Аза.
Её узкое лицо, совсем не похожее на армянское, всегда выражало недоумение. Она ходила по коридорам нашего Управления с поднятыми бровями, тем самым казалась нам чудной или, по крайней мере, очень странной девушкой.
Да и девушкой её можно было назвать с натяжкой. Веер мелких морщин у глаз, опущенные вниз уголки губ и взгляд спаниеля.
Она была похожа на еврейку средних лет больше, чем на армянку двадцати восьми.
Незаметная 364 дня в году, она, шаркающая бумажками, тихая Аза – была звездой наших новогодних корпоративов.
Наряды её всегда были необычными: бальные платья, рваные штаны, яркая мишура, обвязанная вокруг тела, чего мы только не наблюдали за семь лет…
Последний раз она пришла в красном блестящем парике и кожаных штанах.
Если она бы удумала явиться в балетной пачке - никто даже бы не удивился.
Танцевала она на праздниках столь нереально, на сколько и выглядела.
Я курила на лестнице с Азой.
Помимо своих скучных офисных обязанностей, ещё Аза была «прикреплена» к Начальнику Управления, так как знала три языка, не считая армянского и русского.
На встречах с зарубежными партнерами и разработчиками Аза сидела рядом со своим руководителем и переводила.
Едва собеседник заканчивал речь, Начальник выкрикивал – Переведите!
Аза тихо жаловалась нам в курилке.
Она знала, когда следует прерваться, когда перевести, и тон Начальника обижал её.
В дни совещаний по нашим всегда тихим коридорам эхо разносило громкое «переведите».
В начале декабря Аза пропала. Её не было три дня. Не позвонила, не предупредила.
Начальник орал на секретаря, последняя не могла дозвониться, носилась по кабинетам в поисках Азиного номера сотового телефона.
А я номер не сказала. Хоть и знала.
Потому что я звонила Азе.
А она плакала мне в трубку, что больше так не может, что этот пододеяльник сводит её с ума, что всё это невыносимо, и она хочет умереть.
Посовещавшись, мы решили, что она сошла с ума.
Через три дня Аза вернулась на работу со справкой от терапевта с записью ОРЗ.
Курили неделю молча.
В прошлый понедельник Аза заглянула ко мне в кабинет.
- Покурим?
- Знаешь, ты знаешь, Юля, как тяжело одной? Я совсем одна…У меня ведь брат есть. Здесь, в Москве… И мама… И сестра.
- Я не знала.
- Они не общаются со мной. Уже пять лет. Ты знаешь, кто был мой отец? Его все знали в Ереване. В Армении его многие знали - он певец. Он исполнял народные песни. Мы были богаты… Для нас, для детей, ни в чем не было отказа… А потом война, я была ребенком… Мы переехали в Москву.
Отец хотел, чтобы я вышла замуж за равного. И, конечно, за армянина… Нас познакомили… Юля, я не любила его. Я не хотела… У меня был Мишка. Русский. … Мы уехали к нему. В Липецк… Юля, понимаешь – я позор семьи. Отец три года назад умер. А они… они не хотят общаться со мной. Они не простили меня.
Аза села на корточки и заплакала.
- А Мишка, где твой Мишка?
- Он остался там. Дома.
- А ты?
- Что я… у меня здесь работа. Переведите, переведите… Мишка. Он звонит мне, он зовет меня. Я не могу к нему… Я верю, что мама простит меня.
Аза снова заплакала.
- Этот пододеяльник сводит меня с ума… Знаешь, мне очень неудобно заправлять одеяло в него. Одной неудобно… Мишка всегда держал мне уголки. Я не могу одна, Юля… Я совсем одна.
А на следующий день она пропала снова.
Секретарь рассказывала, что Начальник позавчера на совещании по привычке несколько раз оборачивался через правое плечо и кричал в пустой угол - Переведите!
Сегодня девчонка из отдела кадров сказала, что Аза уволена и приезжала забирать документы. И что она живет теперь в Липецке.
А я курила одна и думала о том, что, наверно, Мишка каждый день целует её в смешной армянский нос, и теперь ей легко будет заправлять этот дурацкий пододеяльник.
И что она ему тоже будет танцевать свои сумасшедшие танцы в инопланетных нарядах.
Мне так хочется думать.
.