Ну и ладно. Ну, было и было. Было и прошло. Прошло – и хрен с ним. И даже *** с ним!..
Я шёл по вечернему проспекту, пытаясь разозлиться. От этого только ещё сильнее хотелось выпить. А разозлиться не получалось, хоть тресни. Я ещё не знал, что мне помогут в этом нелёгком деле. Стало холодно. Прогрохотал красный, по-советски красный, трамвай.
«Откуда эта отвратительная слабость? – подумал я, засунув руки в карманы и глядя под ноги; туфли мои приятно блестели. – Почему я себе противен? Раньше я гордился собой. Про себя… А может, это вовсе не личное?.. Поколение…»
Мне пришло в голову, что все наши слабости заложились в детстве, в нашем коммунистическом детстве. Да, мы уже были непочтительны и даже ехидны. «Пионерский галстук – уважай его! Как захочешь кушать – поверни его!», или как-то так… Имеется в виду младенческий слюнявчик или заткнутая за ворот салфетка перед едой. Ай-яй-яй!.. Блин, денег очень мало, как доживать до зарплаты? Денег практически, так сказать, нет.
Мне навстречу шагнул парень примерно моих лет в костюме, белой рубашке, в строгом чёрном галстуке. Он улыбался. «Караул, щас будет библию дарить, - я пытался сделать вид, что не обращаю на него внимания. – Этому про попов бесполезно говорить, он сам их не любит.»
- Здравствуйте! – выкрикнул молодой человек, счастливо улыбаясь во весь рот. – Я эксклюзивный дистрибьютер международной холдинговой компании «Кейблгенс Фьюрентайпл Джейсколб»…
- Долго учил? – выпалил я, всё же невольно притормаживая. Он на мою реплику не отреагировал, а продолжал, улыбаясь всё шире и шире, оглушительно тарахтеть о том, как мне неслыхано повезло и как я сэкономлю денег, благодаря тому, что куплю ЭТО не в магазине, а у него, у эксклюзивного дистрибутера всемирной холдинговой корпорации «Кейблгенс Фьюрентайпл Джейсколб» (память у меня, к слову, уникальная, - причём, именно на вот такие скороговорки, лекарства там всякие, выражения латинские, до сих пор помню: омниа мэа мэкум порто биант, хотя понятия не имею, что это такое).
Разозлиться, наконец, получилось. Парень показывал мне чудо-устройство (он ужасно хотел, чтоб я взял ЭТО в руки, но я не брал), - суть устройства заключалась в том, что я мог почесать любую часть своего смертного многогрешного тела не меняя позы, сижу я, лежу ли.
Я посмотрел на него самым гневным взглядом, на который только был способен и выдавил из себя какой-то корявый мат. Признаться, сие прозвучало как блеяние козы, но дистербутер побледнел и, не роняя деревянной улыбки на всю харю, отошёл в сторону… Даже пробормотал что-то вроде «как угодно».
Ускоряя шаг, я пошёл дальше. Мысли стали совсем тусклыми. Что происходит с этим городом? Почему на каждом углу появились киоски, похожие на батискаф? Что это за деньги такие, на которые смотреть смешно? Почему такой срач? Впрочем, разве при совдепии чище было.
- ЖО-О-ОП-А-А-А!!! – раздался сзади душераздирающий вопль.
Всё во мне оборвалось. Я вдруг за одну долю секунды представил, что со всех сторон бегут такие же холёные молодчики с истерическими улыбками, в костюмах и чёрных галстуках (как в одном фильме, про Джеймса Бонда, что ли, который я смотрел в видеосалоне), начинают метелить меня сначала сверкающими изящными кастетами, а потом лакированными ботинками. И кости мои трещат, переламываясь.
Я резко обернулся. Парень – уже на расстоянии метров пятидесяти – стоял лицом к домам вдоль проспекта, - вернее, теперь, он, расправляя плечи, топал к остановке, но само слово «жопа», видимо, крикнул нарочно в сторону. Мне припомнилось, что один мой, случайно встреченный недавно, бывший одноклассник тоже подвизался на такую работу. Рассказывал, и на *** посылают, жуткое дело, а тебе улыбаться надо и следующего искать. Вот такой у них, говорит, способ сбросить стресс, - повернуться и крикнуть. И дальше идти… Продавать ЭТО.
Да, так о чём это я… Пионерское детство. Заложенная беспомощность и ментальная лень маленьких баранов, которых не учили что-либо продавать. Линейки, горнисты, не одевай красный галстук на голую, мать твою, шею. Когда в футболке, например. А какой был цинизм! Нам же на всё насрать было! Вот ещё фольклор: «После вкусного обеда вытрем руки об соседа.» И главное – тут же произвести эту операцию. Даже если руки чистые. Кстати, у тебя на ладонях волосы не растут? Я, хихикая, посмотрел на свои ладони. Да не-е. У меня Тоня есть. Или Нина? Хе-хе…
Ёлки-палки! Обнаружилось, что у меня испачкан рукав куртки. А, я же соседу помог холодильник занести. Я остановился и стал тереть мерзкое, отвратительное, тошнотворное пятно. Ёб вашу за ногу!! Чччёрт… Теперь я уже не то что разозлился, я был в бешенстве. Что? Восстание чувств?! Как в старые добрые времена? «Весь мир идёт на меня-а войной!» Цой жив!
«А может, ничего не изменилось? Может, я всё тот же? Одинокий, блин, воин с эфесом без рапиры?» - подумал я с унылым вздохом.
Знакомое окно на первом этаже было занавешено, но изнутри пробивался свет. Я подошёл, воровато огляделся по сторонам, стукнул два раза в жестяной подоконник и тут же дистанцировался на пару метров. В голове по прежнему гуляли до одури однообразные вопросы. Как скучно! Как невыносимо скучно!.. И как хочется выпить.
Штора отдёрнулась и выглянул небритый мужчина. Я символически почесал локоть (в который раз брезгливо дёрнувшись, – рукав, скотина, замарать умудрился!). Мужчина кивнул и исчез.
Что ж, подождём, нам спешить некуда. Мне некуда больше спешить, мне нечего больше желать…
Случай с продавцом универсальной мега-чесалки навёл меня на одно воспоминание из юности. И правда, какие мы были бестолково злые. Нас учили немного невразумительному добру, а мы… Думаю, такие вещи как милосердие, человечность проявлялись в нас, чаще всего, просто импульсивно.
В общем, шёл я как-то по этому вот проспекту. Мне было уже лет семнадцать и я считал себя очень взрослым, даже с сестрой, хотя она старшая, стал держаться слегка высокомерно или покровительственно. И вот, - а был уже вечер, как сейчас, - вижу, кучка ребят, может, на год-два моложе меня, обступили какого-то пацанёнка с хозяйственной сумкой. Гнусная ситуация. И я бы прошёл мимо… За моей спиной раздался дребезг разбитого стекла. Я тогда обернулся и увидел на асфальте осколки молочной бутылки (ещё той, советской, с широким горлом), струились белые потоки.
Почему-то именно эта бутылка заставила меня остановиться. Ко мне и самому приставали разные юные подонки в свое время, знаю, как это неприятно. С другой стороны, а что я сделаю? Их вон сколько, шесть или семь… Я, почти не размышляя, скорым шагом подошёл к газону, на котором валялась длинная ребристая жердь (видимо, ребро истерзанной вандалами лавочки, видневшейся неподалёку), и сразу перешёл к делу. Сердце застряло в горле…
Я не повздорил с ними, в традиционном смысле. Слишком бесновался пульс и во рту пересохло. И подташнивало. Я просто подбежал и ударил самого рослого по спине. Не смотря на унизительный страх, я, тем не менее, вполне соображал, что бить, скажем, по голове, не надо. Ну, не обязательно это. Я успел стукнуть ещё двоих, одного по предплечью, а другого по бедру, или, скорее, по жопе, - про которую сегодня кто-то громко кричал, - они так перепугались от неожиданности, что убегали просто со спринтерской скоростью…
Мужчина снова появился в окне и сделал жест рукой, боязливо скосив глаза сначала влево, потом вправо. «Странно, до сих пор не знаю, как его зовут», - подумалось мне, когда я скользнул в подъезд.
…Я не удержался и сделал глоток по дороге, поэтому, даже уже входя к себе домой, продолжал медитативно бороться с рвотными позывами. Сестра, нарядная и весёлая, дыша лёгким винным перегаром, быстро со мной попрощалась, выразила радость, что я пришёл до её ухода, и свалила. Хер с ней. И даже *** с ней, тем более, что так оно и будет, хе-хе…
Я сидел на кухне и пил отвратительный, омерзительный самогон белёсого цвета, заедая его чёрствым хлебом. (Может, хоть её покормят сегодня? В доме – шаром покати…) Опять вспомнился тот мальчик, которого я, - бля-а-а, это ж уже больше десяти лет назад было! – неожиданно пожалел. Эти суки его уже на колени поставили, напильник в рот совали… Жуткая вещь физическая боль, лучше б её не было в жизни.
Итак, я разозлился! Ведь разозлился? Да нет, прошло давно, всё прошло, вообще, день такой тупой. Кона не хватает, ой не хватает, он хоть и глупый всегда был как пробка, помогал забыть обо всём… Эх, Кон, Кон…
Друзья мои, я понял одно. Ничего не прошло. Оно изменилось. И стало ещё хуже. Самогон убьёт меня… Не Лунинский бог, не вселенная, которую я разучился яростно презирать, не таинственные ужасы сердца, а банальный, очень ядовитый, городской, - я хочу это подчеркнуть, - именно городской…