ГЛАВА 49. ПОРА ЗАКАНЧИВАТЬ
РАЗДЕЛ 1. И НЕ ОТДАНЫ НАШИ ДОЛГИ.
Дамоклов меч долговых обязательств, висящих над Россией с начала властвования “демократов”, стал угрожающе раскачиваться. Было очевидно, что ничто не удержит это грозное оружие от неминуемого падения на головы злосчастных обывателей. Никто в стране толком не мог объяснить, откуда появилась эта гигантская цифра; по всем данным, получалось, что на момент падения власти коммунистов он составлял от 32 до 70 миллиардов, и в то же время сейчас он давно и устойчиво превышал величину 150 биллионов пресловутых долларов.
Не знал этого и Джахангир, на бедную голову которого свалились власть и долговые обязательства одновременно. Сколько он ни допытывался у своих премудрых экономических советников, ничего слышал в ответ, кроме уклончивых фраз наподобие: “долги надо отдавать вовремя”, или “в цивилизованном обществе принято погашать долг безо всяких условий”. Некоторые договаривались даже до того, что объявляли о выгодности выколачивания вышеупомянутых сумм из жалкого бюджета умирающего государства. - “Судите сами, - разглагольствовал, к примеру, государственный советник Ларионыч, - разве не убыточно растягивать процесс выплат по долгам? Структуризация внешнего долга подразумевает накопление процентов с небольшой отсрочкой начала выплат, то есть, в итоге приходится отдавать больше. К тому же выполнение всех принятых на себя обязательств подразумевает расширение возможностей получения новых кредитов и привлекает инвесторов в нашу экономику”. А ему поддакивали ультраправые “либералы” Жирномырдин и Ржавомырдин: “Безответственно объявлять о приостановке выплат! В цивилизованном обществе не принято подобное поведение!” “Пятая колонна” компрадоров, по существу, добровольно взяла на себя функции неких экономических полицаев, лагерных надсмотрщиков-капо, безжалостно эксплуатирующих своих соотечественников. Им было глубоко наплевать на то, что России страны “Третьего мира” должны были ту же сумму, что была записана за нами странами так называемого “цивилизованного Запада”. Они старались не вспоминать тот факт, что Безвольному Горби тот же самый Запад клялся простить все долги, да еще и приплатить в придачу что-то около 100 миллиардов за вывод войск из Восточной Европы, да бессовестно надул инфантильного правителя. У “либералов” Запад был всегда прав, и позволялось ему все, словно Юпитеру, а своя страна почиталась ими за “быка”.
- Начитались, наверное, Киплинга в детстве, вот и бормочут теперь свое заклинание “О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда!” - сокрушенно качал головой Джахангир, сам, между нами, очень даже почитавший пресловутые “ценности” так называемой “западной демократии”. - Что мне делать-то теперь с их догматизмом? да и такой ли это “догматизм”, ибо стараются-то они отнюдь не бескорыстно?! Кем они были до начала так называемых “реформ”? В основном мелкими чиновниками да младшими научными сотрудниками, а сейчас – фу-ты, ну-ты, важные персоны! Да и сам я, если честно… - и Кощей покраснел, вспомнив начало своей нынешней карьеры. – Слава Богу, хоть краснеть не разучился, - почему-то подумал он, - следовательно, не все еще потеряно. Где-то в глубине подсознания затаились остатки совести, и душа, похоже, еще не умерла. Следовательно, остается какая-то надежда на ее спасение; не исключено, что войду я в историю как раз не великим грешником, а спасителем Отечества! И, тем не менее, сегодня-то что мне делать? если следовать всем требованиям западных кредиторов, недолго и без штанов остаться, и социальный взрыв спровоцировать; если же попытаться отнять награбленное у наших олигархов, то не успеешь даже “отче наш” произнести, как окажешься на воздусях! – И Джахангир зябко поежился, представив себе, какими возможностями располагает ныне наша полумафиозная олигархия. - Ведь не посмотрят даже на мое бессмертие, - думал он, - да и существует ли оно?
Таинственное исчезновение Пиан Рашида подтолкнуло его к осознанию горькой мысли о бренности всего сущего, в том числе и кощеев. -Интересно, кто же его “оприходовал”? – размышлял правитель, неужели свои? Впрочем, чего от них можно было еще ожидать? Один я, похоже, склонен хранить верность своим обязательствам и до сих пор пока никого не сдал (а как хочется иногда!). А ведь каким кощеем был наш “Гарант”, - бессмертнейшим из всех бессмертных! Впрочем, не имеем ли мы дело с обычной мистификацией? Может быть, старик просто-напросто подался в бега, удрал в какой-нибудь скит, где и замаливает свои бесчисленные грехи? С другой стороны… - Джахангир иронично улыбнулся, представив себе раскаявшегося Кощея Первого.
- Проще вообразить, будто Сатана взялся за благотворительность, - пробормотал он, - подумать только, что он натворил! А если старик и не осознает масштабов своих преступлений, тем хуже для него: незнание законов, как известно, не освобождает от ответственности, но изрядно затрудняет защиту в суде!
Как известно, Джахангир имел высшее юридическое образование, что позволяло ему уверенно судить о перспективах спасения любой грешной души. В данном случае подсудимому рассчитывать было не на что: ни моления, ни раскаяние уже не могли спасти этого негодяя от схождения вниз по всем кругам Ада. Следовательно, мистификация исключалась.
- Значит, сейчас он уже там, в пекле, - заключил правитель, - туда ему и дорога! Стало быть, сейчас самое время обдумать свое дальнейшее поведение, чтобы избежать его печальной участи! А я ведь, признаться, многое сделал того, чего делать не следовало бы… а, с другой стороны, куда было деваться? Не подличал бы, не поступался принципами, - и где бы сейчас я мог бы быть? Не могу сказать точно, но, совершенно определенно, не на высокой должности, и уж, тем более, не на высшей!
Джахангир вновь вспомнил, что думать следовало бы совсем о другом.
- Долги наши тяжкие, - вздохнул он, - как не хочется отдавать то, что и не брал! Еще надо сказать “спасибо” Желтому Дьяволу, что записал за нами “только” 150 миллиардов, а то ведь мог бы запросто и 1500! Пиан Рашид тогда, не глядя, подмахивал любые документы; ума не приложу, как он еще не успел отдать японцам Курилы и Сахалин, Америке – Камчатку с Чукоткой, а Китаю – Приморье! Вот уж воистину – не государственный подход! С другой стороны, а что с него взять, с убогого? - А ведь все-таки взяли, да еще как взяли! - усмехнулся он, - говорят, миллиардов-то 600 вывезли! Долго ли, умеючи! Казалось бы, какая мне теперь забота до дел предшественника, пусть даже самых темных? вот как начну все с чистого листа… нет, не получается! Точнее – не на тех напал!
И Джахангир зябко поежился, оценивая потенциал и наглую решимость союза стран западной “демократии”. – Эти ребятушки ни пред чем не остановятся, уж я-то знаю, - горько вздохнул он, - вон как они Югославию-то проучили! А что в свое время с Вьетнамом вытворяли? Слава Богу, у несчастных вьетнамцев хоть нашлись могучие заступники в лице Китая и СССР, а нам-то кто сейчас поможет? Опять на божью волю уповать? Хоть я человек религиозный, но не дурак ведь… и именно поэтому понимаю, что на Бога полагаться в таких вопросах не стоит. Что же, Всевышнему и деньги нам придется посылать, и Америку бомбить? Делать ему больше нечего!
Что же это за парадокс, - сокрушался Джахангир, - деньги требуют, а собрать их там, где они имеются, не позволяют! А ведь отбирать у бедных, чтоб затем отдавать богатым, не только безнравственно, но и технически трудно: как взять то, чего нет?! И к тому же подобное мероприятие отнюдь не столь безопасно, как это представляется торжествующей буржуазии-победительнице! Впрочем, она всегда забывалась, когда речь шла о профите. Так было в 1871 году в Париже, так это повторилось в 1917 в Петрограде. И уж кому-кому, а мне-то это следовало бы помнить, как никому! Что у меня было-то в институте по марксистско-ленинской философии? А я и сейчас все помню! А вот мои маленькие друзья – господа Жирномырдин, Нагломырдин и Ржавомырдин, наверное, все позабыли… ох, и несдобровать им когда-нибудь!
И все-таки – как отдавать гигантский долг? Собрать доллары. рассеянные по всей стране? Скупить, конфисковать, наконец… или отнять валютные резервы у Центробанка? Это, конечно, можно; наш государственный банк – вот он, под рукой, и никуда не денется; гораздо сложнее будет изъять то, что вытащили из страны разного рода олигархи и мошенники покрупнее. Половину украденного, не меньше, они успели вложить в недвижимость за рубежом, да еще, небось, оформили ее на жен, тещ и разного рода подставных лиц… но если даже предположить на минуту, что мы установим все латифундии и дворцы наших нуворишей, то что мы будем с ними делать? Напрашивается такое решение: продать, а деньги – вернуть! Но тут-то и начинают работать так называемые законы рынка: как только в продажу поступит масса земельных наделов и вилл, так цены на них тут же упадут раз в 10, а то и больше! Покупали-то они, не скупясь, и переплачивали, вероятно, вдвое или втрое, а продать-то придется за бесценок! Вот уже наши 600 миллиардов и превратились в 60! Черт побери, да что же делать-то? Заплатил бы я им всем хорошими оплеухами, так ведь - не получится: вооружены-то они получше нашего, и запасы продовольствия имеются у них, а не у нас! что бы такого придумать? Как найти выход из создавшегося тупика?
Кощей задумался, но в голову ничего не приходило: лезли туда самые никчемные и неумные мысли, ничего общего не имеющие с обдумываемой тематикой. Он подумал-подумал. да и решил составить некий меморандум, эдакое руководство к действию, наподобие ленинских апрельских тезисов. К его изумлению, в голову полезли странные вирши:
ИСПОВЕДЬ ВЕЧНОГО ДОЛЖНИКА
Господа! Я остался без денег:
не спасли ни мечи, ни щиты.
Вот и все. Не осталось ступенек:
я спустился в подвал нищеты.
А, признаться, на этом пороге,
возле самого входа в подвал,
Я стократно протягивал ноги,
сотню раз тут, не меньше, бывал!
Под угрозой остаться увечным,
угодив под стандарт и клише,
Нет возможности думать о Вечном,
о богах и бессмертной душе!
Сзади, спереди, справа и слева
возникают, как черт во плоти,
Кредиторы, чернея от гнева,
И истошно вопят “заплати!”
Начитавшись премудростей Торы
и цитируя Ветхий Завет,
Я кричу: “Господа кредиторы!
ничего, понимаете, нет!”.
Но, не веря в мои оговорки,
кошелек мой глазами сверля,
Кредиторы склоняются к порке,
чтоб меня низвести до нуля!
Всем-всем- всем задолжав понемногу,
погрузившись по горло в долги,
Так и хочется ринуться к Богу
и негромко сказать: “Помоги!”
Так, тайком апеллируя к небу,
прошепчу: “Дай же, господи, шанс!
Ты прости бы долги! мне бы…
мне бы небольшой, но весомый аванс!”
Не пробить многослойную крышу
бесконечных божественных сфер!
Ничего я в ответ не услышу:
спит, похоже, наш Доблестный Сэр!
Дремлет Вечность в божественной спальне,
Да не спит, как всегда, Сатана:
мир лежит на его наковальне,
сверху молотом долбит Война.
Под ударами демонов Ада,
рассыпаясь осколками льда,
Понимаю, что все-таки надо
кое-что отдавать… иногда!
Сыплет шуточки черт, как из рога,
монотонно и злобно бубня:
“Что, надеялся, братец, на Бога?
Уповай-ка, браток, на меня!
У меня, дорогой, у меня лишь
ты найдешь, сколько хочешь, монет!
Зря ты господа славишь и хвалишь:
ведь его-то, по-моему, нет!”
“С кем я, - думаю, - дело имею?
Что за вздор он несет, что за бред?
Неужели поверю я змею,
уверявшему: “Господа – нет?!
То есть – как это – “нет”!? А тебя-то,
кто же, черт, как не божка, создал?!
Божья воля одна виновата,
что Христос не осилил Пилата,
что твоя образина рогата,
что рогаты и черт, и марал!”
Вслух ему не ответив ни слова,
я подумаю: “как это так?
Как ты терпишь его, Иегова?!
он же просто балбес и дурак!
Сам же, черт, ничего не умеет,
а пустил, негодяй, петуха!
Как он смеет, Господь, как он смеет!?
Я, пожалуй, уйду от греха!”
Весь в сомненьях, объятый испугом,
я исчезну из Ада тайком,
Сатане не воздав по заслугам:
значит – буду его должником!
Покидая шайтанью берлогу,
потихоньку бредя в Никуда,
Обращаюсь с воззванием к Богу,
или даже к богам: “Господа!
Боже мой! Ваша мудрость! Мин Кениг!
откровенно скажу, напрямик:
Господа, я, как прежде, без денег,
и, как прежде, ваш вечный должник!
Надо точку бы ставить на этом:
суета, извините, сует!
Что ж тут ждать, если медлит с ответом
Тот, кого, вероятно, и нет?!
Надо просто держаться потише,
крепко помня, что всюду враги,
Затаиться в заброшенной нише
и тихонько забыть про долги!
Затаюсь - и Божественный веник,
так и быть, не сметет на совок…
А долги и отсутствие денег
пусть простит Всепрощающий Бог!
Я уйду из страны кредиторов,
и не будет моей тут ноги:
Перейду Рубикон, как Суворов,
и прорвусь через Альпы-долги!
Без портянок, без шкуры и скальпа,
оставляя в снегах сапоги,
Я покину суровые Альпы
под надрывные вопли пурги.
Подгоняемый снежной лавиной,
шустрым соколом ринусь вперед:
Вдруг мне, грешному, явку с повинной
Всепрощающий Боже зачтет?
И, тихонько топчась на пороге,
не стыдясь наготы и сумы,
Стану хныкать: “товарищи боги!
Одолжите немного взаймы!”
И согну непокорную спину
перед главным из всех Иегов
В позе старого блудного сына,
не отдавшего старых долгов.
В тихом обществе древних шумеров
сохраню на штанах на века
Неестественно страшных размеров
отпечаток Его башмака!
Наше прошлое скрыто во мраке,
в настоящем не видно ни зги,
Под ногами шипят жарараки,
И не отданы наши долги!
Кощей протер вспотевший лоб и очнулся. – Что это на меня накатило? –
озадаченно пробормотал он, – не хватало еще и в Горации записаться! А вообще-то, надо заметить, наш герой Смутного времени с детства недолюбливал поэзию. – Нет в тебе, понимаешь, поэтической жилки! – не раз повторял ему Пиан Рашид, - очень уж ты приземленный, дорогой мой преемник! - Джахангир предпочитал отмалчиваться, ибо в глубине души не мог не согласиться со старшим товарищем. Лирика, романтика – не его стихия; всю жизнь он твердо стоял на грешной земле. Мало того, в частых схватках с превосходящими его противниками он зачастую ухитрялся опрокидывать массивные туши соперников, используя их вес и свою изворотливость. Тем не менее, Джахангир вовсе не спешил скакать к вершинам власти по поверженным телам соперников. До сорока лет он только озирался по сторонам, и в этом солидном возрасте еще и не начинал движения вверх по служебной лестнице. Как раз наоборот: данный переломный момент едва не стал концом его карьеры, ибо уволен он тогда был с государственной службы, изгнан, можно сказать, с позором, о чем не любил сам вспоминать и другим рекомендовал забыть поскорее!
- А разве тогда был пик моего падения? – рассуждал он, - в настоящее время едва ли стало легче: груз забот, навалившихся на мои хрупкие плечи, непомерен, и не очень-то компенсируется радостями наслаждения властью! Вот и этот долг, черт бы его побрал…
Следует сказать, справедливости ради, что была у нашего Кощея одна очень даже светлая мысль – списать этот проклятый долг.
- Ведь простили же долги полякам, - рассуждал он, - а мы ли не лучше их? Впрочем, - вспомнил он, - лучше-то мы лучше, да вот не прогибаемся перед Западом должным образом, а он на лесть весьма падок… своенравия, во всяком случае, на дух не переносит. А, с другой стороны, не имеем мы морального права гнуться в дугу перед Желтым Дьяволом! Сколько лет мы ему успешно противостояли, сохраняя паритет по всем видам оружия массового поражения? И после всего этого – встать на колени?! Не дождутся!
Джахангир не без оснований полагал, что, как личность, он стоит несравненно выше всех государственных деятелей Запада вместе взятых. Недалекие, меркантильные, похожие один на другого в своем слепом преклонении перед деньгами, словно две капли воды, они казались какими-то близнецами, или клонами. Заученные фразы, стандартные фальшивые улыбки, однообразное лицемерие и ханжество, пронизывающее каждый их вздох, свидетельствовало о полной деградации этих господ в моральном и умственном плане. – Все-таки по сравнению с ними я - какой-то Карл Маркс, Спиноза! – думал наш герой, - мне ли не стать самым великим лидером современности!
Однако он все время забывал о главном: для того, чтобы играть самостоятельную роль в мировой политике, нельзя оставаться марионеткой в чужих руках, тем более – таких грязных и цепких, как лапы наших нуворишей.
- А не заменить ли мне элиту, - размышлял он все чаще и чаще, - назначив олигархами своих ближайших друзей и доверенных лиц?
Мысль была, несомненно, здравой, но ее претворению в дела мешала одна характерная черта Кощея: друзей у него, собственно, никогда и не было. Вместо них у него были постоянно меняющиеся интересы.
- Это дело наживное, – не унывал Джахангир, - нет – так будут! С моими-то возможностями… только свистни – набегут такими толпами, еще и сортировать их придется! – И Кощей захихикал, вспомнив значение слова “сортир” в русской речи. - В этом смысле и рассортируем всех лишних! – потирал он руки, - кого спишем в третий сорт, кого и в сортире замочим! – А не приблизить ли к себе этих странных типов непонятного происхождения, - вспомнил он вдруг про нас, - не в смысле должностей и привилегий, а в смысле личной привязанности? Говорят же, что я очень обаятелен и симпатичен… да и собеседник я, каких еще поискать! Надо сегодня же устроить им аудиенцию в форме дружеского ужина. Приближу их к себе, сделаю главными олигархами, заставлю их перераспределить все национальное богатство в свою пользу, а уж там-то как-нибудь, да разберемся! И долги выплатим, и страну накормим, и себе, в конце концов, кое-что оставим!
И Джахангир принял своевременное, архиважное, и, как всегда, гениальное решение.