Что такое пустота? Часто говорят – пусто на душе. А как оно, пусто? Белые буквы на черных клавишах – это пустота, когда сидишь и мучительно долго думаешь над каждым словом, выдавливаешь его из себя, и ложатся на белом виртуальном листе ровные серые строки, хотя на самом деле они скошенные, стремящиеся куда-то вниз… Все зачеркивания, ошибки, исправления легко корректируются клавишами backspace и delete. И не нужно думать об орфографии – умная машина знает лучше, чем ты, как писать правильно. И где ставить троеточие, а где достаточно точки.
Но в этом тексте было много троеточий. Они словно заполняли пустоту. Потому что она была в словах, тех самых, выдавливаемых почти незаметными прикосновениями пальцев к черным клавишам. Иногда руки исчезали, на краю стола показывались локти, и голова обессилено опускалась на подставленные ладони. Взгляд упирался в черные клавиши. На букве «С» притаилось светлое пятнышко, а еще он впервые обратил внимание, что левая часть напоминающего половину батончика «Twix» пробела отполирована до блеска. Странное дело – кто бы мог подумать, что эту клавишу он обычно нажимает левой рукой.
Функциональные клавиши были покрыты тонким налетом. Аккуратно скользя указательным пальцем по черным квадратикам, он стер с них пыль. Заметил, что из всех отполирована бесчисленными касаниями только одна – F5. Обновлять страницы в Интернете нажатием одной клавиши было много проще, чем обновить свою память. Даже жесткое нажатие на reset, после которого наутро болела голова, и ссыхались, срастались намертво нёбо и язык, не помогало. Память надежно хранила то, что забыть невозможно, нельзя, иначе исчезнет что-то важное в жизни.
Alt + Tab, два ритмичных щелчка Tab+Tab, и на экране открылось ее лицо. Он долго смотрел в серьезные серые глаза, подчеркнутые тонкой линией безупречной черной стрелки. Она жемчужно улыбалась, глядя в объектив фотокамеры. Сдержанность и строгость искренней и теплой улыбке – так умела улыбаться только она – придавала темная, цвета спелой вишни матовая помада. Длинные волосы все того же неземного пепельного оттенка, переливающиеся золотом, обрамляли нежный овал лица. Он всматривался в знакомые до боли черты, узнавал и не узнавал ее.
Они не виделись почти десять лет. Несколько старых, желтеющих школьных фото да десяток снимков в Киеве – вот и все, что осталось на память. Еще общая фотография в выпускном классе – на ней она получилась какой-то испуганной, напряженной, но все равно единственной и неповторимой. Куда-то задевался картонный квадратик Polaroid – на снимке чуть больше спичечного коробка поместился весь класс. Она терялась среди одноклассников, плечом к плечу стоящих на ступеньках школы в день последнего звонка. Так она потерялась и в жизни.
Она растворилась, исчезла, скрылась в причудливом лабиринте городских кварталов. Где ее дом? Конечно, он мог найти ее, но знал, что это ничего не изменит – она не простит предательства. В первую весну без нее он пришел в ее дом передать поздравление с днем рождения, с надеждой попросить прощения, объясниться – она каждый год приезжала домой в свой праздник. А в том году и вовсе выпало воскресенье. Значит, должна быть дома... Но через знакомую до боли дверь, выкрашенную морилкой под красное дерево, ему ответил чужой голос: «Такие не проживают. Уехали. Не знаю. Неинтересно. До свидания».
Он поднялся на площадку технического этажа, попытался закурить сигарету со стороны фильтра, зло отшвырнул ее и долго смотрел невидящим взглядом на свежевыбеленную стену. Еще недавно здесь была нарисована смеющаяся рожица, и стояла подпись – Андрей. Ему хотелось, чтобы выходя из дому, она видела привет от него.
...Она так об этом и не узнала, но он часто приходил. Стоял, ждал, щелкнет ли замок. А вдруг откроется дверь, и выйдет она. Но она не выходила. Что она делала? Наверное, уроки, а может быть, смотрела телевизор. Или думала о нем.
Но спуститься на десять ступенек, нажать кнопку звонка и услышать заливистую трель было выше его сил. Что-то внутри не пускало. Любовь – это тайна. И доверить ее даже ей он не мог, не умел. У него со словом «любовь» вообще были сложные отношения... Любовь приносила только боль, и поэтому он боялся любить. Даже ее.
А потом был вечер, когда они случайно столкнулись на узкой тропке, протоптанной среди высоких мартовских сугробов, наметенных в канун женского дня. Долго стояли, глядя друг другу в глаза. Он увидел, как по ее щеке скатилась бусинка-слезинка, потом вторая, третья… Она смотрела на него полными слез глазами, и он понял, что больше так не может – отворачиваться и делать вид, что ему все равно, его не трогают ее взгляды и не манит улыбка.
И потянулся бесконечный поцелуй, неумелый, исступленный. Ему казалось, еще немного, и они сольются, станут одним целым. Даже сквозь зимнюю куртку он чувствовал дрожь ее тела, и все сильнее сжимал в объятиях ту, что снилась ночами, ту, которой он неустанно любовался и о ком беспрестанно думал.
Воспоминания о вечере, искрившемся бесконечностью снежинок в свете подслеповатых фонарей, хрупавшим под ногами свежевыпавшим снегом, навсегда врезались в память. Они гуляли, держась за руки, и во всем мире не было никого, кроме них двоих… Сколько света, чистоты, невинности, радости, счастья было в этих коротких часах! Они сидели на скамье на спортивной площадке, она доверчиво обнимала его, а он не мог разомкнуть кольцо рук, обвивших ее талию. Вокруг стояла тишина, и только было слышно, как бились два сердца. И ярче неисчислимых звезд на небе, мириад снежных искр сияли ее глаза...
Локти соскользнули со стола, руки бессильно упали на колени. Вот она, пустота. И из этой пустоты на него смотрели серьезные серые глаза. Когда-то они были темно-голубыми, с оттенком морской лазури, и он точно знал, когда они утратили оттенки синего…
Он поднял тяжелую, словно чужую руку. Нажал и долго не отпускал backspace. Он не имеет права писать ей. И что он напишет?
Привет. Как дела? Как ты? Семья? Муж? Дети?
Сеть молчала. Поиск в друзьях ответов не давал. Кто эти люди? Около полусотни человек, пришедших в ее мир за десять лет. Мужчины и женщины, молодые и постарше. Однокурсники, преподаватели, коллеги, просто знакомые, друзья… Среди них нет ни одного одноклассника или одноклассницы. Словно и не было десяти лет, проведенных в «сообществе» средней школы…
– О чем задумался? – голос жены вывел из забытья.
Андрей встрепенулся, стряхивая наваждение, и молча притянул к себе Наташу. Он целовал жену, но при этом не мог оторвать взгляд от голубых глаз с оттенком лазури, улыбавшихся ему из другой жизни.