Когда Мари Трофимовна повела Галю в первый класс, директором школы была ещё Клавдия Григорьевна. Первоклассница помнит, как к ним на школьный двор зашли как-то школьники какой-то аульской школы, чего их занесло? Ну, не важна причина появления чужаков, обидно, как повели себя эти малолетние нахалы.
Пошныряли по классам, облазили весь двор. Потом когда уезжали, отошли на безопасное расстояние и стали кричать: «Это не школа у вас, а настоящий сарай!». Бесстыжие гости особо напирали на слово «Сарай, сарай!». Оскорблённые дети растерялись. Клавдия Григорьевна стояла здесь же во дворе, среди униженных собственных учеников и молча выслушивала, как обзывали родную школу.
Ох, и жгла обида Галино сердце, да, наверное, и другие детские сердца. Девочка не сводила глаз с матери подруг, было жалко и школу и её директора! Потом она опустила голову и также молча вошла во внутрь помещения. Клавдии Григорьевне нужно было уйти сразу, ведь только её присутствие спасло обнаглевших учащихся от ответного оскорбления. Никто не смолчал, такой бы отпор дали сообща, что надолго запомнили. Но, как будешь обзываться, если рядом директор?
За школу, конечно, было обидно, что не говори, а второй дом. Но, по-совести сказать, правы были эти дерзкие заезжие школяры. Сарай он и есть сарай, поэтому было ещё за второй дом и стыдно. И потом, кто придумал на школьном дворе построить баню? Такое страшное здание, и зданием неловко называть, ещё хуже школы.
И вот уж неизвестно, может, критика подействовала, а может, пришли лучшие времена. На территории школьного участка началось строительство новой дополнительной школы. Кирпичная, с двумя классами, с учительской и с большим тёплым коридором. В старом помещении отапливались только классы. Занимались там дети начальной школы, а старшеклассники были оставлены добивать пороги родимой старушки.
Снятие Клавдии Григорьевны с поста директора школы, как и для Галиных подруг, так и для Гали, воспринялось как личная драма двух домов. Где бы ни собирались взрослые и дети, врозь или вместе, я имею в виду Будячат и подружку с мамкой, разговор был зациклен на этом возмутительном событии. Дети, ясное дело, мало, что в этом соображали. За что, почему, отчего, как могло так случиться? Роль успокоительного бальзама выполняла Марусенька.
Клавдия Григорьевна перевезла назад в школу книжный шкаф, что стоял в зале до верху набитый книгами, сдала полномочия. И стала рядовым преподавателем истории и географии. Бесспорно, это надо было уметь пережить. Смелая фронтовичка, возглавившая школьный состав сразу после войны, почти двадцать лет стояла во главе пусть и небольшого, но коллектива. Она не угодила местному Гороно, только тем, что была русской.
И наступила эпоха, не совсем чисто говорившего по-русски, Бачира Наховича Туова. Он вёл математику. Поговаривали, что нынешний директор купил диплом, и некоторые задачи не мог решать самостоятельно. Обвинения можно считать огульными, ибо свидетелем таковых Галя лично не являлась. А люди могут сказать всё.
Первое новшество, что ввёл Бечик, такова была кличка математика, ратуя за здоровье будущих строителей коммунизма, это поголовная утренняя зарядка всех школьников. Лишняя головная боль – теперь приходилось вставать намного раньше, чтобы успеть на эту массовую физкультуру.
Ранний подъём не самое страшное. Ужасней всего то, что выстроенные по шеренгам дети, в частности мальчишки, имели прекрасную возможность подглядеть какими трусами «сверкает» та или иная девочка.
Бачир Нахович лично становился перед выстроенными учениками, вытягивал руки вперёд, и поочерёдно выбрасывая то левую, то правую ногу, лихо доставал пальцами руки противоположный носок башмака. Раз, два, три, четыре – руки выше, ноги шире! Колени не сгибать! Глубже вдох! Вы-ы-ыдох. Да, разбежалась, так вам Галя и будет наклоняться, чтобы опозориться перед пацанами. Сообразительная девочка, пряча коленки под юбкой, слегка сгибала их, чтоб и Бечик не заметил и, чтоб мальчишек не порадовать. Но не все были такими догадливыми.
«Галька, Галька, глянь сюда!» мешал заниматься физзарядкой Шилов Сергей, по кличке – Мыша. Крысиные редкие и мелкие зубы обнажила радостная улыбочка. Мыша, как последний идиот хихикал, ладонью прикрывая редкозубую полость рта и никак не мог справиться с подвалившим счастьем! «Смотри, смотри, Галька!» он точно направил указательный палец Надьке Шкрябко под платье. И Галька посмотрела.
Толстая одноклассница, с серьёзным и сосредоточенным лицом, чётко вторила движениям самого директора школы. Ноги толстушки на ширине плеч стояли прочно, как вкопанные столбики. Руки добросовестно взлетали вверх и точно приземлялись на носочек ботинка, несогнутой в коленке ноги. Короткая форма подскакивала, как по команде, оголяя розовые ляжки и трусы. Дура! Чо, совсем не соображает?
Дозваться шёпотом и дать понять, что, мол, не наклоняйся так – сверкаешь, было делом напрасным. Примерная ученица была слишком поглощена спортивной разминкой. Она не сводила с Бачир Наховича внимательного взгляда и Галиного шипенья не слышала. Осенние, затяжные дожди избавили детвору от повального оздоровления, и появилась возможность поспать лишние полчаса.
Страдал Бачир Нахович ещё одним пристрастием: он очень любил проводить линейки. Сначала это было большей частью по праздникам или в экстренных случаях, мало ли кто мог чего натворить. Хотя Бечика и боялись, но отчаянных голов по школе носилось немало. Потом, по мере того, как подкручивал директор гайки, пресекая нарушения, линейки выстраивались всё чаще и чаще. Вскорости это стало обязательным ритуалом – собирать для «пропесочивания» учеников линейку каждый понедельник. Бог миловал, и Гале не довелось стоять перед лицом своих товарищей и, сгорая от стыда, прятать взгляд между расщелинами пола. Хотя такая возможность один раз представилась.
Вообще, Бачир Нахович был педагог сугубо своеобразный. Собственная методика человека, недавно получившего власть, срабатывала и держала железную дисциплину в стенах учебного заведения. Это были времена с чётко прописанными обязанностями, а остальное не вашего ума дело.
Вот, например, как только начинался учебный год, буквально через неделю, когда сходило праздничное настроение, и появлялись первые двойки, неугомонный Бечик приглашал в учительскую лучших учеников. Где каждый наделялся специальными полномочиями: на определённом участке совхоза отслеживать нерадивых непослушников.
Старался провести форум доброхотов тайно, чтобы дети не так быстро распознали контролирующее лицо. Что же всё-таки это значило? Выстраивалась линейка, директор выходил на середину школьного двора и спрашивал у народа, мол, когда они желают учить уроки? Когда только придут со школы или хотят после школы погулять, а потом садиться за домашнее задание? Подавляющее большинство голосов решало эту проблему.
Так вот, если было договорено, что уроки будут учить сразу по приходу из школы, то чтоб в этот промежуток времени ни одна школьная живая душа не высовывала носа на улицу. Допустим, с 14 часов до 16 часов. Все, не поднимая головы должны корпеть над учебниками. После четырёх вечера иди, поиграй, пока не стемнеет, потом строго домой – спать. Придерживались такого распорядка не долго, кулак – это напряжение, приходит момент, когда кисть расслабляется.
Однажды вечером, понятное дело, что уже стемнело, но дворовые игры только набирали обороты, какой дурак пойдёт спать. Возле Галиного переулка, что когда-то был её огородом, под столбом с целым фонарём, дети играли в прятки. Один у столба закрывает глаза, то есть – жмурится, остальные врассыпную прячутся. Хорошо всем известная игра.
Как раз выпало жмуриться Гале, она честно ладонью прикрыла глаза, прислонилась к столбу, он является неотъемлемой частью жмурок. Тот, кто сможет Гальку обхитрить, подбежит, ударит ладошкой по столбу и крикнет: «Стук за себя!». Если удача улыбнётся Гале, то она должна закричать: «Стук за Лёлю, или там за Сашу!», вот для чего необходим столб.
И так девочка зажмурилась и закричала на всю улицу: «Раз, два, три, четыре, пять, я иду – искать! Кто не заховался, я не виноват! Последняя курица жмурится. Все иду!». Но времени прошло мало, дети просят ещё пожмурится, Галя сердится, опять горланит на всю Ивановскую: «Кто не заховался, я не виноват! Иду искать, всё!» и открывает глаза. Прямо по дороге, не шёл, а почти бежал на неё Бачир Нахович!
Искать, конечно, она уже никого не пошла, саму нашли. Взбешенный директор стал кричать, чтобы все выходили, что он всех видел и знает, кто тут на данный момент прячется! Ему проявить бы немного терпения, постоять в темноте, да и подождать когда Галя всех отыщет. Но где ж здесь утерпеть, когда попрали установленный порядок, потеряв страх, играют в прятки! Комендантский час был не соблюдён.
Вышли дети из укрытий? Кое-кто, тот, кто духом послабее, более дерзкие предпочли затаиться до конца, как звёзды лягут, будь что будет. А вдруг не видел? Разъярённый Бечик, не справляясь с возбуждением, брызгая слюной, всех «застуканных» пригласил на завтрашнюю линейку!
Бедная Галя, что попалась, как курица в щи, в слезах прибежала домой, мир вокруг
рушился! «Мам, попроси Бачирнахыча, чтоб не ставил перед строем, пожалуйста, мам, упроси его!». Что ж, дипломат Мари Трофимовна тонкий, упрашивать, уговаривать, улаживать всякие дела – это по её части. Если вдруг человек не шёл навстречу Галиной мамке, то было хуже тому человеку. Потому что из любезной женщины, что источала мёдоточивые слова, она могла обернуться настоящей фурией. От которой уже так просто не отделаться, всё вспомнит.
Бачир Нахович до этого не допустил. На утро была материна смена, Галя шла в школу, как на плаху. Упросила мать, не упросила? Провинившаяся школьница с ужасом представляла, как Бачирнахыч выставит на посрамление злостных нарушителей и Галю с ними, и будет клеймить!
Потом, распаляясь праведным гневом, напомнит детям, сколько миллионов погибло во имя их будущего! Каждый совхозный ученик знал, что их было 20 миллионов. И когда взрослая Галина дочь, уже после окончания университета, спрашивала мать, мол, в сорок первом революция начиналась или отечественная война? У Галины Панайотовны глаза на лоб лезли! Как можно путать такие знаменательные даты? Да что даты, если раньше у каждого советского двоечника таблица умножения просто отскакивала от зубов. А дочь-медалистка её практически не помнит...
Неизвестность мучила девочку, и когда матушка по природе своей большая крикунья, тихо шепнула, чтобы она шла в класс и ничего не боялась, камень с души свалился, фу! Пронесло. Простив дочь уборщицы, директору пришлось простить автоматически и остальных, иначе было бы не педагогично. Так что напуганные дети не могли понять, почему это гроза прошла мимо?
Как-то непомерно скромную, всю на комплексах, хорошо известную Буряеву Валентину в подростковом возрасте, директор вытащил из построения на общее обозрение. Чем не угодила высокая тихоня невысокому Бечику? Только тем, что носила нательный
крестик.
Девочка всё с теми же коричневыми лентами, с неизменной косичкой, с заправленными за уши короткими прядями, всё такая же нескладная, вдруг заслужила порицание. Нисколько не похорошевшая с возрастом, но изрядно выросшая, во всяком случае, выше самого Бачирнахыча, она стояла перед лицом всей школы, опустив к полу непорочно-чистый взгляд.
Всё-таки Валька была Гале не чужой, шутка сказать, ни один пуд пыли переворошили когда-то вместе, и подружка недавнего детства сопереживала. Буряеву отчихвостил грозный властелин, а к одноклассникам отпустить забыл. Уже решались все насущные проблемы, к которым Валька не имела ни малейшего отношения, а наказанная всё маячила перед строем так же, не поднимая глаз.
Потом Галя спросила стыдно, мол, было стоять на виду у всей школы? «Ты, знаешь – ответила подруга, прошедшая через горнило выпавшего испытания, – сначала было совестно. А потом я опустила глаза, и когда меня ругали, я рассматривала, у кого какие туфли и никого не видела». Хм, выходит, главное не смотреть, пусть бесславят, а ты стой и разглядывай обувь и выживешь.
ТЁТЯ МАГДА
Принаряженные папка и мамка выходят из калитки, такая же чисто одетая выбегает следом и Галя. Они втроём идут по направлению к Кубани. Придётся пройти не один километр, чтобы добраться до аула Козет, а там, на лодке можно переправиться на другой берег. И вот ты уже в Краснодаре, где живёт тётя Магда.
Галя совсем маленькая, в школу ещё не ходила, а папка не только живой, но ещё и абсолютно здоровый. Вероятно, это была весна, потому что обдувал приятный ветерок. Солнце не пекло, а обласкивало теплом. Путники шли по дамбе, Галя между родителями, держит их за руки. Очень хорошо девочке, спокойно и не страшно. Ощущение защищенности – это непередаваемое чувство, оно с тобой на подсознательном уровне. Ты не благодаришь за это ни мать, ни отца, но даже представить себя на безлюдном пространстве без взрослых не можешь. Они должны быть всегда рядом и тогда гармония спокойствия не нарушится.
Потом папка почему-то отстаёт от них. Мать говорит дочке, мол, не оглядывайся, но ребёнок делает с точностью наоборот и тут же стыдливо убирает взгляд, нельзя подсматривать за большими. Переправляться на лодке жутко и боязно, даже, если ты не одна, а с родными. Мутная бурлящая вода настолько близко, что чувствуешь её прохладу, которая сковывает тело, бульк и нету! Об этом лучше не думать, тем более, что добрались до берега благополучно, ноги нащупали твёрдую землю и к Гале вернулась радость жизни.
Кто была тётя Магда? Если со стороны родства, она доводилась Гале – троюродной сестрой. Как предположим, нашему забору – двоюродный плетень. Родственные узы дальние, но отношения были близкими. Она жила в Краснодаре на улице Орджоникидзе, в том месте, где заканчивался крутой спуск. Это было как раз то родство, которым маленькая Галька гордилась.
Жила Магда с бабкой Пелаией и, как уже известно, с двумя детьми: Жориком и Людкой. Последний муж дядька Жорка был им – отчим. Магда была потрясающе интересной женщиной. Небольшого роста, с пышной грудью, причём всё натуральное, о силиконе в высоконравственном Союзе ничего тогда и не слышали. Вся из себя ладненькая и аккуратненькая, как сейчас бы сказали – сексапильная. Магда сводила с ума вторую половину человечества послевоенной столицы Кубани. Особенно были игривыми глаза у дальней родственницы. Никто не мог так незаметно подмигнуть Гале, как это делала тёть Магда. Словно втягивала её в сообщники какого-то страшного заговора, делясь с девочкой тайной известной только ей. Ттеперь вот и Галя про невиданный секрет знает, больше никому ни-ни!
Если кошка разява попадала под Магдину маленькую ножку, и возмутившись, мявкала, то Магда на протест отвечала: "Не ходи босая!".
Людка была старше Галю на шесть лет, а Жорик – Витьку тоже на шесть лет. Это было немалое везение для бедных родственников, потому что все обноски своих детей добрая Магда отдавала им. Старые вещи принимались с благодарностью, и носить их не стеснялись. Практически все жили более чем скромно, хрущёвское время мало кому давало жиреть.
Тётя Магда любимая Галей и ни с кем не сравнимая, воплощала собой чистоту и порядок. Нежный торт «Наполеон», кружочек копченой колбасы, сыр, конфеты и во время приготовленный обед для семьи. Это была та самая ниточка, что связывала с городом и наглядно показывала маленькой холопке, что жить можно и по-другому. Например, у городской родни всегда было сливочное масло, и покупала его Магда не в магазине, а за магазином.
Один раз, приехала Галя с мамкой в город, к тёть Магде, а та на смене, в парикмахерской, они и пришли к ней на работу. Парикмахерская большая, центральная, находилась на улице Красной, кресел много, столько же и мастеров. Просиживали гости дорогие в этом зале часа два, а то и все три, ждали, когда Магда сдаст смену.
Посреди зала стояли стулья для клиентов, ожидающих очередь. Мужчины на стульях сидели, но мастера многие всё равно томились без дела. Оказывается толстые и холеные дяди ждали все одного и того же парикмахера, старого сгорбленно армяна, которого ненавидел весь женский коллектив.
Уборщица считай только возле его кресла и мела щёткой. Гале нравилось смотреть, как волосяная щетина мягко скользила по паркету, собирая состриженные волосы. Ей так хотелось самой взять в руки эту необычную метлу и подмеси весь зал. Когда уборщица, словно в танце уводила свою необычную партнёршу в подсобку, девочка переводила взгляд на мастера армянина.
Она с не меньшим интересом следила за его быстрыми движениями, казалось, что руки летали вокруг головы. Особо привлекало бритьё. Вот сидит дядька весь в пене урод уродом. Сгорбленный старик, согнётся перед ним ещё больше, прицелится лезвием у самого уха, замрёт на мгновение и вдруг поведёт бритву легко и уверенно вниз по щеке. Чистый след, что оставляла острая бритва, просто умилял деревенскую девочку. Мари Дмитриевна, ну, та, чокнутая, так красиво работать не умела.
Гале и здесь хотелось взять в руки бритву и, подобно старому парикмахеру, водить по коже опасным инструментом, преображая мужские лица. Нерусского бородабрея ожидали большей частью тоже клиенты нерусские. Они сидели, уткнувшись в журналы, что припасены были специально для клиентуры. Нетерпеливо поглядывали на своего незаменимого парикмахера, ёрзали на сидениях, тяжело вздыхали и не скрывали недовольства.
Сосредоточив всё внимание на волосяном покрове посетителя, ушлый армянин не выпускал из виду томившихся в ожидании. К безмерно нервным он время от времени подходил, что-то многообещающе шептал на ухо. Клиент, получив очередную порцию лапши на уши, что ждать, осталось всего ничего, успокаивался и опять шарил глазами по зачитанным строчкам несвежего номера журнала.
После бритья чудо-мастер принимался за массаж, вот уж где он устраивал настоящую демонстрацию профессионального мастерства! Розовощёкий, упитанный клиент только жмурился, как кот. Не понятно было, то ли от удовольствия, то ли просто терпел. Когда ловкие руки оставляли лицо в покое, причёсывали старательно волнистые волосы, а затем освежали одеколоном, и освобождали мужчину от пеньюара, и наступал тот долгожданный момент истины – старый армян великий чародей! Смотреть на его работу, да и просто на красивого дядю было эстетически приятно.
Наконец-то смена закончилась. Втроём, мамка, тётя Магда и Галя идут по улице Красной, мимо гастронома, прямо во двор. А там вышел какой-то незнакомый дядька и сунул тёть Магде свёрточек, а та ему, не мешкая, деньги и быстро расходятся.
Вот так покупалось сливочное масло с чёрного хода. Здесь было два варианта. Либо масло выносилось по блату – с переплатой ввиду того, что нет на прилавках. Либо грузчик украл и продаёт подешевле. Гале ж никто не объяснял тяготы взрослой жизни, это сейчас старостью догадки строятся.
С маслом уже направляются пешком к улице Орджоникидзе. Двор у тёти Магды большой, семей там живёт немало. Домики гнездятся очень близко друг к другу. Каждый домовладелец по возможности прихватил себе кусочек двора, и у Галиной родни есть маленький дворик, из него входишь в коридорчик, он же и кухонька.
Там уже стояла на четырёх ножках газовая плита с двумя конфорками. С четырьмя появятся плиты позже. Только чиркнешь спичку, огонь как вспыхнет, Гале страшно, газа она боится. Но видит, что кастрюли он не закопчивает и поэтому хочет, чтобы и у них дома был газ. И посуда станет чище, и мусора от дров не будет, прикидывала все привилегии хозяйственная девчонка. Исполнение газовой мечты растянется на долгие годы, но она сбудется.
Мужской парикмахер, малообразованная Магда несла в Галину отсталую жизнь цивилизацию города. Именно через неё более или менее соприкасалась тёмная деревня с культурой быта. Неважно, что Магда была сравнительно далёкой роднёй. Прожитые годы показали, что привязанность к человеку не всегда зависит от степени родства. Что порой чужие люди бывают ближе кровных. Галю нисколько не смущало, что тётя Магда «дальняя», главное она была из города, одета красиво, пахла духами! Это будоражило сопливое тщеславие. Не только у Будяков, но и у Гальки есть приличная родня.
У тёти Магды не сильно богато, но чисто и уютно. Галя знает, как только Людкина мать купит что-нибудь новое из мебели, то старое, мамка попросит машину в конторе, перевезут в совхоз. Тогда и в их хате будет покультурней.
Каждый раз, как только кто-нибудь из детей возвращался домой из «гостей», девчонки тут же собирались в кружок. Масса новых впечатлений, привезённых из города, обрушивалась на детские головы.
Что же деревню волновало в первую очередь? А как у них, у тех, городских и культурных в доме? Ребёнок, прибывший из поездки, с готовностью и одновременно с небывалой важностью брал в руки палочку, можно щепочку. Расчищал перед собой определённый кусок пыльной земли и рисовал план комнат. Потом изображал все столы, стулья, диваны, серванты, если таковые имелись, короче, всю мебель чужого жилища. Попутно описывая какой скатертью покрыт стол да каким покрывалом застлан диван.
Гале нравились всякие украшения в виде сувениров, детвора называла их статуэтками. Так вот лично её всегда волновало: а статуэтки у них есть? Да, есть, у Будякивской родни всё было. Чьи апартаменты могла рисовать Галя? Правильно, небольшие комнатки своей любимой тёти Магды. Но, надо заметить, что возила мамка дочь и к Симе, к той, что денег прислала на поминки. Совсем Галей не любимая, да и не кровная, так – пятая вода на киселе. Но богатая, богаче на тот момент короткой жизни своей девочка не видела.
По меркам советского времени, дом у Симы был большой, но достаточно старый. Надо полагать, что построенный ещё до революции. Неприглядный снаружи, внутри дом поражал коврами на стенах, на полу, на диванах. Было много стеклянных ваз разной формы, невежественная Галя не знала тогда, что это хрусталь. И что приобретение такой вещи – удовольствие весьма дорогое, помимо того, что нужны немалые деньги, необходим ещё знакомый наподобие того дядьки, что масло выносил.
Увидела впервые Галя там и магнитофон, на её глазах записали мамкин голос, без ручки, и карандаша, и тут же воспроизвели. Мамка повела себя, как настоящая колхозница, как закричит на весь зал: «Сима, это что такое? Мося фуризменца! (выражение на греческом языке, которое мать говорила, что не переводится, обозначало удивление) Это ж мои слова! Ха-ха!» Вечно позорит, зато о других любила говорить: «Ой, он такой некультурный!», а сама?
И вот озираясь на пышное убранство чужого дома, Галя вдруг поняла, что всю жизнь будет желать пожить вот в такой царской обстановке. Чтоб ножки без цыпок и ссадин ступали по мягкому ковру и проваливались. Чтобы лечь спать и рассматривать не страшного дядьку на кривом потолке, а причудливые узоры на красивом и дорогостоящем ковре, что висит на стене прямо у кровати! Роскошь понравилась, но она ещё и растревожила сердце обездоленной гостьи. В окружении этого богатства как-то особенно остро чувствовалась непоправимая непричастность нищего ребёнка к Симиным коврам. Откуда на всё это можно взять денег? Даже у Магды такого не было.
Приехала Галя от Симы с ворохом впечатлений, было, что Будячатам рисовать. Но увиденное изобилие дорогих вещей не давало покоя, как можно всё-таки так богато жить? И, как всегда спросить кроме как у мамки, было не у кого. Мари Трофимовна, судя по всему, дала ответ исчерпывающий, но ничего дочке не объяснивший: «А что тут такого, Сима всю жизнь газировкой торгует!». Было видно, что мать совершенно спокойно воспринимает чужое благосостояние. Конечно, Галя не смогла разобраться, каким образом торговля вкусной газводой даёт возможность разбогатеть. Хотя следующий приезд в город провела некоторые наблюдения за продажей воды.
Поехала в Краснодар на этот раз Галя с братом. Приехали рано, катером по Кубани, а он отплывал в семь часов утра. Вот и представьте, что через полчаса дети уже добрались до города. Мать наказала зайти к тёте Симе на работу, они и зашли. Тётя Сима заправляла в этот момент сиропом стеклянную ёмкость с делением. Всё складывалось как нельзя удачно, вот Галя и проследит, как тётка не доливает в стаканы сладкого сиропа людям.
Сима как-то безо всякого тепла посмотрела на бедных родственников. Галю же не проведёшь, она сразу определяет кому и до какой степени они с Витькой в тягость. Девочка отвела взгляд в сторону, поругав про себя мамку: и на чертей заставила сюда заходить?
Потом подняла глаза на деления. Тётка в эту же секунду открыла краник и набирала двойной сироп в стакан, затем пустила туда же шипучей воды и подала Гале. Второй стакан также с двойным сиропом, дала Витьке. Вода пускала газы и щекотала нос, пить практически не хотелось. Жары ещё не было, с утра дети ничего не ели, так что жажде мучить их было не с чего. Признаться, так Галя ели осилила стакан, тётя Сима наполнила ещё по стакану, пейте!
Галя пьёт, а что делать, ведь не каждый же день Сима газировкой угощает. Когда теперь в город попадёшь неизвестно, надо пить. Всё-таки на голодный желудок, прохладным утром, любимый детский напиток не очень пошёл. Девочка вернула наполовину выпитый стакан с большим сожалением. Она знала, что дома, под палящим солнцем не раз вспомнит этот недопитый лимонад.
Брат куда-то ушёл по мамкиным поручениям, а Галя, не упуская удобного случая, принялась контролировать богатую родычку. Она не сводила глаз с деления, вела себя, как та собака, которую покормили, а она неблагодарная тварь намеривалась укусить благодетеля.
Но ничего криминального юная проверяющая не обнаружила. Тётя Сима равнодушно, не глядя на покупателей, занималась привычным делом. Сироп от одного длинного деления, минуя короткие, плавно опускался к следующему, без всякого состава преступления. Стало скучно, и ломать голову, над тем, как Сима разбогатела, перехотелось.
Однажды, Сима с мужем и младшей дочерью Ленкой приехала на выходной к Марии Трофимовне. За что Ленка, избалованная любимая папина дочка, была вознаграждена судьбой, жить в богатстве и купаться в удовольствиях? Ей дозволялось капризничать, и просто показывать пальчиком чего она желает. Высокомерная, явно презиравшая нищую родню, она смотрела на всех брезгливым взглядом. Запоминала весь деревенский дискомфорт и думала о том, что никогда сюда больше не приедет. Она действительно была в Галиной хате один раз. С тётей Магдой и Людкой всё было гораздо проще, они были свои, а эти – чужие.
Кто был виноват, что Ленка росла сытой, а Галя полуголодной? Может мамка, которая не торговала газировкой? Но было время, когда Мария Трофимовна работала уже в столовой и тот, кто с ней работал, построил кирпичный дом, а Галина мать так и умерла в турлучной хате.
«Эх, Галя, Галя, – говорила она дочери, ковры на тот свет с собой не заберёшь!». Такова была философии мудрой женщины. Ушла она, забрав с собой только доброе Имя. Благодарное слово рабочего, ради которого мать таскала со своего огорода щавель, петрушку и укроп, было дороже для неё кирпичных хором.