Стрела Перуна

Зоя Кудрявцева
При закате солнца тихим и теплым вечером  на крыльце родного дома вел  сказку дед Влас. Чистыми голубыми глазами смотрел старик вдаль, ложились слова мудрые, веками из уст в уста передаваемые, всплывали из давнего прошлого забытые имена.

Сидела ребятня, поджав босые ноги, слово не  пропустят, сами своим внукам (дай-то Бог) будут сказку сказывать, пусть немножко приврут, на то она и сказка.
Поведал дед древнюю сказку-небыль.

Много-много лет тому назад были в местах здешних за Волгой и Тверцой леса могучие. Вольготно жилось в них люду и зверю. Водили на косогоре  хороводы девицы -красавицы. Разводили и пасли скот мужики, варили  хмельные медовухи и ткали белые льняные холсты бабы. Хорошо, дружно жилось.

 Не звенели мечи, не шли племена друг на друга.  Если кто на кого обиду затаил, или недоброе дело, распрю учинил – вмешивались боги.Батюшка Перун молниями правил, насылал он тучу грозовую. Грозным голосом как рявкнет,  как сверкнет взглядом огненным  - с таким лучше в ладу  жить, не гневить.

Грозен был, да справедлив, напрасно никого не обижал. Побаивались люди его и любили. Кто же, кроме батюшки, рожку и ленок поможет вырастить, обидчика  покарает.

Святилище, которое капищем называли, было   в лесу, недалеко от деревни, там идолы стояли, люди сами своих богов из дерева вырезали и украшали. Несли  богам дары щедрые, самое лучшее, чем сами кормились, что  в трудах и охотах добывали, кланялись богам низко, защиты и милости просили, богами клялись, брали их в поручители. Коли клялся кто Перуном, верили, обмана не будет.

Много веков прошло, да стал народ зол, до богатства жаден, с мечом друг на  друга пошли, грабили соседние племена, жилища сжигали, добро и скот воровали.Стали многие роптать: зачем нам столько богов,  нечего им за нами догляд вести. Собрались, капища разорили, но не тронули идолов – гнева побоялись, отнесли к реке, столкнули в воду, слова сказали хульные:- Коли вы взаправду боги, так сами себе место и ищите. Качнула идолов волна, поплыли они подальше от здешних мест.

Гроза, говорят, в тот день была страшная, град все поля побил, две деревни, где мужики капища рушили, от молний сгорели дотла. Перепугался народ, бросился возвращать идолов, только их нигде не нашли, даже места капища не было, все заросло непроходимым лесом.
Давно ушло детство, унесло сказки про древних богов.

Между двух рек на высоком берегу стоит терем князя Михайлы. Лежит земля тверская под охраной лесов дремучих  и болот топких. Несет дозор хозяин лесной, медведушка. По ночам темным в заречном овраге тоскливо воет бирюк.От волчьего воя беспокоятся в конюшнях лошади, фыркают, нервно переступают тонкими ногами.

Не волчий вой тревожит молодого князя. Далеко с крыльца  княжеского терема видно слободку, за ней по ржаным и овсяным полям ходят ветры  волнами, глаз радуют. После смерти отца беречь и хранить ему этот город, слободки и поля, хранить вон тот холм и лесную даль.

С холма по верхушкам елей солнце скатывается, на покой торопится. Все глубже заходит  светило в прохладную водицу, ныряет с головой, плывет под водой к  своему дому на том берегу. В потаенном месте из векового мореного дуба дом, в лапу углы срублены.

Утирается солнышко льняным полотенцем, расшитом  красными петухами, надевает длинную белую рубаху. На столе  скобленом уже любимые гречневые блины с медом к ужину приглашают.
Жарким был день, долго работать пришлось, веки слипаются. Спит светило на широкой лавке, с головой закрывшись легким  облаком. Только утром проснётся, над лесом поднимется.

А князю не спится, чутким ухом слышит, стучат молоты в кузне деда Ерёмы. Не до сна старому воину, сыновья тоже от наковальни не отходят, потом исходят. Много надо мечей и щитов княжеской дружине.

Завтра с зарей отправляется князь со сродником Андреем в  дальнее лесное сельцо,  отец хвалил тамошних мастеров, надежные кольчуги готовили, заговор старинный знали, секрета своего никому не открывали. Без кольчуги в сече нельзя, вот и ехали, торопились.Рано выехали, сыты и проворны кони княжеские, к дальним переходам привыкшие, но дороги в лесу лешие и медведи ладили, их  дорогой не назовешь, бурелом, коряги, да сучья.

  Солнце уже за полдень склонилось, вдали погромыхивать стало,  тучи поползли по самым верхушкам елок и дубов. Нервничают кони, фыркают, может, следит за всадниками с верхушки дерева зеленоглазая рысь,  а то и сам хозяин лесной за гостями незваными из чащобы присматривает.

Полыхнула молния, с грохотом ударила в дуб, свалился сук прямо на голову князя. Рявкнул, из-за дуба  метнулся в чащу матерый медведище,  напугался молодой конь Михайлы, взвился на дыбы,  удил не слушает, понес через чащу. Залила кровь лицо князя, обхватил шею коня, больше ничего не помнит.

Очнулся на земле под кустом черемухи, конь губами лицо трогал, словно прощенья просил. Ладно, что никто из дружины не видел, как князь на коне не удержался, упал, пересудов и сраму не оберешься.

Хотелось пить,  смыть кровавую корку с лица и головы. Вон и речка неподалеку, луг к ней спускается, травы до земли клонятся под каплями тяжелой росы, солнечными искорками сверкают. Хорошо плавается в прохладной воде. Смыл Михайла кровь, рубаху постирал, идет лугом, радуется. Хороши травы, такие только и косить, доброе сено будет.

 Вот ведь чудеса:  князь только подумал, а на камушке среди луга вся справа для косца лежит, коса рядом. Рубаха полотняная, лапти – все впору. Взял косу в руку, провел ногтем по лезвию. Добрая коса, мастеровой человек налаживал, такой косить  - одно удовольствие, поплевал князь на ладонь: - Господи, благослови!

 Широким прокосом идет князь, - "вжик" – скользят по лезвию, ложатся влево красные и белые цветы. Встал, косу точит, а на траве перед ним девица стоит, на косца смотрит. Хороша девица, лицом  пригожа, глаза синие, как мартовское небо, волосы цвета ржаной соломы, на плечах и груди лежат, сарафан светлый по оплечью и подолу синими васильками и золотыми колосками расшит.

Потрогал голову косарь, видно, крепко вчера  сук огрел, если в лесу дремучем, в месте  безлюдном, неведомом, красная девка привиделась. Нет, не привиделась, стоит девица, поклонился: - Здравствуй, красна девица!

Проговорила, как пропела: - И тебе доброго здравия, князь Михайла!
Подала  горшочек с молоком, сверху краюха черного хлеба. Топленое холодное молоко с коричневыми пенками, а хлеб еще теплый, недавно выпеченный. Все съел, поклонился, благодарит за угощение: - Кто ты, красавица, как величать тебя? Откуда тебе имя мое ведомо?

- Нежка я, берегиня и хозяйка града лесного. А про тебя мне белочка сказала.
-  У тебя старинное ласковое имя, и что же ты в дремучем лесу бережешь?
Долго смотрела девица на князя, подошла, положила  пахнущие мятой руки на  его голову, слегка сжала. Тепло от рук, как от печки, покалывает, вроде муравей укусил. Ушла боль под этими руками, сошел отек с лица, а с глаз, словно паутину сняли.

 Лежал среди леса город с  красными крышами над белыми каменными домами.Вела Нежка гостя по посыпанным белым песком дорожкам к себе домой, усадила за стол. Блюда с мясом, рыбой, пирогами подавали на стол белокосые пригожие девушки. Отпил князь из чаши серебряной душистое хмельное вино,  сморил его сон.

 Нежка знала обычаи старины, разула и раздела князя, как положено жене, князь тоже знал   обычаи – снял и одел на палец девушки старинное кольцо-семейный оберег. Долго Нежка кольцо рассматривала, вздохнула: - Оберег твой у меня, теперь мне беречь тебя, Михайлушка, смогу ли?

Рано проснулся князь, Нежки рядом не было. Ходил Михайла, удивлялся непривычным домам,  небольшая улочка вела к большому, высокому строению, обвитому зеленью. За толстой массивной дверью храма, горел жертвенный огонь, свет шел от стен и купола здания. Посередине его стояли идолы, огромные и величественные, строго смотрели  на людей древние боги.

Нежка гладила  их, ласково разговаривала, просила о чем-то, старательно закрывала коврами и шкурами ноги идолов.
- Это мои братья. Их ногам холодно, я их закрываю. Вот - Велес, все лесные звери и птицы подчинялись ему, он охранял и берег стада, помогал пастухам.
Реками и лесом владел Поревит.

Триглав следил за тремя царствами – небесным, земным и подземным. Его лица и уши прикрывает золотая ткань, чтобы не видеть и не слышать людских грехов.Сварок охранял огонь, домашний и священный, он научил людей кузнечному делу.

Здесь нет  моего любимого брата Святовида. Он повелевал добрыми магическими силами, знал целебную силу трав и камней, это был искусный лекарь и мог заговором остановить кровь, я многому у него научилась.
Святовид  ведал, что будет дальше. Он написал  про это  в волшебной книге мудрыми словами.  Пройдет очень много лет, люди найдут и  прочитают книгу, откроют тайну этих знаний.

Его идола здесь нет, он торопился, построил и скрыл от людей  город, вложил в тела идолов души  умерших богов. Боги умирают, когда в них перестают верить, но они все оживут и станут смертными  людьми, когда не будет на земле злобы и распри. А Святовид  вместо своего идола оставил людям книгу.
 
Велес станет разводить и выращивать скот,  научит людей и зверей не убивать друг-друга.
Сварог будет выковывать из металла животных и цветы. Он скажет магические слова, поднимется из глубины озера город богов, люди пройдут по его улицам,  войдут в храм, поклонятся идолам, пришедшим к ним из дальнего времени предков.

Слушал Михайла и с трудом верил словам девушки: - А что будет с моей богиней, почему уцелела ты?
- Я в храме Перуна была простой жрицей. Через много лет мы с девушками станем лечить людей, у нас будут дети и внуки, как у всех смертных, мы тоже придем в город предков, положим белые цветы к ногам идолов.

- А почему здесь нет Перуна?
Нежка привела князя к озеру, на его берегу у громадного валуна рос могучий дуб. За многие  века  кора его отстала от ствола, напоминая расстегнутую шубу.  Обошел дуб, пригляделся Михайла, зябко стало - смотрели сверху на  него голубые, как у Нежки, глаза. Под губой ласточки прилепили гнезда и весело щебетали.

 Усы великана вместе с бородой золотой кудрявой волной вились до самого пояса. На поясе висел громадный колчан с единственной стрелой, прикрывал стрелу  сук – рука великана. Другая рука- сук тянулась к тучам.Нежка погладила ствол дерева: - Это мой отец. Он тоже через много лет станет простым смертным, будет мудрым руководителем большой страны.

На другое утро снова князь стоял у  дуба. Хотелось посмотреть, какая она, стрела Перуна – грозное оружие  древнего бога.Стрела медленно выплыла из колчана, легла в руку Михайлы. Совсем обычная стрела, с обычным железным  наконечником только теплая, такие у него в кузне дед Ерема  десятками выковывал.

- Нет,  Михайлушка, не простая стрела Перуна – это молния. Отец отдаст ее тому, кто с нечистым в схватку вступит.
Доброй и ласковой была Нежка, лучше жены не найти. Посмотрел в  голубой омут глаз: - Увезу тебя, вот радости у матушки будет. Давно жену мне присматривает, а  я сам нашел.
Загрустила, пригорюнилась: - Нет, любый мой, это здесь я живая, а там  меня просто не будет, заклятия Святовида никто не снимет. Тебе тоже здесь оставаться нельзя. Приложи ухо к камню, слушай внимательно.

- Гул большой от камня идет, словно коней много скачет.
- Не кони, Михайлушка, скачут, а беда на землю нашу. Собрал Поган-хан великое войско, кого не убьет, того в полон берет, города и деревни сжигает. После него живых нет. Птицы прилетели, про беду поведали. Заколдован тот хан, смерти у него нет.
- Он бог?

- Мне это не ведомо. У зла ведь тоже есть свои боги. Поган-хан  - покровитель зла.  Умерли наши боги, молись, Михайлушка, свои богам, проси помощи и защиты. Забудешь  все, что здесь видел, так надо,  только в час последний,  имя  мое вспомни.

Проснулся князь на лугу, под кустом черемухи, крепко спал,   даже снов не видел. Верный конь лицо губами трогает, хозяина будит. Вспомнил грозу, сук, на голову упавший, за ночь все зажило. Одно плохо - сронил с пальца, потерял материнский оберег. Дурной это знак.
 Вернулся князь под вечер, мать на коленях перед образами стоит, увидала сына,  вскрикнула, покачнулась, за сердце держится.

- Что же ты, родимая, так изгоревалась? Ничего со мной не случилось, сук по голове ударил, так до свадьбы заживет.
- Князь- батюшка, сыночек мой ненаглядный, как ты уехал, целую седмицу с колен не вставала, молилась за тебя, родимый.

Удивляется князь, ничего не  понимает: неужели он целую неделю под черемухой на лугу пролежал? Скоро забылось лесное приключение. Дружину надо готовить, из княжеств дальних вести худые, кочевники в поход пошли.

Осень подгоняет.  Хлеба поспели,  самая пора молотить и в амбары складывать.Углядел князь на жатве девицу: волосы цвета ржаной соломы в тугую косу заплетены, белый сарафан по оплечью и подолу голубыми васильками и желтыми колосками расшит. Тукнуло сердце, вот сейчас повернется, одурманит синевой глаз.

 Повернулась, лицо конопушками обсыпано, рысьим, рыжим колдовским цветом блеснули глаза.
 Потянулись за леса косяки птиц. Улетели журавли, на хвосте снег принесли.
На пороге  уж и зима. Закует мороз болотную топь, замостит реки и ручьи – жди гостей незваных – степных кочевников.

Давно ждали, хорошо готовились к встрече. У троп узких подпилены деревья – тронь одно  - рухнут, накроют пешего и конницу.На дальних засеках вокруг города высоко стоят дозорные вышки. Верные люди и чуткие псы охраняют город.
Сухие смоловые дрова  под вышкой горкой сложены, пакля наготове. Только запали – вспыхнут, полыхнут вышки одна за другой.
Накануне Покрова- дня забарабанил в ворота дома княжеского Лешенька, блаженный Христа  ради. Босыми ножками снег топчет. Бьется убогий, грязной ладошкой слезы по щекам размазывает.

 Сама княгиня рада такой чести, коли заходил блаженный в дом – радость и прибыток ожидали хозяев. Усадили убогого, пирогами и рыбой потчуют, собрал Лешенька в горсточку крошки со стола, пожевал, а слезы так и катятся, трясется под лохмотьями худое голое тело.
- Отчего ты, болезный, так убиваешься? Может, обидел кто?

- Беда, мамка, беда! В божьем доме спасительница  плачет, из глазонек слезы капают. Горе нам, бедным, горе! Пеките блины, скоро большие поминки будут
А после Покрова прискакали люди верные  из соседних княжеств, коней лучших загнали, сами  на ногах не стоят - из седла не сходили, не ели, не спали, худые вести принесли – Поган-хан рядом, скоро здесь будет.

Ночью темной вспыхнули  жаркими кострами одна за другой сигнальные вышки. Ударили в набат, первыми загудели колокола церкви Праскевы заступницы, пошел набат по всему княжеству от  храма к храму.
С утра до позднего вечера билась дружина, над красным от крови полем горел кровавый закат. Верха никто не взял.

Завыли, радостно заорали кочевники, расступились. По этому коридору прямо на князя несся на черном коне с горящими, как у волка, глазами Поган-хан. Светился он весь, как яблоневая гнилушка, не человек это был, над звериной мордой  торчали козлиные рога.
-Господи, помоги! Пресвятая Богородица, спаси нас, грешных!

Вспомнился, всплыл их памяти дуб-Перун со стрелой, голубоглазая девушка. В руку легла стрела. Метнул прямо в раскрытую пасть человека-зверя.В зимний холод среди безоблачного неба раздался страшный удар грома, стрела молнии ударила в самую пасть страшилища.

 Завыло, заметалось по полю огненное рогатое чудище на огненном звере. Оно давило и топтало войско кочевников, в ужасе бросилось войско хана назад, бросая раненых и убитых.
В одно время бросали свое оружие двое.  Полетел в Михаилу колдовской топорик хана, углом пробил шлем, залила кровь лицо, усидел в седле, не упал.  Верный конь вынес хозяина, он знал дорогу.

Не красная кровь князя капает в белый снег - ложатся в валок под косой князя красные и белые цветы.  Стоит среди луга синеглазая  красавица.
 - Нежка! - Крикнул, или шепнул князь.
Легли на его голову ласковые теплые руки, унесли боль.

Всю ночь собирали горожане раненых и убитых. Напрасно княгиня и вся уцелевшая дружина искали князя. Ни среди мертвых, ни среди раненных Михайлы не было.
Седая, похудевшая, пошла княгиня к старой ворожее, упала на колени, целовала руки старой крестьянки: - Бабушка Васена, погадай на моего сыночка.
 
Ставила ворожея свечки за здравие и упокой перед образами, - обе погасли, лила воск в воду, гладила волосы княгини -Княгиня, матушка,  стара я, глаза плохо видят, вижу в воде, словно озеро, лес кругом.

А блаженный Лешенька, радостный,  всем в городе рассказывал, как скакал конь князя по облаку до самого леса. Никто, кроме убогого, этого не видел, но все знали: божий человек никогда не врет.