Майя-апа с большой осторожностью переступила с перрона в электричку. Она уже давно все делала долго, основательно и с осторожностью. На Казанском вокзале, как и во всей Казани, было ранее утро. Первая электричка улыбалась свежими с ночи стеклами окон. Людей было немного, а те что были, собрались в двух первых вагонах, как приличествует всем социальным существам. Майя-апа вошла одной из последних и заняла место у окна чуть в отдалении от всех. Через несколько мгновений, за пару минут до отхода поезда, к ней подсела еще одна женщина, как бы сказала Майя-апа «интеллигентного вида», а напротив устроилась мама с ребенком-подростком.
Электричка дернулась и поплыла по рельсам. Вокзал качался, как на волнах, и убегал все дальше и дальше. Люди друг на друга старались не смотреть. Так всегда бывает в первые мгновения совместных поездок, посиделок незнакомых людей, которые все же всегда и всюду стараются держаться вместе.
Майя-апа глядела на свои руки. Маленькие руки маленькой татарской женщины и вспоминала, как ее дочь как-то тянула ее за подол платья и громко просила купить ей квасу, а потом протягивала свои детские пальчики за стаканом, прихлебывала и хохотала, потому что квас «шевелится в животике». «Какие бы сейчас ручки у моей Неллечки были?» - думала Майя-апа и сжимала пальцы, стараясь скрыть даже от самой себя все их бессилие и всю их старость.
Мысли ее прервал мальчик. Он жаловался матери:
- Мама, пить хочу.
Майя-апа окинула мать с ребенком взглядом. Что-то странное было в их разговоре. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, и руки все время показывали какие-то знаки. Мать молчала. В ее глазах был испуг. В ее глазах была необходимость бежать без оглядки. Мальчик четко произносил слова и показывал, постоянно показывал пальчиком себе в рот.
- Пить.
Мать печально покачала головой.
Тогда Майя-апа порылась в своей хозяйственной сумке и вытащила оттуда бутылку с темным напитком. Это был квас. Хороший квас из бочки. Еще холодный. Бутылка без этикетки с запотевшими стенками.
- Возьми, - сказала бабушка.
Мальчик взял в руки бутылку, и через несколько секунд с квасом было покончено. «Как же долго он пить хотел, бедняжка!» - думала Майя-апа и смотрела на эту парочку, уже не отрываясь. А паренек поставил бутылку на пол, поблагодарил бабушку и прижался к матери. И в этом жесте тоже было столько всего бессильного.
- Вкусный квас, - сказал он.
- Как тебя зовут, мальчик? – спросила Майя-апа, повинуясь какому-то скорбному чувству долга.
- Дима.
- А маму твою?
- Оля.
Мать мальчика, уже улыбаясь, слушала этот разговор, потом сделала приветственный татарский жест (раскрытая ладонь к груди и поклон) и взглядом поблагодарила бабушку.
- Далеко едете? – спросила Майя-апа мать парня.
Та кивнула.
- За Арск?
- Кукморка! – крикнул мальчик и засмеялся.
Видимо, его веселило название деревни. А Майя-апа поняла, что ехать им еще долго, несколько часов. Ее билет стоил меньше пятидесяти рублей, а билет до Кукморки должно быть около сотни. Так Майя-апа все еще училась считать расстояние в рублях.
Еще через полчаса женщины разговорились. Мать закрывала уши и рот руками по очереди, что должно было означать: «Не слышу, не говорю», а мальчик объяснял, что мама его все понимает, главное – четко произносить слова и по возможности использовать язык жестов. Это было на удивление легко.
- А где ваш папа?
Глухонемая женщина сжимает руки, прикусывает губы и отворачивается.
- Он был плохой, - строго произносит мальчик.
- Бил? Хулиганил?
Кивок. Женщина машет рукой в сторону от себя и снова отворачивается: прогнали, значит.
- Что же делать теперь будете?
Женщина пожимает плечами и придвигает к себе сына, кладет руку ему на голову. Жить будут, значит.
В вагон входит кондуктор. Начинается процедура проверки билетов. Обычно в такой ситуации настораживаются все, даже те, у кого билет есть. На некоторое время затихают начавшиеся было разговоры, люди хмурятся, отодвигаются друг от друга и начинают судорожно доставать из карманов и кошельков билеты или деньги для оплаты. Затих разговор и в этом углу. Женщины зажали в руках бумажки и стали ждать, когда их проверят, и кондуктор взглядом патологоанатома оценит внешний вид каждого пассажира. Вскоре грузная женщина, как полагается с чрезвычайно неприветливым лицом, подошла. Она неподвижно и немо стала напротив сидений и сложила руки крест-накрест на груди. Поза загробного судии.
Майя-апа и сидящая с нею рядом женщина также молча, и не глядя ни на кого, показали свои билеты.
Кондуктор перевела взор на мать с ребенком. Глухонемая достала из кармана билетик.
- А у ребенка билет есть? – раздался резкий голос кондуктора.
Мать покачала головой: «Нет билета».
- Оплатите тогда за него, - начала нервничать кондуктор.
Женщина терла друг о друга большим и указательным пальцами обеих рук и делала отрицательный жест: «Нет денег».
- Нет уж. Оплатите за проезд немедленно.
Глухонемая качает головой и пожимает плечами.
- Вы что же думаете, раз глухонемая, так теперь за проезд и платить не нужно? Может, мне вас пожалеть еще? Меня бы кто пожалел?! – кондуктор щурила глаза и зло ухмылялась, напирала всем телом на женщину с ребенком. В вагоне многие почувствовали себя неуютно, отводили глаза или наоборот смотрели пристально. Майя-апа ощутила, как кровь ударила ей в голову, как руки сжались, как ярко-красный гнев поднялся откуда-то из глубины. При ней унижали человека, мать с ребенком, – это было выше ее сил.
Женщина «интеллигентного вида», что сидела рядом, поднялась и прямо посмотрела на кондуктора:
- Уходите. Не видите, что вы и так натворили дел? Раньше фашисты над нами издевались – а теперь вы?! Уходите отсюда!
- Как вам не стыдно? – тихо спросил старичок, сидящий напротив через проход.
Кондуктор махнула рукой и ушла. Почла за благо не связываться с вагоном филантропов (никто из которых, правда, за мальчика не заплатил).
Глухонемая долго нервничала, потирала руки, ломала пальцы, смотрела на сидящих вокруг людей с болью и пыталась что-то сказать, но ее уже никто не понимал. Пассажиры успокоились. Майя-апа, которой скоро надо было выходить, гладила мать по колену и успокаивала ее: «Она ушла, эта женщина… ушла… не переживай».
Мальчик все это время сидел, испуганно вжавшись в угол, как будто думал, что сейчас придут люди в форме и выкинут его из вагона, выбросят, как вещь, которой не положено быть на этом месте.
Пустая бутылка из-под кваса перекатывалась между сиденьями, но ее никто не спешил поднимать.
Майя-апа достала из кошелька все деньги, что были у нее с собой, - около тридцати рублей (до пенсии еще неделя, в деревне хоть на огурцах и помидорах с огорода проживет как-нибудь) – и отдала их мальчику: «На, купи себе еще такого вкусного квасу, Дима! И ничего не бойся, слышишь?!». Мальчик опустил глаза.
Когда бабушка пришла домой со станции, у нее опять начался тик на левом глазу. От него дергалась почти вся левая сторона лица и рот кривило страшной гримасой. Хорошо хоть не в электричке началось. Майя-апа закрывала лицо рукой, но тик все равно было заметно. Она упала на кровать в белой комнате на веранде и заплакала.