И точно. Не только царевна, но и многие другие смотрели на девушку, у которой у первой в руках появился поднос.
«Бросить поднос и убежать,” - подумала Дашенька,- «Сраму-то не меньше, чем выполнить царево повеление. Что же? Как же?» Она поудобнее взяла поднос и, скользя по утоптанному снегу, неровной походкой направилась веред, первому, кто встретится на пути. Сердце колотилось так, что перед глазами все слегка поплыло.
- Первая чаша мне, - пьяненько сказал старик Зотов, пошел Даше на встречу, стараясь ловко этак по ухарски с подвыподвертом переставлять ноги.
То-то была картина: перепуганная Даша на негнущихся ногах и хмельной «князь-папа», идущие друг к другу. Люди вокруг начали посмеиваться. Петр Алексеевич фыркал в усы. Александр Данилович покусывал губы, потом, было, рванулся (может, обогнать Зотова), но стоявший поблизости государь поймал его за плечо, остановил.
Не сразу поймал Аникита Моисеевич убегающую от его нетверезого взгляда чару, а поймавши и пригубивши, потянулся к девушке влажными губами, протянул толстенькую ручку с короткими пальцами, обнял, чтоб половчее вышло.
Раздался одобрительный гул, девушки понесли кубки гостям. Даша перевела дух.
- С праздником вас, Никита Моисеевич, - сказала довольно смело, ласково.
- Сладкий мед - девка! - заверил окружающих Зотов.
И тут румянец залил Дашины щеки. И отлегло от сердца.
- Поднимем же кубки, други мои, - чуть натужно (от выпитого, глаза его возбужденно горели) прогремели слова государя. - Ибо знаю я, что труден будет наступающий год, так выпье же за то, чтобы был он и славен и удачен.
В этот миг пальнули пушки, завизжали девицы, зашипел фейерверк, рассыпая задорные искры.
7.
После был разгул. Девиц тоже угощали вином. Мужчины были уже зело хмельны и шумны. Петр Алексеевич повелел устроить катание с гор, хотя Наташа и отговаривала:
- С хмельных-то глаз всякое бывает, Петруша. Может, не надо…
- Что-о-о-о?
Схватил, потащил, усадил в сани. Сам встал за спинку на полозья.
- Разойдись!
И покатили. Только слышно было, как сначала визжит, а потом хохочет царевна.
Варька цапнула Дашу за руку, побежала саням.
- Данилыч! - крикнула, пробегая мимо Александра, - Прокати!
Даша только зажмурилась, задохнувшись, но противиться не стала. Сидела, вдавившись в спинку саней и глядела Варваре в затылок.
- Эге-ге-гей! - заголосила Варька, когда санки покатились с горы от сильного толчка, и Александр вскочил на полозья.
У Даши захватило дух, ветер засвистел в ушах, срывая с головы платок. И хотелось кричать и смеяться. Но она только крепче вдавилась в спинку.
А Варвара заливалась смехом:
- Эй - эй, разойдись!
Сани летели бешено и у самого спуска, неловко перекосившись на один бок, перевернулись в сугроб. Даша с размаху ухнулась лицом в снег, забарахталась. Сильные руки подхватили ее. Она забарахталась шибче, отпихиваясь. Но Александр Данилович поднял ее легко, как игрушку, поставил на ноги, начал отряхивать. Снежная пыль в синеве освещенного факелами вечера искрилась серебром. И как-то все еще захватывало духу Даши. И смотрела она на искорки снега, и щурилась. И была свежа, как морозный воздух.
- Не страшно, Дарья Михайловна? - глуховато сказал, уже не отряхивая шубку, а притягивая Дашу к себе.
Бровь изогнул, глаз прищурил… Даша рванулась и побежала. И сердце колотилось сильней, чем в санях. А за собой слышала глухой в снегу топот сапог и сопение с натугой.
- А я-то? - из сугроба закричала Варвара. - Эй, погоня, парик потерял! И шляпу!
Он нагнал ее у дерева, больно стукнул, спиной придавливая к стволу. Нагнулся над ней, огромный, смял. Целовал жесткими губами. Хмельной, он не сразу заметил, что она, как то дерево, как неживая. Оторвался, поглядел на нее, отмахиваясь от падавшего с веток снега. Взгляд его столкнулся с огромными круглыми от страха, дрожащими в слезах глазами. Губы у девушки дрожали.
- Глупая… - промямлил нетрезво, отступил не уверенно, нетвердыми шагами, пропуская мимо себя.
Не сразу… Не сразу она сообразила. Но после подхватилась и быстро убежала.
- Бирюльки какие-то - недовольно проворчал.