Утес

Валентин Дерябин

«Утес» вообще – то санаторий  почти посередине между Алуштой и Ялтой. Но для кого-то санаторий, для нас -  нет. Для нас это место работы.  В те времена мало  кто из отдыхающих знал, что труба местной канализации, а в просторечии гавнотечка, заканчивается совсем рядом с берегом и при  мало - мальском южном ветре все купаются в том, что оттуда истекает. Не, мы там не купались. Мы удлиняли ту трубу на пару километров в море, и глубина там уж метров  семьдесят, захочешь - не донырнешь.

Работали мы с лихими ребятами, ялтинскими водолазами,  а контора их была в Сочах - 
8-ой отряд подводно-технических работ. Глубокий в полном значении слова смысл работы состоял в том, что метровая труба была из пластика и не тонула. На дно-то они ее запихнули,  а чтобы больше она не рыпалась, нужно было через 15 – 20 метров  бетонные массивы на нее положить. Вес каждого пять тонн - гарантия того, что труба никуда  не денется. До глубины двадцати метров они и сами могли ставить, водолаза туда отправляли с медной головой и свинцовыми колошами, ну а после двадцати уж больно  хлопотно и тяжко. Вот тогда и приехали туда мы со всем своим барахлом и подводным аппаратом «Риф».

Мы, вообще – то, плохо представляли, как это будем делать, но на работу согласились. Была перестройка, и с работой, за которую хорошо платили, было трудно.
Когда я увидел, с какой такой техникой предстоит совместная работа, мне, которого к тому времени чем-то напугать было трудно, мне стало не по себе. А что я увидел: баржу, на которой стоял гусеничный кран, привязанный цепями, и понтон, на котором была лебедка, которая  массив могла только майнать, вирать уже не могла. Все эти уродцы в порт не заходили, они всегда болтались в море,потому, что если бы зашли, в море их никогда бы не выпустили. Водолазы, поскольку для них работы не стало, уже были стропальщиками, а вообще-то они мастера на все руки. С техникой безопасности они были «на ты». Всегда обычно пишут: «Не стой под грузом». Так они под ним и не стояли, они уже сидели на нем, на массиве, когда его поднимал кран. Они сидели на массиве и  на весу перецепляли к нему трос лебедки и резво перепрыгивали в последнее мгновение на понтон. Особой лихостью выделялся неловкий  и мешковатый с виду парень по прозвищу «Плохиш».

Технология нам стала ясна, придется работать, а работу   не выбирают.
Сижу на дне, кручусь во все стороны, боюсь, как бы массив мне на голову не поставили.
Нет, не поставили, массив впереди и рядом с трубой, теперь понтон должен елозить на якорях, пока точно над трубой не станет. Сначала не получалось, я безуспешно пытался корпусом  подводного аппарата под водой толкать массив, но где-то на третий день, как и положено, все наладилось и понеслось. Мы перекрыли все прежние нормы установки, к тому же расстояние до следующего массива измеряли  гидролокатором, получалось красиво и экономно.

Все понеслось и поехало. В Алуште в промзоне у нас был отдельный дом, вроде гостиницы, но убогий и неустроенный, а на берегу стоял вагончик с нашими принадлежностями, там мы потом и спали. Наш кормилец – подводный  аппарат «Риф» поставили на волнорезе, который почему-то здесь называется «буна». Чтобы огородить его от стихии, мы  взгромоздили позади него два массива по пятнадцать тонн и решили, что южные ветры нам не страшны,  а в углу буны стояло остальное оборудование. Был март.  Море холодное. Но с юга все-таки задуло и очень крепко. Работать невозможно и  я решил поехать в  Ялту, а там у нашего общего друга Вите Азовского и заночевать. Но прежде чем уехать, я заставил, я вынудил механика, а он не хотел, протянуть с берега толстый  фал с карабином и закрепить его на аппарате. Мне сказали, что я перестраховщик, но я стерпел. Оставив все  и, как всегда, на Гену, я исчез.

Вернулся  я на следующий день. Картина была безрадостной. Утихший к моему возвращению ветер, до этого дул с такой силой и так разогнал волну, что она стала двигать многотонные массивы, которые угрожали раздавить аппарат. Лишать семьи куска хлеба из – за происков стихии никто не хотел, и Гена  с Сашкой – электромехаником решили
закрепить массивы тросом за рымы, что свисали с торца буны со стороны моря. Дело было очень рисковое, но  нашим тоже  не в первый раз. Трос они уже завели, когда  подошла большая волна. Гена спрятался за массивы, потому что смотрел, куда следует, а Сашка туда не смотрел, мало того, еще в нужное мгновение спиной повернулся. Смыло электромеханика в море. Чуть дальше были свалены в море массивы, что мы ставили на трубу, и там его должно было размолотить. Но Гена среагировал мгновенно. Он отцепил карабин от аппарата и бросил точно в руки Сашке, тот вцепился намертво. Тащил его Гена один, тащил одетого по-зимнему, в комбезе, сапогах. Среди наблюдавших за  сценой отдыхающих мужиков ненашлось.

Я застал Сашку в вагончике в причитаниях и стенаниях, что он, бедный и несчастный,  чуть не утонул. Я в его положение входить не стал. Он уже пятнадцать лет работал в море, но вот ведь, такую глупость учинил – стал спиной к опасности, да и страховочными поясами они не воспользовались. Гена ведь увернулся. «Так,- сказал я, - премию за работу отдашь Генке, он тебя спас, а всем за переживания и мне за то, что чуть на всю жизнь не подставил – выставишь ящик коньяка» Сашка от такого  подхода дар причитаний потерял и замолк.Утони Сашка - мне бы срок до  пяти лет пришлось бы мотать, свою статью за халатность в работе и жервы, я знал хорошо.   А  из жертвы событий он стал обвиняемым,  но остальные со мной согласились, особенно по поводу ящика. Долго переживать я ему не позволил, ящик он выставил, благо крымский коньяк тогда был не очень дорогой.

Весенние шторма перешли в летнее благополучие.  Мы работали,  и до конечной отметки было не так уж далеко. В тот день я сидел под водой, а Гена наверху на связи.
Оберегая аккумуляторную батарею, которую с таким трудом добыли  у военных, мы, ожидая следующий массив и выйдя на нужную точку, гасили все. Я в тот день перестарался и даже вырубил гироазимут. Сидим с Серегой Левиным, ждем массив. Вдруг наверху включается связь, крики, вопли, Гена орет матом. Мы засуетились, насколько это можно в том тесном отсеке шириной  метр. двадцать и длиной метр. восемьдесят на двоих. Тут Гена кричит, что  у крана сломалась стрела и вместе с массивом висит надо мной. Я, конечно, включился мгновенно и рванул полным ходом с выключенным гирокомпасом неизвестно куда. Через минуту мы, правда, с Сергеем очухались, и по рифелям на дне определились, куда нам бежать. Как потом мы узнали, на тот кран и  документов давно нет, не то, что ежегодного освидетельствования.

Но не одной работой жив человек - пришел мой день рождения и мы  отправились в кабак, что под самой Медведь – горой. Не очень далеко, шли пешком.
Со мной такого почти не бывает, но в тот день я принимал коньяк наравне со всеми и к закрытию ресторана уже вместе  со всеми плохо соображал. Но  Серега Левин соображал лучше всех и понял, что без машины нам  не добраться. Умение договориться всегда и всеми  ценилось высоко, а Серега умел и уже договорился с официанткой насчет машины.
Сергей сел впереди, а мы вчетвером втиснулись сзади. Тут вдруг выяснилось, что водитель пьянее нас на порядок, но было поздно. Он рванул с места. Давить на газ он еще мог, но рулить уже был не в состоянии. Серега, видимо, сразу протрезвел, схватил водителя сзади за шкуру и, поскольку, тот  мертво  вцепился в руль, умудрился рулить, наклоняя его то вправо, то влево. Мы мчались по каким – то кривы и тесным улицам поселка Фрунзе.
Спасение пришло быстро – кончился бензин. Водитель стал нас уверять, что нет проблем, но  мы в панике  покинули транспортное средство. К своему вагончику мы пришли  почти трезвые. Мне, правда, говорили, что я в каком – то санатории пытался выломать дверь и добраться до междугороднего телефона, и  отдыхающие требовали милицию, но я не поверил, поскольку уж дверь – то я бы сломал, не надо меня так унижать.

Близился конец, и нужно было только правильно опустить на дно оголовок трубопровода. Но опустили неправильно, и Гена отправился на дно прояснить обстановку.
Конец трубы закрутился  в бублик и сломался, посему нужно поднимать, благо строп остался на трубе. Глубина семьдесят метров, представьте, как с высоты двадцатиэтажного дома вслепую подать не землю трос с гаком. Мы подали его на дно, но Гена никак не мог
затащить гашу (петлю ) на толстый гак слабым  манипулятором. Тогда он потребовал  к кончику гака приварить большой гвоздь, что рукастые водолазы мгновенно исполнили. Петля через вертикальный гвоздь сама на гак  и натянулась. То и был последний гвоздь в этой работе.

Гвоздь – то гвоздем, но отношения с восьмым отрядом пошли у нас наперекосяк.
Через год нас подрядили осмотреть  сточный морской трубопровод, что был в районе Южной Озереевки  в Новороссийске. К трубе пришлось подбираться с моря, и нам далась та работа очень тяжко. Но все дело в том, что труба, которая шла с берега, почему – то очень короткой оказалось, всего метров пятьсот, при норме в три километра.

Мы  начали искать,  возможно, оторванное чьим - то якорем ее продолжение, и нашли трубу в двухстах метрах мористее. Но следов обрыва  на  фланцах не было. Мы все зафиксировали и передали заказчику. Оказалось, что трубу удлинял восьмой отряд из Сочи, и получалось так, что он ее не состыковал и бросил в море, как концы в воду. Проверить их тогда не могли, и они получили большие деньги за работу. Состоялся скандал, потом следствие, и главному инженеру грозила тюрьма лет на пять.Но восьмой отряд  во всем обвинил нас, а мы и не знали, что это их работа. Знали бы, так конечно же предупредили бы..  Главный инженер отвертелся,  но почему – то обиду на нас с Геной  затаил.

Я уже работал в британской компании, когда Гена узнал, что в Турции есть какое – то совместное предприятие и там может быть работа. Он отправился в Стамбул, нашел эту контору. Открыв дверь кабинета директора, он увидел в руководящем кресле   того самого главного инженера. Он посмотрел на Гену, Гена -  на него. Все было ясно. Генка повернулся и вышел.