В камине за последний месяц накопилось много пепла. Безжалостно жгла старые письма, фотографии, черновики.
Письма сгорали послушно, как-то слишком торопливо, словно огонь стремительно прочитывал мою жизнь на трепещущих листках.
Фотографии умирали томительно долго, стойко сопротивляясь пламени. Лица, так и оставшиеся для меня дорогими, укоризненно смотрели с дымящегося картона. Это было страшнее предательства и обмана, сотворенного их оригиналами, - наблюдать, как исчезает то, чем ты жил много лет; удерживать свои руки, готовые выхватить из полыхающего болью очага ушедшую в никуда любовь.
Я со страхом гляжу на адскую печь, крематорий, где погибло столько хорошего и дурного.
Маслянистая горка праха – вот и все, что осталось после яростной пляски огня.
Мои раны присыпаны пеплом, я выгребаю его совочком из кирпичного жерла, а душа опять торопится жить, обрастает непрочными знаками внимания, стремится выстроить новую земную биографию взамен сгоревшей. Все, как прежде: фотографии, черновики, только вместо бумажных писем – электронные послания, которые можно удалять легко и быстро, без мучительных раздумий и сожалений. Мы ускорились даже в способности уничтожать наши чувства.
Камин больше не дымит, он коварно затаился до следующей зимы, когда у него снова будет много работы.