УЧИТЕЛЬНИЦА ПЕРВАЯ МОЯ
(быль)
Лицо ее сохранилось в моей памяти нежно очерченным овалом, над которым пламенели пышные, остриженные по моде тех времен, волосы. Она всегда носила одно и то же: белоснежную, туго накрахмаленную блузку, черную юбку и туфли на низком каблуке с перепонкой. У нее была легкая летящая походка. Мы ее обожали. Она была нашей первой, и поэтому самой сильной любовью нашего четвертого « А» класса. Она вела этот класс с « нулёвки» уже пятый год, и мы были ей, как дети.
Я пришла сразу во второй класс, поскольку умела читать, писать и считать до ста, чем гордилась. Я была толстушкой с длинными косами - вечным соблазном для мальчишек. У меня были проблемы. Арифметика была моим крестом. Самая примитивная задачка с бассейнами и пешеходами ввергала меня в ступор. В конце концов, в доме появился репетитор, и дело понемногу наладилось. В четвертом классе я даже получила похвальную грамоту. Как я завидовала нашим отличникам: Белле Курц, Софе Розенталь, Мирону Авербаху, у которых и без репетиторов путешественники всегда сходились в нужной точке, а бассейны наполнялись в нужное время... Смуглая красавица Белла Курц вышла замуж и уехала к мужу на Дальний восток. Толстушка Софа Розенталь проводила меня во Львове до станции Чоп. Мы ревели, и были уверены, что расстаемся навсегда. Но Бог милостив: мы встретились спустя 20 лет в Германии. Конечно же, она стала учительницей математики. Мирончик Авербах... Однако по порядку.
Мы учились, дружили, ссорились, писали друг другу записочки, срывали уроки, словом, росли. Как во всяком нормально развивающемся коллективе, у нас были свои партии и лидеры. Лидерами были девочки. Они вообще были социально активны. Мальчишки же отлынивали от любой общественной работы и занимались чистой наукой. Майорчик был прирожденным математиком, и подавал большие надежды. Зинаида Андреевна его любила и особо отличала. Самый маленький Шура Гиндин, наш левофланговый, занимался в музыкальной школе по классу скрипки, а Олег Фотиев лучше всех знал географию. Однажды он уверенно показал на карте три сибирских реки, которые нам на дом не задавали: Яну, Индигирку и Колыму. Мы были сражены его эрудицией.
Помню, как в третьем классе нас принимали в пионеры. Сколько было страхов! Я была уверена, что как только обнаружится, что мама заплетает мне косы, меня точно не примут. Мы заучивали пионерскую клятву, как молитву: «Я юный пионер Советского Союза перед лицом своих товарищей торжественно клянусь»... На дворе стоял 1938 год. Были и события помельче. Шура Айзенштейн поменяла фамилию на Гизниченко. У нее умерла мать, и тетка удочерила ее и дала ей свою фамилию. Мы долго не могли привыкнуть к новой шуриной фамилии. Я вспоминаю: учителя никогда не называли нас по именам, только по фамилиям, и нам это не казалось странным. Нас муштровали, как солдат. Все эти переклички, игры в зарницы и поиски шпионов. Нас готовили к войне.
Между тем, необъявленная перманентная война между мальчишками и девчонками неожиданно закончилась весной 1940 года. Зинаида Андреевна заболела, и мы решили всем классом пойти на прогулку после уроков без нее. Мы впервые почувствовали себя взрослыми. Мальчишки, притихшие и серьезные, не дергали девочек за косы, а помогали им на крутом спуске к Ланжерону. Девочки, смущенные и благодарные, разрешали за собой ухаживать. В этот день мы прощались со своим детством.
Приближался конец учебного года. Мы переходили в пятый класс. Зинаида Андреевна уходила от нас к малышам. Мы ее заранее ревновали. Наши мамы соревновались, кто подарит ей лучший букет на выпускном вечере. Мой оказался самым красивым: колированная сирень и тюльпаны. Мы были грустны, мы теряли любимую учительницу, наши мамы- друга и советчика. Почему-то с папами у Зинаиды Андреевны не было такого контакта. Я вспоминаю единственный случай, когда в школу был вызван папа- это когда Рывкин вылез в окно и прошелся по карнизу на уровне четвертого этажа.
А потом началась война. Мы эвакуировались. Когда летом 1944 года вернулись в Одессу, она еще дымилась. На улицах стояли ларьки, где продавали вкусную сдобу. Откуда в разоренном городе взялась мука, из которой выпекали эти булочки, для меня является тайной и поныне... Мы собрались на « традиционный сбор», мальчики и девочки 4 –А класса, пережившие войну. Собрались мы в квартире Леньки Ибрагимова, как раз напротив нашей 101-й школы, у парка Шевченко. Мы повзрослели, возмужали, и с трудом узнавали друг друга. От смущения мы переходили» на « вы». По военной традиции, первый тост был «за тех, кто опоздал на торжество». « Опоздавших» было трое: Валя Овешникова, Лора Шмуклер и Мирончик Авербах. Валя погибла во время бомбардировки Одессы, Лора и Мирончик погибли в гетто. Мы почтили их светлую память минутой молчания. Потом я предложила тост за Зинаиду Андреевну. И произошло что-то необъяснимое. Шура выскочила из-за стола, выбежала на кухню и разрыдалась. Я бросилась было за ней, но Вовка Нисензон (русский, несмотря на фамилию) удержал меня. Кроме Шуры он, единственный из нашего класса, оставался в оккупации. Он и рассказал нам все.
Во время оккупации Зинаида Андреевна служила в сигуранце. Она разыскивала евреев, скрывающихся от угона в концлагеря, и выдавала их румынам. За это ей разрешалось брать себе их имущество. Она разыскала Мирончика, скрывавшегося в русской семье на Пересыпи, и выдала его. Она знала, где он скрывается: доверчивая мама Мирона выдала ей тайну. Мирончику едва исполнилось 12 лет. За Шурой Зинаида Андреевна явилась в сопровождении двух полицаев. Тетка истерически кричала, вырывая Шуру из их лап: “ Не дам, не пущу!!! Она русская, русская! У меня документы! Она русская, ее родители русские!» Зинаида Григорьевна хладнокровна сказала: «Она лжет. Девочка еврейка. Ее настоящая фамилия Айзенштейн. У нее отец еврей». И добавила, обращаясь к шуриной приемной матери: “Я не понимаю, зачем вам в доме нужна эта жидовка?».
Шуру удалось откупить.
Зинаида Андреевна дожила до Победы. Ее не арестовали, не отдали под суд, хотя свидетелей было больше чем достаточно. Она уехала в Измаил, режимный город, где ее никто не знал, и там преподавала в школе. Ее даже не дисквалифицировали. Потом вернулась в Одессу. Однажды на улице ее встретила моя мама. Она перешла на другую сторону, но Зинаида Андреев увидела ее и прокричала ей вслед: « У меня забрали все, все до нитки». Она имела в виде - все награбленное. Она думала, что это искупит иудин грех предательства.