Вы когда-нибудь видели на рассвете танцующую девушку в городском парке? Я видел. И, поспешив одеться, выбежал из дома, чтобы издали понаблюдать за ней. Она медленно кружилась по дорожке, руки ее парили над головой, плавно опускаясь и вновь взмывая вверх; когда же она останавливалась, то могло показаться, что девушка дирижирует невидимым оркестром. Движения ее были легки и грациозны, и так завораживали, что невозможно было отвести глаз. Я незаметно следовал за ней, и, оказавшись в двух шагах, увидел, что танцует она с закрытыми глазами. Ей было лет девятнадцать, в простеньком платье, в стоптанных туфельках. И мне показалось, что пряди волос, выбиваясь из хвостика, скрывали черты ее лица подобно вуали. Я обогнал ее и пошел навстречу, оставаясь незамеченным. Почему я не свернул, сам не знаю, но девушка, продолжая свое кружение, вписалась мне прямо в объятия, и, очнувшись, распахнула глаза. В них не было страха, а лишь удивление. Мгновение она смотрела на меня, а потом отшатнулась; вся фигурка ее приняла извинительную позу, и она посторонилась. Я не то что удивился, я вообще ничего не понял и стоял как вкопанный, а когда обернулся – она уже бежала к метро, – и все это в полной тишине: ни слова, ни звука. "Чудн'ая" – подумал я, но, видя ее безоглядное бегство, почему-то крикнул: сумасшедшая – будто выстрелил, и потерял ее в тумане. Постояв в раздумье, я повернул к метро. И мое желание нагнать ее походило уже на преследование, я понял это, заметив, как мечется бедняжка между колоннами; и если бы сделал еще шаг, то неминуемо услышал пронзительный крик о помощи. Я остановился, и хотел было повернуть назад, сердце мое билось, как у юноши, я судорожно соображал, чтобы такого придумать, и в отчаянии крикнул, что потерял щенка! Минуты казались вечностью. Поверит или убежит? Поверит или убежит?! И вот она вышла из-за колонны и с минуту смотрела на меня, фигурка ее постепенно увеличивалась как в объективе фотокамеры, а я все не верил и ждал.
– Извините, я не подумала, точнее я подумала…
– Что я маньяк или хулиган? – взволнованно продолжил я.
– Давно?
– Что давно?
– Щенок ваш… давно вы его ищете?
– Не больше часа. Какая беспечность с моей стороны отпустить его без поводка, – чуть ли не по слогам проговорил я и замолчал.
– Вам плохо?
– С чего вы решили? – я почти успокоился и теперь мог разглядеть ее лицо, на котором разом передалось и волнение, и сочувствие. Глаза у нее были большие и выразительные, а в остальном она бы мне не понравилась – курносая, скуластая, совсем непривлекательная. Но для меня это уже не имело значения. В моем сознании она продолжала танцевать – перед глазами так и стояла эта картинка, и я еще не знал, что это такое...
Мы долго искали щенка. Я описал ей, какой он забавный и смешной, черный с белыми лапами. Рассказал, что подарили его мне в большой круглой корзине, переплетенной алой лентой, и как он много значит для меня; короче, наврал с три короба вполне вдохновенно.
– А как его зовут? – поинтересовалась она, заглядывая под скамейки и обходя заросшие кустарники.
– Как зовут? – спохватился я, чуть не попав впросак, и, – Щен! – выпалил вдруг нелепое прозвище.
– Щен! – подхватила она и продолжила поиск, выкрикивая: "Щен! Щен!" А я шел следом, поражаясь ее доверчивости, прогуляв таким образом еще четверть часа.
– А не побежал ли он к дому – сидит там и скулит, а мы тут ходим? – предположил я, будто проснувшись. Девушка одобрительно кивнула, и мы, наконец, свернули в переулок. У подъезда собаки не оказалось. Моя незнакомка упорно ходила вокруг, заглядывая за мусорные баки, я же облокотился о дверь и закрыл глаза. Волнение и долгая прогулка утомили меня, я вспомнил, что не спал двое суток и, возможно, ничего не ел.
– Не расстраивайтесь, – послышался ее жалобный голосок, – можно еще объявление дать.
– Какое к черту объявление?! – не выдержал я.
Девушка застыла от неожиданности, губки ее задрожали. Я поспешил извиниться, ссылаясь на нервы, и чувствуя неловкость, погрузился в томительное молчание.
– Я вам так признателен за помощь, – начал я, – отнял у вас столько времени… Я – Алекс, – и взяв ее руку, поцеловал. – А вас? Вас как зовут? – выспрашивал я, не понимая ее смущения.
– Ася.
– Тургенева, – вырвалось у меня.
– Тётушкина, – поправила она, еще более смутившись моей едва проскользнувшей улыбки.
Зайти в гости на чай она постеснялась. Встретиться на неделе не смогла, а номер телефона хотя и взяла, но скорее из вежливости. Прошло две недели, и я перестал ее ждать, и был доволен уже тем, что нарисовал серию картин танцующей девушки. Мой агент сразу же купил их, фамильярно похлопывая меня по плечу: "Есть захочешь – на-ма-лю-ю-ешь!" Омерзительный тип. В искусстве он конечно понимает, только человека в нем не хватает… Несмотря на томительное ожидание, превратившее мое сердце в пыль, я продолжал жить…
Марго приходила ко мне, говорила, что соскучилась и дети тоже. Была ослепительно хороша. Разговорами о вечеринках и молодых поклонниках пыталась зацепить меня, но тщетно: я лежал на диване в полудреме, мечтая насладиться тишиной. Марго еще некоторое время мучила меня, и я по инерции подчинялся ей – неистовой всаднице, и слышал ее крик, и черные волосы, копною упавшие мне на грудь, а после, когда она встала – точеные формы ее обнаженного тела, упругую грудь, капризные, длинные ноги… И все же я был рад, когда она ушла, оставив меня в покое. Она не понимала, что мне необходимо побыть одному. Марго привыкла, что все мужчины без ума от нее, она избалованна и высокомерна. Но, несмотря на мои любовные увлечения, я всегда возвращался к ней, она это знала и ни в чем не сомневалась.
На днях Марго возила меня на выставку (она содержала три галереи, да и вообще преуспевала в картинном бизнесе). Среди работ художников висела и моя танцующая девушка, я назвал ее "Видение". Марго решила, что в образе ангела изображена непременно она, я не стал разубеждать ее. Картина ей нравилась, она говорила, что разлука пошла мне на пользу, и ради такого шедевра я "так уж и быть" ею прощен. За что? Меня не интересовало. Постоянные ссоры отдаляли нас друг от друга, и я уже не обращал внимания на ее капризы и выходки. Я был к ней равнодушен.
Через неделю Марго уехала с детьми в Италию, а я предпочел пожить еще в мастерской, и дал слово приезжать к теще обедать. Лето выдалось на редкость жаркое: днем я спал, а ночью рисовал, и лишь под утро выползал в сквер проветриться. Обычно я полулежал на лавочке, но в этот раз меня куда-то понесло, я брел по переулкам мимо сонных домов, еще не тронутых палитрой рассвета и наслаждался не испарившейся за ночь прохладой. Где-то за углом послышался шорох метлы, неторопливый и поскрипывающий, и я с сожалением подумал о том, что вот уже какая-то бабка или мужик метет себе с утра пораньше, никому не мешая, а только мне одному. Чтобы не дышать поднятой в воздухе пылью, я пошел другой дорогой и, бросив взгляд в сторону дворника, вдруг остановился, застыв от изумления.
– Ася?
– Здравствуйте, – спокойно отозвалась моя танцующая девушка.
– Что ты здесь делаешь?
– Убираюсь, – не понимая моего удивления, произнесла она.
Конечно, я был рад ее увидеть, но никак не мог взять в толк, почему она, мой ангел, мое видение, стоит здесь с какой-то метлой в руке.
– Почти как девушка с веслом, – пошутил я.
Ася не поняла меня, но при этом тепло улыбнулась, и я ощутил какое-то странное спокойствие, исходящее от нее, и, попав в эту ауру, чуть было не обнял ее.
– Вы нашли своего щенка? – спросила она, но столь ожидаемый когда-то вопрос потерял для меня значение.
– Нет. А у вас верно каникулы, все студенты обычно подрабатывают. Я после первого курса вагоны разгружал, а потом все больше ночным сторожем устраивался.
– А я на все каникулы в деревню уезжала.
– Что же в этот раз не поехали?
– Так это было в школе. А теперь я работаю уж третий год.
– А как же институт?
– Ну, что вы, – смутилась она, – институт. Я ведь из простых, родня у нас – кто повара, кто дворники…
– Из простых, – повторил я, неприятно ощутив себя каким-то барином. – Я вам дал телефон, а вы не позвонили, – добавил я, вспомнив о главном.
– Я хотела. Я номер набрала, а потом…
– А я вас ждал.
– Извините, – и Ася опустила голову.
– Если сегодня позвоните, тогда извиню, хорошо?
Ася кивнула, глядя себе под ноги. Я же, еле скрывая радость, распрощался и вернувшись домой, размышлял о происшедшем. Повара, дворники – все это вполне естественно, но как будто из другой жизни… Если вы подумали, будто меня что-то напугало, оттолкнуло или разочаровало, то смею вас уверить, что это не так. Меня непонятным образом влекло к этой девушке. В ней было то, что мне так не хватало в жизни…
Асенька пугливо оглядывалась вокруг, стоя посреди комнаты.
– Что-нибудь не так?
– Так много картин…
– Это плохо?
– Нет, – слегка улыбнулась она, – такого дома я никогда не видела.
– Когда-то я здесь жил, а сейчас только работаю, это моя мастерская.
– Вы ведь художник? – неуверенно спросила она.
– Точно, не ошиблись. И сегодня, Асенька, вы будете мне позировать, согласны?
Ася смутилась и замолчала.
– В этом нет ничего сложного, надо просто сидеть и ничего не делать. Это легко, вот увидите! Ну, как?
Ася еле заметно кивнула головой и опустила глаза, а я приступил к работе. Она сидела спокойно и расслабленно, не проронив ни слова. Я даже спрашивал ее: не устала ли она, тогда ее бровки удивленно поднимались, и она отвечала, что пока нет.
– Это я? – удивилась Ася, глядя на свой портрет.
– Не нравится? – и я улыбнулся, стирая с руки краску.
– Нравится, – ответила она, – просто непонятно.
– Что? – переспросил я.
– Ведь я некрасивая, – после долгой паузы выговорила Асенька, своей прямотой поставив меня в тупик.
– Может быть, я заглянул в твою душу, – неожиданно перешел я на "ты", – и потом, кто тебе сказал, что ты некрасивая?
Ася как всегда помолчала, а потом робко заметила, что для этого не нужно слов, достаточно посмотреть в зеркало. Признаться, меня озадачила подобная мысль, я уже привык к ее незатейливым фразам и молчанию. Нет, не то! Совсем не так! "Привык" – к ней вовсе не относится, я стал воспринимать ее такой, какая она есть. Мне было с ней легко.
После этой встречи Ася каждое утро приходила ко мне после работы, и я ждал ее в сквере, растянувшись на скамейке. Мы сидели какое-то время, пуская в тишину две-три фразы, словно бумажных голубей, а потом поднимались в мастерскую. Она рассматривала картины, нарисованные мною за ночь, и странное дело, абстракции ей нравились. Мне было интересно – чем? Ася долго молчала, а потом говорила, что они похожи на сны, только о чем эти сны она не знала, точнее не могла объяснить. Я удивлялся, не понимая, каким образом она свободна от условностей и воспринимает все незамутненным, чистым взглядом, и, не скрою, мне было приятно.
Незаметно Ася привыкла ко мне, даже хозяйничала, пока я спал; хотя я не просил и пытался сопротивляться, на что Ася смущенно говорила, что днем ей совсем нечего делать, а убираться и готовить ей нравится. Вечером мы садились за стол под абажуром, и его приглушенный свет мягко падал на расставленные блюда. Асенька готовила необыкновенно вкусно, я млел от удовольствия и произносил протяжное "ммм", закатывая глаза, чем смешил и тут же смущал ее. А ближе к полуночи, оставшись один, я приступал к работе. Так проходили дни, безмятежные как детство. Я забыл обо всем, и мне казалось, что кроме нас на свете никого не существует. В мою жизнь вошла воплощенная в этой девушке тишина, я это окончательно понял, когда вернулась Марго. Сразу заметив, что я не погряз в грязи и не умер от истощения (к теще я не приезжал), она учинила мне допрос, требуя объяснений, кто это меня "пасет" и все такое. Я даже не успел ничего придумать, как вошла Ася, чтобы приготовить обед.
– Это что еще такое? – презрительно протянула Марго.
– Я кухарка, – не раздумывая, ответила Ася, поразив меня своим спокойствием.
– Кухарка? – и обернувшись ко мне, Марго добавила, – ты нанял кухарку?
Я взглянул на Асю и, ободренный ее невозмутимостью, спросил:
– А что тут такого?
Марго, оценив обстановку, успокоилась и безразличным тоном сказала Асе, что к ней вопросов больше нет, и она может приступить к своим обязанностям. Далее описывать не стану, поскольку в течение двух часов Марго рассказывала о поездке, новостях, проектах с итальянцами, ну и конечно в завершении всего – о бесконечных поклонниках, что развлекали ее и не давали проходу на вечеринках.
В этот же день я поехал домой повидаться с детьми, и когда, спустя неделю, вернулся к работе в мастерской, Ася больше не приходила. Поначалу я ждал ее в сквере, а потом не выдержал и пошел к тем переулкам, где она убиралась. Ася нисколько не удивилась моему появлению. Сказала, что не хотела меня беспокоить и, решив, что разговор окончен, вновь зашуршала метлой. Я же ходил взад и вперед, нервничая и не зная, что делать.
– Послушай, Ася, – начал я, волнуясь, – так продолжаться не может! Мы должны встречаться, и не только как друзья, понимаешь?
Ася приостановилась, спокойно взглянув на меня, и не ответила.
– Так ты придешь? Ты придешь сегодня, Ася? Что же ты молчишь? Что же ты мучаешь меня?
Услышав это "мучаешь", она посмотрела на меня, как в первый день нашей встречи, с волнением и сочувствием одновременно, и, не отводя взгляда, сказала: "Приду".
Этот месяц можно было назвать "медовым", с той лишь разницей, что Ася работала и занималась хозяйством. Позже я узнал, что Марго, заподозрив неладное, раза два появлялась в мастерской и, хотя не заставала Асю, все же установила слежку. И убедившись, что мы живем вместе, перехватила ее по дороге в магазин, посадила в машину и отвезла в какое-то захолустное кафе, чтобы наедине "поболтать" за чашечкой чая.
– Ты ведь не кухарка моего мужа, – хладнокровно начала Марго.
Ася молча сидела, опустив глаза и спрятав руки под столиком.
– Так вот, девочка, не ты первая, не ты последняя. Алекс постоянно кем-то увлечен, ему необходимо это для творчества, и я не придаю этому особого значения. Но в этот раз меня он не на шутку удивил, пей чай, остынет, – и Марго пододвинула Асе чашку. – Во-первых, все любовницы были из нашего круга. Во-вторых, – заметила Марго со снисходительной улыбкой, – он выбирал красавиц; а главное, они не мешали его работе. В вашем же случае все по-другому: Алекс не рисует, не общается с друзьями, не появляется дома. Из чего я делаю вывод, что он не вполне здоров и нуждается в психологической помощи. А тебе, конечно, до этого нет никакого дела.
Подобный вывод поразил Асю, она подняла голову, посмотрев на Марго взволновано-недоверчивым взглядом, и лучи света упали на ее лицо.
– Да у тебя круги под глазами, – поразилась Марго и, потеряв контроль над собой, заговорила каким-то странным придирчивым тоном, – сколько вы занимаетесь этим? Сколько, я спрашиваю?! Это ты его заводишь? – провоцировала она. – Ты не даешь ему работать?!
Ася вспыхнула и встала из-за стола.
– Сядь на место, – приказала Марго, повысив голос, так что сидящие вокруг обернулись. – Я вижу, ты порядочная девушка, – почти спокойно продолжала она, – это он домогается тебя, не так ли? Ты не высыпаешься, отказать не можешь, а он, как ненасытный зверь, все берет и берет тебя, – допытывалась Марго, – так? Говори! А будешь молчать – живым его не увидишь!
Ася побледнела от испуга, не зная, что ожидать от этой женщины, и еле выдавила: "да". Марго залепила ей пощечину. Сидящие за столиками мужчины переглянулись, и уже с насмешливой улыбкой разглядывали парочку. Марго, с неприязнью ощутив двусмысленность своего положения, подозвала официантку, расплатилась и быстро вышла из кафе.
– Негодяй, спит, как ни в чем не бывало! – услышал я над головой раздраженный голос Марго. Она сорвала с меня одеяло, требуя немедленно подниматься.
– Не буянь, – отмахнулся я и перевернулся на живот.
– Не буянь?! Да я камень на камне не оставлю от твоего дома, мерзавец!
Послышался грохот падающих стульев, солнечный свет ворвался в комнату от сорванных ею штор.
– Поднимайся, Алекс, – и, оглядев меня, презрительно добавила, – животное. Мерзкое животное, на кухарку потянуло, грязной девки захотелось, извращенец!
Я встал, как был, голым, и медленно пошел к ней, подойдя почти вплотную. Гнев переполнял меня, я поднес руку к ее лицу и пальцами сжал ее губы, кривя их в гримасу. Марго пятилась назад и, приткнувшись к стене, замычала от боли.
– Пошла вот из моего дома, – с ненавистью проговорил я и разжал пальцы.
Долгое отсутствие Аси беспокоило меня. Я ходил по комнате, не находя себе места, сверяя часы, бегая от окна к окну, и наконец вышел во двор, кружа по скверу. А потом, чтобы не терять время, рванул вдоль парка к ней домой. Дверь открыла смуглая полноватая женщина; увидев меня, она всплеснула руками и пустилась по коридору с возгласом: "Ася, доченька, открой!" Остановившись у закрытой двери, она продолжала умолять ее на каком-то непонятном языке. Не дожидаясь приглашения, я тоже подбежал к этой двери, пытаясь ее открыть, и, в конце концов, выбив замок, влетел в комнату. Ася неподвижно лежала на кровати, а на полу валялись вскрытые упаковки снотворного. За моей спиной раздался материнский вопль, не прошло и минуты, как сбежались соседи по коммуналке, подняв такой же пронзительный крик и плач. Кое-как растолкав набившихся в комнату женщин и протиснувшись в коридор, я буквально упал на телефон и вызвал "Скорую". Ждать пришлось недолго. В тяжелом состоянии ее увезли в больницу.
Позже Ася объяснила; она не могла простить себе, что Марго стали известны подробности наших близких отношений. Ася считала, что предала меня и не хотела жить. И даже в угрозе (подлой уловке) Марго не находила для себя оправдания. Ася глубоко верила, что кроме нас двоих и бога об этом никто не должен знать. И вот, что случилось. Мне было очень нелегко; в своей праздной, суетной жизни я не мог этого предвидеть.
На следующий же день Марго подала на развод, я подписал все необходимые бумаги, не претендуя на совместно нажитое имущество. Несмотря на это, Марго через своих адвокатов доказала в суде, что я не имею права встречаться со своими детьми. В этом случае мне необходимо было обследоваться в психиатрической больнице на предмет моей вменяемости и прочее. Я не стал бороться. Зная характер Марго, я прекрасно понимал, что никакие заключения и экспертизы уже не помогут. Но и на этом она не остановилась и, следуя своему правилу – для достижения цели все средства хороши, – Марго очернила меня в глазах друзей, всего нашего окружения, представляя меня опустившимся извращенцем, устраивающего оргии с бомжами, и вообще исписавшимся вконец художником и беспробудным пьяницей. Все, как по команде, отвернулись от меня, не пытаясь выяснить правду. Я был подавлен, и чуть было не впал в депрессию. Однако принял решение не посвящать Асю во все эти истории – оградить ее от лишних потрясений. Но с ее появлением, долгожданным и радостным, между нами сразу воцарились покой и тишина, будто она принесла с собой благодатный покров, и окружила им наше жилище. Я растворился в ее нежности, заботе и любви. И не сомневался в том, что приобрел больше, чем потерял. Ася наполнила мою жизнь гармонией, которую так долго искал. Я любил эту девушку, молчание которой заменило мне поток пустых, ненужных, лживых слов, и, поверьте, я заново родился.
На рассвете я рисовал танцующую девушку, легкими мазками передавая ее завораживающее кружение. Ее руки, то ниспадающие, то парящие над головой пронизаны тонкой грацией. А шелковые пряди волос подобно вуали скрывали черты ее лица…
Март-май 2009
P.S. эпилог рассказа – в миниатюре "Прощание с Танцующей девушкой" http://www.proza.ru/2011/11/23/875
_____________
Фотография Анки Журавлевой http://anka-zhuravleva.com
Миниатюра "Прощание с Танцующей девушкой", читает автор https://disk.yandex.ru/d/QY4WBVsRVS2pBA