Маленькая девочка, примерное лет шести, легко ходила по крохотной однокомнатной квартире, как бы между делом, то поправляя некогда белую, но посеревшую от времени, скатерть на столе, то осторожно задвигая стул на прежнее место, и тихо напевала простенькую мелодию без слов. Она слегка улыбнулась, аккуратно повернув вазу некрасивой трещиной к стене, когда вдруг услышала, как будто издалека детский смех. Девочка закрыла уши руками, расставив локти в разные стороны, и прошептала:
- Вас здесь нет, вас здесь нет. Скоро придет мама и всех выгонит.
Мои родители развелись, когда мне было восемь, а моей сестренке пять лет. Тогда я не понимал, что “развелись” это значит навсегда, и почему мы с мамой и сестрой из трехкомнатной квартиры в центре переехали в маленькую однокомнатную квартирку в невзрачный район на окраине города. Я был маленький, и мне хотелось жить и улыбаться.
Мы с Лизой, обогнав маму на лестнице, забежали на пятый этаж и стали дергать деревянную ручку нашей новой квартиры. Сквозь грязное подъездное окно, покрытое десятилетней пылью, пробивались яркие лучи летнего солнца и весело играли в белокурых волосиках моей сестренки. Лиза еще несколько раз дернула ручку и вдруг, поморщив носик, тяжело вздохнула:
- Саш, почему мы должны теперь жить здесь?
- Не знаю, - пожал я плечами.
- А папа когда к нам переедет?
- Не знаю, но если хочешь, спрошу у мамы.
- Спроси, только не сейчас, ладно?
Удивительно, но тогда Лиза уже понимала то, во что я никак не мог поверить.
- Саша, - устало позвала меня мама снизу, - спустись, забери ключ и помоги мне.
Мама “разрешила” мне не взрослеть еще полтора месяца, до конца лета. Но с приходом сентября больше тянуть было нельзя, она устроилась на полный рабочий день и взяла вторую работу на полставки. Я пошел в третий класс районной школы, малышка Лиза полдня сидела дома одна, так что после уроков я бежал домой, как сумасшедший. Вечером укладывал сестренку спать и до полуночи делал уроки и ждал маму, что бы получить от нее ценные указания на следующий день. Выходные у нее случались редко, так что в эти дни мама чаще всего проводила в постели до обеда, а потом бежала на базар за продуктами.
Но однажды она решила сделать и мне выходной и забрала Лизу с собой на работу. Был обыкновенный холодный ноябрьский день, я медленно шел домой, пиная потертыми школьными ботинками почерневшую от сырости листву, воздух был холодным и тяжелым. Я остановился возле теннисного стола в нашем дворе и, среди использованных шприцов и разбитых бутылок увидел сломанную машинку, без одного колеса. Трудно было описать мою радость, ведь у нас с Лизой совсем не было игрушек, а это была настоящая машинка, пусть и без одного колеса. Я поднял ее и стал возить по столу, я играл и радовался, как обыкновенный маленький ребенок, у которого нет никаких проблем и обязанностей. Даже не помню, сколько времени я провозился с ней, но когда поднял глаза на старый карагач напротив стола, то обнаружил, что из-за тумана его совсем не видно, хотя он стоял всего в нескольких метрах от меня. Неприятный зыбкий страх холодным комочком свернулся у меня в груди, в том самом месте, чуть ниже ключицы, где должно быть прячется душа. Во дворе было тихо, все дети после школы сразу пошли домой, даже привычные глазу алкаши куда-то попрятались от холода. Я сунул машинку в карман и побежал в подъезд, несколько пролетов до пятого этажа показались бесконечной вереницей ступенек; легкие разрывало, руки тряслись от паники, и я никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, захлопнув за собой дверь и повернув ключ два раза, я прижался к стене и нервно улыбнулся.
- Вот трус, - злобно сказал я себе и в полутемной квартире поплелся на кухню.
Включил трехпрограммник, открыл холодильник в поисках обеда, но радио что-то прошипело и притихло. Я достал остатки супа, поставил его разогреваться на газ и вернулся к радио, пытаясь переключить на другие волны, но везде было только шипение и помехи. Я раздраженно нажал на красную кнопку с надписью “вкл/выкл”, и шипение прекратилось. Подвернув одну ногу под себя, я сел на стул и принялся хлебать жидкий картофельный суп с хдебом, когда за спиной вдруг услышал чей-то тонкий голосок, напевающий какой-то непонятный мотив без слов.
- Лиза, это ты? – мой голос прозвучал отдаленно и как-то совсем неуверенно.
Но мне никто не ответил.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, будто меня погладили словно котенка ледяной маленькой ручкой. Я резко соскочил со стула и уперся позвоночником в стол. Она стояла в полуметре от меня и испуганно улыбалась. Девочка, ровесница Лизы, может чуть старше, с неестественно бледным лицом и темно-русыми волосами. Казалось, все ее тело просвечивает насквозь, и я мог прекрасно видеть, что у нее за спиной. Мои руки похолодели, сердце тяжелыми ударами барабанило в груди, а горло обхватила холодная рука ужаса. Девочка качнулась, словно легкий дымок, повернулась ко мне спиной и поплыла в комнату. Я стоял, до боли упираясь поясницей в стол, и боялся пошевельнуться. Из состояния ступора меня практически выдернул телефонный звонок, я вздрогнул и дрожащей рукой поднял трубку:
- Алло, Сашенька это мама. Через часик забери Лизу, пожалуйста.
- Хорошо, мам – слабым голосом сказал я.
Туман за окном потихоньку стал рассеваться и совсем скоро я заметил тонкий холодный лучик ноябрьского солнца. Тучи грязной ватой еще плавали по небу, то закрывая, то открывая бледное солнце, но туман рассевался очень быстро. Я вспомнил странную испуганную улыбку девочки и нервно дернул плечами.
Лиза сидела посреди комнаты и громко плакала:
- Ты плохой, злой и вредный. Когда мама придет домой, я ей все про тебя расскажу. И твой секрет про девочку тоже.
Мои глаза испуганно расширились, а сердце подскочило к горлу, и быстро забилось. У мамы и без этого проблем огромная куча, не хватало ей еще узнать про мои галлюцинации. Я резко схватил Лизу на плече и сжал его:
- Только попробуй сказать это маме, и ты у меня получишь. Поняла?
- Отпусти меня, мне больно, - стала вырываться Лиза.
- Ты меня поняла? – чуть ли не по слогам повторил я.
- Поняла, поняла.
- Возьми свою куклу и не лезь ко мне больше.
Я злобно швырнул ей куклу и пошел с учебником на кухню. За окном стремительно, как это и бывает зимой, темнело, голые лощеные стволы тополей одиноко стояли в маленьких серых сугробах декабрьского снега. Над землей висела бледно-молочная вечерняя дымка. Это туман, мелькнуло у меня в голове, голубоватый вечерний туман. Она придет снова. Я резко повернулся в сторону двери, она действительно стояла там и улыбалась своей испуганной улыбкой, но в глазах уже светилась странная уверенность.
- Ты меня видишь?
Я испуганно кивнул головой.
- Хорошо, потому что мне одиноко…
Она немного помолчала и добавила:
- Я могу видеть других, но только, когда приходит туман, а другие меня не видят…
Потом девочка протянула мне руку и сказала:
- Пойдем, поиграем. Я жду маму…
Я нервно кивнул и тоже протянул ей руку. Ее холодные пальчики коснулись моих, и я почувствовал неприятное ощущение в груди чуть ниже ключицы, как будто что-то медленно вытягивали от туда. Через несколько секунд все прекратилось, и я, весело улыбнувшись, крепко сжал руку девочки.
- Как тебя зовут, - поинтересовалась малышка.
Я немного нахмурил брови и пожал плечами.
- Я тоже не помню своего имени, - вздохнула девочка, поморщив носик.
Два маленьких ребенка с небольшой разницей в возрасте сидели друг перед другом на коленях и играли в ладушки. Девочка иногда жмурила глаза от удовольствия и вертела головкой. Мальчик смеялся, когда она это делала и тоже вертел головой. Вдруг он медленно повернул голову в сторону окна и улыбнулся одним уголком губ. Густой туман плавно обволакивал деревья и дома, значит, скоро он увидит их – свою сестренку и маму. Жаль, они не видят его…