Две женщины, один мужчина

В нашем доме тихо. Мы просыпаемся очень рано - в пять, в шесть утра, движемся бесшумно -  не любим мешать друг другу и человечеству в целом. В нашей квартире - две женщины и один мужчина, довольно сложное сочетание.
Первой встает Ира. Ее шаги будят меня. Потом добавляется возня машин за окном. Москва тоже просыпается рано. Она деловая дама, в отличие от нас, не деловых и бесцельных.
В трусах и тапочках, лохматый и небритый, я иду на кухню. Зимой кухня - темная, страшноватая.  Две газовые конфорки светят Ирине Сергеевне Абалишиной в спину. Ирина Сергеевна смотрит в черное окно, в котором лопаются и текут желтые пятна фонарей.
- Мишка, кофе будешь? - это ее повседневная, первая с утра фраза.
Я включаю свет. Я боюсь ночи,  жалкого бессилия, в которое бросает нас сон. Сколько я смог бы написать, если бы не требовалось тратить время на сон. Или прочитать. Или...
- Тебе что приготовить? - спрашиваю я. Тоже ритуальная фраза (ведь я знаю, что Ира завтракает поздно - в десять минимум). В нашем доме очень много ритуалов. Как сказано в книге "Справочник практического врача", которую нам подарил один приятель, это: "свидетельствует о психических отклонениях".
Мы смеемся над своими ритуалами, мы называем себя "аристократы хреновы", и мы полностью согласны с наличием у нас психических патологий.
- Спасип, не надо, - отвечает Ирка и коротким жестом тушит окурок в пепельнице. Пепельница экстравагантная, сделана из копыта северного оленя. Ее привез в подарок один из бесчисленных Иркиных гостей - он приезжал из Норильска на пару дней, провонял наш дом северной экзотикой (строганина, давно нестиранная одежда и морошка). И подарил Ирке пепельницу.
В подъезде  все больше прибывает шумов: шаги, лифт. Много на свете  ранних пташек.
- Мишка, ты финлепсин выпил? - спрашивает Ирка, включая компьютер.
Просыпается Катя. Катя моложе Ирки, но старше меня, вид у нее совершенно "бэби-долл": круглые глаза и невинный ротик, розовая пижамка и возглас:
- А чё вы меня не будите?
Катя начинает с музыки - устрашающего рока. Рок совсем не подходит кукольной блондинке. Вообще, Катя - живой кич и ходячая безвкусица. Под злой рев бас-гитар она делает зарядку. Танцует и прыгает, как старшеклассница на дискотеке в сельском клубе.
- Опять Катька дурью мается, твою мать, - Ира с чувством ударяет по клавиатуре пальцами. Как пианист, демонстрирующий ослепительное туше.
Катя, конечно, подбегает целовать Ирку и виснуть на ее плечах - угловатых и далеко не девичьих.
- Блин, Цыпуля... не мешай, будь другом... очень много дел!
У Ирины Сергеевны с пяти утра много дел. Она пишет программы, создает сайты, рисует графику. Это частные заказы, а иногда - административные. Вокруг Ирки разбросаны разноцветные диски и папки с листами формата А4, Интернет качает и отправляет, качает и отправляет. В правом углу Иркиного рта - сигарета, слева - микрофон мобильника.
Я тоже включаю свой ноутбук под Катину музыку. Но вдохновение - это вам не веб-страницы клепать. Я часто встаю и смотрю в окно на бурлящую московскую улицу. Иногда это подталкивает мыслительный процесс. Иногда отвлекает.
- Я пошла! - кричит Катя в коридоре.
Это значит - она уезжает в институт.
- Позвони, когда будешь назад, эй! - не оборачиваясь, говорит Ирка.

...  Мы жили так до нынешней зимы. Мы жили так два года. Мы не родственники друг другу, у нас нет общего бизнеса, мы не ведем общий творческий проект. Наш дом был наглой провокацией социуму, потому что с древних времен и до наших дней люди живут вместе только: 1) по родству 2) по делам 3) по острой необходимости.
Наша странная троица давно нарушала общечеловеческие правила. За что и была наказана высшими силами.

Ирина Сергеевна Абалишина, 27 лет, инженер-программист. Начинаю с нее по справедливости, потому что она старшая, и она - официальная хозяйка нашей квартиры.
Я часто наблюдаю за Иркой, пытаюсь скопировать выражение ее лица, чтобы понять ход ее мыслей, чтобы влезть в ее тело. Для меня Ира - самое загадочное существо в мире, хотя я, как было уже сказано, жил с нею два года. Как формируются  такие персонажи, из каких глубин человеческого генофонда их выносит - никогда не понимал. Я сам не подарок, меня с третьего класса школы называли "мальчик с придурью". Но мне Ирину Сергеевну не постичь. Я, кстати, не ёрничаю, называя ее по имени-отчеству. Она старше меня на шесть лет, а это немало, и она гораздо лучше знает жизнь. Я-то по жизни неудачник, если бы не Ирка, плохо представляю, что бы я сейчас делал.
Ладно, обо мне - на сладкое (если можно предположить, что я - сладкое).
Ирина Сергеевна родилась в глубокой и жуткой провинции. Жуткой - потому что российская глубинка - это алкогольно-мещанско-огородный ад. Родители Ирки были интеллигентами. Нет ничего печальнее судьбины провинциального интеллигента. Говорю со знанием дела, мои родители - из той же категории. Провинциальный интеллигент бухает водку хуже крестьянина, но вынужден "поддерживать статус". То есть - бухать водку тайно, тихо и депрессивно.
Для людей отец Иры носил костюм и назывался "Начальник районного отдела сельского хозяйства". Для семьи он надевал спортивные штаны и вечно сизую рожу. Вероятно, лицемерие и вранье вылепили из Ирины агрессивное и возмущенное существо. Но почему она стала аскетичной, замкнутой, и откуда взялась ее перевернутая ориентация - не знаю, ей-богу.
Цветущим июнем тысяча девятьсот девяносто восьмого года Ирина Сергеевна Абалишина прибыла на Киевский вокзал города Москвы. Я пишу - цветущим июнем, а там - бог его знает, какая была погода. Июнь в России часто бывает дождливым, противным. Ира не вдавалась в лирические подробности, когда рассказывала. Я сам их буду придумывать.
Девушка имела при себе: рюкзак с двумя сменами белья, запасной футболкой и запасными джинсами. Деньги и документы она положила в пакет, а пакет засунула в трусы спереди. Широкая джинсовая куртка скрывала этот выступ. Мелкие деньги были у Иры просто в кармане.
Она спустилась в метро и заплатила за одну поездку.
Заметьте - семнадцатилетняя девушка приехала в столицу в июне. Всем понятно, что приехала она подавать документы в вуз. Но  не понятно - почему с нею нет родителей? Почему она им даже не позвонила - мол, я доехала благополучно?
Потому что Ира, окончившая школу с золотой медалью, уехала тайно от родителей. То есть - убежала. От приготовленного ей места в областной сельскохозяйственной Академии (экономический факультет, очень престижно, у папы там друзья). От паршивого городка, где каждый знает, с кем спит соседка, что на обед у коллеги, в каком магазине ты купила эти трусы.
Ира подала документы в МГУ имени Ломоносова (вот где смелость-то!). Купила газету "Все для вас", нашла объявления о сдаче квартир, и пошла искать, где купить таксофонную карту.

... Чуть вырываясь из плана повести, удивлюсь, какие бывают на свете практичные люди. Я давно сделал вывод: практичным надо родиться. Я - человек из бедной семьи, а совсем непрактичен. Ирка была дочерью зажиточных родителей, но с детства умела пролезть и пробиться. Причем - молча, сосредоточенно и мрачновато. Она всегда насупленная. Хотя нисколько не злая.

Через десять дней Ира Абалишина изволила позвонить домой. К тому времени ее ф.и.о. и приметы уже числились во Всероссийском розыске.
- Мама, поздравь меня, - сказала Ирка, и нарочно громко втянула дым "Эл Эм лайт" (она умела курить уже в школе, но тогда скрывала).
- Я поступила в МГУ имени Ломоносова. На мехмат.
- Куда?! - мама там, в своей гостиной со шведской элитной мебелью, схватилась за бок. Все люди хватаются при волнении за сердце. А Иркина мама жаловалась на холецистит (болезнь любителей покушать).
Она поняла про МГУ, но не обязана она знать, что такое мехмат.
- На математика.
Иркин поступок разобрали на семейном совете. И признали его сумасшедшим (по исполнению), но достойным (по целеполаганию). Всем встречным и поперечным с гордостью говорили: "МГУ!!!" А Ире велели ехать на станцию метро Таганская, по адресу такому-то. Там жил престарелый одинокий дядя Ириной мамаши. Дядя давно просил кого-нибудь присмотреть за его старостью - пока не добрались черные риэлторы.
Вот так Ира закончила мехмат, так стала владелицей квартиры в Москве.
А теперь про духовное и личное.

Когда я поселился (правильнее было бы - внедрился) в квартиру И.С.Абалишиной, там уже обитала Катя. Было трудно предположить, что это солнечное, пушистое, розовое существо - подруга сумрачной Ирины. Что она ее сестра - тем более. Первые дни я сидел в их квартире, смущенный и пришибленный, и ничего не замечал. А потом увидел, как девушки полулежат перед телевизором, обнявшись, и Катя развлекает Ирку мелкими поцелуйчиками в щеку, в ухо, в шею. Точь-в-точь как новобрачная - еще не успевшего надоесть молодого мужа.
Я все понял, вопросов не задавал. И взгляд не отводил, когда Ирка кидала Катю на диван (и у Ирки случались моменты веселья), а Катя пищала, и девки бурно целовались.
 Ирина Сергеевна за пивом с чипсами сама рассказала мне, что у нее до Кати было четыре подруги. И ни одного друга, подумал я.
- И куда все они делись?
- Характерами со мной не сошлись, - ответила Ира. Втянула эл-эмовский дым, выпустила его ловкими кольцами.
- Я же не девушка-ромашка, сам знаешь. Грубая я. Занята все время. А бабам это не нравится. Бабы, в большинстве своем, любят сюсю-мусю, комплименты всякие... я не умею.

Осталось добавить, что Ира ходила всегда в джинсах, в клетчатых рубашках или невзрачных футболках, другой обуви, кроме кроссовок, я у нее не видел. Хотя однажды я собрался стирать (мы стираем по очереди, и свое и не свое), и обратил внимание на этикетки Иркиных футболок. Все они были - чистый коттон, и очень дорогой фирмы. О, девушка, а ты еще и сноб! - подумал я.
Техника у Ирки тоже была самая дорогая, хотя и с минимальным дизайном.
Глаза у нее серые, жесткие, волосы - темные, стриженые в каре средней длины. Волосы тоже жесткие.
И вся Ирка - холодная, твердая, моток проволоки, а не девушка. Впрочем, фигура у нее гораздо лучше, чем у Кати - тонкая талия, грудь третьего размера. Мы прошлым летом ездили вместе в Геленджик, я имел возможность увидеть Ирку без джинсовой кожуры.
И черты лица у нее чище и правильнее, чем у Кати.

Вот я плавно (как принято писать) подошел к Кате.
Катя - полный антипод Ирки. Кукла Барби, которую по ошибке завезли в сельский продмаг. Катя была из деревни, настоящей деревни, где топят русские печки, моются в бане с веником и ездят в школу на тракторе. Катины родители были сельские пролетарии. Отец когда-то работал в сельхозэнерго, а когда колхозная система рассыпалась, перешел на работу в районный городок - шофером в администрацию. А мать всю жизнь трудилась поваром в сельской столовой. То есть, Катины предки не возились в земле и навозе, были выше окружающей деревенщины-засельщины. Жили они небедно,  и Катя у них была одна, притом - такая красивая.
Благодаря маме - школьному повару Катя окончила школу с одними пятерками. Чего стоят пятерки в сельской школе, все, наверняка знают - кроме самих выпускников сельских школ. Катя была уверена в своих пятерках, в своей красоте. Родители выписали ей по каталогам модную одежду и отправили в Москву.
Катя не поступила в институт (планировался, как и в Иркином случае, экономический). Она несколько дней бродила бессмысленно по улицам и каталась на метро. Лицо у нее было отчаянное, из глаз неостановимо текли слезы. Катя не представляла себе жизни в деревне. В деревне не было витрин, в которых Катя могла любоваться на свое отражение. Там вообще ничего не было для нормальной человеческой жизни!
В один из этих страшных дней Катю облапал пьяный урод в метро. Вся на нервах, Катя взвизгнула.
- Убери руки, сволочь! - и дала уроду манерную пощечину.
А он приложил Кате в ответ - так, что девчонка снесла с ног полвагона.  Осторожная (а правильнее - подлая) московская публика начала перебазироваться резко направо. Слева остались только ревущая Катя, пьяный урод и мрачная девица в черной джинсовке.
Мрачная сделала шаг к Катиному обидчику и нанесла ему мастерский удар - левой в солнечное сплетение.
Пьяный сполз на пол.
- Станция метро "Таганская", - сообщил механический голос. Неспокойный вагон опустел. Там остался один пьяный, сломанный пополам неженским ударом.
- Пошли, - сказала деловито Ирка, - тебе фейс умыть надо. Ты вся размазанная. А я здесь рядом живу.

Так Ира и Катя стали жить вместе. Как развивался их роман и возник фактически однополый брак, я не в курсе. Они не рассказывали, а мое воображение достаточно бедно, чтобы это придумать. Если честно, я до Ирки и Кати слово "лесбиянка" видел только в прессе. И до сих пор не знаю, как они занимаются любовью. При мне бывали только поцелуи. Спали мои девки в соседней комнате, и в их спальне всегда было тихо и благопристойно.
Катя год поработала в каком-то магазинчике, а следующим летом поступила в свой экономический. Мы никогда не обсуждали вопрос денег. Но я подозревал, что Катя существовала в городе Москва полностью за счет Ирки.
Хотя, вру - родители Кати регулярно присылали с оказией или сами привозили сметану, мясо, домашние банки-закрутки.
А Ира своим родителям даже не звонила.

И я не звоню.
Не то, чтобы я обижен. Просто я знаю, что моим родителям до лампочки - где я, с кем я. Иногда накатывают ужасные мысли - я не нужен даже самым родным людям, я живу на свете невидимым и бессмысленным микробом... Однажды я озвучил свои мысли Ирке. Она сказала спокойным баском:
- Мишка, почитай на досуге Библию. Там сказано - лучше сосед вблизи, чем брат вдали.
Мои "соседи" - Ирка и Катя, во сто раз ближе мне, чем отец, мать, сестра и брат. Моя родня привыкла считать меня лишним (третий ребенок, случайный мамкин "залёт") и убогим. С семи лет я регулярно проводил по полгода в больницах и санаториях.
Мать никогда не знала, с кем я дружу, чем увлекаюсь. А отец даже не помнил, в каком я классе.
Здесь, вроде бы, следует рассказать о моих родителях, как я рассказал об Иркиных и Катиных.
Не могу. Я даже не знаю, что они за люди. Я наблюдал мать то с кипой отчетов, то на кухне, в фартуке. А отца я практически и не видел. "Папа в командировке".
- Мам, я это... посылал рассказ в журнал. И его опубликовали.
Никогда не забуду, как она посмотрела на меня из-за клубов кухонного пара. Сонными глазами.
- Правда?
И все. Она даже не спросила - какой журнал, а почитать дашь?
- Мам, я решил поступать во ВГИК.
- Куда?
- Всероссийский государственный институт кинематографии. Я хочу быть сценаристом.
Речь, которую произнесла мама, была самой длинной, которую обратили лично ко мне за семнадцать лет моей жизни. Краткое содержание речи: Миша, ты придумал чушь, ты инвалид с семи лет, у тебя эпилепсия, это неизлечимо, выбери спокойную профессию, чтобы жить всегда с родителями, мы будем смотреть за тобой, пока живы.
Помню, как глядели на меня во время этой речи брат и сестра - с глубоким интересом. Они впервые  за семнадцать лет заметили меня!
В итоге я уехал в Москву так же, как Ирина Сергеевна Абалишина - тайно. Более того, я поехал зайцем, потому что у меня было совсем мало денег. А ехать мне - от моей уральской дыры - было втрое дольше, чем Ирке из Подмосковья.
- Ну, ты малый - герой! - уважительно говорила потом Ирка.
Ничего героического. Просто я привык к прописанной мне родителями роли серого пятна. Никто не замечал меня в поезде, никто не замечал на вокзале и в метро. Я вышел из метро, почувствовал, что голова сильно болит и сел на свой рюкзак.
Начался припадок, и опять меня никто не заметил.
Люди шли толпами и по одиночке. Я их не видел - мне простительно - во время припадка ничего не видишь и не помнишь. А они прекрасно понимали, что я не пьяный и не обколотый, эпилепсию ни с чем не спутаешь. Но никто не подошел.
Я очнулся через пару минут (знаете, у меня ни разу не было длительного статуса). Девушка в черной джинсовке ловко приподняла меня и помогла сесть на рюкзак у киоска.
- Купи минералки, Катя, - приказала она.
Вторая девушка, розовая-белокурая-пушистая, стала поить меня из бутылки.
- Дай, я, - строго сказала первая, - ты половину ему на грудь проливаешь.
- Давайте, я сам, девчонки, - смог выговорить я, - меня уже отпустило.
- Ничего подобного! А то я не знаю, что такое эпилепсия. У тебя телефон есть? Кому позвонить?
Так я познакомился с Иркой и Катей. И пожил у них пару дней - чтобы прийти в себя после grand mal.
 
... Почему вечно хмурая Ирка Абалишина, которая курит и пьет пиво, как парень, и которая по сути - интроверт и мизантроп, вечно возится со всякими сирыми и убогими, понять не могу. Раньше я все объяснял Фрейдом, и рассуждал - у Ирки - комплекс вины перед родителями. Таким образом она "замаливает грехи". Ее родители неоднократно звонили, Ирка им отвечала - сердито и немногословно, никак не шла на контакт.
- Ничего ты не понимаешь, - смеясь, объяснила Алёна, - так вырывается наружу подавленная женственность. Детей ей пора рожать! Инстинкт материнства!
Алёна была тогда моей девушкой. У нее  были пшеничные волосы до плеч, на ней отлично сидели дорогие бизнес-костюмчики и фирменные туфли на среднем каблуке. Она недолюбливала Катю с ее шпильками-мини-белокурыми локонами. А Ирку так вообще ненавидела.
Инстинкт борьбы за существование, наверное...

Опять я сбился с прямой линии. У меня "нестандартное мышление", как говорит Иван Алексеич, наш препод по литературоведению. Поэтому мне сложно писать традиционный рассказ, в котором "завязка-кульминация-развязка". И тем более сложно мне писать сценарий. В сценарии все должно быть зрелищно, все должно шевелиться. А у меня часто действие застывает, плывут сонные и скучные рассуждения. Это допустимо в романе или повести, но никак не в сценарии.
- Вам лучше в литературный институт поступать, - сказали мне на экзаменах во ВГИК.
В Литературный я не хотел. Мне казалось, что это очень скучно - серьезная литература. Домой возвращаться тоже было неохота.
- Живи у нас, какая проблема, - сказала Ирка. - Ты закончи какую-нибудь ерунду, чтобы было образование. А потом можно опять во ВГИК попробовать.
Поэтому я поступил в заочный педагогический - на филфак. И работка нашлась несложная и "допустимая при наличии систематических судорожных припадков". Два моих рассказа, опубликованные в толстых  журналах, послужили мне рекомендацией в фирму "Ваш праздник". Я пишу сценарии свадеб, юбилеев, выпускных вечеров и презентаций. Пишу дома. До сих пор горжусь, что работу я нашел себе сам - просто по объявлению в газете.
В фирме "Ваш праздник" я познакомился с Алёной - она пришла с заказом для корпоративного вечера фирмы, в которой работает.
Тогда мне казалось, что Алёна меня любит. И я ее люблю.

...Что есть любовь? Влечение, безусловно - любовь. Но влечение преодолимо. Надавал щелбанов по "нефритовому стержню", и похоть умерла. А любовь, как сказано в Песне Песней, "сильна как смерть".
Или я идеалист? Или царь Соломон наврал...
Я очень сильно хотел Алёнку, день и ночь хотел ее.

Я проводил Алёнку до самого подъезда, поцеловал ее тысячу раз в лифте и сто тысяч раз - около квартиры. Поезд метро был из самых последних. Все в нем спали, я один бредил Алёнкой, рассматривал ее фотки в своем телефоне. Мне было жарко в сыром феврале.
Плачущая на кухне Ирка мигом вывела меня из любовных джунглей. Я не мог представить, что эта Железная Дева способна плакать.
- Ира, что такое? Что случилось?
- Ничего, - ответила низким и сердитым голосом Ира, - просто ПМС. Критические дни. Менструальный психоз, если тебе так понятнее. Картошку будешь?
- Буду, - ответил я. Меня пожирали голод и любовь ко всему миру. Если я любил Алёнку, как я мог не любить Иру?
Ирка поставила передо мной сковородку. Картошка с фаршем, сыром и майонезом способна изгнать любые чувства, кроме чревоугодия. На несколько минут я забыл про Ирку, а когда поднял глаза от сковородки, подруги моей уже не было - ушла спать.

Кое-что прояснилось уже на другой день. Я пошел в магазин за продуктами. Ира с утра уехала к клиентам, а мне оставила список: макароны, хлеб, молоко, пиво, лук, морковка, сосиски, сигареты, печенье, минералка без газа. Крошечный магазинчик находится в пяти метрах от нашего подъезда, и там всегда полно всяких тёток и бабок.
Тётки и бабки вдруг расступились, когда я спросил:
- Кто крайний?
- Берите, берите, - сказала Афанасьевна. Эта старая мразь не уступит места ни беременной на девятом месяце, ни девяностолетнему ветерану с полным набором всех орденов. А меня пропустила.
- Это тот самый, - услышал я громкий шепот, - из шестой квартиры...
Что дурного совершила шестая квартира, и особенно моя невзрачная персона - я не стал спрашивать. Купил все по списку, и пошел домой.
Может, мы не оплатили какой-нибудь счет, или не сдали деньги на ремонт подъезда, подумал я. И вытащил из почтового ящика ответ.
ЛЮДИ!
НАСТАЛА ПОРА ОЧИСТИТЬ НАШ ГОРОД ОТ ЗАРАЗЫ!
РАЗВРАТ ПРОНИКАЕТ В НАШИ ДОМА, ОТРАВЛЯЕТ ДУШИ НАШИХ ДЕТЕЙ!
ПОРОК СВИЛ СЕБЕ ГНЕЗДО РЯДОМ С ВАМИ!
В КВАРТИРЕ НОМЕР ШЕСТЬ ПРОЖИВАЕТ "ШВЕДСКАЯ ТРОЙКА".
ЛЕСБИЯНКИ И РАСПУТНИКИ - ВОН ОТСЮДА!
- Не могла Ирка лить слезы из-за такой ерунды, - подумал я.
Пришел домой, стал раскладывать продукты в холодильнике. А самому так погано было. Безусловно, в наше время даже самых отъявленных извращенцев никто не может изгнать, выселить или просто преследовать.
Но ведь кто-то это сочинил. Распечатал, разнес по почтовым ящикам (я видел - во всех ящиках торчали эти листовки). Это когда подъезды - с кодовыми замками! Кто-то вложил гигантскую злобу в эту непонятную акцию.
- Иришка, ты из-за этой дряни расстроилась? - спросил я, когда она приехала - голодная и сердитая.
- А пожрать ты сварил? - спросил я.
- Обижаешь, - я стал наливать горячий борщ - себе и ей. А Ирка яростно намылила руки и стала брызгать водой во все стороны.
- Эта дрянь не годится даже на подтирку, - сказала она, - бумага слишком жесткая. Пиво открой, окей?
- Все-таки непонятно - кому это надо?
Ирка села на табуретку, хлебнула пива, зажгла сигарету.
- Мишаня, принято считать, что такие вещи делаются врагами: брошенными возлюбленными, завистливыми коллегами и тэпэ. Но я давно сделала свой вывод: человеческое безумие не имеет причинно-следственных оснований. Чокнуться может решительно любой. И если ты попадешься ему на глаза в тот момент, когда его поразила, к примеру, паранойя, ты будешь жертвой. Всё.
Она придвинула к себе борщ и стала есть с большим аппетитом.
Пиво и сигарету она чередовала с борщом. Я вдруг заметил, что несмотря на такой "джентльменский набор", моя подруга кушает очень аккуратно, все жесты ее изящны. В общем, очень женственная она - природно, изнутри.
- Все-таки, это надо иметь связи в ЖЭКе, чтобы шастать по подъездам и раскладывать эти прокламации.
- Мамаша Гарика - как раз начальник ЖЭКа, - ответила Ирка.
- А кто такой Гарик?
- Это ухажер Кати, - объяснила  Ирка, - как полагаю, ее тайный любовник.
- Нашей Кати? В смысле - твоей Кати? И ты так спокойно про это говоришь?
Ирка допила пиво и налила еще.
- А что мне, вешаться, что ли?

Я прежде не задумывался, насколько у моих девок "это" серьезно. То ли они временно живут вместе. То ли дали друг другу какой-то обет. Неудобно было спрашивать про такое. Все-таки, я еще очень провинциален и наивен был тогда.
У Ирки были подружки кроме Кати. Иногда они приходили к нам. Крупная Тамара, похожая на лошадь, вечно в пацанских штанах-трубах и пацанской же бейсболке, только пересказывала новости клуба. Когда-то, до моего заселения в квартиру номер шесть, Ирина Сергеевна активно посещала гей-клуб. Более того, у них была своя газетка, и Ира иногда верстала им номера, делала дизайн. Обычно они с Тамарой только о газете и болтали. У Тамары была девушка, которую я ни разу не видел.
Еще приходила Саша. Я эту Сашу терпеть не мог. Она была мало того, что здоровенная, еще и толстая. И тело у нее было в жирных складках, проступавших через футболку, и рожа - жирная, пористая, с черными точками. Саша смеялась точь-в-точь как гуси гогочут. И все норовила подойти сзади к Ирке и обнять ее. Как бы невзначай. У такой коровы томность и кокетство выглядели просто мерзко.
Катя ревновала Ирку к этой Саше, и всегда норовила сказать Саше какую-нибудь гадость.
- Катюха, - смеялась Ирка после ухода Саши, - что ты бесишься, как тинейджер? На хрен мне это толстое чудище?
А Катю я никогда ни с кем не видел. Ни с девушкой, ни с парнем. Ей звонили какие-то девчонки, но это были просто однокурсницы.
Тем не менее, я решил серьезно поговорить с Катей. Выбрал момент, когда Ира уехала по работе.
- Катька, - сказал я, - у тебя, правда, есть кавалер?
- Какой кавалер? - Катя красила ногти и лепила на них какие-то сверкающие сеточки. Вся эта операция была тончайшая, кропотливая. Катя не поднимала на меня взгляда.
- Я не знаю. Ира говорит - какой-то Гарик.
 - Ну, Ира, блин! - сердито сказала Катя. - И тебе успела нагнать этой пурги!
- Нет, ну все же, Гарик существует в природе?
Катя подцепила зубочисткой еще одну сверкающую дребедень и приклеила ее на мизинец.
- Господи! Шла домой, сломала каблук. Парнишка помог доковылять до подъезда. Теперь здороваемся, говорим о погоде. Вот и все, а у Ирки уже башка не в порядке от ее компьютеров.
Катя говорила спокойно. Я поверил ей. Но тут вспомнил одну штуку.
- Тамара как-то сказала, что ты - не настоящая лесби. Они ногти не красят, гламурно не одеваются.
- Тамару, конечно, нельзя одеть гламурно, - презрительно сказала Катя, - это было бы грустное зрелище. Цирковая лошадь в блестящей попоне. И я не лесби, Мишечка. Я байсекшуал, у меня были мальчики до Ирки. Кстати, у Ирки тоже были мальчики!
- Правда? А я не знал.
- А тебе и не надо много знать, - Катька показала мне язык, и ткнула меня своим ядовито пахнущим ногтем в лоб, - мальчики не должны лезть в девичьи секреты!
Этот жест окончательно доказал мне, что Катя совсем не лесби. И байсекшуал - только на десять процентов.

... Когда мне было лет пять-шесть, я обожал одеваться девочкой. То есть, брал материну или сестрину юбку, натягивал - обычно до груди доходило, влезал в туфли на каблуках, а если везло пробраться незамеченным к туалетному столику - мазал губы помадой, веки - тенями. Родные смеялись. Никто не воспринимал это плохо.
А сделай я то же самое сейчас...
Я думал над этим, лежа в постели и глядя, как ползут по потолку светлые пятна от проезжающих машин. Бессонница совпала с полнолунием. И голова весь день побаливала. Недобрый признак.
Почему люди нормально относятся к проявлениям бисексуальности у детей, и с отвращением шарахаются от взрослых, которые любят "не то, что положено".
- Из-за таких гомосексуалов, как Саша, - объяснила как-то Катя, - меня  саму тошнит от паскудных девок среднего пола.
Катя мыслит по-простому. Она выражает мысли здорового существа крестьянского происхождения. Но ведь на свете полно людей начитанных, умных, свободомыслящих, которые покосятся не только на гадкую Сашу, но и на красивую Ирку. Людей волнует, с кем спит сосед куда сильнее, чем все войны, революции и катастрофы.
Мои мысли попахивали фрейдизмом, а головная боль и бессонница ухудшали этот ментальный кавардак.

Я отвез готовый сценарий в свою фирму и возвращался домой. Грустное возвращение - февральский мокрый снег в лицо, Алёнкин телефон вне зоны действия сети, и башка гудит от боли. Этот день был полон гадких предчувствий, и они материализовались. В виде троих ублюдков, которые остановили меня у подъезда. Рожи их были слегка знакомы. Наверное, они постоянно торчали во дворе - на лавочке или на детской горке. Я никогда не обращал специального внимания на фигуры во дворе.
- Стоять!
Меня толкнули кулаком в грудь - слегка. Предупредительно.
Меня не надо было предупреждать. Во-первых, пустых предчувствий не бывает. А во-вторых, меня уже били однажды уличные твари. Мне было тогда восемнадцать лет, я поехал с другом в соседний город, и били ни за что - просто уродам хотелось вытряхнуть энергию. Этим - тоже, но они были мегаполисные ублюдки, столичные. Они нашли повод и причину.
- Здесь тебе не гей-клуб, парень, ты в курсе? Здесь жилой дом.
- Я в курсе.
- Здесь детишки малые гуляют. Пенсионеры, ветераны. А ты тут... порядок нарушаешь, бля. Картину портишь, понял?
Это все говорил один - он, вероятно, строил из себя "короля местной помойки". Куртка на нем была дешевая, китайская, а джинсы - кажется, фирменные, и в кроссовки вдеты шнурки разного цвета. Когда-то я читал, что означают эти цвета у профашистских группировок. Но не мог вспомнить, когда меня тыкали кулаком в грудь.
- Я здесь живу.
 - Живи, нам не жалко. А волосы почему такие?
- Какие?
- Длинные, бля. Ты какого пола? Может, среднего?
- Ребят, мне надо домой.
Мне, в самом деле, надо было домой. Потому что уже тошнило от головной боли. Мне было все равно, что они скажут еще.
- Домой? К двум телочкам своим? Они друг друга облизывают, а ты смотришь? Или участвуешь?
Тупая провокация - чтобы начать драку. Снег падал на лицо - казалось, он сейчас закипит у меня на лбу. Мне было жарко и совсем не страшно.
И я ударил. Заметьте - первый начал я, весь двор видел. Дальше мне сделали подножку, я упал и получил удар ногой в бок - по почкам.
Мои соперники не знали - бесполезно бить того, кого ударил Бог. У меня начался припадок, и ублюдки испугались. Они подумали, что это от их удара я начал корчиться в мокром снегу и пускать изо рта пену.
Гарик, провожавший Катю, тоже так подумал. Поэтому выхватил из кармана электрошокер для собак и шарахнул кого-то из ублюдков.
Ничего этого я не видел, естественно. Катя и Гарик рассказали мне это уже дома. Они вдвоем вели меня под руки до квартиры. Потом вдвоем уложили на кровать. Гарик снял с меня ботинки, а Катя - куртку.
С этого момента я уже все помню.
Гарик. Он назвался - Игорь Векшин. Имя Игорь ему очень шло. Потому что это имя древневаряжское, и типаж у Гарика был подходящий: высокий рост, атлетическое сложение, светлые волосы. Вообще, похож на шведа или норвежца.
- Знаю я хорошо этих отморозков, - сказал Гарик, - они здесь живут. Пристают всегда к тем, кто заведомо сдачи не даст. К подросткам, к гастарбайтерам... Надо же додуматься - больного человека обижать!
Гарик был горд своей силой (к нему-то не пристанут!), своей красотой, даже своим электрошокером. Катя смущенно улыбалась.
- Как же, Катька? - спросил я, когда гордый варяг удалился. - Ты говорила, что он тебе не кавалер?
- Ты спи давай, - сказала Катя. И сунула мне в рот таблетку. - На, запивай, и спи!
И я уснул.

Девки весело хохотали и необычным образом с кем-то сюсюкали. Женщина говорит таким сюсюкающим голоском только с ребенком, животным или мягкой игрушкой. От своих балбесок я привык слышать ворчание, бурчание или, в лучшем случае, иронические возгласы.
- Ой, какая лапочка!
- Ой, какой холёсенький!
Я не выдержал интриги и выполз в коридор.
Ирка и Катя стояли на карачках и наблюдали, как крошечный серый котенок пьет молоко из блюдца. Котенок был очень пушистый и очень грязный.
- Где вы это взяли? - спросил я.
- Шла по нашему переулку, - ответила Ирка, - едет снежно-белая ауди. Открывается окно, и вылетает вот это.
Она показала на котенка. Котенок поднял испачканную молоком рожу и улыбнулся мне. Глаза у него были янтарные, а шерсть - серо-голубая.
- И ты, конечно, сразу потащила его домой.
- Не сразу. Сначала пришлось сходить в зоомагазин за кошачьим туалетом.
- У него, небось, полная жопа глистов, - сказал я и взял котенка.
- Фу, Мишка! - скривилась Катя.
- Я уже дала ему таблетку, - сообщила Ирка.
 Котенок оказался, конечно же,  девочкой. В нашем бабьем царстве не мог жить другой король, кроме меня. Ирка назвала его Сафо. Потом мы все звали просто Сонькой.
Вечером девицы сидели на диване. Катина голова лежала на плече у Ирки. Тени Варяга между ними не было видно. Котенок лежал у Ирки на коленях.
"Вообще-то, их отношения - не мое дело", - приказал себе я.

Через пару дней у меня снова случился припадок, он длился всего пару минут, и был почти без судорог. Тем не менее, мои подружки (соседки? сожительницы?) стали орать в два голоса, чтобы я шел к врачу. Врачей я ненавижу еще с тех пор, когда лежал по санаториям. Все мое детство прошло в санаториях, как у других пацанов проходит в деревне или на пустыре спального района. Я хожу к врачам только, чтобы возобновить рецепт на финлепсин.
- Это все от нехватки секса, - пошутил я - лишь бы отвязаться от преследований Ирки и Кати, - скоро весна, гормоны бушуют и вызывают такую реакцию.
Девки поверили. Они были совсем необразованные по части медицины. До субботы еще было три дня, а они принялись паковать рюкзаки.
- Вы куда собрались?
- В деревню, - ответила Катя, - к моим предкам. Съездим, на лыжах покатаемся.
- Ты умеешь кататься на лыжах?
- А то! - гордо ответила Катя.
Я все наблюдал тайком за Катей, вернее, за выражением ее лица. Не тоскливо ли ей без Варяга? Не обрыдла ли ей Ирка? Катя была обычная: пустоглазая, хихикающая и ребячливая.
Алёна права - я ничего не понимаю в женщинах. Совсем ничего.
- Мы уезжаем на оба выходных, - объявили мне мои женщины. - Холодильник полный, сигареты есть, кофе тоже. Квартира в твоем распоряжении.
- Можешь Алёнку привести, - добавила Катька. Ира посмотрела на нее сердито. И сказала:
- Не забывай кошку кормить!
Конечно же, я пригласил Алёну. Мы пили шампанское в зале под самый мелодичный из Катиных дисков.
- А сколько ты платишь за комнату? - спросила Алёна.
- Нисколько.
- Так не бывает, - Алёна смотрела на меня с подозрением, - комнату практически в центре Москвы даром не дают.
- Давай торт нарежем? - предложил я.
Алёнка от торта съела малюсенький кусочек - блюла фигуру. Зато потаскала из вазочки всю клубнику, которую я купил за дикие деньги. Мысли ее были, однако, не о клубничке. Я это понял, уже когда вернулся в спальню в одних тапочках, и принес финальный сюрприз - мороженое в креманках.
Я бы повалялся еще полчасика, а потом повторил предыдущий процесс. Состояние у меня было известное - размятый, счастливый и бессильный. Алёна не была, конечно, первой женщиной в моей жизни. Несмотря на мою больнично-санаторную биографию, половую жизнь я начал рано (в четырнадцать лет с семнадцатилетней практиканткой из медучилища), и развивал успешно.
Я был счастлив. Ровно семь минут после любовного апофеоза.
- Миша, - сказала Алёна, облизывая мороженое с ложечки, - ты можешь сказать мне честно? Я не то, чтобы пуританка какая-то. Я человек свободных взглядов. Но...
- Что? - удивился я.
- Знаешь, мне уже пару раз звонили домой. Какая-то женщина, она не представляется.
- Насчет чего?
- Насчет тебя. Вы, говорит, встречаетесь с Михаилом Гореловым? А вы в курсе, что он живет сразу с двумя девушками?
- Ты и без нее знала, что я живу с двумя девушками, - я попробовал засмеяться, хотя самому стало противно до тошноты.
Алёна спокойно отправила в рот еще ложечку мороженого.
- В первый раз она сказала, что у вас шведская тройка. А во второй раз - что обе девушки лесби, а ты сдаешь их, как проституток, богатым женщинам... То есть сутенер.
- Алёна, - сказал я, - для чего ты пересказываешь мне эту грязь? Тебе это приятно, что ли?
Я взял свои вещи и стал одеваться. Не то, что эротическое настроение пропало - вообще, желание жить пропало.
Алёна сделалась мне так же мерзка, как эти сплетни.
- Конечно, неприятно. Я и не верю ни капельки. Но, может, тебе подыскать другое жилье? Ведь у людей дурная фантазия, и рот всем не закроешь...
Я не помню, как мне удалось  Алёну культурно выставить. Я поехал ее провожать. Снова летел мокрый снег с серого лохматого неба. Снова болела голова. Но теперь - не припадок надвигался. Нервная мигрень сверлила лоб над правым глазом. Хотелось нажраться водки или взять автомат и пойти стрелять во все что движется: в машины, запоганившие весь мир своей вонью, в толстых теток, в отморозков, которые ржут на лавочках в метро.

... почему мы обязаны подлаживать свою жизнь под кем-то вырезанный трафарет? Кто его, этот уродливый трафарет, смастерил?
Я никогда не ругаюсь матом, и не люблю его в устах других людей, но в этот день сел и написал стихотворение сплошь из мата. И послал его по СМС своему другу, оставшемуся на Урале.
Он немедленно перезвонил.
- Мишка, тебе что, совсем там хреново? Может, домой вернешься?
- Никитос, ты как относишься к шведским тройкам?
- В смысле?
- Когда трое живут в браке.
- Да как-то по барабану. Не думал о них никогда.
 - А к лесбиянкам?
Он засмеялся:
- Было бы прикольно посмотреть, как они... то есть, думаю - заводное шоу, когда две красивые девушки друг с другом...
- А если бы они жили с тобой в соседней квартире, ты как реагировал бы?
- Не знаю. Да тоже по барабану. Что там у тебя творится, Миха?
- Я перезвоню завтра.

Потом я успокоился. Вернее, успокоил себя. Ведь не буду я вечно жить с Иркой и Катей. Я закончу свой институт, поступлю, наконец, во ВГИК. Стану писать сценарии для хороших фильмов. И сниму себе отдельное жилье, или женюсь на москвичке с хатой.
Я внушал это себе, а с неба падали серые хлопья - пробензиненный снег Москвы, грустная пудра для моих депрессивных мыслей...
Ирка и Катя приехали довольные, веселые. То и дело целовались. И привезли полные рюкзаки всяких деревенских вкусностей: вишневое варенье с яблоками, сушеные и соленые грибы, домашняя колбаса и изумительный острый салат "Тёщин язык".
- Как прошел уик-энд, Мишаня? - подмигнула Катя. - Был полезный выброс гормонов?
- Был, был, - ответил я.
И побежал в магазин за пивом. Надо ж отметить приезд. И вообще - хватит грузиться!

- У нас прежде не было таких заказов, - сказал мне начальник, - это юбилей, но не у человека, а у научной кафедры. Кафедра языкознания. Ты ведь как раз по этой части учишься?
- Ну, типа того, - ответил я.
- Так напиши что-нибудь интеллектуальное. Не просто рифмовки, а остроумные стишки. Может цитат туда всяких вставить. Короче, отнесись серьезно, Мишаня, хорошо?
Я кивнул, и уже в метро начал набрасывать в уме ход сценария. Кати не было, а Ирка висела в Интернете.
- Ты очень занята? Мне бы минут на десять Инет. Цитаток покачать.
- Садись. Я так просто, дурью маюсь.
Ира покинула компьютерное кресло и ушла на кухню. Я отметил, что она в одной черной майке с рожами и буквами. Голые руки были такие гладкие и тонкие, а грудь стояла без лифчика, хотя не была маленькой.
Бог мой, подумал я, сев за комп. А ведь у меня стоит на Ирку! ведь это все равно, что на другого парня!
- Пиво будешь? - крикнула Ирка с кухни.
- Давай!
Пока она шла с пивом, я попытался убить эрекцию. Открыл в Интернете журнал. Кажется, вчера, я заходил на сайт с умными цитатами.
Ничего себе, сколько Ира сегодня облазила!
Я просто от любопытства стал открывать журнальные записи за сегодня:
- сайт купли-продажи недвижимости (Ирка его ведет и пополняет)
- сайт автомобильной кампании (тоже ведет и пополняет)
- сайт для любителей веб-дизайна (личный Иркин)
- лесби-сайт знакомств... уже стало интересно. Я открыл оставленную запись и увидел, что это профайл "Ирина, 27. Познакомлюсь с девушкой от 18 до 30..."
Приехали. Ира ищет Кате замену. А я думал, что все нормально.
Еще одна запись. Медицинский сайт. Про онкологические заболевания. Ну, это опять - ведет и пополняет.
- Тебе чипсов или корюшки? - спросила Ира уже в дверях.
Я быстренько вышел из медицинского сайта и открыл свои цитаты.
- Давай корюшку.

Через пару дней, вечером, Катя приехала счастливая - сдала зачет, и затеяла на радостях печь пирог. Вся кухня была засыпана мукой, а меня и кошку оттуда изгнали. Я не обиделся. Начинался мой сериал по телеку. Ирка тоже села смотреть. Было много шумов: выстрелы и крики из телека, кошка мурлыкала у Ирки на коленях, рок завывал у Кати в кухне. Плюс Москва за окнами как всегда куда-то спешила.
- Телефон возьмите, блин! - крикнула Катя. - У меня руки в тесте!
Я вышел в прихожую и взял трубку.
- Алло?
- Вы еще не съехали, уроды? - спросил неизвестный голос.
- Кто это? - не сразу понял я.
- Дед Пихто это. И бабка с пистолетом. Даем вам срок - две недели. И чтоб духу вашего не было в нашем районе.
Я бросил трубку. Все понятно по словосочетанию "в нашем районе". Опять дворовая шантрапа нас воспитывает.
- Кто это был? - спросила Ира.
- Ошиблись номером, - ответил я как можно спокойнее.
Я вдруг вспомнил, что точно так же "ошиблись номером" ответила мне сама Ира вчера. И Катя - сегодня утром. Похоже, эта мразь всерьез решила нас изничтожить. А вдруг это скинхедская организация, подумал я, и стало жутковато. Мы все смотрим новости, и мозги у нас давно отравлены токсинами современной уродливой жизни. За себя я не боялся - мне с детства была до лампочки собственная жизнь. А вот девчонки... Ира, безусловно, умеет за себя постоять - занималась айкидо. Но с толпой выродков ей не справиться. Катя и вовсе - цыпленок на каблуках.
Я посмотрел украдкой на Иру. Она сидела мрачная, злая, глаза горели, прямо, как у кошки, которую она нервно гладила.

- Привет! - сказала Алёна. - Может, встретимся сегодня?
Я помолчал в телефонную трубку. Она запотела от дыхания. Я машинально протер ее пальцем.
- Кто там звонит?- Ирка вдруг нервно сорвалась с места. - Дай мне! Я сейчас скажу...
- Это Алёна, - ответил я. И добавил в трубку:
- Алён, я сейчас не могу говорить. Я перезвоню.
Я не мог говорить, потому что Ирка была белая, как мел. Пальцы у нее дрожали, а глаза стали прозрачными, с расширенными зрачками. Такие глаза бывают у эпилептиков перед статусом. Я их много повидал в своих больницах-санаториях.
- Ирка! Ты чего?
Она немедленно собралась. Сжала внутри себя все пружины.
- Просто достали уже эти твари.
Пошла и села за компьютер спиной ко мне. Теперь я не видел ее глаз и лица. Пальцы легли на клавиатуру и, вроде бы, не дрожали.
Я понял, что мое нелепое молчаливое стояние сейчас действует Ирке на нервы хуже, чем мерзкие звонки. А звонить Алёне не было сил. Я забрал  ноутбук в свою спальню и писал там - часа два, не отрываясь.

... очень часто читаю в журналах или в Интернете статейки на тему "Мужчины и женщины - существа с разных планет". Якобы, у мужчин и женщин совершенно различный строй психики, мы даже дышим неодинаково, и никогда нам не понять друг друга.
То есть - Вечная Загадка, Вечный Поиск Истины и тэпэ.
Я долго тренировал себя, когда ездил в метро: смотрел то на девушку модельного типа, то на таджика-гастарбайтера, или же на ребенка трех лет. Копировал выражение лица, пытался войти внутрь мыслей. Клянусь, однажды я достал расческу одновременно с "подопытной" девчонкой-тинейджеркой и стал причесываться.
Ирка, напротив, сидит в метро всегда насупленная, смотрит в КПК или в газету.
Но я понимаю, что чувствует Ирка. А Ира понимает, что чувствуем я, Катя ... или кошка.
Наверное, есть какая-то штука, вроде музыкального слуха, еще не описанная учеными. Это чувство у кого-то развито больше, у кого-то меньше. У кого-то вообще, медведь на него наступил. Это чувство дает возможность понимать ощущения другого. Без разницы, мужчина это, женщина. Бисексуальность тут не при чем.
Мне так кажется.

Катя пришла заплаканная. В институтском вестибюле девчонки сняли с ее сиреневой короткой шубки прицепленную кем-то записку "Я лесбиянка". Записка держалась примитивно на кусочке скотча. Написана с ошибками, черным маркером на клочке бумаги.
- И я так шла по городу! - кричала Катя.
- Подумаешь, - сказал я, - по этому городу люди в чем только не ходят. Я вчера видел в метро девчонку в черных колготках, трусах и куртке до пояса. Без юбки вообще.
- Да пошел ты! - крикнула Катя. Она легла на диван и рыдала - видимо, рыдания копились весь день, а теперь она выпустила их на волю. Передо мной и Иркой.
Ира пошла на кухню, принесла воды в кружке и вонючих капель в ложке.
- На, выпей.
Катя послушно выпила.
- Иди, в спальне полежи. Нечего тут истерить.
Ира оставила Катю и села за компьютер. Нервно закурила. А Катю, кажется, вонючие капли снесли в сон. Она спала до ужина, а за ужином об инциденте не говорила и весело смеялась.

- Мишка, я вот думаю насчет машины, - сказала Ира.
- Что? - я поднял голову от ноутбука. Умный сценарий для знатоков языка я давно сдал. Теперь писал стишки-поздравлялки для элитного детского дома, в который ждали важных покровителей.
- Какой машины?
- Автомобиля, блин. Что ты как тупой? Машину хочу себе купить.
- А у тебя права есть? - удивился я.
- Есть, - спокойно ответила Ирка, - подь сюда.
Ирка листала автомобильные каталоги в Интернете. Показывала мне пузатые и стройные немецкие и французские авто.
Она отвлекалась. Тем способом, каким отвлекаемся мы, мужчины - покупаем себе новые игрушки. Машину, мобильник, девочку на ночь. Вот каков был смысл профайла: "Ирина, 27. Познакомлюсь с девушкой от 18 до 30".
А Катя стала возвращаться с каждым днем все позднее.
Я не спрашивал - не мое дело. Вообще, занятия у нее до трех максимум.
- Надо было в библиотеку. Надо было заехать насчет практики.
Она выдумывала, и мы это понимали - я и Ирка. Один раз Катя заявилась аж в девять вечера. Я сам долго был с Алёной на катке в Лужниках, и приехав, застал дома темноту, в которой лишь компьютер светился сумасшедшим синим светом, Ирку с сигаретой, дотлевшей до фильтра, и нетронутый обед. Обед накануне вечером сварила Катя.
- А где Катька-то? - спросил я. И включил свет - на кухне, в прихожей и у Ирки в гостиной.
- А я знаю? - ответила Ирка. Очнулась и стряхнула пепел в пепельницу из копыта северного оленя.
- Она не маленькая.
Я понял, что дело скверно. Разогрел фасоль с мясом, поставил чай.
- Пошли есть!
Ира послушно пришла.
- Обрати внимание, - сказала она, - как только Катя стала шляться допоздна, нам прекратили звонить скинхеды. Типа скинхеды.
Я прожевал фасоль и быстро спросил:
- Ты о чем?
- Да так, - ответила Ира, - мысли вслух. Пиво будешь?
Катя пришла ровно под конец моей первой бутылки. Ира пила медленнее.
- Привет! - сказала Катя. - Ой, я совсем поздно сегодня. Упала на тротуаре, представляете? Растянула ногу. Хорошо, что Надька Войкова с моей группы там рядом живет. Я у нее сидела, пока нога не прошла.
Она сняла сапоги, а потом - прямо в прихожей - колготки. И показала нам перевязанную эластичным бинтом лодыжку.
- Фасоль будешь? - спросил я.
- Нет, спасибо! - Катя смотрела искательно на Ирку.
Ирина Сергеевна была спокойна. Но кожа на ее скулах натянулась и отливала мертвенно-белым, даже синеватым.
- Ирочка, если не веришь, позвони Надьке, - сказала Катя.
- Я верю, - ответила Ира, - не мели ерунды.

На другой день Катя не пошла в институт. Нога у нее, в самом деле, была распухшая, и Ирка прикладывала ей лед и носила обед и чай в постель. Ближе к сумеркам Катя перебазировалась в гостиную. Вместе с кошкой, кучей цветных журналов и банкой мелкого мармелада.
- А то мне там грустно и одиноко. Я телек включу, ладно? Вы вообще, заканчивайте вашу работу. Уже семнадцать ноль-ноль.
Ирка выключила компьютер. Потянулась и пересела к Кате на диван. А я никак не мог закончить важный абзац. Взял ноутбук и ушел к себе в спальню. Потом я вернулся в гостиную (добив абзац). Но садиться на диван не стал. Катя и Ира целовались, и рука Ирки была на Катиной гибкой талии.
Погода неплохая. Пойду прогуляюсь.

- Мишка, - позвала Ира, - разговор есть.
Я отложил ноутбук. Ира обернулась, но в глаза мне не посмотрела. Лицо у нее было не грустное, не веселое - скорее, сосредоточенное.
- Мишка, у меня к тебе просьба. Если, конечно, у тебя не слишком много работы.
- Работа не срочная. Терпит, - ответил я.
- Просьба - как у пацана к пацану.
Я засмеялся:
- Забито.
- Проследи за Катюхой.
Ирина Сергеевна смотрела в стену. Туда, где Катя налепила всяких своих рок-идолов и обвела их серебряным маркером. Довольно, кстати, красивый коллаж получился.
- Например, завтра. Последи за ней весь день.
- Как, и в институте?
Ира ответила тихо:
- Нет, после института. Хотя, мне так кажется, институт она часто прогуливает.

... В те дни и после, когда приходилось весь день молчать и много ездить в метро, я думал об одиночестве. Я думал об одиночестве лет так с четырнадцати, как только в голове завелись более-менее значимые мысли. Ведь я всегда был один. Вернее, с тех пор, как начались припадки. У меня была пара друзей в родном городе, но это не были так называемые "закадычные друзья". Родители видели во мне бракованную игрушку, которую придется держать на антресолях до конца жизни - иначе она сломается, и соседи-родные-коллеги осудят.
В эти дни я вдруг понял, что Ира тоже была одинока - даже тогда, когда их любовь с Катей находилась на пиковой точке. Можно быть влюбленным, и быть одному.
Меня никогда не тяготило одиночество так сильно, как в дни слежки за Катей.

Я два дня провожал Катю до метро, незаметно идя в толпе сзади. Благо, Катину сиреневую шубку видно издалека. Катя честно ехала до института и входила в его здание. Я болтался еще с полчаса рядом. Потом ехал домой.
- Учится, - говорил я.
- Ага, - отвечала Ира из-за компьютера.
Она вела себя так, как будто не было всей этой слежки, как из низкопробного кино про шпионов. Сидела, работала. Я тоже работал до обеда. А потом ехал к Катиному институту.
Четыре дня Катя вовремя возвращалась домой. Правда, с кем-то трындела по мобильнику и хихикала. Но я не смел подойти близко и подслушать.
На пятый день Катю встречали.
Была пятница, улицы Москвы кишели усталым народом, который торопился домой, в рестораны, в клубы, в игровые залы. Вытряхнуть из душ и душонок накопленную за неделю злобу на жизнь. Набрать полные легкие свободы, чтобы потом, в мучительных буднях, не задохнуться.
В толпе я не сразу увидел того, кто ждал Катю. А потом сиреневая шубка резко переместилась влево и слилась с рыжей дубленкой. Гарик обнял Катю, поцеловал в щечку и положил на ее локоток нехуденький букет белых хризантем.
Ах, как романтично. Влюбленные пошли под спадающими с неба пухлыми снежными хлопьями. Сиреневое хорошо сочеталось с коричнево-рыжим. Катя пританцовывала на ходу, потому что из динамиков огромного торгового центра лилась музыкальная реклама.
Гарик и Катя пошли на музыку, как крысы из Гаммельна - на пищание волшебной дудочки.
Я торопился за ними и ступил прямо в глубокую лужу, в которой плавали обломки серого льда. Кроссовок, носок и низ джинсовой штанины были омерзительно мокры. Мокрый и злой, я последовал за романтической парой.
Они поднялись в суши-бар на третьем этаже. Там было много света и сверкающих металлических стульев
- Тебе роллы с икрой, как обычно? - спросил Гарик.
Как обычно. Этого было достаточно, зачем следить дальше. Хризантемы, прекрасное сочетание сиреневого и рыжего, и  роллы с икрой, как обычно. Я поехал домой - переодеваться и докладывать Ире.

- Спасибо, Мишань, - ответила Ирка, - я ведь так и думала.
Вопреки нашим ожиданиям, Катя заявилась рано. Веселая, и без хризантем.
- Мне пойти погулять? - спросил я.
Ирка кивнула. Глаза у нее были такие, что мне стало даже жаль Катю. Катя славная девка, если вычесть ее предательство. Добрая, неглупая, с юмором.
Алёна была уже дома, но "адски устала с работы", и мне пришлось одному болтаться по тем же торговым центрам. От скуки я насосался пива так, что видел сплошной туман вместо улиц. На углу ко мне привязались две уличные шлюшки - увидев поддатого мальчика, решили, что можно легко вытянуть бабки. Я еле отвязался от них, постоял в очереди в общественную синюю кабинку, не вытерпел и отлил в сквере, в зарослях заснеженного можжевельника.
Сверкали, вертелись и подмигивали рекламы. Морозец вылез из фиолетовых сумерек и превратил мокрую Москву в огромный каток.
Я почувствовал, что у меня окоченели ноги.

Света в квартире не было. Даже комп спал. Я снял кроссовки в темноте. Кошка Сонька подошла и потерлась об ногу.
- А где девки? - шепотом спросил я. - Убили друг друга, что ль?
Нет, что-то все же светилось. Из спальни Ирки и Кати вытекали слабое красноватое сияние и тихая музыка. Мэрилин Мэнсон, мелодичная загробная печаль.
Я набрался наглости и заглянул в приоткрытую дверь.
Постель была неразобрана, но синее атласное покрывало слезло до полу. Красный ночник в виде шара освещал два причудливо переплетенных тела. Кажется, одно было обнаженное, а второе - наполовину одетое. Мне в глаза бросились только красные отсветы на белой коже и острая очень белая ладонь - Иркина - которая ритмично вонзалась в темноту между двух тел. В ритм ее ладони и совсем не гармонично с Мэрилином Мэнсоном вздыхала Катя:
- Ай, Ира... ай, Ира... ай, Ира...
Я ушел в свою спальню. Лег в постель без ужина. Какой там ужин - меня знобило и жарило. Минут десять я мастурбировал - с бешеным темпом, как никогда в жизни. В мыслях при этом совсем не было Алёнки или какой-либо нормальной девушки - только две мои извращенки.

Я спал дольше Иры и даже Кати. Когда проснулся, было позднее субботнее утро. Обе девушки были дома. Мирно стряпали блинчики. Идиллическая картина - Ира печет, а Катя мажет начинкой. Изумительнейшая в мире начинка - мелко жареный лук с жареными же грибами, и все это залито расплавленным сыром "Янтарь". От одного запаха этих блинов хотелось скакать, как трехлетнему, и петь. Но в кухне уже была песня. Пела Катька. Ее, видимо, тоже посетило детское прыгательно-скакательное настроение.
- Облака! Белогривые лошадки! Облака! Что вы мчитесь без оглядки...
Ира услышала мои шаги и обернулась. Подмигнула, кивнув тихонько в сторону Кати.
В окнах горело солнце. Мы его так давно не видели! Весь февраль был мокрый и злобный. Март тоже начался метельный, серый... И вот - такое солнце!
Однако, я заметил, что у Ирки глаза припухшие. Плакала накануне. У Кати с лицом все было в порядке. И болтала она за блинами счастливым голоском.
- Мы сегодня едем к Саше на дачу, - сказала Ира, закурившая после первого блина первую сигарету. - У нее день рождения. Несколько наших девчонок соберутся. Скорее всего заночуем там. Так что квартира на все сутки твоя, Мишка!
Припухшие Иркины глаза меня настораживали. Но солнце было такое карамельное, сладкое и розовое, что не хотелось ни о чем думать.
Девушки уехали, а я позвонил Алёне.
Начало того дня я помню очень хорошо. Много искр на крошечных фрагментиках белого снега, который оставляет людям урбанистический пейзаж. Сверкающие сосульки, веселые толстые голуби. Мы кормили голубей с Аленкой, мы купили чужим детям воздушные шарики с гелием. Потом поехали на Бородинскую панораму и бродили там, пока не проголодались. В маленьком кафе, закрытом от человеческих глаз рекламными щитами соседних магазинов, мы заказали пива, салат и пиццу. Нам не хотелось изысканности. От долгожданного солнца внутри плескался сплошной восторг.
Восторг кончился внезапно. Для меня это было - как будто просто выключили свет. В голову ударили боль и темнота. А Алёнка, конечно, натерпелась ужаса. Во-первых, само по себе - страшное дело, узнать, что твой парень - эпилептик. Увидеть все эти судороги, искаженное лицо, пену на губах и перепуганных людей в кафе. Хорошо, что бармен оказался опытный человек. Он стащил со столика скатерть, свернул ее и засунул мне под голову. Потом ложкой разжал мои зубы. Алёнка рыдала от ужаса и в кафе, и потом - в такси. Хотя в такси я уже был в себе, правда, со спутанным сознанием. Но даже спутанным сознанием зафиксировал, как Алёна плакала, и как ей было со мной страшно и неприятно.

Я позвонил, когда уже стемнело. Неохота было включать свет. Голова болела, и я лежал в темноте без сна, гладил кошку.
- Алёна?
- Привет.
Голос у нее был обычный. Интонация - тоже.
- Алён, ты очень испугалась сегодня?
- Очень, - ответила она. И вот в этом месте ее голос слегка провис - как ослабевшая струна.
- А у тебя так часто... бывает?
- Нет. Весной и осенью - раза три за сезон. А зимой и летом - вообще редко.
Я был неточен. Были в моей жизни целые годы без единого припадка. А были целые недели, когда трясло каждый день. Как это объяснять перепуганной девушке - и надо ли? Я знал, что Алёна больше не моя. Я это понял своим спутанным сознанием уже в такси.
- И давно с тобой так?
- Лет с шести. Я не знаю точно.
- И что врачи говорят?
- Они говорят, что после свадьбы это пройдет.
Алёна засмеялась, но ее смех был такого сорта, что мне стало ее жаль. Это душевный садизм с моей стороны - терзать человека чувством вины.
- Ладно, пока. Завтра созвонимся.
- Да, да, а то мне с собакой пора гулять. До завтра!
Я не стану звонить завтра. И она будет мне очень благодарна за это. Я останусь в ее памяти больным, несчастным и благородным юношей...

Утром в понедельник я съездил в свою фирму, отвез кое-какие мелкие заказы, получил новые распоряжения и отправился по магазинам. В нашем доме резко кончилось все: стиральный порошок, чистящие средства, наполнитель для Сонькиного лотка, средство для мытья посуды и даже туалетная бумага. Вот как хреново в доме, где всего одна женщина, и та - гламурная раздолбайка. (Ирину Сергеевну я за женщину не считал).
Я вернулся домой только в четыре часа дня, и застал кошмарный скандал, огненную катастрофу, третью мировую войну. Катя стояла в прихожей, и сиреневая шубка висела у нее на одном плече. Рядом валялась пузатая клетчатая сумка, которой у нас никто никогда не пользовался. Представить себе Катю с такой сумкой было нереально.
- Да пошла ты! Думаешь, купила меня своими деньгами? Подавись ими, они мне не нужны!
- Четыре года были нужны, жрала и училась на мои деньги, - хрипло отвечала Ирка.
 Ее не было видно. Сидела (или стояла) в гостиной, не смотрела на Катю.
- А я у тебя когда-нибудь что-нибудь просила, ты, коза драная? Ты пользовалась моей красотой и молодостью.
- Ух, красавица. Таких красавиц на трассе много стоит - пятихатка за час.
- Лучше на трассе стоять, чем всю жизнь ты мной помыкать будешь. Извращенка чертова. Пошла ты на хер!
- Это ты на него собралась.
- Да! - яростно завизжала Катя. И всунула голову в дверь гостиной, чтобы видеть Ирку и показать ей свой гнев (презрение, ненависть...)
- Я хочу быть нормальным человеком. Нормальной женщиной, блин, а не каким-то чучелом среднего рода. Хочу замуж. Хочу детей родить. И чтобы люди не плевались мне вслед.
Тут я осторожно снял куртку и кроссовки и удалился со своими покупками в кухню. Скандал продолжался. Иркин голос стал громче - я так понял, она встала с дивана и приблизилась к Кате. Мне стало страшно за Катю.
Вообще мысленно я был на стороне Кати. С общечеловеческой точки зрения она была права. Но при этом мне было жалко Иру. Никогда Ира не помыкала Катей. А покупала Кате ее сиреневое и серебристое барахло, стирала это барахло, вплоть до трусов, и качала Кате в Интернете всякие рефераты.
- Сейчас я тебе наплюю в твою крашеную рожу! Дешевка ты жалкая. Не человек ты, а курица.
- Я хоть курица. А ты вообще - моллюск двуполый.
- Бля, ты даже биологию знаешь. Щас аплодисменты включу.
- Ирка, ты банальная лузерша. На тебя не смотрят парни, вот ты и выдумала себе имидж - лесби, лесби. Ты не лесби, а старая дева. Сто лет никем не траханная.
У меня реакция сработала быстрее, чем у Ирки. Я выскочил в прихожую, схватил Катю за запястье и толкнул за дверь. Потом выкинул вслед ей клетчатую сумку.
Ира посмотрела на меня. Глаза у нее были совершенно прозрачные - без следа слез. А рот дрожал и кривился в очень невеселой улыбке.
- Ты думал, я ее ударю? Зачем? Ее и так жизнь ударит. В мире существует круговорот добра и зла, знаешь об этом?
После этого Ирка ушла и включила телек. Я заглянул. Она лежала на диване и курила. Без слез, с обычным выражением лица. Только пепел стряхивала на пол. Я принес ей пепельницу и открытую бутылку пива.
Ира кивнула, спасибо не сказала.

Катя позвонила мне на мобильный вечером. Ира в это время мирно стучала по клавиатуре, а я смотрел свой сериал.
- Мишаня, привет. Как у вас дела?
Я вышел в коридор, чтобы не мучить Ирину Сергеевну.
- Нормально дела. А у тебя?
- Все окей.
- А где ты, имею в виду, где ты будешь жить?
- У Яны, это девочка с моей группы. У нее отдельная двушка, и она в курсе моих проблем. Это временно, Мишань, мы ведь с Игорем заявление в загс подали. После свадьбы мы будем жить у его бабули, на Кузьминках.
- Рад за тебя.
- Слушай, ты меня извини, что я так безобразно себя вела при тебе.
- Это ты меня извини - я тебя грубовато выставил.
- Да нет, все правильно. Эта мегера меня, наверное, убила бы. Но ведь я правду сказала, Мишка.
- Это не мое дело.
- Конечно, конечно. А... как она?
- Нормально. Не травится, не вешается.
- Ну и слава богу.
Катя сказала это с разочарованием. Она - из той категории девушек, которым приятно, чтобы из-за них травились и вешались. Даже те, кто им совершенно до лампочки.

Прошло два дня без Кати. Москва вопила - рекламами и поведением людей - о том, что завтра 8 марта, Международный женский день. В прошлом году я поздравлял Катю и Иру. У меня тогда не было девушки.
Вот опять я без девушки.
Своих родных - мать и сестру я поздравлял только в начальных кассах. Потом мать стала декларативно заявлять, что она "этот праздник за праздник не считает". Так же, как все прочие праздники, кроме Нового года и дня рождения. Не знаю, почему моя мать так вела себя. Возможно потому, что командировочный папа вечно забывал о поздравлениях, а брат и я, как мужчины, в расчет не шли.
Я недолго думал - пошел в магазин и купил новые компьютерные колонки (Ире) и новоизобретенные духи (Кате). Ведь я не стану портить отношения ни с той, ни с другой из-за их нелепого скандала.
Я был уверен, что Катя поживет у подружки недельку, соскучится и придет назад.
- Спасибо, - сказала радостно Катя, - ты настоящий друг, Мишка! Ты будешь у нас свидетелем на свадьбе?
- Что? - переспросил я.
- Дело в том, что свидетельницей очень хочет быть сестра Игоря. А с моей стороны, получается, должен быть свидетель. Ты же мой лучший друг, Мишечка!
Последовал душистый поцелуй, и Игорь наблюдал снисходительно, по-варяжски, за нашими нежностями. Потом он взял Катю под руку и увлек ее в пучины праздничной разноцветной Москвы.
Ира болтала по телефону с кем-то. Я подошел, загнул ей правую руку назад (левой она держала мобиьник), и вложил ей в руку коробку с подарком.
- Да ладно.., - сказала Ирка трубке, - не свисти, блин! И она согласилась? Ёш твою клёш!
- Ирка, открой коробку, - сказал я.
- Ладно, тут пришел мой дружище, какую-то фигню хочет мне всучить в честь праздничка. Ага, давай. Пока.
Ирина Сергеевна обернулась и изволила открыть коробку.
- Миша, ты супер! Красавец! Дай, я тебя поцелую!
Забавненько, подумал я. Ира и Катя душатся одинаковыми духами. Как много есть в мире, брат Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
- Значит, придется праздничный обед готовить, - сказала Ира. - Беги, стало быть, Мишка, за водкой!


Праздничный обед, по-честному, мы готовили вдвоем. Я чистил картошку, мелко резал яйца, крабовые палочки, авокадо. И бегал в магазин, когда чего-то не хватало. А Ирка жарила-парила. Все это под стремительную Катину музыку. Катя ушла и оставила нам свои диски.
- А нам по фиг, чьи это диски, - сказала Ира, - правда? Не сама же Цыбуля их записала?
Цыбуля - это фамилия Кати. Ира теперь звала ее исключительно по фамилии. Раньше она произносила эту фамилию как "Цыпуля".
...Надо ли говорить, что мы упились в ноль?
... Женщины и мужчины устроены абсолютно одинаково. Только у женщин оборотов больше, скорость страшнее. Я, впрочем, пошел блевать даже раньше Ирки. До этого момента мы с удовольствием кушали. И  пили за победу феминизма и смерть обывателям раз триста. Потом включили канал "Спорт" и дружно болели - не помню уже, за какой вид спорта.
Потом я убежал в туалет. А Ирка осталась в гостиной. Она звонила Кате. Совершенно спокойным голосом, без истерики.
- ... и мне без тебя хорошо. Видишь, что ни делается в жизни, все к лучшему... ага, передай ему привет. Расскажи, где у тебя точки немедленного реагирования. Мужики, они, что ни скажи, тупые... правда? И  я тебя любила... спасибо...
- Ирка, дай я тоже поздравлю Катю, - потребовал я.
Но Ира уже отключила Катю. И пошла неживыми шагами в ванную. Я сидел с ногами в кресле и запивал кислый вкус рвоты холодным пивом. Главное в таких случаях - не курить.
- Ирка, ты что там делаешь? Плачешь? Или тебя тошнит?
Я пошел на помощь, но помощь не требовалась. Ирина Сергеевна, строгая, спокойная, умылась и шла мне навстречу.
- Пошли, остатки снесем в холодильник.  Спать пора, к черту все.

Да, да. Мною не раз овладевали помыслы прокрасться ночью в Иркину спальню и Ирку трахнуть. Но я тотчас эти мысли гнал. Я говорил себе - это все равно, что спать с парнем.
Я ненавижу насилие. В любой форме. Я не поклонник садо-мазо, и от шума скандалов у меня болит голова. Я, вообще, наверное, несовременный парень - не хожу на тусовки, не увлекаюсь никакими музыкальными течениями. Сижу дома и пишу свою белиберду.
- Мишка, а ведь ты о нас с Катей роман пишешь, - сказала Ирка, посмеиваясь и стуча по клавиатуре.
- Возможно, - сказал я, - только не роман, а повесть. Роман должен быть страниц на 200-300.
- Ну да, мы столько не нажили, - ответила Ирка, - в принципе, это должен быть бестселлер. Никто не писал серьезных вещей про бисексуальную пару. Но в России не пойдет.
- Почему?
- Менталитет, - сказала Ирка, и зажгла новую сигарету, - российская традиция позволяет бисексуальные связи только мужчинам, и то - звездам эстрады, и то - скрипя зубами. А женский гомосексуализм в России не воспринимается. Особенно, кстати, самими женщинами.
- Почему так? - спросил я.
Интересно было послушать от Ирины Сергеевны всю эту социологию-психологию-антропологию.
- Женщины воспитываются в России в худших традициях прошлого. Дом-семья- дети. В столице и Питере к этому добавились худшие западные традиции: образование и карьера. Все, что выходит за рамки этих двух моделей, считается ненормальным.
Ирина Сергеевна вообще держалась хорошо, твердо.
Возможно, она переживала разрыв с Катей куда тяжелее, чем я - потерю Алёны. Но ведь это несравнимо. Я знал Алёну три месяца, а Ира жила с Катей четыре года.
И я давно настроил себя на то, что постоянной девушки,  жены, невесты у меня не будет. Потому что я особенный. У меня, как говорили в старину "черная болезнь".

... любой врачебный справочник расскажет вам, что эпилепсия - заболевание с невыясненной до конца этиологией, неизлечимое, относящееся к разряду тяжелых заболеваний. По эпилепсии положена инвалидность. С эпилепсией нельзя работать: на высоте, за рулем, в органах госбезопасности и правопорядка. Эпилептики слащавы, навязчивы, речь их зачастую оснащена причудливыми оборотами. Эпилептик не должен запирать за собой дверь в туалете - ведь и там его может постигнуть припадок. Эпилептики очень одаренны (в научно-популярных статьях обязательно упоминаются Наполеон и Достоевский, которые, на самом деле, были обыкновенными истероидами). Но они умственно деградируют к тридцати годам.
В принципе, эти статьи  - самый настоящий шовинизм. Но попробуйте, будучи эпилептиком, доказать свое право на вождение транспорта или просто на привлечение авторов статей за моральное оскорбление.
Вас не поймут.
Я давно настроил себя на будущую умственную деградацию и смерть на рубеже тридцати лет.

До конца марта мы жили мирно и спокойно. Катя не объявлялась. А Алёне я иногда все-таки звонил. Я был подвержен любви, как все люди. Я был слащав и навязчив, как все эпилептики.
Мы приятно общались с Алёной по телефону, но ни разу после моего припадка не виделись. Потом у меня началась сессия. Я ездил в институт, Ира качала мне рефераты из Интернета. Но я не был неблагодарной сволочью, как Катя. Я постирал постельное белье и помыл со специальной жидкостью ковры.
У меня было много общения в институте, и мне начала нравиться девушка Маша с нашего курса. Времени на нормальное ухаживание не было. Я просто беспрерывно острил в коридорах, когда Маша стояла рядом. И я попросил Иру скачать два реферата для Маши.
А Маша подарила мне справочник о кошках. Она сказала:
- Мужчина, который любит кошек, любит и женщин.
Не знаю, достоверен ли этот факт. Кошка Сонька была первой кошкой в моей жизни.
Далеко не сразу я заметил, что Ирина Сергеевна не курит.
- А ты чего не куришь? - спросил я за ужином.
- Во! - весело сказала Ирина Сергеевна. - Ослепший осел!
Она показала на противоникотиновый пластырь, прилепленный на предплечье.
- И давно?
- Да уже неделю, - ответила она, - представляешь, и не тянет.
Я сам курил с одиннадцати лет. Научился в санатории, и не мог уже бросить, постоянно что-то сбивало. Особенно, моя "черная болезнь". Родители не смели лупцевать за курение Богом обиженного ребенка. А сам я считал, что незачем беречь здоровье тому, кто все равно умрет в тридцать лет.
Я высказал эти соображения Ирке.
- Дело не в том, кто и когда умрет. Дело в зависимости. Отвратительно зависеть от кого-то или чего-то. Я не завишу от Цыбули. Я не завишу и от вонючих сигарет.

... полнейшая независимость была мечтой моего отрочества. Я ведь очень зависимый человек. Я привязан к противосудорожным лекарствам, к врачам, к людям, которые живут со мной. Оторваться от всего, что держит тебя в рабстве - как это, наверное, замечательно! Я всегда завидовал здоровым парням, которые могут ходить на свидания когда угодно - вне связи с приемом таблеток. Которые могут пить пиво и не бегать ежеминутно в туалет. Если я пропущу одно посещение туалета, мне грозит страшный позор упасть в припадок обоссанным.
Нормальная свобода действий. Курение для меня было символом свободы. Я курю, как обычный человек. А Ира решила таким образом убить в себе Катю.
Кстати, Катя никогда не курила. Если честно, Катя  одна из нашей странной тройки имела самые твердые принципы. И она их провела в жизнь.

Я получил пятерку по старославянскому языку. Кроме того, я водил Машу в кафе. Мы ели мороженое и пили коктейль "Фантазия". От этой фантазии долго потом шумела в голове звонка мелодия. Воображаемую музыку усиливало ощущение поцелуя Маши.
Запах первых цветов - подснежников, мать-и-мачехи. Вот что был поцелуй Маши.
Я вошел в прихожую, погладил Соньку, снял кроссовки. И пошел в ванную - помыть руки и смыть с себя остатки возбуждения, которое принес мне Машин поцелуй.
Ира стояла спиной ко мне, в одних джинсах, голая до пояса. Очень стройная. На предплечье - антиникотиновый пластырь. Ира сосредоточенно мяла свою левую грудь. Около соска и ближе к подмышке. Лицо у Иры - я видел его пару секунд, прежде, чем Ира заметила меня - было страдающим. Почти плачущим.
- Извини, - сказал я и убежал в гостиную.
Я и не знал, что существует такого рода мастурбация. Потом нашел в Интернете. Бывает даже грудной оргазм, оказывается. Как мне было жалко Ирку. Как неправильно устроена жизнь.

- Мишка!
Я проснулся не сразу. Прежде, чем я проснулся, Ира положила мне ладонь на губы. И я не смог уже спросить ничего. Только тело мое спрашивало - под ее ладонью. А ладонь ее отвечала. Очень хороший переводчик Ира. С телесного языка - на умственный.
" Ты хочешь меня? С ума сойти!"
"Не то, чтобы хочу. Ты пойми меня правильно. Не я это делаю. То есть, не мое либидо. Это сознательный секс".
"Ты знаешь, мне поразительно хорошо от твоих сознательных прикосновений"...
"Мне некого больше было попросить... прости меня. Ведь я люблю тебя, как брата. Я предательница".
"Катька первая предала тебя".
"Катька - давно никто. Я предаю сама себя. И нашу с тобой дружбу..."
К этому могу добавить только, что тело у Ирины Сергеевны было тонкое, но твердое, как упругая ветка. Оно изгибалось и хлестало - множеством резких ощущений. Никогда мне этого не забыть.
Ирина Сергеевна, оказывается, не была активной стороной плотского контакта.
- Я только внешне - как парень, - сказала она, - а на самом деле - я размазня. Я иду на поводу у секса. Теперь ты знаешь обо мне все.
Я знал о ней много: ее соски, острые, как незрелые бутоны, ее гладкую и горячую кожу, ее изящные, даже на ощупь, ключицы. Но я не знал всего.
Секс - это далеко не все. Ирина Сергеевна была старше меня, но не знала такой простой вещи.

Я проснулся довольно поздно - в семь утра. Вспомнил прошедшую ночь, и тотчас свора маленьких шустрых эмоций набросилась на меня и стала яростно кусать. Восторг. Страх. Вожделение. Изумление. Стыд. Тоскливые предчувствия.
Я подумал, что Ирка использовала меня, чтобы уничтожить зависимость от Кати. Она применила меня словно антиникотиновый пластырь.
Эта мысль была очень противна.
В то же время, я вспомнил, какова была наша ночь, и как ласкова и прекрасна была Ира. Я не мог на нее злиться. Как нормальный парень (отбросим в сторону шовинистические медицинские справочники), я хотел ее снова. Я хотел бы, чтобы это не закончилось одним непонятным разом.
В кухне было чисто и пахло чем-то вкусным. Кошка Сонька потерлась о мои ноги и ловко вспрыгнула на стол. Я увидел на столе записку:
"Миша, я полетела по делам. К обеду освобожусь. Давай в "Азалии" пообедаем. Нам есть что обсудить. Я позвоню, когда тебе ехать. На плите запеканка, поставь в микро мин. на 3".
Запеканка выглядела великолепно. Макароны, яйца, шпинат и сыр. Ирка готовила такой завтрак, когда была в очень хорошем настроении. Я не стал разогревать - сковородка была еще теплая.
А может, Ира давно тайно любила меня, думал я в процессе чистки зубов. Может, она даже рада уходу Кати, этой курицы безмозглой, этой Цыпули. Ведь Катя сама говорила, что Ира - байсекшуал...
На улице была настоящая весна. Миллионы солнечных лучей, бликов и зайчиков. Автомобили сияли под солнцем, и я (ненавистник автомобилей) слегка полюбил их. Они были такие резвые, разноцветные, и наполняли мир движением.
Динамика мне необходима. А то как-то застыло все в одном положении.
Я вышел из метро, когда мне позвонила Маша. Я совсем забыл о существовании в мире Маши.
- Мишка, такая погода чудная! Может, встретимся, погуляем?
Я не стал сравнивать в уме Машу и Иру. Я не думал о смысле и сути своего ночного приключения (а ведь это - измена Маше). Голова у меня была по-весеннему пустая и легкая.
- Машуль, я сейчас ничего не могу сказать. Еду по работе, сколько меня там продержат, неизвестно. Давай, я тебе перезвоню через часок?
Давай, сказала Маша. Нормальная девушка без извращений. Некурящая, с двумя стильными косами до пояса, и в сапожках на каблуке.
Ира ждала меня в кафе "Азалия". Ира любила только такие кафе- маленькие, полутемные, где мало народу. Она - человек камерный. Ей не нравятся большие толпы и огромные сверкающие пространства.
Ира была одета в синий свитер с большим воротом. Такой свитер, будь он на шесть размеров больше, мог бы надеть я. Абсолютно мужская модель.
- Я заказала тебе пиццу и салат "Цезарь", - сказала Ира. - Пива взять?
- Возьми, - ответил я.
От окна, застекленного цветными стеклышками абстрактной формы, на лицо Иры падал неровный отсвет. Я подумал - вот она, коротко стриженная, совсем без косметики, в пацанском свитере. А между тем, она дала ночью такой кайф, какого не даст ни одна Алёна или Маша. Наверное, по моим глазам было понятно, о чем я думаю, потому что Ирка вдруг покраснела. Я никогда не видел, чтобы она краснела.
- Одно пиво, - сказала Ира официанту, - и один сок.
Сок меня удивил слегка.
- Я только что из онкологического центра, - сказала Ира, и отпила первый глоток своего сока, - я вам не говорила, потому что в душе верила, что это чушь.
- Что - чушь? - ошеломленный страшным словом "онкологический" спросил я.
- У меня грудь побаливала еще с осени, вот здесь. И опухоль там какая-то чувствовалась. Я уже подумала, к лету будете мне венки покупать. Из пластмассовых лилий.
Ирка засмеялась. А я - нет.
- Ты прошла обследование? - спросил я строго.
- Прошла-прошла. С моральным насилием над собой. Сегодня пришел окончательный приговор - мастопатия.
- Что это такое?
- Это тоже опухоль, только доброкачественная. Так сказать, предрак. Доктор - такой, кстати, приятный папик, столько времени убил на убеждение меня, упрямой. Он, знаешь, с самого начала говорил, что это не онкология.
- Это оперируют? - спросил я.
- Нет.
Ирка посмотрела в свой стакан с соком. Я приметил, как она сжала вилку. До белизны костяшек пальцев.
- Это лучше всего лечится естественным способом, сказал папик-доктор. То есть, надо забеременеть и родить ребенка. Мастопатия сама рассосется, мы это рекомендуем всем женщинам фертильного возраста.
Я уже начал понимать. Мне стало холодно, и заболели виски и лоб - словно сейчас начнется припадок. Я достал из кармана упаковку финлепсина, выковырял таблетку и запил ее соком.
- Я пыталась выпросить другой вид лечения, - сказала Ира, отчаянным взглядом наблюдая за моей манипуляцией с таблеткой, - я даже честно сказала ему, что я - другой ориентации, и я не могу спать с мужчиной. Он ответил - Ирочка, все другие виды лечения неэффективны, и мастопатия переходит без лечения в рак. Он даже..., - Ирка засмеялась сухим рваным смехом, - он даже предложил мне зачатие из пробирки. Прикинь! Из пробирки!
Она сама поняла, что у нее начинается бесслёзная истерика, и немедленно прекратила ее, выпив залпом свой сок.
Я подумал - какая чушь мои амбиции ("меня использовали как донора спермы!") по сравнению со словом Рак. Хуже слова не изобрела наша цивилизация. Лучше иметь эпилепсию, чем рак, ей-богу...
- Ирка, - сказал я, - ну, что ты психуешь? Все нормально. Мы сделаем тебе бэбика. И рассосется эта пакость. Ты ешь давай!
- Ты свой пацан, Мишка, - ответила она, - я знала, что ты поймешь.

... мы долго гуляли в тот день. Мы болтались по Москве, истекающей соком, словно горячей кровью, и совсем не разговаривали. Ходили молча. Лучше всего было на Старом Арбате - там особенно хорошо видно, как сливаются в одно целое прошлое и будущее, прозрачное небо дотрагивается до крыш, а края крыш мягко входят в небо - как расческа в ухоженные волосы. Если долго смотреть в небо, мир кажется перевернутым, облака летят снизу вверх, голуби падают отвесно, старый алкоголик-художник раскладывает свои кисти и тюбики с маслом в невесомости. Ощущение парения, болтания в воздухе было и у меня, и у Иры, и, как казалось нам, у всей Москвы в тот день. Все шумы: гул машин, бурчание голубей, мелодии уличных музыкантов - утратили ритм, и превратились в неясный фоновый шелест, похожий на плеск моря. Море было теплым. В нем купались Старый Арбат, мини-рынки около станций метро, набережная Москвы-реки, блестящие молнии на Иркиной черной куртке, голуби, Исторический музей, пробившиеся у подножия зданий наглые зеленые травинки, азербайджанец, пристающий ко всем со словами: "Цветы надо?", и мой палец, который я порезал, открывая банку джин-тоника... Все утонуло в мягком море - весь мир. Говорят, что в миллионолетней древности вся Земля была покрыта океаном.
Мы вернулись в Первичный океан.

Прошло полгода. И явилась Катя.
Она не нарочно к нам пришла. Она приехала с мужем в гости к свекрухе. Может быть, они и раньше сюда приезжали, но не наталкивались на нас. (На свадьбу меня пригласить, наверное, забыли, и самому мне было все это время не до Кати...)
Было бабье лето, опять много солнца, только другого - спелого и тяжелого, как налитое медовым соком яблоко. Мы с Иркой решили прогуляться, поскольку - суббота, невыносимо сидеть дома в теплынь. Катя, весело болтавшая что-то, никак не изменилась. На ней был стильный голубой сарафанчик в белую ромашку, волосы распущены по плечам и схвачены надо лбом голубой лентой. И опять она великолепно сочеталась с Игорем, одетым в ярко-зеленую фирменную футболку. Такая радостная молодая пара, два пакета с лакомыми продуктами у Игоря, из одного пакета торчит горлышко шампанского.
Они увидели нас в упор - деваться некуда.
Иркин живот под рябым топиком. Живот уже торчал вызывающе над низким поясом джинсов для беременных. Весь двор давно видел его. Все гомофобы резко заткнулись - никто не представлял, что Ирка из шестой квартиры, оказывается, нормальная!
- Привет, - первым сказал Игорь.
- Здорово, - ответил я.
- Давно мы не встречались, - продолжил Игорь.
Он ничему не удивился, зуб даю - Катя не говорила ему, что состояла с Ирой в неприличной связи. Игорь пожал руку мне, а потом Ире. Она всегда спокойно протягивала мужчинам руку, и им некуда было деваться - пожимали дрожащими пальцами.
(Много раз убеждаюсь, какие мужики-обыватели трусы!)
- Ира, тебя, кажется, можно поздравить, - сказала Катя.
Голос у Кати растекся, как сливочное масло с горячего тоста - некрасиво и жалко. Все было в этом жалком голосе: досада, уязвленность, а больше всего - ревность. Жгучая и страшная ревность вонзилась Кате в нутро и ворочалась там, причиняя Кате зримые страдания.
Мне стало страшно от зрелища Катиных мучений. Ведь Ира не слепая, тоже видит их.
- Под Новый год будешь поздравлять, - ответила Ира.
Без гордости, без превосходства, даже без равнодушия. Будничным голосом. Я думал, ей стоило это гигантских усилий.
Но нет - мы отошли от радостной молодой пары, и Ира сказала удивленно:
- Видал, как Цыпа на меня уставилась? Ревнует, что ли? Или сама залететь не может? Она всегда была девка со странностями!
- Ага, - согласился я.
Действительно - кто же слушает рок в розовой пижамке с рюшечками. Только Катя Цыбуля.

Часа через три (наверное, Цыбуля успела бахнуть шампанского со свекрухой), пришла на Ирин мобильник СМСка.
"Ты предательница хуже меня. Наступила и на меня, и на Мишку. У тебя нет принципов, ты похотливая дрянь. Я тебя знать не хочу после этого".
Мы долго смеялись.

... время не уходит бесследно. Оно вообще идет не по прямой, как поезд, от станции "Рождение" до станции "Смерть". Оно летит по странным геометрически неправильным орбитам, совершает повороты назад, петли, скачки. Поэтому так часто нам кажется, что время пошло вспять, что у нас дежавю, феномен, необъяснимые воспоминания из будущего. А на самом деле, время делает очередной капризный экивок, и вот вы снова в той же ситуации, и вот опять сидите на прожитом давно полустанке времени...
... Я заказал куриные наггетсы, картошку по-деревенски, гамбургеры, мороженое и колу. Полина издала восхищенный вопль, и первым делом потянулась к мороженому. Ира спокойно поменяла мороженое на тарелку с наггетсами.
- Сначала мясо. Если это можно считать мясом.
- Я не хочу мясо, я не буду мясо, я не хочу мясо, янебуду мясоянехочу мясоянебуду мясо........
- Не веди себя как Бандар-Лог, - сказала Ира, - ешь давай.
- Обезьяны глупые, - ответила Полина, - слон хороший. Жираф хороший, добрый, смелый. Кенгуру хорошая, добрая, смелая, красивая...
- Сколько эмоций от зоопарка, - сказал я, - а ты говорила - она ничего не поймет.
- Меня в детстве не водили в зоопарк, - ответила Ира, разрывая упаковку гамбургера, - меня вообще никуда не водили. Мой папан считал, что это бессмысленная трача денег. Может, поэтому я не понимаю, что нравится детям.
- Меня водили только по врачам. Но я знаю, что любят дети.
- Тебе положено, - усмехнулась Ира, - у тебя же диплом учителя литературы!
Это подколка. Диплом лежит в папке со всеми прочими документами, и никогда не используется. Впрочем, я указываю, что у меня диплом филфака - когда посылаю пьесы в театры и рассказы в журналы. Очень помогает - хоть какая-то польза.
- Я съела два мяса, - сообщила Полина.
- Надо съесть, по крайней мере, три мяса, - возразила ее мать.
То, что Ирка ее мать, видно без документов. Полина Михайловна Абалишина - вылитая копия своей мамаши. У нее темные блестящие волосы, принципиальный вздернутый нос и до дна прозрачные глаза. От меня нет ничего - разве что, богатый лексикон - начиная с трех месяцев, я читал ей стишки. А что вы хотите, только так можно дать человеку раннее речевое развитие.
- Привет! - крикнула Ирка.
Саша и Тамара остановились, как вкопанные. И смотрели на Ирку, меня и Полину, не зная, как связать глазами этот странный треугольник. По-моему, доперли. И на их рожах одновременно выступил такой ужас, как будто они увидели приземлившееся в Макдональдсе НЛО, и вылезающих из НЛО космических чудищ с бластерами.
Я этих кобыл не видел все три прошедших года. Они ничем не изменились, разве что Саша похудела слегка и развела на лбу еще больше прыщей.
- Ты что... замуж вышла?! - спросила Тамара.
Таким тоном можно было спросить: "Ты что, героин колешь?!"
- Нет, - спокойно ответила Ира, - просто у меня слегка поменялись квартиранты.
Ира кожей чует агрессию и неприязнь. Она больше не хотела разговаривать с дебильными бывшими подружками, которые объявили ей анафему без всяких аргументов.
- А теперь съешь немножко картошки, и получишь свое мороженое, - сказала Ира, не глядя на Тамару и Сашу.
Вечером Тамара прислала Ирке электронное письмо. Ирка прочитала его мне с монитора:
"Ира! Теперь понятно, почему ты скрывалась от нас и от всего клуба целых три года. Ты врала, что болеешь и ездишь в санатории, а на самом деле банально плодилась и размножалась! Конечно, нам всем будет тебя не хватать. И будет грустно, что такая замечательная девушка стала примитивной самкой-обывательницей.
Мы больше с тобой не знакомы".
- Какой ужас, - сказала Ира убитым голосом.
- Тебе так нужны эти кобылы? - поразился я.
- Конечно. Все три года я рыдала по ночам в подушку. А сейчас пойду вешаться. У нас есть крепкая веревка?
Я понял, что Ирка смеется. Она умеет шутить совершенно серьезным голосом.

Через пару дней в почтовые ящики нашего подъезда были положены листовки.
"В КВАРТИРЕ НОМЕР ШЕСТЬ НАШЕГО ДОМА ЖИВУТ РАЗВРАТНИКИ-СВИНГЕРЫ! ИХ ФОТОГРАФИИ НА ГРУППОВЫХ СЕКСУАЛЬНЫХ ОРГИЯХ РАЗМЕЩЕНЫ В ИНТЕРНЕТЕ ПО АДРЕСУ..."
Была дана ссылка, которая, конечно же, оказалась мертвой. И еще в листовке были призывы изгнать негодяев-свингеров из приличного дома и из сердца России - Москвы.
- Странно, - сказал я, - если сейчас это - Саша и Тамара, то кто сочинял эти гадости три года назад?
- Любой псих, - ответила Ира, спокойно убивая мертвую ссылку, - которому не понравились твои длинные волосы или мои мужские кроссовки. Людям очень нравится искусственно вызывать у себя психические отклонения. Они думают, что так жить интереснее, понимаешь?
- Может, продадим эту квартиру и купим другую? - предложил я.
- Эх, Мишка! Земля круглая, глупости облетают ее так же, как ветер. Не обращай внимания,  лучше поставь чайник.

... В нашем доме тихо. Мы просыпаемся очень рано - в пять, в шесть утра, движемся бесшумно -  не любим мешать друг другу и человечеству в целом. В нашей квартире - две женщины и один мужчина, довольно сложное сочетание.
(Закончено 5 июля 2009 г.)