Stanley K. O’Brian, Minutes of a Dream©, e-mail: stanley.obrian@gmail.com, AT350326
Стэнли К. О’Брайан
Протокол Мечты
Перевод с английского Е.К. – со страстью и болью
Глава 6
Мистер Почти
Привет, я сам себя давно окрестил мистером Почти. Уже тридцать девять лет, c тех пор, как я начал свой путь по свету наполовину поляком, наполовину евреем, у меня такой вот характер. Вся моя жизнь превратилась в сплошную неразбериху, должно быть, из-за ошибочного расположения этих половинок. Родина моего отца – городок Дрогобич, невдалеке от Львова в Украине. Его еврейско-украинские родители в сетке этнических координат располагались правильно, но папа появился на свет в неудачное время. Ему стукнуло всего шесть, когда Советский Союз оккупировал Западную Украину, бывшую в то время частью Речи Посполитой*. Дед тогда оставался дома один. В августе 1939-го бабушка повезла детей (отца и его старшую сестру, Марту, закончившую второй класс) в гости к своему брату Дэвиду, их дяде. Он жил в Познани, на западе страны. 1 сентября, за две с половиной недели до того, как Красная Армия пересекла восточную границу, Германия вторглась в Польшу с западной стороны. Это навсегда предотвратило воссоединение семьи.
Нацистские бомбардировщики атаковали поезд, в котором ехала бабушка с детьми. Родственники возвращались из Познани во Львов. Маленькая Марта погибла в бомбежке. Бабушке с младшим ребенком ничего другого не оставалось, как податься обратно к брату - состав недалеко отошел на восток. Страна была разделена между двумя тиранами, одинаково ненавидевшими свободу, поляков, украинцев и евреев.
Второй смертельный удар моей семье был нанесен коммунистами, задержавшими деда в 1940-м, по другую сторону новой границы между коричневым рейхом Гитлера и красным раем Сталина. Кто-то донес НКВД, что дед сочинял легкомысленную поэзию с критикой Советского Союза. После развала СССР мы смогли проследить судьбу деда в архивах КГБ лишь до его ареста. Остальные листы личного дела не сохранились.
Бабушка вскоре узнала всю гадкую правду о фашизме и, поначалу, пала духом. Но благодаря ее уму и находчивости, семья, состоявшая теперь уже из пяти человек – к ним присоединилась жена брата с двумя детьми, - выжила на отдаленном хуторе, никогда не посещая город, - даже ощущая острую нужду в обуви и одежде. Она просила соседей-поляков выменивать за урожай, выращенный на маленьком огородике, ботинки и пальто на рынке в Познани. В сорок первом фашисты схватили Дэвида, который не хотел уезжать из города. Он умер в Освенциме, но не выдал место, где спрятались родные.
В память о своем отце, сестре и дяде, мой папа так и не принял коммунизм, первые лидеры которого предали Польшу, подписав пакт Риббентропа-Молотова. Он стал диссидентом, и, в отместку, система медленно, но неизбежно перемалывала его. Он умер в пятьдесят три. Я был на втором курсе университета. Это была четвертая преждевременная смерть, которую две диктатуры нанесли моей семье за неполные полстолетия. Отец сделал много смелых поступков в своей жизни. Одним из его самых мужественных шагов стала женитьба на моей польской матери.
Итак, почти всю жизнь я слыл рекордсменом по части половинчатых результатов. Был почти лучшим учеником и студентом; но чуть не вылетел из университета за грехи отца против режима. Слава богу, в последний момент коммунисты переключились на борьбу с Солидарностью*. Я долго выживал почти без денег, и, наверное, поэтому, получив первую взрослую зарплату, почувствовал себя практически самым богатым человеком на земле. На протяжении последних семи лет я был де-факто почти холостым, но не де-юре. Хотя предыдущие десять лет ощущал себя почти самым счастливым супругом. Еще недавно я считался почти самым эффективным членом совета директоров филиала транснациональной пивной корпорации в огромной и отдаленной стране. Сегодня я почти знаменитый сценарист и романист, но мое настоящее имя лучше держать в секрете от широкой публики, а, особенно, от религиозных фанатов, которые могут воспылать желанием отомстить за то, что я написал о религии и церкви.
После окончания университета, как раз перед тем, как Солидарность готовилась победить в первых почти свободных выборах, чтобы поставить Польшу с головы на ноги; я перепробовал несколько занятий, начиная с журналистики. Мне нравилось сочинять истории. Однако, семья могла бы умереть от голода, если бы я продолжил свои репортерские упражнения. Я знал – было бы у меня больше терпения и сопротивления, журнал, где я работал, превратился бы в бестселлер на быстро набирающем обороты рынке печатной прессы, а я стал бы ведущим автором. Но жена не собиралась больше терпеть меня в журналистике ни единого дня. Поэтому мой новый работодатель, американская компьютерная компания, стал также началом серьезных эмоциональных перемен.
Сменив три-четыре места, через несколько лет я оказался в транснациональном пивном гиганте, работавшем в таком количестве стран, что многие из них представляли для меня сплошь белое пятно, а о существовании некоторых я даже не подозревал. Довольно быстро моя карьера пошла вверх. Меня повысили до менеджерского уровня с одновременным переводом в украинский филиал компании. В то время множество поляков ехали учить восточных братьев премудростям рыночного дела. Это было затейливей, чем отбирать соседские земли и крепостных триста лет назад.
Три года спустя моя удачливая (или наоборот?) карьерная судьба сослала меня директором по связям с правительством в Казахстан. В обычном мире мои коллеги занимались более творческими public relations*. Это имело смысл, ведь в устоявшихся демократиях широкая общественность настойчиво формировала регуляторную среду. В Средней Азии понятие влиятельной публики было настолько узким, что обычно не выходило за тесный круг одной семьи. Но кажущаяся простота предстоящей работы – подружился с вменяемым членом династии и решаешь все вопросы – была обманчивой. Во-первых, на Востоке семьи большие. Во-вторых, детей родители продолжают нянчить до старости – период несмышлености с такими предками объективно неопределенно затягивается. В-третьих, посты родственникам раздать можно, но кто-то все равно нужен, чтобы работать. В-четвертых, миру регулярно необходимо показывать общество с развивающейся рыночной экономикой, дабы завлекать инвесторов. Таким образом, количество и размах амбициозных личностей растет в геометрической прогрессии.
Поначалу я удивлялся факту, когда на выборах в законодательное собрание за право равного доступа к наиболее популярным у избирателей телеканалам схлестывалась правящая партия отца с якобы оппозиционной политической силой, возглавляемой одной из дочерей, которой, по утверждению настоящих оппонентов правящего режима, эти каналы и принадлежали. На фоне этого разыгрывалась личная драма этой несчастной золушки, чей муж пребывал в ссылке - послом одной из европейских стран – за свою привычку, в бытность руководителем финансовой полиции, укладывать мордами в снег руководителей местных филиалов тех самых инвесторов, за приход в страну которых ратовал тесть.
Прыть зятя была преждевременной, ведь красивая комбинация рассчитывалась на один ход дальше. Западные толстосумы должны были возродить определенные отрасли из пепла раньше, чем у них в ходе налоговых проверок случайно обнаружат нарушения, несовместимые с дальнейшим правом их собственности на их же имущество. То есть, зять замахивался на то, что предназначалось скорее для внуков. Бедный парень закончил в международном розыске по обвинению генпрокурора в похищении главных менеджеров собственного банка, у которых он под угрозой смерти якобы хотел выудить их личные пакеты акций своей финансовой институции. Розыск объявили точно в день, когда он убыл из страны в неизвестном направлении. Страна знала, что оппозиция подозревала зятька и в другом криминале - убийстве их лидера, владевшего копиями документов, доказывающими владение большинством средств массовой информации его женой - той самой дочерью того самого отца, который за это преступление успел посадить в тюрьму безобидного профессора математики, в свое время создавшего тридцатилетнюю программу развития страны и признавшегося во время суда, что он одолжил в банке ссуду под видом предстоящей покупки недвижимости, но на самом деле потратил кредит нецелевым образом, то есть – заплатил наемным убийцам. А сделано это было якобы, чтобы опосредованно скомпрометировать друга детства и на протяжении последних сорока лет ближайшего соратника отца за то, что тот выиграл у него в гольф с отрывом более чем в пять ударов в присутствии четырехсот гостей международного форума средств массовой информации, ежегодно организуемого дочерью. Восток куда более тонок, чем может показаться. Открытым оставался только мелкий вопрос – с кем же обсуждать регулирование производства и оборота пива?
Думаю, читатель понял правила карьерной игры. Должность растет, как и расстояние от дома. Направление движения - строго на восток.
Я подозревал, что моим окончательным назначением мог быть пост управляющего директора где-то в конце России, во Владивостоке, куда, через время после моего переезда в Алма-Ату, добралась глобализация, превратив в жертву местную пивоварню.
Я почти ничего не знал про Казахстан, кроме наивной легенды, прочитанной в одной романтической истории, а также отрывочных сведений из нескольких полоумных западных фильмов об этой стране. Моя жена никогда не навещала меня, ни в Украине, ни в Казахстане. Я уже молчу о совместной жизни. Так что, мой наполовину холостяцкий статус сформировался задолго до высадки в замечательной центрально-азиатской степи.
Исторически моя семья знала русский достаточно хорошо. Частично это было причиной моей ссылки в места, где советский режим насаждал язык межнационального общения всеми силами и средствами. Понятное дело, писать идеологически выверенные речи на трудном агглютинативном казахском было сложнее, чем комсомольцам строить БАМ. Моей второй и равно важной профессиональной чертой была способность употреблять алкоголь в количествах, достойных высшего руководства постсоветского государства. В коммунистические времена у них однозначно был интенсивный тренинг. Свой талант я развивал, будучи студентом. Все, что шифровалось терминами рыбалка, охота или поход в горы, в Казахстане обозначало, как минимум, литр на человека. Пиво или вино в квалификационную норму не входили. Кроме неукоснительного соблюдения сравнимых объемов выпитой водки, – наказание за нарушение было сопоставимо с санкциями, предусмотренными Foreign Corrupt Practices Act*, - также требовалось умение четко соображать и говорить до раннего утра.
С сожалением должен признать, что традиционно мы в семье переходили на русский язык, когда ругались. Я научил жену и языку, и традиции. Она постоянно подозревала меня в изменах, и мы часто ссорились. Ее ревность была одной из причин развала нашего прежде счастливого супружества. После первого экспатовского назначения в Украину все мои приезды домой, к детям, заканчивались ее напутственной фразой, ‘А теперь, пошел на хер!’ Жена преподавала английский в университете и любила произносить загадочный русский адрес с британским оттенком her**, смешивая в одном слове две противоположные, но так складно совмещаемые коннотации.
В Казахстане у меня была уйма нерастраченного времени. По выходным, во время путешествий по бескрайним степям и горам, где-то под легкими облаками иногда жужжало творческое вдохновение. В конце концов, я решился взяться за перо серьезно, то есть не только головой, но и руками. Но на этот раз, убеждала меня спонтанная мысль, замахнусь на роман. Хватит дурачиться зарисовками. Правда, раньше, чем первая строка появилась на компьютерном мониторе, я сознался себе, что мое восприятие литературы и себя, как будущего автора, оказалось своеобразным.
Я жил в одиночестве уже много лет, и, естественно, мне хотелось выплеснуть собравшиеся, но не разделенные мысли, наблюдения и опыт. При этом я был убежден, что поделюсь бесценным скарбом исключительно из коммерческих побуждений. Я заплатил за свой интеллектуальный капитал слишком высокую цену, чтобы выдать его в качестве кредита по нулевой ставке. Как будто, очередь подписчиков уже построилась к кассе, где выдавали ссуду моими легкомысленными замечаниями или купюрами из циничных сцен. Глупец идеями богатеет.
Я ломал голову над несколькими моментами. О чем бы мне написать, чтобы продать историю дороже? Еще не имея малейшего представления о сюжете, я знал, что наиболее важными, - хотя я буду стараться сделать их малозаметными, - включениями в него послужат мои наивные заметки о жизни. Я не был уверен в их оригинальности или хотя бы достаточной ценности для читающей публики, поэтому некоторые испытывал на друзьях устно. Те казались очарованными звучанием простых, но нетривиальных истин. Однако, чтение совсем иной процесс, чем разговор. Читают, даже если вслух, в тиши своей души.
На каком языке должно быть повествование? Я говорил на семи, вполне сносно писал на четырех – вопрос стоил раздумий. Ирония моего происхождения заключалась в том, что я знал почти все распространенные в Восточной Европе языки – польский, русский, румынский, словацкий, украинский, чешский и, конечно, английский, - однако, будучи отчасти евреем, не мог произнести ни слова на иврите. Может, как-то на пенсии… Какой жанр выбрать?
Я сообразил, что надо собрать агентурные сведения, и осторожно провел разведку среди коллег и знакомых об их читательских преференциях. Потом осмотрелся вокруг себя в командировках и во время отпуска. Сосчитал, каких авторов, в основном, читали пассажиры самолетов и поездов, отдыхающие на пляжах и в скверах. Проанализировал популярные журналы и Интернет-сайты, публиковавшие свежие рейтинги. И человеку без семи пядей во лбу стало ясно, что выбор должен быть где-то между Беном Дауном, Коалой Паельей и Дрованн Боулинг. Их доли книжного рынка были в тот момент самые масштабные. Роман необходимо было конструировать в виде легкого триллера, вплетая в него любовную интригу и замешивая действие на детективе. Эту смесь нужно было приправить ненавязчивой философией и записать простым английским, используя скорее деловой, нежели высокий литературный стиль.
Фишка состояла в том, что самыми активными читателями были сотрудники международных компаний. Они читали в поездках, частенько на работе, иногда вместо нее... Кроме огромного разнообразия родных языков, их объединяло неплохое знание английского, хотя и в пределах деловых нужд. Даже из большой любви к литературе у них не было времени копаться в словарях. Их интересовали запутанные сюжеты и новые идеи. Они обожали напрягать мозги и, иногда, находить в книжках свежие мысли, чтобы потом продать их, естественно творчески переработав, своему боссу или клиентам.
Главной проблемой был сюжет. Он обязательно представлялся более интригующим, чем вся тройка великих временщиков – Даун, Боулинг и Паелья – могли придумать вместе. Я бы не согласился тратить свое время на ерунду, пригодную лишь для мусорной корзины. Я бы даже не начал писать первую главу без абсолютного понимания, что рожу нечто небывалое и совершенно изумительное. То есть, если не врежу своим творением им в рожу. Мне чрезвычайно нужна была история, которая заставила бы читателей повально переоценивать жизненные принципы, а у моих конкурентов вызвала бы приступы зависти и бессонницы.
Перед осадой сюжетной крепости моим первым маркетинговым намерением было поселить действие романа в Азии – возможно в Китае. Я на секунду представил себе потенциальную аудиторию и проданный тираж! Но после нескольких коротких перебранок между мной и собой, идея ушла в отставку. Мой работодатель – огромная компания – уже несколько лет пытался создать совместное предприятие с китайской пивоварней и безрезультатно. А чего смогу добиться я? Они даже не заметят мой непритязательный труд. Вдобавок, я ничего не знал про Поднебесную, кроме того, что тамошние монахи вместо молитвы практикуют кун-фу. В результате, позиция вырисовывалась не в пользу Пекина – страна потеряла выдающуюся возможность.
Кроме технических затруднений с проникновением на огромный рынок, и мандарин, и кантонский диалекты пугали меня своей иероглифической архаикой. Это, наверное, было частью моей иерофобии***, возникшей при первом посещении костела, куда мама затащила меня в четырехлетнем возрасте. Как мой нематериальный юмор можно передать закостеневшими за тысячелетия образами? Я боялся, что мои шутки могут звучать слишком странно для жителей Шанхая или Гонконга, либо переводчику придется отдалиться в такие дебри от первоначального смысла, что это будет уже его творчество.
Такую же печальную участь я определил и для Японии. Как-то мой бывший коллега рассказал о визите его подруги в Токио. Он был там большим боссом, в другом глобальном монстре. Ее и своих местных подчиненных он пригласил в ресторан отпраздновать день рождения. С американской добросердечностью она пожелала каждому из присутствующих японцев – а было там и немало дам - большущего chin-chin****. Они чуть не рухнули на пол от такого тоста. В стране восходящего солнца у чин-чин совершенно иное значение. У них супруги посылают друг друга именно по этому адресу, как меня жена на русском.
Среди таких странных раздумий пришло неожиданное откровение. Сюжет стал прорисовываться в нечто осязаемое. Я чувствовал, как он входил в мой мозг, словно менингит. Случались моменты, когда я не мог думать ни о чем другом, лишь о его интригах и поворотах. Облегчая себе жизнь, я не тратил много времени на вещи, казавшиеся на начальном этапе не столь важными – типа имен персонажей и мест, где они жили и куда ездили. В то время я сам много путешествовал, и для меня не составляло труда послать героев в Рим или на Майорку; поселить их в лучших отелях Дубаи или Женевы; заставить играть в гольф в Гонконге или пить водку в Москве. Фотография была моим хобби, и она наградила меня соответствующим образом. Даже когда с собой не было камеры, или подходящей натуры вокруг, чтобы пощелкать затвором, я запоминал все происходящее до мельчайших деталей. Например, цвет трамваев в Праге или надпись «MUDAC» на одном из музеев Лозанны. Такое слово на историческом заведении должно бы дразнить русских туристов, хорошо знающих его значение. Швейцарцы, видимо, не беспокоятся о таких казусах. Или… наоборот?
…Где-то читал, как русскоязычная анимационная команда в египетской гостинице сыграла похожую шутку над местным бизнесменом. Он приехал на побережье, где бывшие российские спортивные знаменитости подрабатывали, развлекая туристов. У этого торговца в центре Шарм-аль-Шейха был супермаркет, а отдыхающие соотечественники аниматоров были как раз самыми многочисленными клиентами его магазина. Араб подумал, что дать новое название супермаркету – на русском - было бы классным маркетинговым трюком. Он искал звучное имя. Спортсмены порекомендовали подходящее словосочетание. Огромные заглавные кириллические буквы взгромоздили на крыше торгового центра, напечатали на упаковочные пакеты и ярлыки, разрекламировали на уличных щитах вдоль всего побережья. Толпа приезжих из стран бывшего Союза повалила с удвоенной плотностью. Магазин теперь назывался Последний Минет…
Можете представить, сколько челюстей отвисало при виде этого шедевра? Торговец вернулся в гостиницу в конце сезона. Думаете, ругаться и скандалить? Не-а! Он привез премиальные за командное творчество и свой успех в бизнесе. Правда, мужик так и остался в неведении о настоящем значении двух слов.
Поэтому, надеясь на зрительную память, как надежную хранительницу рецептов гарниров, я сосредоточился на главных блюдах сюжетного меню. Даже ситуациям среднего уровня приходилось ждать своей очереди, так как основная идея поглотила меня целиком. Центральная линия не только сражала наповал своей неожиданностью, но и была очень привлекательной, простой и полной. Масса вещей, происходивших веками, представали перед читателями в другом, необычном ракурсе. Самые запутанные загадки мира, в особенности, религиозные и церковные, казались теперь понятными и доступными даже неискушенным. Сюжет идеально вписывался в любой сложный исторический пейзаж. Не нужно было придумывать миллион исключений, как другим писателям. Они обычно не могли ухватиться за универсальную логику или найти неподвижное основание, чтобы строить на нем свое повествование. У меня были и логика, и фундамент. И они были восхитительными. Похоже, я открыл смысл жизни.
В растущей самоуверенности, я мысленно рисовал картины, как я похороню, одной только книжкой, все жалкие свершения предшественников, по крайней мере, тех, кто выбрал похожую тему и жанр. Позже, однако, деловая хватка возобладала.
Если книга, предназначенная смести все на своем пути, выйдет из печати без надлежащего авторства, ее купят максимум несколько тысяч читателей, типа родных, близких и знакомых. Широкой публике мое имя ничего не говорило. Бренд был не раскрученным.
Классное слово - бренд! При проверке правописания орфографический словарь в компьютере не признает такого термина в русском языке. Предлагаемые им альтернативы – бред или бренди. В общем, пьяные бредни. Будет ли их, этих нескольких тысяч, достаточно для финансовой независимости? Вряд ли.
Второй вопрос – что делать после? Сюжет был настолько впечатляющим, что, казалось, ничего лучшего в будущем придумать не удастся. Конечно, случаи, когда автор за всю жизнь написал одно гениальное произведение, были. Но мне такие истории напоминали жизнь пауков. Там тоже генитальная работа бывает только раз. Дальше их съедает конкуренция. Фанатики вызывают односложные эмоции. Я был другим. То есть, тупо последую всем научным канонам бизнеса, которым я научился у своих работодателей.
Надо развивать бренд, шаг за шагом, как охотник или рыбак подкармливает место, завлекая диких гусей или рыбу. И на этом этапе лучше пользоваться мелкими орудиями лова, чтобы не спугнуть собирающуюся дичь. Лишь когда на бренд начинают западать стаями и косяками, можно стрелять из крупнокалиберного оружия и ставить сети. Иначе внуки заработают на моем творении больше, чем я сам. Само по себе, это неплохо. Но, если по справедливости, мне хотелось еще в полном здравии получить по делам своим. Или, скорее, по словам. Да, средневековая мудрость утрачивает колорит.
…Я должен упомянуть этот курьез, хотя он и не относится к повествованию. Когда, дополнительно к родному языку, знаешь еще два или больше, жизнь становится любопытной. Сюжет по-английски пишется и звучит одинаково - plot, а плот по-польски значит забор, ограждение. Такой лексический сумбур был неслучаен. В нем присутствовали все необходимые компоненты для точного определения, чем сюжет был для меня – спасательным плотом в жестоком море жизни, ограждавшим автора от утомительной рутины…
Моя история была поистине фантастической. И во втором значении тоже. Она завораживала и гипнотизировала. Я еле мог дождаться момента, когда выпадали минуты хотя бы чуть-чуть отгородиться от внешнего мира и поплавать в ней, голым и возбужденным. Я начал превращаться в аутиста - с трудом реагировал на любые внешние раздражители. Через пять месяцев я прошел почти половину пути к запланированному объему. И тут со мной случилось то, что всегда происходит посредине всего, что я делаю. На меня наехали. Сомнения.
Стоящим ли делом я занимался? Понравится ли то, что я писал, хотя бы одному читателю? Не слишком ли я очарован сюжетом в ущерб другим важным элементам повествования, которые обычно помогают аудитории выбрать в магазине конкретного автора? Сотни подобных и худших вопросов гнездились в голове, предотвращая появление новых страниц и персонажей.
Теперь вы лучше представляете, что я имел в виду, представляясь мистером Почти. Мою неуверенность. Жизнь была бы в миллион раз легче, если бы меня не обуревала всеобъемлющая нерешительность, сеющая вокруг полную неопределенность. Всякий раз, когда приближались сводящие с ума душевно-ментальные колебания, по сердцу и коже кошки скребли с остервенением чесотки. Каждая волна сомнений была для меня концом света. Я пережил сотни подобных приливов - по серьезным и пустяковым поводам. Единственное, в чем я был уверен – в том, что они вернутся, еще и еще. Может это шизофрения? Не знаю. В некоторых случаях сомнения сэкономили мне деньги, а в двух - спасли мне жизнь. Так что, остальные примеры могли быть компенсацией для поддержания необходимого баланса между черным и белым.
Я знал себя лучше, чем следовало бы. И давным-давно понял, почему меня одолевают сомнения. Не потому, что я был чрезмерно осторожным. Не из-за невежества или привычки доводить все до совершенства. Причиной была лень. Большая неохота. Поймите правильно - это не насчет поспать в рабочее время. Обычно, я вкалывал по четырнадцать часов в день, иногда включая субботы. Из Алма-Аты, крупнейшего города юга страны, возле которого блестело зеркальной нержавейкой последнее слово пивоваренного искусства, я еженедельно летал в командировки в северную столицу, а иногда и по два раза. Приходилось подниматься в четыре утра, вылетать в полседьмого и возвращаться около полуночи, чтобы на следующее утро докладывать шефу, как прошли совещания в правительстве. Он не любил обсуждать важные дела по телефону. Только неофициальные вечерние программы. В первую минуту связь обрывалась до десятка раз, будто кто-то настраивал волну вручную…
…Я не имею в виду отсутствие трудолюбия. Речь о фундаментальной характеристике. Моя лень состояла в нежелании изменить собственное восприятие жизни. Посмотрите на медитирующего йога. Он может созерцать внешний и внутренний мир бесконечно. Он избавился от чувства безотлагательности, присущего другим. Простые смертные повязаны обязательствами, графиками и сроками. Я же никогда не хотел быть ни йогом, ни простым смертным.
Свобода влекла меня, она была моим доисторическим желанием. Поэтому, чтобы не умереть от голода, мне пришлось стать директором. Если бы советская эра закончилась раньше, или я родился позже, я бы дорос и до вице-президента.
Мое капитальное нежелание считаться с давлением рутины было дополнительной причиной ухудшения семейных отношений. Я мог представить себя кем угодно, но только не исполнителем конкретных дел, типа вынести мусорное ведро вовремя или рассудительно купить летние брюки в период сезонных скидок. Обладая способностью справляться с малейшими деталями в работе подчиненных, выбрать самые свежие фрукты на уличной раскладке было мне уже неподвластно. Из общего объема купленных мною продуктов или вещей четверть или даже треть оказывались ненужным барахлом. Кому такой муж был по карману?
Таким я был парнем. Если, изредка меня что-то вставляло - идея, сюжет или женщина - сомнения неотвратимо сгущались, чтобы остудить мой энтузиазм. С идеями было сложно что-то поделать, но женщины частенько воспринимали мои колебания неверно. Они думали, что я становился апатичным. Начинали комплексовать, хныкать, ругаться и скандалить. Это помогало совладать с чувством, существовавшим между нами, на корню.
Если кратко - моя натура включала понемногу всего – аутизма и страсти, шизофрении и йоговской концентраций, чувства ответственности и, как мудро обозначили русские, пофигизма. Полная икебана. В таком хербариуме каждая травка хотела установить собственное верховное правление. Сомнения призывались на службу с миротворческой миссией.
Концепцию пофигизма нужно принимать, как данность. Я сомневаюсь, что английский когда-нибудь поднатужится так сильно, чтобы одним словом выразить весь спектр эмоций и подтекстов русского понятия. Я бы отважился предложить любительский перевод пофигизма как воинствующей беспечности – militant nonchalance. Не все языки такие беспомощные. Для перевода на испанский там давно сидит обязательный компонент адекватного словосочетания - ma;ana. Не знаю, как так получилось, но пофигизм и маньяна - дети одного корня. Впрочем, всегда остается вариант импорта. После лаптей и спутника английский долго отдыхал от русских новаций…
Ладно, хватит философии. Другой стороной моего эго был прагматизм. Он помогал находить выход из ситуаций. Кто-то сказал, что лентяи подталкивают прогресс альтернативой. Как Малевич черной краской. Слава богу, в прежние века художникам было присуще чувство меры. Иной из современных непременно пошел бы гулять по всему спектру. Представляете, в конце галереи - Белый квадрат.
Решение далось просто. Почему бы не выслушать мнение экспертов? Уже широко практиковалась рассылка краткого изложения сюжета и половины текста (как раз мой случай!) на суд издателей. Мудрая экономия нервов и времени. Если, конечно, сильнейшей стороной автора не была графомания.
Написанного мною будет достаточно для профессионалов, чтобы подтвердить мой энтузиазм либо… полностью его перечеркнуть. Хотя я не был слишком наивен. Издательство, получившее полуфабрикат от начинающего автора, с улыбкой выбросит непрошенный манускрипт в мусор. Мой английский был не настолько идеален, чтобы переплыть редакторскую реку на мощном плоту. Зато уже много лет ваш покорный слуга работал в серьезном бизнесе.
Первым делом, я разделю сюжет на две части. У меня должны оставаться карты в рукаве для продолжения. Вторым козырем был мой хороший британский друг, Фредерик, учивший, в качестве внешнего консультанта, высшее руководство корпорации навыкам общения со средствами массовой информации. Тоже бывший журналист, как и я. Естественно, его медийный калибр был намного больше моего. Он также подрабатывал литературным агентом и издал два или три собственных романа. С обширнейшими познаниями в международной обстановке, он ковал свой литературный прокат в горячих точках планеты. Чечня, Ближний Восток, Ирак и тому подобная география были сплетены в его книжках в паутину политических, криминальных и личных мотивов. Почти как в моей, но с одним отличием. Во время своего маркетингового исследования я подметил, что читатели неохотно тратили деньги на рассказы о том, что и так постоянно мелькало по телевизору или в прессе. Даже с приправой в виде экстремального сюжета и драматических эмоций. Уже на третьей странице такой повести можно было догадаться, что к чему. И кто там был плохим парнем.
Я не был критиком, в конце концов. Просто попросил друга отредактировать мой почти шедевр. Просмотрев синопсис, Фред согласился. Подтвердив мои подозрения о блестящем сюжете, он сказал, что будет гордиться своей причастностью к роману, даже если тот продастся в две тысячи раз меньшим тиражом, чем книжка Бена Дауна. Хороший, само по себе, знак. Фредерик был крепким литератором, и мне не придется портить нашу дружбу, предлагая ему наличные. Мы подпишем контракт на процент от поступлений. Сделка устраивала обоих. Кроме сохранности хороших отношений, я не собирался инвестировать в свое творение, пока оно не начнет демонстрировать первые признаки самостоятельной плавучести. Он не нуждался в быстрых деньгах, зато мог рассчитывать на большее в случае успеха. По умолчанию Фред становился посредником между мной и издателями. Я был достаточно далеко от центров печатного бизнеса, а его уже хорошо знали в литературных кругах. Мы оба считали шансы книги неплохими. Я еще предложил послать ее в Голливуд. Почему нет? У них, скорее всего, очень длинная очередь на экранизацию. Так что, дело до меня дойдет уже после выхода романа из печати. Он не был так уверен. Я настоял. Он согласился. Мы должны перепробовать все версии.
В общем, я заполучил небольшую паузу, хотя и продолжал добавлять страничку-другую время от времени, называя свою медлительность накоплением критической массы перед финальным спуртом. Все это позволило вернуться в реальный мир и заметить много интересного.
…Кстати, меня зовут Дэвид, в память про деда по линии отца. Кроме опыта в журналистике и способности общаться с самыми жесткими людьми на планете, типа государственных чиновников и моей жены, у меня было дополнительное и, скорее, эзотерическое умение. Этот предмет не преподают в университете. Но навыки можно приобрести в семье за нескольких поколений, заплатив за учебу изрядную цену. Название квалификации - обеспечение удачи. Другими словами – особая стойкость к враждебным намерениям извне. Моя бабушка всегда подспудно верила в доктрину равновесия темных и светлых сил. В ее теории цвет просто обозначал везение или облом, а жизнеспособность предприятия и его исход зависели от пропорций вовлеченных носителей этих качеств. Уточню – речь не идет о собственной удачливости. Наоборот. Если вы знаете счастливчика, постоянно выигрывающего в казино, лучше держать его подальше от коллективных проектов. Подобное везение компенсируется чрезвычайно высоким негативным потенциалом при командных усилиях.
Очень давно я понял простую истину о себе. Когда я вкалывал для других - выполнял задание работодателя или помогал другу – благословение пребывало со мной. Как только пытался что-то смудрить непосредственно для себя, фортуна, как флюгер, немедленно разворачивалась ко мне своим толстым задом. А ведь даже стройная задница, расположенная слишком близко, закрывает обзор. Смахивало на то, что ждать успеха (ус паха, так в юности я поигрывал словами) можно было лишь от альтруизма.
Нескромно повторюсь - я был весьма эффективен в переговорах с правительством. Поначалу на новом месте никто внутри компании не препятствовал моей успешной игре. Я догадывался, что так не будет продолжаться вечно. Людей рокировали, и кто мог предугадать угол вращения госпожи Фортуны с появлением новых членов в совете директоров.
Я чувствовал надвигавшуюся угрозу, как и грозу, на довольно ранних подступах всеми фибрами своих суставов. Главным признаком плохого было всеобщее зависание. Я не мог завершить ни одного проекта. Приостановить некоторые процессы либо отсрочить часть негативных последствий - пожалуй, но что-то решить окончательно – никак. Бывало, в какой-то момент казалось – вот уже виден профиль улыбки на губах богини. Ан нет, то был последний взлет иглы кардиографа перед тем, как вернуться в нижнюю точку и замереть на бесконечной прямой линии подбородка. Феникс кризиса восставал из пепла, и новая мобилизация трубила в рог в четыре утра.
Предлагаю подсказку: если вы еще не упали, но споткнулись, увязли и не двигаетесь дальше, дисбаланс сил не за горами. Осмотритесь и попробуйте подготовиться. Существуют десятки способов исправить равновесие. Лучшим я считаю объединение усилий с носителями удачи среди коллег по работе. Даже если они не подозревают о таком альянсе.
…Новый финансовый директор прибыл в мае, очередной управляющий директор был назначен в июне. Оба были неудачниками. Но самым проблемным был старший юрист, приступивший к работе в июле. Кроме вредных эзотерических характеристик, он крайне неохотно брал на себя даже малейшую ответственность за разработку документов, представляемых от имени компании на рассмотрение правительства, изобретая разнообразные причины не визировать черновики. Мне кровь из носу нужен был союзник в его же лагере.
…Я встретил Юлию первого августа в коридоре административного здания нашей пивоварни. До этого я видел лишь ее фото в глобальной корпоративной сети, куда заглянул для виртуального знакомства с местными коллегами. Снимки сотрудников были обязательным атрибутом организационной иерархии компании, размещавшейся в корпоративной паутине.
Фотограф в ее случае был даже не любителем, но она, казалось, сильно не переживала, как будет выглядеть на чьем-то мониторе. Это был знак. Я знал немногих смелых женщин, которым было наплевать на такой нюанс. Скорее, в большинстве, они не смели выйти за порог без пары новых туфель за, минимум, семьсот-восемьсот баксов. Она лишь попыталась скупым мазком помады припрятать чувственные губы, форма которых стала очень модной благодаря Джозефине Анджели.
Я слышал от ее бывшего босса, Кэмерона, что Юлия была на годичной стажировке в Женеве, в европейской штаб-квартире корпорации. Туда приглашали на обучение сотрудников, потенциал которых позволял им в будущем рассчитывать на должность в высшем руководстве компании. Типа меня. Ее возвращение домой совпало с моим отпуском.
Исходный план предполагал, что она заменит Кэмерона, заслуженно возвращавшегося в Европу после трехлетней ссылки в Казахстане. Но в последний момент головной офис изменил решение, и казахстанская дочка рекрутировала преемника Кэма из юридической фирмы Байт энд Бейс, обслуживавшей нас на рынке. Молва из Женевы называла главной причиной отсрочки ее продвижения неожиданно плохую оценку ее работы со стороны Кэмерона. А ведь раньше он высоко ценил профессионализм Юлии и сам рекомендовал ее на повышение. Так почетная приставка главный не прилипла к ее должности юрист.
Кстати, из-за своего отпуска я пропустил не только приезд Юлии, но и прощальную вечеринку Кэма. Со всей справедливостью хочу сознаться, что за год работы бок о бок я сильно недооценивал его роль в тесном мире подневольных корпоративных иммигрантов. Что-то заржавело в моей интуиции. Он был весьма энергичным шотландцем, любителем экстремальных видов спорта и лет на семь моложе меня. Наверное, такой диссонанс, кроме работы, не предполагал много общего между нами.
Алма-Ата, прежняя столица Казахстана, была небольшим городом, как и количество экспатов в ней. Ни одна нация не выделялась на фоне других. Может на Каспии, где американские компании добывали шельфовую нефть, бушменов-техасцев было побольше. Общее изобилие турков было еле заметно - на высоких должностях в филиалах транснациональных гигантов их было не так уж много. В основном, выходцы из бывшей Оттоманщины наводняли Алма-Ату из вполне практичных соображений – заработать на жизнь парикмахерским или швейным искусством, а также подыскать жену среди местных красавиц.
Китайцы, корейцы, русские, голландцы, украинцы, сербы, британцы, индусы, поляки - кого здесь только не было. Нефть и газ – настоящие приманки для взрослых, не то что пиво и сигареты. Для завсегдатаев вечерних заведений двух-трех месяцев было вполне достаточно, чтобы познакомиться со всеми лучшими людьми города.
Мой босс, Бенджамин, настоятельно рекомендовал, чтобы я держался ближе к Кэмерону, так как иерархическая вертикаль выводила последнего строго наверх, в головной офис компании, минуя управляющего директора филиала. Юристы в корпорации были отдельной кастой. Я частенько слышал от коллег в маркетинге, что на рынке рулили люди из правового департамента, иногда в ущерб успеху компании. Наш мировой бизнес, в принципе, во всех отношениях был одним из самых стабильных. Люди повсеместно получали удовольствие от пива, как и в предыдущие полтора десятка столетий. Редкое исключение составляли регуляторные вопросы или судебные иски отдельных потребителей, пытавшихся выдавить из компании деньги на лечение алкоголизма. Но подобная экзотика попадалась в корпоративные сети, в основном, в юрисдикциях развитых странах Западной Европы.
Чтобы откровенно не нарваться на судебное решение в пользу истца, - а это теоретически могло вылиться в многомиллионную сумму, - всё, что планировали специалисты по продажам и маркетингу, до внедрения на рынке анализировали юридические советники. Даже при интуитивном подозрении на потенциальный конфликт с законом, у них были полномочия приостанавливать рекламные проекты. Простого ‘нет’ электронной почтой было достаточно. Дальше месяцами можно было ждать их подробных объяснений для внесения нужных изменений в маркетинговые программы. Зачастую негативный вердикт был вполне оправдан, так как наш креатив, на мой взгляд, достигал опасных пределов. Но иногда правоведы слишком придирались, а их чрезмерная неторопливость могла лишить компанию конкурентных преимуществ. Тут в дискуссию вступал корпоративный отдел. В странах Средней Азии, где правила было чрезвычайно размытыми и двусмысленными, баталии были особенно жаркими.
У международного бизнеса всегда есть неуловимые грани. Жесткое или, в качестве эпитета, тупое соблюдение законодательства находилось на грани общей ответственности моего и юридического отделов. Мы ожесточенно спорили с Кэмероном, как только формальные тонкости наталкивались на неотесанные рифы реальной жизни. В Казахстане филиал часто обращался к государственным структурам с письменными запросами. В министерствах бумаги, конечно, читали, но местная специфика была такова: без личного визита и разговора ничего не решалось даже в пользу родного отца. Послать письмо и не зайти на чашку чаю приравнивалось к просто послать. То есть, к тотальному неуважению. Эффективней личная встреча протекала за ужином. Международная анти-коррупционная конвенция стран-членов Организации экономического сотрудничества и развития запрещает сотрудникам компаний предоставлять подобного рода распивочно-съестное развлечение для иностранных чиновников. Выход подсказывало значительное переплетение местного общества – пятая часть наших сотрудников имела родственников, работающих на государство. Иногда на таких постах, что моя должность рисковала попасть под сокращение. Могли же наши коллеги, в конце концов, приглашать родных, - нередко это были их супруги, - на ужин? Кэм подтверждал – могли, но при условии, что производственные вопросы между ними обсуждаться не будут. Я парировал тем, что, как это ни странно выглядит перед международным сообществом, но родственники все же обсуждают проблемы, возникающие на работе. Это нормально. А что, собственно, кроме этого, профессионально и пристрастно могут обсуждать супруги? Кино? Бывает. Но, если вы хотите ощутить реальный мир вашего партнера, лучше поговорить о его карьере. Иначе, лучше сразу жениться на кинозвезде.
…Кроме того, что Бенджамин советовал мне посещать пабы и клубы, предпочитаемые Кэмероном, он и сам заглядывал в заведения, стараясь поддерживать неформальные отношения с главным правовым советником. Но успехи шефа были несопоставимы с моими. Кэм охотно бывал на пирушках, где предводительствовал Бен. И моментально исчезал после его ухода. Даже у юристов должно быть право на личную жизнь после субботнего ужина с клиентами.
Я не страдал из-за дефицита общения. Местные контакты были наработаны, а доступ к законодательной базе я обеспечивал себе за счет владения русским. После развала Союза, господствовавший тогда язык остался в Казахстане в официальном качестве, вместе с несколькими миллионами так называемого русскоязычного населения. Многие казахи не говорили на родном языке, приумножая ту же почетную группу. Кэмерон заучил пару матюгов на русском, но их было недостаточно для понимания нормативной лексики. Его это сильно не допекало. В отделе было четверо местных, включая главный актив – Юлию, недавно получившую магистерский диплом университета в Абердине. Серьезные правовые неувязки успешно решала именно она, а не ее начальник. Кэм, правда, не мог избежать наград президента корпорации за стратегическое руководство своей командой. Жизнь и практика компании явно поступали с ним зло. Руководитель, даже будучи лучшим парнем на планете, не располагает благовидным предлогом, чтобы заявить о своей непричастности к успехам подчиненных. Но если женевская молва о его оценке работы Юлии было правдивой, Кэм был далеко не так прост. Что бы ни говорили - трудно понять до конца, по ком бьют барабаны.
Соприкасаясь с ехидством жизни, я часто вспоминал одну притчу. Кто-то в средневековье утверждал, что голова не обязательно встречается с топором только на плахе. После тридцати до меня дошло, на собственном опыте, что нужен лишь повод - гильотина, как юная пионерка, готова всегда. Иногда, ее нож устремлялся к шее задолго до определения вины владельца головы. А после сечения уже не важно, насколько это было строго перпендикулярно галстуку.
Однажды многим становится известно, что они проиграли главную битву своей жизни давно и даже не заметили. Ты, к примеру, когда-то сделал правый поворот и не встретил чудесную девушку, стоявшую на следующем перекрестке, но кварталом левее. Спустя годы, судьба неумолимо и навязчиво подает тебе знаки, что, совершая тот правый поворот, ты был совсем неправ. Она настойчиво демонстрирует новые и новые демонические последствия этой ошибки, повергая в ужас твою душу и сердце. Жизнь жестока, чувак. Она балдеет от угрызений твоей совести.
Короче. Я встретил ее в офисном коридоре в начале августа. Нужно было видеть эту улыбку, которая была и приветствием губ, и радужным сиянием глаз. Юлия была в легком обтягивающем сарафане, открывающем бесподобные колени и намекающем на спортивные бедра и ягодицы. Цвет глаз, на рубеже серого и синего, вызывал любопытство. Коротко стриженые волосы; нос на какое-то неуловимое мгновение вздернут вверх; божественная шея; прямая спина; ни малейших весовых отягощений – все это было магией. Грудь у нее была небольшой, но моя личная статистика, после двадцати с лишним лет практики, на восемьдесят процентов склонялась к такому размеру, невзирая на возможно иную исходную установку у парня семнадцати лет. Умный и игривый взгляд, очевидно, был предназначен, чтобы немедленно разбить мое сердце.
Каждое утро, приходя на работу, в коридорном трафике я встречал сотню-вторую женщин, - здесь сливались потоки между административным зданием и фабрикой, - но никогда прежде мое сердце не встрепенулось. Секунду… Хочу поставить эксперимент, изложив предыдущую мысль чуть-чуть по-другому. И да простит меня прекрасная половина мира за грубость следующего абзаца. Исключительно для яркости образа. Начинаю…
Каждое гребанное утро, приходя на гремучую работу, в задранном коридорном трах… Нет, мужик, с сотней женщин дальше экспериментировать нельзя.
В общем, хотел донести мысль: увидев ее, почувствовал, что наша встреча была не такой уж случайной. Если связать воедино предыдущие события, – отмотать можно вплоть до найма в компанию, - все казалось предопределенным.
…Впервые в жизни - я забыл о конечной цели своего движения по этому коридору. Мы остановились на пару слов. Дальше я развернулся и пошел за ней следом, в ее кабинет. По пути мы беспрерывно болтали. Уже за порогом меня пробило смущение. Хуже, - я чувствовал, как оно большими буквами проступало сквозь кожу лица.
Замешательство не позволило мне в ту же секунду понять, что я нашел не только идеальную пару, но и… безупречного противника.
*Foreign Corrupt Practices Act – Закон о борьбе с коррупцией за пределами США
**her – нее, ее, ей, (личное местоимение, англ.)
***иерофобия - боязнь культовых предметов
****сhin-chin - тост, "на здоровье"
Глава 7
Одним сентябрьским утром…
Сознаюсь, что изначально я планировал эту главу необычайно короткой. По синопсису, в нее должно было войти одно предложение. Типа «В одно сентябрьское утро мы поняли, что влюбились друг в друга». А дальше, в следующем разделе, логично выглядел бы эпизод, где на меня наваливаются сомнения насчет влюбленности. ‘Было ли чувство взаимным?’ ‘Была ли это настоящая любовь или минутное влечение?’ И сотни других глупых элементов самой занятной головоломки, которую придумало общество любителей чая из ромашки.
Я не психолог и никогда не верил в эту науку. Наверное, из-за преподавательницы психологии в университете, немного сумасшедшей от своей мнительности и претензий на гениальность. Однако, завершив главу в ее предполагавшейся первобытной версии, я вызвал мощный поток внутренних вопросов совсем иного склада. Не покажется ли читателям высокомерной моя лаконичная инновация? В конце концов, пусть сами решат, было это страстью или чем-то другим между мной и Юлией.
Шаг за шагом, я соблазнялся на более подробный рассказ о столь разных людях, оказавшихся слишком близко друг к другу. Для этого жанр требовал лишь разбавить сюжет несколькими романтическими путешествиями и ужинами. Ну, и, по возможности, обрамить их диковинной природой. Чего-чего, а экзотики в Казахстане было с лихвой. Я бы не поддался искушению, но до сих пор продолжаю ощущать некую непостижимость окончательного смысла произошедшего. В придачу, какое-то внутреннее побуждение требовало от меня достойно ответить авторам, от скуки бросившим случайный взгляд на огромную географию и жизнь разбросанного по ней пестрого этноса, еще не созревшего в единую нацию. С кажущимся остроумием заезжие литераторы и кинематографисты выбрали, на их взгляд, самые необъяснимые природные явления, завуалировали их в своих романах и фильмах под магию и чудеса, предотвращая даже каплю доверия к написанному или отснятому материалу.
…Барханы Капчагая поют не только в романтических легендах*. Я бы скорее дал другое имя этим песчаным возвышенностям. Свистящие и Танцующие Барханы - СТБ. Ирония судьбы в том, что самые загадочные и притягательные места находятся у черта на куличках или в странах, о существовании которых многие даже не слышали. Проверьте себя без атласа вопросом: где находится одинокий Бутан?
В условиях цивилизации и хорошего содержания достопримечательности тоже бывают, но их посещает столько народу, что очень быстро там заканчивается энергетика. Ее затаптывают миллионами туфель, босоножек и сапог. А ведь фишка таких мест - способность вызывать мурашек на коже. Хотя готов согласиться - это лишь моя теория.
Мы стартовали в субботу пополудни с очень приблизительным представлением, где искать капчагайские барханы. Активный сезон закончился, и агентства прекратили автобусные туры в заповедник. Еле заметная точка на стокилометровой карте не добавляла ясности направлению к холмам. Дорога с твердым покрытием заканчивалась на схеме возле трех деревень, приблизительно за сантиметр от цели. В таких ситуациях хорошим подспорьем служил полноприводный внедорожник. Ухабы и перепады рельефа переставали быть помехой, разве кому-то приходилось сидеть на откидных сиденьях в багажнике, – там сильно трясло. В просторной машине запросто можно было переночевать, если на пути не повстречался мотель или то, что попалось, слабо соответствовало элементарному представлению о надлежащем уровне приюта. В салоне можно было кушать и почти все остальное. Правда, у любой роскоши есть предел. Допивать последние капли пива из горлышка бутылки приходилось почти лежа на опущенной спинке сиденья – потолок машины был недостаточно высок. Выручали одноразовые стаканы. Тонны использованной пластиковой посуды степь безропотно принимала в свои объятия навсегда.
Помыкавшись немного по степи, в надежде добраться до барханов самостоятельно, мы затемно прибились к деревне, где располагался офис Алтын-Емельского национального парка. Понятно, он был на замке. Но чтобы в казахском селе не проследили за приезжими и не доложили правильному человеку, в нем уже не должно быть жителей. Возможность заработать живые деньги в мертвый сезон за триста километров от ближайшего города поднимет настоящего покойника. Пока у массивной двери конторы мы обсуждали, что делать дальше, из сумерек появился ворчащий мужик, застегивая куртку.
‘Ну, вы меня из ванной достали. Нужна гостиница?’
‘Нет’, ответила Юлия. ‘Нам бы к барханам ’.
‘Ага! В такое-то время! Все проводники построились и ждут приказа. Уже десять часов ночи! Пойдемте, посмотрите номера. Я тоже там живу. На этаже - чудесный душ. Ну же! А утром я выделю кого-то показать дорогу. Услуги гида включены в тариф. И хрен кто без обоих найдет дорогу’.
Мужик осклабился. Бизнес был сезонный, но надежный. Редкий водитель, миновав егерей на пропускных пунктах, мог добраться до песков через полсотни километров по голой степи. Вместо указателей там была лишь паутина следов от колес во всевозможных направлениях да лавинообразные стада овец, гасящие от ранней весны до поздней осени едва появляющееся зеленое пламя.
В гостиницу заглянули скорее из вежливости. Он оценил наш жест. После осмотра пустой комнаты с кроватью и повторного отказа от ночлега, ворчун послал ночного сторожа проверить по дворам, кто из проводников был еще на ногах. Первое желание заработать вдвойне – продав и постой, и экскурсию – перешло в мудрое решение ухватиться за оставшуюся возможность. Мы зашли в его рабочий кабинет, заплатили за билет с надбавкой - ночные сверхурочные для проводника - и получили пропуск для егерей, охранявших официальные въезды в заповедник.
Охранник вскоре вернулся с человеком, чья очередь была в тот день выпасать в степи отару. Он поздно пригнал овец назад и еще не успел лечь спать. Через час мы подъезжали к барханам. Степь была достаточно ровной, чтобы двигаться с высокой скоростью. Мыши и зайцы иногда становились невольными попутчиками, пересекая наш путь и какое-то время оставаясь под магией фар. Время близилось к полночи. Ветер усиливался, безлунная ночь становилась еще темнее. Проводник разговорился: туристы массово приезжают летом. При сухой и ветреной погоде свист барханов слышен за десятки километров. Осенью, когда воздух наполняется влагой, даже при сильном ветре нет гарантии, что они запоют. Ночью посетителей бывает совсем мало. Возле барханов нет электричества. Ближайший постоялый двор лепился к электрической линии в двадцати пяти километрах от песков. Дальше он понизил голос и прошептал, что у барханов есть еще один секрет, кроме воя, но о нем мало кто знает. Это был намек, что мы не будем разочарованы.
Я заглушил двигатель, когда машина стала закапываться в песок. Мы выбрались наружу; ночь была темнее известного квадрата. Аварийные сигналы пришлось оставить включенными, чтобы определить, куда возвращаться.
Ветер беспрестанно кружил в воздухе песчаную пыль. Вскоре струйки песка потекли по спинам и даже ногам, хотя куртки с капюшонами вроде были задраены почти герметично.
‘Если у тебя есть идеи на ночь’, прошептала Юлия, ‘придется первым делом хорошенько поработать в душе. И кто знает, захочу ли я еще и тебя, когда потоки теплой воды унесут последнюю песчинку из моих ущелий. Вода и песок - сегодня этого может быть вполне достаточно для моей геологии’, закончила она легким вздохом. И была права. Надо еще додуматься, как в этих условиях не пропахать лишнюю борозду в ее нежном рельефе.
Проводник достал маленький фонарик со слабым космически голубоватым светом, подобным струившемуся от наших мобильных телефонов. В Капчагае было два бархана, которые своим поведением совершенно отличались от их собратьев в Аравийской пустыне. Они не меняли очертаний и местоположения, хотя массы песка носились в воздухе. Очевидно, здесь все держалось кучи благодаря какой-то дополнительной гравитации.
Ночью, особенно в такую темень, мир казался другим. Отвлекаясь на секунду от компании пастуха, мы с Юлией оказались одни посреди черного пространства, которое не было возможности ни измерить, ни даже нормально осмотреть. Сердца от волнения (или от страха?) барабанили отчаянную дробь, заглушающую ветер. Крепко держась за руки, как давным-давно в юности на первых свиданиях, используя всю доступную иллюминацию, мы пошли вверх по склону песчаной горы, вдоль будто выверенного по ниточке острого, как лезвие бритвы, края бархана. Он был всего в двадцати сантиметрах от нас. Высота большого холма была, по словам проводника, около ста пятидесяти метров, и испуганная мысль поднималась вместе с нами – там за краем, с невидимой стороны, уже зияла пропасть? И был ли песок достаточно плотным, чтобы не сдвинуться под весом троих безумных, увлекая всех в бездну? Чем выше мы поднимались, тем крепче впивались друг в дружку пальцы. Ветер и стук в груди мешали озвучивать мысли. Слова сдувало, едва они слетали с губ, хотя сами барханы безмолвствовали. Песок норовил попасть в рот. Ближе к вершине, в свете фонаря, мы увидели мириады микроскопических песчинок, танцующих лихо закрученный, но хорошо поставленный балет. Отдельные фигуры и гигантские сцены повисали в метре от поверхности. Удерживаемые магнетизмом горы, они окружали нас со всех сторон, как будто мы попали внутрь гигантского трехмерного кинофильма. На самом верху ветер немного стих.
‘А теперь’, закричал проводник, чтобы услышать самого себя, ‘вы должны довериться мне. Вам понадобится отвага, чтобы узнать самую невероятную черту способность горы. Не бойтесь звуков и того, как задрожит бархан, когда вы прыгнете вниз’.
‘Вниз?’ - эхом отозвалась Юлия, направляя туда голубоватый отблеск телефона, напрасно пытаясь разглядеть дно в конце мерцающей глубины. ‘Я готова к приключениям, когда есть хотя бы видимость отсутствия немедленного риска сломать себе шею. Здесь же опасность кажется неизбежной. Полчаса мы пыхтели по отвесному склону, а теперь вы предлагаете сигануть в эту темень?’
‘Если уж вы приехали в такой поздний час осенью, когда барханы не поют, - это единственный способ коснуться великой тайны горы и почувствовать неповторимость этого места. Пожалуйста, следуйте за мной. Вскоре после прыжка вы приземлитесь спиной на песок. Он очень мягкий. А пока будете скользить вниз, услышите совершенно потрясающие вещи. Они на самом деле более впечатляющие, нежели свист, который туристы слышат в летние дни’.
Мужик был пастухом, но в его рассказе таилась романтика.
‘А нельзя ли съехать на спине прямо отсюда?’ - Юлия все еще колебалась, хотя я уже ловил провокационные нотки интереса в ее голосе.
‘Сначала нужно разбудить гору резким ударом. Этого не удастся добиться легкой щекоткой трех задниц’.
Мы прыгнули, готовые к неизвестности, рука в руке. В ответ на наше падение несколькими метрами ниже, бархан отозвался страшным ревом, как будто взвыл раненный монстр. Гора ощутимо задрожала в каком-то локализованном землетрясении и нетерпеливом желании сбросить с себя лишний вес. С каждым нашим новым движением вниз по склону звук и дрожь нарастали. Мне казалось, я даже слегка подпрыгивал от ударов бархана по спине. Мы будто и вправду разбудили спящего динозавра, и он звал на помощь - справиться с незваными гостями.
Вернувшись к машине и способности снова нормально мыслить, я не нашел лучшей фразы, чем ‘Это единственное место на планете, где у взрослых есть веская причина прокатиться с горки на заднице, как в детстве’.
Мы отвезли проводника домой, и остановились за околицей. Было за полночь, и без того редкое движение засветло уже несколько часов как полностью угомонилось. Юлия медленно потянулась, подняв руки вверх и назад, ‘Нам бы лучше вытряхнуть песок из волос и из-под одежды. Комфортней будет ехать. Давай выйдем, выгребем все, что сможем’.
‘Не замерзнешь?’
‘Наоборот, у меня все горит, будто тысячи колючек перекатываются по телу’.
Я заметил ее дерзновенную улыбку в тусклом свете приборов. Это была идея. Я чмокнул Юлию в губы, и там наткнулся на щепотку песка. Схватив за руку, она потащила меня за собой через пассажирскую дверь. В другой руке у нее была фляга, обернутая в полотенце, с остатками питьевой воды на обратную дорогу. Первым делом я умыл ей лицо. Потом осторожно раздел до пояса в свете фар. Спина у нее была покрыта магическими перекрещивающимися белесыми полосами. Раскрутив полотенце как вентилятор, я пытался сдувать песок за счет воздушного потока, - боялся, что обтирание вызовет раздражение нежной кожи. Потом, смачивая полотенце водой, мягко завершал уборку спины, груди и живота. Она опустила глаза. Я расстегнул ей джинсы. Юлия покачала бедрами влево и вправо несколько раз. Джинсы соскользнули на дорогу. Выбравшись из их сплюснутой и скомканной восьмерки, она одним пальцем сняла трусики, отобрала у меня флягу и сама полила воду себе на живот. Я чуть не взорвался, загипнотизированный блестящими на ее груди миниатюрными бусинками влаги и тонкой сверкающей струйкой, исчезающей ниже талии и линии света фар. Последние капли достались мне.
Стартовали очень медленно – не было уверенности, что притаившиеся где-нибудь песчинки не вызовут излишнего трения. Дальше скорость нарастала, пока движение, как всегда, не пошло вразнос. Никогда раньше я не ревел, как разбуженный монстр или мотор с выжатой до упора педалью газа на нейтральной передаче…
… Экстравагантный запах пастуха улетучился из салона только через три дня упорной химической обработки.
…Однако, я забежал слишком далеко наперед. Мы поехали к барханам лишь через два месяца после встречи в офисном коридоре. Она положила начало всей нашей истории, но не осязаемым связям. В течение нескольких лет, проведенных за границей и отданных, в основном, служебным обязанностям, я, как двигатель в долго неиспользуемом автомобиле, неотвратимо заржавел. И как личность, и как живой организм. Все, что заставило бы мою задницу подскочить, когда мне было тридцать, вряд ли производило даже половинчатый эффект накануне сорока. Каждый раз, когда дело доходило до возможных отношений, я превращался в занудного, флегматичного сурка. Потом я понял, что все последние испытания – Украина, Казахстан, начало книги – ставили под сомнение мой статус почти отставного олуха. Судьба пыталась меня расшевелить. Я оценил ее настойчивость.
Жизнь, обычно, делает несколько попыток. Если не отреагировать на первую и самую главную из них, следующая будет уровнем полегче, - как младшая альтернатива предыдущей. Фортуна мудра – не можешь держать большой удар, нет смысла дальше грузить тебя с прежним размахом.
Со мной она почему-то поступала по-другому. Смахивало на то, что я все еще был востребован, хотя тяжело было сообразить, для чего. Она продолжала бросать меня в более жесткие условия. Был ли это намек на необходимость вернуться к воплощению планов, на которых когда-то пришлось поставить большой крест? То есть, начать жизнь сначала?
В конце концов, судьба послала мне казачку. Конечно, я мог отказаться от работы в Казахстане. Тогда, быть может, идея писать книгу не посетила бы занятую поисками нового места голову. И, наверное, такой уникальный экземпляр не обеспокоил бы меня в другой стране мира. Кто знает... Хотя, я уверен, мисс Уже нашла бы меня где-угодно.
Сюжет наполовину расшевелил спящего ленивца. Рождающаяся книга представляла собой совершенно неизведанный мир. От присутствия в нем меня определенно колотила лихорадка. Я сам создавал его внутренние правила, отвечал за появление и смерть героев, решал их судьбу и поступки. Юлия возникла на пути в тот момент, когда я прорабатывал первые встречи главного героя романа с двумя женщинами, определившими в дальнейшем его будущее. Одна из них должна была стать ему опорой в борьбе против сильного оппонента. Кроме этого, я возлагал на героиню и другие надежды. Ей предстояло сделать моего персонажа лучшим, помогая ему преодолеть тотальный негативизм, отсутствие амбиций и цели в жизни. Единственным открытым вопросом оставалась кульминация их личных отношений – останутся ли они вместе, разойдутся, или произойдет нечто неожиданное? Мне нравился внезапный вариант. Это позволило бы выделиться среди сторонников консервативных литературных канонов. Но обозначить такое продолжение было куда легче, чем его придумать. Как это должно выглядеть? Я не мог последовать нелогичным путем. Это бы выглядело искусственно, а читателей не проведешь.
В подобных случаях меня неоднократно разбивал странный ментальный паралич, причиной которому - изумительный парадокс, шагающий рядом с писателем. Автор в ответе и за собственную жизнь, и за судьбу своих персонажей. Но чутье восприятия будущей читательской аудиторией написанного тобой можно бесконечно подстраховывать обдумыванием альтернативных сюжетных вариантов. В жизни все иначе. Любимая женщина не даст даже лишней минуты, чтобы ты смог четче представить, чем будет отличаться, к примеру, правый поворот в ваших отношениях от левого. Наоборот, она нарочно застанет тебя врасплох, когда ты меньше всего готов, и потребует немедленного ответа. Да или нет? И если ты застрял в раздумьях, всегда найдется тот, кто примет решение вместо тебя. Не потому ли она всегда так тебя торопит? Ей, конечно, по душе более решительный партнер. Даже, если вскоре он ее саму так же категорически пошлет в занимательно именуемую китайскую провинцию с центром в городе Вуху.
В общем, с таким раскладом приходится мириться, нравится он или нет. Дамоклов меч – хороший узелок на память. Выбор нужно делать мгновенно, а не сетовать на результаты собственной неуверенности.
То есть, автор - практически бог на территории своих фантазий. В жизни он далеко не всесилен.
Я встретил ее очень кстати. Однако, я был далек от того, чтобы скопировать живую девушку в роман. Мне казалось, такой прием будет выглядеть в книге достаточно пресно, невзирая на фантастический вкус этой женщины, остававшийся на моем языке. У меня не было писательского опыта, но я догадывался, что нельзя гневить музу неблагодарностью за ссуду вагона красного туфа для закладки фундамента под книжный образ. Для постройки остальной конструкции, необходимо собрать материал также из других каменоломен. Значительную часть повествования можно списать из происходящего на улицах родного города. Но живую музыку все равно надо прикрыть фанерой хотя бы небольших модификаций.
Чтобы я не придумывал, с развитием нашего личного романа героиня книжного приобретала нечеткие контуры характера женщины, которую я любил все сильнее.
…Когда я наткнулся на Юлию в том злосчастном коридоре, я был почти готов к новой странице в жизни. Может быть, я не ждал ее так быстро. Наверное, поэтому условности и мой консерватизм на целый месяц отсрочили совместный поход в постель. Мы сближались с осторожностью, но используя любой повод для встреч. Еще некоторое время выдерживали дистанцию, как орлы в небе, никогда не летающие близко друг к другу из-за риска зацепиться крыльями. Кроме того, открытое небо привлекает посторонние взгляды. Случайно сталкиваясь на корпоративных мероприятиях и ночных вечеринках, мы сразу переходили к обсуждению важных и пустяковых тем, в основном, чтобы еще раз определить для себя, что возбуждает больше, – объект или субъект дискуссии. А может быть, вино? Это вплеталось в нашу жизнь чаще и чаще. Но попытки сближения оставались еще хрупкими. Каждая из сторон немедленно делала шаг назад при любой мнимой угрозе признания подобной инициативы преднамеренной. Это врожденное нежелание быть первым и, возможно, натолкнуться на отказ, могло отложить результат до никогда не наступающего ma;ana. И, конечно, никто из нас не хотел, чтобы компания узнала о происходившем. Мы не решались прямо договариваться о времени и месте следующей встречи, - поэтому ждали подходящего случая, дарованного деловым календарем. Мы не могли продлить вечер после завершения события, организованного компанией, так как оба были неуверенны во взаимности. Зато все остальное было просто поразительным. Высоковольтные искры рассыпались во все стороны, когда мы танцевали или разговаривали; дикие раздевающие взгляды сменялись мгновенным смущением; мнения на множество тем и вопросов поразительно совпадали, – все знамения безошибочно свидетельствовали, что нам наколдовано.
Вскоре Юлия решила предотвратить детонацию и выпустить пар. В конце августа мы поехали в новую столицу, Астану, где нам предстояло несколько совместных деловых встреч, и остались там на ночлег. Вечером в гостинице я пригласил ее в бар на пиво, а после мы перебрались в ресторан поужинать за бутылкой вина. Когда расставались в лифте на моем этаже (она жила двумя этажами выше), то невинно улыбнулись друг другу, пожелали «спокойной ночи» и никто не ждал приближающегося урагана. Он начался утром. Где-то около шести часов утра я услышал стук в дверь и подумал, что принесли утреннюю газету либо что-то случилось. Это была Юлия. Я был еще сонным и соображал достаточно туго, чтобы придумать что-либо лучшее, чем ‘Привет, ты идешь в спортзал?’ На ней явно был наряд для фитнеса. Обтягивающие леггинсы, кроссовки и мини-топ, больше смахивающий на бюстгальтер. ‘Ага’, ответила она, ‘Я иду в твою кровать! А в бассейн - потом, вдруг у меня еще останутся силы после того, как я тебя сейчас изнасилую’.
Несмотря на обширное профессиональное обучение, я не нашел благовидных аргументов, чтобы противопоставить их задекларированной доктрине. Похоже, у нее был достаточный опыт точного понимания состояния мужчины в такое раннее утро, особенно после в меру выпитого накануне алкоголя. Безупречный удар! Я даже не помню, кто первым начал вторжение на дружескую территорию.
В Казахстане я заметил своеобразную манеру обращаться к простым решениям в случаях, когда более сложная стратегия претерпевала неудачу. Наглядный тому пример - название новой столицы. Ее саму перенесли на север страны, что было крайне смелым, но далеко не мудрым решением. Жесткий континентальный климат и экстремальный температурный режим зимой и летом делали жизнь в этих краях напряженной. Частые снегопады и, в результате, двух, даже трехметровый снежный покров идеально соответствовал первому переименованию нового главного города Казахстана в Акмолу, Белую Могилу. Видимо, предыдущее название - Целиноград, - которое придумал еще Хрущев, не хотело сдаваться без боя. После такого курьеза, во избежание дальнейшего лингвистического и политического абсурда, финальная версия была застрахована от дураков. Город окрестили просто Столицей – Астаной.
После сентябрьского прорыва, больше не было затруднений с планированием когда-то долгих и нудных выходных. Следующий уик-энд мы провели в Боровом. Понадобилось несколько дней отпуска в дополнение к субботе и воскресенью, так как загадочный курорт Боровое располагался в пятнадцати часах за рулем от Алма-Аты. Магия этого места исходила как раз из его неожиданности. Через полторы тысячи километров скучного, плоского, выжженного солнцем ландшафта, мы прибыли в дивный край бесподобных озер, сосновых лесов, живописных гор и грандиозных пещер. Это место занимало около пятидесяти квадратных километров, а дальше, снова тысячу миль простиралась такая же, как и раньше, пустынная и бесцветная степь. Мираж, оазис, как это все ни называй, но объяснить, как тут возникли озера, горы и леса, было трудно. Отполированные и закругленные, как галька, камни, только несравнимых с ней размеров, громоздились друг на друге в пирамидах, то тут, то там. Одиночные валуны, размером с грузовик или, иногда, в несколько сорокафутовых контейнеров, были расшвыряны чьей-то исполинской рукой по всей территории. Из красивейшего озера торчал утес, высотой метров в тридцать, как натуральный сфинкс, правда, до последней пяди своей площади разрисованный граффити. Невероятно скрюченные деревья танцующей березовой рощи, пляжи с черным песком и другие экзотические пейзажи – от всего этого нельзя было оторвать глаз.
У Юлии был характер первопроходца, который обязательно излазит все горы, даже без специальной экипировки; оббежит вокруг близлежащих озер, береговая полоса которых может тянуться десяток километров; объездит местные леса, а там, где машина будет вынуждена остановиться перед надежным бревенчатым шлагбаумом, обойдет их пешком; посетит остальные мало-мальски важные достопримечательности; пойдет в сауну, когда поутихнет исследовательский азарт, и, наконец, будет готов отдаться любовным играм до первых лучей рассвета. Казалось, девушка терпеть не могла пауз и остановок.
Нормальная казачья кровь, если вы знаете, о чем я. Идеальный материал для обработки, укрощения и совершенствования в романе. Взрывная смесь в реальных боевых условиях. У меня в молодости было пара знакомых девушек из Венесуэлы. Темпераментные, красивые, ладно скроенные, громкие, но тянули лишь на десятую долю энергетической ценности Юлии.
Я оставался в живых благодаря растущему чувству и регулярным урокам тенниса, которые начал брать месяцев за восемь до нашей первой встречи. Кроме того, у меня уже был кое-какой походный опыт возле Алма-Аты, где горы были достаточны высокие, но пригодные для пеших прогулок. Через четыре дня в Боровом я почувствовал, что эта женщина способна вдохновить меня на большие свершения. Я стал ей больше доверять. Выросла моя уверенность в себе. Это трансформировалось в забавный вывод: сорок – еще не конец жизни. Но могут стать ее новым началом. Французское слово roman эмигрировало в русский язык как раз в подходящих для меня двух значениях.
Есть еще одна богом забытая достопримечательность в Казахстане. Недалеко от Алма-Аты располагается небольшое ущелье Тамгалы. Мы покоряли его разрисованные и полуразрушенные скалы в один из солнечных субботних дней октября. Для осени погода была достаточно жаркой - Юлия поехала в шортах и футболке. Я увидел две пуговички под тонким хлопком и сообразил - холмы открыты всем ветрам.
…Я любил ласкать эти кнопочки, оставляя ткань, как посредника между ними и своими ладонями. Они сопротивлялись уже через мгновения, превращаясь в твердые камешки на верхушках холмов. Дальше, обходя их по кругу, я спускался вниз, прикасаясь губами к ее шее. Юлия шипела в ответ, как змея. Остальное происходило беспорядочно, и последовательность каждый раз менялась. Мы оба были приверженцами легкого бардака во всем, включая секс. Прежде я слыл более организованным, но хорошие привычки терять легче, чем плохие.
Туристы приезжали в Тамгалы, чтобы посмотреть на петроглифы – рисунки на мягких породах скал, выступающих из травянистых склонов неглубокого ущелья, как естественные мольберты. Наскальные росписи принадлежали древним кочевникам, обитавшим в этих степях около семнадцати веков до нашей эры. В середине бронзового века они еще не знали, как ткать для своих картин полотна, поэтому эякулировали таланты прямо на камень. Поначалу я был настроен скептически. Я мог представить, даже не глядя, насколько примитивно их творчество, учитывая инструменты далекой эпохи. Тем не менее, то, что увидел, шокировало. Кроме сотен длиннорогих, длиннохвостых и длиннопенисных животных (древние кочевники придерживались натуралистического течения в искусстве), выглядевших вполне удовлетворительно, там были истинные шедевры.
Возглавляли хит-парад солнцеголовые мальчики. Я не уверен, что их феномен когда-нибудь будет объяснен. Не хочу лишать наших сосредоточенных на добыче еды предков способности к творческому воображению. Но чтобы сочленить человеческое тело с пылающим солнцем вместо головы, нужен был какой-то прототип, вроде реальной женщины для создания героини книги.
Еще один рисунок меня потряс. Он был не очень большим, но тонким и изысканным. Компания охотников кружила хоровод вокруг костра. Хотя резец был, скорее всего, таким же, как и в остальных случаях, рука автора была намного искусней и талантливей. Картина точно передавала эмоции танца. Ни одна из девяти фигур не повторялась. Искрящаяся энергия кочевников все еще присутствовала на изображении, хотя сами они канули в небытие невероятное количество веков назад. Где еще представится возможность увидеть простых людей, живших четыре тысячи лет назад под синим небом бесконечной степи? Не египетских фараонов, не греческих богов, не Иисуса Христа. А непритязательных номадов, искренне празднующих свой успех и добычу, готовящуюся на открытом огне. Это был шедевр, немедленно вызывающий желание им обладать. Я понял, что именно с такой перспективой некоторые ценители разглядывали рисунки на склонах ущелья.
Кто не поддастся соблазну иметь в гостиной тяжелую раму с каменной плитой толщиной в полдюйма, на которой высечены мастерские царапины четырехтысячелетнего возраста? Я бы пожертвовал половину стен своего дома под такие художества. Нужно было всего лишь отщепить верхний слой мягкого песчаника! Древние шедевры в степи не охранялись, подвергаясь разрушению небрежностью и временем.
Я нашел другой изумительный холст: искусно высеченную буйволицу с еще не родившимся теленком внутри ее чрева. Автор наилучшим образом использовал материал, на котором рисовал. Он не мог играть с цветом, размером (камень делает маленькие предметы малоразличимыми) и перспективой. Оставалась лишь одна возможность. Выпуклые и вогнутые плоскости. Неизвестный мастер воспользовался ими блестяще. Также он предусмотрел движение солнца в течение дня, постепенно проявлявшее наличие теленка, как в безвозвратно ушедшей магии домашней фотографии.
Мы были ошарашены витавшей здесь аурой и концентрацией творческой экспрессии. Я сделал снимок Юлии, спускающейся с верхнего уровня, с ее изумительными обнаженными ногами на переднем плане, и очаровательной улыбкой, завершающей композицию. Она выглядела, как ангел, нисходящий со скучных небес на грешную планету вкусить спелых плодов земной любви.
… Свеча зажжена, шампанское открыто, возникшая от долгой дороги жажда растворяется в шипящем вине. Мы бросаемся друг на друга в первобытном приступе страсти. Звуки Moths древнего Джетро Талл танцуют вокруг нас.
Ah, the leaded windows opened
To move the dancing candles’ flame
And the first moths of summer,
Suicidal came, suicidal came…
…Не заблуждайтесь насчет идеалистической картинки, нарисованной мною после первых недель наших отношений. Мы продолжали ожесточенно браниться по поводу моего статуса женатого мужчины. Юлия заявляла, что с ее стороны не может быть никаких обязательств, пока я не свободен. Она кричала, что сошла с ума, когда поддалась чувствам ко мне, зная, что я не разведен. Настаивала, что человек должен вовремя принимать решения, если рассчитывает на серьезные отношения в будущем. Даже время от времени бунтовала.
Она боялась, что обретает зависимость к жизни в моем доме, и считала, что этого нельзя себе позволять. На мой смиренный вопрос ‘почему?’ гром и молния следовали мгновенно. ‘Сам знаешь, ты – женатик’. Я возвращал мяч, объясняя, что это дело времени, а пока важно лучше узнать друг друга. Юлия начала брать перерывы для ощущения собственной независимости, а потом приезжала обратно, чтобы растерзать меня своей страстью.
Мы регулярно затевали кампании против моего избыточного веса. Они частично достигали успеха, но финальный результат оставался за горизонтом. Сжечь последние килограммы до идеального баланса было труднее всего. Спортзал, пробежки, походы в горы и сауну становились для меня новым стилем жизни. Через три месяца после начала наших романтическо-атлетических упражнений я бросил курить (рядом с такой женщиной действительно надо было выбирать!) и перешел почти на вегетарианскую кухню. Поменял водку и пиво на красное вино. Ощутил массу улучшений внутри себя. Она тоже их почувствовала. Особенно, по ее словам, я стал намного вкуснее после того, как расстался с сигаретой. Я стал слаще.
Во время ее перерывов я опять садился за писанину. Дело продвигалось быстрее, чем раньше. Даже здесь она мне помогала. Я дал ей почитать готовую порцию. Потом следующие, свеженаписанные страницы с ее смутными очертаниями. Отклики звучали одобрительно, но немного мантрически, ‘Я чувствую твой огромный нереализованный потенциал. И совсем не уверенна, что ты должен тратить свое время на меня. Может, нам еще рано оставаться вместе. Но когда-нибудь мы пересечемся снова. Когда ты точно будешь знать, чего хочешь в жизни’.
Я не утверждаю, что до конца понимал смысл ее размышлений. Юлия могла отдаленно намекать о своих истинных планах. И что я не был их частью. Восприятие ее фраз, наверное, было у меня более философским, чем следовало. Позже я догадался, что должен был мыслить осязаемыми терминами. Я был слишком одурачен или очарован огромным количеством совпадений в наших характерах, взглядах и оценках, чтобы заметить серьезные отличия между нами. Ее же впечатляла моя способность создавать воображаемые события и устанавливать реальные связи между ними. Она признавалась, что никогда раньше не решалась фантазировать, даже в сексе. Ей было намного легче копировать из первоисточников. Либо из Маркса для студенческой курсовой, либо из порнофильма, чтобы угодить партнеру. Она жила в конкретном мире. Она, как Мадонна, была девушкой материальной. И ее намек мог состоять в том, что я не вписывался в такую практичную жизнь.
Нет более жестокой драки, чем битва между материализмом и идеализмом. И столь же глупой и коварной.
*Одна из таких легенд описана в романе Пауло Коэльо‘Zahir’.