Когда тайно ненавидимый всеми, но, тем не менее, выполнивший свою миссию будильник, смолк, захлебнувшись собственным звоном, Варфоломей Пантелеевич Казановко, поднявшись с мятой постели, с бодростью оказавшей бы честь любой черепахе, нетвердой походкой раненого в голову пингвина, бережно понес в ванную комнату роскошные останки только что пригрезившегося ему сна.
Он не мог вспомнить, что конкретно ему приснилось, но он вынес с собой сквозь узкие двери забытья ощущение настолько чистое и светлое, как-будто только что его чела коснулся ангел, запечатлевший свой поцелуй с невыразимо трогательной нежностью, переживание которой разливалось теперь по всему его телу.
Нечто подобное он переживал очень давно и, увы, единственный раз в жизни, когда женщина его грез ответила ему на его любовь, чем, собственно, и убила ее в дальнейшем, став его законной женой.
Однако тот первый восторг, тот трепет сердечный он вспомнил сейчас со всей доступной его памяти отчетливостью и это непередаваемое переживание вновь пришло к нему, инкогнито пробравшись из страны Морфея в лоно постылой реальности.
Он был почти оглушен вошедшей в его грудь неземной благостью и эта надежда на счастье, это чувство было так сильно и так, - в отличии от искусственности его жизни, - настояще, что он боялся растерять это ощущение слишком резкими движениями, поэтому он всё делал очень медленно, не боясь даже опоздать на службу.
Он пытался распутать таинственную вязь собственного сна, но когда ему уже казалось, что он ухватил нить и сейчас уже вот-вот вспомнит всё до мельчайших подробностей, полуприкрытая дверь в его подсознание плотно захлопывалась.
Автоматически проделав ряд непременных и неизбежных процедур и манипуляций, проглотив, будто пеликан, неотвратимую, словно сама судьба, яичницу, он нашел в себе достаточно сил для лицемерно-трогательного прощания с женой, после чего подставил свой череп беспощадному южному солнцу.
Тошнотворная июльская жара была настолько сильна, что Варфоломей тут же вспомнил о договоренности с дантистом по поводу лечения пульпита, но это воспоминание, не прибавило ему оптимизма и его медленно испекавшаяся на адовом пекле голова, казалось, уже готова была скатиться на грудь дымящейся картофелиной.
Асфальт прогрелся настолько, что сделался мягким, а незабудочные глаза Варфоломея моментально выцвев, приобрели стеклянную прозрачность и запредельное глубокомыслие взора мороженного судака, распростершегося на рыночном прилавке и из рыбьего Аида наблюдавшего за хамской толкотней покупателей.
Взгляд мужчины отрешенно скользил по лицам вдыхавших раскаленную городскую пыль раздраженных прохожих, полупьяных от отчаяния, - в которое была вдавлена их жизнь, словно окурок в разбитую пепельницу,- но которое не воспринималось ими как таковое, поскольку было привычным и всеобщим.
Со злобным жужжанием пролетали мимо него бескрылые люди, потные и наглые, как всласть понежившиеся в выгребной яме навозные мухи, а он лишь ритмично чеканил шаг, стачивая свою обувь о горячую плоть грязной улицы, сохраняя, тем не менее, трогательные ростки чистоты, оброненные в его душу сегодняшним сном, бриллиантовым блеском переливавшиеся на дне его души.
Рабочий день его не отличался от тысяч ему подобных и благополучно канувших в Лету будней: сонно раскрывались напомаженные рты сотрудниц, прилюдно обсуждающих вялую эрекцию своих мужей; мужчины судорожно роняли бездарно-пошлые остроты вслед барабанной дроби шагов, с вызывающей элегантностью отбиваемых статной и полногрудой секретаршей вечноотсутствующего директора; гулко стеная, надрывалась в безутешной тоске дверь отдела кадров; чьи-то болезненно-быстрые смешки, причудливо переплетаясь в сознании, смешивались с сигаретным дымом курящих на лестнице работников.
Варфоломей же, механически ставя свои автографы на принесенных ему на подпись бумагах, фактически отсутствовал на рабочем месте, весь уйдя в переживание, инстинктивно охраняемое им от мира людей, так как он однажды уже позволил им у него его выкрасть и, теперь, отыскав случайно эту потерю, не желал отпускать ее далеко от сердца, которое бережно завернул, - словно посылку Господу,- в небесную прозрачность хрупких чувств.
Когда он, вежливо раскланявшись со всеми, покинул здание и вновь оказался на улице, зной уже был не столь ощутим, но чертей на улице в этом аду прибавилось: исступленно, словно стремящиеся как можно быстрее укрыться во мраке сухой земли дождевые черви, из последних сил люди вползали в городской транспорт, где пыль помогала не задохнуться от запаха пота друг друга и, милостиво забивая их носы, позволяла бестрепетно разглядывать ужасающую пустоту душ случайных попутчиков, так явственно отпечатавшуюся на их лицах.
С обескураживающей внезапностью, перепрыгнув, словно взбесившиеся кенгуру, через кусты разросшегося крыжовника, из-за угла выскочили два чрезвычайно ловких и отважных милиционера, дабы, проворно заломив оторопевшему Варфоломею руки за спину, молча потащить его за собой.
Он попробовал было выяснить причину столь странного поведения стражей порядка, но те хранили сфинксоподобное молчание, лишь нервно сплевывая и отирая жирный пот ладонями свободных рук, стекающий грязными ручейками из-под засаленных фуражек на кусты серых от пыли бровей.
Варфоломей поначалу отчаянно сопротивлялся, однако, убедившись в бесплодности этих попыток, прекратил изматывающую борьбу, угрюмо про себя пожалев, что никогда не занимался спортом.
Впрочем, это безобразие продолжалось не долго и, пройдя один-единственный жилой квартал таким вот слитным скульптурным ансамблем из трех человек, процессия остановилась. Милиционеры наконец вернули руки своего пленника в предопределенное природой положение и, слегка подтолкнув его в спину в направлении двух стариков, застывших с пластмассовыми улыбками на исклеванных вороньём прожитых лет лицах, в один голос бодро отрапортовали:
- Вот вам ваш Варфоломей!
- Спасибо, служивые! - отозвалась старушка с кокетливо напомаженными губами и орлиным, с горбинкой, носом.
- Не сводите с него глаз. Если убежит - сообщите нам. Мы не заставим себя звать дважды.
- Благодарим за службу! А это - вам, - с этими словами пасмурный старик, вяло осклабившись, вытащил из-за спины обернутый в старую пожелтевшую газету букет ярко-красных роз и протянул его перед собой.
Залившись густой краской смущения, милиционеры переглянулись и один из них проворно выхватил цветы из землистых ладоней пожилого мужчины, а другой, обратился к Варфоломею, громко выговаривая каждое слово, как-будто у того были проблемы со слухом:
- Это твоя бабушка и дедушка. Они ужасно за тобой скучали. К тому же, недавно умер твой дядя - их сын. Вот поэтому и пришлось тебя привести.
Вслед за этим блюстители порядка удалились, на ходу вырывая букет друг у друга, чтобы понюхать: казалось их чрезвычайно забавляла эта игра и, несмотря на уколы шипов, издалека еще долго доносился их веселый, почти детский смех, сдобренный изощренным матом.
- Я вас совершенно не помню, ведь мне не было и пяти лет, когда мои родители развелись. Сожалею, что мы встретились в такую грустную минуту, но неужели же нельзя было выбрать иной способ оповещения?
- Извини, внучок, но на этом настояла бабушка, - с этими словами пожилой мужчина смущенно почесал угреватую картофелину, отдаленно напоминающую нос.
- Да ты что?! - возмутилась старуха, - Кто, как не ты, говорил: "Давай вызовем за ним милицию, мальчику будет приятно: увидит форму - вспомнит армию."?!
- Я такое говорил?! Я хотел отправить за ним наших квартирантов, а ты сказала, что с милицией - будет надежнее. Твои слова?! Вспоминай!
- Ты совсем сдурел, старый хрыч! Как я могла такое сказать?!
- Да ладно, перестаньте! Какая теперь разница? - попытался было урезонить Варфоломей своих внезапно объявившихся родственников.
- Разница такая: умер не дядя. Умер твой отец. Напутали австралийцы, - неожиданно резюмировал дед.
- Какие австралийцы?! - молодой человек едва не прыснул со смеху, неожиданно поймав себя на мысли, что всё происходящее настолько мрачно и нелепо, что вызывает смех, - Это ведь были милиционеры.
- Ты извини меня, дорогой, старого дурака! Я постоянно путаю австралийцев, милиционеров и кенгуру. Что-то с сосудами мозга, наверное.
- У тебя мозг там, где сосут, - неожиданно вставила реплику бабка.
Дед хотел было что-то возразить, но только развел руками и прошептал какое-то короткое, но хлёсткое ругательство.
- От чего умер мой отец? -спросил Варфоломей.
Казалось, столь простой на первый взгляд вопрос застал стариков врасплох: они нервно переглянулись между собой и принялись наперебой, одновременно, вещать нечто не вполне членораздельное.
Возникла странная пауза.
Варфоломей спокойно повторил свой вопрос, но в тоне каким он произнес эти слова таилось нечто вроде угрозы.
Напряжение повисло в воздухе.
- А не всё ли равно? Его-то уже не вернуть, - и после этих слов пожилая женщина резким движением ладони снизу подтянула правую грудь вверх, как-будто этот жест мог помочь ей добавить уверенности в сказанное.
Варфоломей был поражен ее словами и хотел было воззвать к ее материнским чувствам, но столкнувшись с такой феноменальной черствостью, лишь угрюмо прошептал:
- Где он? Где его тело?
- Не терпится посмотреть на покойника? - с улыбкой спросил дед, - Я тебя понимаю....Я сам всегда любил ходить на похороны. Не потому совсем, что там можно выпить задарма, а сугубо из педерастических соображений.
- Метафизических, - вяло поправила его бабка.
- Ну,да...вечно я путаю...
- Внучок! Тут вот какое дело....старые мы уже с дедом...Ты бы, родимый, за венками сходил, а? Уважь стариков! Тут не далеко совсем. Нам по такой жаре ходить...
- Сущее западло и стремняк, - продолжил фразу супруг пожилой женщины, на что та, в ответ, обдала его убийственным, преисполненным открытой ненависти, взглядом.
- Мне к стоматологу нужно. Но я, конечно, схожу.
- Стоматолог не волк, в лес не убежит, хотя, возможно и хочет это иногда сделать, - произнес дед, с мрачным видом протягивая Варфоломею деньги.
- Какой текст заказывать?
- Вот тебе и адрес.... и текст, - сухая старческая рука вложила Варфоломею в ладонь клочок бумаги.
Варфоломей молча развернулся и побрел прочь, несколько шокированный происходящим.
Только спустя некоторое время он удосужился взглянуть на адрес, нацарапанный синим карандашом на мятом тетрадном листе мелким эпилептическим почерком.
Однако, не без некоторых усилий разобрав как название улицы, так и номер дома, с облегчением про себя отметил, что идти ему действительно не долго: каких-то пять минут ходьбы.
Дверь отворила молодая женщина в черном, расшитом серебром вечернем платье, покрой которого подчеркивал пленительные изгибы ее соблазнительного тела.
Невероятно тонкая талия и изысканные линии крепких бёдер были обласканы материей и крепко сжаты в её объятиях.
Когда же глаза Варфоломея встретились с устремленным на него спокойным взглядом антрацитовых глаз, он почувствовал как сердце его выронило свои костыли и рухнуло вниз...
Из глубин его существа тот час же вновь поднялось облако тончайшей светлой тоски, то непередаваемое ощущение, которое он так старательно прятал в подвал своего "Я" этим утром, боясь, чтобы грубые прикосновения реальности не стерли их блеск, не залапали их хрустальной поверхности.
Чувство, с которым он проснулся сегодняшним утром, весь изнутри освещённый ярким светом надежды и радости, позолочённых нежной грустью, - вновь захватило его и его ум пронзила догадка:" Так значит вот оно - значение этого сна! Я должен был встретить её, встретить эту женщину!"
Он понимал, что надо сказать хоть что-то, но не мог выдавить из себя ничего.
Ее взгляд переливался в нем, перекатывался внутри него огненным шаром, воспламенявшим его внутренности и, сердце, стремясь покинуть территорию охваченную пожаром, отчаянно билось то о решетку рёбер, то пыталось вылезти через узкий дымоход горла.
Но все реакции его были заморожены.
И он так и стоял перед ней странным человекообразным айсбергом, изнутри пожираемым огнем.
Даже дым мыслей не вился над его головой.
Он не понимал, что это: новая жизнь или просто разновидность смерти?
Женщина, в глазах которой поначалу мелькнуло удивление, а затем недоумение, хотела было что-то сказать, даже набрала для этого воздух и слегка приоткрыла рот, но, зараженная обаянием его восхищения, - столь схожего с отчаянием,- моментально всё уловившая и будто бы даже принявшая благосклонно его несвоевременную немоту, лишь спокойно ожидала, когда дар речи вернется к Варфоломею.
Услышав свой голос как-будто издалека, он, всё еще находясь в состоянии оглушения, протянул деньги и листок с текстом молодой женщине.
Варфоломей наблюдал, как она, словно в замедленной съемке, поворачивается к нему боком, с явным намерением уйти, однако, уже почти исчезнув за дверью, внезапно роняет жемчуг приглашения:
- Ваш заказ будет готов через полчаса. Войдите.
Последовав за женщиной, словно сомнамбула, он отрешенно шагнул вперед и первое, что бросилось ему в глаза, оказалась надпись вверху над стеклянной перегородкой, располагавшейся прямо напротив входа:"Регистратура".
Он хотел было обратиться за разъяснениями к величественно шедшей впереди и обольстительно покачивающей бедрами красавице, но та, одарив его улыбкой, в которой не приняли никакого участия остававшиеся холодными, словно две черные звезды, мерцавшие влажным мраком глаза, произнесла:
- Но вы ведь хотели посетить зубного врача, не правда ли?
- Хотел, - растерянно пробормотал Варфоломей, мучительно соображая откуда это могло быть ей известно и как ничем не примечательный с виду частный дом мог скрывать внутри себя не только стоматологическую поликлинику, но и производство по изготовлению траурных венков.
- Вот и убьёте двух зайцев. А венки получите после лечения.
Он хотел было задать еще какой-то вопрос этой женщине, но случайно обратил своё внимание, что помещение было совершенно лишено окон и электрический свет его освещавший начал вдруг медленно гаснуть, а белые стены были сплошь в каких-то разводах, весьма напоминавших по виду пятна застарелой крови.
Варфоломея внезапно охватил страх и он остановился, собираясь повернуть обратно к входной двери, однако женщина взяла его за руку и положила ее к себе на грудь:
- И что? Мы вот так и расстанемся? - она прижала его кисть к своей упругой груди, а вторую опустила вниз и ладонью сжала его естество, - В конце концов, это неучтиво - уходить так и не познакомившись. Тебе так не кажется?
Свет погас почти полностью.
Только еле заметное мерцание заливало тусклым, призрачным светом пустоту коридора, в котором замерли две напряженные фигуры, пристально, не отрываясь смотревшие в лица друг другу.
Не отрывая взгляда от лица Варфоломея, незнакомка одним движением освободилась от платья, под каковым она была абсолютно обнаженной.
- Почему тут так темно? - задал он, несколько странно прозвучавший в данной ситуации, вопрос.
- Потому, что уже ночь, - почти нежно произнесла женщина, продолжавшая манипуляции с его плотью.
- Да какая там ночь...
- Как какая? - перебила его она, - Варфоломеевская!
Женщина легонько подтолкнула его в сторону оказавшейся рядом двери:
- Я понимаю - ты смущен. Но что хорошего в твоей жизни тебя еще ожидает? Точно такая же тьма. Только без меня. Ведь верно?
Варфоломею показалось, что он наконец понял смысл происходящего и, внутренне содрогнувшись, он едва ли не прошептал:
- У меня, похоже, совсем нет выбора?
- В дверь всё равно нужно будет войти.
- А кто эти люди....? Дед, бабка, милиционеры?
- Ты полагаешь, что по земле ходят только люди? Людей на ней гораздо меньше, чем это кажется им самим, - к этому моменту незнакомка уже полностью раздела Варфоломея, и когда на пол упала последняя деталь его туалета, она прижалась к нему всем телом, дрожа от охватившего её желания.
- Так значит они - черти?
- Причем здесь фольклор? Эти существа просто мои помощники. Только и всего, - улыбаясь ответила дама, покрывая поцелуями его грудь.
- Так значит ты....Смерть?
Она не ответила, потому что рот ее был в этот момент занят.
- У меня с утра было такое волшебное предчувствие....Так прекрасно на душе...Я думал ко мне придет Любовь...
- Неудивительно. Нас часто путают.
- И со всеми ты...так, как со мной?
- Ревнуешь? Разве ты не знал, что я склонна к промискуитету? - женщина немного приоткрыла дверь рукой и Варфоломей увидел, что за ней располагается бескрайнее иссиня-чёрное пространство, сплошь усеянное звёздами.
- И что же там? За дверью? - спросил Варфоломей, сжимая ее в объятиях.
- Покой и полнейшая анонимность.
- Как это... "анонимность"?
- Обезличенность, если угодно, - проговорила женщина и добавила, - Слушай! Может хватит болтать?! Возьми же меня наконец! ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Варфоломей Пантелеевич Казановко был найден мертвым на одной из улиц города, и опознан в последствии его женой.
Как показало вскрытие, смерть наступила от обширного инфаркта миокарда, одной из причин которого послужила рекордная для данного региона, за последние несколько десятилетий, жара. 09.1992г.