Высокая дородная фигура. Круглое улыбающееся лицо, приветливый свет глаз. Рядом с ней часто забываешь о её присутствии. Её как бы нет. Но почти неуловимое душевное тепло тихо льётся из угла, где она любит сидеть. Она очень мало говорит — больше слушает. Но и это не совсем точно: она погружена в себя, в свой душевный мир, который редко открывается присутствующим.
Ей чужды мелкие заботы внешней жизни, она не думает ни о деньгах, ни о трудностях быта. Для неё важнее всего тишина и покой её собственной души. И это особенно удивительно, когда вспоминаешь всё, что выпало на её долю.
Её молодые родители любили жизнь, стремились насладиться всем, что она могла им дать, и маленькая дочка оказалась помехой. Её отправили в деревню, где жила тётка её матери. Именно её Таня называла мамой и привязалась к ней всей душой. Родители жили в Москве, вскоре разошлись. А маленькую Таню в деревне окружал особый мир. Дедушка её был священником, «мА-мА» жила тем, что пекла просвирки для церкви. Тихая и спокойная деревенская жизнь способствовала формированию неокрепшей души. Однако религиозной Таня не стала, а в старости не понимала и отвергала всё, связанное с церковью.
После смерти приёмной матери, она поехала к своей родной маме, которая была научным сотрудником рыбного института и жила в приморском городе. Тане было тринадцать лет, к городской жизни она привыкала с трудом. Особенно стеснённо себя чувствовала в школе, где дети смеялись над её деревенской речью и северным «аканьем» и «яканьем». Но в последствии эти несколько предвоенных лет она вспоминала с очень тёплым чувством.
Однако война всё перечеркнула. Немцы вошли в город. И началась мобилизация молодёжи на работу в Германию. Очевидно, можно было как-то спрятаться, укрыться — так делали многие. Но мама взяла четырнадцатилетнюю Таню за руку и отвела на мобилизационный пункт. Что ею руководило, трудно сказать: то ли так она пыталась укрыть дочку от ещё более страшной доли, то ли надеялась на гуманность немцев, но факт тот, что Таня пополнила собой ряды остарбайтеров.
И потекли однообразные дни по схеме: работа — барак. Работа на шахте (она выдавала шахтёрам лампочки), барак типа казармы, с рядами железных кроватей и тоненькими матрацами, сквозь которые ощутимо чувствовались железные перекладины. Полуголодное существование с однообразным ежедневным меню: суп, в котором плавают куски свеклы и капусты. Но девочки не унывали. Таня даже начала писать стихи. Это были наивные полудетские стихи с ярко выраженным патриотическим содержанием.
А конец войны приближался; пленников распустили по домам, и Таня начала пробираться домой. Путь был нелёгкий: то на попутках, то на каких-то платформах, то на крышах вагонов — но дом всё ближе и ближе.
Наконец, разрушенный вокзал родного города. Всюду камни от разбомблённых зданий, даже дорогу домой трудно найти. Но она — дома!
Несколько послевоенных лет прошли незаметно и спокойно: вечерняя школа, работа в редакции корректором, первая романтическая любовь с известным журналистом. И, наконец, приходит решение: нужно учиться. Нашлась умная женщина, которая посоветовала не указывать в анкете и автобиографии факт пребывания в Германии. И хотя Таня была на редкость правдивой, она последовала этому совету и поступила в пединститут.
Человеком она была удивительно органичным, лукавство было противно всей её натуре. Поступала она всегда так, как диктовало её чувство, её характер, сознание. И когда при распределении ей предложили поехать на работу в Казахстан, она не противилась ни одной минуты: значит, так надо. Правда, Татьяна плохо представляла себе, что ждёт впереди.
А действительность оказалась такой: деревенская школа, ученики, ни слова не знающие по-русски, и она — преподаватель русского языка и литературы, ни слова не знающая по-казахски. По вечерам она плакала от отчаяния и не знала, что делать. Понемногу, очень медленно, всё начало налаживаться.
Как-то Таня приспособилась, научилась отбиваться от местных кавалеров, которым приглянулась статная русская учительница. Ухажёры становились всё настойчивее. И чтобы как-то от них отбиться, она поддалась на уговоры и, в конце концов, вышла замуж за русского парня, шофёра из соседнего селения. Это было ошибкой. И после того, как она с ним вернулась в свой приморский город и родила дочку, они расстались.
Татьяна растила дочь, преподавала в школе и писала стихи. Стихи её отличались оригинальностью и некоторой странностью, как и всё её поведение. Жила она сама по себе, читала Чехова, которого очень любила, с увлечением играла в «эрудит», разгадывала кроссворды и старалась ни от кого не зависеть.
В жизни, конечно, было много огорчений и неприятностей, но она умела ото всего абстрагироваться и жить как-то обособленно.
Все, кто её знал, очень её любили за тихий нрав, добрую душу, абсолютную незлобивость и тот ласковый свет, которым она всех одаряла.
Её уже нет. Но воспоминания о ней всегда греют душу всех её друзей и близких.