1277 - 78 годы.
ГлаваXIII
Гусиное перо со скрипом выводит: «В пятый год правления нашего короля Эдуарда…» и начинает скрупулёзно восстанавливать череду событий.
Терпение английского короля лопнуло, и после третьего отказа Ллевелина принять прися-гу он решил, что пришло время начать войну против мятежного вассала. Король желал править всей Британией, и на его пути стоял гордый валлийский князь. Его нужно было сломать.
Далее события развивались стремительно. В плену у англичан оказалась Элеонора де Мон-фор (по пути из Франции в Уэльс корабль с ней и её братом был перехвачен в Бристольском кана-ле); Ллевелин отказался принести оммаж даже ради её освобождения.
Переговоры с участием учёного монаха не принесли успеха; угроза отлучения от церкви тоже не подействовала. Валлиец считал, что англичанам никогда не покорить вольных кимров, защищённых неприступными горами и холодной зимой. Он даже мечтал о том, что сумеет выдво-рить англичан из Британии и будет править всем островом. Мечтал так же, как король Эдуард о великой Англии.
Таким образом, война была неизбежна…
- На всё воля Божья, пути Господни неисповедимы. – Отец Бертран, как мог, успокаивал плачущую Мэрилин. Её острые плечики подрагивали в полумраке пропахшего лавандой зала. Её мать была куда спокойнее: на своём веку она видела столько смертей, что отъезд мужа на войну не казался такой уж трагедией. Бесспорно, хорошего в этом ничего нет, но долг перед королём должен быть исполнен. Она укоризненно посмотрела на дочь – Мэрилин тут же, словно по команде, прекратила плакать.
Эммы в комнате не было: пожалев престарелую свекровь, она взяла на себя все заботы по сбору барона Форрестера в дорогу. Ей это было не впервой: когда-то вот она так же провожала мужа. Вертясь между кухней, комнатами и двором, она чувствовала себя нужной.
Барон уезжал завтра рано утром; вечером должна была состояться специальная служба. Из-за неё баронесса Форрестер и позвала отца Бертрана.
- А куда едет дедушка? И почему все плачут? – Джоан в недоумении переводила взгляд с одного лица на другое. – Вы могли бы объяснить мне, отец Бертран?
- Боюсь это сложно, девочка, - покачал головой священник.
Баронесса Форрестер шикнула на неё:
- Не приставай к святому отцу по пустякам!
- Но, бабушка, я просто хотела узнать...
- Нечего тебе знать, ступай! - отрезала баронесса и, подумав, добавила: - Не смей называть меня бабушкой.
Пристыженная Джоан ушла, смирившись с тем, что многого по возрасту и положению ей знать не положено. Её бы, наверное, утешило, что и её мать, и Мэрилин, и баронесса Форрестер знают не многим более неё.
Священник заторопился с отъездом, объясняя это тем, что ему нужно помолиться за здоро-вье барона и его спутников. На самом деле ему до смерти опротивел этот запах лаванды, кото-рым, казалось, были пропитаны все комнаты, в которых бывала баронесса. Да и эта война... Нужно написать брату и спросить у него совета насчёт того, как ему, Бертрану, нужно вести себя. Стоит ли открыто выступать на стороне Эдуарда и предавать анафеме валлийского князя или необходимо проявить осторожность?
Двор был заполнен животными и людьми. Они копошились, укладывали что-то на повозки, перекрикивая друг друга бряцали оружием и под шумок щупали хихикающих служанок. Одна парочка вела себя особенно бесстыдно, и, серьёзно беспокоясь за бессмертие души обоих, священник вынужден был сделать им замечание. Ему были противны все эти мелкие ужимки и плоские шуточки, к которым прибегала местная челядь, чтобы не коротать в одиночестве тёмные вечера. И тут, посреди этого хаоса военных приготовлений, Бертран увидел Эмму Форрестер. В сопровождении Джоан она деловито объясняла служанке, куда следует положить мехи с вином. Тогда, в тот тревожный облачный день, когда полнеба заволокли низкие свинцовые тучи, он впервые увидел её волосы, которые она обычно тщательно убирала под головной убор. Сегодня на ней был не барбет, а простой белый платок, который сполз с висков и обнажил гладко зачёсанные назад каштановые волосы. Помниться, молодой священник подумал тогда, что Эмма Форрестер похожа на Мадонну. Внешнее сходство казалось ему бесспорным: тот же высокий чистый лоб, те же мягкие, будто святящиеся внутренним спокойствием, миром и добротой черты лица, тот же изящный изгиб шеи, поворот головы... И этот платок, оттенявший тёплую густоту её волос, он тоже был, как у Неё, державшей на коленях Спасителя.
Нет, это было кощунством, великим соблазном, искусом сравнить её с Заступницей человечества, и Бертран хотел немедленно покинуть этот дом, вертеп обыденного мирского разврата, жилище суеты, где витали мечты о преходящих земных благах, но она вдруг оказалась совсем близко от него. Он терпеливо ждал, пока взнуздают его мула и смотрел, смотрел, смотрел... И из тысячи душ, из тысячи страждущих ему первыми хотелось ввести в Рай двоих – мать и дочь, казавшихся ему чуждыми этому миру бессмысленного хаоса.
- Святой отец, как хорошо, что Вы ещё не уехали! – Заметив его, Эмма помахала священни-ку с того конца двора. Поправив платок, она отвела Джоан к крыльцу и велела стоять там и не ме-шаться под ногами, а после решительно направилась в сторону Бертрана. Он вдруг испугался, что она узнает о том богопротивном сравнении, возникшем в его мозгу и, быть может, всё ещё отра-жавшемся в его глазах, и поспешно отвёл взгляд, делая вид, что интересуется состоянием сбруи своего мула.
- Отец Бертран? - Она осторожно коснулась его рукава, привлекая к себе внимание. Свя-щенник вздрогнул и обернулся. Смущённо улыбнувшись, Эмма опустила глаза и пробормотала: - Я, наверное, отвлекаю Вас от серьёзных дел, от заботы о душах Ваших прихожан, но я посчитала, что именно сейчас...
Наконец она взяла себя в руки (из-за этих приготовлений у неё ум за разум зашёл) и объяс-нила, что, в виду сложившихся обстоятельств, Уитни больше не сможет заниматься с ним.
- Но почему? Для меня это вовсе необременительно.
- Меня заботит Ваша жизнь, святой отец. Я не хочу, чтобы Вы подвергали её опасности из-за моего Уитни, - покачала головой Эмма.
- Что такое земная жизнь, баронесса? Не юдоль ли страданий, ведущая к вечному блажен-ству? Тот, кто дорожит своей бренной плотью, не заботиться о здравии своей души. Тело – темни-ца души, не о тюремщике стоит печься, а о пленнике.
- Всё так, святой отец, но теперь у Вас будет куда больше забот, - продолжала настаивать Эмма. – Души страждущих, страдающих, болящих потянутся к Вам, прося о помощи... До Уитни будет ли Вам?
Он вынужден был согласиться с её доводами, хотя был искренне убеждён, что мальчику необходимо продолжать заниматься. Впрочем, Бертран догадывался, что проблема вовсе не в нём, а в презренном металле. За учёбу нужно платить, а у Эммы Форрестер не было денег даже на но-вые башмаки.
- У меня всегда найдется время для такого славного ребёнка, как Ваш, - вежливо возразил Бертран. Он наконец понял, почему Эмма решила изъять Уитни из-под его опеки.
- Время сейчас дорого, слишком дорого, - покачала головой молодая вдова. Заметив, что Джоан по-прежнему путается под ногами у слуг, рискуя стать первой жертвой военной суматохи, она метнулась к девочке и схватила её за руку. – Джоан, - прошипела она, - я же велела тебе си-деть тихо!
Джоан плаксиво поджала губки и бросила заискивающий взгляд на священника, но не встретила в его глазах понимания. Что ж, придётся идти на кухню и снова тайком лакомиться сливками: все слишком заняты проводами дедушки, чтобы заметить пропажу нескольких дюймов содержимого из крынки.
- Сколько ей? – Бертран кивнул на девочку.
- Летом будет восемь, - рассеянно ответила Эмма Форрестер и подтолкнула дочь к крыльцу. Напоминание о возрасте её Джоан вновь вернуло её к ещё одной проблеме, которую ей предстояло решить. Может, священник поможет ей? Ведь не может быть, чтобы такая хорошая добродетельная девочка была никому не нужна. И она решилась.
- Святой отец, могу я обратиться к Вам с просьбой? – Эмма смущённо потупила глаза. Нет, всё же она что-то делает не так. В обход свёкра и свекрови... Но до того ли им?
- Сделаю всё, что в моих силах.
- Не могли бы Вы при случае рассказать о моей Джоан какому-нибудь хорошему человеку? Приданого за ней я дать не могу, но девочка неиспорченная, хорошо шьёт и готовит... Я ни на что не рассчитываю, но всё же...
Вместо ответа священник поклонился. Да, задача не из лёгких, и он вовсе не обязан помо-гать этой женщине, но он попытается. Род Форрестеров древний, так что всё возможно. Девочке, конечно, лучше готовиться к монастырской жизни, но она для неё не создана. Может, стоит напи-сать брату и через него узнать, нет ли в соседних графствах человека, которому можно доверить руку маленькой Джоан? Пожалуй, он так и сделает, раз уж всё рано собирался написать ему; лиш-няя пара строк его не обременит.
- Вы ведь родом не из этих мест? – поинтересовался священник.
- Да, я из Шропшира.
- Из Шропшира? – удивлённо переспросил Бертран. – Значит, мы с Вами земляки. Род де Фарденов Вам ни о чём не говорит?
- Боюсь, что нет, - смущённо улыбнулась она. – Я была несмышлёной девчонкой, ненамно-го старше Мэрилин, когда вышла замуж и уехала из дома.
- У Вас там остались родственники?
- Да. Брат.
- Так попросите его помочь с браком Джоан. – Он сам боялся себе признаться, что рад снять своих плеч заботы о судьбе самой младшей девочки из рода Форрестеров.
- Боюсь, Артур ничем не сможет нам помочь, он, как и мы, едва сводит концы с концами, - грустно улыбнулась Эмма и сочла нужным добавить: - Моя просьба Вас ни к чему не обязывает, я не хочу обременять Вас, но при случае...
Бертран рассеянно кивнул и сел в седло. Нужно было подготовиться к службе. Честно говоря, он надеялся увидеть Эмму Форрестер в церкви. И она действительно пришла, скромно заняв место по левую руку от Мэрилин. От этого Бертрану стало спокойнее, даже пришла уверенность в том, что чаша страданий на этот раз минует этот край и война будет быстротечной. Дай Господь мира этим людям и помоги этой женщине, трепещущей за три детские жизни!
* * *
С трудом поднимая ноги, Сайрас боролся с затвердевшими комьями земли. Быки устали, и, давая им отдых, хозяин шёл рядом. Ветер надувал на его напряженной спине рубаху из грубой ткани, предательски холодил ноги в заштопанных чулках и дырявых башмаках. За повозкой пле-лась Мейми в высоко подоткнутой юбке, завернувшись от непогоды в веяльную сетку. За её пле-чами, завернутый в тряпье, временами попискивал младенец. Она шикала на него и упрямо шла вперед, вслед за мужем.
До дома было недалеко, но Сайрас устал и вынужден был остановиться, чтобы немного пе-редохнуть. Его жена присела на землю и, расстегнув кофту, начала кормить ребенка.
- Снегу что-то маловато, не к добру, – вздохнула Мейми, взглянув на унылую череду полей, простиравшихся до горизонта.
- Так ведь во второй раз так. Помнишь, в год, когда умерла старая Габи, снега совсем не было. Тепло было, зерно проклюнулось – а тут и мороз прихватил. Почти всё подчистую замерз-ло, страшный был голод. Дай Бог, чтобы это цело осталось!
По полю к ним прибежала запыхавшаяся босоногая Присси.
- Дядя Мет заходил прощаться, говорит, на войну уезжает! – выпалила она и со всего раз-маху плюхнулась на землю.
- Час от часу не легче! А я-то думаю, с чего бы сеньор оброк повысил, - поднявшись на но-ги, пробурчал Сайрас. На краю поля он заметил старших сыновей. Как бы и их с собой не прихва-тил Леменор! – Совсем житья не стало... А помнишь, Мейми, мы с тобой землицу выкупить хоте-ли?
- Да какую землю, самим бы ноги не протянуть! – Покормив ребенка, Мейми встала и то-ропливо зашагала в сторону деревни.
- Ты куда? – бросил ей вслед муж.
- Да, может, с Метью попрощаться успею – брат, как-никак.
Мейми опоздала: в доме никого не было, только сиротливо поскрипывала дверь.
- Ну, да храни его все святые! – Крестьянка перекрестилась на дорогу и велела Присси: - Ты бы сходила, отнесла чего-нибудь к кресту и молитву прочитала. Дядя ведь тебе он, поди, жалко будет, если не вернется.
- Жалко, - шмыгнула носом девочка. – Только ведь идти далеко.
- Ничего, для благого дела и подалече можно. Ты не о себе и о своих ногах думай, а о нем. Кто ж, кроме нас, за него перед Господом-то заступится? Никто ведь не скажет: «Мол, был чело-век хороший, не разбойничал, не злословил, возьми ты его, Боженька, под свое крыло».
- А что, дядю обязательно убьют, да?
- Да что б тебя! – замахнулась на неё мать и, отвернувшись, всплакнула. – Ты за здравие молись, слышишь! Один он у нас защитник остался, случись что – и нам ведь в гроб. Сама ви-дишь, житья нам не стало, со всех сторон обложили, ироды!
- Я схожу, мама, прямо сейчас схожу, - серьёзно сказала Присси и достала из-под лавки башмаки на деревянной подошве. – Будь спокойна, мамочка, я упрошу Бога, чтобы дядя вернулся.
Мейми промолчала. Хорошо, если вернется. Как они будут без него? Он у них единствен-ная опора, без него бы по миру пошли. А так то зерна на посев принесет, то пшеницу в муку раз-решит бесплатно перемолоть... Он ведь обещал себе домик построить и позвать её хозяйничать. В свой домик на своей земле. Племянников он любит, глядишь, пристроил бы куда. А она-то мечта-ла овец развести, шерсть продавать... Верно говорят: не загадывай наперед.
Убедившись, что младенец заснул, она сунула его в люльку и кликнула соседскую девчон-ку, чтобы та недолго за ним последила. Немного успокоившись, Мейми взвалила на плечи мешок с мукой (зачем два раза ходить, всё равно на пекарню нести) и, сопровождаемая дочерью, вышла из дома. Может, Господь действительно добр, и с них не сдерут три шкуры в пользу господина?
Давно требовавшие починки башмаки не спасали ноги от грязи, а, наоборот, ввергали их в ее пучину. Мешок был тяжелым; она шла медленно, часто останавливалась, вытирая пот со лба.
- Совсем я сдала, - подумалось Мейми. – В былые годы с легкостью с таким делом справля-лась, да не по одному мешку таскала, а по два.
По два... Тогда они могли себе позволить засевать ни один клочок поля, а два и держали корову и коз – богато жили. Правда, земля была никудышной, половина зерна не всходила, а козы съедали больше, чем давали молока и шерсти, но всё-таки. А теперь у них осталась одна худущая корова, и неизвестно, хватит ли денег на помол мешка зерна. Денег... Когда она в последний раз держала их в руках? Кажется, на крестинах своего первенца – это был подарок покойного госпо-дина. В конце жизни он иногда одаривал своих крестьян по праздникам, обычно бесплатной чечевицей, чтобы меньше детей умирало раньше, чем они могли быть ему полезны. Земля любит заботу, ей нужно заниматься, а для этого нужны крестьяне. Чем больше крестьян, тем лучше. Что ж, Уилтору Леменору не в чем её упрекнуть, уж она нарожала Сайрасу детишек и, Бог даст, ещё родит, если, конечно, они всем миром не пойдут по миру этой весной.
- Мейми, тебя только за смертью посылать! – ещё издалека услышала она голос мужа. – А Присси куда подевала?
- К кресту пошла, за Метью попросить, - задыхаясь, ответила крестьянка.
- Вот ещё удумала, гони девчонку обратно! – недовольно отозвался Сайрас. – До темноты рукой падать, а работы непочатый край. Мне ещё мельнику телку за муку вести.
- А, может, мы её отдавать не будем? - робко предложила Мейми. – Корова-то у нас старая, неравен час, подохнет, а сложно ведь без коровы. Может, прокормим телку, а?
- Не вмешивайся не в свое дело! – рявкнул Сайрас. – Ты бы лучше за дочерью следила, а то к ней один шустрик клинья подбивает.
- Вот уж выдумал! Мала она ещё, чтобы этого бояться.
Мейми задумалась. Вроде, Присси ещё девчонка, какой от неё толк? С другой стороны, кто ж людей знает? Она ведь из скороспелых, а священники до девочек падки. Сначала приголубят, сладкого чего дадут или монетку в ладошку сунут. Довериться ему такая девчонка, а он ей свинью и подложит. А другие люди и того хуже. Увидят хорошенькое личико - хвать да прода-дут. Чёрт с этим зерном, лучше с ней сходить да проследить, не клеится ли к ней какой-нибудь старый хрыч. Заодно, можно справиться у Слингевей, не купит ли кто у них пару фунтов хорошего нутряного сала. Ничего, переживут они весну, раз все прошлые пережили, то и эту переживут.
* * *
День был ветреный, но ясный. Жанна, получившая разрешение посетить службу в Бресдо-ке, ждала Артура. Она стояла возле церковной ограды и, передёргивая плечами под накидкой на лисьем меху, напряжённо всматривалась в полоску дороги. Ей удалось уговорить своих провожа-тых ненадолго оставить её одну, но время неумолимо бежало, и они должны были скоро вернуть-ся.
Джуди нервничала: госпожа клятвенно обещала отцу съездить в церковь и сразу вернуться, а сама задержалась и, более того, назначила свидание бедному соседу; она боялась, как бы барон не узнал об этом. Хотя саму баронессу это, похоже, не волновало.
- Кажется, потеплело. - Жанна полной грудью вдохнула прохладный воздух. – Даже ветер сегодня не такой колючий.
- Может, для Вас оно и так, госпожа, только денёк сегодня ничем не лучше вчерашнего. - Джуди попыталась отогреть дыханием замёрзшие пальцы.
- А почему тогда мне так хорошо?
- Не знаю, пусть Вам сердце подскажет.
- Сердце? – Баронесса удивлённо подняла брови.
- Только оно знает, почему этот день не похож на другие. Хотя, по мне, в нём нет ничего хорошего.
- А разве он так плох?
- Да нет, бывали дни и похуже, - служанка улыбнулась. – Просто ветер слишком студёный.
- Где же баннерет? – Жанна в который раз посмотрела на дорогу. – Он давно должен быть здесь.
- Может, сеньора задержали важные дела?
- Какие? У него не может быть никаких дел, кроме меня.
Баронесса начинала сердиться. Её губки сложились в недовольную гримасу. Как он мог за-ставить себя ждать! Да ещё здесь, на этом ветру! Определённо, это переходит все границы.
Она решила подождать ещё немного, а после вернуться домой.
На дороге показались всадники. Девушка встрепенулась и улыбнулась: он всё-таки не за-был о ней.
И тут она поняла, что что-то случилось. Обычно баннерет приезжал с Метью, изредка брал с собой ещё кого-нибудь, а сейчас с ним была по меньшей мере дюжина хорошо вооруженных солдат. И среди них – оруженосец, держащий в поводу боевого коня господина.
У Жанны потемнело в глазах; она судорожно сжала пальцы. Безусловно, всё это: и лошади с туго набитыми мешками, и солдаты, и Артур в позвякивавшей кольчуге, – всё это означало только одно, но баронесса не желала этому верить.
- Баннерет, - она окликнула его, - что это значит?
Леменор оставил своих людей на дороге и подъехал к ней.
- Я уезжаю.
- Но куда? – Её опасения подтвердились.
- Долго объяснять, но пришла пора раз и навсегда поставить кимров на место!
- Неужели война? – похолодела она и крепко сжала пальцы.
- Она самая!
- Чему Вы так радуетесь? Неужели в войне есть что-то хорошее? – в сомненье спросила де-вушка. – Разве она приносит что-нибудь, кроме голода, смертей и нищеты?
Леменор посмотрел на неё так, как смотрят на глупого ребёнка:
- Деньги, баронесса.
Баронесса покачала головой. Она никак не могла понять, как что-то ужасное, каким, несо-мненно, являлась война, могло вызвать столько сладостных мечтаний в голове Артура.
- Я снова заступаю на королевскую службу. Не стоит отказываться от четырёх солидов в день – уверен, граф Вулвергемптонский добьётся, чтобы мне платили именно по четыре, а не по два в день.
- Так Вы бросаете меня ради четырёх солидов в день? – с укором пробормотала девушка.
- Мне пора. – Он сделал вид, что не расслышал её упрёка. – Вспоминайте меня почаще и ждите с победой.
- Храни Вас Бог! – прошептала баронесса и перекрестила его. – Да пребудет с Вами архан-гел Михаил и всё его небесное воинство!
Как, неужели уже? Неужели прямо сейчас? Он уедет, бросит её... Нет, это невозможно! Он не должен... Жанна хотела удержать его, отсрочить расставание хоть на миг, отговорить от неле-пого решения заступить на королевскую службу, но Леменор уже уехал. Даже не обернулся. Ни разу. А ведь она не сводила с него глаз!
Баронесса всё ещё стояла и смотрела на дорогу, когда её окликнула Джуди:
- Не стойте на ветру, госпожа!
- А почему бы мне не стоять? - резко ответила баронесса. – Я вольна делать то, что захочу. И не тебе, мужичка, учить меня!
Она злилась на баннерета и решила сорвать злобу на Джуди.
- Вольны, - не унималась служанка, - но можете заболеть, а мне за это влетит от барона. Кроме того, раз война…
- Ну и что, что война?
Опять это слово! Вот так бы замахнулась и влепила ей пощёчину, просто так, потому что она была зла на Артура. Да служанке оплеуха лишней не бывает – всегда найдется, за что нака-зать.
Жанна замахнулась, чтобы тут же привести в исполнение своё желание, но что-то остано-вило её, и баронесса ограничилась лёгким щелчком по подбородку.
- Вам безопаснее будет за крепкими стенами замка. – Джуди не обратила внимания на та-кую мелочь, как щелчок, – и не такое видала! Впрочем, ей не на что было жаловаться: не уро-диной родилась, кожа хоть и не такая белая, как у госпожи, но всё же лучше, чем у многих. Такую просто так выгребную яму чистить не пошлют! А пощёчина, выдранная прядь – это мелочи, со всеми случается.
- Безопаснее? – Жанна надменно посмотрела на служанку. – Это моя земля, и никто здесь не может причинить мне зла.
- А тут всё равно будет, чья земля, когда до грабежей и убийства дойдёт. Тут и Вас ненаро-ком убить могут.
Эта мысль как-то не приходила ей в голову. Баронесса задумалась и решила, что Джуди права. То, что она стоит здесь, на дороге, его не вернет. Раз он решил ехать, то ничто не изменит его решения. Упрямый осёл!
- Хорошо, я вернусь в замок, – немного успокоившись, ответила девушка.
- А что, если его убьют? – ужаснулась баронесса. – Господи, не допусти того, чтобы его убили! Пусть я никогда не стану его женой, но только чтобы он был жив… Пусть я никогда боль-ше не увижу его, но только чтобы он был жив!
Жанна тут же простила баннерета и теперь желала только одного – чтобы он остался жив. А остальное неважно.
- Мрачные же у Вас мысли, госпожа! Бог не допустит, чтобы с сеньором Артуром что-нибудь случилось, - поспешила успокоить её Джуди, заметив неестественную бледность госпожи.
Баронесса промолчала и пошла к церкви; она вовсе не была уверена в том, что Бог выдал баннерету охранную грамоту от смерти. Войдя в храм, девушка преклонила колени перед дере-вянной статуей Христа, прося Всевышнего оградить любимого от смерти. За этим занятием её и застали слуги.
По дороге домой баронесса никак не могла отделаться от смутного предчувствия беды, но убеждала себя, что это всего лишь пустые страхи. Уорш – надежное убежище: его стены выдержат несколько приступов, да и на слуг можно положиться, тем более, что у них такой хозяин, как ба-рон Уоршел. Он сумеет защитить свой замок от врагов. А баннерет обязательно вернётся, если ба-ронесса будет молиться за его жизнь Пресвятой Деве и останется тверда в своем сердце.
Мост был опущен, ворота распахнуты настежь. В обоих дворах царила небывалая суматоха. Жанна отыскала глазами отца: он собирался сесть в седло гнедого иноходца; грум держал в поводу Вернета. Неужели и он хочет бросить её?
- Отец, - баронесса спешилась и подбежала к нему, толкнув по пути служанку с белой ку-рицей в руках, - что происходит?
- Как, ты не знаешь? – удивился барон.
- Откуда?
- О, вечное женское невежество! Слово «война» тебе ни о чём не говорит? Кстати, ника-ких больше поездок в Мерроу.
- Но я уже не маленькая!
- Не возражай! – рявкнул он.
Тон отца не оставлял ни единого шанса на любимые прогулки до деревни. Значит, никаких свиданий с баннеретом? Впрочем, он вряд ли появиться здесь раньше лета.
Жанна нахмурилась, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию. Ей, во что бы то ни стало, нужно было узнать, долго ли продлится война. Она никак не могла понять, зачем людям в очередной раз убивать друг друга и простодушно спросила об этом отца.
- Война есть война, тут и понимать нечего! – отрезал барон. Женское любопытство не вхо-дило в список его любимых недостатков.
Будь на её месте сын, он бы, наверное, ответил:
- Просто Длинноногий решил покончить с этими валлийцами. Всё бы хорошо, туда им и дорога, но, боюсь, как бы он заодно не украл остатки свободы своих подданных, которым он обя-зан гораздо больше, чем они ему. Ему мало наших денег, мало владеть своими поместьями, ему хочется отобрать наши! Но мы ему не позволим, не будем так глупы, как были раньше. Ничего, придёт время, и мы укажем тебе твоё место, долговязый Плантагенет! Но пока ты прав: веролом-ным валлийцам давно пора испробовать закона палки.
Имя Ллевелина всколыхнуло в нём череду событий прошлых лет; на какой-то момент даже появилось чувство вины по отношению к покойному Монфору, который, хоть и был французом, лучше иных англичан ратовал за справедливость и свободу. Ему не давали покоя прежние време-на, когда бароны были единовластными хозяевами страны и могли по своему усмотрению короновать и смещать монархов, когда они не были низведены до слуг короны. А эти налоги... Они душили английское дворянство так же, как и бесчисленные войны.
Но стоит ли ввязываться в эту компанию? Ему ведь не присылали письма… Барон в тайне надеялся спокойно отсидеться в замке, чтобы не поплатиться за опрометчиво принятое решение. Как-никак, у него дочь на выданье, и она должна удачно выйти замуж.
- Я съезжу в Гвуиллит и переговорю с бароном, стоит ли нам вмешаться в эту заварушку – объяснил Джеральд.
Жанна кивнула и с облегчением вздохнула. Хоть он останется дома! А вдруг нет? Девушка на минуту представила себе жизнь в отсутствии отца и поняла, что без него ей не обойтись. Она не имела понятия о том, как вести дела, как собирать оброк, кому и сколько платить или не платить налогов. Да, она умела вести хозяйство, да время от времени разговаривала с крестьянами об урожае, знала, кого из слуг зачем можно послать, в какую цену специи, шерсть и другие продукты домашнего хозяйства, но не более. Жанна была хозяйкой Уорша, а не владелицей баронства; отец никогда не посвящал её в таинства земельных отношений.
Баронесса быстро отогнала от себя мрачные мысли о грядущем одиночестве – нет, такого с ней просто не может случиться! – и посмотрела на отца – он уже сел в седло.
Уоршел поцеловал и перекрестил дочь. Внутренний голос подсказал Жанне, что он не хо-чет, чтобы она проводила его громкими рыданиями. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и вымученно улыбнулась; эта улыбка никак не вязалась с её внутренним состоянием.
Он вернётся через пару недель, так что плакать не надо. А вдруг он поедет на эту чёртову войну? Нет, отец не может так поступить; это будет нечестно по отношению к ней.
- Запомни, на время моего отсутствия ты хозяйка Уорша и должна беречь его, - на проща-ние сказал барон. – Надеюсь, ты оправдаешь моё доверие. Вставай рано и погоняй этих ленив-цев. Пару раз, если будет не опасно, съезди на ближние поля, проверь, не отлынивают ли вилланы от работы, и посмотри, где они пасут скот. Не давай им спуска и вида не показывай, будто чего-то не знаешь. Но при малейшей опасности возвращайся домой и поручи всё управляющему. Думаю, я надолго не задержусь, так что они не успеют сесть тебе на шею.
Баронесса проводила отца до ворот и тихо расплакалась лишь тогда, когда подняли подъ-ёмный мост. Она попыталась пересчитать слуг и убедилась, что и её скудных познаний в арифме-тике хватит для того, чтобы понять, что их осталось ровно столько, сколько нужно для охраны замка. Для охраны, но не обороны. Ёжась от ставшего вдруг ледяным ветра, Жанна вошла в палату и почувствовала странную, пугающую пустоту комнат и большого зала, где всё ещё горел камин. Джуди следовала за ней, словно тень.
Баронесса долго бродила по залам, стараясь избавиться от душивших её рыданий. Она и сама не знала, почему и о чём она плакала. Наконец девушка успокоилась, прошла к себе и в раз-думье остановилась напротив окна.
Вздох служанки вывел баронессу из болезненной задумчивости.
- О чём ты вздыхаешь? – Девушка присела на краешек сундука. – Из-за войны?
- Из-за неё, проклятой! Многие на неё уйдут, а вернутся ли? И мой Метью тоже…
- Ты, вроде, замуж за него собиралась?
- Было дело, - снова вздохнула Джуди. – Теперь уж вряд ли.
- Ничего, ещё выйдешь.
- Всё это, как во сне. - Девушка размышлять вслух, не обращая внимания на присутствие служанки. – Баннерет, отец... Зачем они уехали, оставив меня одну? Как они могли бросить меня?
Волна досады вдруг захлестнула её, но тут же отхлынула, побеждённая голосом совести.
- Боже, что я говорю, - ужаснулась она, – это же их долг! И у меня тоже есть долг перед ними.
- И что же теперь мне делать? – Жанна бросила мимолётный взгляд на окно. – Сидеть здесь и вышивать, пока они…
- Война – слово-то какое страшное! - Она невольно поёжилась. – Мне слышатся в нём вол-чий вой и боевой клич. И вот на неё ушли самые дорогие мне люди… А вернутся ли они? Мой отец стар, а любимый молод и горяч; мало ли найдётся людей, чтобы убить их? А что станет со мной? Мне остаётся только смиренно ждать, полностью положившись на волю Господню.
- Ждать, положившись на волю Господню, - словно эхо, повторила Джуди и разрыдалась.
- Господь, Царь наш небесный, за какие грехи насылаешь на нас огонь и смерть? – Служан-ка бухнулась на колени перед распятием, одной рукой крестясь, а другой утирая слёзы. – Прости их всех, Господи, не дай им убить моего Метью!
А рядом с ней молилась Жанна:
- Боже, прибежище наше в бедах, дающий силу, когда мы изнемогаем, и утешение, когда мы скорбим. Помилуй людей Твоих, и обретут по милосердию Твоему успокоение и избавление от тягот. Через Христа, Господа нашего. Аминь.