ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Новосибирск август 1968 года
Ул.Тульская
Андрей взял служебную машину и поехал на Тульскую улицу к Ерёминым. Он вошел в соседний дом, показал милицейское удостоверение.
— Меня интересует событие, произошедшее в соседнем дворе 14 июня этого года, – сказал он. – Что вы можете рассказать?
Сосед внимательно посмотрел удостоверение.
— Так, милый человек, мы что знали давно милиции рассказали… Его, Ерёмина, что ещё не посадили разве?
— Суда ещё не было. Как вас звать? – спросил Андрей.
— Так Петром Евсеевичем зовемся. Струговы мы будем.
— А я Андрей Петрович. Петр Евсеевич, дорогой, открылись новые обстоятельства по делу Ерёмина, поэтому меня интересую некоторые подробности этого дела. Я читал ваши показания. Вы говорили, что потерпевший заходил к вам. Это так?
— Да. Зашел он к нам, спросил где живет Ерёмин. Я показал ему его дом. Вот и всё.
— Больше он ничего не спрашивал?
Сосед Ерёмина задумался, почесал затылок.
— Нет! Только спросил, давно ли Ерёмин приехал с Севера… Я ответил, что где-то с неделю назад приехал.
— Это всё? – спросил Андрей.
— Всё! Истинный бог, Петрович! Более ничего не говорил и не спрашивал, – Стругов хотел было перекреститься, но воздержался.
— А что у него было в руках, Петр Евсеевич, не помните? Я вижу у вас память хорошая.
— Да уж, память у меня цепкая, один раз увижу, так на всю жизнь запомню! – похвастал сосед. – У нас у всех Струговых в роду хорошая память. Мы такие!
— Так что у него было в руках?
— Кажись, ничего и не было, окромя маленького такого чемоданчика. На ремне он был через плечо одет.
«Это мог быть кофр с фотоаппаратурой, – подумал Андрей. – Однако в протокол осмотра места преступления кофр не попал».
— Петр Евсеевич, может ваша супруга что-нибудь помнит?
— Что ты! – махнул рукой сосед. – Она же не Стругова, а Уткина! У неё умишко утиный, а память куриная, что сама скажет, через пять минут и забудет!
Стругов засмеялся, жена хмыкнула и вышла во двор.
— Ёж ты! Зафырчала королева, мать твою… Обидчивый бабы народец, Петрович.
— Это точно! Обижаются ни за что на нас мужиков, – поддержал его Андрей.
— Бабы народ зловредный, если бы не нужны были, век бы с ними не связывались. Канитель от них одна!
— Точно подмечено! – сказал Андрей и достал сигареты. – Угощайтесь! В доме то можно курить?
— Можно, но… лучше пойдем на крылечко!
Они сели на крыльце и закурили.
— Хорошие у тебя сигареты, Петрович! Сколько же они стоят?
— Сорок копеек пачка.
— Ого! Это на сорок копеек можно булку белого и булку серого купить. Сколько же ты получаешь?
— Две сотни выходит.
— Да…а, это хорошие деньги. А я вот семьдесят рубчиков получаю, тут уж махорку курить приходится. Иной раз и «Памир» по гривеннику возьмешь, все ж полегче махорки… Так ведь «Памир» ещё надо найти, где продают. В последнее время все меньше стали его продавать… А ты, Петрович, помнишь, были сигареты «Охотничьи»? Так они всего шесть копеек стоили. Правда крепкие, зараза, ей богу, крепче моей махорки!
Они посидели, покурили.
— А как вообще ваши соседи, что за люди?
Стругов пожал плечами.
— Люди как люди… Ничего плохого про них не скажешь… Вначале дом купил Виктор. Он у нас на «Сиблитмаше» работал сварщиком. Дом то он подлатал, забор починил. До него там Астаховы жили, пьянь несусветная! Дожили до того, что в последнюю зиму печку забором топили… Вот такие дела. Виктор то все поправил, а вот огородом не занимался. Заросло все бурьяном выше головы. Но потом привез из деревни, какой не скажу, не знаю, родителей. Уж те огород привели в норму. Да так умело! У меня еще цвет на огурцах, а они ведром урожай снимают да по утру на базар к бани несут!
— Хорошие огородники, видать?
— Одно слово деревенские люди! Видно всю жизнь на земле работали.
— Петр Евсеевич, а вы не видели или не слышали что происходило во дворе у Ерёминых? С вашего крыльца часть их двора видна.
Стругов задумался. Потом махнул рукой и сказал:
— Милиции не рассказывал, но ты мне понравился – тебе скажу. Айда за мной!
Стругов завел Андрея в сарай, примыкавший ко двору Ерёминых.
— Тут у меня, Петрович, – сказал он, откидывая мешковину с фляги. – Пиво домашнее, так сказать, бражка дозревала… Как только тот мужчина к Ерёминым подался, моя то в магазин пошла, а я сюда. Попробую, думаю, не созрела ли бражка? Ну, зашел я сюда, так же, как сейчас с тобой зашли. Открыл флягу…
Стругов открыл флягу, зачерпнул из нее ковшиком.
— …зачерпнул и только стал пробу наводить, дегустировать, значит, – он отпил браги, отер губы ладонью. – Как слышу за стеной во дворе Ерёминых разговор… Слышь, Петрович! Пиво то созрело, попробуешь?
— Не откажусь, – принимая ковшик, сказал Андрей.
Он медленно выпил пиво.
— Да…а, добрая вещь! – похвалил Андрей.
— А то! Не первый год варю, рецепт свой имею, секретный конечно, но тебе могу сказать…
— Нет, спасибо конечно, но я человек служивый, дойдет до начальства, беды не оберешься… Да и где мне держать ее? Я ведь в казенной квартире живу, соседи запах учуют, вмиг настучат!
— И то верно!… Да с твоей зарплатой можно и настоящего магазинного пива купить.
— Так, Петр Евсеевич, что вы услышали за стенкой? – спросил Андрей.
— А, да! Слышу разговор начался… Этот, который к нам заходил, спрашивает старика: «Где, мол, Виктор Ерёмин? Хочу, мол, видеть его». А дед ему говорит: «Как где? Дома он отдыхает. Заходите, гостем будите». А тот ему отвечает: « Нет, мол, пусть сам во двор выйдет, тут и поговорю с ним». Ну пошел дед Ерёмин в избу, а я, слышь, к стене подошел…
Стругов подошел к стене и вынул из доски большой сучок.
— … и в глазок свой стал смотреть. Я этот глазок сделал еще при старых хозяевах, уж больно потешно было наблюдать, как они пьяные куролесили… Смотрю, выходит на крыльцо Виктор, увидел гостя – в лице изменился, не то удивился, не то испугался его.
— Так удивился или испугался? – уточнил Андрей.
— Да кажись, то и другое, одновременно… Ну, мужик этот и говорит Виктору: «Что, не ждал меня увидеть?».
Двор Ерёминых 14 июня 1968г.
Виктор молчит, стоит и нервно курит.
— Федор… Ты что ли?
— Узнал?… Ну здравствуй, друг мордастый!
— Здорово, коль не шутишь… С чем пришел?
Соколов снял с плеча кофр и сел на крыльцо.
— Пришел с миром к тебе,– сказал он, закуривая.– А я смотрю, ты изменился. С уголовным прошлым завязал. Это хорошо… Я был на твоей буровой, ты оказывается передовиком производства стал! А вот скажи мне, почему ты столько лет не выходил на связь и скрывался?
— Я и не скрывался. Меня взяли на проверке документов и один «мусорок» опознал меня… Вот и сидел я десять лет в лагерях. А вышел уже под своей фамилией. Ты то, видать, искал меня как Борисова, чьё имя в фальшивых документах, которые ты мне выдал было. Вышел на волю, война кончилась, кого мне было искать?
—Допустим, что так. А в каком году тебя посадили?
— В сорок пятом… Как ты меня нашёл? Ты ведь, вроде, настоящую мою фамилию не знал.
—А я недавно на Булычаге был. Там среди ветоши нашел твой лагерный бушлат с фамильной нашивкой…
— Да ну, не может быть! Столько лет после войны прошло… Что, цел ещё бункер?
Федор затушил папиросу и сказал:
— То, что бункер цел, говорит о том, что ты о нем никому не говорил. Так?
— Ни словом, ни намеком о нем никогда и не кому не говорил.
— Хорошо, допустим это так. А потом, выйдя на свободу, почему не искал с ними связи?
— С какой стати? Я вам ни чем не обязан…
— А то, что тебя замерзающего подобрали в тундре, обогрели и вылечили, кормили тебя больше года? Это что, просто так, за красивые глазки?..
Федор помолчал, достал папиросы.
— Одно то, что ты, Виктор, находился больше года на секретной базе СД и выполнял поручения сотрудника германской службы безопасности, говорит о твоей прямой измене своему государству. А у вас за измену родине в военное и мирное время полагается расстрел. Так что ты пошел на сотрудничество с германской разведкой добровольно. Ел немецкие консервы, так будь любезен отработать должок.
— Я думаю ничего вам не должен. За обогрев и хлеб соль, конечно, спасибо,– сказал Ерёмин.– А доставить вашу посылку в Томск я тогда согласился лишь потому, что хотел уйти на большую землю.
— Кстати, ты доставил тогда посылку по назначению?– спросил Федор.
— Нет. Я не нашел адресата.
— Расскажи-ка поподробнее.
— Ну, как ты помнишь сам, на вашем катере меня доставили в район Ханты-Мансийска. Своим ходом я вышел в небольшую деревню, представился геологом и, дождавшись парохода, двинул в Томск.
В пути все было нормально. В Колпашево на пароходе военный патруль шмон устроил. Проверяли документы и выборочно осматривали багаж. Мои бумаги подозрений не вызвали, багаж тоже – у меня ведь сверху в рюкзаке и мешке были камни. Я сказал что везу в институт пробы… Я, конечно, вначале, когда патруль увидел, сильно струхнул, но потом понял – документы у меня сносные, сомнений не вызывают. Вот тогда и решил к тебе на Булычаг не возвращаться. Ты уж извини меня, на воле захотелось пожить в свое удовольствие…
— Ты мне про Томск расскажи,– сказал Федор.
— Как мы и договаривались, на стоянке в Александрове, я отбил телеграмму в Томск о своем прибытии. Приехав в Томск, я отправился по адресу, сейчас уж не помню,… кажется, на улицу Мазутную, короче, по адресу, который мне дал ты. Нашел дом, но сразу не сунулся, а устроился радом на скамейке и стал наблюдать. Часа через два из дома вышел парень, запер дверь на ключ и пошел по улице. Я пошел за ним. Он завернул в переулок и сел в машину, которая видать его ожидала и уехал. По внешнему виду парень совсем не походил на хозяина явочной квартиры, приметы которого ты мне давал. Ну я и поостерегся идти на встречу. Поехал за город, спрятал в лесу посылку. Потом в городе на рынке купил продуктов, водки. Вернулся на Мазутную улицу и недалеко от явки сел, на стоявшую в тени деревьев, скамейку. Оттуда мне хорошо было видна явочная квартира.
Часа через три, может больше туда пришел тот же парень и, пробыв в доме около часа, снова уехал на машине, ждавшей его за углом. Вскоре из дома, у которого я сидел, вышел мужчина лет пятидесяти. Я разговорился с ним, старик оказался гостеприимным, пригласил в дом, а увидев водку, обрадовался и пригласил на ночлег. За разговором я узнал, что недавно у них тут целая перестрелка получилась. В тот дом, где была явка, нагрянули энкэведешники. Хозяин дома открыл стрельбу и НКВД посекла его автоматами. Старик сам видел, как его забрасывали в грузовик.
Я понял, что явка провалена, что оставаться в Томске, где я никого не знал, мне опасно и утром поездом уехал в Новосибирск. Там у меня было много знакомых по прежним судимостям.
— Что с посылкой?– спросил Федор.
Ерёмин пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, лежит в лесу, где я её закопал…
Подумав, Федор сказал:
— Вот что, Виктор, собирайся, поедем в Томск, покажешь место, где спрятал посылку…
— Нет! Что ты! Никуда я с тобой не поеду!.. Что было, то прошло давно. Сейчас у меня другая жизнь. И знать ваши дела я не желаю…
Федор зло посмотрел на Виктора.
— Ни каких нет! Говорю по-хорошему, собирай вещи… Десять минут на сборы. Своим домашним скажешь, что через пару дней вернешься.
Виктор встал и пошел в дом. Через несколько минут он вышел на крыльцо.
— Никуда я с тобой не поеду… И вали, Федор, отсюда подобру-поздорову.
— Что!.. Да я тебя…
Федор ощетинился, встал и стал подниматься на крыльцо. В руке у него блеснул нож…
Виктор ударил его ногой в грудь. Тот полетел вниз, пытался удержать равновесие, но повалился на землю, головой ударившись о фундамент дома, сложенного из гранитных камней.
Ерёмин подбежал к нему, выбил из руки нож и забросил его в огород, где росла картошка.
Потом побежал, нашел нож и сунул его под стенку сарая, присыпав землей.
Он вернулся к Федору, тот лежал, не подавая признаков жизни. Из-под головы появилась лужица крови.
— Федор! – потряс он Соколова.– Федор, ты что?.. Слышишь меня?..
На крыльцо вышел отец.
— Что случилось, сынок?
— Иди батя в дом… Хотя, постой! Сбегай, позвони в скорую.
— Что сказать то?
— Что сказать?.. Скажи, человек упал с крыльца, голову разбил.
Двор ерёминского соседа
Петр Евсеевич отпил бражки.
— Так о чем они говорили?– спросил Андрей.
— О чем говорили, спрашиваешь? Ты, Андрюха, извини меня, разговора я самого не слышал. Меня, понимаешь, моя супружница в дом позвала. Так что у них там было не знаю. Только, когда скорая приехала с милицией, я во двор вышел… Смотрю, быстренько этак соседа моего повязали, в машину и увезли. А потом уж ко мне пришли, стали допытываться, что, мол, видел, что слышал… Так я им особо ничего не говорил, так как ничего не знаю… И знать не хочу, а то ведь затаскают как свидетеля…
Андрей попрощался и поехал в управление.