Вторые сутки смотрю кино про любовь.
«Я иногда думаю, для чего люди ходят в кино? Или в театр? Можно просто сесть где-нибудь в уголочке и смотреть, смотреть. Смотреть на людей. Или идти и смотреть по сторонам, на людей. Или что-то делать и смотреть. Все то же самое. Те же кино. Только воспринимается слишком личностно, а в общем то же самое, действительно то же самое», – говоришь ты.
Смотреть кино.
«Интересно, а тот, кто смотрит кино – кто он?» – думаю я.
Ты сидишь немного сонный, ведь в твоем далеком Хабаровске уже около четырех утра, а ты сидишь в московском кабаке и смотришь свое кино. Или ты видишь сны?
Нет, ты не спишь.
Ты прилетел два дня назад, и через два дня уже улетаешь. Мы могли и не встретиться, могли разминуться. В конце концов, почему ты? Почему не другой? Я не знаю, и это удивительно.
Мы знакомы вторые сутки, но я будто вернулась домой. Будто ты и есть мой дом. И это удивительно.
«Интересно, а тот, кто вернулся домой – кто он?»
«Я не знаю – и это удивительно».
Как можно написать любовь?
Дом – лишенный всех семантических и грамматических категорий. Дом – лишенный всех смыслов. Дом – вне фонем и графических символов. Отсутствие дома. Не-дом.
Может быть – так?
И даже не так.
«Когда я только приехала, сюда, в Россию, я никак не могла привыкнуть ко всему этому пространству, в ней заключенному. Я из маленькой страны, и ум мой маленький. В Хабаровске четыре утра. Надо же. Я не верю, что мир так огромен. То есть, я вроде бы знаю, что он такой, но не верю, не верю…»
«Перестань, ум не может быть большим или маленьким. Он – безграничен».
«Я знаю, теперь я, кажется, знаю».
Я сразу говорю тебе о самом сокровенном и не боюсь, что ты меня вдвое старше, я не боюсь, что между нами тысячи километров, я не боюсь, что ты так богат, что мог бы выкупить этот московский кабак, где мы сейчас сидим и пьем кофе, какой-то дурацкий кофе. И я не чувствую никаких препятствий, никаких границ – будто меня нету меня, совсем нет.
«Ты здесь сколько?»
Уже целых два дня, но я об этом еще не знаю. И ты говоришь:
«Сорок три года».
Я удивляюсь, украдкой, так, чтобы ты не заметил.
«А я сколько, знаешь?»
«Ну, думаю, у тебя еще есть время, чтобы что-то узнать».
И ты прав. В каком-то смысле ты бесконечно прав.
Ты такой красивый, что я смотрю на тебя, как в кино. И я не вижу редеющих волос на макушке, не вижу стареющих рук, не вижу уставшего лица. Когда я смотрю на тебя, я вообще ничего не вижу. Кроме тебя.
И удивляюсь. Все время удивляюсь.
«Какой-то дурацкий кофе», – говоришь ты.
«Ты много знаешь о кофе?»
«Я десять лет торгую кофе. И я знаю о нем все».
«А я не знаю о нем ни черта».
«У тебя еще есть время, много времени, чтобы узнать».
«Почему же мы здесь? Почему пьем этот дурацкий кофе?»
«А где нам еще быть?»
«Может, пойдем ко мне?»
Пережить близость вне концепций о близости, снова, до конца. Не знать ничего наперед и всему удивляться. А «потом» ты улетишь, в свой Хабаровск, и мы не вспомним ни лиц, ни имен.
Может, пойдем.
Если бы существовало «потом», я не пошла бы. Если бы было «там» и «тогда», я бы пошла на попятную. Но в тот момент я не нашла ни того, ни другого – было лишь «здесь» и «сейчас». И это удивительно.
Чистота и бесконечность явлений.
Пойдем.
Нет, ты не спишь.
Надо же. Теперь я знаю, как мир огромен. Это бесконечность в одной ладони. И я снова думаю о Хабаровске. Или о чем-то еще. Я понимаю, что ум не может быть маленьким. Все так близко, и рядом ты.
И я слышу хлопок одной ладони.