Дела в лавке Катиуса Флантиуса шли хорошо. Пузатый имперец с ухоженной лысиной и маслянистыми глазками сновал от одного покупателя к другому.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? – лебезил он перед бретонкой с высокомерным лицом.
- Берите синий, он вас молодит, - доверительно шептал он босмеру, внимательно разглядывающему горшки.
- Возьми, не пожалеешь. Только из Валленвуда, - таиственно бросал он данмерке с медными волосами, собранными в высокий хвост, придирчиво выбирающей древки для стрел.
Данмерка хмыкнула и, вытащив из связки пару десятков наиболее ровных и тонких палочек, вопросительно развернулась к лавочнику.
- Тридцать, - просиял Катиус.
- Пятнадцать, - равнодушно поправила эльфийка.
- Двадцать семь
- Восемнадцать.
- Двадцать пять.
- Девятнадцать.
- Ты разоряешь меня.
- Ты обираешь меня.
- Двадцать один и это последнее слово.
- По рукам.
Данмерка ссыпала на прилавок горку септимов.
- Но тут только двадцать! – обиженно захлопал глазами лавочник.
- Мелочи нет, - удрученно цыкнула эльфийка и быстрым шагом вышла из лавки.
***
Това сидела на высоком бордюре в тени раскидистого дерева на Хлаалу Плаза и рассматривала купцов, их жен, наряженых в шелка, щекастых детей и прочий праздный люд, так непредусмотрительно вешавший кошельки на пояс. Рассматривала лениво, как сытая кошка рассматривает воробьев.
- Давно ждешь? – Сандас будто возник из ниоткуда, и тут же нагло расселся рядом с данмеркой, закинув ногу на ногу.
- Ты опоздал, - не глядя на него, бросила эльфийка. – Стража сменилась уже двадцать минут назад.
- Ты говоришь так, будто бы ждала меня на свидание, - улыбнулся Сандас.
- Не говори так, - испуганно обернулась Това. – При одной мысли о том, что у нас могло бы быть свидание меня бросает в холодный пот.
Сандас совершенно неприлично засмеялся.
Эльфийка достала из колчана стрелу, проверила, крепко ли сидит наконечник:
- Ты что-нибудь достал?
Сандас с опаской покосился на стрелу, и, порывшись в карманах, продемонстрировал данмерке длинный тяжелый ключ с узорной бородкой.
- Молодец, - похвалила его Това. – Хоть какая-то от тебя польза.
Парень присвистнул вслед какой-то пухленькой дамочке. Това несильно шлепнула его по затылку:
- Если тебе обязательно привлекать к себе внимание, сходи воооон к тому ординатору и предложи взятку. Ты станешь знаменитым. Хоть и мучеником, но - знаменитым
Сандас обиженно скривился. Видимо, идея показалась ему не совсем безопасной.
- Когда мы пойдем?
Данмерка, задумавшись, потеребила кончик медного хвоста:
- Ну, во-первых, когда все приличные люди и честные торговцы спят. А во-вторых, когда сон у честных людей и приличных стражников самый крепкий. Под утро.
- Ладно, - согласился Сандас. – Я свободен?
- Ну уж нет, - нехорошо ухмыльнулась Това. – Мне хватило прошлого раза. Походишь со мной.
***
Катиус Флантиус, лавочник среднего достатка, проснулся и с трудом разлепил глаза. В голове все еще шумело, а мысли были вялыми и немногочисленными - видимо, вечером он все же перебрал. Во рту сушило. Глянув на мерно посапывавшую супругу, Катиус с трудом встал и направился на кухню, нащупывая путь в темноте.
Лавочник глотнул воды, как его внимание привлек легкий шум возле кладовки. Катиус направился прямо туда, не вполне соображая, что так может сделать только человек с мечом и факелом, и то только умеющий ими пользоваться.
- Кто тут? – тихонько спросил он у темноты.
- Я, - нагло ответила темнота.
- Я – это кто? – не унимался лавочник.
Темнота сдавленно хрюкнула и тончайшим голоском пропела:
- Я – твоя совесть.
Това резко прикрыла рот ладонью. Ну надо же было такое ляпнуть!
- Совесть? – переспросил лавочник, вглядываясь в темноту. – А почему ты тогда не нашептываешь мне слова раскаяния на ухо, возле кровати?
- А твоей верной супруге понравилось бы, что тебе что-то нашептывает на ухо молодая девушка, склонившись над ложем? – вошла в роль данмерка.
- Нет, - сокрушенно покачал головой Катиус. – Совсем бы не понравилось. А вот скажи, совесть, из-за какого конкретного проступка ты пришла?
Вот так раз. Това напряженно замолчала. Такого коленца она не ожидала.
- Ээээээ, - протянула она. – Ты сам должен признаться в своих грехах, чтобы я ушла.
Имперец поскреб лысину:
- Вот что, дражайшая совесть, ну-ка, подожди секундочку…
Едва белое пятно пижамы Катиуса перестало маячить на выходе, Това рванулась было вверх, но чертов лавочник явился быстрее, пока данмерка взобралась по лестнице.
- Дорогая моя совесть, - Катиус присел на верхней ступеньке, пристроив рядом загодя припасенный кувшинчик с замечательным лекарством. – Вот что я вспомнил…
Това уронила голову на руки – так глупо попасться…
- Так вот, дорогая совесть. Нет, пожалуй, так - дорогая Совесть, - начал лавочик. – За всю мою жизнь, а прожил я без малого полстолетия, я совершил много отвратительных поступков, запятнавших тебя. По моим подсчетам, если каждый проступок оставляет на тебе точку, сейчас ты должна быть похожа на редгарда, - блеснул остроумием Катиус и сам же виновато засмеялся.
- Хаха, - неуверенно бросила данмерка, усевшись в нишу у стены.
- Если начать с сегодняшнего дня… и до первого года рождения…
- Нет-нет, - испуганно замахала руками Това. – Хватит и этого года. То есть, месяца. Хотя, можно и просто последнюю неделю. За остальными я приду попозже.
- Ну ладно, - несколько разочарованно протянул Катиус. Отхлебнув из кувшинчика, он начал вещать полным раскаянием голосом:
- Дорогая совесть, сегодня у меня была ужасная, постыдная мысль задушить мою супругу. Я понимаю, что замужество – это святой долг каждого, и семья – главная наша ценность, но зачастую я размышляю о смертоубийстве, - голос лавочника задрожал. – Но мне очень стыдно.
- Прощаю, - великодушно бросила Това.
Имперец, кажется, приободрился:
- А еще этим вечером я предавался греху пьянства. И греху злословия.
- Прощаю, - сонно прервала его данмерка.
- Сегодня в лавке я продал треснутый горшок…
- Прощаю.
- И всучил какой-то данмерке местные древки, выдав их за валленвудские.
Темнота досадливо крякнула и глухо выругалась.
- Прощаю, - уже как-то зло ответила Това.
- А еще…
- Прощаю.
***
Това уже около двух часов пыталась не заснуть и не забыть пробурчать «Прощаю» в выжидательную паузу между живоописаниями лавочника.
- Все, все прощаю.
- Правда, все? – обрадовался Катиус, уже снова изрядно опьяневший от регулярных прикладываний к кувшинчику с лекарством.
- Все-все.
Лавочник поднялся на ноги, покачиваясь, неловко поклонился, едва не загремев вниз по лестнице:
- С-спасибо, госпожа Совесть. Ведь живешь так, живешь – а не с кем поделится самым сокровенным, вас облегчить. Заходите почаще!
- Всенепременно, - мрачно буркнула Това.
***
Катиус Флантиус на ощупь пробрался к кровати, хотя рассвет уже несмело пробивался сквозь легкие занавески на окнах.
- Где-ты-шлялся-скотина, - привычно, сквозь сон, не размыкая век промычала его супруга.
- Разговаривал с совестью, - гордо подбоченился лавочник.
- Ты старый плешивый гуар и торгаш, у тебя быть не может совести, - все так же привычно добавила жена. – Иди и проверь серебряные ложки.
- Это совесть, понимаешь ты, глупая баба?! – рассердился лавочик. – Это существо аб-стракт-но-е, - довольный, что без запинки выговорил такое мудреное слово, Катиус чуть порозовел. – Совести чужды мирские желания.
- А ты все равно проверь, - святая супруга шумно почесала бок и натянула сползшее одеяло.
Катиус постоял, подумав, а потом все же направился к буфету, отчасти из-за торгашеской подозрительной натуры, отчасти – из-за желания доказать жене ее неправоту.
Шлепки босых ног скоро затихли, сменившись звоном посуды.
Через минуту раздался горестный вопль.
Совесть действительно было нечиста.