Уже неделю стояли захватывающие дух морозы. Григорий
Константинович, старший инженер и заядлый филателист, прямо
истосковался по любимому занятию. Тепло одевшись, он быстренько
добежал до ближнего магазинчика "Филателия" и там более
получаса остро всматривался в марки, изучал печати,
пересчитывал зубчики, но так ничем и не соблазнился. Ублажив
свою душеньку, он крепко-накрепко затворился в зимнем пальто и
решительно шагнул в мороз. Прежде чем перейти дорогу, наскоро
огляделся, и дыхание у него остановилось.
Справа от магазинчика стояли в ряд пять грязновато
синих телефонных будочек. Дверцы были полуоткрыты, и только в
средней - лихо распахнута. Оттуда, то есть из третьей будочки,
прямо в глаза филателиста уставилась совершенно голая античных
пропорций женская задница. Великолепная разовая плоть в форме
вдохновенной лиры. Тут женщина нагнулась еще круче, и от неких
ее подробностей невольный созерцатель вновь задышал, только
чаще и жарче. Между тем голая красотка по-домашнему умело
орудовала новехоньким веником, выметая из будки свежий снежок,
и чувствуя себя, судя по всему, в теплом комнатном уединении.
Мыслишки Григория Константиновича в панике натыкались
друг на друга. "Как же ей не холодно? Почему - голая?
Предлагает себя? Но не на таком же морозе, да еще при народе! А
вдруг просто занята делом? Подойти заговорить? Отпустить
какую-нибудь шуточку?"
В толкотне вопросов ошарашенный Григорий Константинович
все же сознавал, что не только языком, но даже ногой он не в
состоянии шевельнуть. А надо было срочно что-то решать: его
словно застукали за разглядыванием порнографического альбома.
Наконец, он нашел в себе силы перевести взгляд на
прохожих. И удивительное дело! - немногие шедшие мимо мужчины,
съежившись и подняв воротники, торопливо скрипя снегом, почти
пробегали мимо, словно в третьей будочке вообще никого не было.
"С ума я схожу, что ли?" Ловко дометая остатки снега, голая
женщина могла вот-вот повернуться к нему лицом. Филателист
рывком сорвался с места и зашагал быстро, смятенно, не
оглядываясь. Опомнился только у хорошо знакомой двери. Ему было
стыдновато за свою нерешительность и не по себе от какой-то
незавершенности. "Ну уж, во всяком случае, удивлю завтра в
курилке наших мужиков!" И тут же скис: "Нет, рассказывать
нельзя. Подымут на смех: Не перепил ли, Григорий
Константинович? Кто же это выдержит голым в такую морозину? Да
ты, оказывается, отпетый эротоман!"
Ладно, промолчим.
Не давало покоя другое: что-то он упустил, но что? что?
И лишь утром, на работе, когда в руке сверкнул циркуль,
его осенило: взгляд! Он не дождался ее взгляда! И тут же сквозь
сознание морозцем коснулась догадка: в том взгляде превратились
бы в ненужную труху и его инженерство, и его многолетний
жизненный режим, и его возлюбленные марки. Слава Богу, отвело и
пронесло!
Но порадоваться он не смог, чувствуя, что навсегда отравлен
неизбывным сожалением.
27.2.1985