В те времена, когда хорошим тоном считалось присутствие в музыке некоего смысла, способного побудить душу слушателя к высоким чувствам и философским переживаниям, в те добрые старые времена, когда музыкант считался музыкантом, если сумел достичь духовного мастерства, а дорога в эту профессию была похожа на путь в Шаолинь, хотелось мне сыграть си минорную сонату Листа.
И мнился мне герой века ушедшего, пишущий другу: «О, друг мой! Я вижу ад, я ощущаю его присутствие ежечасно, ежеминутно. Он сопровождает меня, он заманивает, он играет мной, он возникает из пустоты, из тумана, неожиданной бездной разверзается под ногами и вырывает дыхание из груди, и сжимает отчаянно бьющееся сердце.
Это он, мой таинственный спутник, мой демон, мой обличитель, свидетельствующий обо мне, ведающий тайниками моего разума, вечный собеседник моей совести. Это его улыбка, подобно магическим чернилам, проступает сквозь воздух, сквозь ослепительную чистоту мира - небо, воды, леса, долины, горы, и даже эхо моих шагов кажется мне отзвуком его смеха. Он глядит на меня из волнующих влажных глаз моей возлюбленной, он преображается и растворяется, подобно фантому, в солнечном свете. Он терзает меня, мою душу, и нет мира, нет миллиона человеческих душ вокруг – только я и он. Поэтому, когда в закатный час звон колокола застывает в воздухе, провожая кого-то в последний путь, я чувствую, что принесет мне успокоение. И я жду своего часа».
Но в те добрые старые времена была я слишком юной, и исполнять мне приходилось совсем другую музыку. Когда же я выросла, представления о том, какими должны быть музыка и музыканты, сильно изменились, и расхотелось мне играть си минорную сонату Листа. Из боязни быть непонятой, наверное.