся рожать! А как родишь – совести не хватит избавиться.
- Хватит. Сразу же, в роддоме, оформлю отказ, - Кира начинала злиться, - сдам ребёнка в детский дом, к чертям собачьим. И вообще, Жанка, не тебе об этом судить – проснётся у меня материнский инстинкт или нет. Ты сама-то почему ещё детей не завела?
- Да потому что вокруг одни пидарасы. И муженьки мои тоже были пидарасами, - обиделась Жанночка, - и всё равно ты бессердечная.
- Ну и ладно!
Девушки замолчали, и каждая задумалась о своём. Кира – о собственном ребёнке, который либо никогда не родится, либо никогда не узнает свою мать. Жанночка – вновь о загорелом мачо. Она чувствовала явственный «недотрах» в своей жизни, и намерена была это исправить. И, в конце-концов, завести себе малыша. А вообще, хотелось ей простого женского счастья. Чтобы и деньги были, и мужик нормальный, и детки.
Непросто осуществлять свои мечты. Иногда дорога жизни уводит в противоположную сторону от них. И тогда начинаешь жить не ради себя, а ради борьбы с обстоятельствами. А мечты, как ночные тени, исчезают с наступлением дня. Чтобы ночью напоминать о себе.
Кира не всё сказала Жанночке по поводу своего нежелания иметь детей. Дело заключалось не только в том, что она в своё время слишком много времени проводила с племянницей. Просто Кира была эгоисткой, не желающей делиться своей индивидуальностью, жизнью и красотой ни с кем. Она считала, что не сможет полюбить своего ребёнка как часть себя. Потому, что он не будет частью её. Никогда. К этому чувству примешивалась её хроничесая нелюбовь к людям. А если не любишь людей – зачем их тогда плодить? Лучше уж разводить животных.
Её любви могло бы хватить на мужчину. Дружеской любви – на Жанночку. Дочерней – на маму с папой. Материнской любви – на кошку или собаку. И всё, больше никого любить Кира не сможет. И не нужно ей это. К тому же, отец её предполагаемого ребёнка будет уделять слишком много внимания их отпрыску, а не ей. А уж своей доли любви Кира ни за что не упустит. Хотя и понимает, что это неправильно.
Всё было непросто. Даже слишком. Кире надоело уже всё настолько себе усложнять. Но по-другому, видимо, не суждено было ей жить.