Мне пятнадцать было тогда. Учился я в Ленинградском ПТУ под номером девяносто. Хорошее училище, стены мрамором отделаны, иностранцев на экскурсии водили. Общежитие первые места занимало по благоустроенности и дедовщине. «Пэтэушную» дедовщину не все выдерживали - домой уезжали, ну, а мне как-то стыдно было, что ли… не знаю.
Стал я по Питеру болтаться. Ночевать, где придётся: в поездах, на вокзалах. В Питере много вокзалов. Помню три вещи, о которых тогда страстно мечтал: наесться от брюха, выспаться, а главное – согреться. Зима в тот год, кажется восемьдесят третий? вьюжная, очень морозная была. Стужа лютая, а у меня куртейка на рыбьем меху и шапку какая-то сволочь ещё в общежитии спёрла.
В тот день я в Луна-Парке купил игрушечную копию мотоцикла. Мальчишки их «модельками» называли - популярная вещь была. Крохотная, почти как настоящая - «Хонда» с пластмассовым гонщиком. Как сейчас помню: последние девять рублей отдал. Идиот! Жрать хотелось, а я игрушку купил. Счастливый! приехал ночевать на «Московский» - я его тогда самым тёплым считал. Там вход есть в метро прямо в кассовом зале. Устроился рядом на балюстраде. Гонку устроил, увлёкся как ребёнок малолетний. Неожиданно слышу:
СТАРИК
- Да! Это брат, форма – имеющая содержание.
Услышал я хриплый, простуженный голос. Быстро спрятал в карман копию и поднял глаза. Передо мной, с важным видом стоял белобрысый мальчишка лет десяти, очень невысокого роста, худой, лопоухий. С необычайно серьёзными и, даже я бы сказал: грустными какими-то - огромными, зелёными глазами на худом, скуластом лице. Одет он был как обычный вокзальный «урлан» в дешёвые отечественные джинсы за три двадцать и выгоревшую бледно-розовую «балоньевую» куртку, явно с чужого плеча, с закатанными рукавами, из-под которых виднелись манжеты серой байковой рубашки в крупную клетку. Что меня тогда удивило больше всего, так это его чёрные, не по размеру большие, остроносые, взрослые туфли на скошенных высоких каблуках. Размер был - тридцать восьмой, а великоваты ему они были где-то на полразмера. Да, и ещё носки домашней, грубой вязки из шерсти неопределённого цвета - единственная во всём его гардеробе новая, чистая вещь. За спиной у него висел старый, синий школьный ранец.
- Дай прозреть? Не боись! Не отберу! Меня все тут знают. – Авторитетно заявил он.
- Старик – важно представился мальчуган, и протянул руку. Мне стало неловко. Я ведь был, чуть ли не на две головы, выше его. Я вынул и протянул ему копию «Хонды». Он почему-то надулся, толкнул мою руку и протянул:
- Ты чёё! Субордина-ация…
Я растерялся ещё больше и протянул ему свободную - левую руку.
- Ну, ты странный какой-то? – хмыкнул он, пожимая мою ладонь. - Тоже мне Троцкий-левша. Зовут как?
- Макс, – соврал я для солидности.
- А здесь? – спросил он, озадаченно рассматривая «модельку».
- Греюсь.
- Ну, ты нашел, где греться! Тоже мне Эйкумена. Греться это на «Финляндском». Там «Кафкин» замок. – Заявил он и вернул мне игрушку. - Жрать хочешь?
- ?.. – я глянул на него с недоверием.
- Сам проникаю, хочешь. – Прохрипел он, сел рядом, снял со спины ранец, и достал оттуда: нарезной батон и пару плавленых сырков «Костромской». Батон разломил пополам, протянул мне половину и сказал, указывая взглядом на один из сырков:
- Ты не жмись «сибарить» пошустрее.
- Чего «рить»?.. – не понял я.
- А? Ну, это терминология моя такая, если сладкого - нет. «Сибаритить» - «хавать» значит. Буридан ты не просвещённый – назидательно прохрипел он, рассматривая мою худосочную фигуру:
- Странный ты! Ты чего! Читать не умеешь?.. такой вроде Атлант Родосский?..
- Умею – обиделся я.
- Почему не читаешь?
- Читаю! – возмутился я.
- Ну, ты странный как парадокс! Слова сибарит не знаешь. Читатель! Ну и чё-ё читаешь?
- Ну «фэнтези» люблю, – сважничал я.
- Какой концепции догмат? – Насупился мальчишка.
- Разных. – Не без труда, скажу честно, нашёлся я.
- Ну, это наивный конформизм. – Значительно пробубнил он, давясь батоном.
- Старик! А это ж кто такой милашка? – Вдруг услышали мы кокетливый женский голос и подняли головы. Перед нами стояла немолодая, склонная к полноте женщина вульгарно одетая как привокзальная путана.
- Один ментальный абсорбирующийся индивидуум… - отрезал мальчуган и ехидно поинтересовался:
- Уважаемая, Мама Люда, ты по заботе или как крыло кассандры?
- Или по заботе или как кассандра. – Парировала женщина, с явным интересом разглядывая моё лицо:
- Вы бы мужички, сваливали отсюда подобру-поздорову, пока дядя Салях со своими архаровцами не образовался. – Позаботилась она. - Среда сегодня! Или ты совсем в прейскуранты не заглядываешь? – удивилась женщина, кивая головой в сторону табло расписаний поездов.
- Я владею информацией. – Ещё более насупился мальчишка. - Вы бы уважаемая Мама Люда, сами бы крыльями встряхнули…
- Что и собираюсь сделать! – ответила женщина и стала спускаться в метро.
- Ты подальше от неё. …от Кассандры нашей «седокрылой»… короче, предупрежден, значит – вооружен. – Цедя каждое слово, прохрипел он, когда женщина удалилась. - Ну ладно, догрызай быстрей и пошли.
- Куда?
- Не куда а «отседова», «менты» здесь скоро будут - рейд сегодня! Фолиант ты без содержания.
- А чего нам милиция?
- А того, колосс задумчивый, что «мойка» у меня знаменитая и пинцет. И вообще, я личность известная в некоторых тонких овалах.
- «Покаж».
- Ну, ты странный, так сразу и «покаж»!
- Не боись не отберу – спародировал я простуженный голос мальчика.
- Че?.. А, смешной ты… - скривился он в полуулыбку. – На! Только чтоб «чики-пики»! Как говорил товарищ Дзержинский. – Добавил он, озираясь по сторонам. Вынул из-за пояса. Разложил и показал: большой раскладной нож с кривой, коричневой, блестящей ручкой. Я, таких - не видел ещё никогда. С заточенной, на всю ширину совершенно-черного лезвия с закруглённым концом, необычайно гладкой кромкой. И выгравированной надписью на всё лезвие: «Вынул - без славы не вкладывай». Возле самой ручки было теснение: «Solingen 1913».
- Философское лезвие! Оккамова бритва – с удовольствием промычал мальчишка, пряча нож обратно.
- Почему философское? – возразил я. Я всегда был большой любитель поспорить.
- ?.. – Мальчишка глянул на меня удивлённо. - Потому что в социуме доминируют философы, а среди мыслителей доминантны немцы, – возмутился он. - Да ну, тебя! Пудришь мне разум, пошли…
ВОСТОЧНЫЕ СЛАДОСТИ
На Невском проспекте был тогда магазин: «Восточные сладости». Очередь там всегда колоссальная была, народу тьма, давка постоянная. Вот, он меня туда и потащил, объяснив, что сегодня «бонвиванить» будем, потому как: у одной молодой особы – сегодня юбилей.
- С пустыми руками нелогично как-то – торопливо объяснял мальчишка, пробираясь маленькой торпедой в толпе покупателей:
- Значит так! Схема тривиальная я как товарищ Ленин, устраиваю диалектический диспут, а ты в это время экспроприируй чего побольше. Торт, какой ни будь, – научал он. - «Айсберг» знаешь?
- Ну! – Облизнулся я, сладкого недели три не пробовал.
- Взял, и неторопливо так, как товарищ Аристотель силлогизм за силлогизмом к логичному выводу. – Прошипел он и кивнул белобрысой головой в сторону выхода из магазина. – Ну, а я тебя догоню. И не «дрейфь»! Аргументов хватит! – Добавил он и стремительно вклинился в очередь возле самого прилавка.
Я, честно говоря, из всего, что он говорил тогда, понял только - надо взять торт и как зомби направился к краю витрины там, где обычно делают откидную доску, перекрывающую вход за прилавок. Остановился рядом, осмотрелся, вижу: за витриной со стороны продавца, на длинном во всю длину прилавка столе, стоят коробки с тортами. И надо же - «Айсберги» с самого краю! Прицелился. Жду момент. Даже в азарт какой-то вошёл. Слышу из очереди назидательный такой, противный, женский вереск:
- Мальчик! Вам не стыдно! Здесь пожилые люди стоят.
Ну, и с не менее назидательным тоном, в ответ хрип моего товарища:
- Ну, это многоуважаемая особа пожилого возраста, буридановы противоречия!
- Нет! Ну, вы слышали? Какое хамство! - Тот же возмущённый голос.
- Товарищи прекратите бардак! – ещё один голос из очереди.
- Я здесь полтора часа стою…
- А что там случилось?.. – голоса из очереди.
- Я здесь стою с трёх часов, и этого наглого мальчика, не видела – авторитетный голос очевидно соседки по очереди.
- Товарищи прекратите скандал! Иначе я не отпускаю! – Усталый голос продавщицы.
- Товарищи! Соблюдайте очерёдность силлогизмов! Без логики нет эмпирики социальных отношений! – Надрывный хрип моего нового, находчивого знакомого.
- Это кто там такой умник! – голос из конца очереди.
- Это не умник, а основоположник марксистской диалектики уважаемый товарищ Ульянов Ленин! – Чеканно-хриплый с расстановкой ответ возмущённого мальчишки.
С этого момента я уже ничего не слышал. Так как, после реплики продавщицы, схватил в охапку сколько мог коробок, и не без труда продравшись сквозь возмущающуюся толпу, выскочил на улицу. Догнал он меня только через целый квартал. Сам не понимаю, почему я так мчался тогда. В угаре, каком то был?
- Ну, ты брат здоров! Еле догнал. Сдрейфил что-ли? – Захрипел он, еле поспевая за моими семимильными шагами своими коротенькими ножками в великоватой обуви.
- Я?!! – возмутился я и застыл как вкопанный.
- Ладно… - отмахнулся мальчишка, озадаченно глядя на мою ношу. - Ты чего целых две коробки взял?
- Не знаю… - озадачился я. - А чё? плохо што-ли?
- Странный ты! Сказал же торт. – Проговорил он задумчиво. - Догма у меня такая. Не экспроприируй – экспроприаторов, эксплуататором станешь.
- Кого не эксп–проп-приируй?!! – Возмутился я.
- Да-а! – Протянул он, оглядывая меня снизу вверх. - Был такой поэт, Заратустра. Сказал как-то: из сосуда можно вылить только то, что в нём налито…
- Между прочим! – Не на шутку рассердился я. - Это другой поэт сказал. – Уничтожающим тоном проговорил я, усиленно пытаясь вспомнить: кто же это сказал?..
- Теперь вижу! Чита-аешь. – Впервые улыбнулся мальчик. Вытащил из кармана куртки алюминиевый портсигар. Вынул из него сигарету без фильтра. Неторопливо вставил её в длинный прозрачный мундштук с безвкусными розочками на гранях. Прикурил от коробка спичек, делая руками щиток от ветра. Повернулся и сказал. - Знаешь что? пошли в метро. - И потащил меня в сторону станции.
В МЕТРО
Когда мы вошли на станцию метро, было немноголюдно. Мой знакомый сразу же уверенно направился к женщине, которая обычно всегда стоит у стеклянной будки, находящейся рядом с турникетами. Та, заметив его, стала тревожно бегать глазами по всему кассовому залу. Мальчишка подошёл к крайнему с будкой турникету оперся об него с наиважнейшим видом и прохрипел:
- Здравствуйте многоуважаемая «зина»!
Женщина натянуто улыбнулась и стала ещё более напряжённо рыскать глазами:
- Здравствуй и ты, Толька! По делу или как?
- По делу… - сконфузился мой товарищ. - Вы не могли бы, пропустить меня и одного молодого человека? У нас дело, не терпящее отлагательства.
- Какого человека? Это с тортами что-ли?
- Ну да! Видите-ли, у одной молодой особы сегодня юбилей и мы очень спешим. – Важно просипел он, указывая на торты в моих руках.
- Тебя пропусти… - Затянула женщина, тревожно оглядывая зал.
- Вы меня знаете… - Обиделся мальчик и стал в позу московского памятника Пушкину.
- Ладно, иди! - улыбнулась она и отошла в сторону.
Когда мы были с ним уже на перроне, я спросил:
- Слушай, а чего она тебя «Толька» назвала?
- А-а? Дразнится – отмахнулся мальчуган и добавил. - Я здесь когда-то карманы резал. А вместо кошелька записки ложил: «Толька и всиво», малограмотным был. – Усмехнулся он. - Смешным тогда мне это, почему-то казалось. Ну, а за это, и прозвали меня потом - «Толька». - Объяснил он. Я улыбнулся. Он это заметил и прохрипел с угрозой. - Только я эту кличку дурацкую не люблю!
- Слушай, Старик? – рассеянно проговорил я, поразившись неожиданно пришедшей на ум догадке. - А ты где родился?
- На вокзале. – Удивился он.
- А родители кто?
- Не знаю… - насупился мальчишка. - Я, сколько помню себя - всегда на вокзале… все куда-то едут, один я остаюсь…
Подошёл поезд. Мы вошли в вагон. Долго молчали. Мой новый друг о чём-то думал, уставившись в тёмное стекло, за которым быстро пробегали огни туннельных фонарей. Потом он повернулся и спросил:
- А ты где родился?
- В Баку. – Ответил я.
- Далеко это? – спросил он.
- Очень.
- И родители есть?
- Да. Мать…
- Ну и чего ты здесь?.. – зло просипел мальчишка. - Ехал бы к маме, пропадёшь здесь нахрен! Я если бы знал, где моя - сейчас бы «сорвался»…
- Да кому я там… - я отвернулся. Мы замолчали.
- Ты знаешь? - Задумчиво проговорил мальчишка, через некоторое время:
- Я читал где-то, про мир, в котором есть только нищие и воры. Нищие побираются у воров, а воры крадут у нищих, чтобы потом давать им милостыню. Мне почему-то кажется, что мы все так живём, только я бы ещё вахтёров добавил…
- Кого? – Не расслышал я сквозь перестук колёс метро.
- Ну, есть такие, построили свой вахтёрский мирок, - раздосадовано прохрипел пацан. - И делают вид, что всего этого не замечают. Да ну тебя! Не поймёшь ты, «читака»! – Зло закончил он и отвернулся...
- Презираю я вашего де Сент Экзюпери – пробормотал этот слишком рано постаревший мальчуган, провожая задумчивым взглядом пролетающие мимо огни тоннелля. - Этого нежного философа сентиментальных домохозяек и сытых мещан. Мы в ответе за тех, кого приручили - рабский цинизм! Все в ответе за всех кого не унизили!
//продолжение следует...