Говорят, из его сердца растут цветы. Я даже видела их. В день своего рожденья. Только холодное стекло его глаз не вижу. Потому что он всегда спит. (Разве что говорить во сне он, кажется, умеет.)
Я строю храм из белого мрамора. Я, развратная, мечтаю построить целомудрие, а выходит разврат. На том месте, где и должен быть разврат.
Держа его изящную руку, я что-то впитала. Не мёртвое, не умертвляющее, не мрачное и не извращённое вовсе. Наверное, я впитала не его.
Пока его сковывает сон, я сильна. Я не люблю быть сильной.
Снова стою задумчиво у его замысловатого ложа. Кажется, я прихожу уже сюда изредка. И он даже видит меня. Не во сне, но сквозь сон.
Он преступил многое и я рада.
Моё дыхание холодное. Его лицо привычно бледно. Я вновь пришла к нему, чтобы наслаждаться красотой.
Что бы он сказал человеку, посмевшему разбудить его? Или он не проснулся бы таки вовсе?
У него приятные глаза, они оборачиваются голодным злом чаще обычного, но они, однако, приятны. Вся его красота, что всё же иногда радует меня слабо или чуть более этого, не пуста, хоть и молчит высокомерно. (Он давно уже сам говорит за неё.) Существующий за этим телом разум страсно умирает и в сем слишком много разнообразия для меня.
Бледный человек сладок и зол, я рада ему. Надеюсь, его руки никогда не согреются.
Думаю, он был бы хорош в этом платье, что сейчас на мне. Если он видит меня не во сне, но сквозь сон, он, возможно, также подумал о платье...
У бледного человека нет слабой силы. Хотя быть может, он просто слишком спрятал её. Должен же и он чего-то бояться!..
Я красиво раскладываю по подушкам его локоны. Возможно, мне просто нечем заняться.
Надела то странное кольцо на его тонкий палец. Ему тут всё же самое место.
Я покидаю комнату как всегда словно пятясь. Люблю рассматривать его лицо в тот миг, когда выхожу.