Это случилось как раз в то время, когда мы с Димкой только что переехали из старой квартиры в новую. Почему и зачем – это другая история. А вот КАК мы переезжали – это самое интересное.
Переезжали мы даже слишком долго, больше месяца, каждую неделю забирая из прежнего жилища кое-какие вещички. А старая квартира все стояла и стояла, все пустовала, как до последнего не сдающийся бастион. И каждый раз, когда я заходила туда и видела снятую с петель кухонную дверь, стоящий посередине огромный старый телевизор, немножко хотелось заплакать. Казалось, что прежнее жилище – наш старый друг, жестоко преданный нами.
Со временем мне стало так стыдно и неловко приезжать в старую квартиру, что я делала это все реже и реже. Начало весны квартира пережила в одиночестве. И однажды она мне отомстила.
… День в разгаре, солнце лезет во все окна. Я захожу в старую квартиру, как бы извиняясь перед ней за долгое отсутствие. Тишина. И в тишине – неприятный звук телефона. Дима.
- Да?
- Ты в старой квартире?
- Ну да.
- Поищи мои белые кеды. Может, они на балконе? Посмотри.
Иду на балкон. Рука цепляется за балконную ручку. Поворот ручки… Стоп. А это что такое? На подоконнике, с внутренней стороны балкона, сидит голубка. Она подозрительно смотрит на меня, но в конце концов улетает. А как же ты попала сюда, птица? Ах да, ставни-то у нас были всегда приоткрыты. Ну надо же, залетела…
Захожу на балкон – и… замираю. На балконе все, ну буквально все загажено птичьим пометом, причем загажено в несколько слоев. Это что еще за номер?!
Судорожно закрываю ставни. Ах они, стервы такие. Летают здесь, гадят! А кресло-то, кресло – все в голубином дерьме! И детское одеялко на кресле, и Димкина военная форма на кресле, и старый компьютер. А на ручке кресла дерьма целая куча, как будто кто-то специально летал над этим местом и гадил. Так, так… Главное – не волноваться. А вон там-то что?
Осторожно наступая на загаженный пол, прохожу к креслу и заглядываю сбоку, с того самого загаженного боку, в узкое пространство между креслом и стеной.
Там внизу, в углу, как раз напротив нагаженной кучи на ручке, свито довольно объемное гнездо, в центре которого лежат два белых, чистых, аккуратных яичка.
Ну этого я никак не могла ожидать. Сколько ж я тут не была, если они уже успели гнездо свить и, извиняюсь, снестись? А вот на кресле тоже что-то вроде гнезда в куче помета, только пустое. То ли не успели, то ли, наоборот, успели – вывелись и смылись отсюда до моего прихода.
Все это мило, но что же мне делать-то? Ну не трону я гнезда сегодня, но завтра-послезавтра все равно придется его расшуровать. Не устраивать же тут голубятню, окончательно превратив балкон в помойку!
И ставни открывать не хочу, и вроде бы надо - тут же яйца.
Несколько голубей сели на подоконник с той стороны окна. Стучатся клювами и крыльями. Не поняли еще, видимо, что их нелегальное положение прикрыли. А может, владельцы вот этого яичного наследства беспокоятся. Самое страшное, что все птицы не мигая смотрят на меня, следят за каждым моим движением.
Беру голубиные яйца в руки. Они почти горячие. Чуть-чуть раздвигаю ставни, так чтобы между ними поместились ровно два яичка. Эх, жалко, что с другой стороны подоконника нельзя их положить.
Пытаюсь сдвинуть неподатливые ставни ровно под размер двух яиц. Еще чуть ближе, еще чуть… Боже мой, одно яйцо треснуло!
Все, оно треснуло бесповоротно. Забираю его, а ставни аккуратно сдвигаю на размер одного яйца. Хоть бы мамаша догадалась забрать его оттуда!
Разбитое яйцо держу в руке. И вдруг оттуда через трещину начинает сочиться кровь. Трещина в скорлупе увеличивается и все больше и больше наполняется кровью. Я больше не могу держать убитого мной голубенка в руке и стыдливо кладу яйцо в пакет. Торопливо закрываю квартиру. На улице выбрасываю пакет с яйцом в мусорку. Сажусь в машину и пытаюсь прийти в себя.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Что мы имеем? Начисто загаженный балкон. Убитого птенца и страх завтрашнего возвращения. Мыть-то это все надо. Надеюсь, что до завтрашнего утра голуби заберут свое яйцо. Думаю, что даже им с их интеллектом ясно, что гнездо разорили, что надо сниматься с якоря и спасать свои шкуры.
Назавтра приезжаю с утра пораньше, вооружившись разными моющими средствами и, самое главное, перчатками – вычищать эти авгиевы конюшни.
Захожу в спальню и уже издалека вижу, что на балконе просто неимоверное количество голубей. Непонятно, как они протиснулись в щелку размером с яйцо. Видимо, это из-за птенцов. По их мордочкам вижу, что они ждут разорителя их гнезда, то есть меня. Мне становится не по себе. В памяти всплывает кадр из фильма Хичкока «Птицы» с одноглазым старичком, подвергшемся атаке голубей.
Заходить сейчас на балкон нельзя. Заклюют. Их много, а я одна. Тогда я начинаю барабанить по балконной двери, по окнам. Голуби вспархивают с мест, некоторые из них бьются в стекла, пытаясь вылететь, но никто не может вылететь обратно на улицу через зазор между ставнями. И в центре зазора, как неоспоримое доказательство моей вины, лежит яйцо, которое, естественно, никто не стал забирать после моих рук. Птенец там, конечно, уже умер без материнского тепла.
Я понимаю, что необходимо что-то делать. Для начала надеваю плотную куртку и повязываю на лицо полотенце. Если принимать бой, то в кольчуге, как говорится. Теперь дальше: как открыть ставни, чтобы они вылетели? Откроешь балконную дверь – они заполонят всю квартиру, и тогда пиши пропало. Если зайти, то они меня заклюют. После яйца точно заклюют.
Замечаю в углу балкона спасительную хоккейную клюшку. Так. Уже что-то. Аккуратно приоткрываю балконную дверь и клюшкой пытаюсь раздвинуть ставни. Голуби, почуяв неладное, начинают отчаянно метаться из стороны в сторону. С трудом мне удается сделать зазор между ставнями достаточным для того, чтобы одна голубиная особь могла спокойно через него улететь восвояси.
Но между тем ни одна особь и крылом не повела! Я прихожу в бешенство. Начинаю скверно ругаться и с силой размахивать клюшкой через щель балконной двери. Теперь уже я зверь, а они заняли мою территорию. Мне становится плевать на их гнезда, на их дохлых птенцов и прочие неприятности. Они заняли мою территорию, а это чревато. Не маленькие, должны знать законы джунглей.
Потихоньку, один за одним, повисев в воздухе возле ставней, голуби покидают насиженное место. Видимо, они решают смириться с неизбежным. Это была плохая идея – селиться там, где хоть изредка бывают люди.
На балконе остаются два голубя. Они ловко увертываются от моей клюшки, но улетать не хотят ни в какую. Понимаю: родители. Те самые владельцы разоренного мной гнезда. Они просто так не сдадутся: им нечего терять.
Начинаю с того, который посуетливей. Размахиваю клюшкой близко-близко с ним. Летят перья, пух. Голубь мечется. Он то кидается к окну, то возвращается. Потом, хорошенько получив моей клюшкой по своему маленькому тельцу, он все-таки улетает, обернувшись перед этим и посмотрев на свою вторую половину. Да уж, сразу понятно, что это самец. Надо же, все как у людей. Чуть начало припекать, так он сразу деру дал.
Ну что? Теперь мы один на один с голубкой – матерью, потерявшей своих не родившихся птенцов, если выражаться высокопарно. Ей терять нечего, она просто так не улетит. А я, между прочим, на своей территории и тоже настроена решительно.
Захожу на балкон – и на мгновенье замираю от ее взгляда. Она сидит на подлокотнике кресла, вся съежившаяся, нахохлившаяся, и совершенно меня не боится. Я начинаю водить перед самым ее носом клюшкой, но ей все равно. Она упирается, намертво вцепившись когтями в подлокотник.
Я шпыняю ее клюшкой посильней, отчего она теряет равновесие и взлетает над креслом. Она зависает в полете над опустошенным гнездом, отчаянно машет крыльями и в упор смотрит на меня.
- Я знаю! Убирайся отсюда! – кричу я ей.
Я вне себя. Беру с подоконника ее яйцо, уже мертвое.
- Вот! Убирайся отсюда! Нет тут больше ничего!
Бросаю яйцо с балкона и отхожу обратно к двери.
Голубка подлетает к окну, зависает в воздухе, сильно бьет крыльями, затем смотрит на меня (я вытягиваю клюшку, готовая обороняться) – и улетает.
Я немедленно закрываю ставни. Блаженная тишина…
Потом, придя в себя, начинаю потихоньку разбирать балкон. Сразу решаю, что выкину все-все отсюда. Потом выкину ту одежду, в которой боролась с этим птичьим царством. Выкину все, что впоследствии будет напоминать мне об этом утре. Возможно, это оттого, что сегодня я очень сильно испачкалась – во всех смыслах – испачкалась.
Этот случай – как выброшенное мной в пакетике разбитое яйцо – ширится в моей голове и наполняется кровью.
Пытаюсь успокоиться. Основательно умащиваю весь балкон хлоркой – так, как будто вместе с пометом и грязью хочу вычистить даже самое воспоминание об этих глупых, наивных голубях. Интересно, кто из них первым придумал обосноваться здесь? Папаша, небось… он-то не стал кидаться на амбразуру, в отличие от голубки. Дурень со ступою. Тоже мне, глава семейства. Урок тебе на всю жизнь!
Вдруг с той стороны ставней – шум, как будто кто-то скребется. Поднимаю глаза. С той стороны балкона на покатой поверхности узенького подоконника сидит голубка, постоянно балансирующая, похожая на канатоходца, все время пытающегося удержать равновесие. Она внимательно смотрит мне в глаза. Она просит открыть. Она стучится головкой о стекло, просительно скребет лапами.
Но я не открою, конечно. Да и ничего тут она не найдет. Она, наверное, по глупости своей забыла, что у нее больше нет детей.
- Я убила твоих птенцов, улетай отсюда, - говорю я ей тихо-тихо, уже без злобы.
Удивительное дело. Она, будто услышав и осознав мои слова, улетает и больше не возвращается. Только иногда, вдалеке, нарезает круги по воздуху вокруг моего балкона, но больше к нему не приближается.
Я отвоевала свою территорию. Но мне кажется, что если вдруг когда-нибудь эта голубка увидит меня на улице, то она нападет на меня сзади или бросится мне наперерез, заклюет.
И ничего удивительного в этом не будет.
Я бы поступила точно так же.