Читали детскую книжку «Детство в Соломбале», конечно нет, а я читал.
Соломбала - один из самых старых районов Архангельска, дольше всех хранившихй патриархальные устои этого северного города. Старые деревянные дома, лодки и карбасы на улице и во дворах. Необъятные поленницы дров. Обязательные дощатые тратуары.
В Соломбале жил дядя Федя Пустошный. Степень его родства я никак не могу установить, но приезжая в Архангельск, я обязательно ходил к нему в гости. Родство было дальнее. Дядя Федя был раньше капитаном, ледокольным. Командовал он многими известными в то время ледоколами, даже был средь них «Иосиф Сталин» и он, якобы, был вхож к самому «хозяину».
Дядя Федя начинал лоцманским учеником в Архангельской лоцманской артели, когда – то богатейшей артели в городе. Лоцмана трудились только в короткую северную навигацию. Зимой же раз в месяц закладывали лошадь и ехали в город за жалованием. Работа была у учеников, они с молодыми лоцманами делали на реке зимний промер со льда, он был самый точный. Какое было жалование, сказать трудно, но дядя Федя говорил, когда архангельский лоцман стоял на ходовом мостике, англичанин капитан, бывало, подойдет, материальчик - то на лоцманском сюртуке пощупает, да поцокает языком, ему, англичанину, это было не по карману.
Разбирая отцовский архив, я наткнулся на меню торжественного обеда по случаю очередной годовщины лоцманской службы в 1913 году.
Меню.
Супъ Крем Рошель,
Консоме Багратiон,Пирожки.
Мадера, Херес.
Стерлядь Америкенъ.
Белое вино.
Филе Жардиньенъ
Красное вино.
Свежiе бобы Англесъ и Спаржа
Жаркое:Индейка и мелкая дичь,
Салат Роменъ
Шампанское.
Пломбиръ, Фрукты, Кофе, Ликеры
Прошли годы, за которые лоцманскую артель разогнали, да и сам лоцман перестал быть блистательным представителем нации на иностранном ходовом мостике.
У дяди Феди было два сына, Саша и Володя, и была жена, тетя Клаша. для меня и Клавдея для моей матери. Саша в конце войны попал в армию и был в кавалерии ветеринаром. Однако, есть придание, что дядя Федя у «хозяина» обмолвился, что негоже капитанскому сыну в кавалерии служить. Пауза была недолгой. Через несколько дней Сашу вызвали в штаб, а там конвой НКВД. Так под конвоем откуда-то из Польши он был доставлен в Ленинград в кораблестроительный институт.
Он стал кандидатом технических наук и всю жизнь проработал в Питере, в ЦНИИ им. Крылова в лаборатории ходкости. Володя стал капитаном, он рановато умер, в 50 лет, тогда он был капитаном гидрографического судна «Георгий Седов». С самим Георгием Седовым связана такая история. У дяди Феди был брат Саша, ему было 19 лет, он был здоров и крепок, и тогда, еще до первой Мировой, попал он в экспедицию Седова матросом. Шхуна «Святой мученик Фока», на которой замышлялось пройти к Северному полюсу, застряла во льдах и Седов решил пойти к полюсу на собаках. С ним пошли матрос Пустошный и каюр Линник. Седов тяжело заболел, в пути он умер, и они похоронили его на архипелаге Земля Франца Иосифа, на мысе Бророк острова Рудольфа, всего лишь в нескольких километрах от домика экспедиции Фиала, полном всяких экспедиционных запасов, они про него знали, но найти не смогли. Крест сколотили из двух лыж и поставили флагшток, предназначенный для полюса Когда они с большими лишениями вернулись в Архангельск, началось следствие, их обвинили в смерти Седова. Однако дневники этого знаменитого полярного исследователя не оставляли сомнения в том, что он доживал последние часы своей жизни. С большим трудом они оправдались,но кривотолки по поводу того что они его убили и съели все-таки остались.Только в 1938 году полярники, зимовавшие на острове Рудольфа, нашли
остатки могилы Седова с флагштоком"Polar Txpeditit Sedow 1914",но остатков тела Седова там не обнаружили и решили,что было растерзано бродячим медведем.Однако, в конце 80 х годов мой отец и еще двое известных в Архангельсне людей были приглашены к Ксении Петровне Гемп,уважаемой в Архангельске биологу,историку и литератору,почетному гражданину г Архангельска.Она рассказала им,что через несколько лет,после возвращения экспедиции к ним в дом пришли Линник с Пустошным,которые рассказали,что тело Умершего Седова они расчленили и скормили обессилившим собакам,тем спасли себя от смерти во льдах Арктики.
А внук дяди Феди,доктор наук,член-корр РАН,так же всю жизнь работал в ЦНИИ им.академика Крылова
В шестнадцатилетнем возрасте летом оказался я в Архангельске, где устроился матросом на маленький речной буксир, который шастал по Северной Двине, возил картошку и капусту, таскал баржи и плоты. Нас на буксире было трое, капитан, механик и матрос. Эти двое нередко пили до упора, и я, оставшись один, заруливал по собственному разумению. Как - то мы тащили плот по середине Двины, мои наставники, как они любили про себя говорить, напились, капитан уснул, а механик начал куражиться, а потом и вовсе выпрыгнул за борт. В воде он, видимо, сразу очухался и вылез на плот. С большим трудом его удалось оттуда снять. Раз везли капусту на Кегостров. Я снова один. Нужно было подойти к маленькому причалу, но я не рассчитал и с полного хода развалил причал к едрени фени. Я тут же развернулся и сбежал, обошел остров, снова подошел к причалу и разбудил капитана, он спьяну так и не понял, кто тот причал развалил. Механик старался меня «воспитывать». Застав как-то меня на палубе с книжкой он разразился монологом: « Ты матрос ? - матрос, ну и веди себя, как матрос, ешь, пей, за девками бегай и не хера тут книжки читать.». А как-то умаявшись к ночи, я разлегся на теплой деревянной палубе, подложил кулак под голову и заснул до утра. Утром воспитатели читали мне мораль, поскольку полагали, что так спать может только человек в дым пьяный.
Гордясь собой, я рассказал дяде Феде о своей самостоятельности в судовождении.
Реакция была бурной. Я без знаний правил расхождения (МППСС)хожу по Двине, где масса пассажирских пароходиков и каждый из них я могу утопить. Кошмар. Еле я уговорил его не сообщать об этом в портофлот, и поклялся больше этого не делать.
В то время моста через Двину не было, людей перевозили маленьким дымящими пароходиками, что остались от купца Макарова и назывались «Макарками». Уж больно они оказались живучими, эти славные калоши.
Хорошо было летом на Двине, особенно выше Архангельска. Мы ходили вверх по реке за плотами. Пока стояли и ждали плот, рядом с запанью, я смотрел, как ловко работяги бегают по плавающим еще не сплоченным бревнам. Достаточно насмотревшись, решил попробовать сам, после небольшой практики, если нужно, куда сбегать на берег, я уже бегал сам. Главное для меня, крепко держать в руках багор, когда промахнешься, под бревна не уйдешь, если во время развернешь багор поперек бревен.
И ниже летом тоже ничего. Там лесозаводы. Несметное количество стандартов досок, готовых к погрузке на иностранные суда, доски были экспортные. От иностранных судов веяло дальними странами.
Как – то раз везли женщину, второго помощника, привезли на старое, но вполне приличное с виду судно « Семен Дежнев». Так мне удалось живым увидеть судно, на котором во время войны мой отец был старпомом, Тогда «Дежнев» назывался СКР – 19, поскольку на нем установили шесть 75 мм пушек и несколько арликонов. А потом как-то везли капитана с «Дежнева», он во всю расхваливал своего второго помощника, и главным доводом было то, что уж этот то второй никогда не напьется.
Лет через десять, в годовщину боя СКР – 19 с немецким линкором «Адмирал фон Шеер» на Диксоне, боя известного нынче только историкам флота, уцелевшие и постаревшие остатки экипажа собрались в Архангельске в квартире моего отца. Интересно распорядилась судьба. Капитан, штурмана и механики так ими и остались. Матросы стали учеными, артистами, адмиралами. Всегда вспоминали Тонунца, он играл Камо в популярном тогда фильме «Лично известен». В те годы он был пулеметчиком зенитного пулемета, но в бою, поняв его бесполезность, побежал на подмогу к носовому орудию, где уже были жертвы и был там ранен. В тот вечер в нашей квартире рассказывались разные байки, и я что-то запомнил. Бывший боцман рассказывал, как вернулся он к себе в колхоз, и райком стал напрягать его быть председателем. Собрание колхозников в длинном школьном коридоре, он стал отбиваться.
-Товарищи, я в сельском хозяйстве не соображаю,-
- Поможем, - кричат передние ряды, - поможем,- кричат задние.
- Товарищи, я человек пьющий, я все пропью. –
Передние ряды молчат, а задним рядам не слышно, но они продолжают: « Поможем, поможем….».
Потом вспоминали одного судового жлоба , который умудрился где – то купить бочку рыбы . Бочка стояла на корме. Матросы рыбу съели, а бочку гвоздями прибили к палубе. Тот регулярно пинал ее ногой, и она прочно стояла, она рассыпалась только при попытке ее выгрузить на берег.
В то время команде давали наркомовские сто грамм, это раз в день в обед, но тут отец заметил, что постоянно несколько человек по боевой тревоге бывают пьяные. Устроили шмон, нашли шхеру с закуской и емкость с водкой. Оказалось, что, как и в былые парусные времена, водку оставляют за щекой и сливают в банку. Потом по очереди напиваются. Пришлось, как в старые марсофлотовские времена - выпил сто грамм, скажи фамилию.
А про тот бой не говорили, тогда погибла одна треть команды, в основном молодые ребята, линкор все таки накрыл их одним залпом и этого было достаточно.
Мой отец, будучи капитаном Архангельского порта уже в семидесятых годах разговорился случайно с капитаном немецкого лесовоза. Выяснилось, что тот во время
войны на том самом «Шеере» был старшиной команды рулевых. Отец хотел узнать, почему линкор ушел, и не разнес все в пух и прах, когда перед ним был слабенький СКР из бывшего экспедиционного судна, и береговая батарея из двух пушек. Выяснилось, что скромный СКР – 19, поставив дымовую завесу, вел себя настолько нахально и уверенно, стрелял так удачно, что немцы решили, что перед ними как минимум эсминец, они побоялись быть торпедированными в узкости, где бы их сразу добили бы самолеты, а у них итак на борту уже полыхал пожар. В этом вряд ли признался бы кто-нибудь из офицеров крейсера. Но основной вклад в этум бою внесла 150 мм батарея старлея Корнякова, демонированная и затем наспех установленная на причале А ведь сразу за Диксоном стоял караван из десятка грузовых судов.Отец в том бою не участвовал, он прилетел на смену тяжко раненному старпому Кротову,который и руководил на судне боем, поскольку капитан Гидулянов не успел вернуться на судно
Отец был коренным архангельским мужиком из пригородной деревни Пустошь, он ушел из жизни в 88 лет, друзья поумирали, и он грустил оттого, что никто из них не придет его хоронить. Но он долгое время был председателем совета ветеранов , и похоронную процедуру отработал до совершенства, поскольку это было главное занятие совета. В начале похорон подъехало несколько больших автобусов, и около сотни капитанов дальнего плавания разных поколений отстояли по очереди в почетном карауле возле гроба отца. У них так было принято.
Поминки были веселые, папа не был серьезным человеком.
В некрологе в газете « Моряк Севера», которую он сам и создавал, было написано, что умер он, Валентин Иванович, капитан дальнего плавания, русский интеллигент, защитник отечества.
Отец в Соломбале не жил, но мне кажется, что он все-таки был ее частью. Его знак капитана дальнего плавания хранится у меня.
Потом я редко посещал Соломбалу. Дядя Федя давно умер, умерла тетя Клаша и их сыновья. Их большой одноэтажный дом снесли и все застроили. И как принято сказать в таких случаях, Соломбала стала уже не та.
Фото: экспедиция Г.Седова.(из архива моего отца)