Мопассан пронзительно сострадателен - как лучшие
русские классики. Поэтому-то он был популярен в России больше,
чем во Франции.
* * *
Переживание поэзии - воображаемо чувственное, духовно
чувственное, а потому не может и не должно побуждать к
практическим действиям.
* * *
Художник до тех пор не сможет говорить по-своему, пока
не найдет свою тему.
* * *
Если уж писатель решается забрать у читателя его
воистину драгоценное время, он должен заплатить за него
воистину драгоценными словами.
* * *
Безумие - плата за гениальность.
* * *
Все глубинное в человеческой жизни трагично. Поэтому
трагедия как вид искусства более глубинна, чем комедия или
драма.
* * *
Для Гамлета Офелия - это королева-мать, так сказать, в
становлении. Вот разгадка странностей его обращения с этой
девушкой (впрочем, так было бы и с любой другой).
* * *
Стать или забытой, или банальной - такова последняя
участь мысли. Даже самой оригинальной, даже самой глубокой.
А искусство, общаясь со всеми, со всяким и каждым,
остается невредимо индивидуальным. Оно ново для каждого нового
человека. Даже смерть его - это лишь ожидание нового
возрождения.
* * *
Что красивого в фамилиях Блок или Гершензон? А ведь их
произносят с благоговением. Так обаяние имени определяется
заслугами человека.
5.12.1976
* * *
Нет гениальности без "помешательства", точнее, без
патологии характера. Я слушал по радио Марио Ланци и вдруг
подумал: "А вот среди певцов очень мало безумцев и чудаков".
Так не существует ли такая закономерность: чем созидательнее
творчество, тем чаще патология? И наоборот: чем
"исполнительнее" творчество, тем патология реже?
В чисто творческих видах искусства и науки есть свои
соотношения гениальности и "безумия"; чем духовнее,
нематериальнее сфера творчества, тем чаще "помешательство".
Среди скульпторов было явно меньше безумцев, чем среди лириков,
мыслителей и композиторов.
27.1.1977
* * *
Метафора - это изумленное восклицание двух или трех
предметов, неожиданно обнаруживших друг в друге общие свойства.
Метафора - это радость обретенного родства одного с
другим, родства между всем сущим.
8.4.1977
* * *
В гениальности есть что-то устрашающе-грозное, как в
вырвавшейся на волю стихии.
8.4.1977
* * *
И я, и Элла испытывали и радость, и восхищение, и
блаженство. Но в наших стихах нет и следа таких настроений.
Дело в том, что все темное хочется извергнуть из души, а все
светлое - удержать, сокрыть. Почему же другие пишут радостные
произведения? А потому, что у них переизбыток "светлых" чувств
и этот излишек преображается в стихи. Значит, у нас такого
переизбытка не бывает.
* * *
Меня заражают метафорические таланты.
20.10.1977
* * *
В моей библиотеке не столько те книги, которые я
прочту, сколько те, которые я хотел бы прочесть.
* * *
Мое - значит, любимое мною. Мною любимое должно стать
моим. Не любимое мною не должно быть моим.
18.6.1976
* * *
В творческие эпохи ценится природный ум, а в застойные
- эрудиция.
25.6.1978
* * *
Я замечал не раз, как после высоких стихов или великой
музыки вполне культурные люди с обостренным аппетитом
набрасывались на анекдоты или обеденную трепотню. Мы еще
способны с волнением подниматься на Эвересты духа, но, видимо,
жить там противоестественно для нас.
29.6.1978
* * *
(После чтения Жироду)
Метафоричность - это сердцевина искусства. Она
заключается в превращении обычного в необычное. В этом смысле
ее можно увидеть во всех видах искусства.
В чем психологический смысл метафоричности? В том, что
она обновляет наше постоянно тускнеющее чувство жизни.
Искусство возвращает нам юношеское восприятие мира.
Жироду - яркая демонстрация того, чем отличается
искусство слова от беллетристики.
* * *
О "Санине".
Вслед за Толстым Арцыбашев - разоблачитель
бессмысленных условностей и человеческой фальши. Но Толстой это
делал во имя полной победы ангельского духа, а Арцыбашев - во
имя торжества животной плоти.
* * *
Павел Антокольский до самых седых волос остался
романтически настроенным гимназистом. Поэтому-то, несмотря на
талант, мало кто принимает его всерьез.
* * *
О Набокове.
Первое и завершающее впечатление совпадают:
поразительно! Он добивался этого и в полной мере добился.
Добился благодаря его неистовой ненависти к трафаретности,
банальности и пошлости в любых модификациях - от снобистской до
обывательской.
Новизны - во что бы то ни стало!
Богатейшая эрудиция ничуть не мешает свежести и
уникальности видения.
В его прозе все пять чувств взаимно отражаются, чтобы
помочь друг другу выразить себя. В его мире все и вся
переплетается и прорастает друг друга.
Фраза, разбухая, вбирает в себя не только основную
мысль, но и все ее ответвления. Это фраза - конгломерат.
Проза для глаза, а не для слуха.
Жадная, часто злая наблюдательность, обостренная
брезгливостью.
Амальгама, кажется, всех мыслимых (и немыслимых)
литературных приемов. (Можно ли повторить стиль, основанный на
метафористическом могуществе, вообще - на могуществе?)
Мир, увиденный как бы сквозь прихотливый скол стекла:
все чудно, странно, нежданно цветно и все же до боли знакомо.
* * *
Жироду отшлифовывает каждую свою метафору и каждый
бриллиант демонстрирует отдельно, единично, как бы призывая
полюбоваться отличной работой.
У него же - вулканическое извержение образности,
которая поражает не только своей новизной, но также
неиссякаемым изобилием.
При этом - аристократическое высокомерие.
Без него возможно ли было появление Апдайка?
13.6.1976
* * *
По поводу "Охранной грамоты" Бориса Пастернака.
Внезапный ветровой порыв первого впечатления: разгул
стихийного таланта! От последующих страниц немного
расхолаживаешься и думаешь несколько иначе: талантливое
косноязычие. Синтаксис заплетается, словно пьяные ноги;
местоимения забывают и путают своих хозяев - существительных.
Образы сваливаются, словно кирпичи с крыш. Но иногда - мимо
головы. Эти промахи вызывают неприязненное недоумение. Зато
попадания бывают такие, что замираешь от озаренности. Лексика
нередко напоминает мучительное мычание сквозь кляп, но время от
времени кляп выпадает, и тогда вырываются на волю слова
экзистенциальных откровений. Фразы похожи на толпу
шизофреников, у которых среди бредовых разглагольствований
такие откровения вспыхивают, словно молнии.
Видение мира - ошеломительно-своеобразное: кажется, что
предметы и животные, люди и явления совершенно перепутали
взаимное положение и взаимные обязательства, беспрерывно меняя
ранее косный образ своей жизни.
Все в этой прозе живет в бесконечно-кратной
взаимоотраженности.
В такой способности высказывать несказанное, улавливать
неуловимое, ощущать неощутимое - родство Пастернака с Рильке,
Мандельштамом, Набоковым.
Есть проза и поэзия, где метафоры вкраплены, как
сияющие камешки. И есть целые груды таких драгоценностей: это
метафорическая поэзия, метафорическая проза. За ними стоит
нечто неоценимое - метафорическое видение мира.
8.4.1977
* * *
Маяковский решил выслужить величие. А его можно только
выстрадать.
8.4.1977
* * *
За редкими исключениями, критики - это мертвецы,
обсуждающие и осуждающие живых. Отталкивающие зрелища в стиле
"Капричос".
21.7.1977
* * *
Стиль Парандовского* - стиль воспитанной
взволнованности.
6.7.1977
------------------------
* Парандовский Ян (1895-1978) - польский прозаик и
историк культуры
* * *
О Поле Моране. Метафоры, похожие на выкрики болельщика.
Моран - коллекционер экстравагантностей. Он обожает их,
как южанин-чревоугодник обожает острые приправы к обильному
мясу.
Моран - это лихорадочный захлеб жизнью, который, как
вихрь, неотвратимо увлекает за собой читателя. Необходимо
усилие, чтобы выйти из этой лихорадки и заметить нарциссизм
Морана и легкий налет пряной пошловатости. Впрочем, фары
настоящего таланта так ослепительны, что эти слабости трудно
разглядеть. Тем более что в этих "слабостях" Морана нет ничего
отталкивающего, и любит он в себе именно свою способность
талантливо жить.
Но в Моране таится нечто завораживающе опасное. Как безгрешному
животному, ему неведомы нравственные чувства. Это присуще
людям, наделенным чрезвычайно острым жизнеощущением. Его любовь
- это взбудораженная утонченная чувственность, - состояние,
которое исчезает вместе с исчезновением свежих и волнующих
людей и обстоятельств. Поскольку в такой любви нет не только
духовности, но и душевности, можно говорить о глубочайшем
безразличии Морана к людям. Словно следуя призыву Бодлера, он
жаждет только одного - опьяняться, опьяняться без конца, и мы
сами, погружаясь в его новеллы, проникаемся этим эротическим
хмелем, не ведающим о существовании морально-душевных запретов.
21.10.1977
* * *
Это бессмертные пусть читают толстенные романы!
26.10.1977
* * *
Пушкиномания не прекращается. Но нет, и не будет, и не
может быть культа Лермонтова. Слишком строг его суд над всем
"слишком человеческим". Лермонтов недоступно высок и смотрит на
людскую жизнь "с точки зрения вечности". Этот великий одиночка
- антипод массовой культуры. Его дух родственен дантовскому, от
него веет небесным холодом. Лермонтов!- вот кто навек утвердил
"пафос дистанции". Эту звезду лишь изредка и лишь немногие
будут видеть на далеком небе.
18.10.1977
* * *
Дочитываешь дневник давно умершего писателя и словно
заново его хоронишь (о Ренаре)*.
20.11.1977
------------------------
* Ренар Жюль (1864-1910) - французский прозаик, автор
знаменитого "Дневника"
* * *
Переводчик поэзии - это актер в роли поэта.
18.1.1978
* * *
Излюбленный герой книги Набокова - "еще один" лишний
человек. Но если ненужность Онегина или Обломова была
социальной, то здесь ненужность - метафизическая. Лучшие люди
XIX столетия не находили в обществе применения своим
способностям. Лишний человек Набокова не находит отклика своей
человечности, не находит родственности в мире. Его
отверженность незрима, как стекло, но она абсолютна.
22.2.1978
* * *
Толстой, "Смерть Ивана Ильича". Арцыбашев, "У последней
черты". Бунин, "Худая трава", "Огнь пожирающий".
И они, так талантливо писавшие о смерти, сами умерли.
Смерти таких людей поражают болезненнее, чем другие. Почему?
Умирание - нечто сокровенное и ужасное. Проникновенно его
изображая, писатель поднимается над смертью, выше ее,
недосягаемо для нее. Писатель оказывается в положении
всеведущего Бога. А смерть Бога - противоестественна и
потрясающа.
11.6.1978
* * *
О некоторых советских писателях.
Лакеи, осознающие свое лакейство, презирают и себя, и
друг друга. Но борьба их чувств неизменно завершается победой
жирного куска над человеческим достоинством, только усугубляя
самопрезрение.
12.6.1978
* * *
Словно в раковине, давно изъятой из моря, в каждой
строфе должен оставаться шум жизни.
15.6.1978
* * *
Я могу уважать и восхищаться писателем, которого читают
все, но не могу его любить. Разве возможно интимное чувство к
тому, кто залапан миллионами пальцев?
22.6.1978
* * *
Поль де Сен-Виктор*: метафорический афоризм.
------------------------
* Поль де Сен-Виктор (1827-1881) - французский эссеист
и критик
* * *
Поэтическая идея - это формула жизневосприятия, его
квинтэссенция, а не руководство к действию.
Поэзия - это воображаемая чувственность, и она поэтому
не стремится к материально-жизненному, более глубокому
воплощению.
И если кто-то принимает стихи как инструкции, то разве
поэзия в этом виновата?
* * *
Владимир Высоцкий - это Саша Черный нашего времени.
30.9.1978 г.
* * *
Самое интересное из всего, что создал Флобер, - это его
личность. Можно пожертвовать всеми его произведениями, но
только не письмами.
* * *
Дипломатичность мумифицирует человеческие отношения, а
откровенность взрывает их. Но люди ухитряются находить нечто
третье - как всегда, компромиссно-пошлое.
* * *
Известно нигилистически-начихательское отношение
Тютчева к собственным стихам. При этом, как человек острого
самосознания, он должен был отдавать себе отчет в их
незаурядности. Во всяком случае, восторги Тургенева и Фета
должны были бы заставить его задуматься, переоценить и т.п. Но
нет!
Думаю, причина в том, что Тютчев был проникнут
пониманием тщеты человеческих дел, мыслью о неспособности
поэзии преобразить миропорядок.
Суета сует... Выразить себя - и достаточно.
Июнь 1980
* * *
При чтении мемуаров мне всегда кажется, что сам
мемуарист бессмертен.
* * *
У Евгения Винокурова - описательный темперамент. Может
быть, поэтому его стихи волнуют меньше, чем стихи других поэтов
такой же значительности.
23.1.1981
* * *
У меня остается горьковатое разочарование, когда я
натыкаюсь на неприученность слова к выражению равнозначности. К
примеру, фраза: "Он храбр, но не умен". Тут умаляется
значимость храбрости и подчеркивается "неумность". "Он не умен,
зато храбр". А в этой фразе "храбрость" весит больше
"неумности". Почти каждый, наверное, почувствовал бы себя
неуютно, прочитав: "Он храбр и неумен". А ведь и это -
выражение предпочтения. "Он неумен и храбр" воспринимается
несколько иначе. И все-таки союз "и" куда объективнее союза
"но". Союз "и" явно способствует широте взгляда и чувству
справедливости.
А вот порядок слов в перечислении фамилий, существ или
вещей в контексте роковым образом отрицает равнозначность и
навязывает предпочтение. "Наши великие поэты Петров и
Петрухин". Петров - побольше Петрухина. "Наши великие поэты
Петрухин и Петров!" На сей раз побольше - Петрухин. А вот
полное их равенство в каком-либо свойстве невыразимо;
препятствие - в самом языке, а еще глубже - в самой
человеческой психике.
21.4.1981
* * *
Многие из тех, которые Достоевского читают запоем,
перед Чеховым испытывают животный страх.
Достоевский - это высокая, исполненная смысла трагедия,
это достойная гибель от удара молнии, а Чехов - это
бессмысленное умирание, погружение в болото безнадежной
пошлости и пошлой безнадежности.
И при этом достоевщина только случается, случается с
другими, а то и вовсе "не может быть", в то время как чеховщина
ежедневна, буднична, бывает с каждым, а значит и со мною,
читающим Чехова.
Достоевский герой - это своего рода экстрачеловек, с
которым только избранные могут отождествлять себя. Чеховский
герой - зауряден, чеховский герой - едва ли не каждое "я".
Чехов - это испытание духовного мужества.
Август-сентябрь 1981
* * *
Есенин, читающий свои стихи, это стихия, взывающая к
мировым пространствам.
26.12.1981
* * *
Лиризм я понимаю как завороженность потоком
чувствований, в которых я и мир, субъективное и объективное
сливаются воедино.
1.6.1982
* * *
Высоцкий, "Затопи-ка мне баньку".
Это не пение, а гениальный вой о непоправимо
загубленной жизни целого поколения; это звериная страсть
отчаяния, которое в своей безбрежности переходит в мучительное
наслаждение самим собой. Это концлагерный реквием.
19.6.1982
* * *
О романе Бунина "Жизнь Арсеньева".
Публикация его без купюр - один из диковинных промахов
нашей осмотрительной издательской деятельности.
Был дозволен отстрел прогрессистских птиц - Сокола,
Буревестника и т.п. В книге выставлены напоказ их напыщенные
чучела.
Не встретили цензурных препятствий едкие, горькие
высказывания об апологетическом патриотизме.
Не опущена проницательная характеристика прогрессистов
как человеческого типа, которая вполне могла бы послужить
литературным приложением к "Вехам".
Чтение романа было галлюцинаторным. Я не только
сопереживал Арсеньеву. Я видел воочию - воочию! - то
разъезженную грязь проселочной дороги, то зимний хутор, то
полудомашние комнаты провинциальной редакции. Я видел все это
орлиными бунинским глазами. Воображение и явь, явь и
воображение были одно и то же. На время чтения Бунин одарил
меня своей невиданной, гениальной чувственностью. Несколько
дней я носил в сердце его боль о любви, это была моя боль.
Кстати, герой во многом близок мне по душевному складу. Да,
наверное, он близок любой натуре, склонной к
художественно-созерцательному восприятию мира.
По поводу некоторых рассказов Бунина еще можно было в
приступе придирчивости сожалеть о том, что совершенство и
точность его слова достигнуты за счет свободы дыхания. Но его
роман - естественно-дышащий шедевр.
Ему можно было бы дать андреевский подзаголовок -
"Жизнь человека". Многие бытийственные проблемы проступают во
всей своей полноте не в трагически исключительных ситуациях, а
как раз в обыденности человеческого существования. Так и здесь.
Полнота переживания мига наступает тогда, когда он
воспринимается разом и как самоценный, единственный - и как миг
непрерывной вечности. Ценно собственное переживание
общечеловеческого. Многие избегают последнего, отождествляя его
с банальностью. Эта боязнь есть боязнь обнаружить банальность
собственного чувствования вечных истин бытия.
Декабрь 1982
* * *
Марина Цветаева: стихи стихий.
* * *
Все реже читают поэтов обыкновенные люди. Все чаще
поэтов читают поэты, литературоведов - литературоведы и т.д.,
не говоря уже о естественно-математических науках.
Самопожирание культуры.
Август 1984
* * *
Выносливость воображения - вот чего требуют поэма и
роман.
22.11.1984
* * *
Имел бы ли смысл и право на существование поэтический
перевод, если бы все обитатели земли знали все языки мира? Я
отвечаю - да. Мою правоту подтверждает неизменный интерес к
разным переводам одного и того же опуса.
Откуда сей интерес? Мне представляется дело так.
Поэтический подлинник - аналог драматического
сочинения. Последнее, при одном и том же тексте,
интерпретируется и так, и эдак различными режиссерами.
Точно так все происходит в поэтическом переводе; его
автор - и режиссер, и актер, и критик в одном лице. Он
принадлежит своей национальной культуре, и вольно или невольно
его национально-особливый "магический кристалл" соответственно
переакцентирует и переокрашивает пьесу (выявляя ее же ранее
прикровенные возможности).
Я уроженец русской поэзии, коей свойственна тяга к жизненности,
стихийности, подлинности. Нечто сродственное я старался
отыскать во французских стихах и передать в своих
интерпретаторских опусах.
25.1.1985
* * *
В отличие от малых жанров, как бы дополняющих жизнь
читателя, в разбухших эпопеях чувствуется претензия подменить
своей иллюзорной жизнью реальное существование человека,
заполнить собой все его "я". Что это как не писательский
вампиризм?
(По поводу Пруста и Музиля).
23.2.1985
* * *
Трудно достичь своеобразия в любовной лирике. Каждый
воспринимает эротическое чувство как глубоко личное, нутряное,
как только свое. Но таких "каждых" миллионы. Интимное
оказывается родовым, полярно далеким от индивидуального
своеобразия. Право на выражение типовых любовных ситуаций
сохраняется за самыми первыми среди наиболее талантливых поэтов
этой темы. Правда, исторические перемены влекут за собой
какие-то перемены в проявлениях Эроса, но ведь и они - отнюдь
не индивидуальное достояние (как всякий социальный феномен). И
вновь победы в любовной лирике достаются только первым среди
сильных.
Отсюда - склонность некоторых творцов к извращенности,
дающей иллюзорную надежду на своеобразие. Но я не знаю ни
одного сексуального или любовно-психологического изыска,
который не могли бы повторить другие. Что возвращает к уже
высказанному суждению.
- Откуда же море любовных стихов? - спросите вы.
- В них из поколения в поколение повторяются любовные
призывы, заклинания и вздохи, - отвечу я. - И дай Бог, чтоб они
не прерывались!
24.2.1985
* * *
Новое явление в литературе. Фаина Гринберг, Петр
Красноперов, Анатолий Ким, Нина Габриэлян, сумасшедший сатирик
Айзенштадт с глубинным интересом, завороженно, чуть ли не
влюбленно, нередко изнутри описывают насекомых. Здесь
чувствуется жажда перевоплотиться в них, воспринять мир
"по-насекомому". Не потому ли, что человек устал от самого
себя? Не только от себя - от самой своей млекопитающей породы.
Здесь отказ от нее. А ведь поэт - барометр человечества.
7.3.1985
* * *
Афоризм - это лирическая миниатюра мудрости.
* * *
Экзюпери - великий писатель прежде всего потому, что он
великий человек.
Но можно ли сказать то же самое о каждом великом
творце? Пожалуй, нет. Скажем, Гегель: велик, но не человечески.
13.1.1987
* * *
Маяковский - это и есть нагрянувший Хам.
26.5.1987
* * *
О "Ювенильном море" Платонова.
Сводящая с ума смесь Зощенко, капитана Лебядкина,
одаренных кафкианской алогичной логикой - и высокой поэзией.
Похоже, секретом этой умопомрачительной алхимии владел
только автор и только в единственном вдохновении.
* * *
У Чехова - негромкая беседа на фоне внутренней тишины.
У Горького - громкие нелепые споры среди всеобщего
гвалта.
* * *
Дикую гибель Лермонтова я переживаю так, словно его
убили вчера. Его дуэль еще больнее, чем пушкинская. Гению
Пушкина дана была почти вся полнота выражения. Пушкин, судя по
всему, знавал и полноту счастья. А Лермонтов?.. Какая-то
бытийственная неприкаянность, неуместность и невмещаемость
среди людей. Дошедшее до адской раскаленности взаимоотрицание
гения и посредственности, благородства и низости.
24.9.1989
* * *
Подъезжаем к месту гибели Лермонтова. Перед нами две
торжественные колонны. Не менее внушительны видные издалека
огромные буквы: "Заповедная зона. " Ну, слава Богу, покой
священного для нас места охраняется нашей могучей державой!
Увы, не охраняется! От неумолимой пошлости защиты нет -
точно так же, как "от судеб защиты нет".
На фоне памятника основательно позирует перед
фотоаппаратом толстозадая блондинка торгашеской внешности.
Объяснить ей невозможно, почему это нехорошо, почему не
следует ей красоваться перед скорбным памятником.
Удрученные, мы собираемся возвратиться к автобусу, но
тут начинается просто фантасмагория. Грянула громкая,
завлекательно веселая, безудержная музыка, мощно зазвучали
протяжные клаксоны автомобилей и понеслись к вечереющему небу
разухабистые выкрики.
Боже ты мой, да что же это такое происходит?
"Свадьба, дарагой, свадьба!"
Ошеломленная, моя жена поспешила к свадебной гурьбе, я
- за ней. Раскрасневшиеся от выпивки, упитанные, ухоженные,
крепкие кавказские мужчины и женщины с наслаждением предавались
стихийной пляске. Попробуй остановить этих силенов и вакханок -
разорвут в клочья! Никто их не переубедит, что это злой человек
явился омрачить их невинную радость.
Жена попыталась мирно растолковать суть святотатства
сравнительно трезвому участнику свадьбы. "Да это давно так
здесь делается. Такой у нас обычай. Выпейте с нами!" И он
указал рукой на несколько бутылок шампанского, стоявших прямо
на асфальте.
Мы ушли не солоно хлебавши, ушли, убитые. А навстречу с
ревом, разрывая воздух клаксонами, бешено неслась вереница
свадебных "Жигулей" и "Волг".
Люди, ожидавшие нас в автобусе, почти все русские,
вовсе не разделили наши чувства оскорбленности и возмущения.
"Ну и что?! Жизнь есть жизнь. Пусть себе веселятся!"
Бедный Лермонтов! Плебейская тупость, боюсь, окажется
бессмертнее, чем его гений.
30.9.1989