Чтобы откликнуться на смерть кадета Моро, властям потребовалось много времени, хотя меньше всего в этих проволочках было виновато поведение его одноклассника, Пьетро Пеллегрини. Когда волны тошноты ослабли, мальчик вернулся к себе в комнату и, воспользовавшись своим telefonino (1), который казался почти обычным придатком, - так часто он им пользовался и консультировался с кем-то с его помощью, - позвонил своему отцу, который находился в деловой поездке в Милане, чтобы объяснить, что случилось и что он только что увидел. Отец его, адвокат, сначала сказал, что свяжется с властями, но затем в дело вмешались лучшие чувства, и он приказал сыну сделать это самому, и немедленно.
Ни на одну секунду не показалось Пеллегрини-старшему, что сын его каким-либо образом замешан в смерти другого мальчика, но он был адвокатом в криминальной сфере, и как работают умы официальные, ему было известно. Он знал, что подозрение неминуемо должно будет упасть на человека, который замешкался и не сразу довёл преступление до сведения полиции; к тому же он знал, как жаждут они уцепиться за очевидное решение.
Итак, он сказал мальчику - собственно говоря, можно было бы сказать, что приказал - немедленно связаться с властями. Мальчик, приученный к повиновению и отцом, и двумя годами учёбы в Сан-Мартино, предположил, что власти - это те, кто ответственен за школу, и, таким образом, отправился вниз - доложить командиру о нахождении в умывальной на третьем этаже мёртвого мальчика.
Офицер полиции Главного полицейского управления, принявший поступивший из школы звонок, спросил имя звонившего, записал его, потом спросил, откуда ему стало известно о мёртвом, и также записал ответ. Положив трубку, полицейский спросил коллегу, работавшего с ним на пульте управления, не должны ли они подать рапорт Carabinieri (2), поскольку Академия, будучи военным учреждением, могла скорее подпадать под юрисдикцию именно этого отдела, чем городской полиции. Какое-то время они это обсуждали, а потом второй из них позвонил на этаж ниже, в офицерскую комнату - узнать, не может ли кто-нибудь там решить проблему процедуры передачи дела. Офицер, ответивший на звонок, утверждал, что Академия - частное учреждение, не имеющее официальной связи с армией, - он это знал, потому что там учился сын его дантиста (3) - и, таким образом, это именно они и должны были отреагировать на звонок.
Какое-то время мужчины на пульте управления обсуждали и это, и наконец согласились с коллегой. Тот, который принял звонок, заметил, что уже было больше восьми часов утра, и набрал внутренний номер своего начальника, комиссара Гвидо Брунетти, будучи уверен, что тот уже должен быть у себя в кабинете.
Брунетти согласился с тем, что это дело надлежит расследовать им, а затем спросил:
- Когда поступил звонок?
- В семь двадцать шесть, синьор, - последовал деловитый, чеканный ответ Альвизе.
Взглянув на часы, Брунетти понял, что после этого уже прошло больше, чем полчаса, но, поскольку Альвизе был не самой яркой звездой на небосводе ежедневной рутины, он решил ничего не комментировать, и вместо этого только сказал:
- Распорядитесь насчёт лодки. (4) Я спускаюсь.
Когда Альвизе повесил трубку, Брунетти взглянул на недельное расписание дежурств, и, увидев, что имя инспектора Лоренцо Вьянелло в списке не значится ни в этот день, ни в следующий, позвонил Вьянелло домой и коротко объяснил, что произошло. И, прежде чем Брунетти изложил свою просьбу, Вьянелло сказал:
- Я Вас там встречу.
Оказалось, что Альвизе смог передать пилоту (5) катера просьбу комиссара, без сомнения, частично потому, что пилот сидел за столом напротив него, и, когда Брунетти через несколько минут вышел из Управления, он обнаружил обеих, и Альвизе, и пилота, на палубе; мотор лодки лениво урчал.
Перед тем, как ступить на катер, Брунетти приостановился.
- Пойди назад наверх и пришли сюда Пучетти, - сказал он Альвизе.
- А разве Вы не хотите, синьор, чтобы с Вами поехал я? - спросил Альвизе, и голос у него был расстроенный, как у невесты, которую оставили ждать на ступенях церкви.
- Нет, это не так, - осторожно сказал Брунетти, - но, если этот человек позвонит снова, я хочу, чтобы Вы были здесь, чтобы дать ему понять, что дело, с которым он обратился к нам, продолжается. Таким образом мы узнаем больше.
Хотя это не имело смысла вообще, Альвизе, кажется, принял это; уже не в первый раз Брунетти замечал, что возможно, именно при отсутствии смысла Альвизе было так просто всё принимать.
Альвизе послушно пошёл назад в Управление. Через несколько минут появился Пучетти и поднялся на катер. Пилот вывел катер из реки и повёл в направлении дока. Ночной дождь вымыл из воздуха всю грязь, и городу представилось славное прозрачное утро, хотя воздух уже был напоён остротой поздней осени.
У Брунетти не было причин бывать в Академии уже больше десяти лет, со времени выпускного вечера у сына его троюродного брата. После того, как он был призван в армию в чине лейтенанта, - любезность, обычно оказываемая выпускникам Сан Мартино, большинство из которых - сыновья солдат - мальчик уже поднимался в званиях, будучи в равной мере источником большой гордости своего отца и конфузом для всей остальной семьи. Ни среди семьи Брунетти, ни среди семьи его матери традиции служить в армии не было, хотя и нельзя было сказать, что семья никогда не имела ничего общего с военными. Свой вклад в это они внесли, поскольку именно то поколение, к которому принадлежали родители Брунетти, не только принимало участие в последней войне, но по большей части она была вокруг них, на их собственной земле...
Отсюда и пошло то, что Брунетти, с тех пор, как он был ещё ребёнком, слышал, что о военном деле и о том, как всё это работает, и обо всей этой помпе говорилось с презрением, которым его родители и их друзья обычно награждали правительство и церковь. Отрицательное отношение его к военным только усилилось за годы, что он был женат на Паоле Фальер, женщине "левых", если не хаотичных, политических взглядов. Это была позиция Паолы - то, что величайшей славой итальянской армии была история трусости и отступлений, а самым большим провалом был факт того, что в течение двух мировых войн её лидеры, военные и политические, пали перед лицом этой правды и причинили бессмысленную смерть сотням тысяч молодых людей тем, что безжалостно продвигали свои собственные иллюзорные идеи славы и политические цели других наций. И мало что видел Брунетти в течение своего собственного, посредственного срока военной службы, или за десятилетия, прошедшие с тех пор, что убедило бы его в том, что Паола была не права. Брунетти понимал, что не многое из того, что он видел, могло убедить его, что армия, итальянская или иностранная, намного отличалась от Мафии: в ней доминировали мужчины и она была недружелюбна к женщинам, она была неспособна к чести или даже к простой честности за пределами своих собственных званий, преданная силовому овладению, презирающая гражданское общество, склонная к насилию и трусливая одновременно. Нет, различий между этими двумя организациями было мало, кроме того, что одни носили легко узнаваемую форму, тогда как другие склонялись к маркам одежды Армани и Бриони.
Популярные верования относительно истории Академии Брунетти были известны. Построенная на Гвидекке в 1852 году Алессандро Лореданом, одним из самых ранних сподвижников Гарибальди в Венето, ко времени Независимости ставшим одним из его генералов, школа изначально находилась в большом здании на острове. Умирая бездетным и без наследников мужского пола, Лоредан оставил здание, так же как и семейный palazzo (6) и наследство, какому-то фонду, на тех условиях, что все деньги будут использованы для поддержки Академии, которой он дал имя святого, охраняющего его отца.
Хотя олигархи Венеции могли и не поддерживать Возрождение от всего сердца, всё же у них не было ничего, кроме энтузиазма, в отношении учреждения, которое так эффективно обеспечивало то, что наследство Лоредана оставалось в городе. В течение нескольких часов после его смерти уже была известна точная сумма его наследства, а в течение нескольких дней указанные в завещании доверенные лица избрали вышедшего на пенсию офицера, который оказался родственником жены одного из них, на пост управляющего Академией. И всё это так и продолжалось по сей день - в школе был заведены строгие военные порядки, чтобы сыновья офицеров и богатых джентльменов могли приобрести подготовку и манеру держаться, которая могла подготовить их к тому, чтобы они, в свою очередь, стали офицерами.
Размышления Брунетти были прерваны тем, что лодка затормозила в канале, находящемся сразу за церковью святой Эуфемии, а потом причалила к пристани. Пучетти взял швартовочную верёвку, спрыгнул на землю и просунул её в железное кольцо в тротуаре. Потом протянул руку Брунетти и поддержал его, когда он сходил с лодки.
- Это наверху, верно? - спросил Брунетти, указывая на часть острова, находящуюся позади, и лагуну, видимые на расстоянии.
- Я не знаю, синьор, - признался Пучетти. - Должен признать, что я прихожу сюда только ради Спасителя. Не думаю даже, что я знаю, где находится это место.
Обычно никакое признание в провинциализме его собратьев-венецианцев Брунетти удивить не могло, однако Пучетти, не в пример им, казался очень умным и непредубеждённым.
- Это место всегда казалось мне чужой страной, синьор. Должно быть, дело в моей матери; она всегда говорит о нём так, словно это не часть Венеции. Если бы ей дали ключ от дома на Гвидекке, я уверен, что она отдала бы его назад.
Подумав, что мудрее будет не упоминать о том, что его собственная мать часто выражала то же самое мнение и что он был совершенно с этим согласен, Брунетти сказал только:
- Это позади, вдоль канала, почти в конце его, - и пошёл в этом направлении.
Даже на этом расстоянии он мог видеть, что большая portone (7), которая вела во двор Академии, была открыта - и войти или выйти мог любой.
Он повернулся к Пучетти.
- Узнайте, во сколько сегодня утром открыли двери, и есть ли какие-нибудь записи о людях, входящих или выходящих из здания. - И, прежде чем Пучетти смог заговорить, Брунетти добавил:
- Да, и в прошлую ночь тоже - даже раньше, чем мы узнаем, сколько по времени он уже мёртв. И у кого есть ключи от двери, и во сколько она закрывается на ночь.
Пучетти не нужно было говорить, какие вопросы задавать - желанное облегчение на службе, где возможности среднего офицера напоминали те, которые были у Альвизе.
Вьянелло уже стоял снаружи главного входа. Он отреагировал на прибытие начальника лёгким поднятием подбородка, затем кивнул Пучетти. Решив воспользоваться каким бы то ни было преимуществом, которое можно было получить, появившись без объявления и в гражданской одежде, Брунетти приказал Пучетти вернуться в лодку и подождать десять минут перед тем, как к ним присоединиться.
Внутри стало очевидно, что слух о смерти уже распространился, - хотя Брунетти и не смог бы объяснить, откуда он это знал. Возможно, это было заметно по маленьким группам мальчиков и молодых людей, стоящих во дворе и говорящих пониженными голосами, или это мог быть факт того, что один из них надел белые носки вместе с форменными туфлями, - верный признак того, что он одевался так быстро, что не осознавал, что делает. Затем Брунетти понял, что ни у одного из них в руках не было книг. Военная или нет, это, тем не менее, была школа, и студенты носили с собой учебники, - если только что-нибудь бОльшей срочности не вставало между ними и учёбой.
Один из мальчиков, стоящих рядом с главным входом, откололся от группы тех, с кем он разговаривал, и подошёл к Брунетти и Вьянелло.
- Что я могу для Вас сделать? - спросил он, хотя, судя по тону, он мог точно так же настаивать на том, чтобы ему ответили, что они здесь делают. С крепкими чертами лица и какой-то тёмной привлекательностью, он был почти так же высок, как Вьянелло, хотя и не мог ещё выйти из подросткового возраста. Другие следили за ним глазами.
- Я хочу поговорить с начальником, - будучи спровоцирован тоном мальчика, сказал Брунетти.
- И кто Вы? - настаивал юноша.
Брунетти не ответил, но наградил юношу долгим, твёрдым взглядом. Тот не отвёл глаз, и не отступил назад, когда Брунетти сделал небольшой шаг по направлению к нему. Он был одет в положенную по правилам униформу - тёмно-синие брюки и куртка, белая рубашка, галстук - а на обшлагах его куртки было две золотых полоски. Поняв, что Брунетти будет молчать, парень переместил свой вес с ноги на ногу, потом положил руки на бёдра. Отказываясь повторить вопрос, он уставился на Брунетти.
- Как его называют, вашего начальника? - спросил Брунетти, как если бы другой с ним не заговаривал. - Я не имею в виду его имя, я имею в виду его звание, - добавил он.
- Команданте, - с удивлением произнёс юноша.
- Ах, как величественно... - сказал Брунетти. Он не был уверен, задевает ли поведение мальчика его основную веру в то, что молодёжь должна показывать почтение к возрасту, или же он чувствовал определённое раздражение от того, что парень воинственно, задиристо "чистил пёрышки".
- Инспектор, узнайте имя этого мальчика, - повернувшись к Вьянелло, сказал он и пошёл по направлению к лестнице, ведущей к palazzo.
Взобравшись на пять ступенек, он толкнул дверь. Пол в фойе, с узором из огромных бриллиантов, был сделан из досок разных пород дерева. Ноги в сапогах протоптали дорожку к двери в дальней стене. Брунетти пересёк оказавшуюся неожиданно пустой комнату и открыл дверь. Коридор вёл в заднюю часть здания; стены его были покрыты тем, что, как он предположил, было полковыми знамёнами. На некоторых из них был изображён лев с герба Сан Марко; на других были нарисованы другие животные, все в равной степени агрессивные - зубы оскалены, когти выпущены, перья распушены.
На первой двери направо был только номер - над ней, - так же как на второй и на третьей. Когда он проходил мимо последней из них, в холл вышел юноша, которому, конечно, было не больше пятнадцати лет. Он был удивлён, увидев Брунетти, который, спокойно кивнув, спросил:
- Где кабинет команданте?
Тон его или же манера поведения пробудили в мальчике рефлекс Павлова (8); он вытянулся в струнку по стойке "смирно" и чётко отсалютовал.
- Одним пролётом выше, синьор. Третья дверь налево.
Брунетти удержался от соблазна сказать: "Вольно". С нейтральным "спасибо" он снова направился к лестнице.
Наверху он последовал инструкции мальчика и остановился перед третьей дверью налево. "Команданте Джулио Бембо", - гласила надпись рядом с дверью.
Брунетти постучал, выждал паузу, подождал ответа, а потом постучал снова. Он подумал, что у него будет преимущество, чтобы в отсутствие команданте осмотреть его кабинет, и, повернув дверную ручку, вошёл.
Трудно сказать, кто был потрясён больше - Брунетти или человек, стоящий перед одним из окон, с кипой бумаг в руке.
- О, я прошу прощения, - сказал Брунетти. - Один из студентов сказал, чтобы я поднялся наверх и подождал Вас в Вашем кабинете. Я не думал, что Вы здесь. - Он повернулся к двери, а потом обратно - как если бы не был уверен, дОлжно ли ему остаться или уйти.
Человек перед окном стоял лицом к Брунетти, и свет, который проникал вовнутрь из-за его спины, делал почти невозможным для Брунетти рассмотреть в нём хоть что-нибудь. Тем не менее, ему было видно, что на нём была надета форма, отличная от той, что носили мальчики, - светлее и без полоски сбоку на брюках. Ряды медалей на его груди растянулись более чем на длину руки.
Человек положил бумаги на стол, не сделав попытки приблизиться к Брунетти.
- И Вы...? - спросил он, делая вид, что вопрос этот ему неинтересен.
- Комиссар Гвидо Брунетти, синьор, - сказал он. - Меня прислали сюда расследовать рапорт о смерти. - Это была не стопроцентная правда, потому что Брунетти послал себя на это расследование сам; но он не видел причины, по которой следовало бы говорить это команданте. Он шагнул вперёд и протянул руку - абсолютно естественно, словно он был слишком туп, чтобы заметить прохладное отношение, исходящее от другого человека.
После паузы, достаточно долгой для того, чтобы показать, кто здесь главный, Бембо шагнул вперёд и тоже протянул руку. Пожатие его было крепким и указывало на то, что команданте удерживался от того, чтобы показать свою полную силу, потому что задумался о том, ЧТО это могло сделать с рукой Брунетти.
- Ах, да, - сказал Бембо, - комиссар... - Он сделал паузу, чтобы закрепить это утверждение, а затем продолжал:
- Я удивлён, что мой друг, заместитель начальника полиции ПАтта, не подумал позвонить мне, чтобы сообщить, что Вы придёте.
Брунетти подумал, не была ли ссылка на его начальника, который не собирался появляться в своём кабинете самое меньшее ещё час, предназначена для того, чтобы заставить его смиренно тянуть себя за чуб, говоря Бембо, что он сделает всё, что будет в его силах, чтобы убедиться, что расследование того не коснётся.
- Я уверен, что он это сделает - как только я дам ему первичный отчёт, команданте, - сказал Брунетти.
- Конечно, - сказал Бембо и обошёл вокруг стола, чтобы занять своё кресло. Он махнул, без сомнения, величественно, рукой Брунетти, который тоже сел.
Брунетти хотел понять, насколько горит Бембо желанием, чтобы началось расследование. Исходя из того, как команданте передвигал с места на место на крышке стола маленькие предметы, собирал вместе кипу бумаг и ровнял её, слегка ударяя ею по столу, казалось, что неподобающей спешки он не чувствовал.
Брунетти по-прежнему молчал.
- Всё это - очень большое несчастье - это... - наконец сказал Бембо.
Брунетти подумал, что лучше всего будет кивнуть.
- Это первый раз, когда у нас в Академии кончают с собой, - продолжал Бембо.
- Да, это должно быть, шокирует... Сколько лет было мальчику? - спросил Брунетти. Он вытащил из кармана куртки блокнот и, найдя чистую страницу, загнул обложку. Затем, похлопав себя по карманам, со смущённой улыбкой наклонился вперёд и потянулся за карандашом, который лежал на столе команданте.
- Если можно, синьор... - сказал он.
Бембо не стал утруждать себя ответом на просьбу.
- Семнадцать, я полагаю, - сказал он.
- А его имя, сэр? - спросил Брунетти.
- Эрнесто Моро, - ответил Бембо.
Шок и удивление Брунетти при упоминании одного из самых известных имён в городе были совершенно непроизвольны.
- Да, - сказал Бембо. - Сын Фернандо.
Перед тем, как уйти из политики, доктор Фернандо Моро несколько лет был членом Парламента, - одним из тех немногих, признанных во всём мире, кто сохранял на этом посту честь и достоинство. Городские шутники настаивали на том, что Моро убрали из различных комитетов из-за того, что его честность зарекомендовала себя неудобной для его коллег - в тот же миг, как стало очевидно, что он невосприимчив к соблазнам деньгами и властью, его недоверчивые собратья-парламентарии нашли причину перевести его на другое место. Его карьеру часто приводили в пример как свидетельство выживания надежды перед лицом опыта, поскольку каждый председатель, который обнаруживал Моро причисленным к своему комитету, был уверен, что на этот раз на него можно будет воздействовать, чтобы он поддержал политику, при которой уверенней всего можно было наполнить карманы меньшинства за счёт трат большинства.
Но за три года никто из них, по всей видимости, не преуспел в том, чтобы Моро стал коррумпированным. А потом, всего два года назад, он внезапно, без объяснений, отказался от кресла парламентария и полностью вернулся к частной медицинской практике.
- Его уже проинформировали? - спросил Брунетти.
- Кого? - сказал Бембо, явно озадаченный вопросом последнего.
- Его отца.
Бембо покачал головой.
- Я не знаю. Разве это не работа полиции?
Выказывая великое терпение, Брунетти взглянул на часы и спросил:
- Как давно было обнаружено тело?
Хотя он и намеревался занять нейтральную позицию, он не сумел сделать так, чтобы в голосе его не звучал укор.
Бембо ощетинился.
- Сегодня утром - в каком-то часу.
- В котором часу?
- Я не знаю. Незадолго до того, как вызвали полицию.
- Как незадолго до этого?
- Понятия не имею. Мне позвонили домой.
- В котором часу? - спросил Брунетти, - с карандашом, занесённым над страницей.
Губы Бембо сжались от плохо скрытого раздражения.
- Я не уверен. Около семи, я бы сказал.
- А Вы уже не спали?
- Конечно.
- И это Вы вызвали полицию?
- Нет, это уже сделал кто-то другой.
Брунетти разнял скрещённые ноги и наклонился вперёд.
- Команданте, звонок зарегистрирован как поступивший в семь двадцать шесть. То есть почти полчаса спустя после того, как Вам позвонили и доложили, что мальчик мёртв. - Он сделал паузу, давая мужчине время объясниться, но, когда Бембо не попытался это сделать, Брунетти продолжил:
- Можете Вы предложить этому объяснение?
- Чему?
- Получасовой задержке в том, чтобы проинформировать власти о подозрительной смерти во вверенном Вам учреждении.
- Подозрительной? - настаивал Бембо.
- Пока медицинский эксперт не установил причину смерти, любая смерть подозрительна.
- Мальчик покончил с собой. Это видно любому.
- Вы его видели?
Немедленного ответа команданте не дал. Он откинулся в кресле и рассматривал сидящего перед ним человека.
- Да, я видел. Я пришёл сюда, когда мне позвонили, и пошёл на него взглянуть. Он повесился, - наконец ответил он.
- А задержка? - спросил Брунетти.
Бембо отмахнулся от вопроса.
- Понятия не имею. Должно быть, они думали, что в полицию позвоню я, а я был уверен, что они уже это сделали.
Не заостряя на этом внимания, Брунетти спросил:
- А у Вас есть какие-нибудь мысли насчёт того, кто звонил?
- Я только что Вам сказал, что не знаю, - ответил Бембо. - Конечно же, они должны были назваться.
- Конечно, - повторил Брунетти и вернулся к предмету обсуждения. - Но с доктором Моро никто не связался?
Бембо покачал головой.
Брунетти поднялся на ноги.
- Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь это сделал.
Бембо не стал утруждать себя вставанием. Брунетти приостановился на миг, - ему было любопытно, не подкрепит ли команданте чувство высокомерия и надменности, которое придавал ему его пост, тем, что взглянет на что-нибудь на своём столе, ожидая, пока Брунетти уйдёт.
Однако этого не произошло. Бембо сел, положив ничем не занятые руки на столешницу, и устремил глаза на Брунетти, ожидая.
Засунув блокнот в карман куртки, Брунетти осторожно положил на стол перед Бембо карандаш и вышел из кабинета команданте.
1. Telefonino - мобильный телефон (ит.)
2. Carabinieri - карабинеры, спецподразделение полиции в Италии
3. Дантист - ещё одно название зубного врача
4. Поскольку Венеция стоит на воде, вместо обычного транспорта люди передвигаются на лодках, катерах и т.д.
5. Пилот - здесь: тот, кто управляет катером
6. Palazzo - дворец (ит.)
7. Portone - главный вход, главная дверь (ит.)
8. Рефлекс Павлова, или, точнее, рефлекс собаки Павлова, заключается в том, что у животного вырабатывается условный рефлекс на определённые сигналы - например, собаке дают еду только после несколько раз повторённых миганий лампочки. Таким образом, она усваивает, что и в дальнейшем после того, как несколько раз мигнёт лампочка, ей должны дать еду.