Он поселился в самом крайнем доме, том, в котором ещё Чапай родился. Домок плохонький, хоть и с печкой, в нём и электричества-то не было. Сначала даже имени его не знали. Сказал кто-то, что будто бы он в тюрьме сидел, сразу и пошло по деревне - Тюремщик, потом узнали, что москвич, что у него сестра там. Будто бы пришёл он из тюрьмы домой, постоял у порога, посмотрел на свой диванчик, с разбросанными на нём игрушками, солдатики там всякие, машинки, подошёл к шкафу, книжки в рюкзак попихал и всё, сестра - за ним, а он - бегом.
Как уж в наших местах оказался - никто и не знает.
Вечером в его хибарке - то ли свечка, то ли лампа керосиновая, всё сидит за книжками, то читает, то пишет что-то, а то очки снимет, уставится куда-то и так сидит, иногда по деревне пройдётся, зайдёт к соседям, литовцам, эти всех привечают, сами намаялись, знают почём он, тот фунт, молочка ему нальют.
Иногда к нему на поклон и наши бабки заходить стали:"Может, поможете?"
Однажды копали у бабы Мани картошку, тогда уж и имя его знали. Только Тюремщиком всё равно звали, вот и получилось - Сашка Тюремщик, это потому что этих Сашек развелось - полсела, как различать-то. Копают, значит, они картошку, ветрено, руки стынут, сырость над полем, а помощников у бабы Мани - он да её сестра, баба Женя, сморщенная, старенькая. Подошла она тогда к Сашке и жалостливо так:"Устал, поди, голубчик?" и по руке погладила. Сашка перед ней - на колени, руки схватил и пальчики её скрюченные все как есть и перецеловал и всё повторял:"Ах, ты бабонька моя!" С тех пор и пошла у них любовь. Бабе Жене - 80, Сашке за 50. Бабкины внуки тогда очень на него озлились, позоришь ты нас, бабку избили и его припугнули. А они - опять за своё.
Стал Сашка собирать документы, надо к пенсии готовиться, справки какие-то, трудовую - такую бухгалтерию развёл, целая папища. Чуть не год переписку вёл да запросы слал.
Теперь человеком будет жить, с бумажками.
Да только отлучился он как-то, а домок его со всеми документами и книжками сгорел. Соседи говорят, плакал он даже.
Пришлось обживать новый домок, сначала квартирантом,
а потом сестра денег прислала.
У нас в Зарязани дома бросовые - тысячи за три-четыре всегда что-нибудь отыщется.
Идёт Сашка с почты довольный, деньги в кармане, теперь своим домом заживёт, руки у него умелые, всё наладит, бабку в хозяйки себе возьмёт. Идёт Сашка, размечтался.
А тут, сзади, верёвку кто-то на него и накинул, горло сдавили и всё.
И ни денег, ни Сашки.
Он был худ и высок, лицом жёлто-сер, а глаза его бегали, будто отыскивали что-то, хорошо-то мы его не знали, а так... видели...