ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Новосибирск 1968 г. Август
Управление городского отдела милиции
В девять часов утра в кабинете у Дорохова Андрей застал следователя прокуратуры Зинаиду Николаевну Круглову, ведущую дело Ерёмина.
— Знакомьтесь, Андрей Петрович! Это …
— А мы знакомы! – сказала Круглова, поднимаясь навстречу Казанцеву. – Здравствуй, Андрей!
— Здравствуй, Зинаида Николаевна! Вот ведь пути господни неисповедимы, вновь пересекаемся по работе.
— Ты что верующим стал?
— Каким верующим! Скоро и суеверным перестану быть.… Представляешь, собрался в отпуск, все шло хорошо, дела сдал, отпускные получил, и, главное, по столу постучал от сглазу.… И тут выныривает валюта!
Зинаида Николаевна была старше Андрея лет на десять, но выглядела моложаво и бодро.
— Андрей, я сама года три в отпуске не была. Только вот один раз на две недели в санаторий попала и то зимой, так хоть на лыжах походила.…
—… и холодной водки попила, – поддакнул Андрей.
— Вот это точно! – подхватила Круглова. – Только мужиков потных не было.
— Что, слышала этот анекдот?
— А то!… С нашим контингентом такого наслушаешься, уши завянут! А если серьезно, знаешь же сам, сколько сейчас у нас работы.… Полный аврал! Одних расстрельных дел больше двух десятков.…
Они сели к столу и все трое закурили.
— С чего начнем? – спросил Дорохов.
Круглова расстегнула молнию на папке, вытащила на стол бумаги.
— Вот постановление о передачи дела в органы госбезопасности. Вот здесь распишись.… Забирай, Андрей Петрович!
— Но вчера вроде шел разговор о совместной работе.…
— Эх, Андрюша!… Прокурор вечером вызвал, срочно приказал написать обвинительное заключение по покушению на убийство и ознакомить подозреваемого Ерёмина. Так что ты принимаешь от нас обвиняемого в нанесении тяжких повреждений и подозреваемого в валютных операциях гражданина Ерёмина.
Круглова передвинула через стол к Андрею папку с делом.
— Дерзай, Андрей!
— Стоп, стоп! Ему ведь должны были сказать о возбуждении нового дела? Он знает о валюте?
— Нет. Дело возбуждено по факту сдачи валюты, принадлежавшей, по словам свидетеля Ерёмина старшего, Ерёмину младшему. А вечером твой начальник позвонил прокурору и просил воздержаться от сообщения подозреваемому. Мы так и сделали.…
— Вот забери, – она протянула прозрачный пакет с ножом. – Вещёственное доказательство №1.
— А валюта?
— А валюту мы с Дороховым себе решили оставить. Не против?
Она с улыбкой смотрела на Андрея.
Дорохов вышел из-за стола, подошел к стенному шкафу, за дверцей которого оказался большой сейф.
— А что? – в тон Кругловой сказал Дорохов. – Если бы не восемьдесят восьмая статья, можно было бы и себе оставить.… Принимайте, Андрей Петрович, богатства!
Он поставил на стол кожаный портфель и рядом положил протокол осмотра.
Круглова мельком взглянула на сумму валюты в протоколе.
— Ого! У нас за половину этой суммы в рублях недавно двух расхитителей к расстрелу приговорили. А тут.…
Андрей осмотрел портфель. Замок был явно сломан совсем недавно. Подвинув к себе протокол, он прочитал:
«… к дежурному Кировского райотдела милиции обратился гражданин Ерёмин Иван Ефимович, 1892 года рождения, проживающий по улице Тульская дом 199, с просьбой принять от него портфель.
Данный портфель, якобы принадлежит его сыну, Ерёмину Виктору Ивановичу, 1916 года рождения, прописанному по адресу ул. Тульская,199, находящемуся в настоящий момент под арестом.
Гр. Ерёмин И.Е. пояснил, что он не знает, что находится в портфеле и ключа от замка не имеет.
После сообщения в горотдел и прибытии подполковника Дорохова В.Н., в присутствии гр. Ерёмина И.Е. и двух понятых, замок был вскрыт и составлена опись вещёй, извлеченных из портфеля:
1)Доллары США, номиналом 50, десять пачек по сто банкнот, на сумму 50 тысяч (пятьдесят) долларов.
2)Две мужских сорочки.
3)Полотенце.
Дежурный помощник начальника
Кировского райотдела милиции
майор Соломатин А.И.»
Андрей посмотрел на Дорохова.
— Портфель вскрывали при вас? Эксперт?
— Да нет. Дежурный сковырнул замок ножом.… Кто же знал, что там валюта? Думали из вещёй что.…
— А кто считал валюту?
— Считал дежурный, но несколько раз сбивался. Потом вызвал бухгалтера райотдела и тот в три минуты решил вопрос.
К протоколу была приколота объяснительная записка.
« Начальнику городского отдела
милиции
от гр. Ерёмина Ивана Ефимовича
проживающего по ул. Тульская, 199
Объяснительная записка.
4 августа 1968 года мною сдан в милицию кожаный портфель светло-коричневого цвета, хранившийся у меня с 1945 года на чердаке дома в селе Покровка. После переезда на жительство в Новосибирск в 1960 г., я перевез данный портфель с собой и хранил его скрытно от посторонних глаз по адресу Тульская, 199 в кладовой.
По существу дела поясняю, что портфель дал мне в ноябре 1945 года мой сын Ерёмин Виктор Иванович с целью скрыть его от посторонних глаз. После возвращения из лагеря, ни позже сын не вспоминал о портфеле.
Поясняю, что мною портфель не вскрывался и что находится внутри, я не знаю.
Записано с моих слов правильно.
Ерёмин И.Е.»
— Зинаида Николаевна, – сказал Дорохов,– просила доставить сюда Ерёмина. Вы будите говорить с ним, Андрей Петрович?
Круглова кивнула на папку.
— Надо же ему сообщить о возбуждении нового дела. Как ты считаешь?
Андрей задумался. Конечно, от первой встречи с подозреваемым многое будет зависеть в дальнейшем общении с ним.
— Было бы хорошо предъявить ему портфель в присутствии отца, – сказал Андрей.
Дорохов улыбнулся:
— А мы, Андрей Петрович, и это предусмотрели. Доставили с утра Ерёмина старшего. Так что? С чего начнем?
Казанцев поставил портфель под стол.
— Представите меня просто следователем.… Давайте двух понятых и обоих Ерёминых.
Дорохов вышел отдать распоряжения.
— Не хочешь пока говорить, что ты из КГБ? – спросила Круглова.
Андрей кивнул.
— Зачем сразу пугать человека?
— Ты думаешь его можно испугать? Три судимости.… Вряд ли. Он ведь знает, какой приговор его ждет.… Дальше стенки не поведут!
Вернулся Дорохов с понятыми. Следом вошел старик Ерёмин. Он остановился у двери и, не зная, куда ему присесть, засуетился.
—Садитесь сюда, – указал на стул Дорохов и по селектору приказал дежурному доставить арестованного Ерёмина.
Виктор Ерёмин сел напротив отца, кивнув ему в знак приветствия.
— Здравствуй, сынок! – тихо ответил отец.
Виктор скрестил руки перед собой и стал смотреть на них.
— Гражданин Ерёмин! – обратился к Виктору Дорохов. – Сейчас будет проведена очная ставка. Очная ставка проводится в присутствии понятых, следователя прокуратуры Кругловой Зинаиды Николаевны, следователя Казанцева Андрея Петровича. И меня, начальника уголовного розыска городского управления милицией Дорохова Вадима Николаевича. Вам понятно, гражданин Ерёмин?
Виктор из-под черных бровей медленно оглядел присутствующих, коротко остановив взгляд на Андрее, взглянул ему в глаза, и тут же опустив голову, сказал:
— Ясно, гражданин начальник.
Дорохов подвинул Кругловой бланк протокола.
— Ерёмин Виктор Иванович, вы знаете человека, сидящего напротив вас?
Виктор удивленно взглянул на отца.
— А что, начальник? Какое дело старику шьете?
— Повторяю вопрос! Вы узнаете человека, сидящего напротив вас?
Иван Ефимович Ерёмин заерзал на стуле.
— Ты что, Витька!… ей богу, Ваньку валяешь, разболтался совсем, погляжу на тебя!
— Лады, начальник! Это отец мой, Ерёмин Иван Ефимович.
Дорохов обратился к старику:
— А вы, Ерёмин Иван Ефимович, узнаете человека, сидящего напротив вас?
— Как же не знать? Сынок мой Витька… Виктор Иванович. Ерёмин, то есть.
Круглова закончила оформлять протокол. Дорохов дал подписаться понятым и обоим Ерёминым.
Андрей поставил портфель на стол между отцом и сыном, отметив про себя то, что Виктор Ерёмин вскользь посмотрел на портфель и вновь стал смотреть на стол.
Казанцев обратился к старшему Ерёмину:
— Иван Ефимович! Вы узнаете предъявленный вам для опознания предмет?
К удивлению Андрея, старик стал внимательно осматривать портфель, так, как будто видел его впервые. Даже привстал со стула.
Было видно, что, крутя головой вокруг портфеля, отец пытался встретиться взглядом с сыном. Но тот упорно смотрел на свои руки.
— Вы узнаете этот предмет? – повторил вопрос Казанцев.
Старик опустился на стул.
— Кажись, узнаю … эту штуковину.
— Так «кажись» или «да, узнаю»?
— Узнаю! Это я этот портфель третьего дня в милицию принес.… Хотел, как лучше сделать сыну, да видать ошибся.
— В чем ошиблись? Объясните подробнее.
— Да нет! Это я так, к слову сказал.…
Казанцев обратился к Виктору:
— А вы гражданин Ерёмин, узнаете предъявленный вам для опознания предмет?
Виктор поднял глаза на Андрея и сказал лениво:
— Я, гражданин начальник, за свои пятьдесят многое чего видел.… Может, и с вашим портфелем когда-то встречался, не помню.… Хотя погоди!… Вот память то!
Виктор оживился.
— А не тот ли это портфель, который я видел в колыванской бане у одного хмыря в одна тысяча девятьсот сорок пятом году …погоди, чтоб не соврать,… шестого ноября.
Он посмотрел Казанцеву в глаза.
— Да, точно! Вот ведь память, какая!… Я, тогда как увидел этот портфель, так сразу к Филатычу подкатил …
— Филатычу? Кто такой?
— Да колыванский банщик! Ты в Колывани бывал? Филатыча там каждый знает… Сколько, спрашиваю его, на твоих котлах, часах те есть, натикало?.. Как чувствовал, что спрашивать потом будите. Он и говорит: сейчас, мол, семь часов вечера шестого ноября! Я ещё тогда удивился, легко будет запомнить: за день перед октябрьским праздником.…
— Ерёмин! – одернула его Круглова. – Прекрати паясничать! Тут не в бирюльки играют.
Виктор замолчал, вновь стал смотреть на свои руки.
— Зинаида Николаевна! – сказал он тихо. – На мне покушение на убийство. Зачем мне какой-то портфель?
— И то верно, – ответила Круглова. – Только зачем балаган разводить? Виктор Иванович! Ответьте точно: да или нет. Узнаете или не узнаете предъявленный вам предмет?
Виктор повернулся к Казанцеву.
— Пиши, начальник! «Предъявленный мне портфель я где-то когда-то возможно у кого-то видел»… Более добавить нечего!
Андрей, закончив писать, подвинул протокол к Виктору.
— Подпишите!
Тот даже рукой не шевельнул.
— Что же получается, каждое предложение подписывать что ли? Этак рука устанет! – он потер ладонью правый кулак. – Вот зудеть начала уже, видать застудил в казематах ваших.…
Андрей забрал протокол.
— Хорошо! Так и запишем: «от подписи отказался».
— Пишите, – равнодушно отозвался Виктор.
Казанцев обратился к Ерёмину старшему:
— Иван Ефимович! Расскажите подробно, где и когда вы видели этот портфель в первый раз.
На лбу старика выступила испарина.
— Я то? – переспросил он, смахнул двумя пальцами капли пота, нависшие на брови, и полез в карман. Следом за платком из кармана выпала пачка папирос «Север». Старик подхватил ее, не дав упасть на пол, зажал в руке и с извинением в глазах посмотрел на Дорохова.
Подполковник подвинул к нему пепельницу и добродушно сказал:
— Вы не волнуйтесь! Можете курить.
Старик обрадовано закурил.
— Вот уж спасибо вам! С утра не куривши!… Ваши то ребята не позволили курить, а вам, дай бог здоровья, спасибо!… А сыну можно папироску?
Дорохов кивнул.
— Бери сынок! – протянул папиросы Виктору и тихо сказал. – Всю пачку бери, тебе принес.… Бери, бери! Дай бог, все обойдется.…
Через минуту Казанцев повторил вопрос:
— Иван Ефимович! Расскажите подробно, где и когда вы увидели этот портфель в первый раз.
Ерёмин замялся.
— Ну, так … это …
Было видно, что старик засомневался в правильности своего поступка. Ведь лежал же портфель в рогожке на чердаке и лежал бы себе. Так нет! Дернуло же, старого дурака, притащить его в милицию.…
Казанцев вытащил из папки лист бумаги.
— Вот объяснительная записка, подписанная Ерёминым Иваном Ефимовичем.
Он показал ее старику.
— Это ваша подпись?
— Да, подписал я ее третьего дня… в нашей милиции, когда … портфель этот принес.
— Значит, вы подтверждаете, что 4 августа 1968 года принесли данный портфель в милицию?
— Стало быть, так. Подтверждаю.
— Подпишите здесь!
Старик подписался в протоколе.
— А теперь расскажите, откуда у вас этот портфель?
Иван Ефимович вопросительно посмотрел на сына, что, мол, сынок, сознаваться мне или как?
Тот, наконец, поднял глаза и тихо сказал:
— Да что ты, отец тушуешься! Рассказывай, мне теперь это никак не повредит.
— Разговоры между собой не вести! – сказал Дорохов.– Отвечать только на наши вопросы. Вам ясно?
Виктор кивнул. А старик, ободренный сыном, сказал:
— Ясно! Что мы не понимаем разве? Нельзя так нельзя!…
Казанцев обратился к старику:
— Вы начинайте рассказывать, Иван Ефимович!
— Ну, как я в прошлый раз говорил, сын наш, Виктор Иванович посажен был в тридцать пятом году якобы за хищения какие-то.… Не знаю, хищал он или не хищал, не скажу. Никогда в нашем роду чужого не брали!…
Старик подвинулся поближе к Казанцеву.
— Тут кажись, как я после уразумел, председатель наш, Бычков Севостьян Егорыч, подсуетился, уж очень он нас Ерёминых не любил.… Ну, да ладно. Царствие ему небесное, помер он в войну, болезный, от заворота кишок… Ну, так вот, отсидел Виктор Иванович три года к ряду и явился домой. Мы то с матерью рады радешеньки, шутка ли, сынок из тюрьмы живой живехонький вернулся! Дочь наша, Катерина Ивановна с Куйбышева на выходной с мужем приехала. Сели по-людски, стол накрыли. Все ладом идет. А тут Бычков, председатель наш, явился незваный. Катеринин муж то уполномоченным был при исполкоме, вот председатель и подумал, что тот по делам с директивой прибыл. Сел с нами за стол, стопку выпил водки белоголовой, которую Катерина из города привезла. А потом и говорит: «Ты, Виктор, исключен из колхоза, как осужденный за воровство. Возьмет ли тебя обратно правление? Вот ведь в чем вопрос!». А вопрос то в том, милый человек, что в правлении колхоза почти все его родственники и сотоварищи заседали! А ушел председатель, тут и Катерина говорит: «Ты, Виктор, и мою биографию испортил! В анкетах теперь пишу, что имею, мол, родственника судимого». В партию, говорит, хотела вступать, так теперь уж куда. Ясное дело, с таким родственником какое уж место тебе в партии то!… Правильно я понимаю? А зятек, муж Катерины, знаешь что посоветовал?
— Что? – спросил Андрей.
— А сказал, что он человек маленький, помочь ничем не может. Посоветовал поехать в Новосибирск, там, говорит, город большой, никто тебя не знает… Вот и уехал сынок в город. А через год вызывают в сельсовет и говорят: «Посадили вашего шалопая за уголовщину на долгие годы». За что? Где сидит?… Ничего не прояснили! «Ничего более сказать не можем – говорят – Ждите, захочет, сам вам напишет и все обскажет»!…
Старик замолчал, потом, повернувшись к Дорохову, спросил:
— Можно, мне ещё папироску выкурить?
— Конечно можно! Вы же свои курите.
Старик достал из кармана вторую пачку «Севера», аккуратно открыл ее на уголке, достал папироску, а пачку положил на стол между собой и сыном.
— Иван Ефимович! – сказал Дорохов. – Если вы принесли папиросы сыну, то можете передать ему.
— Вот хорошо то было бы! – засуетился старик, доставая из карманов ещё три пачки папирос. Затем рядом с «Севером» лег тряпичный сверток, размером чуть больше коробки папирос.
Дорохов вопросительно посмотрел на старика.
— А это к папиросам кусочек сала.… Старуха моя уговорила принести сало то. Сын он ей все-таки. Переживает, старуха за него.… Вот слегла теперь, болеет.…
Виктор поднял голову и взглянул на отца.
—Ты забирай, сынок, папиросы то! Вот и сало бери, мать прислала.…
Дорохов остановил старика:
— А вот разговаривать друг с другом вам не разрешается!
Виктор рассовал передачу по карманам.
— Иван Ефимович! – спросил Андрей – Так, когда и где вы видели портфель в первый раз?
— Да, да! Так вот, письма от сына мы не дождались. Уж думать стали, не сгинул ли он? И аккурат на октябрьские праздники сорок пятого года Виктор Иванович и заявился.…
Село Покровское 1945 год, ноябрь
… Было около семи часов, дома тонули в серой мгле ноябрьского вечера, светя огнями окон. Недавно выпавший снежок хрустел под ногами. Тридцатилетний мужчина в модной «москвичке», в теплых бурках из светлого фетра, подшитых коричневой кожей, подошел к дому Ерёминых.
Оглянувшись по сторонам, он вошел в ограду, поставил чемодан на крыльцо, подошел и заглянул в окно. Убедившись, что в доме нет посторонних, он постучал по стеклу.
Мать оглянулась от печи, ахнула, узнав сына, всплеснула руками, выронив чашку. Чашка упала на домотканый половик и не разбилась. Отец, сидевший за столом спиной к окну, наклонился и поднял чашку.
— Ты что, криворукая, чашку удержать не можешь? – спросил отец и, увидев ее взгляд, оглянулся к окну. – Ё мое! Кажись, сынок вернулся!
Он торопливо вылез из-за стола, побежал открывать сени, приговаривая:
— Надо же, вернулся!… Вернулся ведь.…
Но, увидев перед собой прилично одетого, как районный начальник, сына, застеснялся, не стал обнимать его.
— Это ты, Виктор? – спросил он растерянно.
Виктор улыбнулся.
— А кто ещё? – и протянул отцу руку. – Ну, здравствуй что ли!
Отец схватился за руку сына, а Виктор свободной рукой обхватил его и прижал к себе.
— Здравствуй,… здравствуй сынок! – тихо говорил отец, глотая набежавшие слезы.
И были в этих слезах и радость встречи, и жалость к сыну, и горе за его изуродованную судьбу.
— Что ж стоим то здесь? – засуетился отец. – Айда в дом! Мать то не дождется обнять тебя!
Виктор занес чемодан в сени, поставил в угол и сказал:
— Пусть пока постоит здесь.
— Конечно, конечно! Пошли в дом.
Мать кинулась к сыну, обняла его, расцеловала.
— Живой! Слава тебе, господи! Счастье то, какое!
Виктор скинул шапку, пальто. В пушистом свитере он казался большим. Присел на лавку у печи и стянул бурки. Оглядел дом, улыбнулся и сказал:
— Хорошо как дома! Как будто и не уезжал никуда, ничего не изменилось.
— Как же не изменилось? – сказала мать. – Затих дом то без детей.…
Отец кивнул на портретик в черной рамке на стене.
— Вот и брат твой, сынок наш младший Александр Иванович сложил голову геройскую на поле брани за Россию матушку!
— Два года прошло, как похоронка на Сашеньку пришла,… – мать смахнула слезу.
Отец достал кисет.
— Ладно, мать! Накрывай на стол, ставь что есть, да чарки не забудь – помянем Александра-война да за встречу выпьем.
Виктор вытащил из кармана пальто фляжку.
— Принимай, отец, боезапас!
Отец отложил кисет, взвесил фляжку рукой.
— Ого! Сколько ж в ней?
— Литр!
— Литр … чего?
— Спирта! – сказал Виктор и вытащил пачку папирос «Казбек». – Угощайся городским табачком!
— Ну-ка мать пристройка пока куда, – сунул ей торопливо фляжку и взял у сына папиросы.
Он повертел коробку, рассмотрел картинку, обнюхал ее.
— Да…а! – восхищенно протянул отец. – Такие знатные папиросы даже наш председатель не курит!… Это мне, сынок?
— Конечно, тебе!
— Вот хорошо то!… Ты это мать возьми их да положи куда надо. Я их буду по праздникам церковным курить.…
— Совсем сдурел, старик! Церковь то курение не одобряет!
— Ну, тогда буду курить на колхозных собраниях, пусть дивятся, что мы тоже не лыком шиты, городской табачок имеем в запасе!… Я правильно мыслю, сынок?
Виктор засмеялся.
— В правильном направлении мыслите товарищ!
— Вот-вот! – подхватил отец. – В русле последних постановлений партии и правительства.…
— Уймись, хватит балагурить! – по-доброму сказала мать. – Вот ведь дитя малое, хлебом не корми – дай поболтать! А то ведь знаешь, включит радио и начинает с ним разговаривать.… Кто посторонний послушает, то и подумает, что сумасшедший! И смех и грех!… Давай-ка помогай мне, дед! Вздуй-ка самовар то!
— Это мы мигом! – подскочил отец.
Виктор одел шапку.
— Выйду во двор, – сказал он, решая, что обуть.
— А ты отцовские чуни обуй, – предложила мать. – Они большие, в пору тебе будут.
Виктор вышел в сени, открыл чемодан, вытащил из него небольшой портфель, поставил его в угол и прикрыл рогожным мешком. Закрыл чемодан и вошел с ним в дом.
— Принимайте подарки! – сказал Виктор, поставив чемодан на лавку.
Он вытащил теплые кожаные на меху рукавицы.
— Это тебе, отец, к зиме обновка!
Отец восхищенно принял подарок, заглянул вовнутрь рукавиц, одел на руку, пошевелил пальцами.
— Однако это вещь хорошая будет! Ни какой морозец не страшен теперь!
Виктор достал пуховой платок и накинул его матери на плечи.
— А это тебе мама!
Мать отошла от кухонного столика, посмотрелась в зеркало на стене.
— Ну, Анна, помолодела сразу лет на двадцать!… Уж не приударить ли за тобой? – весело сказал отец.
Мать сложила платок и положила на комод.
— Спасибо тебе, сыночек!
— Носи на здоровье!
Виктор достал десять пачек «Казбека», металлическую коробку.
— Папиросы отцу. А это, мама, тебе. Там все есть для хозяйки: иголки, нитки, ножницы.… Сама потом посмотришь!
Он поставил коробку на комод и закрыл чемодан.
Накрыли стол, помянули погибшего Александра, выпили за встречу.
— Как сестренка моя, Катерина, поживает?
— Живут в Куйбышеве. Зятек наш в исполкоме работает, заведует каким-то там отделом, каким – не знаю, не скажу, чтоб не соврать.
— Приезжают изредка, одна радость – внучку привозят, – сказала мать. – Валечке то уже скоро шесть лет будет!
— Приедут на день на два, подарков каких никаких привезут, и домой в город. И опять дом пустой, хоть с радио говори!
— Да у тебя одно на уме! – сказала мать.
Отец недовольно отмахнулся от нее.
— Надолго приехал, сынок? – спросил он.
Виктор помолчал, опустив голову, ковыряясь вилкой в тарелке.
— Рано утром уйду.
— Да что же так? – удивилась мать.
Виктор посмотрел на мать:
— Нельзя мне оставаться здесь, в бегах я, мама.…
Мать охнула и запричитала. Отец шугнул ее.
— Цыц!… Не причитай раньше времени!… А ты сынок расскажи толком, что случилось?
— Да что рассказывать? Сбежал из лагеря в сорок первом, теперь вот живу под чужим именем.… Так вот получилось.
— Вона как!… – сказал отец. – Это как же так? Тебя в тюрьму определили на исправление, а ты бежать?… Разве это по-людски? Так, сынок, варнаки поступают.…
За столом наступила тишина. Мать встала, занялась чем-то у печки, опустив голову.
— Что же теперь? – спросил отец. – Получается, определил ты себя в вечные скитальцы.… Да и то, какое там вечные – ведь все одно поймают когда-нибудь, да припаяют за все сразу, по самую крышку, не дай господи!
Виктор наполнил стопки.
— Ну что теперь сделаешь, так жизнь сложилась! Не умирать же теперь?
— Ну!… Помирать-то не надо, не дело это, крест на жизни ставить! – отец поднял стопку. – Иди мать, выпьем по маленькой!
Анна села к столу, взяла стопку.
— С какой теперь радости пить то?… Ждала, ждала сына домой. И дождалась! На всю жизнь беглым стал.… А нельзя ли сынок исправить все? Объявиться тебе, что ли? – с надеждой спросила мать. – Отсидишь, что положат и вернешься домой. А, сынок?
Помолчав, Виктор ответил тихо:
— Нет, мама! Не хочу больше в лагеря, тяжко там.…
Он выпил стопку водки, понюхал кусочек хлеба.
— Да ведь меня и не ищут, кажется, думают, замерз я при побеге. Да и паспорт у меня надежный. Это ведь тут меня могут узнать, а в городе я никому не известен.
— И то верно сынок, – сказал отец. – Тут советовать тебе трудно.… Ты уж поступай, как знаешь. А то насоветуем тебе, будешь потом нас всю жизнь проклинать!
«О, господи!…» – перекрестилась мать.
— Не переживай, мама, все будет хорошо!
— Да где уж тут хорошо?
— Ничего, все как-нибудь устроится, – успокоил ее Виктор и, повернувшись к отцу, предложил – Пошли на крылечко покурим.
— Да уж курите в доме! – сказала мать.
— Да нам и во двор сходить надо.…
Во дворе Виктор поднял голову и оглядел ночной небосвод.
— Красивые звезды сегодня, отец!
— Да! Создал бог красоту! Чтобы душа пела!
— А на Севере небо совершенно другое.
— Как это, другое? – не понял отец.
— Расположение звезд другое.… Вон, видишь, ковш Большой Медведицы? Так он там весит прямо над головой!… Та яркая звезда называется Полярной. По ней моряки и летчики маршруты прокладывают… Да что я тебе рассказываю? Ты ведь сам мне в детстве все это говорил! Помнишь?…
— Помню!
Со двора они вошли в сени и Виктор, достав из-под рогожки портфель, сказал:
— Вот, отец, вещь чужая, ценная. Закинь ее на чердак, да соломой от посторонних глаз прикрой. Пусть лежит у тебя до поры до времени.
Отец повертел портфель.
— А что в нем сынок?
— Бумаги.… И вот что, никому не показывай и не говори о портфеле, даже матери. Так спокойнее будет.
Отец поставил портфель под рогожку.
— Завтра с утра, мать на дойку пойдет, вот я и спрячу портфель.
Рано утром, ещё не рассвело, Виктор ушел из Покровки.…
Новосибирск 1968 г. Август
Управление милиции
…— Иван Ефимович! – повторил Андрей – Так, когда и где вы увидели портфель в первый раз?
— Сын передал его мне в сорок пятом году на октябрьские праздники в Покровке. Просил спрятать его. Вот тогда и увидел.
Казанцев обратился к Виктору:
— Виктор Иванович Ерёмин, вы подтверждаете показания своего отца?
— Да, подтверждаю. Это я передал ему для сохранения портфель.
— Иван Ефимович! Вы знали о содержимом портфеля?
— Это … как? – не понял старик.
— Вы знали, что находится внутри портфеля?
— Нет. Сын не сказал, а я особо не любопытствовал. Тем более он был закрыт на замок!
— Виктор Иванович! А вы знали в момент передачи портфеля отцу, о его содержании?
Виктор помолчал, потом, глядя в глаза Казанцеву, сказал:
— Будем считать, что не знал. Отец правильно сказал, портфель был на замке. Когда …
— Минуту! – остановил его Андрей. – Подтвердите, что в момент передачи портфеля отцу, вы не знали о его содержании.
— Да, подтверждаю.
— Подпишите!
Виктор подписал.
— А теперь, Виктор Иванович, скажите, как портфель попал к вам.
— Да очень просто! Нашел я его, гражданин начальник. А вот где?… Тут уж, извините, не помню – ведь двадцать лет прошло, поди, упомни!…
— А вы постарайтесь вспомнить. Это для вас очень важно.
— Важно для меня?… Не думаю, что какой-то портфель может теперь изменить мою судьбу.
— И все же постарайтесь вспомнить. И рассказать все подробно о данном портфеле следствию.
— Я устал, гражданин начальник! Скоро обед, прикажите увести в камеру.
Дорохов взглянул на часы.
— Успеете, до обеда ещё больше часа.
— Успею, так успею, вам виднее, – равнодушно сказал Виктор.
Старик Ерёмин посмотрел на Дорохова, тот один из всех присутствующих был в форменной одежде, и Иван Ефимович считал его здесь главным, и сказал, как бы, между прочим:
— Война войной, а обед по расписанию!
Андрей просмотрел протоколы и сказал:
— Ну что, на сегодня будем ставить точку. А вы, Виктор Иванович, хорошо подумайте, вспомните свою жизнь с периода тридцать пятого по пятьдесят третий год. Если захотите, вам дадут бумагу.… И вот ещё что, сидеть теперь будите в одиночной камере.
Дорохов нажал кнопку селектора:
— Конвой!
Когда уводили Виктора, старик Ерёмин проговорил тихо:
— Храни тебя господь!
Казанцев попросил Дорохова снять отпечатки пальцев всех сотрудников, касавшихся портфеля.
— Сделаем и пришлем вам, Андрей Петрович.
— А мне куда ж теперь? – спросил старик Ерёмин.
— Спуститесь в дежурную часть, там с вас снимут отпечатки и отвезут домой, – сказал Дорохов и по селектору дал распоряжение дежурному.
У дверей Ерёмин остановился, поклонился и сказал:
— Всего хорошего вам, люди добрые!