В середине осени того же года Ллевелин, потерпев ряд серьёзных поражений, капитулиро-вал и сдался на милость победителя. Он вынужден был проститься с частью территорий и отка-заться от претензий на господство вне пределов своего княжества. За своё «предосудительное поведение» ему также пришлось оставить англичанам заложников, выплатить крупную компенсацию короне и присягнуть на верность английскому монарху в его новом замке в Рудлане. Тот в свою очередь через девять месяцев Эдуард милостиво позволил князю жениться на Элеоноре де Монфор и почтил свадебный пир своим присутствием.
Рыцари с победой возвратились домой: к жёнам, детям, попойкам и долгам. Вернулся и Артур, но его возвращение Жанну не обрадовало. Да, она радовалась тому, что он жив, любила его, ждала, ежедневно тайком молилась за него Богу, но сознание того, что он так близко и, в то же время, так далеко сводило её с ума.
Барон Уоршел, по совету барона Гвуиллита, воздержавшийся во время скоротечной войны от открытой поддержки какой-либо из сторон, снова заговорил о свадьбе дочери. Жанне в скором времени исполнялось четырнадцать, и он считал, что сразу после этого радостного события граф Норинстан сможет повести её к алтарю. Что касается самого графа, то он в данное время пребывал вдалеке от невесты, исполняя очередное поручение короны.
Пожалуй, только Джуди была вполне довольна жизнью. Её «интересное положение» сошло ей с рук, и на рассвете одного хмурого дня она благополучно разрешилась от бремени в сырой коморке под крышей. Родилась девочка. Назвав её Рут, мать поскорее отнесла её в деревню к тётке. Та, конечно, не обрадовалась такому подарку, но вид завёрнутой в тряпку мелочи благотворно отразился на судьбе маленькой Рут. Тётка согласилась окрестить её и воспитать, «как своё любимое дитятко». Другие «любимые дитятки», донашивавшие обноски друг друга, в это время сосредоточенно рассматривали «новую сестричку», гадая, почему она не родилась вместе с Джейми на второй день новой луны. Этот несчастный Джейми, мирно спавший в своей колыбельке, даже не догадывался, какую свинью подложила ему судьба, послав вместе с Рут пару медяков.
Освободившись от забот, связанных с воспитанием дочери, Джуди продолжала встречаться с Метью. Рут она навещала куда реже.
В семье Уоршелов тоже произошли изменения: барон Уоршел вторично женился. Каролина вошла в их жизнь незаметно и тихо. Несмотря на то, что теперь она была хозяйкой Уорша, домашним хозяйством по-прежнему заправляла Жанна. Каролина даже не пыталась взять бразды правления в свои руки. Единственное место, где она действительно чувствовала себя хозяйкой, была кухня. Под её начальством Элсбет умудрялась превратить скудные запасы кладовых в блестящие шедевры кулинарного искусства, вроде пирога из свинины с яйцами и мёдом. Барон, опасавшийся, что дочь и мачеха не поладят, был доволен.
Обыденная жизнь снова вошла в свою колею, и Жанна с нетерпением ожидала, когда же баннерет Леменор подаст ей весточку. Но он упорно хранил молчание, и, прождав некоторое вре-мя, она решила взять инициативу на себя. В прочем, у неё были связаны руки, поэтому ей нужна была помощь Джуди.
- Ты должна мне помочь! - с порога бросила Жанна. – Ступай за мной!
Оторопевшая служанка поставила на место канделябр, который за минуту до этого чистила от пыли, копоти и воска, и покорно последовала за госпожой. Честно говоря, она предпочла бы продолжить уборку, но приходилось помогать баронессе в претворении в жизнь очередной аб-сурдной, а, главное, опасной идеи. Выбора у неё не было.
Плотно прикрыв за собой полотняную завесу, баронесса протолкнула служанку в угол тем-ной каморки. Жанна молчала, напряжённо прислушиваясь к отдалённому шуму шагов на лестни-це.
- Ну, говорите быстрее, а то у меня работы много. - Джуди вытерла руки о засаленный пе-редник.
Очередная затея госпожи не понравилась ей с самого начала.
- Ты должна помочь мне увидеть баннерета Леменора, - решительно заявила баронесса.
- И как же я Вам помогу? Вы же за пределы замка и шагу ступить не сможете.
- Это уже твоё дело, как ты это сделаешь. Только я долго ждать не буду, - предупредила гос-пожа.
- Нет, она, определённо, полоумная! – прошептала служанка. – Совсем свихнулась от люб-ви! И как же я ей подсоблю, ведь старая добрая церковь нам уже не поможет.
Но, вопреки опасениям, Джуди не пришлось ломать голову над тем, как помочь госпоже; судьба, явно, благоволила к баронессе и помогла ей снова увидеться с Леменором. Когда волне-ния, вызванные войной с Уэльсом, немного утихли, леди Джоанна решила пышно отпраздновать свой день рождения. В числе приглашённых оказались обе баронессы Уоршел и, разумеется, сам барон.
Джеральд ехать не хотел; повинуясь ему, не хотела и Каролина. Зато хотела Жанна. Выиграв нелегкий поединок с отцом, не желавшим отпускать её куда бы то ни было, баронесса добилась разрешения съездить на пару недель к кузине. При условии, что компанию ей составит одна почтенная дама с дочерьми, также приглашенными леди Джоанной.
Маслянистые листочки трепетали на ветру; на них поблёскивали капли дождя. Дороги раз-мыло, и Уоршел ещё раз попытался уговорить дочь отказаться от «безумной затеи», но Жанна бы-ла непреклонна. Даже если бы за окном мела метель и щипал щёки сильный мороз, она бы всё равно поехала к леди Джоанне. Баронесса не виделась с баннеретом больше года и ради мимолёт-ной встречи готова была на всё.
Барон позаботился о должной охране дочери, поручив её заботам оруженосца, которому бе-зоговорочно доверял.
- Смотри, если с ней что-нибудь случится, я с тебя живого шкуру спущу! – напутствовал его Уоршел.
Через две недели он обещал приехать и забрать её.
Парадный зал замка леди Джоанны был ярко освещен; баронесса даже подумала, что кузина истратила на свечи половину своего состояния.
Жанна остановилась и огляделась по сторонам. Судя по всему, в число избранных вошли почти все благородные обитатели двух соседних графств, за исключением двух-трёх, которые бы-ли вовсе несносны. Будет о чём потом рассказать Мелиссе Гвуиллит (баронесса была уверена, что кузина не пригласила дочь валлийца в свете недавних событий).
Один за другим входили разодетые гости. Одними из последних появились Гвуиллиты: ле-ди Джоанна не страдала избытком патриотизма и предпочитала при любых обстоятельствах со-хранять выгодные знакомства.
Разноцветные дамские одежды ниспадали до пола красивыми складками; поблёскивали бо-гатые пояса мужчин. Волосы не знакомых с последней модой девушек из Херефордшира были тщательно причёсаны и заплетены в тяжёлые косы (Жанна догадывалась, что многие из них были фальшивыми), перевитые цветными лентами и золотыми нитями. Зачем заплетать в косы чудес-ные волнистые волосы, как у неё? Видно, у них собственные волосы жидкие. Баронесса не удер-жалась от того, чтобы не бросить на них снисходительно-высокомерного взгляда. Сама-то она бы-ла одета по последней моде – в этом отношении тихоня-Каролина и её денежки пришлись очень кстати. Впрочем, Жанна при любых обстоятельствах не позволила бы себе появиться в более-менее приличном обществе в наряде, сшитом по моде пятидесятилетней давности, а теперь, буду-чи невестой графа Норинстана, ей просто необходимо было безупречно выглядеть.
Блестящее общество направилось к столу; баронесса решила последовать их примеру: дру-гого развлечения, кроме еды, в ближайшее время не предвиделось.
Леди Джоанна – девушка лет девятнадцати, невысокая, полноватая, с рыжеватыми волоса-ми, очаровательным вздёрнутым острым носиком и россыпью веснушек на щеках – любезно улы-балась гостям со своего места во главе стола. Честно говоря, глядя на неё, сложно было понять, почему она до сих пор не замужем. Она не была уродлива, чтобы обречь себя на участь монастыр-ской затворницы, богата, образована и умна настолько, чтобы не соперничать в уме с мужчинами. Честно говоря, в области наук Джоанна была глупа, как пробка. Словом, она не была создана для судьбы старой девы. Возможно, если бы её отец был жив, он выдал бы её за кого-нибудь барона, но он умер двенадцать лет назад, не успев даже обручить её, а мать (одна из сестёр первой жены Джеральда Уоршела) была настолько слабохарактерна, что не могла сладить не только с дочерью, но и с собственной прислугой. Вопрос с браком Джоанны пытался было взять в свои руки дядя по матери, но девушка закатила такую истерику, что он решил с ней не связываться, решив, что со временем племянница образумится. Но она не образумилась.
С одиннадцатилетнего возраста к Джоанне сваталось многие, но она отказала всем и пуб-лично, то ли в шутку, то ли всерьёз, заявила, что выйдет только за того, кто убьёт дракона. Как из-вестно, в Англии драконы перевелись, поэтому леди предстояло оставаться старой девой до конца своих дней. Или до конца терпения родственников.
Леди Джоанна позаботилась о том, чтобы на столе было вдоволь серебряных солонок с по-учительными надписями, и теперь радовалась тому, что девушки пытаются узнать смысл этих надписей у своих спутников. Честно говоря, она и сама не знала, что нацарапано на её солонках, но искренне верила, что это «непременно что-то полезное для души».
Кушанья разносили в закрытых сосудах. Наибольший интерес вызвал чудесный жареный олень под горячим перцовым соусом.
Жанна ела немного, как и положено истинной благородной даме, и не могла дождаться темноты. Давид Гвуиллит, её сосед по столу, похоже, не страдал отсутствием аппетита и расправ-лялся уже с пятым куриным окороком (блюдом третьей или четвёртой перемены), щедро приправ-ляя его вином.
Мелисса откровенно скучала и лениво откусывала кусочки от своей куриной ножки, изредка посматривая на Жанну.
Заметив, что жонглёры, глотавшие огонь и подражавшие крикам диких животных, больше не веселят гостей, леди Джоанна хлопнула в ладоши, подозвав своего пажа:
- Эдвин, прогоните этих бездарей и позовите акробатов.
Место фокусников заняли трое молодых людей в трико. Один из них, поставив перед собой большой шар, встал на него и, ловко, перебирая ногами, стал кружиться по зале. Его товарищ с разбегу прыгнул ему на плечи и подставил руки третьему. Балансируя на неустойчивом шаре, троица жонглировала деревянными жезлами.
Джоанна таинственно улыбалась, посматривая на кузину, и вдруг, жестом показав, что ак-робаты свободны, попросила её спеть. Баронесса хотела отказаться, но, призвав гостей к тишине, хозяйка уже объявила:
- Благородные сеньоры и прелестные дамы, сейчас несравненная баронесса Уоршел усла-дит наш слух песней!
Жанна не хотелось петь, но отказаться она не могла: для исполнения своего плана ей во что бы то ни стало нужно было сохранить хорошие отношения с кузиной. Встав из-за стола, ба-ронесса вышла на середину зала и перекинулась парой слов с приглашёнными музыкантами. Под грустные тягучие звуки виолы она затянула балладу одной француженки о верности презревшему её возлюбленному, некогда заученную со слов подруги:
Зачем пою? Встаёт за песней вслед
Любовный бред,
Томит бесплодный зной
Мечты больной,
Лишь муки умножая.
Удел и так мой зол,
Судьбины произвол
Меня и так извёл...
Нет! Извелась сама я...
Она пела так искренне, что, когда закончила, у многих дам на щеках блестели слёзы.
В зал вошли слуги с водой для мытья рук – обед подошёл к концу. Гости встали из-за стола и разбрелись кто куда. Многие последовали за хозяйкой в соседнюю комнату, где леди Джоанна, словно королева, восседая в кресле наподобие греческого, раздавала на память милые недорогие подарки, вроде кушаков и застёжек. В свою очередь её одаривали изысканными куртуазными комплиментами и страстными обещаниями хранить её подношения до конца жизни.
Девушки, а с ними и Жанна, вышли в сад, где для них был специально накрыт стол со все-возможными фруктами и сладостями. Вдоволь наигравшись в мяч и жмурки, утомившись, надев пелисоны, они чинно расселись вокруг стола.
- Давайте играть в исповедника! – предложила баронесса Гвуиллит. – Здесь так тоскливо, что даже мухи мрут со скуки!
Девушки дружно рассмеялись, хвастаясь друг перед другом белизной зубов. Те же, чьи зу-бы не могли служить предметом гордости, довольствовались скептическими ухмылками: им во-лей-неволей приходилось играть роль благоразумных серьёзных девиц.
Мелисса поправила выбившиеся из-под шапеля волосы и велела поставить во главе стола кресло без спинки, а остальным сесть на небольшом отдалении. Девушка раскраснелась; глаза её лихорадочно блестели:
- Осталось только выбрать исповедника – и можно начинать!
- А зачем выбирать? – хохотнула одна из девиц. – Никто лучше баронессы Гвуиллит его не сыграет. Она ведь знает толк в исповедях.
- О чём это Вы? – нахмурилась баронесса. Глаза её стали чернее угля, брови недовольно взлетели вверх. Девушки притихли, словно цикады перед грозой, и, испуганно переглядываясь, искоса бросали взгляды на рассерженную валлийку.
Не дожидаясь едкого ответа, а то и чего похуже, виновница бури в стакане воды промямлила:
- Просто я думала…
- Вам вредно думать, милейшая Шарлота. - Лицо баронессы Гвуиллит приняло прежнее выражение. – Шли бы танцевать! Сэр Гейшби ждёт не дождётся того момента, когда можно будет в очередной раз оттоптать Вам подол платья.
Шарлота насупилась и ушла в палату. Жанне показалось, что она готова заплакать с доса-ды.
- Всегда не могла терпеть эту дуру! – в сердцах пробормотала Мелисса.
Об игре забыли; девушки собрались в кружок и принялись обсуждать возлюбленных. Каж-дая пыталась убедить собравшихся, что её избранник доблестью и добродетелями в сотни раз пре-восходит других.
Жанна слушала их в пол уха и ещё раз перебирала в голове обстоятельства будущего сви-дания с баннеретом. Она так давно его не видела... Изменился ли он? Любит ли её, или уже дру-гая...
- Где Вы витаете, баронесса? – лукаво спросила Мелисса. – Уж не мечтаете ли Вы о свадьбе с графом Норинстаном?
Баронесса Уоршел покраснела и пробормотала:
- Вовсе нет.
- Так это и есть та самая баронесса, в которую влюблён знаменитый граф? – зашептались девушки. – Счастливая!
- Ах, какой он милашка! – баронесса Гвуиллит мечтательно закатила глаза. – Богатый, кра-сивый, знатный, любезный. Я бы всё отдала за один его поцелуй!
Её восторг от «милашки-графа» разделили многие. Все они завидовали баронессе Уоршел. И почему он выбрал её, она ведь ничем не лучше них. Ну, хорошенькая, ну, умная, – правда, это ещё с какой стороны посмотреть – но денег-то у них не меньше! Каждая мысленно примеривала на себя почётное звание невесты Норинстана и находила, что ей бы оно подошло гораздо больше, чем Жанне Уоршел.
- Одна моя родственница рассказывала, что он был на свадьбе Ллевелина, - прервала затя-нувшееся неудобное молчание Мелисса. – Так она и думать ни о чём другом не могла, кроме того, чтобы танцевать с ним. А муж-то у неё ревнивец! Так она его не побоялась и целый вечер строила графу глазки. И добилась-таки своего!
- Но, - она лукаво улыбнулась, - никто не смог так крепко привязать его к себе, как баронесса Уоршел. Он готов часами сидеть и слушать, как она поёт. Да это и не удивительно – голос у неё чудесный!
- Ах, неужели? – невольно вырвалось у одной из девушек.
- Ну, расскажите нам о нём, милейшая баронесса! – со всех сторон посыпались на Жанну настойчивые просьбы.
- Мне нечего Вам сказать. - Баронесса готова была провалиться сквозь землю. – Я выхожу замуж не по своей воле.
- Как, Вы до сих пор любите своего баннерета? – удивилась Мелисса.
(«Господи, какая же она дурочка! Счастье ей прямо в руки идёт – а она... Да я бы, если по-требовалось, за такого жениха зубами вцепилась, на всё бы пошла, чтобы стать его женой! А он с ней помолвлен... Дура, дура, беспросветная дура! Счастья своего не понимает»).
- Какого баннерета? Что это за баннерет? – оживились девушки.
Жанна не выдержала и, сопровождаемая десятками любопытных взглядов, медленно пошла по саду к палате. Сердце её бешено колотилось, как у ребёнка, пойманного за какой-нибудь шалостью, а лицо залила пунцовая краска. Зачем Мелисса сказала им про баннерета, зачем выставила на посмешище? Они ведь сейчас смеются над ней... Боже, как стыдно!
- Простите меня, я не хотела, - виновато улыбнулась баронесса Гвуиллит, поспешившая вслед за ней. – Просто мне обидно оттого, что граф женится на Вас.
- Почему? – Баронесса остановилась и внимательно посмотрела на подругу. Что-то ей в ней не нравилось. Но вот что?
- Уж и не знаю, как сказать… Вы так холодны с ним, а он… Ах, почему он ни разу не за-ехал в Гвуиллит?!
Баронессе Уоршел показалось, что у Мелиссы дрогнула нижняя губа – как у сдерживающе-го слёзы человека. Но зачем ей плакать? Если только...
- А Вам бы этого хотелось? – удивлённо спросила Жанна. – Хотелось бы, чтобы он часто бывал у Вас?
- Да, - она, сама того не замечая, комкала в руках подол верхнего платья. – Давид говорил, что он много лет прожил при дворе, и мне так хотелось расспросить его о тамошних дамах.
- И только? – Жанне казалось, что она чего-то не договаривает.
- А что же ещё?
- Там, в саду, Вы сказали…
- Вы о поцелуе? Кто же о нём не мечтает! Но все его поцелуи принадлежат Вам, моя милая невеста. Расскажите нам потом, каковы они на вкус.
Баронесса Гвуиллит неестественно рассмеялась и вымученно, нарочито весело и беззаботно сказала:
- Кажется, леди Джоанна пригласила к себе лучших музыкантов, каких только можно най-ти. Пойдемте танцевать!
Столы в парадном зале сдвинули к стене, и весёлая молодёжь устроила танцы. Гости по-старше собрались в соседней комнате за игрой в шашки и шахматы.
Когда наступили сумерки, хозяйка усладила слух гостей пением заезжего менестреля.
Певец выступил вперёд, откинул на плечи кудрявые волосы, приложил к подбородку рот-ту, провёл смычком по струнам и запел о трагической любви и многочисленных подвигах Лан-селота Озёрного. Его осыпали похвалами и щедро одарили.
Зал озарился мерцанием свечей в высоких канделябрах. Прислужники накрыли стол для ужина. Опустошив половину хозяйского погреба и поглотив такое количество еды, что хватило бы на три месяца, гости угомонились и захрапели на разложенных в верхних комнатах тюфяках.
Жанна прислушалась к дыханию Мелиссы (леди Джоанна уложила их рядом) – вроде бы спит. Она осторожно встала, ощупью отыскала чулки и сапожки. Холодно. Из всех щелей в ком-нату проникала ночная прохлада. По-соседству бормотала во сне какая-то девушка. Пол был дере-вянным и ужасно скрипел, поэтому сапожки она не надела, решив обуться и зашнуровать котту по дороге – всё равно здесь слишком темно, чтобы кто-нибудь мог увидеть её в непристойном ви-де.
Быстро, почти бегом, она миновала зал и смежные с ним тёмные комнатушки, в которых на сундуках и просто на полу, на набитых сеном тюфяках спали девушки. Пару раз чуть не спо-ткнувшись о беспорядочно распластавшиеся тела, баронесса наконец выскользнула на лестничную площадку. Подойдя к узкому, забранному решёткой окну, Жанна обулась и привела в порядок котту. Она с опаской огляделась по сторонам, скользнув взглядом по комнатам и тёмной, освещенной скупыми пятнами света от коптивших в держателях факелов, лестнице.
На ступеньках, на пролет выше, коптила масляная лампа. Осторожно ступая вдоль цен-трального стержня, баронесса поднялась на полпролёта и замерла, прижавшись к стене: оказыва-ется, не она одна не спала этой ночью: чуть выше по лестнице Жанна заметила двоих, мужчину и женщину. Свет лампы падал на крепкие голени мужчины, открытые приспущенными зелёными шоссами. Шоссы были из дорогой ткани, котта тоже – значит, перед ней рыцарь. Ногти женщи-ны впились под лопатки мужчине; руки и ноги крепко обвивали его туловище. Вместе они совер-шались недвусмысленные движения. Слава Богу, Жанна видела мужчину в таком ракурсе, что приподнятая котта обнажала только напряженные ягодицы, скрывая основные пикантные подробности.
Крепко зажмурив глаза, Жанна скользнула вниз. Это парочка настолько была занята собой, что даже не обратила внимание на удаляющийся шум шагов. Не обратили на неё внимания и двое других, которые занимались тем же самым на столе в нижнем зале. Они не позаботились даже о внешних приличиях и не щадили чувств спящих в той же зале на полу слуг.
Узкий лунный луч падал на обнаженный живот женщины, резко очерчивал каплевидные груди с острыми розовыми сосками, крепко сжатые жилистой рукой мужчины; другая его рука в такт толчковым движениям тела сжимала округлое бедро партнёрши. Свет пятнами играл на на-пряженном лице мужчины, склонённом над лежащей пластом женщиной, переливался на ском-канной разодранной рубашке, обвивавшей её ноги.
Кончив, мужчина оттолкнул женщину, подтянул шоссы и легко соскочил со стола. Женщина села и, всхлипывая, прикрыла наготу рубашкой. Кроме этой непоправимо испорченной дешёвой нижней рубашки, из одежды у неё ничего не было.
- Ишь, разревелась! – Мужчина, оказавшийся Давидом Гвуиллитом, несильно ударил жен-щину в грудь. – Радоваться должна, что я тебя почтил! Пошла вон, потаскуха!
Гвуиллит столкнул плачущую девушку на пол, презрительно кинув на скорчившееся от страха и позора тело оторванную часть рубашки.
Жанну чуть не стошнило от этого омерзительного зрелища. Тем не менее, она не ушла и, юркнув в смежную с залом комнатку, притаилась за кожаной шторой. Дождавшись, пока оба лю-бовника уйдут, баронесса заставила себя вернуться на лестницу и, спустившись на пол-этажа, бла-гополучно, избегнув встречи с часовыми, свернула в проход, ведущий в часовню.
В часовне было тихо. Тускло горела свеча перед распятием и статуями святых. Косой лун-ный свет лился через окно на плиты пола.
- А вдруг он не придёт? – Баронесса опустилась на колени перед алтарём. – Господи, что я делаю! Прости мне мой грех, ибо светлое чувство толкает меня против воли отца! Прости грех своей недостойной рабе! На мне грех, я погрязла в грехах, но сердцем своим я стремлюсь к тебе! Вразуми меня, наставь на путь истинный! Что, что я делаю? Если узнают, то это бесчестие... Меня назовут вавилонской блудницей и, вымазав в дёгте, потащат по улицам… Вразуми, вразуми меня, Господи, ибо я запуталась!
Почувствовав чьё-то присутствие, девушка вздрогнула, молитвенно прижав руки к груди.
- Не бойтесь, баронесса, это я! - Фигура Леменора выросла перед ней из темноты.
- Как же Вы меня напугали! - Она встала и присела на скамью, велев Артуру сесть на дру-гую, впереди неё, на расстоянии вытянутой руки.
- Поверьте, я не хотел. Я так спешил... Мы не виделись с Вами целый год…
- Больше, - вздохнула она.
- Ах, лучше бы я умер, чем прожил год вдали от Вас!
- Не говорите так, баннерет! Я бы не пережила, если бы Вы… - Она замолчала, встала и по-дошла к окну. – Я хочу, чтобы Вы помешали моей свадьбе с графом Норинстаном. У Вас ещё есть время: он уехал до осени, но поторопитесь!
- Но что я могу сделать?
- Что угодно! Попробуйте ещё раз попросить моей руки у отца, увезите, украдите из церкви – мне всё равно!
Баннерет взял её за руку. Девушка вздохнула и осторожно сжала его пальцы.
- Будьте уверены, я не допущу, чтобы Вы стали графиней Норинстан.
- Лишь бы Господь смилостивился над нами! - прошептала Жанна.
Он хотел поцеловать её, но она пугливо отшатнулась, вспомнив об омерзительной сцене в зале. Во дворе послышались чьи-то голоса. Баронесса вздрогнула и быстро скрылась за дверью.
- И принёс же кого-то чёрт! – пробурчал Леменор. – А она мне даже «до свидания» не ска-зала…
Он ожидал от этого свидания гораздо большего. В конце концов, сколько можно сюсюкаться с ней, заверяя, что он ещё и ещё будет просить её руки у барона! И зачем только он с ней связался? Столько девушек вокруг; есть и красивее, чем она... Но, к несчастью, в домах у большинства из них живёт куча братьев, чья раздутая до непомерных размеров гордость не потерпит родства с Леменорами. Если бы у отца были сундуки золота или хотя бы сотни акров плодородной земли, заселённой работящими крестьянами, то тогда бы дело сладилось. А так...
И угораздило же его предков так поздно обзавестись титулом, а его – влюбиться и при-знаться в этом Жанне! Самомнение Артура и его врождённое стремление к почестям никак не могли примириться с реальностью. Какое-то крошечное поместье и фамильный замок с обилием пыли и сундуков со старым платьем – это так мало для баннерета Леменора. Ему хотелось давать пиры на всю округу, по праздникам есть из серебряной посуды, с ледяным спокойствием замечать завистливые взгляды мелких землевладельцев... Судьба горько посмеялась над ним, позволив ро-диться в Леменоре!
Его начинала тяготить любовь к Жанне Уоршел. Нет, он ещё любил её, но не так пылко, как прежде. Да оно и не удивительно – тогда Артур был восторженным мальчиком, совсем недавно произведённым в рыцарское звание, а теперь стал закалённым в боях воином, настоящим мужчиной. Ему мало было клятв и страстных признаний; любовь требовала логического заверше-ния или хотя бы сладостных мгновений обладания, а ни того, ни другого всё ещё не было. Любовь постепенно начинала угасать; в ней появились нотки досады и скуки. К тому же, Леменор завёл себе новую любовницу.
* * *
Покончив с дневными делами, Джуди опрометью бросилась за ворота: возле деревенской харчевни её поджидал Метью.
- Я погляжу, ты не больно торопилась! - заметил он.
- А куда торопиться? Если сохнешь, то и день под дождём прождёшь. Что, опять с пустыми руками пришёл?
Они вышли на околицу. Джуди присела на деревянную ограду и надула губки. Ей нрави-лось мучить парней, смотреть, как они с трудом подбирают слова для оправдания. А уж для изви-нений всегда повод найдётся, а не найдётся, так она придумает.
Метью улыбнулся и протянул ей пёструю ленту. Служанка повертела её в руках и вплела в волосы.
- Ну? – Он присел рядом с ней.
- Что «ну»?
- А поцеловать?
- И так хорош!
- Джуди, неужели ты меня не любишь?
Джуди вздохнула и чмокнула его в щёку.
- Э, так не пойдёт! Так только стариков целуют.
Он обнял её и крепко поцеловал в пухлые губки.
- Экий ты скорый! Наш пострел везде поспел! – Служанка оттолкнула его и встала; щёки её пылали. – Ты бы к дяде моему сходил. Давно пора!
- Зачем к дяде? – опешил Метью.
- Руки моей просить. Или ты так, погулять только? Учти, моя Рут безотцовщиной не будет!
- Ну, жениться-то я не против, но чтобы так…
Оруженосец поднял что-то с земли и, насвистывая, зашагал прочь.
- Куда это ты собрался?
- Пойду, поищу себе девушку посговорчивее.
- Ах ты, шельма, чтоб тебе на конюшне задницу расписали! – Джуди рассердилась не на шутку и принялась потчевать дружка самыми отборными ругательствами.
Вот так всегда! Найдёшь парня, время на него потратишь, с животом положенное отхо-дишь, подружкам всем растрезвонишь, что скоро замуж выйдешь, будешь жить припеваючи и на них сверху посматривать – а он хвост трубой и к другой! Выставит тебя полной дурой, даже самой тошно станет... Нет уж, пусть с самого начала катиться ко всем чертям!
- Чего ты так раскудахталась? Ну, куда я от тебя денусь? – Метью вернулся и попытался обнять её, но получил оплеуху.
- Больно ведь! - Он потёр рукой щёку. – Было бы за дело, а то…
- А разве не за дело? Кто сейчас меня здесь бросить хотел?
- Думай, что хочешь, но знай, что мне никого, кроме тебя не надо.
Служанка успокоилась, ласково взглянула на Метью и спросила:
- И за что только я тебя люблю?
- Когда любят, не спрашивают.
Оруженосец обнял подругу и поцеловал в щёчку. Она не сопротивлялась, но на поцелуй не ответила.
- Какая же ты у меня сладкая, Джуди, – прошептал он, – прямо чистый мёд!
- Скажешь тоже…
Джуди зарделась, как мак, и снова присела на ограду.
С мятого стога они поднялись в предрассветных сумерках. Она уступила лишь потому, что Метью обещал сходить к её дяде. Обещали свидеться ещё раз на следующей неделе.
* * *
Смиренно сложив руки на коленях, Мэрилин терпеливо ждала, пока Бертран закончит за-ниматься с Уитни. Честно говоря, смиренна она была лишь с виду, а мысленно... Её взгляд мед-ленно скользил по нахмурившемуся лбу священника, по его рукам и, не менее внимательно, по перстню-печатке. Правда ли, что все священники принимают обет безбрачия? Ах, какая глупость этот целибат! Такой молоденький, красивый – и вдруг не может жениться...
Она сердилась на Уитни, который никак не мог справиться с заданным уроком. Мэрилин казалось, что, будь она на месте Уитни, то обязательно всё поняла. Да и как не понять, если свя-щенник объясняет этому дрянному мальчишке одно и то же уже в десятый раз.
Мэрилин вздохнула и поправила свои чудесные пушистые волосы. Она специально села так, чтобы свет падал ей на плечи. Но во время занятий Бертран ни разу не поднял на неё головы, а ведь она только ради него и выбралась на улицу в этот гадкий дождливый день.
Будь проклят этот тугодум Уитни, и будь он благословлен!
Наконец священник отложил книгу в сторону и, задав новый урок, отпустил своего учени-ка. Мэрилин встала и, незаметно дав Уитни затрещину, подтолкнула его к выходу.
- Он ужасно дрянной мальчишка, правда? – застенчиво улыбнувшись, спросила она.
- Вовсе нет, просто люди от рождения своего не равны.
- Из него получится хороший священник?
- Не знаю, - пожал плечами Бертран. – Всё зависит от него и от промысла Божьего.
- Значит, не станет, - мысленно констатировала девушка. Это её скорее радовало, чем огор-чало – с некоторых пор она недолюбливала Эмму Форрестер и её детей, отнимавших у неё, Мэри-лин, часть наследства.
- Как поживает леди Эмма? – Священник поднялся, чтобы проводить её.
Всё внутри Мэрилин перевернулось. «Леди Эмма»! Эта нищая приживалка – и вдруг леди! Почему, почему он думает об Эмме, а не о ней? Ведь она, Мэрилин, намного красивее и моложе. Кроме того, если он захочет, она ведь может... А Эмма Форрестер никогда.
- Спасибо, с ней всё хорошо. Вы не проводите нас?
- Разве вы приехали одни? – удивился Бертран.
- Нет, с нами двое слуг, но это же мужичье... Кроме того, мне необходимо обсудить с Вами одну главу из Священного Писания.
Священник (теперь, после кончины отца Джозефа, он так же по совместительству был зам-ковым капелланом) кивнул, накинул плащ и вышел вслед за девушкой. Уитни уже ждал их на улице: щупленький, серьёзный, в одежде не по размеру. Он не любил тётку и боялся священника, который всё знал и запрещал ему стрелять из рогатки в голубей. Рука у отца Бертрана была тяжё-лая, а словом он мог вогнать любого в краску. Кроме того, Уитни искренне верил, что только от священника зависело, попадёт он в Рай или нет.
Когда Бертран возвращался домой, уже стемнело; небо затянула сплошная стена дождя. Решив обогреться у мельника, священник свернул с дороги и поехал вдоль реки. Глина чавкала под копытами мула; холодная вода, несмотря на все предосторожности, стекала по лицу.
Дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Бертран с облегчением снял с головы капюшон, отряхнул одежду от воды и огляделся: мельница темнела совсем рядом, на другом бере-гу реки. Мысль о кружечке чего-нибудь крепкого и о живительном тепле очага заставила запозда-лого путника спуститься к воде в поисках брода или мостика.
В воздухе потянуло дымом. Это ещё больше укрепило желание священника обогреться у очага, надёжно защищённого от всех дождей и ветров.
Впереди мелькнул тёмный силуэт. Бертран придержал мула и нащупал рукоятку ножа: тем-нота и разбойники – лучшие союзники, так что надо всегда быть начеку. Не погнушались же не-христи обокрасть Его преподобие и, надругавшись над его саном, оставили висеть вниз головой на одном из деревьев.
Но тёмный силуэт принадлежал не разбойнику, а женщине, спускавшейся к примитивному мостику из двух длинных брёвен. Из-за дождя брёвна стали скользкими, и бедняжке приходилось балансировать, изображая руками крылья ветряной мельницы. Удача отвернулась от неё в самом конце, и женщина, испуганно вскрикнув, упала в воду. Её юбки раздулись и, стремительно набу-хая, влекли её ко дну.
Бертран среагировал быстро. Подскакав к месту трагедии, он отыскал на берегу надёжную толстую палку и протянул её утопающей. Та обеими руками вцепилась в неё и позволила выта-щить себя на берег. Платье её было безнадёжно испорчено водой и глиной, зато она была жива.
- Да продлит Господь Ваши дни! – стуча зубами от холода, пробормотала спасённая и с ужасом обнаружила, что её головной убор унесло водой. Зато благодаря этому Бертран Фарден узнал, как по-настоящему выглядит Эмма Форрестер – именно её он вытащил из реки. Оказалось, что волосы у неё длинные, густые и слегка вьются от воды. И как же она умудрялась прятать их под барбет? Затем его взгляд привлекла её фигура, обрисовавшаяся сквозь мокрую ткань, обрисо-вавшая так чётко, что это было даже неприлично. Эмма, занятая своими волосами, пока не осозна-ла этого, поэтому её спаситель мог беспрепятственно любоваться её станом.
От двух острых холмиков и плотно обтянутых живота и бёдер на него пахнуло райским блаженством. Им овладело дьявольское наваждение прикоснуться ко всем этим округлостям, при-ласкать, сжать их до боли... Бертрану казалось, что он ощущает запах кожи этой женщины, запах её мокрых волос, таких приятных на ощупь. Ах, сколько блаженства сулил ему Искуситель! Хоте-лось согреть это тело поцелуями, прижаться губами к скромному вырезу её платья, снять ненуж-ные покровы и впервые познать упоение обладания.
Священник почувствовал движение плоти и испугался. Он сопротивлялся, но чувствовал, что если Эмма не оправит платье и не накинет на себя что-нибудь, его животное начало возьмёт вверх. С ним никогда ещё такого не бывало. Ему впервые хотелось быть мужчиной, а не священ-ником.
Собрав в кулак остатки воли, Бертран снял с себя плащ и предложил его Эмме, молясь, что-бы она не заметила, не почувствовала его позора. Та поблагодарила его улыбкой и встала. Запах-нувшиеся полы облегчили мучения священника. Взяв с себя слово не смотреть на Эмму, он помог ей сесть в седло, реши проводить до дома мельника.
- Что с Вами, святой отец? – Вопреки всем его стараниям, она все же заметила странности в его поведении.
- Ничего, - поспешил ответить Бертран. Он шёл пешком, опасаясь снова коснуться её, так как точно знал, что мучившее его желание не прошло. – Как бы Вы не простудились, дочь моя.
- У меня крепкое здоровье, - улыбнулась Эмма. – Зато подол Вашей рясы, кажется, насквозь промок. Её нужно просушить перед огнем, иначе мы рискуем лишиться проповедника в ближай-шее воскресенье.
- Здоровье моих прихожан мне дороже собственного здоровья. – Господи, что за адское на-важдение! Неужели плоть так слаба, что не выдерживает первого же искушения, посланного ему Врагом человеческим?
Вопреки собственному решению пройти весь путь пешком, Бертран все же был вынужден сесть в седло: дорогу размыло так, что не было никакой возможности идти дальше. Эмма дрожала; его плащ не спасал её от холода, и он, втайне радуясь этому, обнял её за плечи и даже, сидя позади неё, наклонившись вперед, якобы случайно коснулся губами её щеки – она не заметила его хитро-сти. Окрыленный этим, на мгновенье священник заключил её в объятия, а потом, чтобы оконча-тельно не погубить себя, отстранился.
Больше всего на свете он боялся, что она поймет, догадается, но она не произнесла ни слова осуждения, наоборот, в очередной раз благодарила его за спасение.
Оставив её на попечение мельничихи, немного обогревшись и просушив одежду, Бертран поскакал в Форрестер. Ночь была промозглой, ему по-прежнему не мешало выпить чего-нибудь крепкого, но он просто не мог оставаться с Эммой под одной крышей: Бертран за себя не ручался. Доводы вроде принятых обедов, святости и непорочности этого существа, которое он любил, не помогали.
В ту ночь священник понял, что любовь требует прикосновений. Правда, оказавшись у Форрестеров, он сумел убедить себя, что ограничиться самыми невинными из них.