Вечером Джуди забралась на сеновал и с головой зарылась в сено. Её всю трясло (то ли от холода, то ли от страха), и девушка инстинктивно свернулась калачиком, обхватив живот руками. Пролежав так немного, она успокоилась и выбралась наружу. Вытряхнув труху из волос, Джуди свесила ноги с сеновала и посмотрела вниз – лошади мирно хрустели сеном.
- Батюшки, да что это со мной? Весь день колотит, и на душе неспокойно!
Девушка осторожно слезла вниз, обошла конюшню и остановилась возле одной из лоша-дей.
- Хрустишь себе – и не до чего дела нет! - пробурчала она и потрепала её по шее. – А где теперь твой хозяин? Охрани его Господь, дай вернуться живым! Хоть мы порой и ропщем на не-го, не желали бы другого господина.
Служанка достала старое седло, отряхнула его и села на него рядом с лошадьми.
- Тревожно-то как нынче! Повсюду лихие люди рыщут, деревни грабят, скот угоняют. Того и гляди, людей убивать начнут! А вы тут стоите, едите...
Она подняла с пола несколько травинок и просунула их в кормушку ближайшей лошади.
- Где теперь мой Метью? – вздохнула девушка. – С тех пор, как началась эта война, я места себе не нахожу, всё из рук валится. И зачем только сеньоры её затеяли? Если уж им так хочется шкуру себе дырявить, собрались бы где-нибудь в укромном месте и тешились бы на здоровье. Нет, же, им нужно женихов у нас отнимать, честных девушек бесчестить, дома наши грабить! А из-за чего? Наступил один сеньор другому на ногу – вот и повод для войны. А говорят-то, что за благое дело воюют! Знаем мы их благие дела – счёты друг с другом сводят да в свои сундуки чужое золото пересыпают.
- Джуди! - донеслось со двора. – Где ты, Джуди? Подсоби мне!
- Иду, иду, Нетти! – встрепенулась девушка.
- Совсем я расквасилась, - пожурила она себя и убрала седло на место. – Ещё чуть-чуть – и разревусь. А из-за чего? Из-за дурня, который даже толком не сказал, что любит меня и припло-дом наградил. – Она погладила едва заметно округлившийся живот. – Ну, и кто ты после этого, Джуди? Самая что ни на есть дура.
Оказалось, что Элсбет решила помыться и, заодно, заставить помыться служанок.
- Да зачем мыться, я же чистая! – возражала Джуди. – Когда тепло было, я в реке купалась. А руки у меня всегда чистые – моешь что-нибудь, так и их заодно.
- И то верно, зачем нам мыться-то? – поддакивала Лизбет.- Я понимаю, если госпожа ино-гда ради удовольствия воды себе прикажет нагреть, а нам этого не нужно. Лицо, руки ополоснули – и ладно. Когда совсем припрет, можно мокрой тряпкой по телу пройтись. Да и опасно это – мало ли что можно с водой смыть?
- С тебя давно смывать нечего, так что не боись! – усмехнулась Нетти. – А что до мытья... У меня так тело свербит, что я, побожившись, окунулась бы. А то так чешусь, что мочи нет!
Немного повоевав между собой, Нетти и Лизбет все же выволокли из кладовой бак для во-ды, водрузили его над огнем и доверху наполнили водой. Пока вода грелась, девушки отыскали лохань для мытья. Положа руку на сердце, большинство из них сомневалось в полезности водных процедур, кое-кто даже решительно отказывался от мытья, но кухарка настаивала, что «уж раз в год можно ополоснуться, особого греха нет. Да и праздник скоро». И они сдались, хотя продолжа-ли ворчать, что достаточно с них того, что летом они купались в речке.
Когда вода согрелась, девушки отлили немного в лохань и смешали её с водой из бочки. Элсбет подбросила в очаг дров, и языки пламени весело заиграли на стенах. Кухарка встала на ча-сах возле двери и строго следила, чтобы никто из слуг не подсмотрел в щёлочку за тем, как слу-жанки поочерёдно плескаются в лохани. Потом Элсбет вымылась сама и, переодевшись во всё чистое, накинула на плечи тёплый платок и выкатила из-под стола маленький бочонок.
Джуди вместе с другими служанками попивала из глиняной кружки дрянной джин (не слишком вкусно, зато согревает) и постепенно забывала о прежних страхах. Она тщательно отжа-ла мокрые волосы и заставила себя улыбнуться. Война войной, но хоронить себя заживо ради ушедшего на неё дружка рановато. Дружков много – она одна. Молодость пройдёт, не воротиться; словно яблоневый цвет, осыплется красота. Так что жить надо в полную силу, не вздыхать и не лить понапрасну слёз. Любовь – дело наживное, не драгоценность какая-нибудь, чтоб над ней всю жизнь трястись, пыль сметать.
Одна из служанок стащила из господских сундуков вытершееся платье покойной баронессы и, надев его, стала изображать перед сохнущими возле огня товарками знатную сеньору.
- Ах, что-то нынче у меня голова разболелась! – Кривляясь, она театрально приложила руку ко лбу. – Представляете, сэр Альберт, я так устала сегодня, отчитывая служанок. Но, думаю, танец с Вами избавит меня от моего тяжкого недуга.
Служанки покатывались со смеху, когда она степенно вышагивала по полу, томно закаты-вала глаза, чуть слышно вздыхала и жеманно улыбалась.
Конец веселью положила Элсбет:
- Ишь, расшумелись! Кудахтаете так, что, того и гляди, госпожу разбудите. Ну, а если она спуститься сюда и увидит тебя, Пегги, в платье её матери, то живо объяснит, кто мы все и где нам надлежит быть.
- Вот всегда ты так, Элсбет! - недовольно пробурчала одна из служанок. – Ну, что из того, что Пеги надела платье баронессы? Она ведь и не заметит пропажи.
- Угомонитесь, курицы! Уже за полночь. Вот погодите, выйдете вы отсюда и встретитесь в темноте с … рогатым чёртом!
Произнося последние слова, кухарка незаметно плеснула воды в очаг. Угли зашипели, над ними поднялось облачко пара. Девушки испуганно завизжали и кинулись врассыпную.
* * *
Мелкий дождь, перемежавшийся со снегом, моросил который час. Был холодный, промозг-лый день, такой, в который люди предпочитают лишний раз не выходить на улицу. Сквозь косые потоки воды проглядывали очертания раскисшей грязной долины с небольшим селением на бере-гу мелкой речушки.
Возле деревни строился в боевой порядок отряд; перед ним разъезжал туда-сюда граф Вул-вергемптонский. Он поторапливал солдат и расставлял по местам копья. Покончив с этим, граф отъехал в сторону и с гордостью взглянул на свою работу. Убедившись, что всё в порядке, он сно-ва погрузился в состояние странной задумчивости. Издали граф и его конь походили на каменные изваяния, но вблизи иллюзию портил Сириус, время от времени стряхивавший с морды мерзкий мокрый снег.
Копья терпеливо ждали; они привыкли к тому, что Осней часто и подолгу размышлял о чём-то в одиночестве. Их кони фыркали и недовольно рыли копытами землю; слуги тихо прокли-нали погоду и прятались от снега под плащами из грубой шерсти; стрелки, не теряя времени да-ром, натягивали тетиву, проверяя, насколько она прочна.
Наконец граф очнулся, тронул поводья и занял своё место во главе отряда. Обернувшись к рыцарям, Осней произнёс маленькую патетическую речь. Верил ли он в то, что она действи-тельно необходима? Вряд ли, здесь собрались те, кому не нужны были высокие слова. Они сражались за деньги, а не за идею. И слабаков среди них не было.
- Доблестные вассалы короля, храбрые рыцари, не знающие слова «страх» - торжественно начал граф, - настал день для того, чтобы доказать свою преданность Его величеству. Покорим же королевской воле тех, кто не захотел благоговейно склонить пред ней голову!
Все вы знаете, что опасность подстерегает нас повсюду. Не забывайте о длинных луках Гвента, способных в один миг пригвоздить вас к седлу. А тех, кто проявит беспечность, ожидает участь Френсиса Гендерса. Он пренебрег осторожностью, решив в одиночку, без поддержки сосе-дей, преследовать разбойничий валлийский отряд, и, заманенный в ловушку, погиб от рук диких кимров. Его не спасли ни храбрость, ни сила – стрела пробила его насквозь. Помните об участи Гендерса и берегитесь хитроумных валлийцев.
Но мы не должны бояться смерти. Наши враги жаждут нашей погибели, но мы не позво-лим им насладиться лёгкой победой. Пусть они узнают, как бьются настоящие рыцари. Я уверен, что среди вас нет трусов, а если они есть, то пусть убираются с позором в свои владения к жёнам и детям. Там им и место! Только настоящие мужчины пойдут за мной, и пусть все мы погибнем, но погибнем за короля и веру Христову. Поэтому навострите мечи, помолитесь Господу, ибо только Бог может помочь или воспрепятствовать нам – и в путь! Мы соединимся с нашими братьями по оружию в Вустере и под командованием нашего доблестного короля двинемся вперёд, к победе. Забудьте все раздоры, оставьте печали за порогами своих домов.
- Согласны ли Вы идти за мной и сражаться под королевскими знаменами? – крикнул Ос-ней, потрясая в воздухе обнажённым мечом.
По рядам прокатился одобрительный гул.
- Тогда поднимите знамёна и выньте из ножен мечи: скоро для них найдётся работа. Вру-чим судьбу свою Господу нашему; пусть смилуется он над нами, грешными, и ниспошлёт нам по-беду.
Все спешились и в едином порыве опустились на колени, замерев в благочестивой молитве.
А после был долгий утомительный переход под низким серым небом, с необыкновенной щедростью потчевавшим их перемежавшимся со снегом дождем. Обыденный военный переход с грабежами земель тех, кого подозревали в сотрудничестве с валлийцами, во время которого им так и не удалось проявить ту отвагу в бою, к которой так страстно призывал граф Вулвергем-тонский. Потом небо просветлело; немного потеплело. Решили сделать большой привал в одной из деревень. Владелец её приветствовал начинания короля Эдуарда, посему её существованию ничего не угрожало. Зато нешуточная угроза нависла над запасами местных жителей, которые, несомненно, должны были быть почти полностью уничтожены не обременявшими себя обозом солдатами.
Две крестьянских девушки с любопытством наблюдали за военным отрядом, въезжавшим в деревню. Обеим было лет по тринадцать, и обе, судя по ведрам, спешили за водой до того, как увидели рыцарей. Ведра тут же оказались на земле; девушки притаились за деревом и жадно про-вожали всадников глазами.
- Ты только посмотри, Марта, какой он высокий! – восторженно прошептала одна из них. – Наверное, даже кузнец будет ниже его.
- Нет, кузнец, пожалуй, выше, но вряд ли так хорош.
- А тот, Марта, ты только глянь! Какой у него конь!
- Дорогой... Да конь хорош.
- Ох, Марта, какие у того плечи! Свидетельница святая Катерина, он любого парня из на-шей деревни на кулаках побороть может.
- Ах, Хэтти! – Марта вздрогнула и ухватила товарку за руку. Сердце её вдруг замерло, а по-том, как бешенное, застучало в груди.
- Что случилось? – Хэтти с беспокойством взглянула на неё. – Да ты побледнела... А теперь раскраснелась, как спелое яблочко.
- Как он красив, как статен… А лицо, Хэтти, лицо! У меня аж дыхание перехватило... Как же ловко он управляется с конём!
- А, по-моему, вон тот покрасивее будет, - успокоившись, вскользь бросила крестьянка.
- Да как ты можешь сравнивать, Хэтти! Тот ведь увалень какой-то, а он… А руки, наверное, сильные, но нежные, в таких руках и бояться-то нечего…
Марта вышла из-за дерева и медленно, не сводя восторженных глаз с барона Фардена, по-шла вслед за ним вдоль дороги, позабыв о своём ведре, поручении матери, Хэтти – обо всём на свете. Она молитвенно сложила руки на груди; глаза её были широко раскрыты, а сердце бешено стучало. Девушка то бледнела, то краснела и до смерти боялась, что барон обернётся. Затаив ды-хание, Марта остановилась у частокола первого деревенского дома и всем телом подалась вперёд, к нему. Ей казалось, что ещё немного – и у неё вырастут крылья, и она полетит...
- Да что с тобой, Марта? – тревожно спросила Хэтти.
- Ничего. Просто…
Иллюзия растворилась в воздухе; Марту грубо опустили с небес на землю. Девушка очну-лась и, тяжело вздохнув, вернулась за ведром.
Вечером, сидя в крестьянской хижине, Артур старательно придумывал своё послание Жан-не Уоршел. С одной стороны, нужно было уверить её в том, что он любит её, с другой – не на-влечь на неё бурю отцовского гнева. И после долгих размышлений он сочинил следующее:
Любезная моему сердцу баронесса, да продлит Господь Ваши дни!
Надеюсь, застать Вас в добром здравии. Будьте осторожны и берегитесь валлийцев – они не гнушаются жечь церкви вместе с несчастными прихожанами, ищущими защиты у Бога. Я слышал, что они уже сожгли несколько у границы. Также говорят, что они продают нечистым женщин. Умоляю, будьте же осторожны, ибо мне не хо-чется Вас потерять!
Да накроет Вас свои покрывалом Пречистая Дева, дабы, возвратясь, я оставил Вас такой, какой и оставил.
Радуясь своей сообразительности, он, затверживая в голове только что сочиненное посла-ние, накинул плащ и отправился на поиски Метью. Поручив ему передать послание с оказией в Уорш, не называя его отправителя, баннерет зашёл в соседний крестьянский двор. Он бесцере-монно заглянул в амбар и овчарню, а затем вошёл в дом.
На пороге его встретила старуха, поддерживаемая хорошенькой девушкой лет тринадцати. Обе они были чем-то напуганы и старательно отводили от баннерета глаза.
- Это твоё? - пренебрежительно бросил Артур, указав на дворовые постройки, и со скуки пнул ногой мешок, прислонённый к косяку двери.
- Моего сына, - прошамкала старуха и, опустившись на колени, вместе с девушкой, стала собирать высыпавшиеся из мешка бобы.
- На меня смотри, карга! – Баннерет безжалостно высыпал на землю оставшееся содержи-мое мешка и грубо дёрнул за рукав старую крестьянку. – Сегодня же мои слуги заберут у тебя трёх овец и пять мер зерна.
- Да за что же это, сеньор? – Крестьянка чуть не плакала, даже не думая о том, чтобы встать на ноги. – Как мы жить-то будем? С голода ведь помрём. А ведь у моего сына дети малые…
Она пробовала поцеловать ему руку, но Леменор не позволил и, оттолкнув, вошёл в дом. Осмотревшись, баннерет провёл рукой по скамье – вроде бы не грязная – и осторожно присел на краешек.
- Эй, старуха, сходи за своим сыном! - бросил он через плечо.
Старая крестьянка утёрла слезу, кивнула и, взяв в руку суковатую палку, побрела прочь со двора. Вся её юбка была в подтаявшем грязном снегу – она забыла её отряхнуть.
Баннерет тихо вздохнул и со скуки принялся разглядывать молоденькую внучку хозяйки. А она была ничего, свеженькая, румяная, с длинными тёмно-русыми волосами. Девушка стояла к нему спиной и старательно разжигала огонь в очаге.
- Послушай… - Артур бросил короткий взгляд на дверь.
- Что Вам угодно, сеньор? – Крестьянка выпрямилась и обернулась. У неё были удивитель-ные зелёные глаза и пухленькие розовые губки.
Баннерет прищурился и внимательно рассмотрел её с головы до ног. Ему было скучно, а хорошенькая девушка – это лучший способ приятно провести время.
Крестьянка залилась краской и, опустив глаза, повторила свой вопрос:
- Что Вам угодно, сеньор?
- Что мне угодно? – Он усмехнулся. – Мне угодно познакомиться с тобой поближе.
Девушка покраснела ещё больше.
- Приходи сегодня ко мне – не пожалеешь.
Леменор встал и подошёл к ней. Крестьянка попятилась и, нечаянно задев рукой горшок, уронила его на пол.
- Боже, что я наделала! – Она всплеснула руками и принялась собирать черепки.
Артур присел на корточки рядом с ней и положил ладонь на её плечо, ясно обрисовывав-шееся сквозь узкие рукава котты. Девушка вздрогнула и испуганно посмотрела на него. Баннерет обнял её, прижал к себе; его рука скользнула выше в поисках груди.
- Знаешь, я, пожалуй, готов променять тридцать фунтов пшеницы на твои губки. - Он крепко стиснул её и засунул пальцы за вырез котты. – Так ты сегодня придёшь ко мне?
- Нет! – Она оттолкнула его и выбежала вон.
- Ну и дура! – бросил ей вслед Артур.
* * *
Мать Марты трудилась с раннего утра, и теперь у неё ужасно болела спина. Она с трудом дотащила ведро с водой до лавки и присела, чтобы немного перевести дух.
Марта сидела за столом и старательно лущила шерсть. Она была хороша собой: длинные пушистые волосы, словно выточенный из камня носик, длинные, не успевшие ещё огрубеть от работы пальцы. Наверняка, не один парень мечтал залезть с ней в тёплый летний вечерок на сеновал или заглянуть как-то ночью к ней за загородку – но вот не довелось!
Посмотрев на неё, мать подумала, что пора выдавать её замуж – одним ртом стало бы меньше. Пожалуй, нужно сходить к мельничихе и потолковать с ней об её Тиме. Славный парень, работящий – лучшего муженька для дочери и сыскать нельзя. К тому же, с ним в доме всегда бу-дет мука.
Марта же думала совсем о другом. Она размышляла, имеет ли право любить его. Кто он – и кто она? Он был рыцарем – она крестьянкой. Марта восхищалась им, мысленно возведя на недосягаемый пьедестал доблести, честности, красоты, отваги и благородства. Она считала себя недостойной его, но, как ни старалась, не могла запретить себе любить его.
Наконец, после долгих мучений и сомнений, Марта сумела убедить себя в том, что все лю-ди имеют право на любовь и счастье, во всяком случае, так сказал ей приходской священник, ко-торому, впрочем, она не открыла предмет её любви. У неё не было оснований не верить ему.
Убедившись в том, что её любовь не грех, она решилась открыться родным. Открыться разу же, не таясь, прямо сегодня.
Девушка отложила в сторону шерсть, встала и подошла к матери.
- ¬Мама, я люблю его. - Марта склонила голову к плечу престарелой крестьянки. – Очень-очень люблю.
- Кого его? – Мать вопросительно посмотрела на дочь. – Ты весь день словно не в себе. Кричишь тебе: покорми свиней – а ты сидишь и глазами хлопаешь. Ну, и кого это ты там лю-бишь?
- Его. Он такой красивый, храбрый…
- Да кто он? В кого ты там втрескалась, дура?
- В того рыцаря, что заходил к нам вчера. Я расспросила о нём старую Берту и узнала, что он барон.
- Барон? – присвистнула крестьянка. – Видно, ты совсем из ума выжила! Нашла от кого го-лову потерять! Лучше б соседскому парню глазки строила – он хотя бы на тебе жениться, а этот…
- Мама, ты не понимаешь! Он как посмотрит на меня своими темными глазами – всё из рук валится. А как он сидит на коне!
- Ох, пропадёшь ты! И куда только отец твой смотрит?! Давно надо было взять тебя в охап-ку да в церковь сволочь. Небось, муж бы отучил по сторонам смотреть!
- Матушка, я хочу с ним уехать.
- Как уехать? Вот я тебя сейчас! – Мать схватила пучок гибких веток, заменявших ей вени-ком, и замахнулась на дочь.
- Всё равно я с ним убегу. Мне никого больше не нужно! – Марта увернулась и подбежала к двери; по щекам её стекали слёзы. – Не хотите благословить меня – и не надо!
Неужели даже мать, этот самый близкий ей человек, не может понять, что она не может жить без него!
- Благословить? – взорвалась мать. – Сейчас я тебя благословлю, век помнить будешь! Я эту любовь из твоей головёнки выбью! Ишь, чего удумала!
Но дочка оказалась проворнее матери, и веник ударил не по её спине, а по двери.
- Прощайте, матушка! – донеслось со двора.
- Чтоб тебе, бесстыжей, провалиться вместе со своим полюбовником! Уж если твой отец его найдёт, живого места не оставит, не посмотрит, что рыцарь! А домой вздумаешь вернуться – на порог не пущу, прокляну! – сиплым, срывающимся на визг голосом крикнула мать и швырну-ла за дверь дочкины башмаки.
Марта зарыдала и, понурив голову, присела на корточки. Несколько минут она разрывалась между привязанностью к родным и новым чувством к молодому барону. Победила любовь; она встала, подняла башмаки и медленно побрела со двора.
Куда идти? Марта как-то об этом не задумывалась, когда уходила из дома. У неё не было ни теплой одежды, ни еды, ни денег. Конечно, можно было попытать удачи у дяди, но вряд ли он согласиться принять изгнанницу.
И она решилась. Если уж она ушла из дома ради того рыцаря, то и пойдет к нему. Если он не примет её, что ж, такова её судьба, придется уйти из деревни. Единственное, что Марта знала точно, это то, что домой ей дороги нет.
Барон Фарден её не прогнал и уже следующим вечером хвастался перед другом «новым приобретением».
- Знаете, Леменор, ко мне вчера пришла одна вилланка. – Клиффорд выпил кружечку эля и был расположен к дружеским разговорам. – Ну, та самая, что с меня глаз не спускала. И угадайте, что она сказала?
- Что же? – безо всякого интереса осведомился баннерет.
- Заявила, что любит меня.
- А она красивая?
- Очень даже. Глазки у неё живые, а личико – ну, прямо, ангельское! Говорит, что из-за ме-ня из дома сбежала.
- Что Вы говорите! И что Вы намерены с ней делать?
- Возьму с собой. Она мне приглянулась.
- А потом?
- Когда потом?
- Когда она Вам надоест.
- Не знаю, тогда видно будет.
- Как думаете, удастся нам потрепать валлийцев?
- Ещё как потреплем! Когда с нами король, мы загоним их в чёртову глотку!
Они выпили за будущую победу и разошлись по своим делам. Барона Фардена, разумеется, интересовала Марта, дожидавшаяся его за перегородкой. О войне он даже не думал. Девушка бы-ла красивая, а военную компанию готовили слишком тщательно, чтобы она обернулась провалом.
Зимой и весной 1277 – 1278 годов, поддерживаемый наступлением маркграфом, Эдуард собрал едва ли не самую многочисленную и экипированную армию со времен Вильгельма Завоевателя. С ним была придворная гвардия верхом на огромных боевых конях из Франции, тяжеловооруженные всадники, откликнувшиеся на феодальный призыв, и, конечно, пехота: ополченцы, добровольцы, рекрутированные по контракту ветераны – всего пятнадцать тысяч пехотинцев, в том числе, и валлийцы. Если прибавить к этой армии профессиональных арбалетчиков из Гаскони и отличных английских лучников, то шансов у разобщённых валлийцев оставалось мало. Единственное, что могло их спасти, - это горы, но король предусмотрел и это. Он не намеревался уводить своих воинов в безоблачные выси, где преимущество было на стороне обороняющихся; зачем, если у него есть флот, который с легкостью отрежет основные валлийские силы от острова Англзи, снабжавшего их зерном.
* * *
Послание баннерета одновременно обрадовало и удивило Жанну. Оно стало струей свежего воздуха в той серой жизни, которую она вела в холодных душных комнатах, и вызвало в её душе волну настолько сильных эмоций, что она решила поделиться ими с Джуди.
- Господь смилостивился надо мной: он прислал мне весточку! – Баронесса в блаженстве вытянулась на постели, легонько пихнув служанку ногой в бок. – И батюшка ничего об этом не знает. Надеюсь, ты не проболтаешься? – Она бросила на неё грозный взгляд.
- Не проболтаюсь, будьте уверены. Вот Вам крест! – не глядя на госпожу, устало ответила служанка и вытащила из сундука пришивные рукава от котты.
- Он прислал мне весточку, весточку, понимаешь?
- Ну, я рада за Вас, только от этого Ваши платья лучше пахнуть не станут. Их нужно про-ветрить, а после чем-нибудь переложить.
- Как ты мне надоела! Кончай копаться в сундуках, паршивка, потом закончишь!
- Как прикажите. - Джуди осторожно развесила рукава на крышке и покорно отошла в сто-рону.
- Джуди, я бы что угодно отдала за то, чтобы капеллан знал грамоту! Тогда я смогла бы по-слать ему ответ… Иначе ведь не пошлешь, - вздохнула она.
- А я, госпожа, понятия не имею, что это за грамота такая, и, слава Богу, - живу себе и бед не знаю, - хмыкнула служанка.
- Помалкивала бы, деревенщина! - с лёгким раздражением бросила Жанна.
- А что Вы отцу-то скажите? Он ведь узнает, будет спрашивать, от кого.
- Разумеется, скажу, что от жениха. А что же еще, дура?
Покраснев, служанка попросила:
- А не могли бы Вы, ну, в двух словах, рассказать, чего такого он Вам передал? Ну, чтоб я, дура, поняла, чему Вы так радуетесь.
- Любопытство тебя погубит! – укоризненно покачала головой Жанна. – Но, так и быть, я расскажу тебе. Он велел передать, что здоров и помнит обо мне. Ещё он упомянул о тех зверствах, которые учиняют над поселянами валлийцы.
- Батюшки святы! – всплеснула руками Джуди. – Выходит, прав был Ваш отец, когда за-претил Вам покидать замок.
- Слава Богу, отец не бросил меня, не поехал на эту чёртову войну! Нам ничего не грозит.
- Так-то оно так, да как бы худо не стало!
- О чём это ты? – сердито посмотрела на неё баронесса.
- Сами же говорили, что война – старуха ненасытная, всегда ей мало.
- Заткнись, Джуди, ещё, не приведи Господь, беду накликаешь! – цыкнула Жанна. – Во дворе шум, я спущусь посмотреть. А ты на кухню сходи, присмотри за кухаркой.
- Сейчас, сейчас, только с платьем Вашим закончу.
- На кухню. Живо! – Жанна нахмурилась и пинком подтолкнула служанку к загородке.
Джуди вздохнула, присела на корточки перед сундуком и, не обращая внимания на ворча-ние госпожи, развесила на крышке оставшуюся одежду. Наконец баронессе удалось выставить её. В прочем, она недолго наслаждалась тишиной и покоем. В мечты о баннерете Леменоре вмешался не утихающий шум во дворе. Жанна выглянула в окно: слуги мелкими группками перебегали из внутреннего двора во внешний. Чтобы навести порядок, ей всё же пришлось спуститься вниз и выйти на крыльцо.
- Сэм, что случилось? – крикнула баронесса. – Разве слуги должны не работать, а праздно шататься перед воротами?
- Не знаю, госпожа, - ответил флегматичный стражник. – Но там, на другом берегу, рыцарь с отрядом.
- Кто же это? Он назвал своё имя?
- Не знаю, госпожа. Мы его боимся.
- Трусы несчастные, бестолковые твари! Боитесь его, не зная, кто он! Сейчас же иди и вы-ясни его имя.
После короткого разговора с незваными гостями, Сэм сообщил хозяйке, что переполошив-ший Уорш человек – всего лишь граф Роланд Норинстан, который желает видеть барона Уоршела.
Баронесса поднялась на деревянную галерею входной башни и, собственными глазами убедившись, что это действительно её жених, приказала опустить подъёмный мост. Чертыхаясь, отряд въехал во внешний двор замка.
- Здравствуйте, милорд. – Выйдя ему навстречу, Жанна приторно улыбнулась. Ей не хоте-лось впускать гостя в дом, поэтому она распорядилась не отворять внутренние ворота. – Что при-вело Вас в наши края?
- Долгих лет жизни, баронесса. Я заехал проведать Вас, узнать, не нужно ли Вам чего-нибудь. Знаете, у многих сгорели поля… Да и вилланы стремятся убежать в горы.
- Благодарю, но мы ни в чём не нуждаемся. Всё наше зерно и все крестьяне – хвала Госпо-ду нашему! – целы.
- Но не кажется ли Вам разумным переговорить под крышей?
- А мне хочется говорить здесь.
- Отчего же? – удивился он.
- Оттого, что наша беседа будет короткой.
- Это ещё почему? – нахмурился граф.
- Я это чувствую. Так что Вам угодно?
- Я желаю видеть барона Уоршела.
- Его здесь нет. Он уехал, а куда, я не знаю.
- Жаль, очень жаль! А когда он вернется?
- Это ведомо только ему и Богу.
- Значит, он уехал надолго?
- Полагаю, надолго.
- Прискорбно! Ну, а как Вы поживаете, моя милая невеста?
- С Божьей помощью.
- Дайте же мне погреться у камелька, поиграли – и хватит! – неожиданно резко ответил Ро-ланд. – Нам нужно серьёзно поговорить.
- Нам не о чем говорить.
- Неужели? Прикажите отворить ворота! - Это прозвучало, как приказ, но баронесса не подчинилась.
- Может, я просто глупая женщина, но мне кажется, что Ваш долг зовет Вас прочь отсюда. – Она сделала паузу, чтобы посмотреть, какой эффект произведут её слова на Норинстана – он да-же бровью не повёл. – Отца нет, я одна в замке и не могу принять Вас и Ваших людей. Как чест-ный христианин, Вы поймёте меня: я опасаюсь людской молвы.
- Какой молвы? Вы моя невеста перед Богом и людьми!
- Но не супруга.
- Что это ещё за штучки, баронесса! Мои люди устали, и я требую...
- В этом доме Вы не имеете права ничего требовать, - гордо возразила Жанна.
- Баронесса, не испытывайте моего терпения!
- Гнев – один из семи смертных грехов, стыдитесь! Умоляю, милорд, избавим друг друга от ненужных пререканий.
- Если бы не война, Вы были бы моей женой и рта раскрыть бы не смели без моего разре-шения, не то, что выставлять меня вон, - вызывающе ответил Роланд.
- К счастью, я не Ваша жена, – усмехнулась девушка.
- Баронесса, перестаньте дурачиться! Нам нужно поговорить, и мы поговорим, но не на глазах этих людишек, - Норинстан покосился на слуг.
- Я не желаю с Вами разговаривать. Прощайте!
- Нет, не так просто! – Норинстан в бешенстве ухватил её за плечи. – Вы немедленно при-кажите отворить ворота, или я выломаю их!
- Не посмеете. – Баронесса одарила его холодным и острым, как нож, взглядом. – Уберите от меня руки. Немедленно!
- Ворота, баронесса. – Одну руку он убрал, но другая по-прежнему сжимала её плечо. Его взгляд по твердости ничем не уступал её взгляду.
- Я хозяйка, и я решаю, отворять ворота или нет. – Она сняла его руку со своего плеча. – Извольте оставить меня в покое.
- И не подумаю. Рога дьявола, кончайте ломаться и ведите себя, как подобает! – К этим словам он мысленно присовокупил пару крепких ругательств. – Вина и стол для моих людей. Жи-во!
Рискуя вызвать серьёзную вспышку гнева, грозившую пагубным образом отразиться на ее здоровье, Жанна повернулась к гостю спиной и поспешила укрыться за спинами своих солдат. Ес-тественно, он метнулся за ней, но сумел ухватить только конец её пояса. Ради спасения от побоев баронесса с легкостью им пожертвовала, оставив в качестве трофея в руках охотника. Оказавшись под охраной вооруженных слуг, она крикнула взбешенному графу: – У меня есть лучники!
Не слушая бурных возражений Норинстана, который в гневе одной ногой уже переступил за грань вежливости, девушка поднялась на обходную галерею. Дождавшись, пока граф покинет двор, она вернулась в донжон.
- Боже, зачем ты послал мне его в женихи? – Захлопнув входную дверь, Жанна с облегче-нием перевела дух. – Знаю, я грешна, грешна от рождения, но не усердно ли я молилась, чтобы смыть печать греха со своего сердца, а ты снова толкаешь меня на грех! Увы, сердце моё непод-властно разуму, и я, слабая духом женщина, изменяю в мыслях своему жениху. Укрепи меня или дай мне жениха по сердцу, дабы не было у меня соблазна!