День Победы. Глава третья

 
1

Какое-то время мы ехали молча.
 Машина спустилась по улице Подлужной, той, что тянется вдоль Казанки и, проехав мимо покосившихся домишек, свернула на понтонный мост. Вскоре мы очутились посреди разлившейся реки названной в честь нашего любимого города. По левую руку открылась панорама Кремля, в точности, как на открытках. По правую – возвышалась эстакада моста Миллениум, с огромной воротами в виде буквы М посредине.  Поговаривали, что эта буква символизирует вовсе не миллениум, а является заглавной в имени Ментимир, и таким образом увековечивает имя нашего бессменного президента.
Я рассказал об этом Клаудии. Но девушка слушала, как-то невнимательно. Её внимание переключилось  на  машину, подпрыгивающую на стыках понтонов.
- Автомобиль называется «Победа»? – обратилась Клаудия к насупившемуся водителю.
- «Победа», - ответил Макс. – В честь нашей победы над Германией! – добавил он с большой охотой.
Клаудия отвернулась от Макса и стала смотреть на воду и на чаек, кружащих над мостом.
Макс, почувствовав видимо, что перегнул  воображаемую палку, спросил у Клаудии:
- А вы, на какой машине дома  ездите?
- У меня «Опель», - ответила немка, продолжая смотреть в окошко.
Тут уж я не удержался:
- Знайте - «Опель» отец «Победы»!
- Не может быть!
- Как интересно! – вскричали одновременно Клаудия с Максом.
- Не забывайте, дети, что вы имеете дело с дипломированным историком! – ответил я, придав красивую солидность своей позе на заднем сидении.
- Что ты говоришь такое? – спросил Макс удивлённо.
- Правду говорю, как обычно.… Хотя опять такую правду, в которую не сразу верится!
- И что это за правда? – видно было, что Макса тема зацепила.
- Я много читал и даже слушал вот этими ушами рассказы участников  второй мировой. Особенно свидетельства о первых днях войны меня интересовали. Поэтому история с «Опелем» никак не могла пройти  мимо моего, пытливо устремлённого сквозь завесу времени, взгляда.
- Расскажи, пожалуйста, что это за история! - взмолилась Клаудия, смешно сложив руки на груди.
- Не тяни, Домский! – просил Макс нетерпеливо.
- Ладно, слушайте…, - я извлёк из пачки сигарету, закурил, лениво выпустил дымок в окно и, посчитав паузу достаточной, начал  рассказывать.


2


- Если бы командир отделения разведчиков сержант Самарин мог подползти поближе,  он бы оторопел, от, никогда не слышанных, невиданных и даже не воображаемых им, недавним студентом-филологом, страстей,  что кипели в речах, доносившихся из стоящего на полянке у просёлочной дороги новенького зелёного «Опеля». 
Немецкая речь, то громко разносилась по лесу, заглушая  пение встречающих  рассвет птиц и недалёкую канонаду, то затихала почти до шёпота.
Порою из машины доносились и рыдания, заставляя  удивляться залегшего в кустах сержанта. Хотя, после нескольких дней блужданий по лесам, во вражеском тылу, удивляться, казалось, было не чему!

Самарин, пусть и числился командиром отделения, потерял уже всё своё отделение. Последнего бойца – рядового Кулинченко – прошлой ночью, когда они, устав бояться, вышли на дорогу и открыли огонь из трёхлинейных винтовок по группе немецких мотоциклистов.
Прилетевшие в ответ автоматные очереди, сложили Кулинченко пополам, и он рухнул лицом вниз в песок дороги.
  Самарина одна из пуль ужалила в кисть руки, а другая ударила в грудь, сплющив серебряный портсигар, врученный ему третьего дня, на вечную память умирающим от ран бойцом Шакирзяновым.
Выронив винтовку, Самарин убежал в лес. Немцы впрочем,  преследовать его не решились, постреляв для острастки по деревьям.

Собственно командиром отделения Самарин стал недавно, в завертевшейся каше отступления. До этого он был прикомандирован переводчиком к штабу N–ского полка. В первой половине дня, до обеда, он проводил курсы немецкого языка для младших офицеров и сержантов. Во второй – любезничал с сестричками из медчасти.
 Но в первые же дни войны, когда остатки разбитого полка чудом вырвались из окружения, ему, как владеющему немецким, было приказано возглавить отделение в наскоро сформированном разведвзводе. 

И вот теперь сержант Самарин, из личного оружия имея лишь финский нож, а из подчиненных уже и не кого, вслушивался, лёжа животом на кустиках земляники, в немецкую речь, глядел во все глаза на зелёную машину и вдыхал, мучаемый голодом курильщика, доносившийся до него порою ароматный табачный дым.
Твёрдо решил для себя сержант, что наткнулся на эту машину не спроста!
Не представляя ещё, как будет действовать далее, он занял похвальную позицию наблюдателя.

Мы же с вами, друзья, пользуясь нашим привелегированом положением, послушаем, о чём же говорили между собой двое средних лет подтянутых спортивных немецких офицера, одетых в серую летнюю полевую форму танковых войск СС.

3

- Это невыносимо, Лотар! – говорил тот, кто сидел на месте водителя. – Я не хочу и не могу жить так дальше! Я просто не хочу больше жить!
- Тебе надо успокоиться, Карл-Хайнц. Мы все стали нервными в последнее время! – отвечал офицер сидевший на штурманском месте. Однако сам он заметно волновался, часто затягиваясь, и резкими движениями нервных рук стряхивая пепел в покрытую росой траву.   

Карл-Хайнц, сняв с головы фуражку, забросил её на заднее сиденье. После чего  опустил голову на руль и затрясся в рыданиях. Вьющиеся тёмные волосы его, коротко постриженные, расчёсаны были на пробор. Бледное лицо украшали длинные тонкие усики. Он был красив и походил на актёров звуковых фильмов. Но не из вестернов, а из салонных любовных драм, или кабаре.
Лотар обнял Карла – Хайнца за плечи и сам застонал, словно от боли.

Лотар выглядел мощнее Карла-Хайнца. Голова его была обрита наголо. Черты лица были крупными, и казалось, несколько расползались в стороны от большого орлиного носа с широкими ноздрями. Красивая форма от Хьюго Босса, топорщилась у него на животе.  Однако лицо уже осунулось от недосыпания первых дней войны.

Невдалеке запел соловей.
- Мы снова в России, Лотар! – поднял голову Карл-Хайнц. – Я не могу поверить в это! Мы снова в России, будь она проклята! И на этот раз, нам не уйти отсюда живыми!
- Эта война не будет долгой, Карл! Посуди сам, не прошло и двух недель, а мы всё гоним и гоним русских! И так по всему фронту! Вспомни, как мы торчали в этих местах, когда нам было по девятнадцать! Вспомни, дружище! Тогда нам тоже казалось, что мы никогда не вернёмся домой!
- Но мы проиграли ту войну!
- Не смей так говорить! Не смей, хотя бы,  перед памятью товарищей, что остались лежать  навек в этой земле!
- Мы тоже мертвы, Лотар! И ты знаешь, когда мы умерли!
- Да, да! Я понимаю, про что ты. Сегодня день её смерти!
- И мы умрём сегодня!
- Не говори так, Карл, ты же знаешь, как я люблю тебя!
 Лотар обнял Карла-Хайнца ещё крепче.


4

- Постойте, а как же экскурсия? Ведь мы, Макс, хотели показать Клаудии наш удивительный город? – прервал я рассказ.
- Если надо постоять, то постоим. Спешить некуда, - ответил Максим, съезжая на обочину. – Ты, лучше рассказывай дальше.
- Да – да, Максим, вы не заметили, что наш друг, как это… набивает цену, или точнее сказать по-русски - выёбывается! – неожиданно добавила Клаудия.
- Как хорошо вы хорошо знаете русский язык, Клаудия! Поздравляю вас, вы попали прямо в точку! – ответил Макс, заглушая двигатель, и протягивая Клаудии руку. – Ведь Домский действительно выёбывается, без этого он не может обойтись!
У меня челюсть отвисла и задрожала от негодования!
- Вы что это? То всё молчали порознь, а теперь – антидомскую коалицию создаёте что-ли!
Клаудия засмеялась, обезоруживающе. Макс дружески похлопал меня по плечу. И я   успокоился.

Мы остановились на небольшой площадке у самой воды на правом берегу Казанки. С этого места открывалась впечатляющая панорама старого города, слегка подпорченная торчащими тут и там строительными кранами. 
Солнце старалось вовсю, прогревая весенний воздух. На небе – ни облачка.  Однако у воды было ещё достаточно свежо, и мы остались в машине.

Клаудия и Максимус повернулись ко мне в ожидании. Я, поправив тунику, продолжал. 


***

- Самарин затянул зубами перевязку на левой руке. Затем достал фляжку и сделал два больших глотка, стараясь глотать бесшумно.   
Немцы затихли чего-то, и сержант насторожился.
 Нырнув в густые папоротники,  он переполз чуть ближе к «Опелю» и глядел  на него уже под другим углом.
 Когда офицеры заговорили вновь, Самарин вздрогнул. Так хорошо всё было слышно на этот раз. Бывший студент-отличник факультета иностранных языков Харьковского Университета, слегка морщась от швабского диалекта, впитывал в себя каждое слово!

***

- Прошёл уже  год, Лотар, а боль  не утихает! Наоборот, она становится всё  невыносимей! Я никак не могу примириться со смертью Анны! И я никогда не смирюсь с её смертью!
- Карл, мой мальчик! Я думал, что эта победоносная война развеет твои грустные мысли. Но, как вижу теперь, я ошибался! О боги, когда это закончится?! Неужели образ Анны будет преследовать тебя до конца дней?
- А тебя, Лотар?
- Меня…. Меня сейчас больше заботит твоё состояние!
- Прости меня, Лотар, но всё же правду говорят, что у вас аристократов в жилах течёт, пусть голубая, но  холодная, как воды Стикса кровь!
Лотар отшатнулся, словно от внезапного удара.
- И добавь ещё, что-нибудь про каменное  сердце! – воскликнул он. 
- Твоё сердце окаменело, Лотар, если ты не вспоминаешь её сегодня со слезами на глазах! – произнёс Карл.
После чего Лотар вскричал:
- Ты называешь моё сердце каменным! Ты – ради которого я живу!
Он схватил Карла за плечи и затряс, сотрясая вместе и автомобиль: - Очнись, слепец! Ведь я люблю тебя!  Молчи! Ничего не говори, Карл! Выслушай меня! Настало время рассказать тебе всю правду!

Эсэсовцы выбрались из автомобиля, заметно приподнявшегося на расслабленных рессорах.
Тот, что был постройнее – Карл, как уже знал Самарин, в продолжение всего разговора стоял, опершись о крыло «Опеля», а под конец и вовсе опустился на выступающий бампер.
Более же крупный и, как стало видно, старший по званию – Лотар –  беспрестанно мерил шагами полянку, глядя куда угодно, но лишь изредка - на своего товарища. Это не давало Самарину шансов сдвинуться с места. Впрочем, и от услышанного он застыл, подобно  пню, за который прятался.
Что же он такого услышал?
Пожалуйте:

5

-  Молчать? Нет, Лотар! Я никогда не забуду день, когда ты прибыл в наш полк! Как мы гордились тобой! Отпрыск древнего рода, князь фон Швайнштангер, прибыл к нам в, самую задницу этого мира, вольноопределяющимся! Ты добровольно бросался в объятия смерти!
- Дорогой Карл, я не понимал тогда, на что иду и во что ввязываюсь.  Как только первый русский фугас разорвался в километре от нас – поверь, я едва не наложил в штаны! Но, был один момент в тот день, который переменил всё!
- Ты увидел походный сортир? – съязвил Карл.
- Нет, я встретил тебя!
Карл достал из кармана кителя пачку сигарет, чиркнул спичкой и закурил.
- Неужели моя грязная рожа произвела на тебя впечатление?
- Ну, во-первых, я встретил чемпиона Баварии по автогонкам!
- Что же ты не спросил у меня автограф?
-  Не помню уже! Да и не в этом дело! Вспомни лучше, как мы сдружились! Мы отбили наступление Керенского и затем, преследуя неприятеля, вошли в Ригу!
- Да! Это незабываемо! Мы чувствовали себя героями в те дни!  А потом нас перебросили во Фландрию. Мы сказали России - прощай! Кто знал тогда, что – до свидания! И уехали непобедимыми. И это в девятнадцать лет! У нас просто крышу сорвало! Без нас тут три года топтались, старшие товарищи!
- И это правда! Я написал отцу тогда, что Троя пала! Правда отец  ответил сухо и кратко, что все состояние завещает моему младшему брату, т.к. не может доверить ничего такому идиоту, как я!
- Кстати, не благодаря ли этому решению твой брат достиг таких высот в СС?
- Возможно. Но ты же знаешь, Отто никогда не стал бы говорить об этом.
- Это благодаря его милости мы здесь? Хотя…
  я прервал тебя, прости!
- После позорного мира, мы вместе переживали бессмыслицу послевоенной жизни. Помнишь, сколько мы излазали кабаков?
- И публичных домов!
- Да! Ты всё стремился в Париж! Помнишь, Карл, свою теорию? По которой, раз Германия, якобы, проиграла Франции, то  мы должны ответить ей достойно - поиметь, как можно больше француженок.
- И мы имели их пачками в столице-победительнице!
- Не обобщай! Я присоединился к твоим походам лишь пару раз, и то, пойдя на поводу твоих пьяных уговоров. В тебя словно бес вселился!  И так продолжалось до того  дня, в который ты встретил Анну!

- Мне никогда не забыть этот день! А ты помнишь его? Ты не забыл?
- Я  не забываю  ничего и никогда! В отличие от твоей выборочной памяти, белеющей амнезийными пятнами!  Тот день не задался с самого утра. Нас как раз собирались выселить из гостиницы. Помню, как мне с трудом удалось уговорить хозяйку подождать ещё пару дней с оплатой. Мало того, что старая ведьма, почти не скрывала свою ненависть к немцам. Так ещё её болван муженёк, постоянно расхаживал внизу в Ордене Почётного легиона! Одел его на свой засаленный халат, чтобы досадить нам своим геройским видом!
- Точно! За что ему дали орден, как ты думаешь?
- Наверное, за то, что расстреливал  коммунаров! Французы мастера мочить друг друга! А сынка ты не припоминаешь?
- Как же забыть этого недоношенного лягушатника! Прыщавый придурок до сих пор стоит у меня перед глазами! Когда он попытался спеть «Марсельезу» у нас под дверью, я спустил его с лестницы.  Он поперся, было жаловаться папочке-кавалеру, но получил и от него тоже!
- Да уж! Старый пердун задал ему хорошую трёпку своей клюшкой.
- Потом мы пошли на почту, и, наскребя денег на телеграмму, отправили её Отто, с просьбой прислать денег. А после, как и планировали уже несколько дней, направились на автогонки.
- На Гран-при Франции! Я мечтал попасть на эти гонки с самого детства!
- Да, ты тащил меня, как безумный! Хотя я никак не мог понять, на что мы купим билеты. В карманах было пусто.
- Пусто было и в животах!
- И в твоей голове!
- И в моём сердце было пусто до того дня!
- Когда мы добрались до гоночного поля, я в очередной раз убедился в тупости французов!  Мы увидели этот длиннющий забор, простирающийся по обе стороны от площади у входа и касс. Когда ты предложил двинуться вдоль забора от этой площади кишащей людьми и фараонами, я подумал, что в этом нет никакого смысла.
- Однако мы прошли всего пол-лье, и забор оборвался каким-то пустырём заросшим бурьяном.
- И с этого пустыря, находящегося на возвышении, открывался неплохой вид на гоночную трассу. Но, ты не удовлетворился возможностью наблюдать гонки с высоты, и потащил меня по крутой тропинке  поближе к гоночному полю. Отлично помню, как мы едва не свернули себе шеи, съезжая по поехавшей глине на задницах! Словно какой-то рок влёк тебя за собой! Спустившись к трассе, мы столкнулись ещё и с фараоном, который дежурил там под деревом. Однако мы его тоже благополучно миновали! Не оборачиваясь на свистки и крики,  быстро смешались с толпой зрителей.
- Да, ты всё запомнил, Лотар!
- Тебе ничего не напоминает этот наш проход?
- Вроде нет….
- Нечто из недавних событий на Западном фронте.
- ???
- Как мы провели французов на границе с Бельгией?
- Линия Мажино!
- Вот именно! Мы просто обошли эту линию, которую французы укрепляли десятки лет!
- Надо же, какое удивительное совпадение!
- Совпадения случаются не просто так, мон шер ами! И если французы оказались ослами в малом, то они остались ими и в несравненно большем!
- Но мы приблизились к главному моменту Гран-при, Лотар!
- К финишу?
- Нет, к встрече с Анной!
- Но сначала был занимательный финиш!
- Занимательный?! Что ты за человек такой хладнокровный! У меня до сих пор мурашки по коже, как вспомню эту битву между Фордом и Ситроеном!
- Машины шли вровень до самого финиша и вместе пересекли линию! Когда толпа хлынула на трассу, мы побежали вместе, и тут ты впервые  столкнулся с Анной!
- Да, я буквально налетел на неё! Хотел, было, продолжить свой бег к кумирам - гонщикам, но остановился, как вкопанный, поражённый небывалой красотой девушки. К тому же она  первой заговорила со мной. Она говорила по-французски, но это не был привычный парижский говор. Она попросила помочь ей добраться до победителей гонки. Я отвечал ей что-то на своём французском.
- Понятном только тебе!
- Девушка протянула мне руку в тонкой бархатистой перчатке и попросила вести её поскорее, и говорить на ходу, а то мы опоздаем.
- Я видел, как вы успели проскочить к машинам.  Тут набежали жандармы и оттеснили меня от трассы вместе с разгорячённой толпой. Я остался ждать тебя у заграждений.
- Да, мы  вовремя добежали до остановившихся на финише  машин! Незнакомка тут же забыла про меня. Она пожала руки гонщикам, французу и американцу. Затем выразила своё восхищение обоим: и победителю и призёру, свободно переходя с французского на английский язык.  Гонщики были польщены столь неожиданным вниманием со стороны прекрасной незнакомки. Француз уже  начинал клеиться к ней. Но тут  подоспели  журналисты. Один из репортёров вспыхнул магнием, фотографируя победителя гонки.
И произошло невероятное!
Незнакомка, вздрогнув, произнесла фразу, уже слышанную мной однажды. Впервые я услышал это выражение от русского солдата во время рукопашного боя под Ригой. Фраза внезапно вырвалась у незнакомки, и я ахнул!
Девушка быстро взглянула на меня своими прекрасными глазами, пытаясь определить, понял ли я смысл?
Смысла я не понял.
 Я понял лишь то – что она русская!
Ты помнишь, Лотар, как я недолюбливал русских?
- Это мягко сказано, Карл!
 - А также я понял, что уже влюблён в неё!
 - Ты пропал в этот день, Карл! Если бы я знал, как всё обернётся в дальнейшем…. Я бы увёз тебя в Германию тотчас же!
- Я не знал ещё тогда, что пропаду!
- Однако уже с первых минут встречи с Анной тебе было показано свыше, как всё будет или, как всё может быть!
- Ты про русского полковника?
- Про кого же ещё!
- У нас остался ещё коньяк?
- Французский будешь?
- Ты же знаешь, Лотар, что я не пью другой!
- А когда он кончиться? У меня всего две бутылки осталось в бардачке.
- Скоро будем пить армянский, шустовский. Он тоже вполне ничего!

«Сволочи – оккупанты!» - подумал Самарин, и сглотнул слюну.

- На этом пока остановимся, друзья, - прервал я свой рассказ. – А то у меня что-то во рту пересохло.
- Расскажи, что было потом, - попросила Клаудия.
- Попозже, - ответил я немке, любуясь её вьющимися локонами. – Теперь же самое время промочить горло.
- Я знаю отличное местечко! Здесь недалеко, вмиг доедем, - говорил Макс, запуская двигатель.

Мотор взревел и мы, тронувшись с места, покатили к ближайшему оазису.