4. Анализ
Решение любой задачи следует начинать с четкого определения и осмысления условий. После этого, хорошо бы сделать правильное визуальное представление – схему, чертеж, модель, или еще что, потому что более 70 процентов информации мозг получает от глаз. Если задача масштабная, ее можно разбить на более простые частные. Дедукция. Далее идет их решение или определение следствий отдельных частных условий. Можно пользоваться аналогиями (но осторожно, потому что аналогии, сравнения, всяческие модели всегда в основе своей держат искажение прототипа), можно искать логические связи, искать зависимости, пытаться определить следствия и так далее. Анализ. И, наконец, надо собрать полученные частные решения и выводы, и создать из них решение основной задачи. Индукция. Главное – ни на одном из этих этапов не потерять объективность и не нарушить логическую причинно-следственную связь. Одна ошибка или неверное допущение – и все решение может получиться ошибочным…
Сидя на кухне за второй уже чашкой кофе, я как раз и занимался первой частью. Арчи уютно пристроился под столом, посапывая и иногда подергиваясь во сне. Почему-то, здесь работалось лучше всего.
Условия. Что мы имеем? Передо мной лежал лист бумаги, и я записывал по пунктам, что мне известно о текущей ситуации. При этом, характеристик типа «происходит что-то странное» я хотел избежать. Итак, первое… Подумав, я написал: «происходит что-то странное». Смешно. Ладно, еще раз.
1. Объекты, которые весьма четко жили у меня в памяти, исчезают. Причем, люди, которые тоже, на мой взгляд, должны о них помнить, говорят, что не имеют о них понятия.
Подумав немного, я дописал ниже подпунктами случаи, о которых вспомнил:
пена для бритья, открытая дверь, продуктовая палатка, фотографии, Ольга…
В хронологическом порядке, и по возрастающей… Хотя… Неужели, исчезнувшие с компа фотографии серьезнее продуктовой палатки? Фотографии – нечто более личное, нечто связанное непосредственно с тобой, часть твоей жизни. Но палатку сложнее передвинуть или «исчезнуть», чем последовательность ноликов и единиц с намагниченной пластины жесткого диска. Впрочем, непонятно, по каким критериям оценивать, так что пока оставим это. Посмотрев на получившийся список, я, все-таки, вычеркнул пену для бритья. Нет, там что-то другое было – она не исчезла, она появилась. На всякий случай, я записал ее чуть правее столбца, отдельно. Ок, едем дальше. Второе:
2. Я помнил о событии, ДО того как оно произошло.
То есть, я помнил о том, как Володя рассказывал мне о своей аварии, хотя он не рассказывал. Но, это не похоже на обычное де жа вю хотя бы тем, что на этот раз я четко знал, чем закончилось дело, и тем, что у меня было не смутное «ощущение, что это уже было», а стойкая уверенность. Дальше…
3. Сон, не похожий ни на что, что мне снилось когда-либо.
Да уж, это точно. Настолько реальных снов у меня точно никогда не было! Я прикрыл глаза, и, будто выжженные на внутренней стороне век, увидел кресты больницы им. Святого Луки. Одна их плоскость была ярко-освещена прожекторами, другие терялись в темноте. Создавалось ощущение, что там, на крыше, прячась в черноте ночи, передвигались гигантские, еще более огромные, нежели сами кресты, массы. Как морские чудовища, прячущиеся в глубине вод, они лишь иногда поднимали голову на длинной тонкой шее, подставляя ее свету, оставляя большую часть туловища под водой. По спине снова побежали холодные мурашки. Вздрогнув, и встряхнув головой, я вернулся к своему списку.
4. Оговорки матери.
Конечно, не факт, что в них было что-то особенное, и что они вообще имели отношение ко всему происходящему. Наверное, если бы они появились в другие дни, я бы не обратил на них никакого внимания. Но только не теперь. Ну, и, наконец, пятое:
5. Не смотря на то, что Витька утверждает, что Олю не знает, и никогда меня с ней не знакомил, у меня в квартире осталась вещь с отчетливым запахом ее любимых духов.
Единственное свидетельство реальности ее существования. Ниточка, за которую можно ухватиться, чтобы выплыть. Чтобы размять ноги, я встал и немного побродил по комнате. Осененный новой мыслью, подошел к окну. Черный « гранд чероки» все так же стоял возле подъезда. С высоты моего третьего этажа можно было отчетливо разглядеть, вспыхивающий то и дело в салоне оранжевый огонек – водитель скучал и курил. Снова усевшись за стол, задумчиво покусав колпачок ручки, я дописал еще один пункт:
6. Возможно, за мной следят.
Я не был уверен, и у меня не было никаких веских оснований, кроме ожидающего непонятно кого джипа, но, как говорится, «осадок остался», а подозрение уже зародилось.
Итак, что мы имеем? Всему происходящему, могут быть два объяснения: первое – у меня очень серьезные проблемы с головой. В конце-концов, возможно, я схожу с ума, хотя никаких признаков помешательства я за собой не замечал. Я прислушался к себе: нет, у меня нет никаких посторонних голосов, диктующих мне, что делать, нет навязчивых идей, не бывает даже резких смен настроения и я, по-прежнему, способен ясно и четко мыслить. Так ведь? Так. А, кроме того, в это объяснение не вписывался оставшийся на рубашке запах Ольгиных духов – ведь, если я придумал воспоминание о ней, то откуда взялся запах? Хотя, с другой стороны, я очень мало знаю о психических отклонениях, тут надо бы проконсультироваться со специалистом. Но прийти к незнакомому человеку и сказать «Доктор – по-моему, я спятил!» как-то не очень хочется. Интересно, а как психи относятся к тому, что они психи? Ладно, запишем пока как вариант: «1. Я болен», и подумаем над вторым объяснением.
Основу второго объяснения составляет постулат, что все, что со мной последние дни происходит, и что происходило раньше, но сейчас куда-то исчезло, было и есть на самом деле. Это не плод моего воображения. Хороший постулат, обнадеживающий, и очень хочется за него уцепиться. Но, он не вносит ясности в происходящее. Он не объясняет причин ничего из происходящего, он не дает даже намека на них, он просто делает второй вариант вообще возможным. А вот чтобы понять причины… Пожалуй, для этого мне надо получить больше информации о том, что происходит. Я посмотрел на список. Наиболее крепкая ниточка, за которую можно потянуть – связка Ольга-Виктор. Я помню, что она была, помню, что он меня с ней познакомил, он же утверждает противоположное. У меня осталось свидетельство ее существования, а что есть у него? Что он может рассказать мне о том вечере? Необходимо поговорить с ним, потому что получается, что один из нас либо ошибается, либо врет. Я записал, сильно надавливая на ручку «встретиться с Виктором» и дважды подчеркнул. Дальше оставил пустое место и поставил цифру «3». Оставался еще третий вариант, тесно граничащий, впрочем, с первым. Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза. Вариант, что все это не болезнь, но ошибки памяти. Память… что вообще мы о ней знаем?
Память хранит отражения... Отражения всего происходящего в амальгаме эмоций, желаний, комплексов, жизненного опыта и стереотипов. Память все искажает, как кривое зеркало. Что было вчера? Позавчера? Год назад? В те моменты, которые я не помню… кто тогда жил вместо меня? Кто ходил на мою работу, говорил с моими друзьями, целовал мою женщину? Где он? Я только успеваю заметить легкую тень ускользающего "вчера", как снова на востоке занимается рассвет. И все же, нам постоянно подсовывают факты: фотографии, обрывки слов, звуков, истории о том, что "это было вот так и так. Ты встал, сделал это и это, пошел туда-то и туда-то" Но так ли это? Что было вчера? Память лишь интерпретирует доступные факты, но ей так легко манипулировать. Так ли все было на самом деле? Чем меньше и разрозненнее фрагменты, тем больше различных картин из них можно сложить. Память выбирает одну, но есть и другие... Мы видим верхушку айсберга, и пытаемся представить остальное. Но правильно ли? Четкая картина в памяти из далекого-далекого детства: улыбка отца, входящего в дом. Как фотография. Идиллия. Но что же сознание, или подсознание утаивает от нас? Что произошло до, и что произошло позже этого мига? Мы всей семьей уселись за праздничный стол? Или, приняв еще пару рюмок, отец принялся избивать мать за плохо приготовленный ужин? Искренняя ли это была улыбка, или просто пьяная? Сознание пытается вычеркнуть из памяти неприятные моменты, но точно так же мы забываем минуты радости и счастья. Забывается все, а по остающимся кусочкам, можно ли по ним правильно восстановить прошлое? Не ошибаются ли палеонтологи, реконструирующие по фрагменту кости весь облик динозавра?
Память -- разбитое зеркало. Смотришь в него и оно режет твое "я" на тысячу мелких осколков. Кто я? Тот ли я сегодня, что был вчера? Память услужливо подсовывает привычную жвачку "вчера ты делал то и это, вот так и вот так" И я снова принимаю ее, и, вроде бы верю, но что-то здесь все же не так. Память лишь отражение. А отражение всегда поднимает левую руку, когда ты поднимаешь правую. Где-то кроется ложь... Нельзя смотреть в разбитое зеркало – этому учат с детства. Надо вспомнить. Что же тогда случилось со мной? Вспомнить. Нельзя верить изрезанным отражениям разбитых зеркал. Но больше некому... Надо вспомнить. Ольга… была ли она?
Застыв в кресле, я перебирал в уме гладкие камешки воспоминаний. Некоторые как фотографии, некоторые – как короткометражные видеоролики, другие как прочитанные строчки. Я спрашивал себя, правда ли то, что я всегда думал об этих воспоминаниях? Те ли чувства и эмоции я испытывал, что привык считать?
Ольга… Я смотрю в ее серые глаза, в них пляшут веселые искорки – не то отблески фар проезжающих машин, не то отсвет внутреннего огня. Мы стоим на Ульяновском мосту, я обнимаю ее за талию, любуюсь ее изящным лицом, и наши губы медленно тянутся навстречу друг другу с первым поцелуем. Что я чувствую? Симпатию? Зарождающуюся любовь? Гордость мужчины от обладания красивой женщиной? Вожделение? Страх, что она скажет «нет»?
Первый раз в первый класс, я иду очень важный, гордый собой, между мамой и папой. В одной руке букет гладиолусов (мама срезала их накануне на даче), в другой – мешок со сменной обувью. Было ли мне так радостно в этот день, как говорили об этом родители? Или мне было страшно в ожидании неизвестного, новых людей, непонятных порядков, то ли добрых, а то ли злых учителей? Скучал ли я по дому, по своей уютной комнате и дворовым приятелям, или я радовался, что стал уже совсем взрослым и пошел в школу?
О, это снова я! В залитом шампанском костюме, в стельку пьяный, но невообразимо счастливый, стоя на перевернутом медном тазике, произношу тост во славу высшего образования вообще и родного университета в частности. Мы защитились, и сейчас собрались вместе, в последний раз все вместе, чтобы отметить победу и условный первый шаг в самостоятельную жизнь, который на самом деле, сделали гораздо раньше. Мне весело? Грустно? Я рад, что все это закончилось, или я уже знаю, что буду скучать по беспечным студенческим годам?
А это Алена. Да, Алена, моя первая и недолгая любовь. Сколько мне было, лет четырнадцать? Я смотрю в ее карие глаза, на которые сползает белокурая челка, а она говорит мне, что навсегда уезжает в Италию. Что я испытывал? Разочарование? Обиду? Уязвленное самолюбие? Гаденькое облегчение, от того что теперь все не складывается по независящим от меня причинам? Светлую грусть от расставания и надежду на встречу? Или радость от того что теперь можно уделить внимание Светке?
Визг тормозов, запах горелой резины, вестибулярный аппарат ругается на то, что мы движемся по такой странной траектории. Глухой (такой удивительно глухой и негромкий!) удар, звон разбивающегося стекла, резкий толчок вперед (кто там сзади?!) и боль от врезающихся в грудь ремней. Первая авария, да… Кто тогда был виноват? Нет, ни кого признали виновным, а кто был виноват в аварии? Конечно, за прошедшие годы, сознание свыклось с мыслью, что, естественно, второй водитель, погода, дорожники и перебежавшая дорогу черная кошка вместе взятые. А может быть, это я отвлекся, заглядевшись на идущую по тротуару девушку в короткой юбке?
Снова школа. Контрольная по химии, и, конечно же, я не готов. Алла Ивановна (да-да, как в анекдотах, но ее правда так звали!) патрулирует класс и зорко обозревает лица, руки и столы школьников. Ее бдительность сделала бы честь часовому на посту. Улучив момент, я плескаю на платок еще загодя приготовленной разведенной красной краской, и, приложив его к носу, прошу выйти. Алла Ивановна, не смотря на некоторое сходство в повадках с цербером, не выносит вида крови, и мановением руки она отпускает меня в туалет. Вот он мой шанс воспользоваться шпаргалками! Что я чувствовал? Стыд? Угрызения совести за обман? Гордость за проявленную смекалку, четко спланированную, подготовленную и выполненную операцию и за то, что «провел-таки старую ведьму»?
А это Арчи. Неуклюжий, длинноногий щенок. Мягкий комочек шерсти, с непропорционально большой, перевешивающей по началу, головой. Верный любимый друг, что я думал, что я чувствовал, когда ты гадил на мой паркет? Злость, разочарование, усталость, умиление? Отвращение? Ругал ли я тебя? Смеялся ли?
О, работа! Кажется, первая или вторая, и мне впервые предлагают «откат» за «нужное», но неправильное решение. Почему я отказался? Из страха ли, что это выявится, из гордости ли, из благородства или из нежелания врать? Или, может быть, из-за моральных принципов, или из-за предчувствия, что меня подставят, как подставили они потом Антонова?
Кафе, шум голосов, не самая лучшая, на мой взгляд, но популярная музыка фоном, и я встречаюсь взглядом с симпатичной брюнеткой за столиком напротив. И все. Что я подумал тогда, что почувствовал, сказал ли что-нибудь? Познакомился с ней? Подмигнул? Не помню…
Моя первая фотокамера Canon , в большой красивой коробке, я держу ее в руках, будто сокровище. Что тогда было в моей голове? Мечты о том, как я стану великим фотографом, видения будущих выставок и банкетов в мою честь? Или желание скорее донести ее домой (не разбить и не потерять, хотя бы не в первый день), вскрыть коробку и начать изучать содержимое?
Постепенно, воспоминания становились все более расплывчатыми и отрывочными. Незаметно, я начал проваливаться в дрему. У меня было то состояние, редко длящееся долго, когда ты уже грезишь, но еще понимаешь это. Перед глазами закружился цветной калейдоскоп видений, а в ушах на все лады зазвучали сотни голосов. Мне удавалось разбирать обрывки фраз, иногда я даже узнавал, чей это голос.
-- Глаза -- зеркало души, а зеркала всегда врут. -- мерзкий голос, похожий на голос какого-то злодея из мультиков. Он непривычно растягивал слова. -- Зееркаала всеегдаа вруут!
-- Мама, у меня нет глаз, значит у меня нет души? -- детский голос. Не знаю, кто бы это мог быть.
-- Ну что ты такое говоришь, глупенький? Просто у тебя нет отражения. -- высокий женский голос.
-- Пиф-паф, ты мертв, Стрелок! -- голос похож на моего шефа. Но не он.
-- Разбей окно, и ты сможешь... -- снова ребенок.
-- Я уже слишком стар для этого. Попробуй ты, сынок! -- отец.
-- Да катись ты к такой-то матери! -- гнусавый голос Володарского.
-- Папа скоро придет. -- голос матери. Такой, каким он был в моем детстве.
-- Не двигаться! Руки за голову, мордой в пол! -- неизвестный грубый мужской голос.
-- А вот и нет, а вот и не угадал! -- моя бывшая жена. Так игриво она говорила только в первый год нашего короткого брака.
-- Иди ко мне! -- сексуальный женский голос с легкой хрипотцой.
-- Наверстать упущенное? -- понятия не имею, кто это.
-- И да, и нет. Не все так просто... -- внушающий доверие, спокойный мужской голос.
-- Двум смертям не бывать! -- Сашка Мельник. Мы с ним за одной партой сидели до 9-го класса. До тех пор, пока он не сгорел заживо, въехав на своем мотоцикле в бензовоз.
-- Ты придешь. Я знаю. -- Ольга.
А потом со всех сторон на меня навалилась тяжесть, как сквозь вату до меня донесся чей-то хохот, и я провалился в бездну глубокого сна.