Не прошло и двух недель, как в редакцию нашей салдинской газеты пожаловала незабвенная Аглафена Леопольдовна под неслабым шефе и с модной «подсветкой» под опухшим глазом. В руках она держала отпитый пузырь самопала.
- Здрассти, - начала она с порога, - это я!
- Мы заметили! Что зашли по рюмочке пропустить? – попытались мы уловить её мысль.
- Вы можете и пропустить, а я выпью! – и сделала приличный глоток прямо из горла, и лишь после этого приземлилась на наш многострадальный диван.
- Что-то вы, Аглафена Леопольдовна, в такую рань уже лыка не вяжете.
- Нет, не вяжу! Салфетки вяжу, носки вяжу, лыка не вяжу.
- А к нам зачем пожаловали, о кризисе рассказать?
- Ага! Кризис у нас, вся улица второй месяц из запоя не выходит.
- Что же такое случилось с вашей улицей?
- Магазин у нас поставили, прям супротив маво дома. Я за ним, как Штирлиц в бинокль наблюдаю. С утра до вечера одни и те же лица пиво оттудова тащут. И кажный в своё время. Бабулька одна, меня ещё старее, к открытию всегда приходит без всяких выходных и два бамбусика с мочой энтой оттудова выносит. Я по ней часы сравниваю, коль в магазин зашла, значит, 9.00. А ещё одна молодая, модная, статная вся к закрытию приходит тоже кажонный день без всяких перерывов: полторашичку берёт – видно живот ещё маленький и больше в неё не влазит. Так вот как она из магазина с полторашечкой вышагнет, значит, за порогом 22.00. А молодёжь как пьёт! Паками же пивасик-то выносят. Хозяин магазина уже жаловался, что пиво завозить не успевают. Зато на «оптовке» его в пример другим ставят: вот, мол, учитесь, как в Салде пьют! Вот и мы научились всей улицей. Пиво с той «оптовки» всё уже выхалкали, они с горя закрылись и на Канары уехали. А мы сейчас за самогон, да самопал принялись.
- Так сопьётесь же?!
- Зато весело! Вот намедни соревнования на лыжах были. Так один мой сосед с дистанции сошёл, к нему журналюги подбегают и спрашивают: «Вы, конечно, не победили, но скажите, вам понравилась сама гонка?» А он им гордо так: «Самогонка понравилась, потому и не победили!» Или другой сосед захотел по малой нужде и попросил Серёгу Иванова ему помочь. А Серега-то ещё пьянее его был. Потянулся рукой в нужном направлении, но попал в карман и вытащил оттудова огурец. Испугался, зашептал: «Васька, я кажется, тебе оторвал...» А тот ещё робче ответил: «То-то я чувствую: кровь по ногам так и хлещет!» А когда Васька понял-таки, что по ногам его хлестало, купил нам всем у бабки Агнессы ящик самогона за возвращение, так сказать, члена семьи!
А на утро что было, после ящика-то! Просыпается Васька, голова болит, руки дрожат, опохмелиться не чем. Всё, думает, вот как она, смертушка моя, выглядит. И решил до прихода старухи с косой по маленькому сходить. Начал писать – чистый спирт. Не поверил, в банку нацедил, отхлебнул – сразу жить захотелось. А тут и Серёга к нему пришёл тоже еле живой – перед смертью попрощаться. Васька ему про свой спиртогонный аппарат рассказал, пошли вместе в туалет. Серега стал пытаться поймать струю в стакан. В конце-концов взревел: «Слушай, вообще ничего не получается, может, из горла?» Ваське-то чё, он с тех пор: хи-хи, да хи-хи. А Серёга из дому носа не высовывает. Он у нас сейчас анонимный алкоголик – пьёт в одно рыло значит.
А вчера с Васькой ещё смешнее вышло. До дому-то он после 2-х литров доползти смог, а во внутрь не попал. Так на крыльце возле дверей и заночевал. Утром супруга евонная на работу пошла, а дверь открыть не может. И как закричит: «Васька, паразит! Открой дверь, я же на работу опаздываю!» А он голову поднял и отвечает: «Вот где всю ночь шлялась – туда и иди!» И Васька наш уже вторые сутки – не Васька, а бревно. А бревно он, потому что Катька его пилит почём зря. Ведь на работу в тот день она так и не попала.
В октябре ещё смешнее вышло. Кольку Пукина всей улицей в армию провожали. Проводили. А он гадёныш валяется пьяный на перроне и со смеху умирает. Ему даже неотложку вызвали. Санитары из машины повыскакивали, давай его связывать, ну, чтоб в «дурку», значит, свести, а он им объясняет: «Ребята, меня 50 человек в армию провожали. Они уехали, а я остался». Смешно ему было! А как мы потом трое суток с этой армии без денег добирались? Побили мы его потом крепко, чтоб смеялся редко.
А Семёныч-то наш тут чё вычудил! Едет в «48»-м автобусе, уселся, конечно же, рядом с бабой. Но, а дороги наши сами знаете какие – морская качка, а Семёнычу с большого бодуна. Не выдержал, в общем, и всё содержимое своего желудка на дамочку-то и выплеснул. Она на него как закричит: «Свинья!» А он ей: «На себя посмотри!» От этой сцены полавтобуса легло. Потом к ночеру Семёныч наш наопохмелялся и кричит жене: «Э, Галька, ругаться начни, а то я кровать никак не найду!»
А на днях Галька Семёныча потеряла, бегает по улице кричит: «Кто видел тело без признаков жизни?» Мой единорог признался: «Я!» «И куда его отвезли?» - спросила Галька. «Как обычно, сначала в морг, потом в вытрезвитель!» Весело в общем, мы жить начали. Загадки друг другу загадываем. Вот, к примеру, что первое бросается в лицо пьяному?
- Зеркало?
- Нет, дуры, асфальт! А вот ещё: что такое пьянка по-русски?
- Трое и ящик водки?
- Опять мимо! Это ящик водки, ящик пива, колбаса и собака.
- А собака зачем?
- Должен же кто-то колбасу кушать! Нам кушать уже не к чему, да и не на что. Кризис же! Безработица! И ещё слово это мудрёное, хрен выговоришь – инифилияция! Цены же, как на дрожжах растут на всё... кроме пива. Пейте, мол, на здоровье, не портите нервные окончания, кризис – это не ваше дело. Вы пейте, а мы пока с ним разберёмся. А если не доживёте – мы вас за свой счёт и прикопнём. Вот это забота! Вот это страна! Волосы седые на головке детской, хорошо живётся нам в стране советской! – запела Аглафена Леопольдовна, сделав приличный глоток из своего фунфырика, и пошла прочь из редакции, забыв сказать прощальные слова...