Янтарный свет утра, волшебно сочась сквозь листья старого сада, как всегда, разбудил ее очень рано. Когда-то она любила спать долго, наслаждаясь мягкостью и теплом постели, но вот уже год, как не было ей сна, и покоя не было тоже. А уж этот новый день обещал быть совершенно особенным. На причале стояла полностью снаряженная и готовая к отплытию шхуна, капитан Шелдон Шариф уже получил пакет в толстой дорогой веленевой бумаге с золотыми тиснеными буквами, и хотя конверт долженствовало торжественно вскрыть только сегодня, в полдень, но все знали традиции королевского двора — пакет этот означал, что в нем будет приказ к отплытию, и, как обычно, отплытие будет назначено немедленно по вскрытии послания Его Величества... А для Джой это значило, что тянуть больше нельзя, и нужно сказать Шелдону твердое «да», потому что никакого другого ответа на его вопрос Джой просто не могла себе даже представить. Но это означало также, что ей придется рассказать ему все о своем бедном сердце, потому что когда-то давно она столь же твердо решила, что тот, кому она отдаст свое сердце, будет знать всю ее непростую историю...
Он еще слышал угасающим сознанием стихающий крик Джой Тевис* : «Спасите, я умираю...», когда увидел перед собой ЭТО... Большая сияющая медуза, сотканная из огня и света, опускалась на верхушки деревьев. Но деревья уже шевелили ветвями, подобно чудовищным осьминогам, а небо казалось ярко-лиловым с пятном черного солнца на нем, больше похожим на чернильную кляксу, чем на дневное светило, и тогда он решил, что уже предсмертное помрачение сознания шутит с ним свои жестокие шутки... Но странный инстинкт почти освобожденного от сознания тела заставил его поползти прочь от чудовища, и человек, бывший только что Кольбером, все полз и полз по траве, хрипя и подтягиваясь локтями. Ему казалось, что он ползет стремительно, как та ужалившая его змея, но на самом деле он еле двигался, и две почти человеческие фигуры, вышедшие из чрева медузы через вдруг раскрывшийся светящийся голубым светом люк, скоро нагнали умиравшего... Потом он чувствовал только, как его легко подняли и понесли на руках, как ребенка, хотя в нем было без малого шесть пудов, а те, кто несли его, едва достигали роста в полтора метра...
Джой никто ничего не сказал. Она и не спрашивала, ей даже не приходило в голову, что ее не позвали на похороны лишь потому, что никаких похорон и не было. Полиция нашла только трость, шляпу и, что странно, револьвер Кольбера с пустой обоймой, да рассыпанные вокруг пустые стреляные гильзы от него. Кольбер в кого-то стрелял. Решили, что было разбойное нападение, а бессвязное бормотание бедной девушки о змеях и яде — лишь бред пораженного ужасом события сознания...
Она долго лечилась у лучших врачей Европы, благо отец ее не жалел денег, коих у него было в достатке, много времени проводила на водах. Но всегда избегала оставаться одна, особенно в дикой местности и в лесу... За одним исключением. Она однажды приезжала домой и посетила место ужасного происшествия, сдерживая себя от страха, но твердо выполнила задуманное, положив на развилку веток старого дерева один-единственный огромный белый бутон розы — совершенно нераскрывшийся. Тогда ее страх прошел, врачи больше не понадобились, и она покинула это место, сделав вдруг невероятное открытие. То ли упрямство ее так и не было поколеблено трагедией, то ли просто сердце ее было все же заперто именно для него, ведь сердечные дела, несомненно, вершатся на небесах, но она вдруг поняла, что не любит Кольбера, была готова полюбить, но возникшая из каких-то ложных душевных движений в те дни юности неискренность сердца и стремление к игре не дали этого сделать тогда, а теперь было уже поздно... Она поджала губы и ушла отсюда, по-прежнему упрямая и непокорная... Она не смогла полюбить и его тени, хотя бы из чувства благодарности за спасенную жизнь, но ощутила, что что-то меняется в ней, и очень скоро поняла — что. Вспоминая все эти фальшивые реверансы, и ожидание сообразных ответов от «соперника» в «любовной игре», Джой вдруг поняла, как ей все это стало противно и отвратительно, ибо дошло до нее вместе с болью от непоправимости свершившегося осознание, что слишком многое было в те дни поставлено на карту ее глупостью - и ее собственная жизнь, когда она так преступно решила пошутить с ядовитой змеей, изобразив из нее браслет на своем запястье, и тем самым — жизнь Кольбера, нелюбимого, но более чем достойного жизни и счастья молодого человека. Ведь он мог быть чьим-то — пусть даже и не ее, - любимым мужем и отцом... И его чувства, которые были — она поняла теперь это, - столь сильны и глубоки, что позволили ему поставить саму жизнь собственную против возможной ее смерти. И потому уже чувства эти заслуживали не насмешки, но уважения, хоть бы они и выглядели смешными и безумными, и уж хотя бы сказать ему «нет» она вполне могла как-то иначе, мягче, ободрив несчастного и дав ему намек, что все в его жизни еще будет. Но теперь — нет, уже не будет, никогда... Она признала перед собой и высшими силами все, что совершила, и все до последнего момента назвала своим именем — mea culpa...
И тогда она смогла научиться любить, потому что только так и можно этому научиться...
Неестественный голубой свет снова рассеял обычный полусумрак его помещения, и Кольбер, уже не спавший, открыл глаза. Те двое снова стояли перед ним, но теперь он уже не был притянут к ложу широкими ремнями — эластичными и мягкими, но прочными, как сталь, в чем он успел убедиться, когда еще пытался порвать их в приступах безумия... Но теперь ему было стыдно. Стыдно, потому что на груди у младшего были отметины, оставленные его оружием, уже почти затянувшиеся, но все еще заметные. Но эти существа знали все, потому что умели читать в сердцах.
- Ты не мог причинить мне существенный вред, потому что мы устроены иначе. То есть я хочу сказать — наши тела, хотя души наши очень похожи...
Они впервые заговорили с ним, и хотя голоса их звучали странно для человеческого уха, но мало что удивляло теперь Кольбера, так как он уже устал удивляться, хотя бы внешнему и внутреннему виду их летающего судна, или тому, как они без слов моментально угадывали его желания. Рано или поздно они должны были заговорить и с ним, и вот это случилось...
- Мы случайно оказались рядом и не могли пройти мимо и не помочь. Ты сделал бы то же самое в подобной ситуации.
- Да. Я знаю. Но что теперь? Я чувствую, что совершенно здоров. Что ждет меня теперь?..
- Вернуть тебя в прежнее место не представляется нам разумным. Все считают тебя мертвым, и зная хорошо, как устроено ваше общество, мы можем предположить, что очень трудно тебе будет вернуться в него в прежнем качестве. Многие из вас все еще настолько дики, что станут прятать от тебя своих детей, лишь бы ты не взглянул на них ненароком, а уж доказать властям, что ты — это ты, будет непросто. Но есть ли что-нибудь, что заставляет тебя все же вернуться туда? Не лучше ли начать жизнь заново, тем более, что это ведь и случилось. Да и внешность твою мы не сможем вернуть, хоть мы и могущественны в сравнении с вами, но наша медицина не все может. Мы даже не знаем, как ты выглядел до трагедии, читать образы из твоего мозга наши машины не могут, мы и сами мысли твои ощущаем довольно смутно... Может быть, ты - художник и сможешь нарисовать свой прежний облик?
Кольбер молча покачал головой.
- Тогда просто мы сделаем тебя человеком, лицо будет другим, почти неповрежденным, лишь несколько шрамов останется, но другим. Не таким, как сейчас...
Кольбер молча посмотрел в зеркальную стену. Кожа лица была тонкой и розовой, и местами трескалась и отваливалась от натяжения. Чудовище, ужасное чудовище, что сделал с ним смертельный яд!... Ну что же, почему бы и нет. А Джой... У него было достаточно времени, чтобы подумать над словами, теми самыми, что услышал он тогда. «Я никогда не буду Вашей женой...» Ну что же, он сам сказал ей, что это уже не важно. Так нужно быть до конца честным с собою. Она не любит его и никогда не полюбит, а теперь между ним и ей стоит еще и его смерть — пусть и мнимая, - и это необъяснимое, совершенно мистическое спасение...
- Мы можем сделать тебе все необходимые документы и даже предоставить историю жизни. У нас много таких заготовок для наших ученых-наблюдателей, которые давно тайно живут среди вас.
- Я согласен. Но что я должен делать для вас за мое спасение?...
- Ничего. Живи и постарайся стать счастливым.
И тогда Кольбер поверил, что может быть, у людей и пришельцев действительно очень похожие души. В конце концов, как сказано в Библии, «в доме Отца моего обителей много»...
Было и еще кое-что необычное, что он узнал от пришельцев, когда однажды спросил, что же им нужно на Земле. Они ответили ему, что планета их вступает в новый возраст своей жизни. Вот именно так - планеты живут своей особой жизнью, хотя земные умы об этом пока не догадываются...
Что-то странное происходило на их Земле в тот год. Мореплаватели разных городов донесли удивительную весть — о новом материке среди южных вод, большом и совершенно неосвоенном. Ни туземцев враждебных, ни крупных хищных зверей не было обнаружено среди его лесов, а мягкий и умеренный климат мог соперничать с лучшими курортами Средиземноморья. Но эти чудеса меркли в сравнении с тем, что еще год назад проходившие через эти воды корабли спокойно плыли над километровой зеленой бездной, никаких земель не встречая — даже маленьких островков лишен был этот район акватории... Пытаясь обогнуть материк вокруг, экипажи судов замечали странные перемены в навигации — звезды вдруг становились совершенно незнакомыми, и многие экспедиции едва не затерялись, пока кто-то не догадался сделать второй круг вокруг этой земли — тогда созвездия возвращались на свои места и все вокруг становилось узнаваемым... И что-то похожее стало происходить по всему миру... Ученые мужи долго корпели в тиши кабинетов над сим волшебством, пока юный студент из Берлина Альбрехт Айнштайн не открыл всем глаза — их мир стал сложнее, и число измерений пространства на их Земле теперь больше трех! Чудо повергло в шок и трепет весь научный мир — ведь теперь нужно было менять всю картину мира, - но только их. Остальные были лишь обрадованы тем, что теперь на планете намного больше горизонтов для открытий и возможностей сделать свою жизнь лучше — богаче или интереснее, это уж как кому нужно...
Королевский двор не остался в стороне. Осваивать новые земли, так с размахом. И Его Величество Шойдуген Второй немедленно распорядился снарядить экспедицию для колонизации Эвреиды. «Открывшаяся» - так назвали новую землю... И конечно же, кому, как не капитану Шелдону Шарифу поручить это важное дело, ведь у него самая отчаянная и невероятная репутация во всем королевском флоте, так кто же еще лучше справится в абсолютно непредсказуемой ситуации... И в Лисс полетел на лучших перекладных личный королевский курьер с двумя конвертами. Один предписывалось вскрыть в момент отправки корабля, а второй — по прибытии на место...
И все бы так и шло, как шло, если бы они не встретились снова. Джой с первого же дня была поражена тем, насколько капитан Шелдон Шариф похож на Кольбера — пусть не внешне, но внутренне, характером слов и поступков. Только он был еще лучше — сильнее, сдержаннее и взрослее. И Джой Тевис на самом деле сразу же решила, что ответит ему «да», лишь сказала об этом не сразу, когда нужный вопрос был ей задан. Она попросила лишь одну ночь отсрочки, но вовсе не из остатков некогда бывшего в ней стремления к играм, а лишь из душевного смятения, просто ей нужно было собрать свои чувства воедино...
Кольберу было намного труднее. И он видел, как сильно изменилась Джой, но себя раскрыть он боялся. Тому было много причин. Конечно, он побаивался, что остатки упрямства, превратившиеся теперь просто в силу характера взрослой женщины, вернутся на время, и узнав, кто он, Джой вспомнит о своем обещании никогда не принадлежать ему и вознамерится следовать ему. А этого он допустить не мог, потому что понял, что теперь она нужна ему еще больше, чем раньше. Он мог покинуть в отчаянии ту Джой, но эту, новую — никогда! А еще чувствовал и себя виновным перед ней, ведь она страдала за него напрасно, полагая его мертвым, и запоздавшая совесть не обращала внимания на то, что и сама она была виновна не меньше. Но уж так устроена совесть у честных людей — она всегда помнит только собственную вину, но не вину других... И он решил, что скажет ей когда-нибудь позже, когда все это уже не будет иметь над ними такой сильной власти, хотя, конечно, значимости своей не потеряет никогда...
Через три месяца пути битком набитая первопоселенцами и их припасами шхуна капитана Шелдона Шарифа бросила якорь на рейде в большом заливе на северном берегу Эвреиды. Пока матросы готовили лодки для первого шага по новой земле, капитан собрал в каюте офицеров и вскрыл второй конверт короля Шойдугена...
- Ну и что же там? Я готова прыгать на месте от любопытства! Ну, милый, ну не томи же меня...
- Вначале ты обещала сказать, когда твердо почувствуешь это...
- Ну хорошо, ладно. Если судить по тому, что мне все время хочется кусочек «Баккарди», которого здесь, впрочем, не достать, - она вздохнула, - у нас будет девочка...
Шелдон улыбнулся и нежно поцеловал Джой.
- Ну, это мы еще посмотрим! Если очень сильно потрясти кока за шиворот, он наверняка найдет какую-нибудь заначку, припасенную еще в Старом Свете. Для себя, конечно, он ведь и сам любит сладкое, но для такого случая придется ему смириться.
- Ты просто чудо, Шелдон! Как ты всегда умеешь найти выход из безвыходной ситуации! Ну а теперь ты — ну, что же там, в письме?..
- Гм... Тебе придется сшить много-много красивых нарядов за счет королевского двора... - он было сделал значительную паузу, но видя непонимание в ее глазах, продолжил немедленно, - потому что ты теперь супруга генерал-губернатора Жикапо, так монаршая чета повелела назвать столицу Эвреиды, которую нам же и предстоит построить. Здесь, в устье этой огромной реки, выходящей в залив. Но остальное мы вольны назвать, как захотим.
- Жикапо, какое странное название... А что оно означает?
- Никто толком не знает. Говорят, что у короля и королевы с ним связаны какие-то глубокие личные воспоминания, но они никогда об этом никому не говорили в подробностях...
Они еще долго стояли у правого борта, радуясь настоящему и будущему и пытаясь разглядеть что-нибудь на близком берегу. И солнце так волшебно играло на воде, переплетая в этой игре множество разноцветных сполохов, что время от времени маленькие радуги вспыхивали над водой, превращая залив в волшебную страну.
- Давай назовем его Заливом Грез...
- Да, милая, это лучшее имя для него, какое только можно было придумать... Но мы забыли еще об одном имени. Для девочки.
- И ничего не забыли! Ну, может быть, это ты забыл, но я уже все придумала. Мы назовем ее Элен. Элен Шариф...
* Джой и Кольбер - герои рассказа Александра Грина "Змея"